Текст книги "Прощальный взгляд"

Автор книги: Александр Ольбик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Ольбик Александр
Прощальный взгляд

Александр Ольбик

Прощальный взгляд

Драма в четырех действиях

Действующие лица:

Василий Савельевич Боголь, писатель 55 лет.

Софья Петровна, его жена, неопределенного возраста, в инвалидной коляске, употребляющая медицинские наркотики.

Роман Иванович Игрунов, художник-"реалист", 52 лет.

Светлана Игрунова, жена художника 30 лет, независимая, предприимчивая, строптивая.

Борис Наумович Рубин, бывший следователь, безуспешно подвизающийся на адвокатском поприще, 48 лет, склонный к полноте, с глубокими залысинами и большой круглой головой.

Людмила Брюквина, безработная учительница 40 лет, миловидная пышногрудая, светло-русая, про таких говорят "кровь с молоком".

Юля, дочь Фраерзона, живет в Израиле.

Айвар Попкинс, чиновник департамента, распределяющего квартиры, около 30 лет, щеголевато одет.

Пожарный, молод, въедлив.

Незваный гость, инспектор из Центра по охране языка.

Почтальон.

Действие происходит в весенней рощице, на фоне сгоревшего дома и спасенного от пожара домашнего скарба. Видны брезентовые палатки зеленого цвета. Поляна, на которой они стоят, сплошь покрыта желтыми одуванчиками, вокруг раскинулись кущи цветущей махровой сирени и черемухи. Видна часть голубого неба. Цвета преувеличенно яркие, сочные, словом, пасторальный пейзаж. Слышно также щебетание каких-то птах и отчетливое переливчатое пение соловьев. Временами раздаются назойливые крики чаек...

В гамаке, подвешенном между двух берез, лежит Рубин. В светлой шляпе, с сигаретой в зубах и бутылкой в руке. На березе висит огромная авоська, полная пустых бутылок. Рядом, на таганке, Людмила готовит обед... Поблизости, за мольбертом, на раскладном стульчике, сидит художник и пишет картину. Слева, возле несгоревшего крыльца, стоит концертный рояль, на котором странный мальчик периодически музицирует.

Первое действие.

Борис Наумович. (Оборотив лицо к небу, потягиваясь) Эй, Боженька, сделай так, чтобы я превратился в цветной воздушный шар... И чтобы несло меня вместе с облаками куда-нибудь к первобытным красотам... на юг, где много синего, океанского цвета, и непременно к Мальдивским островам...

Игрунов. Интересно, что вы там забыли?

Борис Наумович. Один мой подследственный мошенник рассказывал, что там самые красивые коралловые рифы на земле и самая чистая вода... Правда, при этом много электрических скатов... (Пауза) Люся, полетела бы ты со мной на Мальдивские острова?

Людмила. Во-первых, у меня нет для такого путешествия купальника, а во-вторых, вы много пьете вина...Утоните...или вас ужалит электрический скат...

Борис Наумович. Я практически с этим (прикладывается к горлышку бутылки) завязал...Мне предстоит каторжная работа...

Игрунов. Мальдивы, равно как и Канары любят деньги, а где они у Бориса Наумовича?

Борис Наумович. Деньги – грязь...

Игрунов. (Не отрываясь от мольберта) Так-то оно так, но без них никуда...

Борис Наумович. Слышать от вас, Пикассо, такое, по крайней мере, странно...Вы всегда нам внушали, что красота спасет мир...

Игрунов. Во-первых, не я, а Достоевский, во-вторых...Как бы это поточнее выразиться...Красота, конечно, величина постоянная, незамутненная, могущественная, но, с сожалением, вынужден признать, есть вещи более могущественные... Я бы даже сказал, всемогущие...

Борис Наумович. Прескверно подобное слышать от художника...Ну-ну, и что же это такое?

Игрунов. (Рисует в воздухе кисточкой нули) Богатство! Как это ни прискорбно сознавать, богатство... (Пауза) Правда, не для меня, я идеалист и красота для меня превечно останется красотой...

Борис Наумович. Понятно... Значит, разглагольствования о красоте удел нищих и дураков? Для таких как я, вы и Людмила. И богатство для нас, это все равно что для монаха Господь Бог – далеко, высоко, недосягаемо...Так? А красоты, пожалуйста, море разливанное, созерцай, тешь себя бескорыстием, загибайся в нищите и гордись этим...

Игрунов. Может быть...(Перестав писать, мечтательно) Я уродлив, но я могу купить себе красивейшую женщину. Значит, я не уродлив, ибо действие уродства, его отпугивающая сила сводятся на нет деньгами...Конец цитаты...

Борис Наумович. (Укладываясь удобнее в гамаке) Видимо, ахинея какого-то доморощенного философа...

Людмила. Мне кажется, жалость сильнее денег и всех богатств мира.

Игрунов. Ерунда! Жалость – это бердяевщина...(Пауза) Я плохой, нечестный, бессовестный, скудоумный человек, но деньги в почете, а значит, в почете и их владелец...Конец цитаты, Карл Маркс...

Борис Наумович. (Удивленно) Да ну?! Я о классике был лучшего мнения...Впрочем, дай мне кто-нибудь сейчас тыщу долларов, я бы себя тоже чувствовал не хуже короля Брунея... (Снова прикладывается к бутылке и, кажется, нескончаемо булькает). Ух, хорош, портвеша! (Крестится бутылкой) Отче наш, иже еси на небеси...да святится имя твое (фальшивит, перевирает)...и оставь грехи наши...

Игрунов. (Нравоучительно) Не грехи, а долги...И оставь долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим...

Борис Наумович. Во-во, в самую точку! Для меня это, "и мы оставляем должникам нашим", звучит как никогда актуально...Но Бог, если, конечно, он меня слышит, догадается, о чем я его прошу. А прошу я его о малом, чтобы адвокат пострадавшей стороны был с похмелья и вместо языка у него болтался поводок от собаки...

Игрунов. (Назидательно) А с похмелья, кажется, будете вы... Ладно, вчера у нас был повод – месяц, как погорели, а что сегодня?

Борис Наумович. А сегодня месяц и один день. А что такое один день для космического тела? Миллионы километров...Мы вместе со вселенной расширяемся (руками показывает как) и ту-ту...летим и летим...Я это чувствую всеми фибрами, как будто даже забеременел вечностью (где-то залаяла собака)...

Игрунов. Слышите, даже четвероногие понимают, какую выдающуюся ахинею может нести пьяный человек. Тоже мне, забеременел... Выпейте еще своего портвеша, может, полетим в обратную сторону. Лично мне хорошо и здесь (обводит кистью пространство)...

Борис Наумович. Да-ааа, вам-то везде хорошо. Лишь бы рядом какая-нибудь лужа была...

Людмила с двумя ведрами пытается что-то сказать, но ее не слушают. Она уходит.

Игрунов. Лужа пока меня кормит...и вас, между прочим, тоже...В прошлом году мою картину с заводью купил один иностранный посол...Галерея тоже заинтересована в моих морских пейзажах...

Борис Наумович. (С обидой в голосе) Давайте, товарищ Айвазовский, без попреков! Вы же знаете, мои финансовые затруднения носят исключительно временный характер... Этот судебный процесс, надеюсь, поправит мои дела, я в долгу не останусь (Пытается подняться с гамака, но неудачно – путается в сетке. Пляшет на одной ноге, однако с бутылкой не расстается).

Игрунов. Что-то Людмила долго не появляется. Может, бросила нас на произвол судьбы... и дезертировала...

Борис Наумович. Я этого не переживу...(Складывает ладони рупором) Люся, ау, отзовись!

Людмила. (Из-за деревьев) Чего расшумелись? Помогите лучше ведра донести...

Борис Наумович. (Держась за поясницу, изображая радикулитчика, спешит к Людмиле) Из меня помощник, как из тебя мисс Европа...Ой-еей, вот что значит подолгу сидеть в засадах на сквозняках...

Людмила. Борис Наумович, вы только не надорвитесь, грыжа вам ни к чему...

Борис Наумович. Люся, а тебе хамство не к лицу. Давай отойдем немного в кустики и я тебе покажу высший пилотаж...У меня перед предстоящей драчкой в суде несносно активизировался гормональный фон...Просто все клокочет и бурлит...

Игрунов. Это в вас портвейн бурлит...

Борис Наумович. Ни в одном глазу! Между прочим, вы, Пикассо, могли бы в счет будущего гонорара выставиться. Хотя бы пару бутылочек безалкогольного пива...

Игрунов. Пить летом безалкогольное пиво, это все равно что целовать Людмилу через портянку. (Опять встает со стульчика, любуется творением). Я бы сейчас и сам дерябнул граммов эдак полста спирита двойной ректификации...

Борис Наумович. А я бы и от одинарной не отказался...

Людмила. У нас нет ни грамма хлеба, хочу посмотреть, что вы будете за обедом есть...

Борис Наумович. Лично я объявляю сухую голодовку в знак протеста против твоего скупердяйства. Разве можно так грубо, Люсь? Тут же сплошная интеллигенция, некого даже послать куда подальше... Во, смотрите, наш Гоголь едет со своей преподобной Софьей Петровной.

На сцене, толкая перед собой коляску-каталку, в которой сидит Софья Петровна, появляется Боголь. На нем светлая панамка, темные очки, шорты и сандалии.

Боголь. Приветствуем честную компанию и докладываем – поход в издательство был полон необоснованных надежд и, увы, жестоких разочарований...

Игрунов. (Иронично) Встретили вас, конечно, с распростертыми объятиями и пообещали к следующему четвергу выпустить полное собрание сочинений...

Софья Петровна. Сказали, черти, что в сюжете много провисаний. Характеры недорисованы, слаба мотивировка... Олухи царя небесного, ничего в литературе не понимающие. Все им разжуй, разложи по полочкам...Им видишь ли, кажется обедненной сцена сексуального контакта...Это только подумать -сексуального контакта! Василек, дай, пожалуйста, сигаретку, а то опять расплачусь. (Боголь протягивает жене пачку сигарет) Там сидит такая безликая мымра, словно ее только что сняли с гинекологического кресла...(Затягивается и пускает ровные колечки дыма).

Борис Наумович. Все, кто окопался, из окопов добровольно не выйдут. Наш долг их оттуда выкурить...Раненых не подбираем, и точка!

Игрунов. Интересно, каким же способом их можно оттуда выкурить?

Борис Наумович. Могучим, честным, непродажным словом. Вот приходите на процесс, я вам продемонстрирую силу слова. Это будет убийственная, бескомпромиссная речь, полная убежденности, сарказма и надежды...

Боголь. А при чем тут сарказм?

Игрунов. Наверное, для полной палитры, хотя сарказма в нашей жизни и так – о-го-го...(ребром ладони проводит по горлу).

Софья Петровна. (Стонет) Ой, меня от боли тошнит, дайте кто-нибудь глоток вина...

Боголь. Сонечка, что с тобой, тебе плохо? (К Фраерзону) Борис Наумович, у вас еще что-нибудь в бутылке осталось?

Людмила. Ждите, осталось! Если бы была цистерна, то он бы и ее оприходовал. Жажда замучила человека...Лошадь Пржевальского, наверное, пьет меньше, чем Борис Наумович.

Софья Петровна. (Продолжает стонать) Какие кругом бездушные люди, какой эгоизм! Жалко глотка вина...

Борис Наумович. У Пикассо есть деньги, но он скорее умрет за мольбертом, чем раскошелится. Я бы, конечно, субсидировал, но у меня сегодня финансы поют романсы...

Людмила. И завтра будут петь...

Игрунов. И послезавтра...И во веки веков...Аминь...

Борис Наумович. (Снова ложится в гамак и принимает независимый вид). Черта-с два! Завтра для меня начнется новая эра... (Закуривает) И давайте не будем забывать, что в Америке живет один мой бывший клиент, которому я когда-то переквалифицировал статью... Его обвиняли в хищениях в особо крупных размерах, а это, извините, от пяти до пятнадцати лет...с конфискацией...

Игрунов. И, конечно же, сделали вы это абсолютно из бескорыстных побуждений...

Борис Романович. Абсолютно! Я доказал, что это было не воровство, а просто неудачный бизнес...

Игрунов. И теперь рассчитываете на ответную подачу в виде зелененьких бумажек с ликами американских президентов?

Борис Наумович. А почему бы и нет! Сейчас он в Штатах, как следует развернулся...Так что, если мое письмо-sos благополучно дойдет до него, могу, пожалуй, рассчитывать на ленд-лиз... И тогда Содом и Гоморра останутся за бортом, и засветится ясная звезда на небосклоне моей жизни...

Людмила. Скорее, донышко от бутылки у вас перед глазами засветится...

Игрунов. Вот это мы мигом можем изобразить аквамарином (трясет кисточкой). Кстати, Борис Наумович, вы, случайно, не знаете, где моя половина?

Борис Наумович. А почему, интересно, вы у меня об этом спрашиваете? (Потупив глаза, внимательно рассматривая сигарету).

Игрунов. Ну как же, почти каждый вечер вас видят вместе на берегу залива...

Людмила. А, теперь понятно, куда они пропадают после ужина. А я тут стараюсь (укоризненно смотрит на Фраерзона). Бессовестные...

Борис Наумович. Это явно какая-то ошибка. Поклеп. Инсинуация... Не хотите же вы, Пикассо, сказать, что между мной (ставит на землю бутылку, снимает шляпу и гладит лысину) и вашей женой шуры-муры, дешевый адюльтер?

Игрунов. Ничего подобного я, разумеется, не хочу сказать. Но даже если бы я вас застал в одной постели, то и тогда вряд ли бы это меня задело... Когда-то в молодости, (мечтательно) в студенческие годы, мы занимались семейным сексом – пара на пару... Мода такая... Светлана была неподражаема, хотя сначала стеснялась...Ох, как она, бедняжка, стеснялась! (Пауза). Но сейчас телесные потуги меня меньше всего волнуют (любуется своим творением). Я человек другой формации, можно сказать, преображенный, живу сплошной духовностью, ибо духовность – это смазка бытия...И все мирские глупости меня меньше всего трогают...

Софья Петровна. Василек, что этот маляр говорит? Это ведь амо-раль-но! Разве можно так о своей супруге отзываться? Да еще какой-то семейный секс...

Боголь. Успокойся, Сонечка, это, между прочим, неплохой сюжет для повести. Представь себе (задумчиво глядя в небо), адвокат-неудачник, погорелец, достаточно потрепанный жизнью, влюбляется в молодую, красивую женщину, жену художника, у которого абсолютно атрофировано самолюбие...И если этому, с позволения сказать, художнику безразличен моральный облик его красавицы-жены, значит, речь идет о полнейшей деградации личности...

Игрунов. (Оживленно) Почему это деградации? Вы, господин Гоголь, слишком упрощенно понимаете наши со Cветланой отношения. Просто я не жалкий ревнивец... Я значительно выше этого. И потом... Когда они гуляют (выразительный взгляд в сторону Бориса Наумовича) по пляжу, это значит, что в это же самое время они не лежат где-нибудь в горизонтальном положении. Хорошо это или плохо, это уже другой вопрос...

Из-за кустов доносится рокот машины.

Борис Наумович. Кого-то нелегкая принесла.

Появляется человек в униформе пожарного, подходит к гамаку.

Пожарник. (Обращаясь к Борису Наумовичу) Кажется, в прошлый раз мы с вами говорили о противопожарной безопасности?

Борис Наумович. (Не меняя позы, с апломбом) Возможно, и говорили. В моей адвокатской практике мне приходится сталкиваться с очень многими людьми...Вы установили причину пожара в нашем доме?

Пауза.

Пожарник. Нет, но...

Борис Наумович. Вот когда установите, тогда и приходите. Дорогим гостем будете...

Людмила. Нечего искать, нас поджег сосед алкоголик...Это же ясно, как божий день.

Игрунов. Сосед приказал долго жить и теперь у него не спросишь. Но, мне кажется, пожар начался со стороны дверей Бориса Наумовича...Во всяком случае, дым шел оттуда...

Борис Наумович. Это, конечно, неудачная шутка (растерянно озирается). Откуда у меня мог взяться дым, если обычно я курю на балконе?..

Игрунов. Возможно, у вас произошло задымление вследствие чрезмерного трения... Я сам видел, как однажды от вас выбегала шансонетка из бара "Рубин"...

Борис Наумович. Лайма, что ли ? Так это было за неделю до гибели Титаника. То бишь нашего дома... И это в конце концов мое личное дело.

Людмила. (Раздраженно, с нотками обиды) Какие пошлые мужские разговоры...

Борис Наумович. Пожар, кстати, мог возникнуть и от молнии.

Пожарник. Будьте уверены, мы докажем отчего возник пожар, тем более, кое-какие интересные детали нам уже известны. Очень даже интересные...Что касается молнии...По нашей метеосводке, в ночь пожара, на небе не было ни одной тучки.

Борис Наумович. Это, милейший, еще ни о чем не говорит. Грозовые разряды, да еще и какие, могут быть на уровне седьмого ребра...Я имею в виду сердечную молнию, которая в состоянии испепелить весь мир...

Боголь. Мне бы его абстрактное мышление (кивок в сторону Бориса Наумовича)...Слышишь, Сонечка, ты, пожалуйста, так глубоко не затягивайся, а то порой мне кажется, что вместе с дымом втянешь в себя все зубы...Тебе уже лучше?

Софья Петровна. О каких зубах ты говоришь? Мы поколение беззубых людей...Выходит, ни у кого не было пожара, только у нас...Нашли козлов отпущения...

Боголь. Ради Бога, только не так близко принимай к сердцу всю эту лабуду...Пока никто нас ни в чем не обвиняет (Разворачивает коляску и отвозит жену к стоящей под вишней кровати. Садится на ее край и, вытащив из кармана блокнот, начинает писать).

На сцене появляется мальчик в очень красивом костюмчике, с бабочкой. Он курчавый, черноголовый, с ангельским лицом. Подбегает к роялю и садится за клавиши. Слышится музыка – например, "Маленькая симфония" Моцарта. И впредь будет звучать музыка... на усмотрение режиссера.

Борис Наумович. (В сторону застывшего столбом пожарника) Под такой аккомпанемент ваше дальнейшее здесь присутствие неуместно. Или снимите с себя это обмундирование (закуривает), или смените географическую точку...

Пожарник. (Садится на землю, по-мусульмански скрещивает ноги и начинает молиться). О, как я устал от дураков!

Игрунов. (Скептически) Несчастная тень осла. Я бы всех лицемеров сделал пожарниками.

Людмила. Вы вообще, Роман Иванович, словно упали с Луны. Если вам верить, то все, что нас окружает, или лицемерно, или цинично, или пошло. А вы-то сами, ничего кроме как пачкать краской древесно-стружечный картон, ничего больше не умеете...

Игрунов. Я догадываюсь, за что ты, Люся, на меня такое возводишь...Я независимый, живу своими мозгами, чего не скажешь о некоторых других...Запомни, пшеничная женщина: из всех страстей зависть самая отвратительная. Под знаменем зависти шествуют ненависть, предательство и интриги...

Борис Наумович. (Снимает с ноги носок и начинает его выбивать о ствол березы, нюхает и снова надевает). Послушайте, что вытворяет ребенок, которому все мы не годимся в подметки. (Подносит палец к губам) Тсс! Это божественное проявление в образе человеческом (откидывается к сетке гамака, надвинув на глаза шляпу).

Боголь. Говорите, говорите, Борис Наумович, я в ваших речах слышу давно забытые слова моего любимого Драйдена, сказавшего: "Хорошо выраженная мысль звучит умно на всех языках..."

Борис Наумович. (Явно польщенный) Я предпочитаю, чтобы меня помнили по тем делам, которые я совершил для других, а не по тем делам, что другие совершили ради меня...

Игрунов. Сильно сказано, жаль только не вами, Борис Наумович...

Борис Наумович. А у нас со стариком Джефферсоном один взгляд на фундаментальные вещи. Я, как и он, больше всего ценю в людях добродетель и талант...

Боголь. (Озадаченно) Сонечка, а почему я этого не знаю?

Софья Петровна. Зато ты читал всего Канта...Расскажи им, что такое критика чистого разума...Или же, что такое антиномия...

Боголь. Перестань, ты же ставишь меня в неудобное положение.

Игрунов. Но согласитесь, иногда и в неудобном положении бывает очень даже приятно... Как ты, Люся, думаешь, можно ли в некоторых, крайне стесненных положениях ощущать неземное блаженство?

Людмила. Если бы я была вашей женой, откусила бы...Откусила бы ваш длинный язык...

Борис Наумович. В иных случаях язык бывает многофункционален...(обращается к Боголю) Это я к вашей реплике о неудобном положении.

Боголь. Язык? О, этот мясистый снаряд во рту, служащий для подкладки зубам пищи, для распознания вкуса ея... (Мечтательно) И для услаждения эрогенных зон...

Борис Наумович. И в том числе, с глубоким проникновением в алмазные пещеры... Конечно, язык наш кроме такого применения никому теперь здесь больше не нужен...

Софья Петровна. Экая завуалированная пошлятина! (с обидой) Василек, дай ваты, я заткну себе уши, чтобы не слушать эти скабрезные речи...

Боголь. (Срывает с березы два листочка и накладывает их на уши жены, продолжает писать). Всегда глупым не бывает никто, иногда – бывает каждый. Борис Наумович тоже иногда имеет право быть глупым в наших глазах.

Софья Петровна. Это не глупость, это жуткая пошлятина... Причем преднамеренная, не заслуживающая никакого снисхождения...(капризно) Как будто у языка нет другого предназначения – сотрясать, например, воздух (медленно обводит рукой пространство), обещать сделать всех людей равными...

Людмила. А ведь, казалось бы, все такие рафинированные интеллигенты...Правда, себя я к ним не причисляю, я, наверное, такая же неотесанная, как этот пожарник (смотрит на сидящего истуканом пожарника). И чего расселся? Вместо того, чтобы устанавливать причину возникновения возгорания, он тут устраивает хадж...

Борис Наумович. (С восхищением) Вот это да! От тебя, Люся, я ждал этого целую вечность! В твоих устах это не просто слово, это целая поэма. Трель жаворонка, крик совы в полнолуние, клекот удовлетворенной орлицы...

Софья Петровна. (Закатывая глаза, чуть не падая в обморок) Дайте, пожалуйста, кто-нибудь глоток вина! Весь воздух пропитан сексом! Нас покарал Бог, когда высек искру в одном из чертогов прелюбодейства.

Игрунов. Где вы, Софья Петровна, увидели здесь секс? Занудные разговоры о том, о сем... А вот и наш Светик пожаловала...

Справа, из-за кустов, на высоких каблуках и в мини-юбке появляется Светлана, жена Романа Ивановича Игрунова. Она красива и сама знает об этом. Борис Наумович пытается подняться с гамака, Людмила отрывается от приготовления обеда. Боголь поправляет на голове панамку и лишь Игрунов остается безучастным. Софья Петровна демонстративно отвернулась. Рояль снова заиграл пленительную мелодию. Пожарник, лежащий на сложенных под головой руках, поджал ноги к самому подбородку...

Игрунов. (Светлане) Явилась и не запылилась (закончил картину, снова любуется, потом начинает приседать, разводя руки в стороны).

Светлана. Я никогда не думала, что мне так просто удастся уломать чиновника. Сначала ни в какую не хотел со мной общаться на великом могучем...Я ему о наших проблемах, он мне – на своем лето-литовском с примесью индоевропейского...Айварс Попкинс, выдающаяся зануда, но (Светлана покрутила растопыренными пальцами перед своим лицом), что-то в нем есть такое...

Игрунов. И вы, конечно, прекрасно поняли друг друга без слов...

Светлана. (Кривляясь) Представь себе, поняли! И произошло это знаменательное событие за углом его офиса, в уютном кафе "Турайда"... Ах, какая там превосходная жареная лососина, какое "Кьянти", просто с ума можно сойти! А какой взгляд у этого Попкинса! Я думала, он там на месте и кончится...

Игрунов. Выражайся уж точнее – "кончится" это ведь не одно и то же, что "кончит"...

Боголь. По-моему, это явный перебор, Роман Иванович! Светлана делала наше общее дело, а вы о частностях...Как-то неэтично.

Игрунов. Я ее не уполномочивал вести переговоры ни с какими Пупкинсами...

Борис Наумович. А я уполномочивал и хочу знать (обращаясь к Светлане) результат ее челночной дипломатии.

Игрунов. Ну, допустим, и что же этот Пупкинс кроме эрекции еще продемонстрировал?

Софья Петровна, видимо, хотела что-то сказать, но Василий Савельевич закрыл ей ладонью рот.

Светлана. (Роется в сумочке и достает бумагу, медленно разворачивает) Вот это ре-ше-ние! (Поднимает победно руку) Решение Думы о предоставлении нам, погорельцам, вне очереди, квартир...Кстати, Ромик, господин Попкинс твой пейзаж обещал повесить в садовом домике, где он будет напоминать о плохой дренажной системе его земельных угодий.

Игрунов. (С негодованием) Черт возьми, как ты могла?! Мои полотна висят у премьер-министров, а одна картина была даже представлена на аукционе...

Софья Петровна. На аукционе общества слепых...Кому сейчас нужны ваши рисованные фотографии?

Боголь. Сонечка, прошу тебя, не переходи на личности...Хотелось бы знать, на каком этаже мне будет выделена квартира? У меня все же больная супруга...

Светлана. Об этом пока речь не шла. Это мы будем решать позже, в узком кругу. Может, Борис Наумович захочет тренировать свое сердце и займет квартиру на верхнем этаже...(кокетливо смотрит на Фраерзона).

Борис Наумович. Мне неплохо и в этом гамаке. На верхнем этаже лучше всего селиться художникам, оттуда панорама мира открывается во всей своей необъятной красоте...

Игрунов. Нет уж, пусть лучше Людмила лезет в горные выси, а я человек земной и мне категорически противопоказана высота. Страдаю фобией, я выше второго этажа еще никогда не поднимался.

Пожарник. (Не меняя позы) А мой рекорд высоты – Эмпайр стейт билдинг, 102-й этаж...

Борис Наумович. Небось, бредит...

Боголь. Скорее, во сне. Еще совсем мальчик, устал от безделья.

Пожарник. Я, к вашему сведению, был на практике в Соединенных Штатах Америки...и мне там очень понравились чернокожие девушки, которые строго соблюдают технику безопасности... Вопрос, который они там задают в первую же минуту знакомства – есть ли у вас, сэр, гондом? Вот что значит просвещенная западная цивилизация...

Игрунов. Вот вам, пожалуйста, этот сосунок уже побывал в Штатах, тогда как я, не последний на земле художник...

Людмила. Не отчаивайтесь, Роман Иванович, я тоже дальше этой улицы нигде больше не была... Обед готов, прошу коммуну присаживаться. Если пересол, не ругайте, я сегодня влюбилась...

Игрунов. Уж не в пожарника ли случайно?

Людмила. В магазин, который открылся возле вокзала. Там я насчитала 23 сорта колбасы и столько же консервированных овощей и разных приправ...Правда, любовь пока безответная, без денег никто не хочет любить...Издержки рыночных отношений – баш на баш...

Светлана. (Снимает туфли и подходит к гамаку. Поднимает с земли бутылку вина и смотрит на просвет) Как вы, Борис Наумович, успеваете все так молниеносно опустошать?

Борис Наумович. Бутылка не душа, ей это не страшно...

Все рассаживаются за столом и начинается шумный с репликами и смехом обед... Людмила с тарелкой в руках садится рядом с лежащим пожарником, приподнимает ему голову и начинает кормить с ложечки. Мальчик во фраке подходит к столу, берет пучок зелени и возвращается с ней к роялю. Звучит, бравурная музыка, например, "Марш юных физкультурников"... Боголь обслуживает Софью Петровну, он тоже с ложечки ее кормит...Рубин пытается подняться с гамака, но опять запутывается и чуть не падает. Сгущаются сумерки.

На небе, над самой высокой березой, висит луна. В ее свете тускло отражаются крыши палаток, на авансцене, в гамаке, полулежит Светлана, курит, а возле нее, в коляске, сидит Боголь.

Боголь. Ради Бога, Светик, не заставляй меня мучиться! Ну зачем ты так с этим... Пупкиным, это же меня унижает...А, кстати, куда вы потом с ним пошли?..

Светлана. Не Пупкиным, а Попкинсом, Айваром Попкинсом... Мы никуда с ним не пошли, просто он не мог выйти из-за стола...у него этот...как его, менталитет восстал колом...

Боголь. О, зеброид, до чего мы дожили! И что же было дальше? Впрочем, я не хочу ничего об этом знать (он закрывает ладонями уши, но тут же их отнимает)... Хотя, для познания жизни не грех и эту гадость послушать.

Светлана. Это тебе очень даже полезно, тем более, если ты хочешь переплюнуть в литературе Булгакова...

Боголь. Плевать мне на Булгакова, меня сейчас больше всего интересует Пупкинс, черт бы его побрал...

Светлана. Ты знаешь, что такое зиппер? Ну это такая застежка в одном месте мужского костюма. Даю наводку: она может быть металлической (морщится) тьфу, экая гадость, отдает медью...А бывает пластмассовая. Понимаешь?

Боголь. Что б у тебя язык завязался узлом!

Светлана. Не сердись, сам сказал, что хочешь познавать жизнь. Так вот, тогда у него была пластмассовая молния и ее заело в самый неподходящий момент... Я даже ноготь сломала (рассматривает палец)...

Боголь. (подняв к Луне голову, воет по-волчьи). Шлю-х-а-а-а...

Светлана. Тише, ты, разбудишь Софу! Свою придурошную инвалидку...

Боголь. Я дал ей лошадиную дозу снотворного, а вот твой Пикассо может проснуться.

Светлана. За него я спокойна, он спит и видит себя в Лувре. Вы с ним, между прочим, похожи, как две капли воды: оба во сне и наяву мните себя гениями...

Боголь. А ты все равно шлюха. Как ты могла? Зиппер! (хватается за голову) О, Господи, спаси мя грешного!

Светлана. Успокойся! Там такая длинная скатерть и никто ничего не заметил...А потом, когда у Попкинса произошел весьма бурный оргазм, я пошла в туалет и вымыла руки... Все было проще, чем ты себе это представляешь. (Наклоняется к Боголю, гладит его по щеке) Глупый мой папочка, ты же инженер человеческих душ, а таких простых вещей не понимаешь... Это же прекрасный способ интегрироваться в местную среду...

Боголь. (Сдерживая рвотные позывы) Ты режешь на куски мое последнее сердце! У нас с тобой за плечами столько лет любви...

Светлана. Не смеши, и скажи об этом своей Софочке. Если бы ты меня, хоть вот настолько любил (отмеряет на мизинце меру любви), не побежал бы возобновлять уже расторженный с ней брак. Ты же хотел на мне жениться или я что-то не то говорю?

Боголь. Ну, солнышко, ты ведь знаешь, я в той ситуации по другому поступить просто не мог. Я гуманист, и не в моих правилах бросать на произвол судьбы тяжело больного, беспомощного человека. Это было бы аморально... Все-таки я с ней прожил 20 лет...

Светлана. Ага, тяжело больного! Да она у тебя хлещет вино почище Бориса Наумовича.

Боголь. Но это исключительно из-за ее физических страданий... Утоляет нестерпимую боль в измученном теле...

Светлана. А я вот, утоляя душевные страдания, и во имя интеграции, сделала этому Попкинсу приятное...Ты из-за Софы сгубил лучшие мои годы. Мне было 20, а тебе, старому козлотуру, сколько было? Пятьдесят или сто пятьдесят? И что теперь ты от меня хочешь? Любви, преданности?

Боголь. Умираю, хочу любви и хочу преданности. Я, собственно, у тебя на игле и ты этим злоупотребляешь. Ты мой наркотик, я без тебя не могу, я весь в плотской зависимости...

Светлана. Во-во – в плотской! А я хочу, чтобы меня любили просто так. Как женщину, а не как очень удобный и безотказный сексуальный станок...(прихорашивается).

Боголь. Перестань, иди ко мне и расстегни мне этот... как его...зиппер...

Светлана. Жди, ты мне еще не купил обещанные итальянские лодочки...

Боголь. Я уже их выбрал в новом магазине, в который влюблена наша Людмила. Софа мне посоветовала черные, лаковые, с золотистыми бантиками...С первого же гонорара – лодочки твои...Иди, солнышко, ко мне, я поведаю тебе поэму любви и сагу чувственного восторга... Умоляю, слезь с этой чертовой авоськи и перебирайся ко мне...

Светлана. Боюсь, коляска нас двоих не выдержит...Учти, если ты не разведешься со своей Софой, это будет последний твой акт, я лучше буду встречаться с Попкинсом, у него по крайней мере есть деньги и нет жены...

Боголь. (Опять стонет) О, мой зеброид! Шлю-х-а-а-а... Пять самых лучших, самых зрелых лет своей жизни я потратил на эту...ничтожную куклу, на эту абсолютно аморальную бабенку, променял неповторимые часы своего творчества на свидания с этой...с этой безмозглой прости...простипомой...