Текст книги "Прощальный взгляд"

Автор книги: Александр Ольбик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Борис Наумович. (Смотрит на Людмилу) Как это некуда? Я без твоих блюд зачахну, так что готовься сменить широту на более южную...

Людмила вытирает платком глаза, отходит озадаченная в сторону. Звучит музыка...

Борис Наумович. Света, глянь, кто к нам идет...

Появляется Попкинс – одет с иголочки, высок, молод, но на лице печать озабоченности...На плече сумка...

Попкинс. (С акцентом) Здравствуйте, я пришел вам сказать, что не согласен с решением Думы. Это нарушение прав человека и вызов мировому общественному мнению... А где можно найти Светлану?

Светлана. Я здесь, Айвар, (подходит к нему и протягивает руку). Что же нам теперь делать?

Попкинс. Надо бороться. Если все спускать радикалам, можно распрощаться с нашей юной демократией, которая у нас и так хромает на обе ноги...Можете располагать мною по своему усмотрению. Сегодня я подал прошение об отставке ввиду отмены решения о предоставлении погорельцам, то есть вам, полагающегося жилья вне очереди... И незамедлительно объявляю голодовку... Вот только немного перекушу (озирается). Где тут у вас стол? (Подходит к столу и выкладывает из сумки снедь, бутылки вина и пива). Давайте все к столу, немного гульнем и – зубы на полку...

Светлана. Спасибо, Айвар, за моральную поддержку, но мы решили больше не обременять своим присутствием твою славную республику. Мы уезжаем...Правда, не все, остаются двое – писатель и его больная жена. Я прошу тебя оказать им посильную гуманитарную помощь, у них здесь никого нет и они больны и одиноки...

Попкинс. (Целует руку Светланы) Клянусь, Мильдой*, я сделаю все возможное, чтобы облегчить их участь. Как их фамилия?

Светлана. Боголь... Писатель сам был на баррикадах, хотя я ему не советовала туда соваться...Но он идеалист, верит всяким басням о равенстве и братстве народов...

Попкинс. Нет, он поступил, как сознательный граж... то есть как сознательный миг... но власти к нему, конечно же, отнеслись по-свински... Издержи бархатисто-песенной революции... Когда вы уезжаете?

Светлана. Сразу, как только оформим все документы...Вы благородный человек и мы вас будем помнить...

Попкинс. (В порыве) О, я не нахожу слов! Может, вы еще раз уделите мне время, чтобы посидеть в кафе...

Светлана. Нет, мой друг, расстанемся здесь, на лоне природы. Прощайте, рыцарь без страха и упрека! Каждый человек носит в глубине своего "я" маленькое кладбище, где погребены те, кого он любил... Я вам обязательно выделю на этом кладбище самое солнечное и самое зеленое место и каждую весну буду сажать там незабудки...

Попкинс. Прекрасно! Давайте за это выпьем и приступим к голодовке...Мне не терпится показать ИМ пример стойкости и самопожертвования латышских стрелков...

Картина четвертая.

На переднем плане чемоданы, узлы, целлофановые пакеты... Все готово к отъезду. Слева, в коляске Софья Петровна, рядом – Боголь, в своей обычной одежде...На переднем плане Роман Иванович – он складывает из своих картин костер...Трижды он приносит из палатки полотна и бережно укладывает в кучу.

Людмила. (Просяще) Дорогой Роман Иванович, послушайте меня...Умоляю, это минутное затмение и оно скоро пройдет. Перестаньте, вы все равно судьбу не обманите...

Игрунов. Оставь, Люся, нравоучения, я ведь не маленький ребенок...

Людмила. Тем более, этого не надо делать, вы столько потратили на них сил и энергии. И какой энергии! Чистой, возвышенной!

Игрунов. Новую жизнь надо начинать без старого багажа. С нуля. С чистого листа, оставив позади весь хлам (чиркает зажигалкой).

Людмила. (Бегает вокруг картин, не знает, что делать. Кого-то ищет глазами) Света, ты посмотри, что тут вытворяет твой художник! Он своим детям устраивает ауто-дафе...

Светлана. (Появилась из палатки, с небольшим чемоданчиком) Не кричи, Люся, Роман Иванович знает, что делает...

Людмила. Боюсь, не ведает, что творит. Как можно труд жизни – в огонь! (Обращается к Боголю) Василий Савельевич, хоть вы на него подействуйте. Сейчас случится непоправимое...

Боголь (к Софье Петровне) Софочка, дай сюда мою рукопись...

Софья Петровна. А может, не будешь, может, пошлешь свой роман еще в какое-нибудь издательство...

Боголь. Не уговаривай, мы уже все решили. Дай рукопись и, если не выдерживают нервы, можешь не смотреть (берет рукопись и идет к костру)... Люся, я тебя люблю, но не повинуюсь и более того – делаю то же самое (бросает рукопись в набирающий силу костер)...

Светлана. Ой, что вы делаете, сумасшедший? (Подбегает и начинает вытаскивать из костра страницы романа). Если мой муж свихнулся, то это совсем не значит, что весь мир должен сходить с ума...И потом, это мы начинаем новую жизнь, а не вы, вы остаетесь здесь...

Боголь. Ради Бога, Света, не отравляй и без того загубленную жизнь! Пусть горит ясным пламенем соцреализм и вместе с ним вся моя постылая жизнь...

Людмила. Где это я? Где мы все, что происходит? Борис Наумович, где вас носят черти, идите спасать произведения искусства и литературы!

Борис Наумович. (Выходя из своей палатки, в руках у него папочка). Что, ты, Люся, тут раскомандовалась? Мы еще с тобой не муж и жена... Вот приедем в Израиль, зарегистрируемся, ты выучишь иврит, вот тогда и будешь... с моего позволения иногда руководить (бросает в огонь папку). К черту юриспруденцию, к черту защитительную речь, которую я хотел произнести в защиту того прыщавого недоноска, который загубил невинные души... Все, моя душа освободилась от дряни и теперь со спокойной совестью мои стопы могут ступить на священную землю предков (подходит к Боголю и жмет ему руку). Поздравляю, Василий Савельевич! Это великий поступок...

Боголь. И я вас, Борис Наумович, поздравляю, и вас, Роман Иванович (пожимают друг другу руки)...

Игрунов. Черти, я даже не предполагал, что вы на это способны (смотрит на костер, поправляет съехавшую раму). Теперь мы гильдия сжигателей, свободных духом и не страшащихся потерь...

Боголь. Знаю одно: все создания смертных обречены на смерть, мы живем среди бренности...

Борис Наумович. Не надо так грустно, Василий Савельевич, жизнь ведь продолжается, хотя раненых не подбираем...

Софья Петровна. (Возле нее – Светлана и Людмила, успокаивают ее). Девочки, я желаю вам самого... самого...(не сдерживается и плачет (они ее гладят по плечам, по голове, уговаривают... Она сквозь слезы) Борис Наумович, Роман Иванович, подойдите ко мне, я хочу вас благословить (достает откуда-то из пазухи образок Николая Чудотворца, целует его, крестит подошедших Романа Ивановича и Фраерзона)...Пусть ваша дорога будет легка и пряма, чего, к сожалению, у нас с Васильком не получилось...Прощайте...прощайте, Людочка, прощайте, Светочка, дай вам Бог удачи...

Борис Наумович. Это не надолго, мы за вами обязательно вернемся...

Софья Петровна. Не надо, Борис Наумович, зря утешать нас, это невозможно...

На авансцене Боголь и Светлана

Светлана. Вот и весь роман, мой дорогой Василек. Гладит его по лицу. Увидимся ли когда-нибудь и что скажем при встрече друг другу?

Боголь. Я знаю, что скажу: "Светик, а ты случайно, не забыла, где находится зиппер?" Поцелуй меня на прощание, я давно не ощущал бархатистости твоих губ...(Светлана целует его)...

Светлана. Может, это пошло и неуместно, но эти последние десять лет я жила... я была глупа, как сойка, но не жалею. Кое-что в жизни я открыла с твоей помощью и это скорее хорошо, чем плохо...Милый мой папочка, разлетаемся мы по вечности, словно грязь из-под гусениц танка... Противно (гладит его по щеке, заглядывает в глаза)...

Боголь. Не надо, Софья смотрит, ей и так тяжело...

Светлана. Вот так всегда – Софья смотрит, Софья подумает, Софье плохо... Ты все время хотел в своем полевом госпитале сделать из меня сиделку...

Боголь. (Берет ее руку, подносит к губам) Прости, это рефлекс раба, прости... Напиши, как устроилась, дай знать, я этим буду жить...

Светлана. Если ты к своей жене испытываешь то же чувство...жалости...нет, пожалуй, безграничного сострадания, которое я сейчас испытываю к тебе...Это невыносимо...

Боголь. Сострадание? И только...

Светлана. Сострадание неизмеримо глубже и сильнее того чувства, что я испытывала до сих пор... С этим чувством нельзя примириться.

Игрунов. (С бутылкой и стаканом в руках подходит к Боголю) Давайте, Василий Савельевич, выпьем на посошок, помянем прошлое (протягивает стакан Боголю)...

Боголь. (Выпивает, остатки выливает в костер, вспыхивает пламя). Да будет вам дорога скатертью...Софочка, запомни эти мгновения, отныне мы остаемся совсем одни на этом необитаемом острове...

Борис Наумович. (Уже под хмельком) Этот остров навсегда останется в наших сердцах архипелагом любви и братской солидарности. Я непременно пришлю за вами "Боинг" и попробуйте только не прилететь ко мне в гости...

К Софье Петровне подходят Людмила и Светлана, прощаются...Людмила протягивает ей стопку постельного белья...

Людмила. Там мы купим себе другое, а тебе, Сонечка, это пригодится...

Светлана. А я оставляю вам мобильник (кладет в коляску трубку)... Он зарегистрирован на одну фирму... она будет оплачивать ваши разговоры до конца года...

Софья Петровна. (Осеняет их крестным знамением) С Богом, вспоминайте изредка нас, все-таки...земля круглая...

Борис Наумович. Все, уходим, самолет нас ждать не будет...

Игрунов. Света, возьми целлофановый пакет...

Людмила. Господи, куда меня несет нелегкая (хочет заплакать, но ее берет под руку Рубин, у него в руках чемодан)...

Людмила, Рубин, Роман Иванович и Светлана идут в сторону берез, оборачиваются, машут руками...(В этот момент, с места срывается Боголь и бежит им вдогонку.)

Боголь. Люди, остановитесь! Умоляю вас, друзья, постойте...

Все останавливаются. Рубин ставит на землю чемодан.

Борис Наумович. (Боголю) Вы что-нибудь забыли сказать нам на прощание?

Боголь. Я...я...хочу перед вами покаяться (волнуется, речь сбивчивая, но решительная). Это из-за меня вы все потеряли, этот пожар...Я во всем виноват, я хотел свести счеты с жизнью, но и этого как следует не сумел сделать...Вы должны знать это...

Пауза.

Людмила. (Подходит к Боголю и берет за руку) Василий Савельевич, дорогой мой человек, это все уже в далеком прошлом... Скажите ему, Борис Наумович, на какое расстояние мы улетели от того дня...

Борис Наумович. Нас отделяют миллиарды миль и не стоит в такую даль возвращаться.

Игрунов. Да и ничего еще не доказано, пожар скорее всего возник на электрощите, что был на лестничной площадке...Никто толком ничего не знает...Даже сами пожарники...

Светлана. (Закрыв лицо руками, как будто беззвучно плачет, во всяком случае плечи у нее вздрагивают)...Идемте, мы действительно можем опоздать на самолет...

Людмила. Сейчас... Идем... А вы, Василий Савельевич, возвращайтесь к Сонечке и скажите ей, что мы вас ни в чем не виним...

Борис Наумович. Так сказать, презумпция невиновности... Да и можно ли отчаявшемуся сердцу чинить приговор? Прощайте, мне осточертела эта потемкинская деревня и меня тошнит от жалости к тому, что остается за бортом...

Людмила. Мы вас понимаем и любим...Прощайте... Софочка, я напишу вам письмецо, не грустите...

Уходят. Звучит музыка. Раздается шум отъезжающей машины.

Боголь. Нужно утешать себя в несчастье, ибо после бури обязательно тишина наступит...

Картина пятая

То же место действия, четыре месяца спустя. Ноябрь... Темные, мокрые деревья, плакат, на котором написано "База отдыха", полинял и наполовину обвалился. Видны лишь несколько букв и стилизованное солнце...Из-за плаката выглядывает труба и обгоревшие стены дома. Невзрачный, одичалый пейзаж, на фоне которого, под первым снежком, стоит одинокая палатка. Сиротливо обвис гамак, одним концом упав на землю. Возле него, катя перед собой коляску, двигается Боголь. Он одет в валенки, в шапку-ушанку, с опущенными ушами, и в зипун...

Софья Петровна. Я хочу в туалет...

Боголь. Сонечка, ты же недавно ходила.

Софья Петровна. А я хочу еще, наверное, от холода спазм в мочевом пузыре...

Боголь. Хорошо, сейчас пойдем, я лишь немного отдохну...Что-то слева колет (кладет руку на сердце)...

Софья Петровна. А ты уже сделал свое устройство?

Боголь. Почти, осталось только припаять два проводка к будильнику...

Софья Петровна. Ты уж постарайся, чтобы не получилось, как в прошлый раз... Чтобы было наверняка – заснули и не проснулись... Какое счастье...

Боголь. Не волнуйся, опыт великая сила, все будет по первому классу. Я вот думаю, надо ли нам оставлять этому миру посмертную записку...

Софья Петровна. Перебьется этот мир. Но перед тем, как мы ляжем спать, я бы хотела съесть апельсин или банан...

Боголь. Но у меня только десять сантимов, разве что возьму в долг...Подожди, я сейчас вернусь (уходит)...

Софья Петровна. (Достав из-за пазухи иконку) Николай Угодник, умоляю тебя, спаси и сохрани моего любимого Василька... Когда он заснет, я отключу систему и уйду одна, а он пусть живет и творит...Мое тело устало, душа износилась, сумерки обволакивают мое сознание... Там будет легче, чище, теплее...А он... Пусть созидает и дождется весны...

Василий Савельевич вскоре возвращается, неся в руках два банана...

Боголь. Сонечка, тебе повезло, знакомая продавщица в универмаге угостила...На съешь (кладет бананы в тряпки, в которые укутана Софья Петровна)...

Слева, из-за оголенных деревьев появляется на велосипеде почтальон.

Почтальон. Есть тут хоть одна живая душа?

Боголь. Не одна, пока две живые души...

Почтальон. А мне нужен... (читает) Боголь...(про себя) Гоголь-моголь...

Боголь. Это я, но только не говорите, что вы мне что-то принесли...

Почтальон. Именно принес и не одно, а целых два письмеца... И оба заказные... распишитесь, любезный, и я поеду... Мне надо еще до темна разнести всю корреспонденцию (разворачивает велосипед, но не уезжает).

Боголь. Господи, наконец-то, полковнику написали, только не из полиции ли, чтобы мы отсюда с Софочкой убирались...

Почтальон. Не угадали, на сей раз пишут с Ближнего Востока, из Израиля...Получите свои письма...

Боголь. (Снимает варежки, крутит конверты в руках, зачем-то смотрит на просвет). Господи, спаси мя грешного! (трясущимися руками разрывает сначала один конверт) Сонечка, ты только послушай!.. (читает вслух) Уважаемый господин Боголь! Слышишь, Сонечка, тут что-то назревает...Наверное, Люся с Борисом Наумовичем наконец проклюнулись...Впрочем, это для них слишком официально. (читает дальше) Уважаемый господин Боголь! Мы рады вам сообщить, что ваша рукопись получила очень благожелательную внутриредакционную рецензию и мы приняли ее к публикации. Вещь сильная, необычная, в стилевом отношении безукоризненная, с психологически точно выписанными характерами... Соня, родная, ты слышишь? (Молча читает дальше) Так, так... Значит, свершилось! Тираж 100 000 экземпляров... Все права, на два года...Да пусть, жалко что ли...хоть на сто лет... Стоп, а вот тут речь о гонораре... За один печатный лист...350 американских долларов... А всего сколько листов? Ну да, почти не сократили, двадцать шесть печатных... Соня, ударь меня по моей глупой голове и разбуди! Этого не может быть, это наверняка сон... Впрочем, вот и чек...Кругленькая сумма, аванс, с ума сойти – четыре тысячи зелеными...Ой, мне плохо, где мой последний валидол? (Лезет в зипун и достает тюбик валидола, кладет таблетку под язык)...Так, уже легче... Получить в Парэкс банке...(смотрит на часы) Черт возьми, уже поздно... А что во втором письме? (Распечатывает второй конверт)...Борис Наумович, старина, что же ты с нами делаешь!? (Читает) Дорогой Василий Савельевич, я на свой страх и риск заключил с издательством договор от вашего имени на ваш замечательный роман "Прощальный взгляд", в подтверждении чего вам высылается копия договора и чек на аванс... Книга понравилась всем и сейчас я веду переговоры с одним американским издательством, возможно, и там клюнет...У нас с Люсей все хорошо, нас приняли как родных, помогли с работой, и только одна проблема – Люсе здесь жарко, слишком жарко по сравнению с Юрмалой (отстраняет письмо и не может скрыть эмоций, вытирает рукавом глаза, снова принимается за письмо). Вы можете спросить – откуда у меня появилась ваша рукопись? Объясняю: еще в аэропорту, когда мы уезжали из Латвии, мне ее передала Светлана, а все остальное уже было делом техники (он оборачивается к коляске и протягивает письмо Софье Петровне, однако та не реагирует. Наклоняется к ней и замирает в неестественной позе...Что-то не то...)

Пауза.

...Соня, Сонечка, тебе плохо? Пожалуйста, ответь! Я тебе принес бананы, скушай...(Берется за плед, которым она укутана, трясет, но не получает ответа и, видимо, думает о худшем...Кричит, ему становится плохо, он шатаясь опускается на землю, спиной прислонившись к коляске)...О, зеброид, до каких же пор ты будешь надо мной издеваться!? Тебе показалось мало того, что сделал ты с нами, ты еще забрал ее в тот момент, когда мы могли бы снять номер в лучшей гостинице, когда я мог бы завалить ее соками и фруктами, когда мы могли бы, наконец, поехать в Париж, куда я обещал ее отвезти на протяжении всей моей бестолковой жизни... Как же ты мог, Боженька, допустить такую несправедливость!? Как, ответь?!

Софья Петровна. (Замогильным голосом) Василек, объясни, пожалуйста, что такое зеброид?

Боголь. (Вскакивает) Что это? Мираж или голоса?

Софья Петровна. Почисти, пожалуйста, банан, я нестерпимо хочу есть...

Боголь. О, Соня, я уж думал, что потерял тебя на веки! Где ты была, старушка, зачем ты меня так пугаешь? Я едва не умер от страха...(чистит банан, вытирает рукавом глаза, всхлипывает, как малый ребенок, отдает банан Софье Петровне)... Зеброид, это, Софочка... Как бы тебе это объяснить... Это наша бестолковая...Впрочем, нет, (трясет письмами и клюющими движениями их целует) очень даже толковая жизнь... Ты молодчина, ты не оставила меня одного на этом празднике жизни...Скажи что-нибудь, чтобы я окончательно поверил, что ты здесь, со мной...

Софья Петровна. Я, кажется, была в глубоком трансе, я не смогла пережить то, что узнала... Мне привиделся солнечный город, и как будто мы с тобой идем по его чистым улицам и разыскиваем кафе, где когда-то работал Хемингуэй... Я догадалась, что мы в Париже и мне так было тепло и приятно...

Боголь. (Обнимая ее) Какая несказанная радость, какой яркий просвет в тучах! Ущипни меня, старого графомана, покажи мне, что это не предсмертный бред...Прошу тебя, ущипни или скажи что-нибудь такое...

Софья Петровна. Пожалуйста, прочти еще раз то место, где говорится о печатных листах... Какое это благозвучное слово – гонорар! Сколько в нем света и надежды... Прочти и почисти второй банан...

Боголь. Сейчас, милая, одну минутку, только найду этот абзац... Сию минуту, я повторю и взорву вселенную этим прекрасным и неподражаемым словом... Вот, нашел и уже читаю...За один печатный лист...350 американских долларов... Аванс, в Парэкс банке... Погоди-ка, здесь еще есть постскриптум...

(Пауза).

Постскриптум... (Продолжает читать) Возможно, вы с Софьей Петровной еще не знаете о трагедии, постигшей семью Игруновых... В конце сентября, возвращаясь с выставки Романа Ивановича домой, Светлана попала в автокатастрофу, и, слава Богу, не мучилась, погибла на месте (голос сбивается и Боголь, уткнувшись лицом в снятую с головы шапку, навзрыд плачет)... (Пауза) Какой неожиданный зе-бро-иид... Как это можно, Сонечка? Мы же... Почему вдруг стало так темно, почему тоска ломится в сердце? О, Господи, спаси меня грешного (горько стонет, хватается за сердце и оседает возле коляски. Звучит музыка на усмотрение режиссера)...

Начинает идти снег, падают густые хлопья, они превращаются в сплошную завесу, которая полностью застилает коляску и две одинокие человеческие фигуры...

Занавес

Февраль – август 1999 года.

Примечание:

*Aplieciba (латышск.) – документ, подтверждающий знание государственного языка. Только обладатель такого удостоверения имеет право на трудоустройство.

*Милда – прозванный так в народе памятник Свободы, стоящий в центре Риги (женщина, символизирующая Латвию, и держащая над головой три звезды).