Текст книги "Дурная компания"
Автор книги: Александр Торин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)
Через несколько дней модель заработала и начала выдавать забавные результаты. В стеклянной банке торчал кипятильник, рядом громоздился блок питания и странный ящик со множеством проводков. Из банки выходил тоненький стерженек колбочки, по которой жидкость поднималась вверх и скапливалась в другой баночке поменьше. Рядом стоял серый генератор с несколькими ручками и стерженьки, приклеенные к большой банке эпоксидным клеем. Несколько проводков тянулись в стоящий рядом компьютер, на экране которого светились колонки цифр. Время от времени в баночке происходили странные явления: откуда-то неожиданно возникал серебристый пузырь, рос, несся вверх, упирался в тоненький стерженек,
и конструкция взрывалась. Раствор бежал вверх по тоненькой трубочке, выплескивался фонтанчиком и начинал бурлить, после чего снова затихал. Внешне спокойная, прозрачная жидкость начинала незаметно для окружающих накапливать энергию, и через несколько минут появлялся очередной пузырь, и все повторялось.
– Потрясающе, – думал академик. – такая незатейливая моделька, а поведение у нее со странностями! – Он крутил ручки генератора, и поведение жидкости менялось, она закручивалась вихрем, зародыши газа срывались со стенок, и в трубочке долго булькало. Лицо его горело от возбуждения, и радость поднималась внутри, будто проносясь вихрем по шкафам, стульям, черным окнам, настольной лампе, листам бумаги и книгам.
– Прикрутите болты, идиоты! – громко донеслось из соседней комнаты. – Научитесь уже думать самостоятельно!
Академик выглянул из двери. Ефим, в черном пиджаке, стоял, засунув руки в карманы.
– Ну, как дела? – озабоченно спросил он. – Как наука? Успокоился, никто тебя не мучает? – он усмехнулся.
– Ефим, – академик неожиданно для себя начал разводить руками и делать приглашающие жесты, – заходи, посмотри, какие интересные вещи получаются. – Он снова поманил президента к себе.
– Ну, что там еще? – Ефим неохотно зашел в комнату. Вид колбочек и кипятильника подействовал на него, как красная тряпка на быка. – Мудак! -заорал он. – Совсем охренел, баночек понаставил! Ты что анализ мочи собираешь?
– Ефим, – ….
– Не подходи ко мне, я от одного твоего вида зверею! – президент компании в ярости заскрежетал зубами и выскочил в коридор.
– Зачем вы его позвали? – Олег укоризненно покачал головой.
– Забылся, – академик как подкошенный опустился на стул. – Увидел результаты и обрадовался как ребенок. Никак не могу привыкнуть, все кажется, что передо мной нормальный человек.
– А вы знаете, что меня Леонид с Борисом на совещание вызывают у Ефима. Будут обсуждать, почему до сих пор отверстия не проделаны.
– Да, попали мы с вами в переплет…
– Олег! – раздался с потолка раздраженный голос Леонида, – срочно к Ефиму на совещание.
– Ну вот… – Олег побледнел. – Теперь они за меня возьмутся.
– Я пойду с вами! – академик решительно встал и поправил рубашку. -Я за вас отвечаю.
– Ни в коем случае, вы с ума сошли! Я вам все расскажу. – Олег с обреченным видом вышел из комнаты.
В кабинете Ефима сидел сам президент, довольно мрачный, как главнокомандующий перед сражением. Рядом с деловым выражением лица уселись Леонид, с неприступным видом делающий какие-то пометки в тетради, и Борис, зловеще нахмуривший брови. Последний напоминал стервятника, дожидающегося своей очереди около растерзанного трупа антилопы, над которым, урча и терзая его, склонились львы.
– Садись! – Ефим кивнул головой. – Поговорить надо. Почему академик херню порет, а ты его не останавливаешь?
– Ефим, – начал Олег, – Я…
– Не перебивай меня! – взревел Ефим. Он вскочил со стула, и глаза его вылезли из орбит. – Тебя пригрели, сюда вызвали, а ты в политику играешь? Почему ты не приходил, не жаловался на то, что проект стоит? Да ты обязан был! Ты его должен был остановить! Это тебе не Россия, где были начальники и подчиненные.
– Ефим, мы же днем и ночью работали, и результаты…
– Ни хера не нужны мне ваши результаты! Ты должен был академику по морде дать, ни одной подставки до сих не выпущено! Как ты смел, как змея, затаился и молчал?
– Мы же все измеря…
– Листен, Листен, Листен… Ты понимаешь, о чем я говорю? И сейчас, ты же сидишь с ним в одной комнате, этот мудак в банки кипятильник сунул, он же ненормальный! Совсем с ума сошел. Ты должен был явиться ко мне и сказать: Ефим, академика надо отправить в сумасшедший дом! И мы бы приняли меры. А ты сидел как идиот…
– Но это же экспериментальная установка…
– Леонид с Борисом у тебя спрашивали, как проект движется, по-дружески интересовались, а ты, засранец, академика выгораживал! Ты что о себе думаешь? Все, хватит! У тебя последний шанс не потерять работу. Я тебя отдаю Борису, и достаточно мне будет от него услышать хоть одно недовольное слово в твой адрес – поедешь в Россию.
Леонид поджал губы, Борис жестоким, торжествующим взглядом посмотрел на Олега.
Олег с опущенными плечами шел на свое место. "Конец, – думал он. -Вот и все…"
– Олег, ну что? – Академик бросился к нему. – Плохи дела?
– Меня Ефим только что отдал Борису, так что дни мои здесь сочтены…
– Да что вы! Да, пока не забыл, вам несколько раз жена звонила, просила срочно перезвонить домой.
– Господи, не дай Бог что-нибудь случилось! – Олег кинулся к телефону. – Алло, это я. Что случилось? Да… Что? Не может быть! Что там написано, ты не ошиблась? Прочти еще раз. – Он откинулся на спинку стула и истерически засмеялся.
– Что, что случилось? Все в порядке? – лоб академика покрылся мелкими капельками пота.
– Да, – Олег посмотрел на него безумным, мутным взглядом. – Нам письмо пришло. Мы только что выиграли по лотерее вид на жительство в Америке…
– Это что еще за лотерея? – удивился академик.
– Они проводят примерно раз в год лотерею и выигравшим предоставляют статус постоянного жителя… Теперь с этой бумажкой я смогу искать себе работу!
– Потрясающе… И как вовремя! Я за вас рад. – Академик нахмурился. – Хотя без вас мне здесь будет совсем грустно. Надо же, паршивый клочок бумаги может перевернуть жизнь с ног на голову… – Неожиданно лицо академика приобрело ироничное выражение. – Вы только не обижайтесь, мне вдруг ассоциация в голову пришла… Знаете, как в немом кино, играет тапер на рояле, на рельсах лежит связанная жертва с кляпом во рту, а на нее несется огромный, дымящийся паровоз с чугунными колесами…
– И что же дальше? – Олег никак не мог придти в себя, смотря на академика отрешенным взглядом.
– Появляется почтальон в фуражке с кожаной сумкой и кладет на рельсы письмо…
Глава 27. Сигнализация.
– Олег этот, – Ефим подозрительно смотрел мне в глаза. Лицо его было красным, глаза возбужденно сверкали. – Это ведь ты его сюда вызвал? Подлец, очень гадкий, скрытный и нехороший человек.
– Почему, Ефим? – Я с испугом прислушивался к словам, произносимым президентом, но практически не замечал их. Ничего более меня не интересовало, и все происходящее казалось совершенно нереальным, будто происходящим не со мной и в каком-то странном сне. Я думал о ней, и перед глазами стояли каналы Венеции, в которых садилось солнце. Официанты ловко зажигали свечки на столах, покрытых белоснежными скатертями. Пахло свежевыпеченным хлебом и странное чувство раздвоенности не покидало меня.
– Да ты сам посмотри, – Ефим начал загибать пальцы. – Я его отдал академику, он подленько так начал ему льстить, подыгрывать. Ему надо было скандалить, за проект болеть! Надо было пойти к Борису, к Лене, прямо сказать: академик – мудак, ни хера не соображает, дело стоит, дырки не просверлены! – Ефим торжествующе посмотрел на меня. – А он? Чем он занимался? С этим сумасшедшим жлобом водку пил, академику жопу лизал. Развел политику, группировки какие-то. Кошмар, Бориса даже в комнату не пускали! Это у вас в России было принято начальства бояться, свои партии создавать.
– Ефим, ну что вы, он же помогал все установки автоматизировать, день и ночь работал.
– Листен, Листен, Листен! – Ефим недовольно скривился. – Он твоему любимому академику только вред нанес. Врезал бы ему вовремя, у того глядишь и мозги бы на место встали. А он со всем соглашался. А сейчас? Предать его решил, ноги уносит, подлец!
– Ефим, – я перестал понимать, что происходит, перенесясь из вечернего города, испещренного каналами и мостами на плоский американский континент.– Но вы же его сами перевели к Борису.
– Ну и что? Перевел, да, а он сидел тихо, как мышка, ничего никому не рассказывал, а теперь решил ноги уносить! Готовился, вид на жительство получить пытался, анкетки на розыгрыш посылал! – Ефим передернулся. – И тут, только я его придавить хотел, как он взял и уполз! Ловкий, подлец, как рыба с крючка сорвалась! Вильнул хвостом и удрал, черт его возьми! -Президент начал разочарованно покачивать головой как рыболов, упустивший желанную, жирную добычу, уходящую в морские глубины.
– Он случайно грин-кард выиграл, Ефим, это же лотерея.
– Ничего случайно не бывает! – Ефим взревел. – Он как змея сидел тихонько, почву готовил! А на вид такой интеллигентный! Удрал, как крыса с тонущего корабля, на любимого академика ему насрать! И каков подлец, ты знаешь, это его лучше всего характеризует, – Ефим презрительно посмотрел на меня. – Взял, спиздил объектив, выдрал его прямо из установки и домой унес!
– Какой объектив? – Я ничего не понимал, потому что солнце уже опустилось над Дворцом дожей. Голуби слетались к фонтану, туристы, освещая площадь вспышками фотоаппаратов, пытались запечатлеть ускользающую в будущее историю, и на высокой башне на площади Святого Марка били часы.
– Я тебе расскажу какой! – Ефим покраснел, и руки его затряслись от негодования. – Из установки, которую они с этим жлобом, с Гришей собирали. И ведь, подлец, у меня разрешения спросил, говорит – Ефим, можно объектив домой забрать, он от моего фотоаппарата. Что я ему мог ответить? Хрен с ним, мы Минолту купим, подумаешь сотня долларов… Но мне принцип важен, как он мог его из установки вынуть!
– Ефим, но ведь это же его объектив! – Я вдруг вспомнил, как пылающий энергией Гриша требовал срочно вставить в установку объектив, и Олег разобрал свой старенький, привезенный из Москвы фотоаппарат "Зенит".
– Листен, Листен, ты что думаешь? – президент зло сверкнул глазами, и я решил больше не затрагивать эту болезненную тему. – Да этот объектив мне на хер не нужен! И установка эта никому не нужна! Дело в принципе! Ты пришел на работу, ты работаешь, сделал установку. И вот решил сбежать, как ты можешь систему разорять? Он, мерзавец, схватил, выкрутил его оттуда со скрипом, скрежетом, положил в свою поганую сумочку и унес ноги! Это, ну с чем тебе можно такое сравнить? – Ефим задумался, неожиданно лицо его приобрело вдохновленное выражение, и он начал излагать: – Ты представь, ты спаял плату, поставил в нее транзистор, а уходя, пришел, мол, идите вы все к черту, схватил его и вырвал с мясом, так что в плате остались дырки и куски проводов! – Ефим задрожал от гнева и возмущения. – С мясом, как живую плоть! Разбирайтесь, мол, сами, а мне на вас на всех насрать. Нет, он подлый, непорядочный человек. А академика я выгоню!
– Ефим, у него же инфаркт будет!
– Ну и хер с ним, пусть будет! А что я могу поделать, он меня раздражает! – Ефим раздраженно развел руками, фыркнул, повернулся и ушел. .
"Гондолы… – подумал я, вспомнив о ней. – Она сейчас ходит там, у моста вздохов, пахнет кофе, а волны плещутся у причала, звонят колокола и испуганные стаи голубей поднимаются вверх с площади Святого Марка". -Каким-то странным образом эта мысль успокоила меня, и то, что происходило там, далеко, казалось настоящей жизнью, тогда как безумие происходящего вокруг более не волновало меня.
После поспешного ухода Олега, сунувшего в карман злосчастный объектив, комната опустела. Академик старался не выходить из нее, день и ночь следя за удивительными событиями, происходящими в колбочках. Иногда снизу вверх поднимался один пузырь, стоило немного изменить температуру и уровень возмущений, как бурление становилось хаотичным, сорвавшийся пузырь с газом увлекал за собой новые, они поднимались к поверхности жидкости, вызывая все новые и новые всплески, на экране компьютера проскакивали столбики цифр. Эти цифры напоминали академику об Олеге, который судорожно, последней ночью перед своим уходом заканчивал тайком писать измерительную программу.
В прозрачных склянках происходили удивительные процессы, и академик работал с увлечением, забывая обо всем на свете, выбегая в соседнюю комнату только для того, чтобы налить себе кофе, который он выпивал с бутербродами, принесенными из дома. Ранним утром академик прокрадывался в комнату и закрывал дверь, а ночью торопливым шагом выходил на улицу, вдыхал полной грудью прохладный воздух, садился в машину и выезжал на пустынную автостраду, освещенную тусклым светом придорожных фонарей.
Время от времени он с досадой вспоминал о том, что статья так и не закончена. Он сознательно торопил себя, пытаясь поставить все новые и новые эксперименты, возвращаясь к старым результатам и с удивлением обнаруживая, что масштабы его открытия расширяются, охватывая все новые и новые области.
Билл так и не перезвонил ему, только прислал вежливое письмо с просьбой сообщить экспериментальные параметры, что академик и сделал. Он набирал его телефон несколько раз, но секретарша все время отвечала, что профессор находится на конгрессе или в зарубежной поездке. Несколько звонков другим знакомым также не принесли никакого результата, люди вежливо здоровались, обещали помочь и мгновенно исчезали. Один из них, неоднократно встречавшийся с академиком на научных симпозиумах, вообще отказался разговаривать. Секретарша долго выясняла, кто и зачем звонит, отключалась от линии и переговаривлась с шефом, снова просила подождать, затем взяла телефон академика и пообещала, что ему обязательно перезвонят. Никакого звонка не последовало, и академик с мрачным удовлетворением накинулся на работу, совершенно прекратив свои поиски.
"К чертовой матери! – думал он. – Вернусь в Москву, напишу статью, высплюсь, схожу в лес, и душа отдохнет. И пусть они сидят в своих аккуратных чистеньких домиках, в университетах с зелеными лужайками, пишут, высунув языки, бесчисленные и бессмысленные пухлые заявки на финансирование, с вежливым видом пытаясь подсидеть друг друга и не отвечают на телефонные звонки, если это только не приносит им выгоды. Все равно я не хочу такой науки, это не наука, а фабрика, что-то вроде Пусика, может быть, чуть более приличная и чинная, но отнюдь не украшенная взлетами духа, этой удивительной и магической атмосферой творчества и открытий, прекрасным общением, вдохновением, людьми с красивыми лицами и горящими глазами, от одного вида которых на душе становится тепло и понимаешь, что жить с ними вместе -счастье…
"Ну нет, – академик улыбнулся, – это я от обиды, не так все трагично, ведь хватают же они Нобелей один за другим, пишут учебники, которыми зачитываются студенты во всем свете, ведь едут сюда тысячи и тысячи светлых голов со всего мира: китайцы, русские, англичане, японцы… Просто я стар, мое поколение и его нормы и ценности уходят в прошлое, и надо принимать этот мир таким, каков он есть… Черт его знает… А, может быть, я все-таки прав, и культура начинает постепенно отмирать на теле человечества, как ненужный мозоль. Товар, деньги, товар, подставки, дырки…
А вдруг, если так оно все и пойдет дальше, вся планета постепенно покроется одинаковыми коробками типа Пусика, шарашками, делающими деньги, клепающими железки, выпускающими все новые и новые цветные, объемные, черт его знает какие еще, телевизоры, компьютеры с идиотскими играми. Лет эдак через сто будут сидеть расплывшиеся, со звериными тупыми мордами в своих комнатах люди, давно потерявшие нормальные человеческие чувства и эмоции, щелкая кнопками и наблюдая за тем, как на экранах рвется крючьями человеческая дымящаяся плоть, синтезированная с помощью суперкомпьютеров… "
За окном садилось солнце. Розовые полоски света легко трепетали на стене, проскальзывая по деревянному шкафу, заваленному бумагами, заброшенной оптической установке и теряясь в углу комнаты. Идиллический пейзаж, неизменный зимой и летом, поле, покрытое свежей зеленью, всадник, гарцующий на лошади, далекие, погружающиеся в полумрак горы…
"Что-то я становлюсь мизантропом, – подумал академик. – Плохой признак. – Он снова задумался. – Пусик – это случай особый. Ну, с Ефимом все понятно, он болен, у него тяжелый характер. Но ребята… Он же собрал вокруг себя сливки, лучшие человеческие мозги, слепленные природой случайно в одном всего-лишь черепе из многих сотен и тысяч. Эти мальчики были будущим своей страны, они могли жить, радоваться, творить, строить, а попали в шарашку, из которой вылезают все как один в полосатых рубашках, с прочищенными мозгами и с безжалостным взглядом в глазах. А может быть, их и преобразовывать не надо? – Академик затряс головой. – Нет, скорее, что не я, а Гриша был прав. Просто условия созданы такие, что из людей быстро вылезает, гипетрофируется как через увеличительное стекло, то, что в них заложено природой и сидит внутри. Как когда в бинокль смотришь, все расплывчато, подкрутил фокус, и все становится ярким, рельефным…"
На улице неожиданно быстро стемнело, и уже засветились фонари.
"Черт возьми, быстро летит время. А вся проблема все-таки в культуре. Прошла она мимо них, не зацепилась, научились ребята решать уравнения, разрабатывать схемы, долго и тяжело работать, а о душе так никто и не подумал… Пропали традиции, выросло поколение технарей, утилизаторов. Не может человек, впитавший в себя живопись, литературу, музыку, познавший боль и отчаяние других людей, подлость и вершины духа человеческого, опускаться до низости, исповедовать куцую жестокую идеологию, наслаждаться, подчиняя других… Да ну к черту, – академик рассердился на себя и махнул рукой, словно отгоняя назойливые мысли. – Что это я? Пусть лучше будут технарями, чем гоняются по улицам в джипах, расстреливая друг друга из автоматов и подсылая наемных убийц. Работать, работать…"
Время катилось, едва слышным шорохом осыпаясь в пустоту.
– Кто-нибудь еще остался? – Борис явно устал, лицо его было слегка помятым. – Опять пришлось полтора часа со схемами разбираться. Леонид, придется менять поставщиков, микросхемы не соответствуют паспортным параметрам, и у нас в системах возникают сбои!
– Завтра поднимем шум. Все, времени два ночи, никого уже нет, -Леонид подошел к пульту и набрал секретный код. – Здание на охране, поехали домой.
– Распустились люди! – Борис выйдя на улицу перешел на русский. -Эти русские на сборке… Каждый думает о своей выгоде, пытается побольше урвать, в воскресенье их не выгнать на работу… Это что за свет на первом этаже горит?
– Академик, мудак, забыл погасить! – Леонид ругнулся.
– Идиот, у себя в квартире бы не оставил! А в компании, пожалуйста, я видите ли забывчивый, фирма не обеднеет! Вот она, типичная советская манера. – Борис заскрежетал зубами. – Меня от этого трясет! Слава богу, Ефим его собирается уволить.– Две фигуры отошли от здания и скрылись во тьме.
Со дна колбочки поднялся еще один серебристый пузырь, булькнул, и столбик жидкости фонтанчиком вырвался из маленькой трубки. Глаза слипались, и в голове начинало шуметь. Тени, воспоминания, мысли, исписанные листочки бумаги с графиками мелькали перед глазами, как в хороводе, перемешиваясь, то явственно возникая перед глазами, то рассыпаясь, и академик почувствовал, что сильно устал.
"Эх, поздно уже, – он посмотрел на часы. – Мать честная, два часа! Ну и засиделся я сегодня." – Академик встал, расправил затекшие плечи, набросил на плечи куртку и подошел к двери. В коридоре неярко горела фиолетовым светом лампочка, и здание, похоже, было абсолютно пустым.
Он сделал шаг вперед, и вдруг белая коробочка, висящая около потолка, мигнула зловещим ярко-красным светом, совсем как злобным подслеповатым глазом, и где-то вдалеке раздался противный, тревожно и хрипло жужжащий звонок.
"Черт, – испугался академик, – что это такое?" – Он замер, коробочка перестала мигать и неподвижно уставилась на него, слегка поблескивая странным фиолетовым отсветом стеклянных фотоэлементов. Академик застыл на месте, неожиданно чувствуя, что мурашки побежали у него по спине. Ему казалось, что из этой коробочки на него смотрит что-то недоброе, жестокое, безжалостное, бесконечно далекое и холодное, как космическая пустота, как серые коробки Пусика, набитые бездушными жучками микросхем. Он машинально попятился назад к двери, коробочка тут же судорожно замигала кровавым глазком и вдруг ослепила его яркой вспышкой. От неожиданности академик испуганно вздрогнул, прикрыв ослепшие глаза рукой и, потеряв равновесие, упал на пол, больно стукнувшись коленкой о дверной косяк. В пустом, освещенном фиолетовым светом коридоре надрывно завыла сирена.
"Господи, что же это?" – с ужасом подумал он и попытался подняться. Тут же чуть поодаль в коридоре, под потолком засветилась фиолетовым отблеском камера и, мягко жужжа моторчиком, уставилась на него тупым черным объективом, поймав скорчившееся тело в фокус.
"Как дуло пулемета," – с омерзением подумал академик и попытался подняться на ноги. Страх, неестественный, подсознательный, словно пришедший из детских снов, начал проходить.
"Черт побери! – мысль эта неожиданно пронзила его. – Ведь завтра об этом все узнают, начнут издеваться. – Он содрогнулся, представив себе предстоящую реакцию Ефима. – Ведь он, чего доброго, объявит, что я хотел к нему в кабинет залезть и в его столе рылся, а у Бориса секретные бумаги украсть, кто знает, что ему в голову взбредет… Угораздило же так поздно засидеться… Все, это конец, надо увольняться. Нельзя насиловать себя, поеду домой в Москву. Хотя бы успеть установку разобрать, данные обработать…"
В глухой голос сирены вмешался другой, более звонкий, и стены коридора неожиданно осветились красными и голубыми всплесками маячка. Около здания с визгом затормозили две полицейские машины. Академик приподнялся на колени и увидел, что из передней машины выбежал человек в форме с пистолетом в приподнятой руке, за ним еще один и они решительно побежали к зданию.
Входная дверь распахнулась и полицейские, что-то надрывно и хрипло крича по-английски бежали к нему, беря на мушку скорчившегося на полу старика.
"Да что же они, в конце концов!" – Академик попытался что-то крикнуть, но неожиданно страшная боль пронзила его где-то в груди, и он почувствовал, что не может вдохнуть.
– Я не… – он рухнул вниз с колен, сильно ударившись о пластиковый пол головой, и неожиданно увидел перед глазами прохладную лестничную клетку на Петроградской стороне, высокие готические своды окон, явственно ощутил тишину, пронизанную гулким эхом, маму, открывающую резную деревянную дверь, и себя, маленького, старающегося переступать по черным узорам кафельных плиток. Он пытался попасть на черный квадратик, но нога в высоких потертых кожаных ботинках все время как назло съезжала в сторону, попасть на плитку никак не удавалось, от отчаяния он начинал плакать. "Мама," – хотел пожаловаться он и прильнуть к ее теплому, пахнущему шерстью пальто. Он неожиданно почувствовал, что безумно по ней соскучился, и уже хотел об этом сказать, но вдруг наступила пронзительная темнота…
Здание компании было освещено мигалками полицейских машин, и скорая помощь с воем отъезжала от компании. В машине сидел полицейский вместе с разбуженным Леонидом, срочно примчавшимся в компанию и сейчас подписывающим бесконечные бумаги. Ночь медленно приближалась к концу, в кустах уже начинали петь птицы, и вскоре на востоке зарозовела кромка неба над темными силуэтами гор. Утро подступило быстро, и яркие лучи солнца уже били наискосок, отбрасывая зеркальные зайчики на автомобили и здания. Включилась поливочная система и холодные прозрачные струйки воды забили из-под земли. Пахло свежей травой.
– Мудак! – Леонид был взбешен. – Кто же мог знать, что этот идиот будет сидеть со своими склянками до двух ночи!
– Мы здесь не при чем, – Борис, недовольно поджав губы, явно давал понять всем своим видом, что продолжать разговор он считает неуместным.
– Мать вашу! – Ефим раздраженно ходил по кабинету. – Мало мне проблем, теперь полиция будет выяснять, что к чему… Угораздило же его инфаркт схватить. Как его состояние?
– Врачи ничего определенного сказать не могут, откачают, наверное, куда они денутся! Они за пять минут были на месте, он умереть не успел. -Леонид брезгливо поморщился.
– Ну что поделать, – Ефим начал успокаиваться. – Может быть, даже к лучшему, что так получилось. У нас на моей памяти человек пять инфаркт хватали, но только когда я на них орал. Ну да ладно, заболел и дело с концом. Жаль человека, он ведь сильный специалист был, верно?
– Да, – Леонид растерянно нахмурился, – он неплохо соображал.
– Ну да… – Ефим рассеянно посмотрел на Бориса. – Жалко, сердце отказало. Толковый мужик, интеллигентный, литературу знает… Если выживет, я ему оплачу и больницу, и билеты назад, подкину денег, пусть лечится. Поедет в Россию, отдохнет, а там посмотрим. Не в Швейцарию же его в пансионат посылать… Ну, рассказывайте, что у вас там с микросхемами за история?
