Текст книги "Неру"

Автор книги: Александр Горев

Соавторы: Владимир Зимянин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Конгресс решил провести две политические кампании: бойкот комиссии Саймона и созыв межпартийной конференции по выработке основных принципов будущей конституции страны. Джавахарлал, как секретарь Конгресса, участвовал в обеих кампаниях, хотя считал совершенно бесполезным разрабатывать подробные «бумажные конституции», в то время как подлинная задача заключалась в завоевании власти.

Для подготовки доклада об основах конституции был учрежден объединенный комитет, который возглавил Мотилал Неру. Джавахарлал внес предложение о том, чтобы будущая конституция провозглашала создание демократической республики. В конституционном комитете преобладали умеренные, и, естественно, к этому предложению никто не отнесся всерьез. Оно только вызвало раздражение отца, который, к огорчению Джавахарлала, продолжал отстаивать статус доминиона.

Межпартийная конференция собралась в Лакхнау. При обсуждении основного доклада Джавахарлал и его сторонники высказались за то, чтобы конференция оставила вопрос о независимости открытым, предоставив каждому делегату право сохранять за собой свободу действий. Конгресс по-прежнему мог бы признавать своей целью достижение независимости для Индии, а входившие в него более умеренные группы – получение статуса доминиона.

Мотилал был против, не пожелав идти ни на какие уступки. Тогда Джавахарлал заявил, что он и его сторонники полностью отмежевываются от всего, что принижает их цель – достижение независимости. Кроме того, он сказал, что считает «преступлением превращение прав собственников огромных полуфеодальных владений в одну из незыблемых основ конституции». Было очевидно, что руководство Конгресса не желало опираться на передовые в социальном отношении группы населения и шло на союз с земельными магнатами. В этих условиях Джавахарлалу было нелегко оставаться генеральным секретарем Конгресса, и он подал в отставку. Потеряв надежду изменить положение дел в Конгрессе, он вместе с Субхасом Чандра Босом основал новую политическую партию – Лигу независимости Индии.

Однако руководство ИНК отклонило отставку Неру. Ему и Босу было заявлено, что они могут продолжать свою деятельность в Лиге, не вступая в противоречия с политикой Конгресса.

Борьба Лиги за достижение независимости, рассудил Неру, не противоречит решениям мадрасской сессии ИНК, и поэтому его совесть будет чиста. Он согласился остаться на посту генерального секретаря Конгресса.

«Меня поразительно легко было уговорить взять назад свое заявление об отставке, – позднее вспоминал Джавахарлал. – Так было уже много раз, и поскольку ни та, ни другая сторона в действительности не желала разрыва, мы цеплялись за любой предлог, чтобы его избежать».

Оставшись в рядах Конгресса, Неру все-таки сосредоточил основное внимание на работе в Лиге независимости. Он рассчитывал «превратить Лигу в крепкую организацию, охватывающую всю страну, и использовать ее для пропаганды идей независимости и социализма».

О политических воззрениях Неру этого периода можно судить по подготовленным им проектам программы деятельности Лиги: «Лига выступает за государство социальной демократии... и за государственный контроль над средствами производства и распределением».

Чатто, ознакомившись с деятельностью Лиги, писал Неру из Берлина: «Ваша Лига, по нашему мнению, должна взять на себя работу, которую иначе должна была бы выполнить Лига против империализма, – вовлечение таких рабочих и крестьянских организаций, как профсоюзы и кооперативы, и принятие такой социальной программы, какую Национальный конгресс не может и никогда не пытался принять».

Чатто полагал, что Лига, возглавляемая Неру, «способна стать могущественной организацией, поскольку отвечает запросам широких народных масс». Однако он обеспокоен тем, что Неру трудно будет справиться с укоренившимся консерватизмом и реакционными настроениями некоторых влиятельных индийских политиков, которые, выступая против английских колонизаторов, далеко еще не готовы воспринять даже весьма умеренные социально-экономические программы. Поэтому он просит Неру не забегать вперед, хотя, конечно, ему хотелось бы, чтобы все общественные силы, выступающие за полную независимость, были вовлечены в Лигу. Чатто разделял озабоченность Неру тем, что не хватает подходящих, преданных делу людей, которые могли бы составить ядро организации, и советовал ему приступить к созданию «школы для обучения социальным революционным принципам и тактике». Он также рекомендовал наладить выпуск ежедневной или, по крайней мере, еженедельной газеты и обещал в этом деле всяческую поддержку.

Лозунги, провозглашаемые Лигой независимости, встретили особенно восторженный прием у индийской молодежи. В значительной степени это можно было бы отнести за счет «яростной, неистовой пропаганды» Джавахарлала, как писал его отец.

В это время по стране разъезжала комиссия Саймона. Ее всюду преследовали толпы с черными флагами, выкрикивающие: «Simon, go back!» («Саймон, убирайся домой!») Миллионы неграмотных индийцев заучили эти английские слова. Полиция то и дело провоцировала людей на насилие, чтобы иметь повод для расправы, но идея ненасилия уже настолько завладела массами, что демонстрации протеста носили сугубо мирный характер. Об одной из полицейских провокаций узнала вся страна. Случилось это в Лахоре. Английский офицер жестоко избил возглавлявшего мирную демонстрацию видного лидера Конгресса Лала Ладжпат Рая. Через несколько дней Рай скончался.

«То, что подобным образом могли обойтись даже с крупнейшим из наших деятелей, виднейшим и популярнейшим человеком в Пенджабе, – писал Неру, – казалось нам просто чудовищным, и вся страна, особенно Северная Индия, была охвачена глубоким негодованием. Какими мы были беспомощными, какими жалкими, если не могли даже защитить честь своих избранных вождей!»

Чувства унижения и отчаяния, гнев и возмущение охватили индийцев. 8 апреля 1928 года в зале заседаний Законодательного собрания в Дели раздались взрывы бомб. Никто не пострадал, если не считать смертельно перепугавшегося Саймона, который как раз в это время почтил собравшихся своим присутствием. Самодельные бомбы взорвали юные патриоты Бхагат Сингх и Батукешвара Датт. Они надеялись, что их поступок послужит сигналом к народному восстанию против колонизаторов. Однако Сингх и Датт, самоотверженные одиночки, жертвующие собой ради счастья народа и в то же время далекие от него, ошиблись в оценке ситуации. Восстания не последовало, а власти получили повод для новых массовых репрессий.

Неру часто говорил, что не верит в пользу индивидуального насилия и террора. Но он допускал, что «может наступить такое время, когда для завоевания свободы окажутся необходимыми организованные насильственные методы, как это часто бывало в других странах». Такой вывод явно шел вразрез со стратегическими установками Ганди и других руководителей Конгресса. Их успокаивало одно: Неру пока только теоретически допускает возможность применения насильственных методов, в практической же деятельности он соблюдает партийную дисциплину и строго следует политике ненасильственных форм борьбы с колонизаторами.

После трагической смерти Рая протесты против комиссии Саймона приобрели угрожающие для властей масштабы.

Неру отправился в Лакхнау, население которого готовилось к приезду комиссии Саймона. Город жил в напряженном ожидании событий, глаза людей горели решимостью и отвагой, но вместе с тем никто и не помышлял о насильственных действиях. Проявлением героизма считалась способность человека выдержать любое человеческое страдание, любое моральное унижение, если надо – погибнуть, но не наносить ответного удара.

За сутки до прибытия в Лакхнау комиссии Саймона Неру вместе с другими конгрессистами провел репетицию предстоявшей массовой демонстрации. Конные полицейские напали на колонну демонстрантов. Неру стоял посреди улицы во главе колонны, когда прямо на него устремились всадники. На какое-то мгновение Джавахарлала охватил страх. Мелькнула мысль о спасении. Но ее тут же сменила другая: он не смеет выглядеть трусом в глазах товарищей. Внезапно Джавахарлала оглушили два сильных удара по спине, однако он устоял на ногах. На тупую боль, охватившую все тело, он не обратил внимания, продолжая оставаться среди своих товарищей.

Рано утром следующего дня еще до восхода солнца огромные толпы горожан начали стекаться на большую привокзальную площадь. Подходы к вокзалу были перекрыты отрядами солдат и конных полицейских. Джавахарлал снова был во главе демонстрантов. Процессия с черными флагами остановилась на краю площади в ожидании прибытия поезда с комиссией Саймона. Вдруг из-за укрытия на площади появились отряды кавалеристов. Кони натолкнулись на плотную стену людей и встали на дыбы, подняв копыта над головами демонстрантов. За всадниками шли цепи полицейских. Они начали зверски избивать демонстрантов дубинками. Неру охватил безотчетный гнев, вспыхнуло сильное желание нанести ответный удар. «Я думал о том, – вспоминал он позднее, – как легко было бы стащить с лошади полицейского офицера, находившегося передо мной, и сесть самому в седло, но долгая тренировка я дисциплина сделали свое дело, и я ограничился тем, что защищал руками лицо от ударов. К тому же я прекрасно понимал, что всякое агрессивное действие с нашей стороны повлекло бы за собой ужасную трагедию и множество людей было бы расстреляно на месте».

Удары не переставали сыпаться на голову, плечи и спину Джавахарлала, пока он не упал, едва не потеряв сознание. В этот момент какой-то незнакомец приподнял его с земли и оттащил в сторону, а затем попытался сунуть ему в руки сразу два револьвера. Неру решительным жестом отстранил оружие. Позднее незнакомец, выдававший себя за студента, был разоблачен как полицейский агент, который имел специальное задание спровоцировать Неру на насильственные действия. Окровавленный, обессиленный Джавахарлал смотрел на злобные, почти безумные лица полицейских. Демонстранты не оказали сопротивления полиции, хотя их глаза горели ничуть не меньшим, чем у противника, огнем ненависти.

Мужество, организованность, стойкость, проявленные конгрессистскими волонтерами и населением Лакхнау, всколыхнули всю страну. Миссия Саймона с позором провалилась.

Имя Джавахарлала Неру приобретало среди соотечественников все большую популярность. «Примите мою любовь к вам, – писал ему в эти дни Ганди. – Да сохранит вас бог на многие грядущие годы и изберет своим орудием в избавлении Индии от ига».

Колониальные власти тоже не обошли Неру своим вниманием: вице-король лично распорядился тщательно изучить все его речи. Друзья предупреждали Джавахарлала о возможности нового ареста. Эта мрачная перспектива не слишком тревожила Неру. Он знал, что, каково бы ни было его будущее, оно не предвещает спокойной, размеренной жизни. «Чем скорее я привыкну к неизвестности, к внезапным переменам и водворениям в тюрьму – тем лучше», – говорил Джавахарлал. Он даже находил, что постоянная опасность ареста придавала его жизни необходимые напряжение и остроту, «всякий день, проведенный на свободе, был драгоценным, выигранным днем».

На одной из молодежных конференций, состоявшейся в 1928 году в Бомбее, Неру был устроен восторженный прием. «От начала до конца, – говорилось в донесении начальника бомбейской полиции, – на конференции преобладал откровенно коммунистический революционный тон». А в записке секретарю по внутренним делам Индии сообщалось, что речь, с которой выступил Неру, «не только не была осторожной, но, напротив, содержала сознательный призыв к повсеместному восстанию».

Джавахарлал постоянно находится в разъездах. В 1928 году он председательствует на четырех провинциальных конференциях Конгресса – в Пенджабе, в Малабаре, в Дели и в Соединенных провинциях, а также на собраниях молодежных лиг. И где бы он ни выступал – у рабочих и крестьян, среди университетской молодежи и учителей, наконец, у профессиональных политиков, – везде Неру говорил просто, доходчиво, убедительно; его язык понимали все. «Я стремился пропагандировать идеологию социализма, – вспоминал он, – особенно среди работников Конгресса и среди интеллигенции, ибо эти люди, составлявшие костяк национального движения, в большинстве находились в плену крайне узкого национализма. В своих речах они прославляли старые времена, говорили о том ущербе, материальном и моральном, который причинило Индии чужеземное владычество, о страданиях нашего народа, о том, как унизительно подчиняться иностранному господству, и о том, что наша национальная честь требует, чтобы мы были свободны, о необходимости приносить жертвы на алтарь матери-родины. Все это были знакомые речи, находившие отзвук в каждом индийском сердце, и националист во мне также откликался на них и бывал задет за живое». Но сам Неру никогда не был сторонником возврата к старым порядкам. Поэтому ему не нравились эти речи, которые уже основательно «поизносились и поистерлись»; они только отвлекали людей от активной работы, от решения насущных проблем борьбы за независимость. «Они действовали, – говорил Неру, – лишь на эмоции, не возбуждая мысль».

До сессии ИНК в Калькутте оставалось еще несколько дней. Неру направился в Джхариа на съезд Всеиндийского конгресса профсоюзов. Антиимпериалистическая лига послала на съезд своего представителя У.Джонстона. Полицейские попытались арестовать его прямо на съезде, однако, увидев всеобщее возмущение и угрожающее настроение делегатов, предпочли удалиться. (Джонстона арестовали на следующий день на одной из улиц города.) Неру произнес обличительную речь против произвола властей и призвал индийские профсоюзы войти в состав Антиимпериалистической лиги. Рабочая среда была в меньшей степени знакома Неру. Он чувствовал себя на съезде профсоюзов несколько стесненно, но был приятно удивлен, когда заметил, что его выступления воспринимались здесь с пониманием и энтузиазмом. И, несмотря на то, что на съезде были представлены как революционные, так и реформистские группировки, делегаты проявляли гораздо больше единодушия, чем конгрессисты на своих сессиях.

Неру не дождался окончания съезда профсоюзов: надо было еще успеть на очередную сессию Конгресса.

Прибыв в Калькутту, Неру узнал, что в Джхариа его избрали председателем Всеиндийского конгресса профсоюзов. Это известие скорее огорчило его, чем обрадовало. На этот пост Неру выдвинула группа реформистов, которая, полагаясь на популярность Неру, точно рассчитала, что у него больше шансов одержать победу над кандидатом из рабочих, которого предложили деятели левого революционного крыло профсоюзов. Неру казалось прямо-таки непристойным, что «какой-то новопришелец и к тому же не рабочий ни с того ни с сего навязывается председателем». Неприятное чувство усиливалось еще и тем, что его симпатии были отданы левому крылу профсоюзов. Но его кандидатуру поддерживали как левые, так и правые группировки рабочего движения. «Уже сам по себе этот факт, – делал вывод Неру, – свидетельствовал о младенческой неопытности и слабости профсоюзного движения в Индии».

На калькуттской сессии Конгресса, проходившей в декабре 1928 года, председательствовал старшин Неру. Он хотел во что бы то ни стало добиться утверждения своего доклада о проекте конституции, которая предусматривала для Индии статус доминиона в рамках Британской империи. Мысль о каком-то компромиссе по вопросу о независимости была неприятна Джавахарлалу. Но Мотилал твердо стоял на своем. Между отцом и сыном развернулась борьба. Мотилала активно поддерживал Махатма Ганди, Джавахарлала – Субхас Чандра Бос. Споры грозили обернуться расколом Конгресса, и тогда отец и сын оказались бы во враждующих лагерях. Разногласия между ними еще никогда не достигали такого обострения. На этот раз они даже сказались на обстановке в семье, чего раньше никогда не случалось. Продолжая спор дома, первым вспылил Мотилал. Он вскочил с места и, угрожающе сверкая глазами, встал перед сыном, лицо которого исказилось от гнева. Они стояли друг против друга как настоящие враги. Было ясно, что Джавахарлал не уступит. Насмерть перепуганная Камала подошла к мужу. Не говоря ни слова, она взяла его за руку и дружески сжала ее. Перед Мотилалом стояли два бесконечно дорогих ему человека. Глаза старика смягчились, и он устало опустился в кресло, склонив тяжелую седую голову...

После жарких дебатов сессия Конгресса одобрила доклад Мотилала, но по настоянию Джавахарлала и его сторонников в резолюции Конгресса было записано, что, если английское правительство в течение года не даст согласия на конституцию, предусматривающуюся этим докладом, Конгресс объявит своей целью достижение независимости и начнет по всей стране кампанию неповиновения. Это был, по словам Джавахарлала, вежливый ультиматум. Он был уверен, что английское правительство не согласится, по крайней мере в ближайшие годы, предоставить Индии даже статус доминиона. Такая резолюция, как он рассчитывал, позволяла сохранить единство Конгресса и выиграть время для подготовки сил к предстоящей борьбе, которая казалась ему теперь неизбежной.

И все-таки, расценивая резолюцию как неоправданный компромисс, Джавахарлал в момент ее принятия покинул зал заседаний Конгресса. Ганди так объяснял его поступок: «Он исходит из того, что эта резолюция далеко не то, что ему хотелось бы иметь. Но он, как человек глубоко порядочный, не желает доставлять людям лишнего огорчения. Он не был бы Джавахарлалом, если бы не нашел для себя совершенно оригинального решения, чтобы остаться верным своей линии». Ганди не раз повторял, что для Джавахарлала нет ничего дороже своей страны и что он не считается ни с какими авторитетами, когда речь идет о выполнении им своего долга перед родиной.

Авторитет Джавахарлала Неру был столь велик, что, несмотря на острые разногласия по самым принципиальным вопросам, его вновь избрали генеральным секретарем Конгресса. Ганди, видя явную склонность Джавахарлала к организаторской работе, посоветовал ему объехать некоторые провинции и помочь конгрессистским комитетам на местах оживить свою деятельность.

Снова десятки выступлений, сотни встреч. Неру занимается формированием новых групп конгрессистских волонтеров, собирает средства для учреждения штата профессиональных работников Конгресса. Он стремится к объединению усилий ИНК, Лиги независимости с рабочими, крестьянскими и молодежными организациями, к выработке для них общей платформы, хотя бы по главному вопросу – о борьбе против британского империализма. Об этом же писал ему из Европы и Чатто.

Однако всеиндийская конференция рабочих и крестьянских партий, состоявшаяся в декабре 1928 года, отклонила предложение об объединении с Лигой независимости. В письме к Чатто Неру с сожалением называл это решение «не очень разумным». Вместе с тем, будучи реалистом, он понимал, что организационное слияние столь различных по социально-классовому составу партий, на котором настаивало руководство Антиимпериалистической лиги, пока невозможно.

К сожалению, в политике Антиимпериалистической лиги в это время стали проявляться сектантские тенденции, преодоленные впоследствии благодаря рекомендациям Исполкома Коминтерна.

Неру все больше склонялся к мысли, что на данном этапе важно объединить, но не организационно, а по духу разноликие движения рабочих, крестьян, ремесленников, торговцев, студентов, враждебных колониальному режиму.

Он надеялся, что ему, быть может, удастся сблизить позиции Всеиндийского конгресса профсоюзов с ИНК, с тем чтобы его партия стала более социалистической по своему характеру и более пролетарской по социальному составу. Однако все усилия Неру в этом направлении неизменно терпели неудачу. «Рабочий класс, – считал Неру, – должен был помогать Конгрессу, сотрудничать с ним и оказывать на него влияние, сохраняя в то же время в неприкосновенности свою собственную идеологию». Он полагал также, что развитие национально-освободительного движения в конце концов приведет Конгресс к более радикальной идеологии и заставит подойти его вплотную к решению социально-экономических проблем.

21 февраля 1929 года секретарь по внутренним делан Индии специальным циркуляром уведомил провинциальные власти о том, что среди различных политических деятелей страны и коммунистов «наблюдается тенденция действовать сообща... Что же касается Джавахарлала Неру... искренне увлеченного некоторыми коммунистическими доктринами, то он во многом преуспел в достижении этой цели».

Секретные службы колониальной администрации вынашивают план разгрома коммунистов, готовят фальшивки, чтобы представить молодое коммунистическое движение в Индии как антинациональное.

20 марта 1929 года одновременно в Бомбее, в Соединенных провинциях, в Бенгалии и Пенджабе по обвинению в заговоре власти арестовывают тридцать три видных профсоюзных лидера, среди которых четырнадцать коммунистов. В отдаленном городишке Мируте над ними ведется судебный процесс, длящийся четыре с лишним года.

Обвинитель на Мирутском процессе строго следовал секретным инструкциям правительства, рассчитывавшего ослабить силы рабочего движения и поссорить руководителей Конгресса с рабочими лидерами. Он обрушился с упреками в адрес индийских коммунистов, заявляя об отсутствии у них патриотических чувств. По словам обвинителя, коммунисты называют Джавахарлала Неру «умеренным реформистом», а Субхаса Чандра Боса – «буржуа и ничтожным карьеристом». Обвинитель нажимает на то, что коммунисты рассматривают Ганди как ярого реакционера и испытывают к нему неприязнь. Неру было любопытно слышать об этом из уст представителя колониального «правосудия», которое еще вчера ожесточенно преследовало защищаемых им сегодня «оскорбленных» лидеров Конгресса!

Для Джавахарлала было не ново, что многие революционно настроенные рабочие не до конца доверяли конгрессистским руководителям, и он также знал, что у рабочих были на то веские основания. Пролетарское движение с его духом классового самосознания представлялось опасным как колониальным властям, так и многим крупным индийским собственникам в городе и деревне.

Неру выступает инициатором создания комитета защиты обвиняемых рабочих лидеров. По его просьбе Мотилал, как наиболее опытный адвокат, согласился стать председателем этого комитета.

Комитет защиты нуждался в деньгах, а собрать их было делом нелегким. Сам Неру, его отец и еще несколько юристов вели дела обвиняемых без всяких вознаграждений. Однако средств все равно не хватало. «Нам приходилось собирать деньги – часто это были медные гроши, которые вносили беднейшие рабочие, – чтобы выплачивать жирные куши адвокатам», – досадовал Неру. Горше всего было сознавать, что эти «дорогие медяки» ни в коей мере не могли повлиять на исход дела: при самой блестящей защите результат оставался одним и тем же. Это был не суд, а расправа.

К Мирутскому процессу было приковано внимание всей Индии.

Лидеры Конгресса выступили против незаконных репрессий правительства. Один Ганди, казалось, отошел от политики: уже который месяц разъезжал он по стране, пропагандируя кхади. Повсюду к нему стекались огромные толпы крестьян, ремесленников, лавочников. Джавахарлал провел с ним несколько дней, когда Ганди прибыл в Соединенные провинции. Правда, Джавахарлал не сопровождал Махатму в его походах по деревням: у Ганди и без того была большая свита. «Я ничего не имел против толпы, – вспоминал Неру, – но у меня не было достаточного интереса, который побуждал бы мириться с тем, что тебя будут теснить, толкать и отдавливать ноги – обычный удел тех, кто сопровождал Гандиджи. У меня была масса другой работы, и я не имел никакого желания ограничиваться пропагандой кхади». В те тревожные для страны дни Неру отказывался понимать «внутреннюю подоплеку» поступков Ганди, который отдавал столько сил и времени популяризации кхади.

Близился к концу 1929 год. Комитеты Конгресса на местах готовились к выборам председателя очередной сессии ИНК. Большинство высказывалось за кандидатуру Ганди, кто-то поддерживал других лидеров, и только немногие предлагали избрать председателем Джавахарлала Неру.

Ганди и без того был признанным вождем конгрессистов, но, поскольку предстояла решительная и, судя по всему, затяжная борьба с правительством, ветераны партии считали, что именно Ганди надлежит взять в свои руки непосредственное руководство Конгрессом.

29 сентября в Лакхнау на заседании Рабочего комитета Конгресса Ганди наотрез отказался занять пост председателя и предложил вместо себя Джавахарлала Неру.

Руководители правого крыла партии забеспокоились: Неру был слишком революционен для них. Однако они вынуждены были уступить настояниям Ганди.

Чем же руководствовался Ганди, выдвигая Неру на этот важнейший пост? Отстаивая его кандидатуру, он утверждал, что Неру не только обладает решительностью и смелостью воина, но ему также присуще благоразумие государственного деятеля. «Он чист как кристалл; его честность выше всяких подозрений. Нация под его руководством будет вне опасности», – убеждал Ганди своих коллег.

На высший пост в ИНК претендовали другие весьма влиятельные конгрессисты – Валлабхаи Патель, Абул Калам Азад и другие. Конкурировать с ними было не по душе Джавахарлалу. Нельзя сказать, что он стремился занять этот пост, тем более что это предполагало сложную внутрипартийную борьбу. Поэтому он предпочел покинуть совещание лидеров ИНК, на котором решался этот вопрос. Позднее, объясняя свое отношение к выдвижению на пост председателя ИНК, он писал: «Мне редко приходилось испытывать такую досаду и унижение, как во время этих выборов. Дело было не в том, что я не понимал, какая честь мне оказана, ибо это была великая честь, и я был бы счастлив, если бы меня избрали обычным путем. Но я попал на этот пост не через главный и даже не через черный ход, а через какой-то люк, и сбитая с толку публика вынуждена была принять мою кандидатуру. При этом она сделала хорошую мину, проглотив меня как необходимое лекарство».

Однако Джавахарлал понимал, что сейчас совсем не то время, когда можно позволить себе отвлекаться на переживания. Подходила к концу отсрочка, предоставленная Конгрессом правительству для того, чтобы оно решило наконец вопрос о будущем Индии. Правительство уже испытало на себе силу гандистской сатьяграхи и, опасаясь очередной кампании гражданского неповиновения, изыскивало любой способ, чтобы не допустить ее. Вице-король Индии лорд Ирвин объявил о предстоящей «конференции круглого стола», участвуя в которой индийские политические деятели могли бы обсудить с британским правительством все «спорные вопросы». Сразу после опубликования заявления Ирвина в Дели собрались лидеры Конгресса – Ганди, Мотилал Неру, Валлабхаи Патель и другие. Обсудив заявление вице-короля, они приняли совместный манифест, в котором выдвигались следующие условия: «1. Вся работа предполагаемой конференции должна исходить из предоставления Индии полного статуса доминиона. 2. Среди участников конференции большинство должны составлять члены Конгресса. 3. Полная амнистия политическим заключенным. 4. Деятельность английского правительства в Индии должна отныне соответствовать, насколько это возможно при существующих условиях, требованиям, предъявляемым к правительству доминиона». В случае принятия правительством этих условий конгрессисты соглашались поддерживать с ним контакты.

Джавахарлал расценил манифест как вызывающий глубокое отвращение компромисс. В какой-то степени его успокаивала лишь уверенность в том, что правительство вряд ли выполнит условия конгрессистов.

Сначала Джавахарлал отказывался поставить свою подпись под манифестом, но потом, опасаясь раскола Конгресса в канун великой битвы, он все же дал себя уговорить.

Настроение у Неру было настолько подавленное, что он всерьез подумывал о том, чтобы отказаться от поста председателя Конгресса. К тому же из Берлина пришло письмо от Чатто. Тот упрекал Неру за то, что «его воля к борьбе ослабла»... Джавахарлала больно задели упреки Чатто, хотя и сам он сомневался в правильности своего поступка.

Как он и предполагал, встреча Ганди, Пателя и отца с вице-королем ни к чему не привела, общий язык отсутствовал. Негативный исход переговоров обрадовал Неру. В конце концов партия остается единой, а через несколько недель состоится очередная сессия Конгресса, на которой будет непременно принята программа прямых действий, направленных на достижение Индией полной независимости. Резолюция о полной независимости, предложенная Джавахарлалом, была принята Конгрессом еще два года назад в Мадрасе. Однако из-за оппозиции Ганди и Мотилала Неру она все это время фактически не имела силы. Теперь и Махатма, и Мотилал, и все те, кто шел за ними, не только согласятся с этой резолюцией, но и наверняка выскажутся за проведение кампании гражданского неповиновения.

В конце декабря 1929 года в Лахоре открылась очередная сессия ИНК. Вместе с делегатами и гостями, приехавшими на сессию, на улицы и площади города вышло все его население, чтобы приветствовать нового председателя Конгресса. Джавахарлал, привыкший к митингам и демонстрациям, впервые столкнулся с таким ярким проявлением дружелюбия и уважения десятков тысяч людей. Многие из приветствовавших его сознавали важность предстоящего события. Джавахарлал открывает первое заседание сессии. Он оптимистически утверждает, что близок тот день, когда Индия, да и вся Азия покончат с европейским господством. После решения первоочередной задачи завоевания индийским народом власти в стране необходимо выработать свой национальный путь к социалистическим преобразованиям, цель которых заключалась бы прежде всего в ликвидации нищеты и классового неравенства. Неру предлагает установить на кооперативных началах рабочий контроль над промышленными предприятиями и наделить крестьян землей. «Я социалист и республиканец, – заявляет он с трибуны сессии, – и не верю в королей и князей или в порядок, который устанавливают нынешние промышленные магнаты, обладающие большей властью над судьбами людей, чем короли старого времени, но чьи методы являются такими же хищническими».

Выбор ненасильственных методов борьбы с колонизаторами Неру объясняет практическими соображениями: «Конгресс не располагал материальной базой и подготовленными кадрами для осуществления организованного насилия, а случаи индивидуального и случайного насилия были проявлением безнадежного отчаяния, – говорит он. – Если Конгресс или нация когда-нибудь в будущем придут к выводу, что методы насилия избавят нас от рабства, тогда я не сомневаюсь в том, что Конгресс одобрит их. Насилие – плохо, но рабство и того хуже».