Текст книги "Прощальный взгляд"

Автор книги: Александр Ольбик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Светлана. Пианиссимо, мой незабвенный! Это я потратила лучшие свои младые годы на такого бесперспективного писателя... Ты даже отобразить мой настоящий образ не мог в своей последней повести... Сделал из меня какую-то дешевую прости господи, у которой в голове вместо мозгов одна эротика...

Боголь. Да пойми ты простую вещь – это же собирательный образ. Не мог же я описывать тебя один к одному... Что бы подумали люди?..

Светлана. Не люди, а твоя любезная Софья Петровна...Я давно подозревала, что тебе от меня только и нужно это трах-тарарах. А я могу обойтись без этого, мне важно другое – душевность, чтобы ты, как вначале, боготворил меня, дул на меня, целовал мои ноги... и все остальные части тела...

Боголь. Только, пожалуйста, потише, проснется художник, черт знает, что может подумать... А насчет душевности, прости, ты порой себя так ведешь, что кажется в тебе не нежное женское сердце, а какой-то чугунный фаллос...

Светлана. (Вскакивает с гамака и отвешивает Боголю звонкую пощечину) Выбирайте выражения, товарищ инженер человеческих душ! А еще называется русский интеллигент!

Боголь. (Потирает щеку) Пожалуй, советский...нет, наверное, все же, просто русскоговорящий интеллигент...

Светлана. Полуинтеллигент, даже четвертинка...Еще раз такое повторится... как миленький, будешь сидеть на сухом пайке и облизываться, когда я буду с Попкинсом заниматься... анально-оральной любовью...

Боголь. Это же (задыхается в гневе) это же профанация любви! Впрочем, ты только для такой, с позволения сказать, любви и создана! Ты монстр в мини-юбке, терминатор, в котором бушуют вечные ураганы телесных влечений...(Пауза) Ладно, солнышко (примирительно), дай руку и сядь к дяде на колени. "Зиппер"! – (мечтательно) какое красивое слово...Надо будет посмотреть в словаре Ожегова, что бы оно значило...

Светлана. Тсс, сюда кто-то идет. (Светлана наклоняется и прячет лицо в коленях Боголя).

В рощице появляется Рубин. Он в трусах и майке, с полотенцем на шее.

Борис Наумович. Какая ночь, какая лунность (зевает)...Я как будто слышал здесь голос сирены или мне это приснилось?

Боголь. Приснилось, конечно. Сегодня даже лягушки не квакают, тишина просто оглушительная...

Борис Наумович. М-да... еще как будто берегу в душе утраченную юность... (смотрит на небо). А вы, Василий Савельевич, бодрствуете в диком одиночестве, перед лицом вечности и бездны пространства?

Боголь. А что вам не спится? Ведь у вас завтра, то бишь уже сегодня ответственный день, вы будете выступать на процессе...

Борис Наумович. На процессе века! Речь идет об убийце-маньяке, на счету которого не одна загубленная жизнь.

Боголь. И вы будете этого негодяя защищать?

Борис Наумович. А что же мне еще остается делать, если ни один адвокат за это дело не взялся? (подходит к коляске и замечает Светлану, однако вида не показывает). Адвокаты, как врачи, не могут отказать в помощи любому больному, даже если он болен СПИДом. Мой долг – облегчить участь падшего (многозначительно, с пафосом), несмотря на то, что жизнь поставила его на колени и ему ничего не остается другого, как только задыхаться в грехах и плотских домогательствах...

Боголь. Но ведь... Я полагаю, кто прощает преступника, становится его сообщником...

Борис Наумович. Не судите да не судимы будете...Пойду досматривать сон...будто я нашел мешок с деньгами и не знаю, что с ним делать – сдать в полицию или спрятать в мусорном контейнере (возвращается в свою палатку)...

Боголь. Да-аа, антиномия, философский вопрос...Нам бы его проблемы, верно, солнышко? (целует Светлану в макушку)...

Светлана. (Поднимается, одергивает юбку) От тебя невыносимо разит хозяйственным мылом...На первый же твой день рождения подарю тебе For men, будешь у меня источать ароматы не хуже Попкинса...

Боголь. О, зеброид, мне бы сейчас каплю цианистого калия или глоток углекислого газа... Осточертело быть влюбленным, ужасно тошнит (вскакивает с коляски и убегает в кусты)...

Светлана. Какой слабый этот мужской пол (смотрит на небо). Эх, луна, луна, и чего ты такая равнодушная?

Действие второе

Утро, на поляне Боголь, помогает делать физзарядку Софье Петровне, сидящей в коляске.

Боголь. Подняли сначала одну ручку, затем другую...потом обе вместе, вот так, не торопясь, потому что у нас жизнь длинная и счастливая...У других бывает еще хуже: изменяют, страдают, умирают...На Балканах война, в России – Жириновский... Ах, какое прекрасное утро, облака 1999 года, все разные, небо бирюзовое, а этот хрен Пикассо до сих пор дрыхнет...

Софья Петровна. Со своей красоткой женой...Мне больно, не тяни так сильно руку... Если бы я была такая же, как Светлана молодая и красивая, мы бы тоже с тобой еще нежились в постельке...

Боголь. Как же, нежились бы. (В сторону) Всю жизнь только об этом мечтал...

Софья Петровна. От тебя, Василек, сегодня пахнет какими-то странными запахами... Как будто я их уже где-то встречала... Ну-ка, наклонись, пожалуйста, ко мне поближе. (Принюхивается, закрыв глаза)... Ну, конечно, сандал с розовой водой и компонентами табака и лаванды... Это не мои духи, это очень дорогие... Где ты опять терся ?

Боголь. Эту дрянь источает моя рубашка, которую мы с тобой купили в секэнд хэнде за 20 сантимов...Ты как будто не знаешь, что все шмотки оттуда дьявольски воняют разной парфюмерией... Гнилой Запад, что с него взять...

Софья Петровна. Нет, погоди... Я, кажется, знаю, чьи это духи.

Боголь. И чьи же?

Софья Петровна. О, я слепая курица! Это же парфюм Светки! Никто из наших не может себе позволить таких дорогих духов.

Боголь. Боюсь, ты не совсем права...Здесь такая благоуханная роза ветров (обводит взглядом пространство, прилегающее к палаточному городку). Бывают же на земле места, где царят необъяснимо прекрасные цвета и ароматы... Радуга, нектар, амброзия...Ты слышишь, милая, какая тут необыкновенная субстанция?

Софья Петровна. (Задумчиво) Неужели я так крепко спала?..

Боголь. Свежий воздух, весна, умиротворение. Это тебе идет на пользу. Подними ручку, вот так, теперь вторую... Пошевели пальчиками...Умничка, в движении жизнь...

Появляется Роман Иванович. В руках у него несколько связанных картин. Весь его вид говорит о неудаче. Плечи опущены, на лице гримаса отвращения.

Боголь. А я думал, что вы еще спите, а вы оказывается, ранняя пташка...Ну и как вояж в Ригу?

Игрунов. В вопросах стиля плыви по течению, в вопросах принципа стой твердо, как скала.

Софья Петровна. Это, разумеется, всего лишь плагиат, я за вами раньше такого глубокомыслия не замечала. Тем более, в первой половине дня.

Боголь. Только рука друга может вырвать шипы из сердца...В живописи явный переизбыток. Как, впрочем, и в литературе – все полки заняты, кругом словесный хлам и духовные миазмы...

Игрунов. Да, человечество понемногу сходит с ума. Миром повелевает "черный квадрат", в котором кто-то увидел божественное явление, шедевр мирового искусства...Жалкая мистификация! Авангардизм, модернизм – опиум для снобов. Тьфу! Кривые рожи Пикассо почему-то предпочтительнее настоящего искусства... Эх, черт возьми, как я понимаю Ван Гога, тут не то что ухо, тут можно покуситься на самое святое, что есть у мужчины... (бросает картины на землю).

Боголь. А вот этого не следует делать (подходит к рамам и начинает их распаковывать. Расставляет картины лицом к зрителям). Вы только не умаляйте своего таланта. Я уверен, был бы сейчас здесь Левитан, он бы разрыдался от восторга. Такой тонкой и божественно вдохновенной кисти, как у вас, давно в искусстве не было. И долго еще не будет...

Игрунов. К сожалению, оценщики думают по-другому.

Боголь. Тоже мне авторитеты! Все они выходцы из баров и из-за прилавков – официанты, швейцары, шеф-повара... Раньше они занимались недоливами и недовлажениями, промышляли поборами... А сейчас вся эта шушера заимела свои художественные салоны, эстрадные площадки, издательства. Знаешь, кем раньше был мой издатель? Он работал кладовщиком на мебельной фабрике, и когда мы с ним заговорили на литературную тему... Догадайся, кто, по его мнению, написал "Анну Каренину"?

Игрунов. (Жмет плечами) Мне сейчас это как-то все равно...

Боголь. Понимаю.

Софья Петровна. Василек, мне скучно. Отвези меня в лес, там сейчас полно фитонцидов...

Боголь. Там сейчас полно клещей, а денег у нас с тобой на прививку нет.

Из-за деревьев появляется Людмила с двумя большими корзинками в руках. Она ставит их на землю и вытирает лицо платком.

Людмила. Несчастная женская доля – есть провиант, нет дров, есть дрова, нет провианта... Сейчас есть провиант, есть дрова с таганком, так нет желания на этих лоботрясов работать. Роман Иванович, сходите за водой, я и так все руки оттянула...

Софья Петровна. У художника стресс. Его картины забраковали.

Игрунов. Не забраковали, а недооценили. Это две большие разницы.

Людмила. Как хотите это называйте, но учтите, через три дня мне перестанут отпускать в магазине в кредит...

Боголь. Людочка, не будь настолько меркантильной, в конце концов, не хлебом единым жив человек.

Людмила. Конечно, не хлебом единым, надо еще мясца, зелени, приправы... А вот сегодня вы будете есть без аджики, черемши и чесночного соуса. Кетчупа и того осталось на донышке...

Боголь. Ничего страшного, даст Бог, Борис Наумович принесет что-нибудь в клювике... А там, смотришь, и я получу какой-нибудь гонорар...

Людмила. Скорее гонорею получите, чем свой гонорар. Сейчас никто ничего не читает и не покупает, сейчас все только умничают и говорят, говорят, говорят...Тьфу, бестолковая какая-то жизнь. (Берет ведра и идет за водой).

Игрунов. (Строго) Людмила, оставь ведра в покое, я сейчас сбегаю за водой... Мне надо двигаться, чтобы на почве нервотрепки не случился тромб...(устремляется вслед за Людмилой).

Софья Петровна. Какой ужас кругом! И почему мы с тобой не уехали в Израиль?

Боголь. Борис Наумович и тот не рискнул туда отправиться. Там вечно идет война, там зной круглосуточный и мне там было бы... (Пауза) Было бы очень скучно...

Софья Петровна. А тут весело?

Боголь. Ну, как тебе сказать, временами не скучно... Вот опубликую роман, съездим в Париж, я тебе покажу бульвар Капуцинов и кафе, в котором Хемингуэй написал свой первый рассказ...

Софья Петровна. Я это слышу уже сто лет. Скорее Борис Наумович станет Плевакой, чем ты Хемингуэем.

Боголь. Еще не вечер, дорогая, нужда иногда заставляет человека творить чудеса. Во мне уже бродит другая тема, семя брошено и надо ждать всходов. Попомни мои слова, Софочка, мы с тобой еще покуролесим не только по Парижу, но и по Америке. Съездим в Голливуд, куда непременно отошлю свой сценарий, и, возможно, будем даже присутствовать на съемках фильма, а там, кто знает, может, и на Оскара сподобимся.

Софья Петровна. Тебе случайно не знаком один деятель по фамилии Манилов?

Боголь. Ради Бога, перестань говорить банальщину, ты мне напоминаешь мою редакторшу: у той тоже – что ни слово, то махровая банальщина... Ей видишь ли не нравится соцреализм, который, по ее мнению, буквально выпирает из каждой строки моих произведений. Да, я не Пруст и не Джойс, чем, собственно, и горжусь, и пишу в традиционной манере, в какой писали Лев Николаевич и Антон Павлович...Их все читают и зачитываются до сих пор, а того же Джойса надо постигать с дюжиной армейских дешифровщиков да и то не выяснишь, что же, в конце концов, он хотел сказать...

Софья Петровна. А, может, он ничего не хотел сказать, полагая, что литература – это не инструкция по вылавливанию блох у домашних животных...

Боголь. Была ты корректоршей ею и осталась.

Софья Петровна. А ты жалкий графоман...

Боголь. А ты, а ты...(нервно закуривает) Когда-то ты восхищалась моим стилем и говорила, что он напоминает стиль Маркеса...

Софья Петровна. Чего только влюбленная корректорша не наговорит. Я была слепа да и ты тогда писал по-другому – свежо, легко, а главное прочувствованно. Ты был искренен и твои герои ходили не на ходулях, а на своих ногах, они были динамичны, умны и весомы... А сейчас – отзвуки прошлого...

Боголь. (Зажимает ладонями уши). Я не желаю эту абракадабру слушать. В тебе говорит болезненное самолюбие, ты озлобилась на весь мир и это нехорошо.

Софья Петровна. А хорошо ночью уходить от жены к другой и притом чужой женщине? Ты думаешь я этой ночью спала...Просто ты укатил на моей коляске и я не могла вас со Светкой разоблачить (плачет). Твое счастье, что у меня нарушен опорно-двигательный аппарат...

Появившейся из кустов Рубин.

Борис Наумович. Что за шум, а драки нет? Если хотите, можете меня поздравить с премьерой в окружном суде.

Боголь. Поздравляем.

Софья Павловна. От души поздравляем.

Борис Наумович. Впрочем, пока особенно не с чем.

Боголь. Как это не с чем?

Борис Наумович. Прения сторон еще впереди и я к этому времени напишу прекрасную защитительную речь. Она должна стать не хуже речи Руденко на Нюрнбергском процессе...Но пока у меня перекос...

Боголь.(Иронично) Слева направо или справа налево?

Борис Наумович. Когда моего подзащитного, кстати, отпетого маньяка, о чем я вам уже говорил, обвинитель спросил – зачем, мол, ты, парень, перед тем как насиловать свои жертвы, снимал с них колготки, то я... Представляете, я, его защитник, вместо того, чтобы опротестовать этот вопрос, так глупо ляпнул: "Да для того он их снимал, что у него такое хобби, снимать колготки, трахать свои жертвы, чтобы потом эти самые колготки им на шею..."

Софья Петровна. У вас, наверное, произошло внезапное помешательство. Такое в психиатрии бывает – словно короткое замыкание в мозгах...Я где-то читала, как одна любовница, в тот самый момент, когда плейбой был на ней, откусила ему нос...Мгновенное помутнение и дело сделано...

Борис Наумович. Хорошо, что только нос...

Боголь. (Удивленно открыв рот, уставился на жену). Вот это сюжет! Где ж ты, Софочка, раньше-то была, это же...это же из области глубокого психоанализа. Литературное произведение с таким ходом может потянуть на Нобеля. Так что же, Борис Наумович, у вас было дальше? Выходит, опростоволосились...

Борис Наумович. Да уж, дальше некуда. Когда председатель суда услышал мою блистательную реплику, он едва не упал с кресла. Злую шутку со мной сыграл...рефлекс розыскника. Я же, как вы уже, наверное, знаете, до недавнего времени...пока нас (подчеркнуто, растягивая) ино-го-во-ря-щих не поперли из славных рядов полиции, был на оперативной работе. Я таких субчиков (сжав кулаки), как мой подзащитный, пачками сажал на нары и они у меня пикнуть не смели...

Софья Петровна. (С деланным восхищением) Какой же вы лихой мент, Борис Наумович! С вашими способностями только в Интерполе работать...

Боголь. Да при чем тут Интерпол?! Такая, с позволения сказать, защита, сделает вам печальную славу и все ваши надежды на гонорар могут растаять, как летошний снег...

Борис Наумович. Понимаю, но, к сожалению, мой подзащитный напоминает мне эсэсовца из концлагеря Дахау...И вот эту прыщавую уголовную харю я должен выводить из-под суда, бороться за его жалкую жизнь...Хотя понимаю, деньги не пахнут и чтобы быть "золотым адвокатом", необходимо раз и навсегда...конечно, раз и навсегда откреститься от совести и позабыть об элементарной порядочности. (Пауза). Но я постараюсь. Я, честное слово, возьму себя в руки...

Слышится звук сирены, шум автомобильного движка. Из-за деревьев показывается фургон, из которого выходят люди и начинают разматывать кабель и устанавливать круглую телевизионную антенну-тарелку. Из кабины машины соскакивает неподражаемая, на шпильках и в мини-юбке Светлана, к ней спешит лейтенант и целует руку...Женщина подходит к своим соседям.

Светлана. Господа оккупанты, можете расслабиться, у нас теперь будет свое кабельное телевидение Но это не предел, за мной еще интернет, мировая паутина, куда мы обязательно прорвемся! И напомним миру о заброшенном племени... (машет рукой лейтенанту) Гунар, я сейчас...

Боголь. (Надвигая панамку на глаза) О, господи, неужели опять зиппер? Интернет, подумать только...

Светлана. (Заливаясь смехом) Чем, собственно, вы, Василий Савельевич, недовольны? У нас теперь есть телевидение, будем смотреть ночную эротику и все сериалы. Софья Петровна, как вы думаете, чем закончится 237 серия "Эйфории"?

Софья Петровна. На мой взгляд, полным конфузом. Жена главного героя (явно намекая на себя) в один прекрасный момент прибьет свою соперницу тефлоновой сковородой или задушит ее собственными колготками (выразительно смотрит на Фраерзона).

Боголь. Только телевидения нам тут и не хватало! Как будто у нас мало своих проблем, теперь будем решать чужие.

Борис Наумович. По крайней мере, увидите меня на суде. И скоро большой футбол.

Светлана. А я так старалась, думала скажете спасибо. Неблагодарные люди.

Боголь. Лично я счастлив. Я так счастлив, что не могу это передать простыми словами. (Обращаясь к жене) Софочка, ты случайно не помнишь, где у нас словарь Ожегова? Ах да, я совсем забыл, он ведь сгорел, обуглился...

Софья Петровна. А какое слово ты хочешь посмотреть?

Боголь. На букву "з"...Зи...(спохватывается) Хочу узнать, что обозначает слово "зипун"...

Софья Петровна. Какая-то одежда, что-то старорусское. В общем лапсердак ...

Борис Наумович. Лапсердак прошу не трогать. А вот идут Людмила с художником. Роман Иванович все знает, он у нас шибко эрудированный...(К Игрунову) Ответьте, Пикассо, что такое зипун?

Игрунов. (Трет себе лоб) Дайте вспомнить... Зипун – это, кажется, русский кафтан, шабур, чапан, сермяга, заям...В художественном училище я таких зипунов нарисовал углем и акварелью столько, что иногда они мне снятся... Светлана, что это за десант? На кой черт нам сдалось это кабельное телевидение, если все наши телевизоры сгорели?

Светлана. Я прорываю информационную блокаду и вместо того, чтобы родной муж за это поощрил, он еще ругается...

Боголь. Телевизоры мы найдем на свалке, только, чур, корейского производства не брать, у них не та развертка.

Борис Наумович. И индонезийские ни-ни, слишком блеклые цвета...

Людмила. Конечно, исключительно японские и обязательно фирмы "Самсунг"...Черти полосатые, заелись! Практически живем в пещере, кругом родовой строй, а они спорят, какие им подать телевизоры. А не хотите сегодня похлебать супчика из свежей крапивы?

Софья Петровна. (Оживленно) Крапива омолаживает, лично я не против...

Светлана. А кто-то обещал нас сегодня побаловать гонораром (смотрит на Фраерзона).

Игрунов. У нас сегодня с Борисом Наумовичем облом. Хотя мы с ним шли по разным дорожкам, а упали в одну лужу...

Борис Наумович. Я ни о чем не жалею, если бы та ситуация в суде повторилась, я сказал бы то же самое, ибо только вовремя сказанное слово оправдывает наше существование на земле...

Софья Петровна. Наше жалкое существование, Борис Наумович. Все мы уже целый месяц не умывались горячей водой. От меня, наверное, пахнет богадельней, я забыла как выглядит унитаз...

Игрунов. Фиаско – естественное состояние животного, зовущегося человеком. (Смотрит на свои картины). Вот из-за этих цветных прямоугольников у меня на сердце сегодня образовался внеочередной рубец. Выпить бы чего-нибудь... (вопросительно смотрит на Фраерзона). Как, Борис Наумович, насчет вполне алкогольного пива или бутылочки портвеша?

Борис Наумович. (Озабоченно, но с готовностью) Этот вопрос адресуйте Людмиле, только она может нам помочь с очередным траншем. Как, Люсь, у тебя по-прежнему горячая любовь к новому магазину?

Боголь. Боюсь, нам скоро там объявят дефолт...

Людмила. У Светы в этом магазине железный блат, так что обращайтесь к ней...

Боголь. О, зеброид, небось опять этот...зи...зипун, черт бы его побрал!

Светлана. (Качаясь в гамаке, с одной ноги скинут туфель). Я вас сегодня угощаю. Посидим в кафе "Изумруд", заодно прогуляемся по берегу моря...

Игрунов. Интересно, в честь чего нам такие радости?

Светлана. В честь магнитной бури и третьего типа погоды.

Борис Наумович. (Напевает) И он магнитной просит бури, как будто в буре есть покой...

Светлана. Идите, а я вас догоню. Роман, возьми деньги (она достает из сумочки кошелек и передает Роману Ивановичу).

Царит легкий переполох. Все собираются идти. Коляску с Софьей Петровной толкает Людмила. К Светлане, продолжающей лежать в гамаке, подходит Боголь.

Боголь. (Видимо, хочет что-то сказать, но у него от волнения заняло дух). Как ты можешь?! Как ты можешь так бессердечно со мной поступать? Все это (он явно имеет в виду телевизионную аппаратуру) небось по той же... зипперной цене?

Светлана. (Невозмутимо) Успокойся, папочка, сервис и интеграция стоят того...Я не могу позволить, чтобы мои соседи, с которыми я выросла и которых безумно люблю, жили подобно неандертальцам или синантропам... Вам сюда еще пару мамонтов и трут – чистое племя первобытных людей.

Боголь. (Взвинчено) Но это же явно небескорыстно! За это же надо платить. А чем, я тебя спрашиваю ты можешь заплатить вот этому оболтусу в униформе, который сидит на подножке фургона? И чего он, собственно, ждет?

Светлана. Того же, что и ты и чего ждут все мужланы, у которых вместо мозгов в активном режиме функционируют одни только половые железы...Любви и ласки он ждет... Словом, им движет основной инстинкт, как, впрочем, и тобой...

Подкатывает коляска с Софьей Петровной.

Людмила. Ну, мы с Софочкой поехали в сторону моря, а вы нас догоняйте...

Софья Петровна. Василек, у тебя, наверное, давление поднялось, ты весь красный...

Светлана. Это у него творческий экстаз бурлит в крови.

Игрунов. (Кричит от палатки) Светик, где мои плавки?

Светлана. В шкафу, который сгорел месяц назад вместе с домом. (Боголю) А вы, Василий Савельевич, тоже будете купаться или у вас проблемы с простатитом?

Боголь. Как тебе не стыдно! Ты же знаешь, что у меня кроме инфаркта ничего больше нет... (уходит).

На сцене остается одна Светлана. Какое-то время она лежит в гамаке. Затем вскакивает и подходит к фургону, на подножке которого сидит молодой лейтенант. Он распахивает дверь фургона и галантно помогает Светлане подняться по ступенькам. Дверь закрывается и через какие-то мгновения фургон начинает приходить в движение. Он раскачивается, подпрыгивает и все это происходит в нарастающем темпе. Наконец, рессоры его не выдерживают и фургон начинает оседать, звучно лопаются шины, отваливается дверь, затем отпадает один борт, другой, раздается резкий звук сигнализации, которая с завыванием и переливами продолжала гудеть, а на ее фоне звучит музыка, которую исполняет мальчик-пианист... Из почти что развалившегося фургона выпархивает Светлана, на ходу одергивая юбку, которая у нее задрана почти до самой груди... Она спешит, с ноги слетает туфель, она спотыкается...Следом за ней, на корячках, выползает лейтенант. Он без френча, с болтающимися подтяжками...

Светлана. (В сердцах) Сумасшедший какой-то абориген, словно впервые увидел женщину. И это называется пригласить на чашечку кофе с коньяком! Думает, что из-за какой-то теле-тарелки он может заниматься бесплатным сексом. (Передразнивает) Es tevi milu, es tevi milu (по-латышски – я тебя люблю). Тоже мне любитель-халявщик... Впрочем, секс вне политики и вне национальных предрассудков...Ох, опаздываю, опять Василий Савельевич будет дуть губы (приводит себя в порядок, подкрашивает губы, убегает).

Вечереет, на небе появляется луна, туман. Фургона не видно. Где-то поблизости раздаются голоса. Слышится песня, в два голоса – женского и мужского...Справа появляются Светлана и Рубин. Идут в обнимку, у Рубина на в руках бутылка вина, которую он передает Светлане, та пьет из горлышка. Поют что-то типа "Первый тайм мы уже отыграли..."

Борис Наумович. Черт возьми, я такого вечера не помню с самой юности. Эх, юность, юность! Как бы хотелось пройти ее второй урок.

Светлана. Хотите быть второгодником? А мне хорошо сейчас, в юности у меня вся физиономия была в прыщах и мальчишки звали меня сифонщицей.

Борис Наумович. Авитаминоз...

Светлана. Отнюдь, просто то было раннее половое созревание. Мне все время хотелось...

Борис Наумович. Ну это в наше время не проблема...

Светлана. Я бы не сказала, что так было всегда. Ведь я училась в простой советской школе, когда еще не было ни видиков, ни порнофильмов, до всего приходилось доходить методом тыка...

Борис Наумович. И кому принадлежит честь (с ударением) первого тыка? Какому-нибудь тоже прыщавому однокашнику на пикнике, на опушке леса или в туристической палатке...Как например, сегодня... после чего Софья Петровна едва не свалилась с коляской в море...

Светлана. У нее отказали тормоза. Она сама не живет и другим не дает. Подумаешь, мы немного с Василием Савельевичем уединились, а ей почудилось, что мы в кустах чуть ли не сексом занимаемся. Если хотите знать, у Василия Савельевича на полшестого...Видимо, недавно он перенес какой-то моральный удар...Надеюсь, его последствия скоро пройдут...

Слышатся плачь и стоны Софьи Петровны, причитания Людмилы. Появляется коляска, которую толкают Людмила и Роман Иванович, позади плетется пьяненький Боголь...

Софья Петровна. (Всхлипывая) Двадцать лет коту под хвост...Он же даже не знает как правильно пишется слово "литература" – "лЕтература" или "лИтература"... Слесарь-электрик третьего разряда... Только благодаря моей настойчивости, с грехом пополам, закончил литинститут...Я была первым его редактором, а он хоть бы раз упомянул меня на последней обложке, маленькими буковками...Сколько я за него перепечатывала...О, наверное, тысячи страниц на ломаной старой машинке "Москва", которую он купил на первый свой гонорар...У меня из-за этого развился артроз конечностей... Смотри, Людочка, пальцы до сих пор не сгибаются... И за все такая черная неблагодарность...

Людмила. Успокойтесь, Софочка, мужики все одинаковы и все, как один, кобели. Мой тоже когда-то закончил институт, защитился и убежал к белобрысой пигалице, которая работала курьером в деканате...Потом, конечно, она ему наставила рога с его же ассистентом, причем прямо в аудитории, на столе, не снимая трусиков...

Софья Петровна. У нас другое, у нас была духовная близость, но сегодняшняя его выходка меня потрясла до глубины души...Я чуть не утонула. Я сама не знала, что делаю...Я не могла коляску остановить, тормоза не работают (всхлипывает).

Игрунов. Прошу прощения, может, это не мое дело, но иногда мужчине, тем более творческому человеку, просто необходимо разгрузиться. Свобода превыше всего! Нет, я отнюдь не оправдываю Светлану, но как художник знаю: все дело в разнообразии, контрастности и новизне. Ничего другого человечество пока не придумало.

Боголь. Браво, Пикассо! Попадание в самую точку...

Софья Петровна. Видишь, Люся, эти субъекты спелись... Я очень хочу в туалет, у меня в животе от угощений Светланы начинается настоящий цунами...Не удивлюсь, если в еду был подсыпан крысид, чтобы я быстрее умерла им на радость...

Борис Наумович. Шашлык, по-моему, сделан из бродячих кошек, а вино из мочи Тарзана... Но дареному коню в зубы не глядят (зевает)... Как бы хотелось сейчас растянуться на своем диване, а не лежать на этой дырявой кошелке (направляется к гамаку)...

Софья Петровна. (Боголю) Пожалуйста, помоги мне встать... Василек, мне нужно на горшок.

Боголь. Сейчас...У нас кончился шампунь, но я помою "утку" в ручье, который так бесподобно изображен на картинах Романа Ивановича (трусит в сторону палатки).

Софья Петровна. У нас жизнь кончилась. Я хочу кофе и хоть малюсенькое пирожное...У меня износился лифчик, и я не могу своему мужу на день рождения подарить словарь Ожегова (плачет). Я хочу назад, в развитой социализм. Я хочу советскую пенсию и в санаторий в Цхалтубо, где почти бесплатно лечили артрозы (плачет навзрыд)... В конце концов, я хочу на свою этническую родину...

Борис Наумович. И напрасно, там во всю бесчинствуют олигархи ...

Софья Петровна. Я люблю олигархов, я хочу к ним...

Борис Наумович. Там не выплачивают пенсии и...

Софья Петровна. Я перейду на подножный корм. Я даже готова лечь под громилу Ельцина...только он со мной, уродиной, не захочет...

Борис Наумович. А как насчет ГУЛАГА или 37-го года?

Софья Петровна. Это было давно и неправда, зато здесь 1999-й, который я не переживу...

Борис Наумович. (Разводит руками) Ну, если мы будем про прошлое говорить, что это было давно и неправда, то пришедшие нам на смену поколения так же скажут про наше время...Вы этого хотите?

Софья Петровна. Я хочу вытащить зуб, который у меня болит с прошлого года (плачет)....

Людмила. Софочка, ради Бога, не нервничайте! Все уладится, скоро устроюсь на работу и с первой же получки куплю вам нижнее белье и все, что положено – простыни и пододеяльник...

Софья Петровна. У вас нет аплицибы*, кто вас без нее возьмет на работу?

Людмила. Аплицибу я куплю на толкучке. Это пустая формальность и мы ее обойдем. (Людмила коляску с Софьей Петровной увозит в сторону палаток).

Игрунов. Мы все сейчас попали в теневую полосу. В некотором роде, небеса от нас отвернулись, и я, право, не вижу другой возможности для спасения, кроме творчества...Жаль, уже темнеет, а так бы я сейчас с удовольствием сел за мольберт...Впрочем, Куинджи и ночью работал и создавал шедевры. Каковы у него эффекты освещения, звучность колорита, с ума можно сойти...

Борис Наумович. (Зевает) А я бы сейчас с удовольствием чего-нибудь перекусил... Раньше, в том самом развитом социализме, о котором только что говорила Софья Петровна, я вечерами сидел на кухоньке и время от времени заглядывал в холодильник...Сидел, попивал пивко, тонкими-тонкими ломтиками нарезал дефицитной сырокопченой колбаски, укладывал ее на хлеб с маслом, брал луковицу и еще более тонкими кружочками разрезал ее и сверху... на колбаску. Но этого мало: на лучок, я трусил красного молотого перчика и немного соли...А пиво я пил исключительно из керамической кружки, по ободку которой тоже посыпал солью... Одновременно с этим я включал радиоприемник "ВЭФ-12" и настраивался на волну вражеских радиоголосов... Думал, что они умнее меня и хотят сделать меня свободным...Потом я выходил на балкон и выкуривал подряд две сигареты – дымил и смотрел на огни города...Затем я звонил по одному номеру, вел совершенно бесплатный треп с весьма приятной особой, у которой голос уже был сонный, но участливый и дружеский...Я знал, что назавтра я попью кофе, почищу зубы зубной пастой, побреюсь и отправлюсь на троллейбус, который, невзирая ни на что, довезет меня до ОВД, где у меня было столько разных уголовных дел...Но я ждал этого и радовался, что я такой незаменимый человек...(Пауза) Сейчас мне даже не верится, что совсем недавно заядлые уркаганы величали меня Гражданином. О, великое слово! Мы так легкомысленно тогда к этому относились...