Текст книги "Доставить живым или мертвым"

Автор книги: Александр Ольбик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Вторую часть допроса она начала с нейтрального и довольно декларативного пассажа: дескать, по телевизору сообщили о сильнейшей магнитной буре, которая произошла на солнце и, видимо, поэтому болит голова... Она взглянула на Воропаева и в упор спросила – из какого типа гранатомета он стрелял. Он назвал. Какая дистанция его отделяла от автоколонны федералов и мог бы он при желании промахнуться?

Он смотрел на ее полные, безупречно подведенные губы и молчал.

– Тогда тоже молчали? Молчали и стреляли?

– Стрелял, примерно, с расстояния двухсот пятидесяти метров, – перед взором Воропаева явственно возникла та мизансцена. Скала, предвечерние тени от платанов, холодное игольчатое прикосновение пистолета к виску, ощущение безысходности. И лицо Саида Ахмадова, оскаленное, с бешено закрученными водоворотами глаз, из которых вот-вот выпрыгнут ядовитые змейки. – Тогда я не мог не стрелять...Но стрелял, не целясь...

– Спасали свою жизнь?

– Спасал, она у меня одна, – ему было противно оправдываться.

– Ценой жизни тех, кто был в колонне?

– Тогда мне все было безразлично. Но я никогда не целился в своих...

– А когда это стало для вас небезразлично? – проигнорировав последние слова, спросила следователь.

В вопросе ему показалась издевка. Однако следовательница была спокойна, без малейших подвижек на холеном лице.

– Когда приснился сон...Это было еще в горах.... Мне снилось, будто я нахожусь дома, с матерью сижу на кухне, и она вот так, как вы сейчас, сидит напротив меня и просит рассказать правду...

– Правду о чем?

– Обо мне...Почему я не там, не со своими, а с теми, с кем уехал воевать...И чтобы ей это объяснить, я вышел в прихожую, где оставил свой вещмешок, и достал из него Коран. Долго искал одну страницу, на которой якобы была правда.

– И вы нашли эту страницу?

– Вот в том-то и дело, что не нашел. Я очень спешил, страницы слиплись и я никак не мог их разъединить. И тогда мама взяла Коран и через форточку выбросила его на улицу и он на глазах стал рассыпаться, и я отчетливо видел, как его разлетающиеся страницы превращались в обыкновенные листы из ученической тетрадки...Я очень расстроился и сказал маме, что за это меня убьют и она стала рыдать и побежала собирать листки...

– Собрала?

– Нет, пустое...Из окна я видел, как она шла по дорожке, мимо детской площадки, где вместе с детьми играл и я...На мне синий комбинезончик, и мама подошла ко мне и стала вытирать платком мне слезы...

– Я не психолог, сны разгадывать не умею да это и не имеет значения. Когда конкретно вы решили возвратиться...ну, уйти от боевиков?

– После того, первого, боя.

– Долго думали...Совесть, что ли, спала?

– Не-еет, у моей совести хроническая бессонница...За мной следили не менее четырех-шести глаз одновременно. Я выжидал. Терпел и выжидал. Ненавидел и выжидал, – у Воропаева где-то глубоко внутри завибрировала душа и стала исходить тоской. Он яростно сжал кулаки, но следователь этого не увидела – кулаки лежали у него на коленях, скрытые от глаз прокурора казенной столешницей.

После допроса его снова накормили нештатным ужином и вывели из камеры. Шли долгими переходами и на всем протяжении клацали замки, слышались гулкие шаги сопровождавших его прапорщиков, из-за дверей камер раздавались песни и ругань, сквозь щели просачивался табачный дым.

Его вывели во внутренний дворик, огороженный со всех сторон высоченной с клубами колючей проволоки стеной, и через узкую железную дверь вывели в еще более ограниченный дворик, и уже из него, и тоже через металлическую дверь, засунули в микроавтобус, который был тютелька-в-тютельку подогнан к самой калитке, и сразу же куда-то повезли. А повезли его в здание контрразведки...вернее, в одно из зданий Службы, которых по Москве и в ближайшем Подмосковье немало.

Но Воропаев не видел ни самого здания, ни, тем более, дороги, по которой его везли, ибо из машины его ссадили таким же образом – дверь к двери, в узкий проход, где его переняли двое в штатском. И тоже, минуя лабиринт коридоров и лестничных переходов, привели в светлый, но не от дневного света, а от огромной люстры, подвешенной под высоким лепным потолком, кабинет.

Кабинет мало напоминал казенные помещения: вдоль стены, из орехового дерева, тянулась секция, набитая книгами, в центре поблескивал лакировкой элипсообразный стол.

Когда Воропаев вошел в кабинет, у него возникло ощущение, что он шагнул на что-то уступчивое, желеподобное...Он опустил к полу глаза и понял, что идет по очень мягкому, с необычайно длинным ворсом, ковру мышиного цвета. И он вспомнил, что такое же ощущение у него было, когда еще в детстве с матерью они ходили по грибы и попали в густой бор, где много было боровиков, уютно прятавшихся в зеленом, мягком как бархат, мху...

Его провели до стола, накрытого зеленым сукном, и посадили на один из стульев. На столе он увидел настольную лампу с зеленым абажуром, крохотную круглую подставочку, из которой торчал маленький трехцветный флажок, часы из зеленого камня и пластмассовый стаканчик с карандашами. И больше – ничего.

Люди, которые его сопровождали бесшумно вышли и он остался один. Хотелось курить, но он не позволил себе этого. Сидел и ждал.

И, наконец, он услышал, как отворилась вделанная в стену дверь и из нее вышел крепыш лет сорока-сорока пяти, в светлом пиджаке, из-под которого выглядывал белоснежный воротник, а вдоль лацканов свисал широкий бордового цвета галстук. Человек легко отодвинул от стола кресло, но садится в него не стал: вытащил из кармана пачку сигарет и протянул ее Воропаеву.

– Курите?

И пока Воропаев прикуривал, человек уселся в кресло и, положив руки на стол, стал смотреть на своего гостя.

– Будем знакомиться? – сказал он и на Воропаева лег довольно приветливый, как бы все понимающий, взгляд. – Я полковник контрразведки Граус Борис Федорович, возглавляю подразделение по борьбе с терроризмом. Что попьем – кофе, чай, сок? Может, хотите что-нибудь поесть поосновательнее?

– Спасибо, перед поездкой сюда меня хорошо покормили.

Поплат с напитками принес молодой человек, очень похожий на артиста Янковского.

Последовал ненавязчивый переход на "ты".

– Ну что ж, Одег, тогда давай поговорим, но начнем с нуля...Где родился, где жил, где учился, кто родители, какие сигареты куришь, каких девушек любишь?.. Словом, не торопясь, все по порядку, но предельно подробно, – полковник, отложив сигарету в пепельницу, которую он перенес с рядом стоящего маленького столика, взял в руки фужер и бутылку фанты.

И хотя Воропаев понимал, что наверняка ведется запись их разговора, и, возможно, откуда-нибудь на него нацелен объектив видеокамеры, тем не менее ощущение было такое, будто он встретился с хорошим знакомым и теперь делится с ним своими невзгодами. И что больше всего его подкупало в полковнике: за время рассказа тот не проронил и десяти слов, лишь кивал головой, и заинтересованным взглядом как бы подбадривал – ты, мол, парень, говори, говори и то, что ты мне наговоришь будет для меня дороже всего на свете.

Когда Воропаев завел речь о Саиде Ахмадове, полковник из стола вынул пачку фотографий и передал их гостю. Под каждой фотографией было оставлено пустое место, в которое он должен был карандашом вписать фамилию или кличку опознанного человека.

Дважды он пересказывал сюжет, связанный с подготовкой и прибытия в Воронеж боевиков Саида, а затем грузина Вахтанга. Тут полковник, сбросив с себя маску немого, стал сыпать вопрос за вопросом. И Воропаев понимал, что, возможно, от каждого его слова и в дальнейшем будет зависеть что-то очень важное, судьбоносное для многих людей, а может, даже для городов и регионов России.

– Меня, Олег, не интересуют мотивы твоей перебежки...Это в общем нетрудно объяснить: ты боялся за свою жизнь, что вполне понятно и естественно для живого человека, во-вторых, ты попал в необычную, чуждую для тебя среду...Все это мне понятно. Мне непонятно другое, почему тебя взяли на ту, очень важную для бандитов, операцию? Согласись, такой чести надо было заслужить, ведь это не просто засада, набег на блокпост, а хорошо спланированная акция, связанная с нападением на АЭС...Представляешь, на атомную станцию? Значит, по логике боевиков, и участие в ней должны были принимать самые преданные, самые проверенные и, видимо, самые героические парни? Неужели ты заслужил у них такой авторитет, что тебя откомандировали на такое атомное дело с самим Саидом Ахмадовым?

Долго молчал Воропаев. Вертел в руках хрустальный фужер, граненые грани которого в лучах люстры, словно маленькие маячки, отбрасывали в глаза острые просверки.

– Не знаю, – наконец выдохнул из себя Воропаев. – Не знаю...Характеристику мне никто не давал, и я не представляю, что обо мне думали Барс и Саид, когда посылали в Воронеж... А почему тогда они послали туда Николеску и того парня из Астрахани, который сделал себе харакири? Николеску трус, хотя иногда в бою горячился, но это больше от психоза и все той же трусости...

– Ребята из ОМОНа... этого элитного подразделения, обычно не сгибаются...И если даже сгибаются, то потом находят в себе силы...Вот как ты... Ты же нашел в себе мужество воспротивиться...

– Они мне не доверяли до конца. И я убежден, что потому меня и взяли, чтобы там, у водозабора, подставить. У них ведь тоже есть своя пропаганда и контрпропаганда и под нее очень хорошо подпадал я...После взрыва Барс мог бы заявить, что в его войсках воюют не только арабы и талибы, но и славяне, такие русские парни, как Воропаев...Смотрите, мол, российский омоновец, а встал под священные знамена ислама...Какой неубиваемый козырь, а?

Потом он рассказал о видеосъемке, которую проводили с ним боевики.

Полковник, не отрываясь, смотрел на Воропаева. Еле заметная усмешка коснулась глаз, но как будто добрая, понимающая.

Спустя четыре часа, когда разговор вроде бы подходил к концу, полковник разложил на столе карту Чечни.

– Смотрим, – сказал он, – в каком, примерно, месте находится база Саида. Тебе, Олег, надо вспомнить все места, которые вы проезжали, проходили или проползали. Пойми, это так же важно, как знать имена исполнителей...

– По карте это не определишь, но скорее всего это юго-восток Чечни. Где-то ближе к Грузии, к Панкийскому ущелью.

– Тебе о чем-нибудь говорит такое название – Гнилая яма? – полковник перевернул карту и, взяв из пластмассового стаканчика красный карандаш, что-то им на карте пометил. Потом поднял голову, секунду-другую помедлил и задал Воропаеву неожиданный вопрос:

– Если бы тебе предложили пойти туда...ну, на поиск главарей боевиков, ты бы согласился?

– Смотря с кем идти...Не хотелось бы столкнуться с недоверием, хотя я это и заслужил в полной мере.

– Хорошо, что ты это сам понимаешь. В тебе чувствуется решимость реабилитироваться, хотя на мой взгляд, ты это уже сделал с лихвой.

Воропаев прикурил сигарету, которую он держал в руках.

– Да ладно, товарищ полковник, я не маленький и не надо меня успокаивать. Меру своей вины я сам знаю и знаю ей цену.

Раздался телефонный звонок. Полковник взял трубку и стал слушать. Его лицо изменилось, он выпрямился, словно встал на вытяжку и даже свободную руку вытянул по швам.

– Есть, все в порядке, как и договаривались, – положил трубку и устремил взор на Воропаева: – Сейчас сюда зайдет один человек и ты, Олег, ничему не удивляйся и веди себя подобающим образом.

Граус подошел к стене, дотронулся до выступающей округлости и дверь отворилась. Воропаев остался один. Слова собеседника его не смутили, не заинтересовали, ибо при любом раскладе он чувствовал себя арестантом. Но когда дверь так же неслышно, сонно, раскрылась и в ее проеме показался человек, Воропаев от изумления вскочил и снова плюхнулся на стул. Вне всякого сомнения, в кабинет входил никто иной как сам президент России.

– Сидите, – сказал вошедший, – вижу по вашему лицу, что знакомиться нам нет необходимости.

– Честно говоря, я не верю своим глазам, товарищ президент, -Воропаев поднялся, сделал от стула шаг в сторону и это вышло у него по строевому четко.

– Я порой тоже не верю в то, что происходит со мной...подходите ближе, садитесь, – Путин не стал садиться на место полковника, прошел вдоль ряда стульев и опустился на предпоследний от торца стола стул.

Воропаев устроился напротив, и когда взглянул в улыбчивые голубые глаза визави, почувствовал несказанное облегчение. Он понял, что назревает что-то экстраординарное, в чем он, московский омоновец, будет играть какую-то роль, а не сидеть в камере...

Путин вынул из внутреннего кармана пиджака бумагу и развернул ее. Достал черную авторучку, снял с нее колпачок и в обнажившемся золотом пере заиграли искорки.

– Я сейчас подпишу Указ о присвоении вам "Ордена мужества", – и перо заскользило вдоль нижнего поля Указа. –Награду получите после того как мы с вами прогуляемся в тыл боевиков...

Воропаев поднялся и почувствовал, что ноги, неслухи, подгибаются. И что того кислорода, которого хватало до сих пор, теперь явно не достает. Дыхание его сбилось и сквозь эту сбивку он с трудом проговорил:

– Товарищ президент, это какая-то нелепая ошибка...Я не достоин этого, я предал...был на той стороне, – и голос Воропаева от внутренних треволнений погас, словно кто-то перетянул голосовые связки. Он отвернулся, потому что не смог сдержать слез – рыдала его душа, рвалась на части, а он бессильно, по-ребячьи, стыдливо смахивал влагу с глаз, а она лились и лились...

– Вы искупили... Многое исправили, – в голосе президента тоже чувствовалось волнение, но слышалось в нем и отцовское всепонимание. – Я бы не хотел оказаться на вашем месте и... я вам не судья. А то, что вы сделали в Воронеже, – вот за это я наградил вас...А теперь, Олег Александрович, успокойтесь, садитесь, сейчас нам принесут чайку и мы с вами обговорим наше ближайшее будущее. Я слышал весь ваш разговор с полковником и меня заинтересовала одна вещь, а точнее, подходы к базе Барса...

Где-то далеко в подсознании президента имя "Олег" нехорошо ассоциировалось с другими такими же именами – Олегом Пеньковским, Олегом Гордиевским и Олегом Калугиным, которые предали. "Но их никто не принуждал, их не пытали и не отрезали пальцы. Они сами легли под чуждые нам разведки... – Он взглянул на Воропаева, тот сидел, низко опустив голову и пальцы, державшие сигарету, слегка подрагивали. – Дело не в имени... Этот парень не предатель, он жертва беспощадного терроризма и мой долг ему поверить. Довериться...."

...Через сорок минут Путин уже был на пути в Кремль, а Воропаев в сопровождении полковника Грауса – на пути в Быково, где дислоцировалась разведгруппа. Его сопроводили в баню, и переодели в солдатское обмундирование, после чего отвели обедать. В столовой к нему подошел коренастый человек в камуфляже без погон и представился: "Андрей Алексеевич Шторм...командир разведгруппы..."

Через пару минут они попали на вещевой склад, где Воропаев подобрал под свой рост камуфляж, шерстяные носки, десантные ботинки и кожаные перфорированные перчатки. Бронежилет обещали найти позже. Затем Шторм отвел его на оружейный склад, откуда они в сопровождении бойца, который помогал им нести автоматы и ящик с патронами, направились в тир. Шторм знал, кто такой Воропаев, и не лез к нему с расспросами. Вообще-то в душе он ему не доверял, но зато полностью доверял президенту и это уравновешивало его отношение к новобранцу.

На первых порах стрелял Воропаев плохо. Дрожали руки, однако после того, как он освоился, чему очень способствовала дружеская опека Шторма, пули в мишень стали ложиться гуще и ближе к центру.

Из трех типов автоматов он выбрал автомат "Вал" с оптическим прицелом, из пистолетов – "Стечкин" и австрийский "Глок-17". После этого они снова вернулись на вещевой склад, где дородный прапорщик помог ему подобрать бронежилет, находящийся на вооружении израильской контрразведки. Это тонкий, очень комфортный жилет из пластин, сделанных из порошковых сплавов. Он не сковывает движений и держит удар 9-миллиметровой пули с расстояния двадцати метров.

25. Москва. Ретроспекция: Вызволение первого президента России из рук заговорщиков.

Путин решал дилемму – встретиться с премьером Касьяновым в день их уже ставшей традиционной встречи, до которой осталось три дня, или сделать это немедленно. Предстоящий разговор, к которому он готовился, не давал ему покоя. Он не был уверен, что этот умный, напоминающий порой ходячий вычислительный центр человек поймет его и согласится на его авантюру..."Конечно, он это воспримет, как авантюру, – думал президент, -и мне придется говорить ему о вещах, о которых глава государства не должен даже думать...Но смогу ли я его переубедить, не прибегая к крайним мерам? Должен, хоть этот парень жуткий рационалист, но он игрок. Вон как он блестяще поставил мат английскому клубу, когда вел в Лондоне переговоры о реструктуризации российских долгов...Нет, Михаил должен меня понять. А нет – пригрожу отставкой. Зачем, скажу ему, мне такой премьер и он же, в случае чего, вице-президент, если он не выполняет и не разделяет указания президента? Впрочем, это ерунда с отставкой, такими парнями не бросаются..."

Он нажал на кнопку, в кабинет вошел помощник Тишков.

– Лев Евгеньевич, свяжитесь, пожалуйста, с Касьяновым и соедините меня с ним.

– У него сейчас совещание по проблемам, связанным с космической станцией "Мир".

– Хорошо, мой вопрос еще терпит, – президент взглянул на часы, -однако после совещания пусть мне отзвонит.

Касьянов дал о себе знать без двадцати три, а в 14 58 его машина уже въезжала в Боровицкие ворота.

Путин его встретил на пороге своего кабинета и рукой пригласил проходить. Они уселись за так называемый визитный столик (небольшой инкрустированный стол, стоящий впритык с рабочим столом президента), друг против друга, за которым обычно проходят все служебные встречи президента. Так лучше видишь собеседника, его взгляд, любое изменение лицевых мышц, по которым любой более менее опытный человек, а тем более, разведчик может без проблем считывать настроение собеседника.

Путин, как всегда, немного подавшись вперед и, сложив муфточкой руки перед собой, всем своим видом выражал доброжелательность и встречность. Это обычная его манера, на которую многие легко попадались, начинали откровенничать, полагая, что этим же ответит им и сам президент. В общем так это и было, но то, что он брал от визави, ни в какое сравнение не шло с тем, что он отдавал сам.

– Как прошло совещание? – спросил Путин, хотя уже от Тишкова знал о результатах.

– В феврале топим "Мир" в Тихом океане. Денег на жизнеобеспечение космической станции нет ни у правительства, ни у ПО "Энергия"... Я думаю, что она свое честно отработала и результаты, которые мы получили с ее помощью, окупят все расходы с лихвой...

– Что ты имеешь в виду?

– Научные исследования в области генетики. Американцы думают, что они первыми открыли все гены человека...ну и пусть тешат себя иллюзиями...Приоритет в этой области уже давно за нами...

"С чего начать?" – спрашивал себя Путин и не находил ответа. Но когда улыбчивый, умный взгляд Касьянова съехал с лица президента на папку, которую он принес с собой, Путин произнес:

– Михаил Михайлович, то, что я тебе сейчас скажу, восприми спокойно, мужественно, как и подобает первому лицу правительства, – он видел, как мгновенно похолодели глаза премьера, как замерла рука над папкой, что было зримым выражением реакции на его слова. – С десятого августа ты будешь меня замещать...со всеми вытекающими из этого последствиями...Не перебивай. Я сейчас подпишу Указ для внутреннего пользования, в соответствии с которым, полномочия президента Российской Федерации переходят главе кабинета министров, что в общем не противоречит нашей Конституции.

– Но это только в том случае, если президент не дееспособен, болен или лишен жизни...Если не секрет, с чем это связано?

– Не секрет, хочу как следует отдохнуть. Я устал. Смертельно устал. Поеду в Бочаров Ручей и там предамся отдохновению. Да и для тебя это будет полезно. Тренинг. В жизни всякое бывает...

– А как же пресса?

– А мы ей ничего не скажем. Пресса постоянно нам вешает лапшу на уши и мы ей ответим тем же.

Но Касьянов потому и Касьянов, что все быстро и точно просчитывает. Да и как не понять простую вещь – чтобы взять двухдневный отпуск, совсем не обязательно передавать президентские полномочия... Чепуха, президент явно блефует...

– Может подняться жуткий переполох, – сказал Касьянов. Глаза у него вновь ожили, заиграли своей мужской красотой, губы обдало алой краской. – А это может быть похлещи Уотергейта.

– Об этом будет знать очень ограниченный круг лиц: ты, мой начальник охраны и еще двое человек, в число которых, конечно же, не входят ни моя жена, ни мои дети или родители...

– Вы хотите пойти туда? – Касьянов сделал неопределенный жест рукой.

Путин долго молчал. Никогда он так долго на глазах собеседника не молчал.

– Не буду с тобой играть в кошки-мышки – хочу и пойду. Не один, разумеется, с группой профессионалов.

Касьянов не сразу нашелся, что на эту ересь возразить.

– Черт возьми, это же рискованно. Смертельный риск... Разве у нас мало спецназовцев, чтобы нужно самому главе государства...– премьер не мог подыскать подходящего выражения. – Если честно, этим самым вы как бы объявляете кабинету министров недоверие. Ведь силовики подчиняются не только вам, но и мне и если сам президент решил их подменить, значит, плохи дела премьер-министра...

– Неправильно, Михаил Михайлович, понимаешь. Ты ведь читаешь прессу и знаешь, как она изгаляется надо мной...Ладно бы надо мной, как над частным лицом, она дискредитируют президента России. Гаранта Конституции, который объявил войну террору. И никто за меня этого не сделает. Я должен сам убедиться и сделать вывод: или захват головки террористов вообще невозможен и тогда силовиков придется реабилитировать или...Или тогда я им могу со спокойной совестью сказать: делайте так, как делаю я, делайте лучше меня....

Касьянов смотрел мимо президента и в его глазах было полно недоумения, чего-то глубоко невысказанного, смешанного с удивлением и страхом. Президент тоже сидел и молчал и тоже глядел мимо своего собеседника. Они оба понимали, что ситуация, которая вскоре должна стать реальностью, напоминает бред сумасшедшего или, во всяком случае, сонное наваждение...

Наконец, Касьянов, видимо, к чему-то придя, спросил, стараясь вкладывать в свои слова непринужденность и даже свой не очень отточенный юморок.

– Ну а если рейд генерала Доватора в тыл немецко-фашистских захватчиков сорвется? Не хватит, например, фуража или попадете в засаду и завяжется неравный бой? И пуля-дура не разберет кто есть кто...Что тогда стране делать?

Путин отреагировал не медля:

– Во-первых, я иду туда с намерением вернуться. Во-вторых, со мной будут сапсаны, беркуты, кондоры, называй их как хочешь. И эти люди будут знать, кто с ними туда идет. Собственно, в этом и будет все дело. Но а если Бог Барса и Тайпана окажется сильнее нашего, так тому и быть. Похороните в Питере, на Никольском кладбище... И очень прошу, никаких памятников -гранитная плита и мои данные: тогда-то родился и тогда-то умер. Все! И ни в коем случае не объявлять в стране траура. Я еще не настоящий президент, я только учусь, – Путин улыбнулся и поднялся с кресла. – Сиди, я взгляну на календарь...

Касьянов тоже встал и прошел по мягкому ковру. Вернулся – президент что-то подписывал. Вскоре премьер понял, что это было. Путин вышел из-за стола и с листом бумаги подошел к маленькому столику. Положил и взглядом дал понять Касьянову, что бумага предназначена ему. Премьер нагнулся и стал читать: "Указ. С 10-го августа 2000 полномочия президента РФ передаю председателю правительства РФ Касьянову М. М. сроком на три дня, включительно по 13 августа с.г." Подпись.

– А что же будет с ядерным чемоданчиком? Это ведь не шутка, – спросил Касьянов и в груди от такого вопроса у него заплясали чертики.

– Девятого или десятого вечером мы с тобой встречаемся здесь же, в присутствии офицеров связи, которые при мне передадут в твои руки этот чемоданчик и сразу же проведут инструктаж. Это проще, чем тебе это кажется. Конечно, по теории вероятности в эти три дня может начаться ядерная война...Ну что ж, ты не один будешь – такие кейсы есть у министра обороны и у начальника генштаба...Но скорее умершая в прошлом году бабушка восстанет из гроба, чем именно в эти три дня кто-то вознамерится запускать в нас ядерные ракеты...

Касьянов какое-то время сидел, словно пораженный молнией.

– Владимир Владимирович, если бы я вас не уважал, если бы не ваше искреннее желание вытащить страну из трясины, я вынужден был бы в такой ситуации насексотить на вас Совету Федерации...Это же уму непостижимо: ядерный чемоданчик остается в руках не главнокомандующего, а человека, который не служил в армии ни одного дня...

– Ельцин тоже не служил, а лично я был за него спокоен. И за тебя буду спокоен. Ты уравновешенный интеллектуал и справишься, что бы тут за эти три ни произошло. А насчет кейса...Ты, может, не знаешь, что в августе 1991 года...во время путча один из трех ядерных кейсов был потерян. Причем президентский, который был у Горбачева...

...Путин мысленно часто возвращался к этой теме. В августе 1991 года он был вызван из Германии в "Аквариум", Главное разведуправление, где должно было быть принято кардинальное решение по многим нелегальным разведгруппам, работающим в Западной Европе и в США. Политические события стремительно развивались, Союз и его страны-сателлиты так же стремительно разваливались вместе со своими спецслужбами. Нужно было срочно в одних случаях обрубать все конспиративные концы, в других – постараться связать их покрепче и оставить "узлы" до более подходящих времен.

В Москву из Берлина он прибыл 18 августа и сразу же был принят начальником Управления Федоровым. Разговор не обещал ничего хорошего, что, собственно, и случилось. После него у Путина на сердце остался лежать тяжелый камень. Шеф не держался за свое место, и, как профессионал, понимал, куда катится страна и что может сулить этот сумасшедший разгон. После обсуждения главной темы – сохранения резидентуры в странах Западной и Восточной Европы – Федоров дал прослушать магнитопленку, которую он достал из сейфа. Запись была отличная, но ее содержание повергло Путина в ужас. Разговаривали двое: министр обороны Язов и председатель КГБ Крючков. Речь шла о вводе в Москву элитных частей, расквартированных под Москвой -Кантимировской, Таманской дивизий и дивизии имени Дзержинского. Крючков тоном и матерными вставками склонял маршала к незамедлительному согласию. Но старый вояка не спешил, он расспрашивал Крючкова – кто пойдет с ними? И зазвучали имена: Янаева, Пуго, начальника Генштаба Моисеева, Главкома сухопутных сил генерала армии Варенникова, начальника штаба войск ПВО генерал-полковника Мальцева...Когда разговор зашел о президенте России Ельцине, Крючков сделал паузу. Было даже слышно, как он нервно сглотнул слюну, видимо, то, что он собирался сказать Язову, было и для него самого непростым делом. Но все же сказал: "Этого бугая надо валить. Если мы этого не сделаем сейчас, потом все умоемся кровью". "А кто этим займется? -наивностью повеяло от слов Язова. – Армия такими делами не занимается." И опять пауза и снова нервный спазм в горле шефа КГБ: "Этим займется генерал-лейтенант Поливанов. Он со своими людьми блокирует Архангельское, куда после возвращения из Казахстана должен возвратиться Ельцин со своей челядью... Если, конечно, ему удастся благополучно прилететь из Казахстана...У него небольшая охрана и мы ее сомнем в две минуты..." "Когда вводить части в Москву?" – тяжело отдыхиваясь, спросил Язов. "В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое...И не дрейфь, Дима, все будет конституционно оформлено. Детали обговорим на совещании..."

– Это государственный переворот, Володя, – Федоров выключил магнитофон и закурил. – Я бы собственной рукой пустил Горбачеву пулю в лоб да и на Ельцина не пожалел бы пороху, но то, что замышляют эти сукины дети, не поддается никакому объяснению.

– Я лучше думал о Моисееве, – Путин мысленно раскладывал пасьянс -какая роль во всей этой жуткой истории уготована ему, резиденту ГРУ, подполковнику Владимиру Путину? Однако ему помог сам Федоров.

– Они и в мою сторону закидывали петельки, но я дал им понять, что в такие игры не играю. Но и стоять на обочине мне тоже нельзя, слишком большие ставки. Черт с ним, с Горбачевым, он сам окружил себя язовыми и крючковыми, но Ельцина отдавать глупо. Я уверен, общество не подпишется на государственный переворот и начнется разнос. Придется вспомнить песни гражданской войны и ее похоронные марши...Словом, если ты, подполковник, в принципе согласен со мной...ну, если ты внутренне не с Крючковым...

Путин покачал головой.

– А если так, то бери наших сорвиголов...Полста спецназовцев тебе хватит?

– Смотря для какой цели...

– Чтобы помешать Поливанову и сохранить Ельцина. А там все будет зависеть от того, как будут развиваться события. Но мы к ним должны быть готовы. Сегодня, сейчас...Возможно, мы уже в чем-то запаздываем...

А события, между тем, развивались в темпе рок-н-ролла. По оперативной информации контрразведки, самолет с Ельциным, который в 22 часа по московскому времени должен приземлиться в аэропорту Внуково, готовилась захватить одна из групп "девятки", то есть 9-го Управления КГБ. Того самого подразделения, которым командовал генерал Поливанов. Видимо, в штабе тех, кто задумал переворот, созрел более радикальный план по захвату и изоляции главы российского государства.

Вот тогда и произошла первая "рабочая" встреча Путина с наставником курсантов-разведчиков Штормом. Совещались в его кабинете. Путин запомнил его слова: "Я не поклонник Ельцина, но другого козыря я пока не вижу". И сразу же выявилась проблема: как президента предупредить об опасности, ведь ни они с ним, ни он с ними лично не знаком. Весь диалог будет эфирный, попробуй убедить да еще труднее поверить в то, что они собирались ему сказать.

Шторм нашел выход. Кто-то из домочадцев Ельцина должен находиться в доме на Тверской. В крайнем случае – в Архангельском...Но у них очень мало оставалось времени. Стали звонить. Сначала на городскую квартиру. Ответил мужской тихий голос. Шторм представился депутатом. Мужской голос просто объяснил, что его тесть в командировке с Наиной Иосифовной, а Татьяна в городе. Сейчас должна придти...

На старом "москвиче" Шторма они направились в центр Москвы и около восьми часов были возле президентского дома. Охрану, переодетую в милицейскую форму, долго не пришлось упрашивать. Это еще была та пора, когда гербастые удостоверения играли большую роль, чем краснокожие паспортины...