Текст книги "Прощальный взгляд"

Автор книги: Александр Ольбик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Борис Наумович. (Приподнимается с лавки) Ну, предположим, это мы... Откуда послание?

Почтальон. Надо расписаться...Письмо заказное с уведомлением и потому требуется ваш автограф...

Светлана. Сегодня просто засыпали письмами Бориса Наумовича... К чему бы это?

Борис Наумович. Люся, ты там ближе, возьми квитанцию и черкани за меня...

Софья Петровна. Надо же, людям еще кто-то шлет письма.

Боголь. Да, а полковнику никто не пишет...Хоть бы один сукин сын вспомнил...

Светлана. Вот когда станете нобелевским лауреатом, тогда и будете мешками получать письма и телеграммы... Поклонники и поклонницы штабелями будет лежать у ваших ног...

Софья Петровна. Ага, ждите, кроме меня и, возможно, вас никто доброго слова не скажет. Зависть снедает людей...

Борис Наумович. (Не торопится вскрывать конверт. Вертит в руках, вслух читает обратный адрес) Фельдман Юлия, Иерусалим, Израиль, улица Иосифа Бродского...(Зачем-то нюхает конверт) Ох как здорово пахнет Средиземным морем и лавандой! Юленька, наконец-то, решила порадовать отца...

Рубин выходит из-за стола и отходит в сторонку. Читает письмо.

Людмила. Я бы разрыдалась, если бы получила письмо от дочери...

Игрунов. Мужские слезы – это их немая речь... они невидимы миру.

Светлана. А я и не знала, что дочь Бориса Наумовича живет в Израиле.

Софья Петровна. У него и сын где-то в Америке. Большой человек, а самому не повезло, жена умерла... тоже долго болела...

Людмила. Бедные людьки. Ох, бедные людьки...

Борис Наумович. (Возвращается) Послезавтра Юлечка прилетает в Ригу, надо будет встретить, а у меня костюм в ломбарде...(растерянно) Да и сорочка с бахромой на воротнике и манжетах...

Людмила. Нашли о чем печалиться!

Игрунов. У нас, наверное, с вами одинаковый размер ... 42-й, мне на день рождения подарили сразу две рубашки и я ни разу их не надевал. Лежат в целлофане запакованные ...

Софья Петровна. А мне завтра должны принести пенсию, как-нибудь выкроим вам на галстук и на джинсы...

Борис Наумович. Позор! Отец, вместо того, чтобы помочь ребенку, находится в нищете. Позор и стыд!

Светлана. Это все дикие условности, дорогой Борис Наумович. Мы вас любим, так неужели родная дочь в этом может нам уступать? Ни за что не поверю! И в эмиграции сейчас не она, а мы... Она живет на обетованной родине, а вот мы изгои, ни то, ни се, почти пустое место...О чем тут говорить, всем и так ясно...Встретим мы вашу Юлечку как полагается и, я уверена, ей у нас понравится...

Борис Наумович. Спасибо, Света, спасибо, дорогие мои погорельцы, за поддержку... спасибо, Люся, за прекрасный обед...Мне надо подготовиться к встрече, извините, я не в себе (уходит).

Боголь. Я его понимаю...Ох, как я его понимаю!

Игрунов. Только не надо здесь заупокойных псалмов, хорошо? Давайте будем держать марку и перестанем рассупониваться...

Софья Петровна. Я полностью солидарна с Романом Ивановичем, ничего сверхординарного не произошло – жизнь есть жизнь и мы в ней такие, какие есть...

Боголь. (Недовольно) Какие вы все тут умные собрались. (Передразнивает) Какие есть...А может, мы должны быть немного другими? Более счастливыми, чтобы не было стыдно перед теми, кто идет нам на смену?

Светлана. (Иронично) Вот что значит, писатель, думает не о себе, а о целом поколении...

Людмила. Кто-то не доел салат, а я так старалась... Софочка, я тебе купила пирожное... Светлана, передай, пожалуйста, тарелочку...

Действие четвертое.

Меняется декорация: Роман Борисович, Боголь и Рубин пытаются поставить на "попа" огромный щит, на котором крупно по-русски написано: "База отдыха" и изображено стилизованное, в лучах, солнце...Это работа Романа Ивановича, предназначенная для сокрытия неприглядного ландшафта, оставшегося после пожара. Готовятся к встрече дочери Фраерзона, которая через два дня должна прилететь из Израиля.

Игрунов. Когда-то, в недалеком прошлом, я вот такими щитами обставил почти все Нечерноземье... А как тогда щедро платили за наглядную агитацию! Соцсоревнование размером полтора метра на два стоило колхозу 250 рублей, изображение Ильича – триста, рабочего и крестьянки... в зависимости от размера рамы, от 800 до 1000 рублей... Причем без налогов, чистоганом... Сколько я за свою жизнь намалевал сосисок, окороков, тучных стад, заводов, тракторов и комбайнов – ей-богу, не сосчитать...

Боголь. Ну да, а в это время поголовно вся деревня и в глаза не видела ни сосисок, ни окороков...В сельмагах одна кормовая соль да хомуты... Я сам от Союза писателей бывал в наших колхозах и знаю, как и чем там жили...Мне кажется, мы немного перестарались и ваше творение, Роман Иванович, наклонилось влево...

Борис Наумович. Действительно, художникам при советской власти жилось недурно... А все хаяли, ныли... Да и писатели такие же, хотя не все, например, Искандер...

Игрунов. (к Боголю) Попридержите немного шестом правую сторону , а я подложу под угол камень...

Появляется Светлана с Людмилой. У них в руках большие баулы, из которых они начинают вытаскивать буквально ворохи одежды, которую они купили в секэнд хэнде...

Светлана. Мальчики, идите сюда, будем делать примерку!

Пауза.

Возможно, эти брюки когда-то носил Алан Делон, а этот красавец пуловер с плеч самого Клинтона...

Игрунов. И еще хранит следы слез Моники...

Людмила. Мы со Светланой купили почти пуд одежды и всего лишь за полтора лата, а все говорим, что плохо живется...

Игрунов. Да меня от этого утиля тошнит. Не исключено ведь, что в этой рубашке ходил какой-нибудь английский Чикотило, а этот шикарный пиджак носил киллер...Брр–рр! Все связано с чуждой энергетикой, а мне, художнику, чужая энергетика категорически противопоказана...

Людмила. На вас, Роман Иванович, никогда не угодишь. Вы сами иногда выглядите, как шмаровоз, а еще художник...В человеке должно быть все прекрасно...(держит в руках какую-то вещь) Света, я вам нашла шикарную юбку с двумя молниями...

Боголь. Ха, и тут зи...зи...зипун...А вот этот пиджачок, по-моему, мне в самую пору (надевает на себя твидовый пиджак цвета морской волны). В таком идиотском костюме мог щеголять разве что только голубой или трансвистит...

Светлана. Надо бы эти шмотки пригладить...

Людмила. Нет утюга, а так бы погладили...

Софья Петровна. Девочки, если найдете приличный лифчик, я не откажусь...И трусики...

Людмила. Могу предложить купальник типа бикини... Посмотрим, где он сделан (ищет торговую маркировку)...Фу ты, опять Урюпинск...

Игрунов. А во сколько прилетает самолет из Израиля?

Борис Наумович. Без четверти десять...Но я поеду в аэропорт за два часа, чтобы успеть...В воскресенье трамваи ходят реже...

Светлана. Никуда вы, Борис Наумович, без меня не поедите...

Борис Наумович. В принципе, я не против, только, чтобы Юлечка чего не подумала...

Софья Петровна. А что она может подумать? Небось, она-то свою личную жизнь устроила...

Борис Наумович. Просто она знает, как я относился к ее матери...

Людмила. Лучше я с вами поеду, про меня никто ничего не подумает...

Светлана. А давайте поедем в аэропорт все вместе!

Боголь. Боюсь, совсем обанкротимся, на одни трамвайные билеты уйдет уйма денег...

Светлана. (Доставая из кармана джинсов мобильный телефон). Все молчим, буду говорить с начальником госполиции... (Отходит к кустам, разговора не слышно... возвращается). С транспортом нет проблем, господа погорельцы! Сейчас дело только за утюгом... Люся, солнышко, сбегай в магазин... я тебе напишу записку, обратишься с ней к заведующему секции хозтоваров...

Борис Наумович. Может, я сбегаю? Люся сегодня и так как следует потрудилась...

Светлана. Пусть тогда протрясется Василий Савельевич, а вы, Борис Наумович, нам нужны, будем вас одевать... Вы у нас сегодня главное действующее лицо...Можно сказать, премьер...

Людмила. Все, все, я побежала... только записку...

Светлана пишет записку.

Боголь. Люся, подожди, я иду с тобой. Мне надоел этот комдив по имени Светлана...Я, наверное, скоро запишусь в монархомахи...(к Софье Петровне) Сонечка, не скучай, заодно я посмотрю в магазине рулончик туалетной бумаги...(уходят с Людмилой)...

Начинается примерка одежды, с шумом, репликами Софьи Петровны, веселыми приказами Светланы...

Картина вторая

На сцене Софья Петровна (в коляске), она прибрана, на ней шелковая кофточка с рукавами фонариком и темным большим бантом. Она тщательно причесана, преображенная, не узнать... В гамаке – Боголь, он тоже приодет в кремового цвета пуловер, белую рубашку с яркой расцветки галстуком. На ногах коричневые сандалии. В руках открытая книжка, читает вслух: "Подтянув съехавшие штанишки и поправив на плече шлею, он побежал за угол сарая, где стоял верстак и где дед каждое утро что-то на нем мастерил. Но и за сараем, в молочном сумраке, никого не было. Тогда он метнулся к хате, и, обегая ее угол, вдруг замер: на завалинке, лицом вниз, лежал человек, в котором он без труда признал Гришку. Рядом валялись расстрелянные, отдающие пороховой гарью и теплом гильзы. Пересилив страх, Ромка подошел к Гришке и пальцем дотронулся до его плеча. И послышался в этом прикосновении неистовый звон, и Волчонок, зажав уши и зажмурив глаза, устремился прочь от завалены..." (к Софье Петровне) Читать дальше или ты уже спишь?

Софья Петровна. Читай...Может, и наша жизнь с тобой сложилась бы по-другому, будь у нас свой Ромка...(всхлипывая) Антошку жалко, если бы я могла ходить, я бы его вытащила из подвала...В каких страшных мучениях он погиб...

Боголь. Пожалуйста, перестань нагонять на себя эти грустные мысли. Может, его там не было, кошки иногда пропадают по несколько месяцев, а потом неожиданно возвращаются. Помнишь, я тебе рассказывал случай, когда кошка вернулась домой, пройдя 600 километров...

Софья Петровна. Не надо меня зря обнадеживать, ты же прекрасно знаешь, что наш Антошка никуда далеко от дома не отлучался (плачет)...Читай, я больше не буду...

Боголь. (Сняв очки, протирает их, продолжает читать) Впереди, на блестевшей от росы траве, по нижним венцам строения медленно перемещались странные тени. Словно волоклись две штанины – одна скользила по земле, другая сонным движением – по бревнам...Хоть мал и несмышлен был Ромка, но понял – возврата оттуда, где пребывали увиденные им мама Оля, дед и Вадим, не бывает. Их жизни, видно, давно уже, через сплетенную когда-то самим дедом веревку, ушли в крышу, а оттуда – в небо...

Софья Петровна. Их что – повесили?

Боголь. Фашистские каратели... были такие летучие отряды, которые ночью, под видом партизан, заявлялись к местным жителям, чтобы выведать у них, где находится партизанский лагерь...

Софья Петровна. Что стало с этим Ромкой? Ты мне расскажи своими словами, а то страшно, когда читаешь...Словно приговор...

Боголь. Да тут осталось полторы странички, потерпи... (продолжает читать)... Повешенные под козырьком крыши, вразнобой, маятниками покачивались, отчего юбка у колен мамы Оли складывалась и вновь расправлялась тугим парусом...Он вернулся во двор и торопливо стал что-то искать под клетью. И то, что он там, наконец, отыскал, обхватил обеими руками, прижал к груди. Это была граната-лимонка, извлеченная им из тайника Вадима.

Софья Петровна. (Перебивая) Мне становится жутко, но ты читай, читай...

Боголь. Он вышел с ней...то есть с гранатой... Надеюсь, ты понимаешь, о чем идет речь...

Софья Петровна. С гранатой-лимонкой, похожей на круглую вафлю, я однажды в кино такую видела...

Боголь. (Продолжает читать) Он вышел с ней на середину двора, выбеленного звездным светом, поднял голову, что-то по-своему залопотал, и непонятно было – то ли он что-то у неба просил, то ли что-то ему выговаривал... Просунув в кольцо гранаты два пальца, дернул его... Но кольцо не сдвинулось с места... (прислушивается) Слышишь, Сонечка, сирена... Кому-то, видимо, плохо, а может, это пожарная машина по вызову поехала... Все, кончаю читать...По-прежнему стрекоча, словно в игре с Тамаркой...это его старшая сестра...словно в игре с Тамаркой, он накинул на гвоздь кольцо гранаты. И, не давая себе ни секунды на прощание с жизнью, всем своим измотанным бегом и страданиями тельцем повис на несущем избавление рубчатом металле...

Софья Петровна. Неужели этот ребенок взорвал себя? Разве такое могло быть в жизни?

Пауза.

Боголь. А разве могло быть в жизни то, что произошло с нами?

Пауза.

Ох, Софочка, ты тогда спала и не знаешь страшной правды...Пожар произошел по нашей, вернее, по моей вине.(не снимая очков, под стеклами, указательным пальцем, трет глаза)...

Софья Петровна. Прошу тебя, заткни мне уши, я не хочу этого слышать...Я ведь догадывалась, ты готовил что-то с часами, припаивал к ним какие-то провода... Я тогда крепко заснула...

Боголь. Потому что в чае я тебе дал три таблетки снотворного...

Софья Петровна. И как ты мог...

Боголь. Именно потому, что я уже не мог... Не мог смотреть на твои адские мучения, на всю эту чертовски неопределенную жизнь, на свою беспомощность, нищету... А что нас ждет впереди?

Софья Петровна. Но ты же лишил всех остальных жилья, принес хорошим людям такое горе...

Боголь. Я этого не желал. Я тоже принял снотворного, а реле не включилось, произошло замыкание... Пожар, видимо, начался на кухне, там был включен удлинитель... Уже все горело и я едва успел вынести тебя... Ох, как все нелепо, вся жизнь сплошная нелепица и обман (трет кулаком глаза)...Клянусь Богом, я не хотел принести горе другим...Мне нет прощения...

Софья Петровна. Молчи, если узнают, тебя посадят в тюрьму и я останусь совсем одна...Кто-то сюда едет... Молчи, теперь никому ничем не поможешь...

Боголь. Да, но... Я и так молчал, оправдывая свою трусость твоей беспомощностью... Я все равно должен за это ответить...

Софья Петровна. Ответишь на том свете... Будешь вариться в кипящей смоле (плачет навзрыд)... Хотя я и сама не знаю, как жить дальше...Но ты молчи, все равно ничем уже не поможешь...

Рядом смолкают шумы машин, слышны веселые голоса. Первыми на сцену выходят Рубин, Светлана, а между ними израильская гостья Юля... Она в светлом, цветастом, свободно облегающем платье до пят, на голове шляпа с большими полями, темные очки, в руках букет васильков... Светлана в белом, с большим вырезом на спине платье, Людмила на высоких каблуках и тоже в светлых красивых одеждах. Преобразился и Борис Наумович, на нем светлые брюки и темно-синий жакет с блестящими пуговицами, что делает его похожим на денди...Контрастно выглядит Роман Иванович, он сменил клетчатую рубашку и невзрачные, неопределенного цвета брюки на фирменный джинсовый костюм, из-под которого выглядывает распахнутый ворот красной рубахи. Все они походят на стайку только что выбравшихся из туристического автобуса иностранцев...

Юля. Ой, папочка, какое здесь очарование! Сто лет не слыхала, как поют соловьи...Березки (обнимает березу, гладит ее ствол)...Я соскучилась по этой природе... Господи, а сколько здесь махровой сирени!

Борис Наумович. (Подходит к гамаку) Юлечка, познакомься, это мои друзья...Софья Петровна и Василий Савельевич Боголь, между прочим, писатель...Ты ведь тоже когда-то хотела стать писательницей...

Юля. Я хотела стать поэтом, а стала обыкновенной домохозяйкой...

Софья Петровна. Приятно познакомиться, говорят, в Израиле на душу населения приходится больше всех поэтов...

Юля. (Озадаченно) Что вы говорите! Мне казалось, что в Израиле больше всего водителей и продавцов...У вас здесь не хуже, чем в кибуце, куда мы с Валерием каждое лето ездим работать...Там так же чистенько и спокойно...

Боголь. Да, ничего не скажешь, здесь у нас тоже спокойно, однако, Люся, чем мы будем угощать нашу юную гостю?

Юля. А я сыта. Нас очень вкусно и сытно покормили в самолете...Я бы хотела переодеться, принять душ и сходить на пляж. У нас таких песчаных пляжей нет... Галька, раскаленные от солнца камни...

Борис Наумович. К сожалению, доченька, мы только что начали здесь осваиваться и...многого еще нет...и душ еще не сделали...

Юля. Да мне ничего не надо...разве что туалет, в самолете поленилась сходить...Папа, а почему меня встречали на таких странных машинах, с мигалками и полицейскими сиренами?

Пауза.

Все озадачены. Людмила, начала разжигать газовый таганок (приобретение Светланы), Боголь – поправлять на жене накидку, Роман Иванович как-то суетливо принялся раскладывать мольберт, а Светлана, отойдя в сторонку, говорит по мобильному телефону...

Борис Наумович. Ну как тебе объяснить...Пожалуй, это в некотором роде сюрприз моих бывших коллег (смотрит с укоризной на Светлану), с которыми я работал раньше в полиции...

Юля. Значит, за государственный счет встречали частное лицо? У нас сняли с должности министра юстиции за то, что он однажды на служебном автомобиле отвез в магазин жену...Ох, как красиво поют соловьи...

Людмила. Давайте, к столу попьем хотя бы кофе и покушаем мороженого. Юля, если хочешь помыть руки, иди сюда (подходит к рукомойнику)...

Юля. Какая интересная штуковина (не знает, что делать с краником)...

Борис Наумович. Ты его толкни снизу вверх...Поддай ему как следует...

Софья Петровна. Это мне напоминает приключения белого человека в негритянском гетто...

Боголь. Пожалуй, в русско-еврейском гетто...Но это так непосредственно, даже умилительно... В ее годы это не страшно... Красивая девушка, наверное, счастливая...

Садятся за стол, на котором уже стоит симпатичный кофейный сервиз, который Людмила взяла напрокат в магазине, где заведующий знакомый Светланы...

Справа, из-за березок, появляется тощая фигура с папкой под мышкой. Вытирает платком пот. Ни к кому не обращаясь, внимательно разглядывает плакат, которым загорожен сожженный дом...

Незваный гость. (По-русски, с сильным акцентом) Кто тут ответственный?

Все молчат. Первой находится Светлана.

Светлана. Простите, уважаемый, а кто вам, собственно, нужен?

Гость. Я являюсь инспектором из языкового центра и хочу знать, кто здесь ответственный за это безобразие (указывает рукой на плакат, на котором по-русски написано "База отдыха")...

Светлана. Мы все ответственны за то, что здесь происходит. А что вам не нравится в этом художественном произведении?

Гость. Ни здесь, ни в каком другом месте Латвии не должно быть надписей, сделанных на каком-либо ином языке кроме государственного...И не говорите мне, что это язык великого Пушкинса и не менее великого Льва Толстойса. Я эти сказки уже слышал не раз...

Юля. Папа, я, действительно, нахожусь в Латвии, а не в ЮАР образца 1970 года?

Борис Наумович. В самой настоящей демократической стране...Не обращай, Юленька, на это внимания, просто мы имеем дело с пережитками социализма... При котором, между прочим, тоже запрещали учить и говорить на идиш и иврите...У каждого народа есть свой народ-мальчик для битья. И вообще...Первые десять лет после каждой революции – это бесноватый карнавал для мерзавцев и политических недоумков...С этим уже ничего не поделаешь...

Боголь. Этот субъект явно из крысиного племени, и нарывается на взятку...

Игрунов. Я, кажется, его знаю, он когда-то работал сантехником в ЖЭРе... Страшно подумать, что песенные революции вытворяют с людьми...

Софья Петровна. (Теребя за рукав Василия Савельевича) Василек, отвези, пожалуйста, меня в наш вигвам, я больше не могу слушать этого филолуха царя небесного...

Боголь. (Не обращая внимания на жену) А чем, интересно, вам не нравятся Пушкинс с Толстымс...с Толстойсом? Тьфу, ты, черт, язык сломать можно!

Незваный гость. (Достает из кармана носовой платок и тщательно вытирает шею и лицо) Они мне очень симпатичны. Но их беда заключается в том, что они не знали латышского языка. И госпожа Брюквина Людмила тоже не знает и не хочет знать государственный язык, за что мы вынуждены были отстранить ее от педагогической деятельности... А на этой вывеске (указывает рукой на плакат), вызывающе, противозаконно, в ущерб интеграции...

Светлана. (Пытаясь быть убедительной) Это не просто вывеска, это произведение искусства, которое вряд ли подпадает под ваши законы...А на картине художник вправе самовыражаться как угодно и на каком угодно языке. Правильно ли я поняла ваше творчество, Роман Иванович?

Игрунов. Абсолютно правильно! (К гостю) А разрешите, уважаемый, узнать, кем мы будем после интеграции?

Гость. Странный вопрос... Очень странный...

Людмила. Вот я, к примеру, хохлушка...Значит, буду укрлатка, а вы, Роман Иванович, станете руслатом?

Игрунов. А кем станет Борис Наумович?

Борис Наумович. Само собой, я буду жидомассонским евролатом...

Людмила. А что – неплохо звучит. Не то что чукча – чуклат... Форменное безобразие...

Игрунов. Понятно, мы превратимся в новую общность людей, выведенных на берегах Балтийского моря...За это следует выпить.

Борис Наумович. Даже упиться до зеленых чертиков...

Гость. (Переходит на чисто русский) Я составлю акт и виновным придется заплатить штраф в размере двадцати минимальных зарплат...

Людмила. Ах, как напугал сердешный... Да я уже забыла, что такое одна минимальная зарплата, а он о двадцати глаголет...

Юля. А может, он хочет есть? Только на голодный желудок люди могут нести такую околесицу...

Людмила. (Наливает в тарелку супа и ставит перед гостем) Чем богаты... Думаю, не отравитесь, свежая крапивка со щавелем...

Гость. (Взяв в руки ложку, грозится ею) Закон есть закон... Я доложу куда следует (начинает есть)...По-моему, не хватает соли...

Людмила. (Подходит к гостю с дуршлагом и прикладывает к его лбу). Ничего, это у него пройдет, немного перегрелся на солнце. Бедный мой радикальчик, он хочет быть святее римского папы (обнимает его за голову и прижимает к своей груди), но мы прощаем ему эту маленькую слабость...Сейчас угощу салатиком из одуванчиков и мир восстановится в его разгоряченном сердце (ставит на стол миску с салатом).

Гость. (Быстро, не глотая, расправляется с салатом) Да, я уже слышу подступающую прохладу и мне хочется вытянуть ноги (ложится на лавку и уютно на ней устраивается) Ах, как я устал от поэтов!

Людмила. Успокойся, мой дорогой националистик, дай я тебе вытру сопельки (фартуком вытирает гостю нос), устал мой ненаглядный от государственных забот...Надорвался...

Гость. Да, да, очень устал. Я ведь на общественных началах, на пенсию не проживешь, коньки отбросишь...Супчик очень вкусный, но маловато соли. В салат из одуванчиков перчику бы красного и немного лимонной кислоты...

Людмила. Отдыхай, мой гурманчик, расслабься и пусть тебе приснится красно-бело-красный сон...

Гость. (Нараспев, засыпая) Высочайший критерий цивилизованности той или иной (интонационно подчеркивает) расы – это ее готовность протянуть руку помощи менее удачливым народам... Вот вам моя рука, делайте с ней все, что хотите (протягивает Людмиле руку и та кладет в нее морковку, раздается храп, но гость остается лежать с вытянутой рукой, с зажатой в ней морковкой).

Юля. О, неандерталец, прочитавший Ницше...Все мышеловки для сердец опять расставлены...

Игрунов. Все гораздо проще...Существует три пола: мужчины, женщины и контролеры...

Борис Наумович. Не будем, однако, суровы...Все мы ходим под одним солнцем. Но по-моему, нам, дочка, пора на пляж...У тебя с собой купальник?

Картина третья

На заднем плане идет какое-то движение. Урчит движок автомобиля, того самого фургона, который несколько дней назад привез телеаппаратуру...Двое рабочих теперь ее грузят в машину, уносят антенну-тарелку... Машина уезжает... Из палатки выходит Роман Иванович, удивленно вертит головой, начинает делать приседания...

Игрунов. Ну и черт с ними, все равно нет в мире ничего такого, без чего нельзя обойтись...Впрочем, может, это воришки? (Делает руки рупором, кричит в сторону палатки Фраерзона) Борис Наумович, у нас ЧП, по-моему, это по вашей ментовской части...

Показывается Рубин.

Борис Наумович. Хорошо, что я Юлю оставил у ее подруги, а так бы позора не обобраться, живем, словно в проходном дворе...

Игрунов. Или все украли воры или это хозяева увезли всю телетехнику...А как узнать? В полицию надо звонить...

Борис Наумович. Надо позвать Люду, у нее лучше всех работает по утрам голова.

Людмила. (От стола) Я уже давно здесь и все видела. Я думаю, вчерашний гость настучал...

Игрунов. Не может этого быть. Человек, даже если он не славянин, не может так низко пасть... Притом он из другого департамента...Впрочем, сейчас всюду стучат...

Появляется заспанный, взлохмаченный Боголь.

Боголь. Эвакуация – это всегда плохой признак. Или астероид упадет или цунами на нас обрушится...

Борис Наумович. Не каркайте, Василий Савельевич, надо позвать Светлану, пусть она позвонит, куда следует, узнает...

Людмила. А вы, мужчины, на что? Заездили Светлану, сделали из нее завхоза...

Игрунов. Вот черт, а я ее сегодня что-то не видел...Где бы она могла быть?

Людмила. От такого равнодушного мужа любая жена сбежит...

Боголь. (С беспокойством) Как это ее не было? Мы же вчера все вместе вернулись из кафе, у всех было хорошее настроение, куда же она могла подеваться?

Игрунов. Мне надоели эти пустые разговоры, пойду умоюсь и сяду писать (подходит к рукомойнику, дергает краник, но воды нет). Опять, черти, всю воду израсходовали...

Людмила. Это вчера Василий Савельевич хмель холодной водой выгонял и всю вылил...

Боголь. Сейчас, только обуюсь и схожу за водой (уходит)...

Опять слышится шум автомобиля, показывается кузов микроавтобуса, на котором написано "Латтелеком"...Из него выходят люди и начинают сматывать провода и грузить рацию в машину.

Борис Наумович. Хорошо, что весь этот кошмар не произошел вчера...Что бы я сказал Юле?

Боголь. (С ведрами в руках) Сказали бы, что, мол, штабные учения закончились...

Игрунов. (Уже сидя за мольбертом) Или, предположим, были съемки кино и... все, финита ла комедиа... Да наговорить можно все что угодно... Слова сейчас не более воздуха весомы, тем более, русско-языч-ные...

Боголь с ведрами уходит. Справа появляется Светлана. Подходит к мольберту, кладет руку на плечо Романа Ивановича.

Светлана. Как, милый, спалось? Я вижу, у вас тут без меня разительные перемены произошли...Нельзя вас и на пять минут оставить, тоже мне защитники родины (вытаскивает из сумочки телефонную трубку и набирает номер)...

Игрунов. Слыхали, Борис Наумович, – она спрашивает, как мне спалось? Заметили, я даже не отреагировал (машет кисточкой), потому что я занят другой материей, вернее, иными интересами, духовными...

Борис Наумович. Да, да, я слышу... Но что-то Светлана нервничает...Уж и в самом деле, не астероид ли к нам летит...

Светлана. (С тревогой) Попкинс обрадовал, так обрадовал, хоть вешайся...Борис Наумович, а почему вы сегодня не на службе? Почему вы бездельничаете и не отстаиваете права своего подзащитного маньяка? Вы что -хотите, чтобы он понес суровое наказание за свои злодейства? Впрочем, дайте лучше закурить (садится в гамак и потихоньку начинает всхлипывать)...

Борис Наумович. (Удивленно) Вот это да! Впервые вижу, что наша железная леди плачет. Наверное, прав Василий Савельевич, и астероид неуклонно движется в нашу сторону (подходит к гамаку, протягивает Светлане пачку сигарет)... Ничто так не снимает стресс, как хорошая затяжка... Что случилось, Светик?

Светлана. (Сдерживая рыдания) Нас...нас...Словом, нас пошло кинули... у нас теперь нет дома...Нет даже надежды...

Игрунов. Как это нет?

Борис Наумович. Да это похлещи цунами... Светлана, возьми мой платок (протягивает ей носовой платок), утри слезки и как можно внятнее поделись своими проблемами...

Светлана. Если бы эти проблемы были только моими... (Пауза) Наши квартиры в новом доме перераспределили... Дума решила отдать их ветеранам второй мировой войны...

Игрунов. То есть, участникам Великой Отечественной? Так это же славно, это же признание нашего замечательного воинства...Честно говоря, я такого гуманного хода от Думы не ожидал...

Светлана. Да, признание, только не тех, кого вы имеете в виду, а совершенно другой половины... Речь идет о тех, кто воевал не против, а за Адольфа Алоизовича...

Борис Наумович. Словом, хайль Гитлер! (выбрасывает вперед руку и пытается щелкнуть каблуками, но растоптанные сандалии не позволяют это сделать и он повторяет этот жест...) И да здравствует доблестный легион!..

(Появляется с ведрами Боголь).

Поставьте, Василий Савельевич, ведра на землю и держитесь зубами за воздух...

Игрунов. Да наш писатель большой гуманист, для него это не есть историческая несправедливость...

Людмила. Я не знаю, как об этом мы скажем Софье Петровне, она так надеялась, что скоро получит свое жилье...Это для нее будет сильнейший удар...

Боголь. А что нам может помешать его получить? Может быть, какой-нибудь очередной зи...зипун, черт бы его побрал...

Борис Наумович. (Снова выкидывает вперед руку) Хайль Гитлер, господин литератор! Дума надумала отдать наши квартиры тем, кто проливал кровь под знаменами, на которых символ древнеиндийских сектантов...

Боголь. (Хватаясь за сердце). Я так и знал, что все кончится прилетом астероида... Впрочем, легионеры тоже люди, они тоже мокли и мерзли в окопах и им тоже было страшно умирать...

Игрунов. Да, но у них не было своего "Синего платочка" и "В шесть часов вечера после войны"... Они были заодно с теми, кого осудило все прогрессивное человечество...

Боголь. Но зато у них был свой Хорст Вессель, замечательная, между прочим, мелодия...

Борис Наумович. (Поводит носом) И почему-то мне кажется, что в воздухе летает вирус Холокоста номер два...

Боголь. (Озабоченно) Софочка такого известия не переживет.

Светлана. Ничего, я пережила (имеет в виду иной смысл ) и она переживет...

Игрунов. Да, все люди, все человеки, но мораль не та...Что там Джон Мур говорил о всеобщей этике? Василий Савельевич, это, кажется, по вашей линии...

Боголь. Доброта и красота – вершина вершин человеческих добродетелей...Но куда же нам к зиме деваться? Об этом Джон Мур, кажется, не сказал ни слова...

Борис Наумович. Пожалуй, такой поворот событий явно не совместим с моим дальнейшим пребыванием на этих (разводит руки) благословенных янтарных берегах...Подамся-ка я в землю обетованную, тем более, Юля умоляет меня поехать с ней...

Игрунов. Что ни делается, все к лучшему, нас со Светланой давно зовут в Подмосковье... Оформим документы и...катись все к такой-растакой бабушке...

Людмила. Тем более, разных водоемов вы всегда там найдете в избытке...

Игрунов. Да там каскад водохранилищ, Волга, Ока, больших и малых речушек навалом, словом красота среднерусских просторов...

Боголь. А нам с Софьей податься некуда...Но ничего не поделаешь, сами себе такую жизнь построили и будем хлебать до конца (ссутулив плечи, уходи в сторону своей палатки)...

Людмила. Я останусь с вами, Софочка... Мне тоже податься некуда...