Текст книги "Побег из жизни"

Автор книги: Александр Неизвестный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Я думал об этом, сэр. Но у меня есть сомнения. Эта женщина уже оказалась препятствием на пути Рыбакова к нам. Он должен был еще в середине круиза, в Париже, отстать от советских туристов, но заколебался и сбежал только в конце путешествия – в Стамбуле. Мы значительно позднее поняли, в чем дело, когда стали известны его отношения к Громовой. Боюсь, что его любовь окажется именно той силой, которая будет работать против нас и сведет на нет все то, над чем я трудился последние месяцы.

Кларк перестал улыбаться и строго сказал:

– Шервуд! Кажется, вы потеряли ко мне уважение. Может быть, вы считаете, что я уже не тот, кем был раньше. Ошибаетесь, Шервуд. Я все-таки Кларк! Все тот же Кларк! А это значит, что, даже если Рыбаков захотел бы вести двойную игру или остаться около Громовой – ему это не удастся. «Любовь! Сила! Препятствие!» С Громовой мы что-нибудь придумаем. А Рыбакова там встретит человек, которого мы перебросили во время операции «Дядя с племянником». Этот заставит его действовать должным образом. Как говорится, не сглазить бы, но он еще не знал провалов. Даже с того света возвращался. И вся любовь! – закончил Кларк по-русски. Он получил некогда образование в СССР и любил русские выражения.

* * *

В один из свободных от работы дней Ирэн пригласила Пьера Дугласа и Олега Рыбакова к себе домой, в свою маленькую уютную квартирку. Она уже раньше представила их друг другу – этих симпатичных молодых людей, общих по стремлениям и совершенно разных по характеру, внешности и темпераменту. Сдержанный, спокойный, темноволосый Олег и светлый, всегда улыбающийся, шутник, подвижной Пьер.

И оба такие умные! Такие важные, серьезные, когда говорят о своей химии. Она поняла, как им хочется поговорить друг с другом, и сегодня специально устроила эту встречу. Ей и самой было приятно побыть в домашней обстановке не одной, а с этими милыми парнями.

Пока они беседуют, она приготовит им вкусный обед, сварит кофе, угостит миндальным кремом своего приготовления. Пьер пошутил, сказав, что сегодня она будет их гарсоном. Конечно. Она с удовольствием будет сегодня их гарсоном. Сегодня не будет мерзкой публики. Не будет противного шампанского. Сегодня она по-настоящему отдохнет со своими друзьями, которые оба так хорошо, тепло к ней относятся. С ними она чувствует себя человеком. И немножко женщиной, которой нравится этот черноволосый русский.

Ирэн хозяйничала на кухне, а мужчины успели уже кое-что рассказать о себе друг другу, и Олег с большим интересом слушал Пьера, который, как оказалось, совсем еще недавно работал в одной из лабораторий Пентагона.

Олегу трудно было в этом разобраться. Все воспринималось им как при замедленной реакции. Лаборатория Пентагона – и кабаре. Ученый – и гарсон. Судьба, полная непонятных контрастов. Хотелось ясности:

– Почему вы оставили работу в области химии и стали гарсоном?

– А вы чем занимались на Родине? – вместо ответа спросил Пьер.

– Я захватил с собой вырезки из знакомого вам американского журнала. Вот моя статья. Она объяснит вам характер моей работы и почему я здесь. То есть мои перспективы. Мне очень интересно ваше мнение.

– Непонятно. Статья подписана каким-то Роджерсом, а вы говорите ваша.

– Да, это мой псевдоним. А дальше рецензии американских ученых.

Прочитав бегло статью, Пьер крикнул:

– Ирэн! Я что-то плохо соображаю. Дай нам что-нибудь промочить горло!

– Простите, Пьер, – сказал Олег, – мы отвлеклись. Вы не рассказали о себе.

– Я работал в одном химическом концерне. Речь идет о так называемых стимуляторах роста растений. К системам ядовитых смесей, созданных на основе ртути, серы, мышьяка и фосфора, я добавлял в качестве присадок вновь открытое мною вещество и добивался возможности повышать их токсичность. Это позволяет избавляться от вредителей и некоторых сорняков, которые губят посевы. Я предвидел, как в будущем можно будет еще больше повысить эффективность присадок, повысить урожайность.

Моими работами заинтересовался Пентагон. Компоновка ядов и различных веществ, воздействовавших на растения, стала меняться. От, разной их концентрации на испытательных полигонах гибли уже не только сорняки, но и посевы пшеницы, риса, хлопка, фруктовые деревья.

Изучалась возможность опрыскивания ими людей с воздуха и нанесения психической травмы для временного вывода из строя. Лаборатория называется «Сельскохозяйственные препараты».

– К сожалению, многие ученые сознательно служат военным целям, – прервал его Олег.

– Вы слышали что-либо о новых добытых химическим путем наркотических средствах? – спросил Пьер.

– Кое-что и очень туманно. У меня это не вызывало интереса.

– А я даже пробовал. Я многое пробовал. Всякие там гашиш, морфий, марихуана – детские забавы в сравнении с вновь открытыми. Все совершенствуется, и наркотики тоже. Лизнешь такое и видишь мир как бы в перевернутом состоянии. Вверх ногами. Порог твоей квартиры на потолке. Все это делается несоразмерным, и потому порог кажется огромным.

На автотрассе мчишься не вдоль, а поперек. И все машины стоят. Движется все, что на самом деле неподвижно. А краски? И краски другие. В общем, мир в другом цвете. Один раз попробовать интересно. Часто не рекомендуется. Не хватит сил оторваться, наступят необратимые явления. Безумие! Оно и некоторым ученым присуще.

– Но не все же безумцы или подлецы. Есть же честные, которые протестуют, борются. Наконец, уходят вместе со своими идеями?

– Вот вы и ответили на свой вопрос. Борьба – предназначение сильных. Она связана с риском получить удар запрещенным приемом. Портативное механическое соединение часов с взрывчаткой – и вас устраняют с пути. «Мерседес» летит в одну сторону, вы – в другую. Причем не в целом виде. За честность не платят. Честные не ездят на «мерседесах». Им приходится бегать с подносом.

Но вернемся к вашим делам. Меня кое-что заинтересовало. Я не хочу вас огорчать, но, как мне показалось, ваша статья не содержит каких-либо сенсаций. В области затронутых вами вопросов Штаты давно уже впереди Советского Союза.

– Простите, Пьер, ваше утверждение находится в противоречии с хвалебными рецензиями о моей статье.

– Вот именно это меня и заинтересовало. Я не могу убежденно сказать сейчас. Это не совсем моя сфера. Нужно время, чтоб разобраться. Но все же мне кажется, что рецензии явно преувеличивают значение вашей работы.

– Ну это уж совсем непонятно. Зачем американским ученым преувеличивать значение моих работ, если они неперспективны? Наоборот, они охотнее выскажутся критически. Тем более что в этом случае им даже не было известно, что Роджерс – советский автор.

– Я хотел бы тоже понять, кому и зачем это нужно. Следствий без причин ведь не бывает. Выпейте рюмочку. Решения трудных задач приходят не сразу. Давайте послушаем музыку. Ирэн! Обед будет тоже с коньяком?

* * *

Через несколько дней Пьер подошел к Олегу, когда тот сидел на своем постоянном месте за столиком.

– Послушай, я тут поговорил со знающими людьми. Специалистами по теме твоей статьи в американском журнале. Так вот, имей в виду, что я был прав. Статья действительно не содержит особой новизны для американских химиков. Рецензии явно, не соответствуют реальной ценности твоей работы. Не веришь? А между тем я консультировался с таким химиком, имя которого известно во всем мире. Надеюсь, что и ты знаком с его работами. Я учился у него когда-то, и он помнит меня, потому и оказал такую любезность.

И Пьер назвал имя французского ученого, чье мнение не оставляло места никаким колебаниям.

Олег совсем зашел в тупик.

«Кому это было нужно?» – не выходило у него из головы.

Потрясенный сообщением Пьера, он искал уединения. Ведя свой «мерседес» по улицам Парижа, он пытался трезво взвесить и оценить положение.

Может быть, Пьер не объективен. У него тоже судьба неудачника, как у того шофера. Он и к спиртному пристрастился, как большинство неудачников.

А неудачник ли Пьер? У него ведь был большой взлет. Материальное благополучие. Творческие перспективы. И если бы он остался работать в Пентагоне, как другие, то, наверное, судьба его сложилась бы по-иному. А Пьер все-таки не захотел. Не захотел служить войне. Уничтожению. Не захотел стать безумным. Потерять человеческое достоинство. Не пошел на сделку со своей совестью. Предпочел по-своему уйти – затеряться в ночном кабаре. Значит, Пьер честный человек.

Кто же тогда прав? Пьер или обаятельный Тейлор, который так неподдельно, искренне радовался, вручая журнал с опубликованной статьей и рецензиями?

Тейлор, убеждавший Олега Рыбакова в том, что его ожидает будущее с большой буквы, или Пьер, который удивленно, но тоже искренне говорит о преувеличенных похвалах, встретивших статью Роджерса. Но если прав Пьер, то Тейлор не мог еще тогда не знать о преднамеренных, кому-то нужных преувеличениях. Значит, Тейлор лгал. Эта была тонкая, обдуманная ложь. Которой он, Олег, поверил – и вот оказался вне Родины.

Как же это все произошло? Что послужило началом? Что побудило его поверить и оказаться здесь? Олег старался восстановить всю последовательность событий, с самого начала – с его первого знакомства с Тейлором.

Генка познакомил их. Олег хорошо помнит, как сначала он не хотел идти. Но Генка упрашивал. Генка чувствовал себя должником Тейлора. Ведь тот оказывал ему какие-то услуги. И Олег уступил, согласился. Тейлор был любезен. Он говорил о химии вообще и о химии в СССР. Показал наброски своих обозрений в развитии химии в Советском Союзе и просил помочь в подборе справочных материалов. Потом они снова встретились у Тейлора. В этот раз уже без Генки.

И Тейлор очень хвалил Генку. Он говорил о привязанности Генки к Олегу. О переживаниях Генки в связи с неудачами Олега по работе. В связи с разногласиями его с начальством.

Олег помнил, что он сказал тогда Тейлору.

– Ничего. Со временем преодолеется.

А Тейлор? Он, кажется, говорил:

– Как у вас сложно. Все преодолевать и преодолевать. Годы могут уйти. Талант угаснет. При нашей системе любой владелец предприятия может быстро пойти на риск. Быстро организовать эксперименты. Предоставить необходимые,условия. Ему не нужны междуведомственные согласования. Он сам бросает свои средства на науку, рекламу, не опережение конкурентов.

Позднее Тейлор попросил Олега подробнее рассказать ему о характере его работ.

И Олег дал ему подготовленную для советского журнала, отвергнутую Сморчковым статью.

Вскоре Тейлор сообщил, что в стремлении как-то помочь Олегу отправил статью американским ученым. Отзыв превзошел его ожидания, и у него родилась идея:

– Хотите убедиться в том, что ваша работа не будет лежать под спудом и станет достоянием ученого мира. Не будем уточнять, почему ее не захотели печатать в СССР. Не будем тратить зря время – искать причину, которая в чьей-то косности или в зависти. Давайте напечатаем ее в солидном американском научном журнале. Это можно сделать быстро под псевдонимом, а вы в любое время можете доказать свое авторство и свою правоту. Мне очень хочется помочь вам.

Конечно, тогда это предложение показалось заманчивым, убедительным. Он согласился. Так хотелось победить в спорах. Утереть кое-кому нос. Ускорить признание. И именно это было началом его падения.

Появилась статья «Роджерса» и хвалебные отзывы «ученых». Последовало приглашение американской фирмы, предлагавшей работу, лабораторию, там, за океаном.

Угольки тщеславия, раздутые Тейлором, превратились в пламя, которому Олег уже не мог противостоять.

В тот момент он потерял способность здраво оценивать свои возможности, поступки. Именно это и привело его к побегу с Родины. К побегу из жизни.

Совсем другой смысл приобрели сейчас слова, сказанные Тейлором тогда, при вручении журнала со статьей:

«Вставайте, принц, вас ждут великие дела!»

Что же это за великие дела? Какая ирония! Лицемерие и подлость. Подлость, осуществленная в Москве Тейлором с этакой доброжелательностью и улыбкой, под маской обаяния. Там, в Москве, было начало этой подлости. Здесь ее продолжение. Преемственность осуществляет Шервуд. Ибо он тоже знает о большой лжи. И знает, что это кому-то нужно. И тоже улыбается, говоря о большом будущем. Тоже носит маску. Тоже лжет и лицемерит, говоря о настоящей работе. Вот почему Шервуд не раз зевал в разговоре о волновавших Олега химических проблемах. Проблемах его работы. Ему, значит, было скучно. Выдает себя за химика. Да и химик ли он вообще? Тейлор! Шервуд! Тейлор! Шервуд! – мелькало в голове. Кажется, они ягодки одного поля. Ложь и лицемерие. Это у них общее. Одинаковое. С лицевой и оборотной стороной. Как в жизни Ирэн. По фасаду – песни, улыбки, шампанское, а за ним – невыносимо отвратное, рвотное – блевотина. Вообще в этом «свободном мире» все, конечно, не так, как изображал Тейлор. Тейлор, Шервуд и вся их банда изображают только фасадную сторону. Об оборотной стороне говорят Ирэн, Пьер, шофер. У них нет причин лгать. Как хорошо, что судьба свела Олега с ними и он понял, что подло обманут. Поверил этому Тейлору и оказался здесь со своим тщеславием и своим стремлением к «чистой» науке, которое никому не нужно. Оказался орудием в чьих-то опасных руках, вдали от Родины. Как плохо он думал недавно об этом человеке – шофере, тосковавшем по мещерским лесам и астраханским плавням, мечтавшем вернуться домой, А он-то причислил его к неудачникам. Вот уж кто действительно неудачник, так это он, Олег Рыбаков, а не шофер и не Пьер, конечно. Для одних – леса Мещеры и астраханские плавни, русская природа – уже Родина, без которой им трудно жить. А для него? Родина – это отец, оставшийся там. Как-то он перенес удар? Для него Родина – это любимая Галя, считающая его предателем. Для него Родина – это его труд, его любимая наука. Правильный путь, которым он шел и с которого сбился. Даже обычные, повседневные его дела и занятия, которые порою казались такими незначительными, – как их теперь недостает! Это он хорошо понял вдали от России. В короткий срок. Можно ли, порвав духовные нити со всем этим, жить и творить? Нет! Нельзя!

Нельзя, не лишив себя человеческого достоинства. Но что же делать? Немедленно возвращаться? Может быть, доставить себе удовольствие – сказать этому Шервуду, что он уже понял большую ложь, посмотреть на его изменившуюся физиономию и пойти в советское посольство с повинной. Как в мыслях советовал шоферу?

Нет, так нельзя. Шервуд будет продолжать лгать, а на него обрушатся все эти улюлюкающие в бессильной злобе враждебные Родине силы. Всякие там «народные» союзы и «свободные» радиостанции.

– От них не уйдешь! – вспоминал он снова шофера.

– В борьбе применяют и запрещенные приемы, – подсказывал ему Пьер.

Да и с чем он пойдет в посольство? Убеждать в том, что понял ошибку? Готов, мол, нести ответственность. Готов искупить вину. Искупить? Чем? Как? Опять одни пустые слова! Чем он докажет, что понял весь позор своего поступка?

Он должен что-то сделать. Но что? Стоп! Если в его побеге сюда кто-то был заинтересован, то он, по крайней мере, должен выяснить, кому и зачем это понадобилось. Вот если бы хоть как-то связаться со своими, сообщить им свое решение. Но это тоже нельзя делать. Ведь за ним могут следить, проверять каждый шаг. Нет, напротив, он должен вести себя так, чтобы Шервуд ничего не заподозрил. Иначе он так и не узнает, кто стоит за Шервудом. Тейлор был началом. Шервуд – продолжение. Но, что, собственно говоря, им нужно? Без причины, действительно прав Пьер, не бывает следствия. Так в чем же причина? Дело не только, видимо, в нем. Дело в какой-то угрозе Родине. Он не может сейчас думать только о себе, о собственной шкуре.

Итак, нужно попытаться узнать как можно больше, а там уж...

* * *

В номере «директора химического концерна» из Штатов сегодня, перед решающими событиями, должен был состояться давно намеченный «контакт» Кларка с Олегом Рыбаковым. В обычном случае совсем не обязательно было ему, руководителю спецслужбы, адмиралу, непосредственно общаться с исполнителем заданий, которых за годы его работы было много. Этим занимался его аппарат. Но случай с Олегом Рыбаковым был не совсем обычным. Нельзя сказать, что Кларк не доверял Шервуду. Нет, но уж очень много надежд возлагалось на поездку Олега Рыбакова в Советский Союз. Этот химик должен был, как катализатор, содействовать процессу большой реакции.

Отдавая должное психологической обработке Рыбакова, Кларк все же считал, что личный контроль не помешает. Может быть, он, Кларк, как новый человек, со стороны увидит что-либо такое, чего не заметил Шервуд. Кроме того, рассчитывал на свое большое умение воздействовать на людей, убеждать их в том, что было ему выгодно и необходимо. Ведь агент уедет в Россию и там долгое время будет изолирован от их влияния и, наоборот, подвержен влиянию враждебных сил. Надо «зарядить» его на долгий срок. В ожидании назначенного часа свидания Шервуд излагал Кларку содержание своих последних бесед с Олегом:

– Представьте себе, сэр, это оказалось не таким легким делом. Я имею в виду согласие Рыбакова на поездку в Советский Союз.

Вначале я делал упор на то, что эта поездка даст ему возможность найти так опрометчиво забытые расчеты. Но это не вызвало должной реакции. Наоборот – Рыбаков высказал опасения, что он может быть там опознан и задержан. Задал мне множество вопросов и отклонил предложение, сославшись на то, что лучше ему потрудиться и восстановить все расчеты здесь. Тогда пришлось подойти с другой стороны. Заговорить о том, что его отец уже стар. Неизвестно, когда еще представится возможность его повидать. Тем более что скоро ему самому нужно будет с головой уйти в работу. Отец может умереть, и он его никогда больше не увидит. В общем, сэр, я пустил в ход именно те силы, которые раньше тормозили его движение к нам. Так сказать, включил задний ход. И самое существенное влияние оказало опять именно то, что вы предвидели, сэр! Любовь его к Гале Громовой. Убедив Рыбакова, что он непременно встретится с Громовой, я наконец получил согласие на поездку. Правда, мне пришлось сказать ему, что письмо его вручено Громовой, и она с нетерпением ждет его приезда. Небольшая ложь, сэр, хорошо сработала. Вначале он удивился, было заметно, что даже испугался. А потом согласился ехать. Да вот и он сам! – сказал Шервуд, посмотрев на часы, и встал, чтобы открыть дверь стучавшемуся в нее Рыбакову.

Представив Рыбакова Кларку, Шервуд сел в стороне, внимательно слушая их беседу. Его роль в обработке Олега кончилась. Он теперь был как бы в зрительном зале. Играл его шеф – Кларк, демонстрировавший в очередной раз свою школу. Школу кнута и пряника. Сидя в кресле против Кларка, Олег тоже внимательно и даже почтительно слушал:

– Мне приятно сообщить о решении фирмы – предоставить вам новейшую лабораторию, на одном из наших предприятий в Штатах. Я привез договор фирмы, в котором оговорены условия вашей работы, и вы можете уже сегодня, поставив под ним свою подпись, ввести его в действие. Одновременно можете получить очередной чек на интересующую вас сумму. Даже в размере вашего годового содержания. На приобретение жилья и всего необходимого в Штатах. Разрешение на въезд в Штаты будет оформлено примерно к моменту вашего возвращения из поездки в Советский Союз. Фирма организовала и оплачивает поездку, придавая большое значение будущей работе с вами и, конечно, вашему душевному состоянию. Нам понятно, что в обстановке тревог и волнений вы могли упустить такое важное обстоятельство, как ваши расчеты, оставшиеся в Москве. Но это поправимо. Нам также понятно ваше состояние, вызванное разлукой с отцом, с любимой женщиной, и мы пойдем на многое, чтоб как-то облегчить вашу душевную травму. Кратковременной встречей сейчас и, кто знает, может быть, длительной в будущем. Пути господни неисповедимы. Никогда не нужно терять надежду самому, и следует поддерживать ее в близких. В Громовой, например. Вы будете иметь возможность лично вдохнуть такую надежду и объяснить ей многое. Что касается отца, то его постараются подготовить к вашему приезду. Ведь он невольно может вас выдать, если вы неожиданно свалитесь ему на голову. Не бойтесь. Все будет сделано осторожно. Поедете вы под именем английского туриста Гарольда Джексона. В России вас встретит наш человек, по инструкциям которого вы будете в дальнейшем поступать. Поездка эта – не такое простое дело, и вы, мистер Рыбаков, должны понимать, что и вы лично и фирма очень многим рискуете. Но чего не сделаешь ради главной цели. Ради науки, – Кларк умолк и выжидательно смотрел на Олега.

– Прежде всего мне хочется выразить свою признательность фирме за все то, что для меня было сделано и что делается сейчас. Я очень признателен также мистеру Шервуду, окружавшему меня заботой и вниманием весь период моего пребывания вдали от близких. Без его доброго участия мне было бы очень трудно так скоро свыкнуться с этим. Я рад, сэр, тому, что услышал здесь сегодня. Буду прилагать все силы, чтоб не на словах, на деле отблагодарить всех вас за то, что для меня сделано. У меня есть небольшая просьба. Можно ли, чтоб чеком распорядился мистер Шервуд или кто-либо другой в смысле подготовки жилья. Совсем безразлично, какое оно будет. Важно, чтоб я сразу мог отдаться работе. И отправьте, пожалуйста, в Штаты мой «мерседес». Это отличная машина. Она только прошла обкатку, и я очень привык к ней.

Кларк встал и, прощаясь с Рыбаковым, сказал:

– Ваша просьба будет удовлетворена, но вы не забудьте мою. Помните, дорогой друг, что наука остается здесь. Она будет ждать вас, как верная любящая невеста. И вы придете к ней в объятия, если будете тоже верны. А там, в России, будет не наука, а лишь практика. Человек, с которым вам предстоит встретиться, отнюдь не ученый, в дискуссии вступать не станет, но, повторяю, его советы и пожелания будут для вас весьма полезны, а порою, быть может, и обязательны. Ну, желаю успеха.