Текст книги "Почка для Президента"

Автор книги: Александр Ольбик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Им позвонил Николай и сказал, что ждет их на повороте на Мертвом поле, где раскинулись владения Музафарова.

– Ушел от ментов? – спросил его Одинец. – С меня, Никола, бутылка, но поскольку ты не пьешь, я тебе куплю килограмм леденцов...

Возле дома Музафарова их уже ждали. К ним подошел тот же человек, который недавно был в Ангелово и вел переговоры с Бродом.

– Где контейнер? – спросил он и взялся за ручку двери "шевроле", но его остановил Одинец:

– По-моему, мы в твою тачку не лезем, верно? – Саня отодвинул дверь и залез в салон. Оттуда протянул синий ящичек с широким пластмассовым ремнем-ручкой. – Бери, но мне велено передать это в руки самого хозяина.

– Я здесь, – послышался мягкий голос Музафарова, вышедшего из калитки. – Боря, возьми контейнер и отнеси его в джип, – обратился Музафаров к своему подчиненному.

Сам подошел к "шевроле":

– Кто из вас тут главный, – быстрый взгляд черных глаз-бусинок просветил гостей.

– Мы все тут начальники, – набирая шутливый тон, ответил Одинец. – А какие проблемы?

– Брод велел вручить вам пакет, – Музафаров из-за спины достал большой желтый конверт. – Эту посылку нельзя ни терять, ни оставлять в чужих руках... – Медленным шагом он подошел к машине и положил пакет на сиденье "шевроле"... Передайте своему шефу мою благодарность и, если потребуется моя помощь, он может на нее рассчитывать...

Музафаров развернулся и пошел в сторону ворот. Карташову бросился в глаза узенький, кавказский ремень, перетягивающий его объемную, выходящую из краев фигуру.

Все остальное они сделали, как велел Брод. Отъехав от усадьбы Музафарова, припарковались возле развилки, которую при всем желании нельзя миновать, выезжая с Мертвого поля. Машина Николая заняла позицию у рощицы, возле дорожного указателя, на котором белая стрела указывала направление "Химки".

И действительно, со стороны Воронков показался бежевый джип, в сопровождении двух иномарок: впереди шла серебристая "ауди А3", замыкал кортеж вишневый "ровер 400, хэтчбек"...Чтобы не мозолить глаза преследуемым, Карташов с Одинцом пересели в "девятку", а Николая посадили за руль "шевроле". Договорились, что на всякий случай он будет плестись позади, не приближаясь менее чем на пятьсот метров.

Кортеж Музафарова между тем, миновав Рублево, через развязку на МКАД, съехал на проселочную дорогу и устремился в сторону Екатериновки. И там, возле довольно многолюдного универмага, джип остановился, а сопровождавшие его "ауди" и "ровер" заняли выгодные позиции на подъездах к главной улице. Карташов припарковался за афишной тумбой, неподалеку от табачной лавки.

Ждать пришлось недолго. Из-за поворота, минуя семиэтажный дом, показалась "скорая помощь" и подъехала вплотную к джипу. Карташов с Одинцом вышли из машины и выбрали подходящий обзор зрения. Они видели, как их контейнер быстро и незаметно для постороннего взгляда перекочевал из джипа в "скорую помощь"...И та не ожидая ни минуту, стронулась и, набирая скорость, скрылась за домами.

– Видишь, Мцыри как можно легко лохануться! Если ты ее упустишь, Брод сдерет с нас три шкуры.

"Скорую" они нагнали на Рублевском шоссе. К их удивлению, ее уже сопровождали две другие "скорые помощи", неизвестно откуда здесь появившиеся. Миновали Осеннюю улицу, проехали улицу академика Павлова и как-то неожиданно свернули на дорогу, на которой стоял указатель "Центральная клиническая больница".

– Не сворачивай, – сказал Одинец, – нет смысла, нас все равно туда не пустят.

"Скорые" на полном ходу подкатили к шлагбауму, который без промедления взлетел вверх, и все три санитарные машины втянулись на территорию главной больницы страны.

– Вот это номер, чтобы я не помер, – прокомментировал такой исход Одинец. – Какому-то высокому чину будут вставлять почку солдата. Что ж, это не самый худший выбор...А то могли бы от бандита...Представляешь, Мцыри?!

– Брод захочет узнать, с кем это связано. Наверняка захочет...

– Вряд ли, но это не проблема. Ты думаешь, тут нет лазеек, через которые местные повара таскают шабашку? Если надо, найдем и узнаем, это даже мне интересно.

После того как они вернулись в Ангелово и вручили Броду пакет, который им передал Музафаров, Вениамин на глазах преобразился.

– Старики, – сказал он, – сегодня я выдаю вам получку и премиальные. Но сначала, вы отвезете на могилу Галины надгробие, а весной, когда осядет земля, поставлю ей памятник.

Вечером, когда они все хмельные, вели беспредметный разговор о том о сем, диктор НТВ Миткова, как обычно, тарахтя, сообщила новость дня: президент России, ввиду обострившегося бронхита, был помещен в Центральную клиническую больницу...Услышав такое известие, Карташов с Одинцом переглянулись, им показалось, что в словах диктора заключен смысл, который каким-то образом связан с тем, чем им пришлось заниматься днем... И лишь Николай не повел и ухом, он как-то нудно ковырялся в тарелке, стараясь подцепить на вилку неуловимую шляпку шампиньона...И каково же было удивление Карташова, когда он услышал глухую, словно предназначенную тарелке, речь Николая: "Шунтирование, братцы, бесследно не проходит...восемь часов под общим наркозом...почки лопаются, как перегоревшие предохранители..."

– Никола, что ты там шепчешь? – крикнул Одинец. – Может, тебя сглазили, иди умойся холодной водой...

– Ничего, особенно, просто фантазии на вольную тему... О том, какому лицу конкретно предназначается наш протез, история умалчивает и, возможно, для нас это даже к лучшему... Подай, пожалуйста, Саня, бутылку с минералкой, на сухую грибы что-то не идут в горло...

Брод был в отключке: осовелым взглядом уставился в телевизор, ни черта, однако, оттуда не черпая. Он пребывал в тупой, пьяной эйфории и этим, видимо, был счастлив...

Сходка калек

Образ Галины неотвязно стоял перед глазами Карташова – и когда бодрствовал и, особенно, когда погружался в ночную дрему. Но столь деспотическая власть воспоминаний его не устраивала и он, стараясь с собой сторговаться, придумывал массу абстрактных картинок, которые могли бы отвлечь от тягостных мыслей.

Чтобы не раскисать, Карташов на следующий день после передачи протеза команде Музафарова, отправился на свидание с Татариновым.

Шел снежок, слегка подмораживало. Он ехал с учетом гололеда и потому отрезок пути, который раньше покрывал за сорок минут, теперь отнял час с лишним.

Увидев Татаринова, Карташов матюгнулся. Тот сидел на своей убогой подставке, без головного убора, держа в посиневших пальцах потухшую сигарету. Не выходя из машины, Сергей обратил внимание на продавщицу книг она уже была в вязаном берете и черных шерстяных перчатках. У нее тоже посинел нос и, судя по всему, торговля у нее шла вяло. Люди, словно тени, бесконечным потоком входили и выходили из метро.

Он подошел к Татарину, и в шаге от него остановился. Тихо сказал:

– Сиди, Кот, не оборачивайся.

Татаринов услышал и все понял.

– Запоминай номер моего мобильника, – так же заговорщицки произнес Карташов, и дважды назвал цифры. – Надо собраться и обсудить один план.

Татарин кивнул головой.

– Надень берет, простудишься и в своем подвале загнешься, – сказал Карташов. Затем он подошел к продавщице и переговорил с ней.

– Вы знаете, Костю сюда привозят какие-то странные люди, а вечером забирают... Я бы их убила, они с ним обращаются, как с вещью...Такие бесцеремонные жлобы, хватают, словно мешок с опилками и тащат в машину...

– Ничего страшного, – нейтрально сказал Карташов. – Он пережил еще и не такое, переживет и это...Я вам оставлю для него телефон...сотовый, и я думаю, скоро у него не будет этих опекунов.

– Такие наглые лбы, – продавщица взяла от него трубку, завернутую в целлофан, и спрятала во внутренний карман своего пуховика. – Знаете, мы однажды с девочками хотели его забрать к себе домой...Хотя бы на время, так он ни за что. Он чего-то явно боится.

– Утрясем...Если я вам на днях позвоню, не пугайтесь.

– А вы мне покажите, как им пользоваться.

– Верхняя, слева кнопка. Нажмете и слушайте...Что бы мне у вас купить?

– А вот только что сегодня поступила новая книжка Александры Марининой. Наша Агата Кристи...

Но Карташов взял в руки томик Владимира Высоцкого.

– Давно хотел почитать его стихи да что-то не попадались на глаза.

От того места, где Карташов стоял, он увидел, как к Татаринову подошел какой-то мужчина, в старой мятой шляпе и выбившимся из-под пальто свалявшимся шарфом. И начался базар. Явно подвыпивший гражданин громко, развязно стал втолковывать Татарину, насколько тот позорит себя и всю российскую армию. Вмешалась проходящая мимо женщина и вспомнила все, что пишут оппозиционные газеты о режиме "пахана Ельцина". И про войну в Чечне вспомнила, и про шахтерские забастовки, и не забыла про первую Отечественную войну 1812 года... Женщина готова была стереть выпивоху с лица земли, но тут подвалили еще двое не самых трезвых мужиков России и тоже стали высказывать свои точки зрения...

– Вот так по десять раз на дню, – с улыбкой сказала продавщица. – Люди, словно сумасшедшие. Одним не нравится, что он позорит форму российских вооруженных сил, другим – что он жертва социальной несправедливости.

– Извините, а что вы сами об этом думаете? – спросил он продавщицу.

– Ничего. Сидит человек, никому не мешает, так и вы ему не мешайте. Не хочешь – не подавай, а зачем оскорблять? Человек и так наказан жизнью... На ее глазах показались слезы.

– Я вам оставлю денег, вы, пожалуйста, купите ему сигарет и что-нибудь горячего на обед. Если, конечно, вы можете покинуть свой пост...

– Да тут на месте все можно купить. Вон, бабка торгует горячими чебуреками, в любом киоске – сигареты...Я ему вчера перчатку принесла, но он ее не хочет надевать...

... О своей поездке к Татарину Карташов рассказал Одинцу, но тот был озадачен другим.

– Ты знаешь, что Брод исчез? Пропал. Как с горизонта белый пароход, Одинец сделал рукой гладящий жест.

– А где Николай?

– Они с Валентином в панике и не исключают, что это продолжение разборки. Но я так не думаю, потому что банда Фикса уничтожена...

– Но чудес-то не бывает, – Карташову захотелось оказаться как можно дальше от Ангелово. – Кто видел его в последний раз?

– Вечером, как обычно, Веня отправился в свою комнату. Николай разговаривал с ним в районе двенадцати ночи. А сегодня утром Брод не явился на завтрак. Постель разобрана, часы на тумбочке заведены, кейс – в шкафу. Вроде бы никаких примет внезапного исчезновения...

– Может, и нам с тобой отсюда слинять? – не то спросил, не то констатировал Карташов.

– Мне некуда линять. Еще пару дней выждем, возможно, кто-нибудь проявится и поставит нам интересные условия.

– А там смотришь, неуловимый мотоциклист перекинет через забор ухо или нос нашего дорогого Брода?

Вопрос остался без ответа. В комнату вошел Николай – как всегда по-спортивному собран и по-военному держит выправку.

– Ну что, гаврики, будем делать? – спросил он.

– Наверное, то же самое, что делали до сих пор, – ответил Одинец. Веня еще не появился?

– Боюсь, что сегодня... – Николай взглянул на часы, – впрочем, время еще есть...

– Мы тебе еще нужны? – спросил Одинец.

– На всякий случай будьте на месте. Я пригласил сюда еще два человека из охранной фирмы. Возможно, сегодня все прояснится. Или Брода какая-то сволочь захомутала, или он куда-то рванул по экстренным делам.

Однако к вечеру, действительно, все прояснилось. Из окна своей комнаты Карташов увидел подъехавшее к воротам такси, из которого вылез Брод. В руках у него был кейс, и Карташов вспомнил недавние слова Одинца, что кейс Брода находится в шкафу.

Карташов спустился вниз, где уже были Николай и Одинец с Валентином. Брода встретили гробовым молчанием. И он, видимо, понимая причину этого молчания, старался быть непосредственным.

– Вольно, господа офицеры! Надеюсь, в розыск не подали?

– Уже собрались, – Николай старался не смотреть в глаза шефа. – Ребята начали нервничать, а я им ничего определенного не могу объяснить.

– Это хорошо, что нервничают, бдительнее будут. Верно, Мцыри?

Карташов, кинув взгляд на кейс. Который держал в руках Брод, вспомнил, что точно такой же чемоданчик он уже видел. Кейс, без сомнения, принадлежал Таллеру, о чем свидетельствовала поперечная царапина в левом углу крышки. Карташов заметил, как Одинец тоже зырнул по кейсу напряженным взглядом.

Вечер прошел спокойно. Ужинали по семейному, и Карташов даже себя ругнул за давешние сомнения насчет Брода. После ужина они с Одинцом сыграли несколько партий в нарды и дважды выходили на балкон перекурить.

Когда Карташов уже лежал в постели, Одинец с полотенцем через плечо вышел из комнаты. И Карташов, естественно, не мог видеть, как Одинец, сунувшись в ванную, и обнаружив там Брода, сменил курс и, крадучись, вошел в комнату Вениамина. Зайдя туда, он вгляделся и подошел к бельевому шкафу. Кейс, с которым Брод вернулся из таинственной отлучки, лежал на средней полке рядом с другим, принадлежим Броду кейсом. К его удивлению, замки были открыты и Одинец приподняв крышку чемоданчика, увидел тугие пачки долларов, перетянутые тонкими резинками. Отдельно, в целлофановом кульке, поблескивал желтый металл. Осторожно прикрыв дверцу шкафа, Одинец вышел из комнаты.

Когда он вернулся, Карташов уже посапывал.

– Мцыри, ты уже спишь?

– Нет еще, только собираюсь.

– Как ты думаешь, куда ходил Брод?

– Здесь может быть миллион версий и одна из них самая вероятная экстренный визит к женщине.

– Возможно. Если завтра, никто не исчезнет, давай проведем рекогносцировку на местности. Посмотрим, где фурычит подпольный водочный завод...Как эта фирма называется?

– Кажется, "Голубая лагуна".

– Неплохо звучит для конторы, спаивающей всю Москву круткой.

...Утром Одинец переговорил с Бродом и попросил "добро" на выезд в город. Вместе с Карташовым. Версия: во-первых, приодеться к зиме и, во-вторых, отвезти Мцыри на Поклонную гору. В музей Великой Отечественной войны...

Они выехали на "шевроле". Первую остановку сделали возле фирменного магазина "Связь-инвест", где купили несколько пейджеров. И там же их зарегистрировали и получили для каждого свой абонентный номер. Затем они подъехали к метро и Карташов, как и накануне, не подходя близко к Татаринову, спросил у него – может ли тот на час отлучиться?

– Конечно, – завертел головой Татарин, – но если нагрянут те, мне не сдобровать...

– Скажешь, что забрали в милицию... для проверки, вернее, для идентификации личности...

– Тогда поехали!

Но перед тем как погрузить Татарина в машину, Карташов подошел к продавщице книг и попросил ее, в случае приезда "шестерок", подыграть – мол, был рейд и калеку забрали в милицию...

От метро "Алексеевская", по проспекту Мира, они направились в сторону ВДНХ. Бывший десантник, а теперь инвалид первой группы Иван Горелов, сидел возле второго турникета. В отличие от Татарина, этот парень был без единой конечности. Он сидел в бушлате, в голубом берете, на изгибе которого красовалась эмблема ВДВ. Горелов напоминал нахохлившуюся птицу. На плечах бушлата, где раньше были погоны, теперь лежала снежная крошка.

Они подошли к нему и положили в коробку две купюры по двести рублей. Народу вокруг было немного и вряд ли кто обратил внимание на подошедших к инвалиду двух молодых мужчин. Одинец спросил:

– Не холодно, Ваня, тут сидеть?

– А ты сам посиди, тогда узнаешь, – Горелов завелся с пол-оборота.

– А как насчет того, чтобы погреться? – Одинец указал на рукой на "шевроле". – Там уже ждет тебя твой коллега, может, поговорим?

– Гуторь тут, зачем лезть в машину?

– Для большего понимания...Мцыри, бережно берем ветерана и несем в тачку.

– А если я не хочу? – запротестовал калека. – Если мне тут хорошо...Перестаньте, я буду сейчас орать...

– Несем! – повторил Одинец и хватко взялся за отсыревший бушлат.

В машине было светло и тепло. Когда Горелов оказался в "шевроле", и увидел Татаринова, он перестал ершиться и беззлобно молвил:

– А мне, в принципе, все равно, где болтаться – в прорубе или на веревке... Мы, обрубок, кажется, с тобой знакомы? – обратился он к Татарину.

– Однажды рядом сидели, когда в ангаре определяли калек на работу.

– ОМОН?

– Он самый!

Второго однорукого парня они забрали возле метро "Чкаловское". Его звали Денисом Бурлаченко – бывший "чеченец", раненый в первый же день вторжения в Чечню.

Игоря Каркашина, который попрошайничал у "трех вокзалов", нести не пришлось. Одинец доходчиво объяснил ему суть дела и он сам, с помощью костылей, направился на стоянку.

– Учтите, – предупредил он, не выпуская изо рта сигарету, – если кому-то ваши дела не понравятся, объясняться будете сами.

Но когда Каркашин оказался в компании таких же, как сам, тон разговора у него повеселел.

– Привет, крабы! – сказал он и бросил вперед себя костыли. Татаринов с Бурлаченко протянули свои руки, а сзади его подсадили Одинец с Карташовым.

Импровизированное совещание они провели в южных пределах парка "Сокольники", у Егерского пруда.

Карташов остался за рулем, Одинец из кабины перебрался в салон. По предварительной договоренности с Татарином, объяснить ситуацию своим товарищам по несчастью должен был он. Но как это бывает с людьми, долго не общавшимися на нормальном человеческом языке, Татаринов начал речь с крутого мата. Однако его никто не перебивал.

Одинец устроился у перегородки, отделявшей кабину от салона, курил и одним глазом поглядывал через лобовое стекло.

– Тут разговор короткий, – продолжал между тем Татарин, – или мы будем продолжать мантулить на эту плесень, или скажем, наконец, свое спецназовское слово. Лично мне все это окуенно надоело. Я каждый день молю Бога и родную мать, чтобы они меня родили заново...

Горелов сидел, потупив взор, слизывая с губ падающие с берета капли тающих снежинок.

– Так, что ты, ОМОН, предлагаешь? – спросил он. – И кто эти люди? кивок в сторону Одинца.

– Это наши братаны. Они так же, как мы, ненавидят беспредел и собираются безвозмездно нам помочь. Так, лейтенант?

– Беспредел я люто ненавижу, – живо откликнулся Карташов.

– А что такие, как мы, крабы могут сделать? – спросил Бурлаченко.

– Мы свободно своих притеснителей можем взять за письку и тряхнуть до смерти, – пояснил свою светлую мысль Татарин. – Кто из вас знает молитву "Отче наш"? Не знаете, безбожники! А кто знает, сколько стоит то, что мы с вами каждый день испытываем на собственной шкуре?

Одинец решил внести ясность.

– От вас, братцы, требуется единственное – очень хорошо уяснить для себя ситуацию. Чтобы потом не каяться, что поторопились, и что-то не то сделали. Поэтому я спрашиваю: считаете ли вы, что из вас сделали форменных рабов?

– Хуже! – откликнулся Горелов. – Мы рабы не господ, а черных подонков. Головорезов, которые держат нас в страхе и подачками в виде сигарет и хреновой водяры. Лично я уже окончательно отравился сивухой, мотор ни черта не тянет...

– Какое количество людей вы можете привлечь? – поинтересовался Карташов.

– Как минимум полвзвода...Рыл 12-15, – за всех ответил Горелов.

– Ты, Серый, моих людей знаешь, – сказал Татаринов. – Они пойдут на все, вплоть до уничтожения Алиевского выводка...Однозначно, всего, без исключений...

– Мы тоже пойдем, – поддакнул Бурлаченко.

– Но голыми руками их не возьмешь. Одной охраны там человек двадцать...И нужен транспорт, на такое дело на трамвае не поедешь... И для понта хотя бы пару каких-то пугачей... – лицо Татарина озарилось торжеством.

– Транспорт и стволы – это наши с лейтенантом проблемы, – успокоил всех Одинец. – Но при этом мы должны вернуться на базу, значит, должны подумать о грамотном отходе. Где вы, говорите, находится этот водочный завод?

– Где-то в районе Измайлово, а точнее, в Измайловской пасеке. Когда нас туда везли, один охранник выходил из машины...может, по...ть, а, может, сменить номера...Я случайно увидел указатели – поворот с шоссе Энтузиастов на лесопарк Измайлово, – сказал Горелов.

– Точно! – воскликнул Бурлаченко, – там еще были пруды: один большой и два поменьше. Дайте карандаш, я нарисую схему, где этот клебаный ангар находится.

– Все складывается, – сказал Татарин, – для любого предприятия нужно много воды, а для водочного тем более...

– Мы начинаем серьезное дело, – подвел итог Одинец, – и не хотелось бы, чтобы потом мы искали козла отпущения. Поэтому каждый из вас пусть хорошенько подумает, а через пару дней мы вновь вернемся к этому разговору. И поставим окончательную точку. Много набирать людей не стоит, толкучка в таком деле хуже всего...Завтра, в крайнем случае, послезавтра, кто-то из нас привезет вам мобильники...Сергей, подай сюда пейджеры, – обратился Одинец к Карташову. – Эти аппаратики легче спрятать...

– Это не проблема, заныкаем и телефоны, – уверенно сказал Горелов.

– А нас каждый вечер шмонают, – Татаринов разглаживал подсохшие в тепле усы.

– Свой телефон возьмешь у соседки, – Карташов выразительно взглянул на Татарина. – Соображаешь, о чем речь?

– Соображаю...

– А теперь запоминайте, как пользоваться пейджерами... – Одинец протянул Горелову шариковую ручку. Тот виртуозно зажал ее в клешне, и стал записывать номера диспетчерской.

Одинец коротко проинструктировал, после чего Бурлаченко сказал:

– Но если кому-то не повезет и будет ранен...Лично я последний патрон оставлю для себя.

– А я сначала сделаю из них куриные окорочка, а уж потом буду думать о себе, – твердо заявил Татарин.

– Не исключено, что на месте событий могут оказаться телевизионщики, Одинец положил перед каждым по пейджеру. – Но, если и будут, то на заключительной стадии разборки...Так что прошу перед делом побриться, помыть шеи и вообще явиться в вечерних костюмах...Народ России должен увидеть не подонков, а гвардейцев, настоящую десантуру, которая не прогибается ни перед кем и ни перед чем...

От столь высокопарных слов Саня даже зарделся. Но калек больше интересовали практические вещи.

– Если у вас, действительно, имеются стволы, то я предпочитаю АК...И лучше старенький, пристрелянный, – сделал заявку Бурлаченко.

– А мне нужен гранатомет, – Каркашин поднял руки, показывая, как он будет стрелять. – Можно автомат с подствольным гранатометом, но это будет зависеть от того, на чем мы поедем и кто будет шоферить. Важна маневренность.

– Мне уже пора, – сказал Бурлаченко. – Если не трудно, давайте заедем в магазин и возьмем что-нибудь выпить и пожевать.

Еще минут пятнадцать они обсуждали отдельные детали предстоящей операции и только в четыре отправились в путь...

...По проспекту Мира несся неприметный автобусик, на бортах которого крупно, отпугивающе красовалась надпись: "Дезинфекция". Машина несколько раз останавливалась – возле универмага, у ВДНХ, а затем возле метро "Чкаловское" и у "трех вокзалов".

Татарина они ссадили у его точки. После того, как они оттащили его на место, Карташов подошел к продавщице книг и поинтересовался обстановкой. Однако никто Татарина не искал и не спрашивал.

Отъезжая со стоянки, Карташов бросил взгляд на усевшегося на подставку Татарина, и с удовлетворением отметил, что на его лице не было больше прежней печати угрюмости и безнадежности. Кажется, оно светилось изнутри ровным лучезарным светом...

Рекогносцировка на местности

Справку о смерти Галины оформили в клинике Блузмана. Причина смерти ураганный рак молочной железы. Ее кремировали и хоронили на Митинском кладбище. Среди памятников местной знати.

Погода стояла ясная, белоснежная. Снег под ногами скрипел и шуршал, когда чья-нибудь нога оступалась за край прочищенной дорожки.

Когда пришла пора закапывать могилу, Броду стало не по себе. Может, тому причиной была обильная выпивка накануне, а может, общий стрессовый букет, который свалился на него в последние недели. Он вытащил из кармана пиджака валидол и положил в рот две таблетки. Для верности принял также таблетку реланиума и четвертинку анапрелина.

Николай, заметив, что с его шефом творится что-то неладное, подошел к нему и посоветовал отойти к лавочке и там отдышаться. Брод поднял горсть земли и бросил на крышку гроба. Бум-бум-бум – трижды стукнула земля о дерево и этот звук, словно молот по наковальне, ударил по его нервам.

Никаких речей не было. Николай отошел от могилы и переговорил с парнем – одним из четырех серьезных молодых людей из охранной фирмы. Заснеженные деревья не позволяли просматривать все пространство и Брод велел охранникам рассредоточиться, чтобы они могли держать в поле зрения каждый уголок царствия мертвых. Впрочем, это скорее делалось для порядка, поскольку сам факт уничтожения банды Фикса был в какой-то степени гарантией безопасности.

Карташов не смотрел в могилу. Он вообще отошел в сторону и нещадно курил. Мысли его были всюду и вместе с тем нигде. Он старался не думать о ней, о тех коротких прекрасных мгновениях, которые они пережили в один из пасмурных дней.

Наверное, у всех, кто переносит смерть близких, возникает отвратительное ощущение тупика. Абсолютной неопределенности. И он знал, что в такие мгновения нет лучшего лекарства против тоски, чем стакан водки через каждые два часа...

Карташов с Одинцом помогли зарыть могилу и когда они стали обкладывать холмик сосновыми ветками, в кармане у Карташова запищал мобильник. Он отошел в сторону и включил телефон. Узнал голос Татаринова. Тот по-военному доложил о готовности группы к "проведению операции". Он так и сказал: "Группа готова к проведению операции". Все дело было только за транспортом. Карташов слышал как Татарин затягивался сигаретой. "Завтра, Кот, встретимся и переговорим", – сказал Карташов и хотел отключить телефон, однако Татарин был настойчив: "Все должно произойти третьего декабря, в международный День инвалидов". "Тоже мне символист, – подумал Карташов, но в трубку сказал другое: Извини, Кот, я сейчас при деле...Встретимся – переговорим..."

После похорон они поехали домой к Броду, где уже хозяйничала его сестра Раиса – мужеподобная женщина с только что завитыми волосами. Казалось, что в создании ее лица Всевышний ничего кроме зубила под рукой не имел – настолько ее черты были грубы и неподвижны. Однако стол она накрыла быстро и поставила на него довольно разнообразные блюда, среди которых возвышались три пирамиды бутылок со спиртным.

Видимо, Брод уже успел выпить – лицо его горело и он, оставшись в одной рубашке, сидел в кресле и курил.

Пили молча и много. Постепенно водка с коньяком сломали поминальную чопорность и начались разговоры – сначала спорадические, а затем, как всегда, раскованно, с перебивкой друг друга и даже с шутками.

В какой-то момент, когда Брод отошел от стола покурить, к нему присоединился Карташов. Попросил пару дней отгула.

– Хочешь еще раз напороться на неприятности? – спросил Брод.

И Карташов, видимо, поддавшись общей атмосфере сближения, вкратце поведал ему о Татарине и его друзьях.

– Надо пообщаться с корешком, отвезти ему что-нибудь поесть, сигареты...

Брод не возражал, но при этом заметил: "Ты, Серго, теряешь бдительность...Если не ошибаюсь, это ты находишься в розыске. А не я..." На это Карташов отреагировал по-своему: он положил руку на плечо Брода и дружески пожал.

– Мы все, Веня, потеряли бдительность, – сказал он, – оттого сегодня похороны, а не свадьба.

– Ладно, умник, я не возражаю, только поставь об этом в известность Николая. И держи с ним постоянную связь.

– Понял, спасибо...

– И постарайся не попадаться на глаза ментам! А если все же нарвешься, уводи их куда хочешь, но чтобы сюда ни ногой, – Брод сделал отметающий жест.

Когда Карташов с Одинцом остались одни в комнате, Карташов рассказал напарнику о разговоре с Бродом.

– Ты один собираешься ехать к Татарину? – спросил Саня.

– Завтра – один. Разузнаю, что калеки придумали и насколько это реально.

– А когда мы съездим в Измайлово на разведку?

– Можем даже завтра туда махнуть. Включи, Саня, приемник, послушаем, что делается в нашем бардачном мире.

– Все то же – взрывают, воруют, занимаются коррупцией. Ты лучше подай мне гитару...

И казалось, что утрату переживает не Карташов, а он, Саня – столько в его голосе было щемящей тоски и отчаянной бесшабашности.

Он запел:

В Хайратоне прощались,

Поклялись, обещались,

Возлюбить свои жизни,

И не прикасаться к стволам,

Кабы знал, кабы ведал,

Кто позже нас предал,

Я бы свой АКС никогда,

Никому не сдавал...

...Ах, какая весна в Бирюзе,

Ах, какая весна была!

Вот бы снова туда,

Там бы встретить друзей,

Тех, с кем совесть не развела,

Ах, какая весна в Бирюзе,

Ах, какая она была...

Голос у Одинца загустел, возвысился и Карташов понял, какое мощное половодье чувств шумит в груди его товарища. Он почувствовал, как по хребтине побежали мурашки сопричастности к тому, о чем пел Саня...

...На следующий день Карташов встретился с Татариновым, от которого узнал, что график работы инвалидов кардинально изменился. Они перешли за зимнее расписание: на точках теперь сидят только в часы пик – с 8 до 12, после чего их развозят по домам. Вторая смена – с 16 до 19 часов.

Было без четверти одиннадцать. Разговор – короткий.

– Нас будет двенадцать рыл, – с улыбкой произнес Татарин. – Во всяком случае, столько ребят рвутся устроить Алиеву и его банде Варфоломеевскую ночь.

– Это слишком, где я возьму столько транспорта?

– От тебя ничего не требуется. У нас уже есть на примете две тачки: старый "москвич" и 31-я "волга". Нам только нужны запасные номерные знаки. И несколько хороших стволов. Желательно автоматов и кучу гранат.

Карташов молча курил и поглядывал на продавщицу книг, закутанную в шерстяной платок.

– А с последствиями вы считаетесь? – спросил он Татарина.

– Это для нас не важно, – Татарин сжал покрытый цыпками кулак. – Ты говорил, что будут журналисты... И если так...Мы сделаем колоссальный, на всю Россию, переполох и в этом нам никто не помешает. Даже если придется подохнуть. Но это же лучше, чем вечная помойка, верно, лейтенант?

– Допустим.

– Мы приняли коллективное решение – устроить грандиозный бэмц третьего декабря, в международный День инвалидов. Впрочем, я тебе уже об этом говорил.

– Значит, ничья помощь вам не нужна?

– Почему, можете со своим дружком нас подстраховать, чтобы мы в горячке не переколошматили пол-Москвы.

– Сколько человек охраняет эту винокурню?

– А этого точно никто не знает, но если сам пахан разъезжает в компании пятнадцати мордоворотов, можешь предположить, сколько их там всего... Ты ж понимаешь, какую капусту они шинкуют и как остервенело будут драться.

– Расположение этажей и помещений знаете?

– Ваня Горелов имеет схему. Но я знаю, что на минус первом этаже находится разливочный цех, на втором – склад готовой продукции, а на третьем, то есть на первом подземном – производство минеральной воды... Конечно, для отвода глаз. В ангаре идет разгрузка цистерн с помощью замаскированного слива, куда откачивается привезенный спиртяга. Голая контрабанда...