Текст книги "Почка для Президента"

Автор книги: Александр Ольбик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

В холодильнике он нашел непочатую бутылку коньяка и, сорвав с горлышка пробку-жестянку, жадно приложился к бутылке. Затем он надел пальто, сорвал со стены большой календарь-плакат и вышел на лестничную площадку. Вся дверь была в пороховой гари, он понял – стрельба велась в упор... Закрыв календарем изрешеченную пулями дверь, собрав валявшиеся на площадке и ступенях лестницы стреляные гильзы, бегом устремился вниз. Когда подбежал к своей машине, его словно ударило током – не подходить, опасно...

В Ангелово добирался на такси. Но когда он въезжал в Рождествено, в районе пекарни заметил тот же джип, припарковавшийся у коммерческого киоска. Брод попросил таксиста свернуть в ближайший проулок и через пять минут был возле своего дома.

Первым его увидел Николай. На Броде не было лица – маска мертвеца с безжизненным, блуждающим взглядом.

– Галина...Хотели меня, достали ее, – Брод тяжело стал подниматься на крыльцо.

Николай молча шел сзади. Он не знал как реагировать, он чувствовал свою вину, потому что не настоял, чтобы Брода сопровождала охрана.

В холле Одинец с Карташовым на диване играли в нарды. Брод упал в кресло. Он ощущал, как все кругом дичает и теряет смысл, и он больше никогда не услышит здесь дробь ее каблучков. Он молча плакал...

– Мцыри, – обратился Брод к Карташову, – лучше бы ты меня на вокзале не спасал...

Карташов поднял от доски голову.

– Что, Веня, стряслось? – спросил он.

Подошел Николай. Вместо Брода ответил:

– Застрелили Галину... Принесите кто-нибудь водки...

Одинец сбегал наверх и вернулся с двумя бутылками. Налил полные фужеры.

– Этого не может быть... – еле ворочая языком, вымолвил Карташов.

Его начал бить озноб, все вокруг стало нехорошо вращаться. Еще немного и он потерял бы сознание, если бы не глубокая затяжка сигаретой, а затем фужер водки. Он пересел в кресло и подавленно ждал, что еще скажет Брод. А тот молчал. И в этом молчании был весь ужас утраты.

– Надо сейчас...сегодня выяснить – кто? И сразу же мочить без возврата, – сказал стоявший позади Брода Николай.

Карташов поднялся и вышел во двор. И не стал бороться с охватившими его чувствами: слезы непроизвольно текли по его обветренным щекам, унося в светлых каплях крохотную, но бесценную толику его жизни.

Брод, оправившись от первого удара, увидев Карташова, сказал:

– Сегодня с Саней привезите ее сюда. Похороним по-человечески, на нашем кладбище. А тех носков, которые ее убили, зажарим в печке, живьем...

– Но с Галиной могут возникнуть проблемы, – заметил Николай. – Ее могут хватиться ее родственники, в конце концов, есть же у нее какие-то друзья, знакомые...

– Но и полицию мы не можем привлекать, – ответил Брод. – Ты же не хуже меня знаешь, что после смерти Таллера следователь нас с тобой допрашивал...Я не думаю, что еще один труп, нафаршированный свинцом, не заставит их как следует это дело раскрутить...

– Так-то оно так, – засомневался охранник.

– Перестань, Никола! – воскликнул Брод. – Галина не москвичка, всего полгода как приехала из Калининграда. Детей у нее нет, родители живут где-то в Беларуси, бывший муж – алкаш, ему не до нее...

– В жизни всякое бывает... – поддержал Николая Одинец. – Свидетельство о смерти все равно нужно...

– А то я этого не знаю! – вспылил Брод. – У Блузмана свой эксперт, все будет оформлено, как надо. Конечно, ее можно было бы объявить без вести пропавшей, но для меня этот вариант не подходит. Поэтому все должно быть оформлено по всем правилам, – Брод сжал кулаки, лицо исказилось и он вышел из холла.

– Я его прекрасно понимаю, – сказал Николай, – когда я получил первый срок...А я только-только женился, тоже от души страдал.

Брод вернулся и все увидели, что он вполне владеет собой. Налил в бокал водки и без пауз выпил. Посидел, подымил сигаретой.

– Эта банда рядом, – сказал Брод, – когда я возвращался из центра, видел их джип... в Рождествено.

– Так какого же хрена, ты молчишь, Веня?! – взревел медведем Николай. Эти слепни никуда не улетят, пока не напьются нашей крови... Или пока мы их не прихлопнем самих.

– Может, скажешь – как?

– Сегодня...нет, прямо сейчас надо провести разведку. Я с Одинцом поеду до Рождествено и там улицу за улицей как следует прошерстим.

– Сделаем зачистку, – подытожил Одинец.

– Даю ориентиры: пекарня находится на 1-й Муравской улице, – сказал Брод. – У этого джипа сзади запасное колесо в черном чехле, на котором написано слово "Форд". Естественно, по-английски, и буква "д" забрызгана грязью...Не считывается...Наверху – четыре или пять фар...Что еще вам надо?

– Разберемся! – Одинец поднялся с дивана, показывая, что готов к работе.

– Возьми, Никола, ключи от моей "ауди", я ее оставил у дома, где живет...где жила Галина... – Брод кинул охраннику ключи и тот на лету поймал их. – Только не забудьте заглянуть под днище...

Когда за Николаем и Одинцом закрылась дверь, Брод, обращаясь к Карташову, с тоской в голосе проговорил:

– Веришь ли, Мцыри, если можно было бы все, как будильник, открутить назад, я бы прожил совсем другую жизнь...

– Легко сказать – другую...

– Да, я понимаю, что это фантазии...Давай, Серго, помянем ее...Ты ведь ее тоже любил? – неожиданно не то утвердил, не то спросил Брод. – Впрочем, можешь не отвечать, это теперь не имеет значения, – он налил в оба фужера водки и один из них подвинул к Карташову.

– Может, Веня, нам пока не пить, подождем ребят? Не исключено, что придется выезжать на разборку...

Но Брод выпил. Только хмель был в состоянии, хоть на время осадить его горе.

– Если мы с тобой не сумели ее сберечь, то мы обязаны, хотя бы за нее отомстить, – сказал Брод и Карташов не стал против этого возражать. – Если, дай Бог, мы до них доберемся, я запихну их вонючий ливер в глотку Фоккера. Пусть, мразь, подавится и не коптит небо...

Брод заснул прямо в кресле. Сигарета выпала из его пальцев. Карташов поднял ее и стал докуривать.

Одинец с Николаем возвратились засветло.

– Мцыри, – обратился охранник к Карташову, – иди найди Валентина и принесите сюда бронежилеты. Впрочем, подожди, пойдем вместе, заодно подберем стволы.

Брод при этих словах открыл глаза, но когда увидел Николая, стряхнул с себя оцепенение. Закурил.

– Как съездили? – спросил он.

– Кодла действительно здесь, – только и сказал Николай. Сделав свою коронную паузу, изрек: – Сделаем так...Ты, Веня, садишься в свою "ауди"...кстати, ты ее забыл закрыть... Так вот, ты садишься в машину и демонстративно направляешься в Рождествено. Можешь даже зайти там в магазин-другой, помозолить глаза. Валентин укроется в багажнике, а я лягу на заднее сиденье. Пусть думают, что ты один...Вперед вышлем Мцыри с Саней, но не на "шевроле", его они, возможно, уже имеют в виду...

– Мы с Мцыри поедем на моей "девятке", – сказал Одинец.

– Логично, – утвердил Николай. – Саня, вы с Мцыри доедите до 1-й Муравской и где-то в районе дома No 8 припаркуетесь. Вы будете видеть их и нас тоже. Посмотрим, как они будут реагировать.

– Да ради Бога, дайте мне АКС и пару гранат, я сам их распушу! психанул Брод. В нем играли дрожжи. – Пока мы тут собираемся, они испарятся.

– Нам не надо было ездить за твоей машиной, – возразил Николай. Потеряно много времени...

– Они никуда не денутся, – сказал Одинец. – За ними контрольный выстрел в твою, Веня, голову и пока они этого не сделают, будут торчать здесь...

– Меня тошнит от того, что они своим присутствием поганят воздух, Брод обвел взглядом помещение.

– Не поддавайся гневу, – рассудительно сказал Николай, – гнев очень плохой советчик.

– Зато прекрасный допинг, – Брод поднялся и пошел на выход.

Первыми на "девятке" выехали Карташов с Одинцом. Только что прошел мокрый снег и дорога была неважная. Они начали со 2-й Муравской и вскоре выехали на перекресток, откуда спустились на 1-ю Муравскую улицу. Джип они заметили не сразу – он стоял за киоском, вплотную к тротуару. Проехав мимо него, "девятка" завернула на заснеженную площадку, примыкающую к зданию почты. Между ними и "джипом" находились покосившиеся, с порванной сеткой, футбольные ворота. Впрочем, это одряхлевшее сооружение не мешало им держать в поле зрения часть улицы и припарковавшийся на ней джип.

"Ауди" с Бродом появилась с противоположной стороны – он двигался навстречу джипу. В метрах пятидесяти от него машина Брода остановилась, а сам он направился в аптеку.

– Веня, здорово рискует, – сказал Одинец.

– Не совсем, не то расстояние, чтобы достать его из пистолета.

– А кто тебе сказал, что они будут его убивать из пистолета? Я больше чем уверен, что у них там и пара гранатометов наготове.

– Но ты не забывай, что наш Коля тоже не лыком шит...Смотри, дверца джипа, кажись, открывается...

Одинец кивнул – мол, вижу, жду, что будет дальше. А в это время, вышедший из аптеки Брод, сел в машину и, развернувшись на площадке, направился вниз по 1-й Муравской. Тут же с места тронулся джип и утюгом пополз следом за "ауди".

– Потихоньку и ты трогай, – Одинец вытащил из-под полы "узи" и положил внизу, рядом с кроссовками. Они проехали почти по всему Рождествено и свернули на Кольцевую дорогу. Машин на ней было много и среди них пытался затереться джип. За ним, сохраняя дистанцию, ехала "девятка". С Кольцевой они съехали на Пятницкое шоссе и еще раз повернули на Митинскую улицу. Брод своих преследователей умело завлекал в ловушку. И они в нее угодили.

Джип, обогнав Брода, резко тормознул. Но это был маневр для новичков. Очевидно, те, кто находились в джипе, полагали, что как только "ауди" к ним приблизится, они распахнут все двери и начнется свинцовый полив. Однако все получилось не так. "Ауди" действительно приблизилась к джипу, но тормозить, тем более, останавливаться не стала: Брод дал по газам и съехал с дороги на ровный пустырь, шедший рядом с дорогой. И в этот момент с Пятницкого шоссе, на пустырь, тоже въехала "девятка" и направилась в сторону джипа.

– Мцыри, резко кидай вправо и подставь им задок...

Однако было скользко и машину повело. Инерция поволокла ее по раскисшей земле вниз. Когда двери джипа открылись, и из них начали стрелять, Одинец мгновенно оказался вне машины и полоснул по джипу точечной очередью. С другой стороны девятки стрелял Карташов.

И тут они увидели неповторимый рисунок схлестнувшихся автоматных трасс: из багажника "ауди" стрелял Валентин, его поддерживали выскочившие из машины Николай с Бродом. Брод, стреляя из "глока", обойму из семнадцати патронов израсходовал мгновенно. Но все уже было кончено: вряд ли те, кто был в джипе успели осознать тот факт, что попали в элементарную западню, из которой только один выход – в царствие небесное. Примерно, с шестидесяти метров джип буквально был растерзан сотней пуль, посланных в его сторону...Однако это еще был не конец. Из дверей джипа сначала выскочил один человек, за ним еще двое...В течение трех минут все было кончено. Карташов с Одинцом, приблизившись к изрешеченной машине, увидели, как с подножки стекает кровь. У водителя вся правая сторона лица была снесена. У того, кто первым вышел из машины, не было на кожаной куртке живого места – словно кто-то старательно прожег ее сигаретой. Двое других, отвалившихся к кузову, также были нафаршированы пулями.

– Доигрались, мрази! – тихо сказал Николай и сплюнул. – Валя, проверь их карманы, меня интересуют документы.

Брод подошел к водителю, склонившему на баранку забрызганное кровью лицо, и откинул убитого на спинку сиденья. Приставил к его виску пистолет. Карташов, видевший это, зажмурил глаза. Ждал выстрела. Однако Брод опустил ствол...

– Отрываемся! – сказал он Николаю и пошел к своей машине. – Мы тут и так целую вечность возимся...Бросайте стволы, возвращаемся...

Валентин, скинув на землю автомат, захлопнул багажник.

– Отрываемся! – повторил Брод и, не снимая с рук перчаток, уселся за руль.

Объехав стороной Новое Тушино, они по улице Барышихи вернулись в Ангелов переулок.

Среди изъятых у бандитов паспортов был один на имя Артура Фикусова. Фикса. Жителя Латвии. Вся лицевая сторона документа была залита кровью.

Одинец, Карташов и Валентин принялись заметать следы: сняли с протекторов специальную замазку, меняющую их рисунок, помыли машины, а перчатки, в которых держали оружие, и обувь бросили в разожженный котелок и сожгли. Последнее, что они сделали – тщательно вымыли пол в гараже и подмели двор. На их счастье, ни одна пуля не угодила в "ауди" и лишь немного досталось "девятке": на правом переднем крыле виднелась узкая, словно лезвие, царапина. Ее тут же загрунтовал и подкрасил Валентин. Чтобы устранить пороховые запахи, смыть следы гари с лица, они по очереди сходили в душ.

Потом они принялись снимать стресс. Кто как умел. Николай спустился в подвальное помещение, где находились тренажеры, Брод с Валентином пили пиво вперемежку с водкой, Одинец с Карташовым у себя в комнате поглощали "Столичную" и играли в буру. Карташов бы рассеян и чаще проигрывал. Возле Одинца выросла порядочная пачка российских ассигнаций...

Настроение в доме царило аховое – пожалуй, все, кроме Николая, остро ощущали избыток пространства, который вдруг возник после гибели Галины.

Поздним вечером, когда город погрузился в декабрьскую мглу, Карташов с Одинцом поехали за телом Галины. Сергей боялся этой встречи, однако Одинец был озабочен другим – безопасностью. Они решили не подъезжать близко к дому: оставив машину за соседней девятиэтажкой, дальше они пошли пешком. Шли осмотрительно, вдоль стен зданий и, обогнув угол очередного дома, вошли в подъезд. Оба лифта – пассажирский и грузовой – еще работали. Когда поднялись на этаж, и увидели на дверях календарь, Одинец сказал:

– Стреляли, конечно, из автомата с глушителем, иначе весь дом об этом знал бы...

Они вошли в квартиру – их поразила удушливая атмосфера. В кухне и прихожей горел свет – видимо, в спешке Брод забыл его выключить.

Галина лежала в двух метрах от входной двери. Голова ее немного повернута вбок, одна рука вытянута вдоль туловища, вторая – поднята, словно пыталась поправить волосы.

Карташов не в силах был на нее смотреть, он вышел на кухню и взял со стола недопитую Бродом бутылку коньяка. Выпил и занял рот сигаретой.

– У нее четыре ранения и все смертельные, – сказал Одинец. – Одна пуля угодила прямо в сердце и три в животе...

Они завернули ее в тонкое шелковое покрывало, на котором еще недавно Карташов с Галиной предавались любви...

Труп женщины упаковали в большой картонный ящик, который они нашли на антресолях, где он лежал в сложенном виде. Однако самое трудное было впереди: в любую минуту их могли увидеть соседи или просто случайные люди. И когда этого не произошло, Одинец облегченно вздохнул. Карташов по-прежнему находился в ступоре и вряд ли в те минуты хоть что-нибудь могло его напугать.

Коробку с телом Галины они занесли за угол дома, куда через минуту подъехал Одинец. Они погрузили ее на заднее сиденье и когда они это делали, у Карташова перед глазами закачалась земля, в глазах стало темно, руки ощутили предательскую дрожь...

...Ветер колыхнул зацепившейся за водосточный желоб засохший лист, тот издал противный, скрежещущий звук, и подхваченный порывом ветра, улетел в сумеречное пространство забытого Богом микрорайона...

Авария на дороге.

Когда Брод остался один, его охватило страшное уныние. Он подошел к бару и откупорил бутылку "Алазанской долины", которую, по совету Таллера, купил в винной лавочке в Столешниковом переулке. Налил полный фужер и тихими глотками, не отрываясь от ободка, выпил вино. Однако после этого ему не стало легче, наоборот – с удвоенной силой он ощутил всю неустроенность мира, враждебность каждой минуты. Он не чувствовал перспективы жизни.

Выкурив подряд несколько сигарет, он ничего кроме никотиновой горечи во рту не почувствовал.

В гостиную бесшумно вошел Николай. Застыл рядом с креслом, в котором сидел Брод.

– Музафаров предлагает 200 тысяч за почку.

– Но мы же только что ему...

– Не спеши, Никола! То, что мы ему предоставили оказалось трухой...Донор сам страдал нефритом и труды наши напрасны...Я сейчас говорю о другом. У нас есть неплохой шанс поправить свои финансовые дела, но для этого нам надо кое-что инсценировать.

Охранник молча ждал резюме. Он доверял Броду больше, чем кому бы то ни было на этом свете.

– Ну? – только и сказал он.– Валентин записал телефонный разговор с этой незнакомой нам Татьяной Ивановной с Музафаровым... Она уже дважды ему звонила и истерически требовала его убыстрить процесс...Речь явно шла о протезе. Ее отец, с ее же слов, на грани необратимой почечной недостаточности.

– Вполне возможно, правда, пока я не вижу как это можно сделать в быстром темпе...Но этот Музафаров жук...Ох, жук! Протез, который он готов добыть любой ценой для какого-то высокопоставленного гуся, явная взятка...За это он рассчитывает получить часть концессии на разработку Уренгойской нефти...Миллиардный бизнес...

– Может, мне торгонуть своей почкой? – Николай попытался улыбнуться, но ничего кроме кислой мины на лице не отобразилось. – В самом деле, на хрена мне две почки?

– У Мцыри и Одинца тоже по две почки.

Николай остолбенел. Он смотрел на Брода и гадал – шутит тот или говорит всерьез.

– Одинец нам еще может пригодится, – осторожно заметил охранник.

– А почему ты говоришь об Одинце? А мне Мцыри дорог, как память, сказал без улыбки Брод. – Ты не забывай, что он спас мне жизнь. Но не в этом дело...Мы от Музафарова получили аванс, который в глаза видел только Таллер, а с него сейчас не спросишь... Но как бы там ни было, мы Музафарову должны, у него свои проблемы и, судя по тому ради кого он так старается, он пойдет на все. А бандит...ну наш донор, как я тебе уже говорил, сам болел почками...

– А кто тебе об этом сказал?

– Как – кто? Блузман! Вернее, его заместитель Семенов...Кстати, отличный хирург...

– Что-то на Ткацкой часто стали ставить такие диагнозы – СПИД, до этого был сифон, а еще весной два протеза забраковал по причине лейкемии и туберкулеза...Такое впечатление, что все поголовно доходяги...А может, они там втихоря сами приторговывают или снабжают нашими протезами весь Ближний Восток?

Брод поднял брови, в глазах недоумение.

– Это, Никола, слишком! Блузман трус и на это никогда не решится. Таллер мог бы, а этот – нет, не верю... Пожалуйста, позови Карташова с Саней, у меня появилась одна мыслишка насчет донорской почки.

Когда они спустились вниз, Брод сказал:

– Хотите, орлы, немного разогреться?

– Если после этого отпустишь в Сочи, – смиренно сказал Одинец.

– Если сделаете так, как задумано, – Брод постучал пальцем себе по лбу, – обещаю вам не только Сочи, но и Париж с Лондоном, Гавайские острова и...Коля, будь свидетелем!

– Что за дело? – спросил Одинец.

– Речь идет о больших бабках...если, конечно, сумеете организовать автомобильную аварию...Причем сделать это надо в течение суток...Хороший человек загибается от почечной недостаточности...

Однако бредовым идеям Брода не суждено было сбыться. Судьба, словно подслушав его, распорядилась так, чтобы в тот же день, к вечеру, в районе Кольцевой дороги, начался густой туман, повлекший за собой страшную автомобильную катастрофу. Сначала столкнулись две иномарки, а затем на протяжении получаса к ним присоединились все новые и новые жертвы. Но самым опасным был наезд крытого грузовика, перевозившего солдат срочной службы, на бензовоз, который к тому времени уже поцеловался с груженым лесом КАМАЗом.

Когда санитарные машины Блузмана подъехали к месту аварии, огонь уже во всю бушевал на отрезке не менее ста метров. Все придорожные кусты были охвачены бензиновым пламенем. Те, кто остались при столкновении живыми, выскакивали из опрокинувшейся машины и опрометью бежали сквозь пламя, по тлеющему мху, в сторону свободного от огня пространства. И среди бежавших был сержант сверхсрочной службы. Накинув на голову полы шинели, он сиганул в кювет, оттуда – на пожню, и стремглав устремился к желтеющей рощице. Но, видно, в тот миг не дано было ему спастись: разорвавшаяся вдруг на крупные сегменты цистерна, оказалась для сержанта опаснее фугаса. Задняя часть бочки вместе с прицепным крюком, проделав гигантскую дугу, грохнулась как раз в том месте, где находился военнослужащий. Его зацепило цепью, которая служит для заземления цистерн, и он с перебитым позвоночником упал и затих на мокрой земле.

Первым сержанта заметил заместитель Блузмана Семенов, который в прошлый раз отказался выезжать на стадион "Локомотив". Но когда "рафик" с подобранным сержантом хотел выбраться на дорогу, задние колеса машины безнадежно забуксовали в раскисшей земле. "Скорую" почти на руках выносили люди, оказавшиеся на месте аварии. И в том числе – двое постовых гаишников, а также Николай, Одинец, Карташов с санитарами Блузмана. Одна женщина, стоящая на обочине дороги, перекрестила удалявшийся "рафик" и, всхлипнув, произнесла: "Сохрани и помилуй его, Господь, он еще такой молоденький..."

Карташов с Одинцом были шокированы увиденным на дороге. Их поразили запахи сгоревшего человеческого мяса и эти запахи напомнили Карташову его поездки в крематорий.

– Какой дьявол свел этих людей в одном месте? – спросил Одинец. – Я иногда думаю, что нами кто-то бестолково дирижирует. Одного толкнет на пехотную мину, другого, как этого парня, в пекло огня.

Карташов ощутил, как шедший навстречу автофургон, обдал их мощной воздушной волной.

– Куда ты гонишь, Серега? – Одинец даже ухватился за баранку. – Если жить надоело, сделай одолжение, отправляйся на тот свет один.

– Туман действует на меня резко отрицательно...И сцены такие, что не хочешь, а втемяшишься в столб...Где тут поблизости можно купить пейджер? вдруг сменил тему разговора Карташов. – А может, отдать Татарину один из наших мобильников?

– Что-нибудь придумаем, ты ведь все равно к нему сейчас не поедешь.

– Сегодня, когда вернемся, ужрусь в стельку. А если этого не сделаю, убью Брода. Или тебя, оптимиста...

– Тебя, Мцыри, сейчас послать или по факсу? – Одинец сдвинул свои выгоревшие брови.

– Но я должен разрядиться, а самая лучшая разрядка – это стрельба по двуногим гадам...

– Одинец понимал, что его напарник находится на грани психического срыва, а этого ни ему, ни самому Карташову в тот момент не нужно было.

– Давай, Серго Орджоникидзе, не будем так далеко загадывать, мы только что с тобой видели, какие незапланированные вещи происходят в жизни... Сейчас сверни налево и по прямой гони до самой Ткацкой, – в голосе Одинца послышались увещевательные, усмиряющие нотки...

Когда они уже были в клинике Блузмана, к ним вышел Брод и велел ждать. Однако в жданках прошло более трех часов. За это время Одинец выкурил одиннадцать сигарет, а Карташов успел увидеть два сна – он задремал, положив голову на скрещенные на баранке руки. В первом сне все было хорошо: поезд, а он в купе за столиком, уставленном бутылками и разными дорожными закусками. Напротив, откинув голову к стенке и закрыв глаза, как будто сидит Галина Снежко. Она беззвучно шевелит губами, но он наверняка знает, что она читает стихи Есенина. Ему кажется, что это его сестра, но по кольцу на среднем пальце женщины, он понимает, что тут что-то не то...

Во втором сне он увидел почти реальные события 1993 года. Через туннель под Белым домом им надо было попасть в подвальное помещение, чтобы перекрыть отход баркашовцев. С Карташовым было четыре тюменских омоновца и двое бородатых типов, хорошо знающих московские катакомбы.

Они прошли целый лабиринт подземелий с несколькими, разного уровня, переходами, со стальными громоздкими дверями. Половина из них была закрыта с помощью штурвальных запоров, другая, наоборот – настежь, проемы в густой паутине. Когда они вышли на развилку, откуда-то сверху послышались лязгающие звуки и отдаленные голоса. Карташов рукой дал понять, чтобы бойцы заняли позицию по обеим сторонам туннеля, за поворотом. Бородачам он приказал отойти назад. И наконец, в темном далеке туннеля мелькнул и заплясал сначала один, а затем несколько лучей от карманных фонарей. Группа людей приближалась к перекрестку. В отсветах портативных фонарей мелькнул вороненый ствол, камуфляж, круглая белая свастика на рукаве черной униформы, тяжелые шнурованные ботинки десантников.

К Карташову подошел сержант Пантелеев и шепотом сказал, что, дескать, силы неравные и можно здесь остаться навсегда. И так же шепотом, Карташов послал его к такой-то матери, добавив, что если он боится, может уходить. Однако сержант остался, хотя нервы свои не сдержал: подправив ствол автомата, он выстрел, послав веер пуль поверху туннеля. Троекратное эхо оттолкнувшись от бетонных стен, раскатистой волной покатилась по всем закоулкам подземного лабиринта. В ответ понеслись огненные хлысты автоматных очередей и Карташов, крикнув "Ложись!", упал на сочащееся влагой дно. Он больно ушибся локтем о бетонку, однако автомат удержал в руках.

Когда первые сумасшедшие звуки стихли и наступила тишина, с той стороны крикнули: " Кто бы вы ни были, освободите дорогу по-хорошему! Кто у вас за старшего?"

– Я, старший лейтенант МВД, тюменский ОМОН, а кто вы?

– Мы – будущее Росси, дубина! Уведи своих людей и с нас – бутылка... раздался смех и среди деланно-веселых перекатов голосов Карташов уловил очень знакомые нотки.

– Эй, Слон, – крикнул Карташов, – может, объяснишь, с кем под ручку и куда гонишь?

Смех умолк. И в тишине прозвучал отчетливый ломающийся от волнения баритончик Бандо.

– Идем ставить растяжки, чтобы такие, как ты верноподданные сукины дети, не мешали нам отдыхать...Твоему режиму хана...

– Вообще-то я рад тебя приветствовать, Слон! Это говорит о том, что боженька существует... Иди сюда, поговорим по душам, и, может, вспомнишь, кто такой Иуда...

По каменному желобу что-то покатилось в их сторону. По звуку, по ситуации было ясно – это катится гексогеновое яичко по имени РГ. Она стальной мышкой продрябала мимо них и, прокатившись еще несколько метров, сверкнула и разродилась бурей. Карташов лежал лицом вниз, закрыв голову обеими руками. Взрывная волна прошла поверху, как следует погладив его по лопаткам. Не слыша собственного голоса, он крикнул: "Бьем, сволочей, на поражение!" и первым начал стрелять. Лежащий рядом сержант, размахнулся и бросил вперед гранату, то же самое сделал еще один омоновец. В колодцах, где много бетона, пазух и нет выхода для возмущающейся взрывной силы, даже чих кажется громом. Взрыв двух гранат походил на землетрясение.

Раздались стоны, и неукротимая, тяжелая матерщина. Значит, кого-то достало до последнего нутра.

– Эй, Слон, вы что – там заснули? – крикнул Карташов. – Может, еще ложечку манной кашки дать?

Длинные очереди, одна за другой, просквозили в туннеле и снова тишина.

– Вот так всегда, – неизвестно кому сказал сержант Пантелеев. – насрут и – в кусты...

...Карташов почувствовал, как кто-то толкает его в бок. Открыл глаза, огляделся – славу Богу, не туннель, рядом Одинец. Что-то говорит. С трудом врубился.

– Мцыри, ты же во сне плакал, может тебя отвезти в дурдом, пока ты совсем не чокнулся?

Закурил. Остаток сна еще дымился в далеких глубинах уходящего подсознания.

– Видел во сне Бандо. Устроили с ним легкую перестрелку, почти как в жизни...

Вышедшего из клиники Брода сопровождал Николай. В руках у него был небольшой ящичек, очень похожий на портативный холодильник.

– Осторожно, – предупредил Брод, – подложи, Никола, под контейнер что-нибудь помягче, а главное, чтобы он по кузову не елозил. – И к Одинцу: Саня, это то, что нужно срочно...повторяю, срочно отвезти в Воронки и отдать Музафарову. Он предупрежден...Будет ждать. Не забыл, куда ехать?

– Только отдать и все?

– Нет, не все. Он вам передаст пакет...но и это еще не все. – Брод раздумывал – видимо, не совсем был уверен, в том, что хотел сказать. Но решился.

– После того как отдадите это, – кивок в сторону салона, – постарайтесь проследить его дальнейший путь. Я понял так, что протез сегодня же будет доставлен в одно место, о чем я и хочу знать...

– Мцыри приснился Бандо, значит все будет хорошо, – улыбнулся Одинец и вставил в рот сигарету. – Гоним, Серый, я страшно хочу яичницы с луком и со шпиком...

Брод:

– Мцыри, ты езжай поаккуратней, не нарушай правил и... – снова Брод замялся. – Словом, делайте что хотите, но груз доставьте. А Никола вас подстрахует...он будет позади дымить...

До Воронков добирались с происшествиями: в районе Новоникольского их "шевроле" остановили на милицейском посту и попросили предъявить документы. Более того, подошедший молодой, мордастый, сержант потребовал открыть для досмотра двери салона. Одинец, выставив из кабины ногу, стал препираться с блюстителем порядка. Карташов же, сжав до боли в ладонях баранку, начал про себя вести счет. Это его всегда успокаивало. Их выручил ехавший позади Николай. Очевидно, увидев затормозку, он врубил пятую скорость и, бешено сигналя, направился в сторону КПП. Он пронесся мимо с такой скоростью, что милиционер, стоявший возле "шевроле", едва не был сбит с ног воздушной волной. Сержант запоздало взмахнул жезлом, но увидев удаляющийся задок "девятки", кинулся к милицейскому лендроверу. А второй, мордастый мент, потеряв интерес к ним, махнул рукой – мол, убирайтесь и без вас тут хлопот хватает..

Одинец захлопнул дверцу и взглянул на Карташова – тот истуканисто смотрел вперед и лишь молотящие щеки желваки выдавали его волнение.

– Могли загреметь, – сказал Одинец. – Сегодня Никола был на высоте, приедем домой я ему поставлю бутылку...

– Еще не вечер, – у Карташова было муторно на душе – и погода не та, и частые посты гаишников, и ощущение чего-то противоестественного в его положении. А главное – сознание, что позади, в салоне, стоит голубенький, безобидный на вид контейнер, в котором...Впрочем, о конкретике он старался не думать. – Хочешь анекдот?

– Валяй! Только короткий...Я длинные анекдоты не понимаю...

– Короткий не знаю...Живут в одной коммунальной квартире профессор и студент-пьяница. И каждый раз, возвращаясь ночью домой, студент с грохотом снимает сапоги и будит профессора. И каждый раз этот профессор умоляет студента не шуметь по ночам. Как-то студент пришел заполночь и, скинув один сапог, заебенил им в стенку, но, вспомнив про несчастного соседа, не снимая второй сапог, упал на кровать и заснул мертвым сном. Через час раздается истошный вопль профессора: "Вы когда-нибудь снимите второй сапог?"

– Анекдот, прямо скажем, на троечку с минусом...– Одинец выбросил в форточку сигарету. – Пьяный милиционер не может открыть кильку в томате: "Откройте! Милиция!" Как? Острее?

– Что-то тебя все время тянет на тему милиции, уж случайно, ты из ее славных рядов?