Текст книги "Неру"

Автор книги: Александр Горев

Соавторы: Владимир Зимянин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Тагор и многие влиятельные соотечественники добивались его освобождения, к ним присоединились лидеры английской лейбористской партии К.Эттли и Д.Лансбери и другие деятели, хотя они и не разделяли политических взглядов Неру. Кампанию за освобождение лидера Конгресса в меру своих возможностей поддержала и индийская пресса. В этих условиях власти сочли разумным хотя бы частично пойти навстречу общественному мнению. 11 августа узнику объявили, что он освобождается на несколько дней для встречи с больной женой.

В Аллахабад Неру сопровождал полицейский. Дом был полон врачей, сиделок, родственников, из Шантиникетана приехала Индира. Камала не вставала с постели. Увидев мужа, она виновато улыбнулась ему: вот, мол, видишь, сколько я тебе доставляю хлопот.

«Неужели Камала покинет меня теперь, когда я особенно нуждаюсь в ней? Ведь мы только начали по-настоящему понимать друг друга; наша совместная жизнь, собственно, только начинается», – думал Джавахарлал, проводя у постели жены долгие часы и всматриваясь в черты лица любимой женщины.

В первую же ночь, когда Камала, взволнованная встречей, наконец заснула, Джавахарлал написал Ганди полное горечи и отчаяния письмо, напрямую высказав ему все, что наболело у него на душе: и свое несогласие с соглашательской политикой руководства Конгресса, и недовольство ролью самого Махатмы в освободительном движении. Он писал об идейном разброде в партии, который, по его убеждению, наносит ей большой вред.

«Человек обладает удивительной способностью приспосабливаться к обстоятельствам, – писал он, – и я тоже до некоторой степени привык к новой обстановке: глубина моих переживаний, доходившая почти до физической боли, прошла, острота притупилась. Однако новые потрясения, следующие одно за другим, непрерывная цепь событий делают положение просто невыносимым и не дают покоя ни моему разуму, ни чувствам...»

Находясь дома под полицейским надзором и проводя почти все время у постели больной жены, он, естественно, был не в состоянии предпринимать какие-либо шаги, чтобы повлиять на политическую обстановку в стране. Каждую минуту он мог ожидать конвоя, который вернет его в тюрьму.

Семья снова переживала серьезные материальные затруднения: услуги врачей стоили дорого. Как раз в это тяжелое для всех Неру время один из крупнейших индийских банкиров, принадлежавший к знаменитому клану промышленников Бирлы, предложил Джавахарлалу свои услуги; он писал, что мог бы установить ему солидное ежемесячное пособие, которым уже пользуются конгрессисты. Неру с негодованием отклонил это предложение.

23 августа 1934 года за Джавахарлалом приехала полицейская машина. Прибывший с ней офицер заявил, что он должен доставить его в тюрьму Наини. Своеобразный отпуск длился всего одиннадцать дней. Когда Джавахарлала уводили, к нему с протянутыми руками подбежала мать. Лицо ее выражало такое страдание, что он еще долго не мог забыть этого тяжелого мгновения. Успокаивало лишь то, что тюрьма Наини была расположена близко от дома, на другом берегу Джамны, и правительство, как сообщали об этом газеты, обещало проявить к «упрямому» узнику милосердие, «если того потребуют обстоятельства».

В начале октября его снова доставили из тюрьмы домой повидать Камалу. У нее был сильный жар, и она еле могла говорить.

По настоянию врачей Камалу отправили в Бховали, ближе к Гималаям, а Неру перевели в алморскую тюрьму, расположенную неподалеку от этого места. К отчаянию Джавахарлала, пребывание Камалы в Бховали не дало положительных результатов, и в мае 1935 года ее увезли для лечения в Европу.

Еще раньше, 14 февраля 1935 года, он написал в алморской тюрьме последнюю страницу своей книги, которую сначала хотел озаглавить «В тюрьмах и вне их», но потом решил назвать ее просто: «Автобиография».

В эпилоге книги Неру писал: «Сколько лет я провел в тюрьме! Сколько времен года сменило друг друга и кануло в небытие, пока я сидел в одиночестве, погруженный в свои мысли!.. Сколько здесь погребено вчерашних дней моей юности, и иногда мне чудится, как поднимаются призраки этих вчерашних дней, воскрешая мучительные воспоминания, и нашептывают мне: „А был ли во всем этом смысл?“ Я отвечал без колебаний. Если бы я мог начать свою жизнь сначала, располагая своими нынешними знаниями и опытом, я, без сомнения, попытался бы многое изменить в своей жизни и постарался бы во многих отношениях улучшить сделанное мной раньше, но мои основные решения, касающиеся общественной деятельности, остались бы неизменными».

В «Автобиографии» Неру часто обращается к трудам К.Маркса и В.И.Ленина; на примерах из своей жизни, тесно связанной с политической борьбой в Индии, он показывает развитие буржуазного национализма в стране, раскрывает столкновения классов, исследует гандистскую доктрину ненасилия, дает оценку социально-экономическим и религиозно-общинным проблемам в индийском обществе, мастерски изобличает волчью природу империализма, высмеивает лицемерие западной демократии.

Участие Неру в конгрессе угнетенных народов в Брюсселе в феврале 1927 года и его поездка в ноябре того же года в Москву, как это видно из «Автобиографии», пробудили в нем пытливый интерес к теории и практике социализма, к поиску правильных путей борьбы индийского народа за национальную независимость, политические и социально-экономические свободы. «Автобиография» не календарь событий жизни Неру, а аналитический труд. Неру вовсе не стремится привлечь интерес читателя к себе.

Автор не делает из себя апостола, провозглашающего непреложные истины. Он сомневается, рассуждает, откровенно признается в своих заблуждениях, сам ставит под вопрос некоторые из своих выводов; он честно и упорно ищет правду.

На страницах книги появляются десятки имен разных людей, среди них и друзья и противники Неру, но он ни разу не сбивается ни на сентиментальность, ни на злой тон: объективность, такт, доброжелательность во всем повествовании. Вместе с тем автор не останавливается перед критикой, порою весьма суровой, даже самых близких товарищей по борьбе, не освобождая от нее и Махатму Ганди. «Критика не умаляет моего уважения ко многим из них, – пишет Неру в предисловии к первому изданию „Автобиографии“. – Но я считаю, что те, кто занимается общественными делами, должны быть откровенны друг с другом и с народом, которому они, по их утверждению, служат. Внешняя вежливость и уклонение от вопросов, ставящих в затруднительное положение, а порой причиняющих огорчение, не содействуют достижению подлинного взаимного понимания или понимания стоящих перед нами проблем. Истинное сотрудничество должно основываться на учете как общих точек зрения, так и разногласий и на признании фактов, сколь бы неприятны они ни были. Я надеюсь, однако, что ни в чем из написанного мною нет и следа злобы или недоброжелательности по отношению к кому бы то ни было».

Книга написана просто и образно, о самом сложном говорится в ней без всякой рисовки и красивых фраз. Неру часто цитирует стихи любимых им поэтов, а иногда, совсем незаметно для читателя, вставляет в текст свои поэтические строки. Лирика гармонично вплетается в ткань повествования, превращая политику и сухие исторические факты в яркую картину жизни.

Книга раскрывает духовный мир самого автора – гуманиста, тонкого политика, обаятельного человека, для которого интересы народа и страны, неразрывные с личной совестью и честью, стоят превыше всего.

Впервые «Автобиография» была издана в апреле 1936 года. Ее выход в свет привлек внимание политических и государственных деятелей, общественности Индии и Англии. Даже консервативная английская пресса признавала достоинства книги. «Как бы ни разнились взгляды читателя с автором, – писала лондонская „Таймс“, – книга заслуживает того, чтобы ее прочесть». А в английском «Экономисте» отмечалось, что «любое понимание последнего пятнадцатилетия в Индии будет неполным без прочтения книги Неру».

Высокопоставленные персоны в Англии сожалели, что могучий интеллект Неру, столь доступный им по своему проявлению, в отличие, например, от непонятного для европейца образа мыслей Ганди, оказался на противоположном политическом полюсе.

Левые лейбористские лидеры в Англии приветствовали книгу Неру как «фундаментальное свидетельство одного из немногих великих людей своего времени».

Индийские патриоты встретили «Автобиографию» восторженно. Они говорили, что работа Неру сыграет немалую роль в развенчании политики реакционеров и соглашателей. Не случайно поэтому буржуазно-либеральная пресса в Индии обвиняла Неру в том, что его замечания в отношении либералов не только оскорбительны, но будто бы и ложны, а деятели вроде Сапру и Джайякара отзывались об «Автобиографии» с подчеркнутым пренебрежением, как об «истории личной жизни».

Неру отверг нападки недругов и не счел для себя возможным изменять текст, где говорилось о капитулянтском поведении либералов, несмотря на просьбу об этом со стороны Ганди, который прочел «Автобиографию» еще в рукописи.

Убежденность Джавахарлала в своей правоте укрепил Тагор, написавший ему о книге: «Сквозь все описания, содержащиеся в ней, проглядывает глубокая человечность, которая превосходит хитросплетения фактов и подводит нас к личности более выдающейся, чем ее деяния, и более правдивой, чем ее окружение».

Книга Неру, выдержавшая десятки изданий в различных странах мира, со временем стала важным источником в исследовании и понимании новейшей истории Индии...

4 сентября 1935 года Джавахарлалу сообщили, что состояние здоровья его жены критическое и что поэтому правительство решило «приостановить» действие приговора и разрешить ему выехать в Европу.

Камала находилась на лечении в Германии, в Шварцвальде. Но ей ничто уже не помогало: ни горный воздух, ни лекарства. Она медленно угасала, жизнь в ней едва теплилась. Правда, с приездом Джавахарлала и Индиры она воспрянула духом. Джавахарлал проводил с ней все дни, много рассказывал, читал главы из своей книги, строил планы на будущее, мечтал. Камала со всем соглашалась, бросала на мужа благодарные взгляды и одобрительно кивала головой. Вместе с тем она переживала, что Джавахарлал тратил столько дорогого времени попусту у ее постели и что Индира из-за нее прервала учебу.

Тагор прислал им из Шантиникетана письмо. «С тяжелым сердцем мы распрощались с Индирой, она была для нас поистине драгоценностью, – писал он. – Я очень внимательно наблюдал за ней и восхищен тем, как вы ее воспитали. Ее преподаватели очень высоко о ней отзывались, и я знаю, что она пользовалась большим авторитетом и уважением у студентов».

Камала настояла на том, чтобы Джавахарлал поехал в Лондон и выяснил возможности поступления Индиры в университет, а заодно и решил все неотложные дела с изданием «Автобиографии».

В эти дни Неру получил известие о том, что его заочно избрали председателем ИНК на 1936 год. Эта новость совсем не обрадовала, ибо на свободе он находился условно, и власти вряд ли разрешат ему заниматься политической деятельностью. Да и обстановка внутри Конгресса не вдохновляла его. Руководящие партийные посты удерживались правыми. Впрочем, позиции их были не такими уж прочными, поскольку в низовых организациях ИНК господствовала новая группировка – конгресс-социалисты, которые еще в октябре 1934 года провели в Бомбее общеиндийскую конференцию и создали свою партию, действовавшую внутри Конгресса. По существу, это было организационным оформлением левого крыла ИНК.

Политическая платформа конгресс-социалистов во многом совпадала со взглядами Неру, и, казалось, он мог бы на них опереться, но его по-прежнему не прельщала перспектива раскола Конгресса.

Внутрипартийная борьба среди конгрессистов началась вокруг нового закона об управлении Индией, опубликованного в августе 1935 года. По мнению Неру, этот закон был составлен таким образом, что «представители индийского народа лишались малейшей возможности воздействовать на находящийся под английским контролем государственный аппарат или изменять его. Изменения и улучшения могли быть произведены только английским парламентом». Уже в предпосланном к закону «введении» давалась формула, которая ни у кого не должна была вызывать сомнений по поводу верховной власти в Индии. «Все права, вся власть и вся юрисдикция осуществляются Его величеством», – говорилось во «введении». Согласно этому закону страна должна была представлять собой федерацию провинций Британской Индии и индийских княжеств. Законодательная и исполнительная власть в федерации оставалась в руках колонизаторов и послушных им князей во главе с английским генерал-губернатором. Создавались две палаты – Центральное законодательное собрание и Государственный совет, в которых индийские князья имели преобладающие голоса. В провинциях предусматривалось учреждение законодательных собраний с правом формировать местные правительства, состав которых опять же утверждался или отклонялся губернатором провинции.

Левые конгрессисты выступили за бойкот нового закона об управлении Индией, правые готовились занять министерские посты в провинциях.

Ганди, усматривая, видимо, в создавшейся обстановке угрозу раскола партии, решает, что предотвратить его может только Джавахарлал, и выдвигает кандидатуру Неру на пост председателя ИНК. Никто не отважился противиться Ганди. И вот Неру перед свершившимся фактом: он вновь председатель Конгресса...

В Лондоне, к удивлению Джавахарлала, ему устраивают шумную встречу: журналисты и газетчики окружают лидера Индийского национального конгресса плотной стеной, назойливо домогаясь от него интервью и заявлений для прессы.

«Когда он сошел с поезда, кругом воцарилась тишина. Я увидел красиво очерченное лицо, словно отлитое по классическому слепку, – восторженно живописал портрет Неру репортер газеты „Трибюн“. – Несомненно, Джавахарлал – выдающаяся личность, притом неизмеримо более значительная, нежели простой политик». От похвал не было отбоя. Даже твердолобые консерваторы, ярые противники ИНК, и те сдержанно признавали авторитет и популярность Неру.

Лорд Лотиан, один из тех, кто формулировал в Лондоне политику для Индии, настойчиво добивался встречи с Неру, приглашая его посетить «самый роскошный в Англии Елизаветинский дворец», как он сам писал о своем имении в Норфолке. «Я не сомневаюсь, что наши взгляды на последние события в Индии и на политику вообще будут весьма различными, – откровенничал лорд, – но к лучшему или худшему, судьбы Индии и Англии все еще тесно взаимосвязаны, и мне представляется очень важным, чтобы некоторые из нас в Англии, кто заботится об индийских делах, были лично знакомы с теми молодыми лидерами в Индии, которые будут строить ее будущее и определять ее политику. Я думаю, что не менее важно, чтобы вы также знали кое-кого из нас».

Лотиан обещал пригласить на предложенную им встречу с Неру и лорда Галифакса – недавнего вице-короля, который носил в Индии титул лорда Ирвина.

При всей присущей лидеру Конгресса тактичности он не проявил ожидаемой в таком случае учтивости и уклонился от встречи, ответив Лотиану, что «испытывает для себя определенное неудобство встречаться с людьми, которые в течение последних кошмарных лет официально связаны с правительством Индии... Непросто пожимать руки тем, – писал Неру, – кто пытается повесить тебя».

Джавахарлал знал цену салонным улыбкам, мягким, вкрадчивым речам английских аристократов, знал, чего стоит их «личное расположение». «Даже члены лейбористской партии, – как он говорил, – в своем большинстве, со всеми их проклятиями в адрес империализма опутаны его сетями, из которых они не могут выбраться».

Когда Неру возвращался по вечерам в лондонскую гостиницу, то портье вручал ему пачку визитных карточек от его бывших сверстников по школе в Харроу и университету. Многие из них уже стали «Ви-Ай-Пи» – «очень важными лицами». Те, кому удавалось свидеться с Джавахарлалом, горько упрекали его в «подрыве единства Британской империи» и выражали недоумение по поводу его «измены делу служения интересам привилегированного общества», к которому они его причисляли. Ничего общего у Неру с этими напыщенными снобами не было, и он как мог избегал встреч с ними.

В Лондоне Джавахарлал познакомился с человеком, который впоследствии станет его самым близким товарищем и соратником, – Кришной Меноном. Пышной, вьющейся шевелюрой и темнокожим нервным лицом он сразу же выдавал в себе жителя южного побережья Индии. Несмотря на чрезмерную худобу, Кришна Менон выглядел мужественно, и в его внешности находили что-то от героев древнеиндийского эпоса. Менон создал в Англии Индийскую лигу, сплотив вокруг нее индийских патриотов и подлинных друзей Индии из числа левых лейбористов и коммунистов. Он писал и распространял страстные памфлеты, организовывал лектории, проводил собрания и митинги, без устали отстаивая требования о предоставлении Индии независимости.

В конце ноября в горах Шварцвальда выпал мокрый снег. Промозглая погода вызвала у Камалы новый приступ болезни. Джавахарлал перевозит жену в Швейцарию, под Лозанну, здесь суше и теплее, поэтому Камала почувствовала себя немного лучше.

В лозаннском санатории для легочных больных Неру повстречался с Раджани Палм Даттом – членом исполкома Компартии Англии, редактором газеты «Дейли уоркер», который приехал сюда из Лондона навестить своего близкого товарища по партии Бена Бредли.

Датт родился в Англии. Сын индийца, он считал Индию второй родиной. Имя его, как талантливого публициста и историка, было Джавахарлалу известно еще задолго до этой встречи.

Целых три дня они провели в беседах, обсуждая положение дел в Индии, политику Конгресса и роль других партий в национально-освободительном движении. Уже по истечении многих лет Датт рассказал Сарвепалли Гопалу (компетентному и крупному биографу Неру, директору его мемориального фонда), что Джавахарлал высказал готовность сотрудничать с индийскими коммунистами в рамках единого антиимпериалистического народного фронта, создания которого необходимо было добиваться на базе широкого вовлечения в Конгресс рабочих и крестьянских организаций.

Камала покоряющей искренностью своих суждений, непосредственностью восприятия и чистотой мыслей произвела на Датта неизгладимое впечатление. У него сложилось твердое убеждение, что ее духовная сила передавалась Джавахарлалу и помогала ему выстоять в трудные дни его жизни. Впрочем, это признавал и сам Неру, говоря, что самое большое влияние на него, помимо отца и Ганди, оказывала жена.

На апрель 1936 года в Лакхнау была назначена очередная ежегодная сессия ИНК. Камала и слышать не хотела о том, чтобы Джавахарлал из-за ее болезни отказался от поста председателя Конгресса и не поехал на сессию. После некоторых колебаний Неру заказал билет на самолет. Но за несколько дней до вылета врачи посоветовали ему задержаться: состояние жены, по их мнению, было почти безнадежным.

Камала умирала спокойно, находясь до последнего вздоха в ясном сознании. Джавахарлал и Индира постоянно были при ней. 28 февраля, в пятницу, в пять часов утра Камалы не стало.

Маленькая урна с прахом – все, что осталось у Джавахарлала от любимой жены. Он увезет ее останки в родной Аллахабад, там рассеет их в водах Ганга, а щепотку праха сохранит до конца своих дней при себе, завещав после смерти смешать эту бесценную для него реликвию с его собственным прахом.

Джавахарлал еще несколько дней оставался в Швейцарии для завершения оставшихся дел. В его адрес поступали сотни соболезнований от друзей, родственников и знакомых. Прислали их и некоторые официальные лица – члены английского парламента, государственный секретарь по делам Индии и даже вице-король. Больше всего Джавахарлала растрогали письма, полученные от Тагора и Ганди. Их соболезнования были проникнуты искренним участием и скорбью по невозвратимой утрате. Тагор объявил в Шантиникетане день памяти Камалы. Выступая на траурном митинге, он назвал ее самым верным соратником Джавахарлала в борьбе за новую Индию.

В начале марта Неру посетил итальянский консул в Лозанне и передал ему соболезнование от Муссолини. Странный жест итальянского диктатора сначала удивил и насторожил Джавахарлала: чем можно объяснить такое внимание к нему со стороны дуче? Но через несколько дней все прояснилось: Муссолини искал с ним встречи, направив ему официальное приглашение приехать в Италию.

Диктатор, несомненно, намерен был использовать встречу с индийским лидером для осуществления своих политических интриг против англичан, и Неру это хорошо понимал. У него, питавшего глубокое отвращение к фашизму и лично к Муссолини, который вел грабительскую колониальную войну в Абиссинии, не было никакого желания видеться с ним.

Получив отказ, дуче продолжал настаивать на свидании. Когда самолет, на котором Неру возвращался в Индию, сделал остановку в Риме, к Джавахарлалу в аэропорту подошел начальник личной канцелярии Муссолини и тоном, не допускающим возражений, заявил, что дуче будет рад видеть его в шесть часов вечера у себя в резиденции. Видя, что его заявление не произвело ожидаемого впечатления на Неру, он сменил тон и начал уговаривать его поехать к диктатору, обещая, что их свидание будет длиться всего несколько минут и что в беседе не будут затрагиваться политические вопросы и о ней вообще никто не узнает. Представитель Муссолини наконец попытался разжалобить Неру, говоря, что дуче уволит его со службы, если он не сумеет организовать эту встречу. Затем в голосе фашиста появились нотки угрозы. Для Неру создалась вполне реальная опасность. У Муссолини, как известно, были длинные руки, и он вероломно расправлялся с антифашистами не только в Италии, но и далеко за ее пределами. Ему ничего не стоило расправиться и с Неру, который по случаю оказался в самом Риме. Англо-индийские власти вряд ли бы стали защищать Неру. Официальный Лондон, видимо, выразил бы лицемерное соболезнование по поводу трагической гибели лидера Индийского национального конгресса и, может быть, даже заявил бы Муссолини протест.

От Неру потребовалось большое мужество, и он нашел его в себе – вежливо, но решительно отклонив всякую возможность встречи с Муссолини.

Когда самолет наконец поднялся в воздух, Джавахарлал облегченно вздохнул. Его мысли снова вернулись к ушедшей Камале. На пути в Индию из Багдада он послал в Лондон издателю «Автобиографии» телеграмму, в которой просил поместить на титульном листе книги слова: «Камале, которой уже нет».

Конгрессистские руководители с нетерпением ожидали возвращения председателя партии. В отсутствие Неру они не принимали никаких решений. Один из них, Раджендра Прасад, говорил, что именно Джавахарлалу предстоит «покончить с этой политикой бездействия и бездумья».

Как только Неру вернулся в Индию, он сразу же погрузился в работу: встретился с Ганди, Р.Прасадом, А.К.Азадом и другими старейшинами Конгресса.

За время, пока он находился в тюрьме, а затем ездил в Европу, в ИНК произошла перегруппировка сил, обострилась внутрипартийная борьба, «создалась атмосфера подозрительности, ожесточения и конфликта». На первом заседании Рабочего комитета Конгресса Неру обнаруживает, что предлагаемый им для обсуждения на предстоящей сессии Конгресса политический курс воспринимается большинством членов комитета весьма сдержанно, а некоторыми из них просто враждебно. Однако при опоре на левое крыло Конгресса ему все же удается провести резолюцию об объединенном антиимпериалистическом фронте, необходимость создания которого обсуждалась им во время бесед с Даттом в Лозанне. Делая практический шаг в этом направлении, Неру предложил внести изменения в устав ИНК с тем, чтобы организации трудящихся и крестьянские союзы могли входить в Конгресс на правах его коллективных членов. Но состав Рабочего комитета, за малым исключением, отнесся к этому предложению настороженно, опасаясь притока в партию сил, могущих укрепить ее левое крыло.

Готовясь к сессии Конгресса, Джавахарлал хорошо взвесил обстановку. Он отдавал себе отчет в том, что его позиция придется не по душе многим ветеранам ИНК; наверняка ее не одобрит и Ганди. Вместе с тем для Неру, чуткого политика, было очевидным и то, что рядовые члены партии тяготились руководством Конгресса, которое стало безынициативным, слишком медлительным и не в меру осторожным. Через поверхностный слой капитулянтства и реакции в общественно-политической жизни страны Неру видел глубинные течения и революционные тенденции, проявлявшиеся в народной гуще; благотворные процессы обновления происходили и внутри самой конгрессистской партии. Представители трудовой Индии – рабочие, крестьяне, интеллигенция, – приобретя опыт политической борьбы в период кампаний гражданского неповиновения, пройдя через тюрьмы колонизаторов, начали задумываться над необходимостью новой ориентации Конгресса, склоняться к близким и понятным для Неру социалистическим взглядам. Именно эти тенденции и привели к образованию внутри ИНК Конгресс-социалистической партии. Разумеется, далеко не все, кто причислял себя к ней, были истинными социалистами, многие из них являлись сознательными выразителями левого национал-реформизма. Однако правдой было и то, что немало конгресс-социалистов, восприняв теорию научного социализма, вступило затем в Коммунистическую партию Индии. «Между Конгресс-социалистической и Коммунистической партиями Индии, – писал один из видных представителей коммунистического движения в стране Ш.С.Сардесаи, – существовали такие тесные отношения, что была даже предпринята попытка объединить их в единую марксистскую партию. Этого не произошло только из-за того, что реакцией снова было пущено в ход пугало „коммунистической опасности“.

Сессия Конгресса проходила с 12 по 15 апреля 1936 года в Лакхнау.

Над древним городом, утопавшим в цветах, висела еще не успевшая выгореть от весенних лучей лазурь. Высокие минареты, бирюзовые купола мусульманских мечетей, чередующихся с индуистскими храмами, великолепные дворцы с кружевными орнаментами молчаливо свидетельствовали о былом богатстве, вере, вкусе и могуществе правителей этого края. Рикши в прилипших к потному телу рубашках с утра до вечера развозили приехавших на сессию Конгресса делегатов и гостей. Повсюду мелькавшие белоснежные конгрессистские шапочки придавали уличной толпе своеобразный колорит. Город жил в ожидании чего-то важного, такого, что будет иметь значение для судьбы каждого индийца в отдельности и для народа в целом, и, видимо, поэтому рикши, обычно усталые и унылые от изнуряющего труда, приветливо улыбались конгрессистам.

Тишину прорезает усиленный громкоговорителями ровный и неторопливый голос:

– Я уверен, что единственным ключом к решению проблем, стоящих перед миром и перед Индией, является социализм, – говорит председатель Конгресса Джавахарлал Неру. – Когда я произношу это слово, я вкладываю в него не смутный гуманитарный смысл, а точное, научное, экономическое содержание. Однако социализм является чем-то большим, нежели просто экономическая доктрина; он является философией жизни, и именно этим он мне импонирует. Я не вижу другого пути уничтожения нищеты, безработицы, деградации и зависимости индийского народа. Для этого необходимы широкие и революционные перемены в нашем политическом и общественном строе, уничтожение господства богатых в сельском хозяйстве и промышленности, а также феодальной деспотической системы индийских княжеств.

При этих словах волна восторженных возгласов слышится из рядов делегатов. Зато угрюмо молчат трибуны, где восседают важные гости, представители имущих классов и колониальной прессы; нет энтузиазма и среди «старой гвардии» Конгресса.

– Это в конечном счете означает изменение наших инстинктов, привычек и желаний, – продолжает Неру. – Короче говоря, имеется в виду новая цивилизация, радикально отличающаяся от нынешнего капиталистического строя... Я смотрю на это великое и вдохновляющее созидание нового строя и новой цивилизации как на одно из обнадеживающих явлений нашего мрачного мира. И если будущее полно надежды, заслуга в этом главным образом принадлежит Советской России и тому, что она сделала. Я уверен, – с пророческой выразительностью звучит голос оратора, – что, если не помешает какая-нибудь мировая катастрофа, эта новая цивилизация распространится и в других странах, положив конец войнам и конфликтам, которые порождает капитализм.

Махатма Ганди присутствовал на сессии Конгресса, но, казалось, был равнодушен ко всем политическим страстям, бушевавшим вокруг него. Но когда Неру затронул в своей речи вопрос о неприкасаемых, решению которого Махатма отдавал столько сил, он стал внимательно вслушиваться в то, что говорил Джавахарлал.

Сознательно не касаясь религиозного аспекта проблемы, оратор приходил к выводу, что только общество, организованное на социалистических началах, способно до конца и последовательно уравнять хариджан, лишенных земли и других средств производства, во всех правах с остальным населением.

– Я осознаю, – продолжал Неру, – что большинство Конгресса в том составе, в котором он представлен сегодня, может быть, не готово идти столь далеко... Каким бы сильным ни было мое желание продвинуть дело социализма в нашей стране, у меня нет намерений навязывать это Конгрессу силой и тем самым создавать трудности на пути борьбы за независимость. Я буду с радостью, отдавая всего себя, сотрудничать со всеми теми, кто добивается независимости, если даже они не согласны с социалистическим подходом к решению проблемы.

Далее в обращении к делегатам сессии он развивает идею объединенного фронта: «Настоящей проблемой для нас является вопрос о том, как мы в нашей борьбе за независимость можем объединить все антиимпериалистические силы в стране, как мы можем создать широкий фронт из представителей масс и подавляющего большинства представителей средних классов, выступающих за независимость... Главной сутью объединенного народного фронта должно быть непреклонное сопротивление империализму. Такой фронт неизбежно будет черпать свои силы в активном участии в нем крестьян и рабочих».

У Неру, хотя он и был избран председателем ИНК, не было достаточной поддержки в партии, но он уже тогда являлся наряду с Ганди признанным общенациональным лидером. Огромной популярностью Неру пользовался в профсоюзах, в крестьянских массах, во Всеиндийской федерации студентов, в патриотических кругах интеллигенции, среди прогрессивных писателей. И все знали, что он выступал на сессии ИНК не только как председатель партии, а как общенациональный лидер, обращавший свои слова ко всему индийскому народу.