Текст книги "Во время бурана"

Автор книги: Александр Смолян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава пятая и последняя, которая может показаться трагической каждому, кто не защищен от этого философским отношением к превратностям жизни

Прошло полтора года… Или нет, сначала я все-таки коротко расскажу о телефонном разговоре с Лисицей, который состоялся в ту же пятницу, когда я вернулся из Лемболова.

Домой я добрался лишь около двенадцати. И еще на лестнице, нашаривая в кармане ключ, услышал, что у меня трезвонит телефон.

– Наконец-то! – сказала она, когда я снял трубку. – Прости, что я так поздно звоню, но ты ведь еще не спишь, правда? Я дозваниваюсь уже больше часа, тебя не было дома. Ну, как твоя редакционная командировка? Она оказалась совсем непродолжительной, да?

И тут же, не выдержав тона, закричала:

– Я знаю, я все уже знаю, Левушка позвонил мне, как только усадил тебя в поезд! Спасибо, милый, нам без тебя никогда бы его не найти, этого сумасшедшего! Тамара Андреевна сейчас у меня, мы обе целуем тебя! Слышишь? – Дурачась, она трижды чмокнула воздух. – Слышишь? Это я целую тебя заочно, но ты можешь потребовать эти три поцелуя в любое время при встрече. Левушка сказал, что к концу месяца вернется, приходи тогда, мы закатим пир горой! Придешь? Подожди, я передаю трубку Тамаре Андреевне, только потом я еще хочу кое о чем спросить у тебя.

Я разговаривал с ними, наверно, до часу ночи – то с одной, то с другой. Они расспрашивали, как Юра выглядит, какие этюды он делает, как я его отыскал… Снова и снова благодарили. Мне не хочется рассказывать об этом подробнее, потому что благодарить меня, как выяснилось позже, было не за что.

Прошел конец месяца, прошел еще месяц – они мне больше не звонили. Пир горой не состоялся. «Или состоялся, – думал я, – но – без меня». Я даже не очень обижался, я считал, что это так естественно: люди счастливы вместе, и никто им больше не нужен. Будь доволен, что ты нужен людям, когда у них что-то не заладилось. Это гораздо важнее… К тому же у меня почти всю ту осень не работал телефон: перестраивали подстанцию. Левченки могли бы, конечно, хоть открытку написать, но – у каждого полно своих дел, забот. Я и сам не успеваю написать всем, кому хотел бы…

Не раз вспоминалась мне та беседа в домике лесника. Все, что касалось пробирок с зеленоватой жидкостью, я не принимал всерьез. Но рассуждения Юры… Иногда они казались мне ерундой, иногда – довольно логичными. Кто его знает, в науке теперь так много неожиданного…

Через год обида моя окончательно выветрилась, а еще через полгода я стал подумывать, что с моей стороны просто свинство так надолго забывать старых друзей. Я ведь даже не знаком с новым членом их семьи. И однажды, будучи по делам в районе Гавани, я решил, не откладывая, зайти к Левченкам.

Мне открыла Лисица. На руках ее сидело ярко-рыжее годовалое существо, до смешного похожее на мать.

– Раздевайся, заходи. Молодец, что выбрался к нам.

– Этот лисенок – девчонка?

– Да, Леночка.

– А где папа?

– Папа? Ты разве не знаешь, что Левушка… Что его уже нет?

– Нет?!

Она кивнула.

– Он тогда так и не вернулся. Мне на работу позвонили из больницы, мы с бабушкой – с Тамарой Андреевной – сразу поехали туда… Ничего уже нельзя было сделать. Мы его там и похоронили. Там хорошее кладбище, деревенское, не такая теснота, как на городских…

– Послегриппозный менингит?!

– Откуда ты взял?

– Нет, я просто так… Тогда как раз были случаи…

– Нет, желтуха. Инфекционная желтуха.

– Лисица, ты мне разрешишь позвонить?

– Звони, конечно. Я пока чай приготовлю. Выйдя в переднюю, где у них висел телефон, я набрал номер знакомого врача.

– Георгий? Да, это я. Мне нужна твоя консультация. Скажи пожалуйста, желтуха… Какая это болезнь? Какого она происхождения?

– Видишь ли, дорогой, желтуха – это, строго говоря, вообще не болезнь. Это только симптом.

– Симптом – чего?

– Речь идет о ребенке или о взрослом?

– О взрослом.

– Ну, тогда происхождение может быть самое различное. От отравления до инфекции.

– Я спрашиваю именно об инфекционной.

– Так бы и говорил, дорогой! Тогда это гепатит. Довольно неприятная штука. Поражение печени. У тебя кто-нибудь захворал?

– Да. То есть нет, не сейчас. Я спрашиваю в плане, так сказать, чисто теоретическом. Меня интересует возбудитель, если он точно известен. Это микроб или вирус?

– Это, видишь ли, зависит от того, какая форма. Есть две формы инфекционного гепатита: болезнь Боткина и болезнь Вейля-Васильева. Первая вызывается вирусом, а вторая – микробом.

– Погоди минутку.

Лисица проходила в это время через переднюю с чайником в руке. Леночка деловито семенила за ней.

– Ты не помнишь, Лисица, – спросил я, – как именно формулировался диагноз? Болезнь Боткина или…

– Нет, болезнь Вейля-Васильева.

Я повторил ее слова Георгию.

– Тогда ясно. Вейлевский гепатит может быть вызван только микробом. Этот микроб называется лептоспира.

– Это точно, Георгий? Вирусный возбудитель тут исключается?

– Не смеши меня, дорогой! При чем тут вирус? Приходи к нам в институт, я тебе покажу лептоспиру под микроскопом, она по предметному стеклышку, как слон, гуляет. К счастью, ее легче изничтожить, чем тараканов. Нужна только элементарная чистоплотность, не больше… А почему это тебя вдруг такие вещи заинтересовали?

– Я на днях забегу к тебе, Георгий, все объясню. А пока – спасибо. Будь счастлив.

Вернувшись в комнату, я почувствовал, что Лисица, слышавшая весь разговор, тоже ждет объяснений.

– Значит, это действительно не вирусная инфекция, – пробормотал я.

В рыжих глазах промелькнуло что-то похожее на страх. Или во всяком случае – на опасение за мой рассудок.

– Что значит «действительно»? – спросила Лисица. – Вирусная или нет – разве это не все равно? Разве это имеет теперь какое-нибудь значение?

– Нет, конечно, нет. Никакого значения. Но, знаешь, его в последнее время так занимали эти вопросы… Он был бы очень огорчен, если бы инфекция оказалась вирусной. А так получается, что…

– Господи, какие вы все идиоты! – воскликнула она. – Леночка, ты не знаешь, почему они все такие непроходимые идиоты?

Сказка о прекрасной дочери Эрмэчына

Когда Девушка пришла к Морю и села на один из прибрежных камней, Солнце было за облаками. Но вскоре ветер перегнал облака немного подальше, и Солнце, увидев Девушку, в изумлении зашептало:

– Кто это? Откуда она? Море, ты видишь ее?

– Тише, – ответило Море, – конечно, вижу. Я любуюсь этой удивительной девушкой уже давно – с той самой минуты, как она пришла сюда.

– Посмотри, она подняла глаза, – снова зашептало Солнце. – Посмотри, какие они лучистые! Нет, кажется, не только глаза, кажется, все ее лицо, вся она излучает свет!

В это время Девушка встала и медленно пошла вдоль берега, напевая что-то вполголоса.

– Тс, – легонько всплеснуло волнами Море. – Помолчи-ка, Солнце, послушай, какой у нее голос.

И они оба замолкли, вслушиваясь в девичью песню.

В тот же день, когда Девушка вернулась в стойбище, ее увидел один из соседей. Это был очень старый человек, которому казалось, что он давно уже ничему не удивляется и почти ни о чем не разговаривает. Вечером он спросил у своей жены:

– Ты не знаешь, что это за красавица появилась в яранге у Эрмэчына?

– Я знаю все, что происходит в соседних ярангах, – с гордостью ответила Старуха. – В них нет никаких красавиц. Наверно, ты крепко выпил сегодня.

– Нет, ни капельки. Днем, когда я проходил мимо, она вышла и стала вытряхивать шкуры. Я посмотрел – и уже не мог отвести глаза. Не мог ни уйти, ни подойти поближе. Она вытряхнула все шкуры, ушла обратно в ярангу, и только тогда я смог двинуться с места.

– Хотела бы я, чтобы Эрмэчын увидел, как ты пялишь глаза на его жену! Из уважения к твоей старости он выдрал бы у тебя только один клок волос и выбил бы только два зуба, не больше.

Так сказала она, намекая на то, что на голове ее мужа давно уже нет ничего, кроме маленького клочка седых волос, а во рту – только два наполовину истершихся зуба. Пора бы, кажется, перестать заглядываться на соседок!

Затем она стала собирать ужин, полагая, что муж наговорился уже по крайней мере на два дня. Дело в том, что был один человек, который верил в легенду о неразговорчивости Старика, и – как это ни странно – таким человеком была его Старуха. Но, помолчав немного, Старик сказал:

– Нет, это была не она, не жена Эрмэчына. Мои глаза еще не настолько слабы, чтобы я не узнал Чэйвунэут. Она родилась в тот же год, что и наша младшая. Значит, ей сейчас сорок лет. А красавице, которую я видел сегодня, наверно, еще и двадцати не исполнилось.

– Ну тогда это, значит, их дочка. Кто же, кроме хозяйки или ее дочери, может вытряхивать шкуры перед ярангой? Других женщин в семье Эрмэчына нет!

– Дочка, ты говоришь? Эта сопливая девчонка?! Что я – не знаю ее? Видно, ты думаешь, что я уж совсем из ума выжил! Неужели ты считаешь, что этот серенький заморыш мог показаться мне самой красивой девушкой на земле? Э, что там говорить! Вот увидишь завтра сама.

Но на следующий день Старик убедился, что жена была права. Рано утром Эрмэчын уходил на охоту. Молодая красавица вышла вслед за ним из яранги и подала ему ружье. Дойдя уже почти до яранги Старика, Эрмэчын обернулся и крикнул:

– До свидания, дочка. Не забудь покормить собак!

– Не забуду, отец, не забуду. До свидания!

Старик сказал, стараясь скрыть свое изумление:

– Подросла у тебя дочка, сосед. Расцвела. Совсем красавицей стала.

Эрмэчын еще раз обернулся, ласково взглянул на дочь и произнес:

– Да, время на месте не стоит…

Так произнес, будто и не видит в дочери особых перемен. Старуха была рядом и тоже видела Девушку. Но она не могла произнести ни слова. Против обыкновения она даже не напомнила мужу о том, что оказалась права. Она и сама готова была усомниться в том, что эта красавица – действительно соседская дочка, которая еще несколько дней назад ничем не выделялась среди своих подруг.

Солнце и Море были удивлены ничуть не меньше. Когда Старик пришел на берег и рассказал им о чудесной перемене, происшедшей с соседской дочерью, Море прошептало:

– Это, конечно, та самая Девушка! Та, что приходила сюда вчера.

И Солнце подтвердило:

– Да, Старик правильно говорит, такой красоты на земле еще не бывало!

Но затем оно слегка нахмурилось и добавило:

– Только не верится мне, что это дочь Эрмэчына. Как-то она попалась мне на глаза. Это было совсем недавно – дня два или три назад. Самая обыкновенная, невзрачная девочка!

– Да, – сказало Море, – тут Старик что-то путает. Я знаю эту девочку чуть ли не со дня ее рождения. В ней нет ничего особенного. Она так же похожа на нашу вчерашнюю прекрасную гостью, как слабый огонек жирника – на пламя Северного сияния.

Затем оно тоже слегка нахмурилось и добавило:

– Впрочем, уже дня три я не вижу этой девочки. Может быть, с ней что-нибудь случилось? Может быть, какие-нибудь силы подменили ее той красавицей, которая приходила сюда вчера и сидела на этом камне?

По берегу бегала в это время одна из собак Эрмэчына. Она слышала весь разговор. Она присела возле Старика и сказала:

– Я слышу, вы говорите о моей молодой хозяйке. Она, действительно, так изменилась, что ее трудно узнать. Но это она, уверяю вас, что ее никто не подменял. Я бы почуяла, если бы это была какая-нибудь другая девушка.

– Если Собака утверждает, что это дочь Эрмэчына, – сказало Море, – значит, это так и есть. В таком вопросе Собака не может ошибиться.

Собака почувствовала, что хвост ее при этих приятных словах невольно задвигался из стороны в сторону, шурша прибрежным песком. Она скромно попридержала его и сказала:

– Эта перемена, в конце концов, не так уже непонятна. Если хотите, я могу рассказать вам, как она произошла.

Солнце от любопытства разгорелось, как в полдень, хотя время уже приближалось к вечеру; Море совсем притихло, а Старик даже приложил к уху ладошку.

– Это было три дня тому назад, – сказала Собака. – Мимо нашего стойбища проезжал Молодой Охотник. Он ехал из Ванкарема в Уэлен, но он хотел повидать Эрмэчына, передать привет от отца. Его отец когда-то жил в нашем стойбище, они с Эрмэчыном крепко дружили. Молодой Охотник зашел к нам в ярангу, но хозяина не было дома. Чэйвунэут напоила гостя чаем. Он спросил, где можно набрать в дорогу пресной воды, и Чэйвунэут велела дочери проводить его к ручью. Я пошла вместе с ними. Мы проводили его к ручью, а потом смотрели, как он спустился сюда, к Морю, сел в свою байдару и уехал. Вот и все. Молодой Охотник сказал, что через десять дней будет проезжать обратно и тогда снова зайдет к нам.

– Это все? – спросил Старик.

– Да.

– Ты хочешь сказать, что они очень понравились друг другу? – спросило Солнце.

– Не знаю. Ничего такого они не говорили. Я ведь не отставала от них ни на шаг и слышала каждое слово. Молодой Охотник очень торопился. Он набрал в ручье воды и сразу же стал спускаться к своей байдаре. Он только повторил, что заедет к нам на обратном пути, хотя уже говорил об этом в яранге, когда прощался с Чэйвунэут.

– Ты собиралась рассказать нам, как произошла в Девушке эта чудесная перемена, – напомнило Море.

– Как, разве я еще не рассказала об этом? Все произошло точно так, как я вам рассказывала. Девушка легла спать, а утром встала такой прекрасной, что я и сама не узнала ее, пока не подбежала поближе. И теперь она ждет Молодого Охотника. Три дня уже прошло, через неделю он снова должен быть здесь.

– Понятно, – сказало Солнце. – Значит, это любовь сделала ее такой прекрасной. Уж теперь-то Молодой Охотник не станет так торопиться с отъездом!

– Еще бы! Я бывала во многих местах, я возила своего хозяина и в Уэлен, и в Анадырь, и в глубь тундры, в стойбища оленных чукчей. Но за всю жизнь я нигде не встречала такой красивой девушки.

– Собачий век недолог, – сказал Старик. – Я прожил, наверно, впятеро дольше, чем ты, и то никогда…

Но Море перебило его:

– Подумай, Старик, сколько тысячелетий я омываю эти берега, и тогда твоя долгая жизнь покажется тебе одним мгновеньем. Но и я не припомню ни одной девушки, красота которой…

– Не забывай, – перебило его Солнце, – что ты видишь далеко не все. Тебе видно лишь то, что происходит здесь, неподалеку от тебя. А я бываю повсюду, я заглядываю во все уголки земли. Но такого чуда не приходилось видеть даже мне.

– И все-таки, – тихо произнесла Собака, когда все высказались, – самое удивительное заключается не в том, как изменилась моя молодая хозяйка.

– А в чем же? – воскликнуло Море.

– Самое удивительное заключается, по-моему, в том, что ни отец, ни мать нисколько не удивлены этой переменой. Можно подумать, будто они даже не замечают, как изменилась их дочь.

– Не замечают? – недоверчиво переспросило Море. – Нет, это невозможно!

– Собака говорит правду, – вступился Старик. – Сегодня утром я разговаривал с Эрмэчыном. Мы говорили о его дочери. Он, действительно, не видит ничего необычного…

– Чудеса! – сказало Солнце. – Но, к сожалению, мне уже пора уходить. День приближается к концу. До свидания!

С этими словами Солнце зашло за горизонт. На берегу сразу стало темней и прохладней. Старик и Собака еще немного потолковали с Морем и побрели к стойбищу.

Поздно вечером, когда Эрмэчын возвращался с охоты, Собака встретила его и спросила:

– Скажи мне, хозяин, неужели ты действительно не замечаешь, как изменилась твоя дочь?

– Мы все меняемся, – уклончиво ответил Эрмэчын.

– Но я говорю о перемене, которая произошла с ней сразу, за одну только ночь.

– Что же тут странного? И мы с тобой сегодня уже не такие, какими были вчера. А завтра мы будем не такими, как сегодня. Мы все меняемся непрерывно.

– Нет, нет, хозяин, я говорю не об этих переменах! Не о тех, которые незаметны глазу. Твоя дочь изменилась так, что даже соседи не могут узнать ее. Красотой твоей дочери поражены даже Море и Солнце. И только вы – отец и мать – ничего, кажется, не замечаете. Что затуманило ваши глаза? Что мешает вам видеть красоту родной дочери?

– Хорошо, я отвечу тебе. Ты напрасно думаешь, будто мы с Чэйвунэут видим меньше, чем другие. Дело совсем не в этом. Мы и раньше видели красоту своей дочери – тогда, когда все вы еще не замечали ее. Чему же нам удивляться теперь? – Эрмэчын дружески похлопал Собаку по спине и добавил: – Так что можешь не тревожиться, туман не застилает наши глаза. Пусть никто не считает нас слепцами. Ведь мы не считаем слепцами тех, кому еще недавно наша красавица казалась самой обыкновенной, невзрачной девчонкой.

Солнце и Море даже немного обиделись, когда Собака передала им эти слова. Что ж это такое получается? Эрмэчын думает, будто он видит лучше всех? Будто он и его жена видели то, чего не могли заметить даже Солнце и Море? Не слишком ли он возомнил о себе?

– Хорошо же! – угрожающе заворчало Море. – Когда Эрмэчын отправится на промысел, я пошлю на его байдару высокую волну. Поглядим тогда, какие у него зоркие глаза! Если он заметит волну раньше, чем она пройдет мимо Медвежьих скал, тогда я прощу его. А если не заметит – я на славу потреплю его байдару. Я покажу ему, как зазнаваться!

– Погоди, – сказало Солнце. – Мы сделаем иначе. Пусть нас рассудит Молодой Охотник. Если, заехав сюда на обратном пути, он не заметит в Девушке никаких перемен и пробудет здесь так же недолго, как в первый раз, – тогда я признаю, что прав Эрмэчын. Но этого, конечно, не случится. Красота, которую обрела Девушка, проникнет в самое сердце Молодого Охотника. Эрмэчын поймет тогда, что ошибался: ведь в первый свои приезд – всего лишь несколько дней назад – Молодой Охотник вовсе не обратил внимания на его дочь.

– Да, да, – подтвердило Море. – Он даже не обернулся, когда она смотрела ему вслед. И зачем это Эрмэчын выдумал, будто его дочь всегда была красавицей? Таких красавиц, какой она была, на земле наберется, наверно, не меньше, чем песчинок у меня на дне.

Прошла неделя. Рано утром Собака забежала в ярангу и спросила у Эрмэчына:

– Хозяин, ты знаешь, где сейчас твоя дочь?

– Знаю. Она уже на берегу. Она теперь почти все время на берегу. Смотрит, не возвращается ли из Уэлена Молодой Охотник.

– Да, хозяин, она там. И он уже там. Они стоят, взявшись за руки. Ты знаешь, что он говорит ей?

– Знаю. Он говорит, что никуда не уедет отсюда, если она не согласится уехать вместе с ним.

– Да. Примерно так он и сказал. А она ответила ему, что готова уехать с ним куда угодно.

– Вот как? – спросил Эрмэчын, и Собака увидела, что на этот раз ей удалось сообщить хозяину что-то, чего он не ожидал. – Ты слышишь, Чэйвунэут, что ответила Молодому Охотнику наша дочь? Она сказала, что готова уехать с ним куда угодно!

– Слышу, – откликнулась жена, возившаяся у очага. – Это так и должно быть. Скорее всего они останутся здесь. Я уже присмотрела хорошее место, где они смогут поставить себе ярангу.

В это время Эрмэчын увидел, что Собака навострила уши и повернулась ко входу.

– Кто там? – спросил он.

– Это я, – ответил, входя, Старик. – Здравствуйте. Я пришел к вам поговорить… Пусть это не удивляет вас, – добавил он, хотя хозяева вовсе не были удивлены.

– Здравствуй, – ответил Эрмэчын. – Присаживайся. Какие новости ты принес?

– Меня прислали Солнце и Море. Они просили меня сказать тебе, что ты проиграл спор.

– Я что-то не припомню, чтобы мы спорили.

– Это все равно. Ты говорил, что твоя дочь всегда была красавицей. А все мы видели, что она стала красавицей только десять дней назад. Говоря по совести, Солнце и Море могли ошибиться: у них и без того много дел, они могли не приметить, какой была раньше твоя дочь. Но уж я-то ошибиться не мог: ведь мы с вами – самые близкие соседи. Я все примечаю. И я точно знаю, когда произошла в твоей дочери эта чудесная перемена.

– Допустим. Но почему же именно сегодня Солнце и Море решили, что я неправ?

– Они выбрали судьей Молодого Охотника. Это беспристрастный судья – ведь он даже не знает о нашем споре. К тому же решают спор его поступки, а не сам он. Байдара Молодого Охотника еще не коснулась берега, а он уже смотрел на Девушку глазами, полными восхищения. Он не пробыл здесь еще и часа, а уже признался ей в своей любви. Тебе известно это?

– Да.

– Ну вот. А в прошлый раз? Тогда ни о чем подобном и речи не было! Почему же? Ведь если бы твоя дочь и раньше была такой же красавицей, как теперь, Молодой Охотник не мог бы этого не заметить!

Эрмэчын только тихо посмеивался, пока говорил Старик. А Чэйвунэут поставила перед гостем миску жареного моржового мяса и сказала так:

– Дело совсем не в том, кто лучше видит. До поры красота Девушки заметна только матери и отцу, – до той поры, когда в сердце Девушки приходит любовь. Эрмэчын сказал правду: мы давно уже знали, как прекрасна наша дочь. Но я скажу тебе больше: вы тоже не ошиблись. Потому что лишь недавно в нашей дочери действительно произошла чудесная перемена: ее красота открылась всем остальным. Так это и должно быть. Ведь иначе тот, кого избрало ее сердце, никогда не узнал бы о ее красоте.

– Это верно, – сказал Старик.

– До весенней поры, – продолжала Чэйвунэут, – красота Моря скрыта от нас подо льдом берегового припая. Только весной она открывается перед нами во всей своей силе. Но – спроси у Моря – разве зимой в нем не таится все то, что так радует наши глаза, когда льды уходят? Мы видим, как ярок свет Солнца, только после того, как утренний туман рассеется. Но и на рассвете, когда земля еще окутана туманом, оно горит так же ярко. Спроси у Солнца – и оно подтвердит тебе мои слова.

– Это верно, это верно, – повторял Старик, прожевывая куски моржового мяса двумя наполовину истершимися зубами. – Что верно, то верно.

Несколько кусков Чэйвунэут дала Собаке, и, проглотив их, Собака убежала в самом приятном настроении: во-первых, она очень любила моржатину, а во-вторых, полагала, что теперь все уже окончательно разъяснилось.

Она побежала на берег и скоро отыскала Девушку и Молодого Охотника. Девушка сидела теперь на своем любимом прибрежном камне, а Молодой Охотник – на песке, у ее ног.

– Я смотрю на тебя, – говорил он, – и не верю глазам. Ты так изменилась за эти десять дней!

Солнце и Море торжествующе переглянулись при этих словах. Но тут же поняли, что их радость была преждевременной, потому что Молодой Охотник сказал:

– Ты стала еще прекраснее, чем была!

Море чуть было не вмешалось в разговор. Оно далеко плеснуло волной и даже забрызгало торбаза влюбленных. Но Солнце вовремя остановило его.

А Собака, испуганно отскочившая от волны, сразу же вернулась и снова села рядом с влюбленными. Она поняла, что и Чэйвунэут знала еще не всю правду.

– Да, ты стала еще прекраснее, – продолжал между тем Молодой Охотник. – А ведь я был уверен, что это невозможно. Твоя красота поразила меня, как только я тебя увидел. Еще тогда, в яранге. А потом, у ручья, набирая воду, я решился еще раз взглянуть в твои глаза. И понял, что никогда уже не смогу забыть их. Я понял, что никогда уже не смогу быть счастливым, если рядом со мной не будет тебя. Ты смотрела мне вслед, когда моя байдара уходила в море?

– Да, – ответила Девушка.

– Я чувствовал это, но не позволил себе посмотреть на берег: стоило мне снова увидеть тебя, и я уже не смог бы продолжать свой путь. Я сразу повернул бы байдару обратно, к тебе.