Текст книги "Почка для Президента"

Автор книги: Александр Ольбик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Охранник насупился, нервно закурил.

– С кем он сегодня там был? – однако Таллер запоздало осознал, насколько очевидным может быть ответа Лещука. – Хорошо, не отвечай...Кто завтра у него на очереди?

– Все пойдет по новому кругу. И скорее всего он поедет с Зоей Кудрявцевой, продавщицей из первой секции. Все девахи у него, словно на подбор и все замужем.

– Дешевки! – Таллер на глазах смурнел. Открытая рана зажглась ядовитой ревностью. – Скажи, что в этом жлобе особенного?

Лещук пожал плечами.

– А хрен его знает...Может, он бабам нравится за то, за что не должен знать никто? Это, конечно, сказал не я, так думает Вилли Токарев. – Этот завмаг смазлив, имеет приличный рост, под метр восемьдесят, а главное, владеет своим подходом. Он из банды Бобыля, "золотодобытчика" из Лыткарино. У Бобыля в Москве несколько своих магазинов, но живет не за счет торговли, а исключительно за счет крупного рэкета и спекуляции золотом.

– Сидел?

– Не знаю, но судя по замашкам – да и не раз. Узнать это не проблема, только зачем?

– Ты прав, незачем. У тебя далеко спрятана взрывчатка?

– Смотря какая...

– Ну не атомная же бомба. Обыкновенный тротил или гексоген. Мне надо граммов двести.

– С этим вообще нет проблем, но я бы вам посоветовал использовать пластик под названием "фтонг". Это сейчас в Москве самая авангардная взрывчатка. Почти не оставляет следов и действует, как скребок грейдера.

– Я тебе дам знать, когда мне это добро понадобиться...Еще закажем коньячку?

– Пожалуй, на сегодня хватит.

– А я еще немного выпью и поедем.

– Ваше дело, лично я привык работать на трезвую голову.

У дверей снова зашумело. В окружении многочисленной охраны ретировался Бурилов. Зычным голосом он кому-то вычитывал: "Это не телятина, это детские трупики! Я вам устрою такую нижегородскую ярмарку, что останетесь без штанов..."

– Не угодили его величеству, – равнодушно бросил Таллер. – Возможно, взрывчатка мне понадобится уже завтра...Впрочем, как по твоему графику получается? Когда теперь завмаг с моей пиздорванкой поедет развлекаться?

– Если ничего с ним не случится...скорее всего, в четверг...

– Вот к этому дню и будь готов. У нас плохие дела с протезами. Брод не ловит мышей, хотя я его проблемы понимаю. Не исключено, что из Риги нагрянут выбивалы, поэтому, Паша, будь повнимательнее. Кстати, где живет мой лавочник?

– Я уже вам говорил... На даче, в Ховрино, рядом с парком "Дружба". Белый особняк с железным забором и чугунными воротами. Дом на отшибе...

– В Ховрино у меня когда-то была подружка, мы с ней ходили на каток в этот парк.

– Сейчас там все по-другому, – охранник положил на стол салфетку. Двигаем?

– Пошли.

Через полчаса Таллер был в Кропоткинском переулке. Ни он, ни охранники не заметили, как минутой позже, у кафе "Ностальгия", находящегося напротив фирмы "Оптимал", припарковался заляпанный грязью джип. В машине находилось четверо молодых мужчин, не считая водителя. Один из них, вытащив из кармана фотографии, прокомментировал: "Все сходится: забор, ворота с птицей, дорожки и само здание..." "И рожа тоже один к одному, – сказал другой голос. Сейчас поедем в гостиницу, подождем звонка от Фоккера...Кто из вас оформлял заказ? Ты, Боб? "Нет, в "Золотой колос" ездил Динамит, но он уже, наверное, ужрался и спит в каком-нибудь номере...

– Тогда поехали, нам тут больше делать нечего, – сказал тот, который сидел рядом с водителем. Джип медленно двинулся в сторону Остоженки, оставляя после себя быстро тающее сизое облачко...

Ночная вылазка

Однажды, около двух часов ночи, Карташова с Одинцом подняли с постели. Позвонил Николай и велел срочно, как он выразился, фуговать к ночному бару "Вольный ветер". Одинец, надевая второпях джинсы, никак не мог сразу попасть ногой в штанину и потому сопел и матюгался. Они поздно легли спать – играли в нарды и выпили много пива.

– Сколько времени? – спросил Одинец, когда с одеванием было покончено.

Карташов, на ходу закуривая, взглянул на часы: на них было двадцать минут третьего. Лифт не работал и они бегом устремились вниз, однако передвигались без шума, словно бестелесные духи.

Вкрадчиво хлопнули дверцы машины и через несколько мгновений на том месте, где стояла "девятка" Одинца, обозначилось парное облачко выхлопа.

Обогнув без происшествий центр города, они вскоре оказались на месте.

Кафе светилось и играло всеми цветами современной рекламы. Остановились с тыльной стороны кафе, в метрах пятидесяти, за увядшими кустами сирени. Выйдя из машины, они увидели черный ход, освещенный не очень ярким фонарем, и низкое неширокое крыльцо. Справа белел бок санитарной машины. К ним подошел Николай и негромко ввел в курс дела.

– У нас в запасе буквально считанные минуты, – сказал он. – Судя по стрельбе, здесь идет нешуточная разборка, – и словно в подтверждение его слов, со стороны кафе послышались выстрелы.

– Пуляют из ПМ, – предположил Одинец.

– Здесь идет в ход и кое-что посолиднее, – Николай поднял указательный палец, словно призывая к вниманию. Он отошел к машине и что-то сказал водителю. Из "рафика" вышли люди в белых халатах со свернутыми в рулон носилками. – Подойдите сюда, – позвал Николай Одинца с Карташовым...

Однако не успели они сделать пару шагов, как из дверей с криками и стонами выкатился клубок из человеческих тел. На ступенях крыльца он стал распадаться. Некто, словно споткнувшись, скатился вниз и остался лежать на земле. Двое других вскочили и побежали в разные стороны. Но тот, который лежал у крыльца, поднял руку и несколько раз выстрелил по одному из убегающих.

– Этого стрелка надо брать, – сказал Николай и шагнул в сторону крыльца. Его тень, видимо, не осталась незамеченной стрелявшим, и тот, переместив руку с оружием в сторону приближающегося Николая, дважды выстрелил. Пуля прошла в нескольких сантиметрах от виска и он, полагая, что выстрелы еще повторяться, резко нагнулся и побежал к кафе.

Николай в два прыжка достал стрелявшего человека и рывком придавил его к земле.

– Лежать, сука! Сопротивление органам правопорядка будет расцениваться, как покушение на убийство...

К Николаю подошел Одинец и помог обезоружить любителя ночной перепалки. Карташов шел вдоль стены в сторону крыльца, когда дверь бара вдруг снова распахнулась и на пороге возникла мощная фигура с автоматом в руках.

– Юрик, ты где? – позвал разгоряченный клиент и, подняв ствол, выстрелил в воздух.

Тот, кого скручивали Николай с Одинцом, хрипло дал о себе знать.

– Аркаша, меня вяжут менты!

Карташов видел, как человек повел автоматом и раструбом уставился в то место, где угадывалось борение человеческих тел. И когда он спустился на две ступеньки и со словами "Убери, краснопер, свои грязные лапы или я тебя поимею", нажал на курок, Карташов метнулся к стрелявшему, и, обхватив его сзади за шею, стал вместе с ним падать на землю. Выпущенная очередь ушла в грязь, фонтанчики от пуль забрызгали Карташову лицо. Рядом он увидел силуэт – Одинец ударом ноги вырубил автоматчика.

– Грузим, Мцыри, этого пикадора!

Тут же появились люди с носилками. Ловкими, неуловимо расчетливыми движениями, молча, они загрузили носилки и потрюхали к "рафику". Забрали и того, кто первым выбежал из бара и того, кто пытался стрелять по ним из автомата.

Николай торопил:

– Саня, быстро посвети, я где-то здесь выронил свой фонарик. Автомат не трожь, оставь ментам...

– Я весь в кровищи, – посетовал Одинец и направил лучик фонарика на раскисшую от дождя землю. Оказавшись рядом с Карташовым, он тихо сказал: По-моему, нам отсюда пора рвать, пока башка цела...

Они побежали в сторону "девятки", разбрызгивая ногами грязь. Намокшие штанины, словно жестяные желоба, издавали противный звук. Где-то, с лицевой стороны бара, слышались возбужденные голоса. Кто-то кого-то звал, заработал автомобильный движок и на фасаде соседней девятиэтажки заплясали огромные уродливые тени.

"Рафик", тяжело оседая на задок, развернулся и направился в их сторону.

– Пропустим, – сказал Одинец. – Кажется у Блузмана сегодня неплохой улов.

Мимо них, переваливаясь с бока на бок, проехала "скорая помощь" и начал с натугой выбираться на асфальт.

– Трогай! – сказал Одинец и нетерпеливо стукнул кулаком по баранке. Но ты только посмотри, Мцыри, что эти гады вытворяют!

Сзади них полыхнули фары.

– Не вздумай уступать дорогу! – приказал Одинец. – Держись осевой линии...

Карташов все время поглядывал в зеркало.

– Они, если захотят, сделают из нас кетчуп.

– А ты, случайно, не помнишь, сколько тебе платит Брод? Если потребуется, подставишь тачку поперек дороги, но этих фраеров не пропустишь, – Одинец взял в руки трубку мобильника и, видимо, соединился с Николаем. Пока не знаю, с какой целью, но кто-то хочет нас обойти... – сказал он.

Он опять положил руку на баранку, однако Карташов мягким движением смел ее с руля.

– Не мешай, Саня... Я в свое время участвовал в авторалли МВД Латвии и, поверь, был там не последний.

А позади, между тем, рыская, затяжно сигналя, наседал джип. Теперь у него горели все четыре прожектора, висевшие над лобовым стеклом.

– Они хотят нас достать, держи дистанцию, – наставлял Одинец.

– Не мешай, – повторил Карташов. – Пока мы едем по этой грязи, они никуда не денутся. По бокам кюветы с водой.

– У "черокки" оба моста ведущие, хотя, если они будут наглеть, я их вырублю, – Одинец достал из-за сиденья обрез пятизарядного помпового ружья. – Ты только полюбуйся, Мцыри, что сейчас будет.

– Смотри, не ошибись! Может, это пьяные отдыхающие резвятся, – но Карташов тут же получил красноречивое опровержение своим словам. Со стороны джипа начали стрелять. К их счастью, ухабы и выбоины мешали прицелиться тем, кто находился в джипе, и пули ушли мимо "девятки" в низинные туманы.

– А теперь наша очередь ответить любезностью, – Одинец наполовину высунулся из окна и с левой руки выстрелил против движения. Отдача была столь сильной, что его отмахнуло вперед и он едва не вылетел через лобовое стекло. Однако, удержав равновесие, и перезарядив обрез, он снова изготовился и стал ждать, когда джип появится в поле зрения.

– Мцыри, сместись немного влево, только сделай это резко, – и когда Карташов провел нужный маневр, Одинец начал стрелять.

Верхние прожектора и нижняя правая фара мгновенно погасли. Машина преследователей завиляла, зарыскала и, проехав метров сто пятьдесят, сунулась носом в полную воды канаву. Дверцы джипа открылись и из него начали выбираться люди. Вслед "девятки" понеслись огненные светлячки и два из них, пробив заднюю стенку кузова, застряли в сиденье. В салоне запахло паленой обшивкой и порохом.

– Ты, Мцыри, надеюсь, помнишь наш уговор? – неожиданно спросил Одинец.

– Помню.

– Только не к Блузману! Можешь завезти мой труп в лес и там бросить на съедение муравьям. Без обиды...Так как ты там пел: "Сухо щелкнул затвор, оглянулся зека..."

– "Сука!" – выдохнул он и взглянул в облака"... Дай, Саня, сигаретку, свои я где-то выронил..

– А это плохо, оставил ментам вещдок...Приедем домой, выпьем водки, а ты возьмешь гитару...Слушай, Серго Орджоникидзе, почему ты с комвзводом Бандо не мог найти общего языка? Что он – распоследний мудак?

– У нас с ним противоположные взгляды...

– На жизнь? Так у всех они разные. Я уверен, что и ты не согласен с тем, что мы сегодня делали.

Карташов молчал.

– Конечно, не согласен, – повторил Одинец, – твое ментовское чистоплюйство не хочет с этим мириться.

– Возможно, – сквозь зубы процедил Карташов. – Но этого мужика, который с автоматом, брать не следовало. Он практически целый и сейчас, наверное, уже пришел в себя.

– Это не нам решать. Одной мрази больше-меньше, что от этого в природе изменится? Да ни хрена! Один волкодав ушел, другой пришел. Даже два придут на его место, поэтому отстрел никакого баланса между человеком и хищником не нарушит... Сейчас сворачивай на щебенку, объедем Балашиху.

– Лет десять назад я бы тебя за такие разговоры отдал бы под суд офицерской чести.

–Десять лет? Знаешь, сколько биллионов километров Земля вместе с нами пролетела с тех пор?

– А ты знаешь?

– Предполагаю. Ну, давай считать... В секунду она пролетает 30 километров, в минуту – 1800, а за сутки? А за год, пять лет? Охренеешь! Вечность отделяет нас от тех лет. А ты все топчешься на месте.

– Где ты, Саня, набрался всей этой ахинеи? – уже веселее спросил Карташов.

– У Гафарова, которого четыре месяца назад застрелил киллер. Кстати, у краснопресненских бань, на волне кайфа и полного благополучия.

– Большой, видать, ученый этот Гафаров?

– Большой авторитет. Очень большой! Брод его уважал и каждое воскресенье носит на его могилку цветы. Белые каллы – любимые цветы жертвы российского беспредела. В следующее воскресенье можем с тобой туда съездить, посмотришь, какие граниты людям ставят на черепушку.

– Памятники ставят в ногах, – уточнил Карташов, – и ногами выносят вперед и...в дверцы крематория...

– В этот раз, наверное, мы с тобой повезем туда останки...

– Заткнись! Я уже наездился, – категорически заявил Карташов. – Меня от всего этого буквально тошнит.

– Зато там тепло и уютно, как у бабушкиной печки.

– Купи себе вместо бронежилета электрическую грелку, тоже будет тепло и уютно, – Карташов с раздражением выбросил через форточку окурок.

Перед въездом в Лукино им позвонил Николай. Одинец, разговаривая, молча кивал головой.

– Есть, – сказал он, – мы поедем другой дорогой, – дав отбой, сказал:

– Они врубают мигалку с сиреной и на скоростях направятся к Блузману. А мы с тобой сменим номера и по Кольцевой рванем на Химки. Брод велел ехать в Ангелово.

– А мне хоть к черту на кулички, – невольно скаламбурил Карташов. – Вон впереди рощица, можем там поменять номера.

– Сворачивай, только рискуем там по уши застрять в грязи.

– А мы уже и так по уши в дерьме...

– Да перестань, Мцыри, ныть! Хочешь скажу тебе всю правду?

– Руби!

– Сейчас, только закурю...

Они свернули на залитую лужами грунтовую дорогу, ведущую к купам опавших деревьев. Одинец вжикал зажигалкой и тут же тушил огонек. Готовился к речи.

– А вот представь себе такую вещь... Ты продолжаешь служить в ОМОНе, веришь во всю эту перестроечную брехню и в один прекрасный день...Ну, допустим, подходит к тебе командир отряда и говорит: "Знаешь, Серый, мы получили задание ЦК – срочно нужно найти человека для пересадки почки..." Занемог, мол, наш дорогой и любимый генеральный секретарь и нам выпала великая честь ему помочь... Или ты хочешь сказать, что дисциплинированный боец, сознательный член партии, отличник боевой и политической подготовки, комвзвода, имеющий награды ЦК ВЛКСМ, МВД СССР отказался бы от такой чести...

Карташов безмолвствовал. Он рулил к леску, аккуратно, где это возможно, объезжая рытвины, в которых поблескивали в лунном отражении озерца воды.

– Ну что молчишь, Мцыри? Нечего сказать, да?

– Почему – нечего...Я уже взрослый мужик и не надо из меня делать олигофрена. Именно потому, как ты правильно заметил, я дисциплинированный и сознательный член партии, я бы у командира прежде спросил: – А где, товарищ майор, письменный приказ?

– А когда вы крушили таможни в твоей любимой Латвии, у вас тоже был письменный приказ? – Одинец завелся и не хотел сбавлять обороты.

– Ты же, наверное, знаешь, что был Указ президента страны, а отдельного письменного приказа, конечно, не было. Чтобы перейти улицу, что, тебе тоже нужен письменный приказ...В соответствии с президентским Указом рижский ОМОН вправе был принимать участие в упразднении таможенных пунктов на границе...

– Но ведь не жечь и крушить помещения и транспорт, принадлежащие таможне независимой Латвии?

– Нет, речь шла только об упразднении незаконных таможенных пунктов на границе...Тут как хочешь, так и толкуй.

– И вы, как понимали, так и толковали? Где тротилом, где пулей, а где и гранатометом. Неплохое, я тебе скажу, толкование...Не толкование, а толковище...

Карташов резко нажал на тормоз. И хотя ехали на малой скорости, Одинец от неожиданности едва не врезался головой в лобовое стекло.

– Вишь, никто не любит правды, – с улыбкой сказал он.

– Да какая, к черту правда! Сплошная де-мо-го-гия! Вот если бы мы тогда Указ президента выполнили на сто процентов, сегодня мне не надо было бы охотиться за бандитами и возить их потроха в крематорий. Ты спросил о том, почему я не мог с Бандо найти общий язык – верно? Да потому, что для него Указ был поводом, чтобы сжечь или взорвать таможню, разуть и избить таможенников, а это в основном была зеленая молодежь...как-то издевательски поиграть автоматом, а я хотел... – Карташов вытряхнул из пачки новую сигарету. – А я хотел, чтобы таможни не были пунктами по сбору взяток и помощниками контрабандистов. У нас с Бандо много было общего, особенно когда Союз стали резать по живому мясу. Но у нас с ним были методы разные. А потом обстоятельства стали сильнее нас...

– Вот именно, сильнее. И сильнее меня, а потому давай не будем хрюкать и страдать со слезами на глазах. Пе-ре-стро-ились, на кого теперь кивать? Так что бери отвертку и пойдем менять номера...

В Ангелово они прибыли уже в шестом часу. Брод, видимо, тоже всю ночь бодрствовал. И сильно нервничал, много курил, ибо цвет и помятость лица не свидетельствовали о безмятежно проведенной ночи. Когда Вениамин увидел их, он вышел из машины, в которой коротал ночь. Поздоровался.

– С меня, орлы, причитается, – он вытащил из пиджака конверты. Вручение денежной премии чем-то напоминало профсоюзное собрание по итогам работы за квартал. Он каждому пожал руку и вручил конверты. Еще один конверт он дал Одинцу.

– Это передашь диспетчеру "скорой", она нам сегодня дала неплохую информацию. Поедите домой или все вместе попьем кофейку с коньячком?

– Кофе мы с Мцыри попьем дома, а от стакана водки лично я не откажусь, – Одинец снял куртку, свитер. Скинул с плеч тонкий, израильского производства пуленепробиваемый жилет.

Когда они вошли в дом, Галина уже была на ногах. Одетая в свой шелковый халатик, в котором Карташов ее видел в первый день своего пребывания в Ангелово. Она была очаровательна утренней свежестью и прибранностью. Он обратил внимание на ее ухоженные руки. Когда их взгляды встретились, Карташов ощутил мощный прилив жизни.

Одинец выпил почти бутылку "Столичной" водки и пакет сока. Карташов, усевшись в кресло переобул кроссовку – немного завернулся на пятке носок и он его поправил. Подошедший Брод сел на диван, вытянув вдоль него ногу.

– Одного парня не удалось спасти, – сказал он и отхлебнул из фужера коньяка. – Слепое ранение в легкое, перебита основная сердечная артерия...Зато гигант нам очень кстати. У него сломаны шейные позвонки и, конечно, часы его сочтены. Но мощный, настоящий мамонт...

– Зачем ты об этом мне говоришь? – спросил Брода Карташов. – Я не врач и пока не кандидат на пересадку органов...

– Николай сказал, что это ты этого гиганта уложил.

– Но я не ломал ему шейных позвонков.

– А я и не говорю этого. Просто, чтобы вы с Одинцом знали, что вам придется потрудиться, когда повезете его на Митинское кладбище.

Из туалета вернулся Одинец.

– Пока писал, захотелось пива, – сказал он.

– Возьми в барчике, – Брод указал рукой на большой инкрустированный позолотой буфет. – Я тут Сергею рассказываю, кого вы отловили. Неплохие доноры, редкие экземпляры.

– Какие были, – не задумываясь, ответил Одинец. – Брали в темноте, но Мцыри сориентировался достаточно быстро. Моментально уложил громилу с автоматом. Если бы он на секунду замешкался, наши кишки размотались бы по всей Москве.

– Не преувеличивай, – как бы оправдываясь, сказал Карташов. – Просто он меня поздно заметил и выстрелил с опозданием.

– Ладно, кончаем базар! – Брод поставил на стол бокал с коньяком. Отправляйтесь к себе и хорошенько выспитесь. Если понадобитесь, позвоню. "Девятку" оставляйте здесь и поезжайте на "шевроле", она сегодня не была задействована.

– Хор, – сказал Одинец и, подхватив двумя пальцами горлышко бутылки с пивом, направился на выход.

В машине он завел разговор о Броде.

– Как получилось, что вы вместе с Веней оказались в рижской тюрьме?

– Случайно, разумеется. Его арестовали за незаконное ношение огнестрельного оружия. В Риге он был по каким-то делам...

– Вот просто так, взяли и арестовали?

– Он в кафе поцапался с одним пьяным придурком и тот вытащил нож.

– Понятно, и Веня ему в противовес, сунул в рыло ствол?

– Не просто сунул, а как следует взял на прихват...дважды выстрелил, чуть не снес полчерепа...Правда, тут же от пистолета отделался, но его все равно повязали. В СИЗО он жил, как король, контролеры перед ним ходили на цырлах. Ему разрешали пользоваться мобильником и мы тоже звонили на волю. Однажды Брода хотели прищучить другие, местные, сидельцы и я ему помог восстановить законность и порядок...

– И сколько времени вы там с ним кантовались?

– Почти шесть месяцев. С нами еще сидели два убийцы...

– Не считая тебя? – Одинец пил из бутылки пиво и находился в благодушном настроении.

– Да, не считая меня, – Карташов насупился, ему были противны такие обобщения. – К твоему сведению, я не убийца, поэтому можешь заткнуться.

– Есть заткнуться! Хочешь пивка? А что с Бродом – отпустили и сказали спасибо, за то, что чуть не снес череп у человека?

– Не доказано...Нет орудия убийства, нет и покушения на убийство...Во всяком случае, такую тактику защиты избрал его адвокат и победил...Веню вынуждены были освободить прямо в зале суда...

– А тебе пришлось тянуть срок?

Но Карташов не ответил. До самого дома он, молча, крутил баранку и время от времени сбрасывал пепел в форточку. Пепел подхватывали потоки воздуха и уносили в прошлое...

Захват заложника

После вылазки к ночному бару "Вольный ветер", они вернулись домой около девяти утра. Спали до трех, а в 16.45 им позвонил Николай и сказал, что надо везти груз. Быстро собрались, на скорую руку перекусили и отправились на Ткацкую улицу. Когда они туда прибыли, уже спускались сумерки.

Карташов не хотел идти в мрачные переходы клиники и, видимо, Одинец отнесся к этому с пониманием. Он сам пошел на разведку и, к удивлению, Карташова, груз принесли и поставили в "шевроле" двое парней в зеленых халатах. И эти же люди сопровождали их до самого крематория.

Когда въехали во двор, Карташов его не узнал. Рядом со старым корпусом уже возвышалось наполовину построенное новое здание. Вокруг лежали стройматериалы, кучи песка и массивные блоки кирпичей.

Санитары понесли гроб через ту же дверь, через которую совсем недавно, и целую вечность назад, Карташов с Николаем тащили останки водителя Брода. "Печник" был тот же. Он много болтал, суетился вокруг гостей, не помогая, а наоборот, мешая нести гроб.

Карташов обратил внимание, что теперь все печи работали на полную мощность. На подставке, выкрашенной в красный цвет, готовые к сожжению, стояли два гроба, обтянутые фиолетовой тканью. Однако то, что привезли они, "печник" велел поставить на салазки вне очереди. И опять Карташов уловил сладковатый, приторный запах жженого мяса.

Одинец стоял у одной из печей и смотрел на прыгающие отсветы пламени. В его серых немигающих глазах не было обычной беззаботности – что-то новое и непонятное для Карташова появилось в его взгляде.

Жестяной, не по ситуации расхлябанный голос "печника" между тем глаголил:

– Жили людишки, пылили и пых – все в трубу вылетело, – он достал из-под старого грязного халата бутылку вина и, раскрутив, поднес к губам. Отпил несколько мелких глотков и, крякнув, посожалел: "Эх, чертовка, как быстро испаряется..." Надев рабочие рукавицы, он открыл дверцу и стал осторожно вдвигать в зев печки гроб, который они привезли от Блузмана. – Царствие тебе небесное, – с пьяным умилением проговорил "печник" и толкнул гроб в глубину ада. Дверца цокнула, стукнул засов и – все свободны...

– Пошли! – дал команду Одинец.

Санитары уже были на пороге и, кажется, с большим облегчением вышли во двор. Молча сели в машину и так же молча все доехали до Ткацкой улицы. Оттуда Одинец связался с Бродом, после чего направились в сторону Волгоградского проспекта, где находилась Центральная диспетчерская неотложной помощи. Припарковались в конце длинной вереницы санитарных машин.

– Тебе, Мцыри, когда-нибудь вызывали "скорую помощь"? – спросил Одинец.

– Давно это было и неправда...Когда еще учился в школе, ловили с дружком на плотах всю ночь угрей... Воспаление легких...В 1988 году, когда произошла перестрелка с бандитами, которых мы вязали на центральном рынке, потом... В ноябре 1993 года, возле Белого дома получил снайперскую порцию свинца...

– Извини, а на какой стороне ты там был?

– Это неважно...Впрочем, сам догадаешься, если скажу, что Бандо был с Баркашовцами...

– Значит, защищал демократию?

– Как хочешь так это и называй.

– А чего ж тогда за тебя не вступился президент? Почему он тебя не вырвал из лап националистов?

– Может потому, что я его об этом не просил...

Одинец с сомнением покачал головой.

– Вон, кажется, наша помощница идет.

Но Карташов видел только цветной зонтик и перебирающие мокрый тротуар женские ноги.

Одинец открыл дверцу.

– Наташа, мы здесь, – и соскочил на землю.

И снова Карташов увидел удаляющиеся ноги на изящной танкетке.

– Сегодня у нас день зарплаты, – устроившись на сиденье, сказал Одинец. – Работа у девчонки не пыльная, но рискованная. Злоупотребление служебным положением – от трех до восьми лет...

Карташов взглянул на часы.

– Надо бы смотаться к Татарину, посмотреть, кто за ним приезжает...

– Ну ты даешь, Мцыри! Тебе мало своих приключений?

– Я тебя не зову, съезжу один. Какой здесь ходит транспорт?

Одинец покрутил пальцем у виска.

– Ты что, с умственными завихрениями? Какой здесь ходит транспорт...Если устал, давай я сяду за баранку, а то совсем разучусь ездить по Москве.

Они поменялись местами.

В половине седьмого вечера они подъехали к месту работы Татаринова. Накрапывал мелкий дождик и прохожие редко останавливались, чтобы поделиться с калекой содержимым своих кошельков.

Время тянулось долго. В кабине от сигаретного дыма стоял такой смог, который более чувствительных людей легко мог сбить с катушек.

– Скажи, Мцыри, как на исповеди: в том деле, на литовской границе, есть твоя кровь? Ты ведь знаешь, я в свидетели не пойду. Здесь родится, здесь и умрет.

Карташов смотрел за окно, думал какую-то свою думу и вопрос Одинца как бы проигнорировал. Но так только казалось: две небольшие складки у переносицы вроде бы стали глубже, темные брови слетелись, сжались, словно им было неприютно.

– А что это тебе даст? Был-не-был, какая для тебя разница? Это мой вопрос...

– Не совсем так. Мне тоже важно знать, с кем я работаю, с кем играю в нарды и пью из одного стакана. Верно? А может, завтра я нарвусь на пулю, так будет ли у меня уверенность, что ты сдержись свое слово и не позволишь меня потрошить.

Оба замкнулись. Понимали – момент ответственный для их отношений.

– О том, что тогда произошло на латвийско-литовской границе, писали все, кому только не лень.

– Но не все об этом читали. Я, например, тогда на мир смотрел исключительно через прицел автомата. Не до газет было...

Карташов кисло улыбнулся, бросил быстрый взгляд на Одинца, и каким-то простуженным голосом начал рассказ.

– Все шло, как обычно. Ты понимаешь, рутина... Вшестером мы выехали в рейд, ловить всякую шушеру. Где-то в районе Нереты увязались за КАМАЗом, который по оперативной информации перевозил из Литвы цветной металл. Человек, который сидел с водителем в кабине, дал литовцам в лапу и после этого мы машину задержали и с ней вернулись на таможенный пункт. И как назло, в этот момент подъехал на "уазике" экипаж Бандо. Как потом мы узнали, на белорусской границе они сожгли два таможенных поста и, заметая следы, возвращались в Ригу через Нерету. И вот я, сержант Кротов и примкнувший к нам лейтенант Бандо, пошли на переговоры с литовской таможней. Их было пятеро. В основном молодые пацаны, конечно, безоружные, и когда увидели, кто к ним идет в гости, от страха заклацали зубами. К тому времени мы с Бандо уже были довольно известными лицами...

– По центральному телевидению ваши физии показывали чуть ли не каждый вечер...Я лично вам завидовал...

– Бандо тут же приказал всем вывернуть карманы. Более пожилой мужик ни в какую. Говорит, обыск дело противозаконное. "А взятка, – возразил ему Бандо, – дело законное?" Короче, Бандо вытащил нож и разрезал у таможенника карманы, и нашел 60 долларов. Три десятки, двадцать и две купюры по пять долларов. Тогда была дикая инфляция и все были помешаны на зелени...Водитель КАМАЗа подтвердил, что именно такие купюры он давал в виде взятки...

– Стоп, Мцыри, потом доскажешь свою быль...Кажется, голуби сизокрылые прибыли...

В метрах десяти от них припарковался красный "ниссан". Со стороны пассажирского места открылась дверца, и на землю опустилась кроссовка. Карташов увидел его со спины – бритый, светлый затылок, кожаная коричневая куртка и зеленого цвета широкие штаны.

Они подошли к Татаринову и, подхватив его вместе с ящиком, понесли в машину. Сдвинув в сторону боковую дверь, они кинули неполноценное тело Татарина вглубь салона.

– Дешевки, ответят по полной программе... – Одинец включил зажигание.

Один из парней вернулся к коммерческому ларьку и купил две бутылки водки. Дальше началась езда по Москве. Дважды "ниссан" останавливался и забирал с точек таких же, как Татаринов, обрубленных войнами попрошаек. У одного из них были парализованы обе ноги и вместо двух рук – одна рука, у другого, который сидел у трех вокзалов, не доставало ноги и руки. Его лицо хранило следы ожогов – вся правая часть лица и часть головы были обезображены белыми рубцами.

– Что будем делать с этими козлами, которые издеваются над калеками? не унимался Одинец.

– Устроим суд Линча...

– Хоть сейчас...Смерть немецко-фашистским оккупантам!

Слежка за "ниссаном" не представляла особой сложности – отчетливо заметный в автопотоке, он вел их за собой до самой железной дороги. Это, видимо, была одна из пригородных веток, по которой как раз прошел электропоезд.

– Татарин не ошибался, когда говорил, что слышал сигналы электричек, сказал Карташов. Однако его напарник был озабочен другим.

– Что будем делать? – снова спросил он.

– Будем действовать по обстоятельствам.

– В гробу я видел твои обстоятельства. У тебя с Бандо тоже были обстоятельства. Я говорю о другом – что мы сделаем с этими друганами? Суд Линча это хорошо, но меня интересует, что ты, как бывший сотрудник уголовного розыска, должен в такой ситуации предпринять?

– Формально? Арестовать за принуждение к нищенствованию и за сутенерство. Предъявить обвинение в применении пыток и покушений на чужую собственность...А если по совести – придавить и растереть.