Текст книги "Кремлевский опекун"

Автор книги: Александр Смоленский

Соавторы: Эдуард Краснянский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Адвокат Черняк кинула на своего коллегу восторженный, если не сказать, обожающий взгляд.

– Суд отнесется с вниманием к ходатайству защиты. Заседание суда объявляется закрытым. О дне продолжения слушаний по делу будет объявлено дополнительно. – Зуева подтвердила свои слова ударом молоточка.

Но тут произошло такое, что оказалось полной неожиданностью для всех присутствующих. У молчавшего до последней минуты Грязнова, в один момент из присяжного почти превратившегося сразу в насильника и бандита, сдали нервы. Он вдруг лихо перепрыгнул перегородку, за которой еще несколько минут назад чинно сидели присяжные, и, остановившись посреди сцены, завопил как резаный:

– Я тут ни при чем! Это все он, Пашка Прохоров!.. Это он, он нас подставил... Сказал, что она блядь, что сама просилась!..

Вновь воцарилась мертвая тишина, которую прерывали лишь истерические всхлипывания Грязнова. Волосы у него стояли торчком, глаза вылезли из орбит.

– Умоляю!.. Я не виноват. Пашка... Прохоров, Витек... они меня уговорили! Они заранее все придумали... Сказали: какой ты мужчина, если откажешься!..

Его крики заглушил зычный голос адвоката:

– Куда я, черт возьми, попал? Такой благообразный город... такой город. Город каких-то насильников. А судят одного. И то невиновного.

Первой опомнилась Зуева.

– В связи с возникшими новыми обстоятельствами, – громко объявила она, – прошу участников процесса собраться в совещательной комнате!

Присяжные разочарованно покидали помещение. Сенсация вроде бы состоялась, но никто не успел со вкусом, с толком, с расстановкой ее переварить. Выложили на стол долгожданное блюдо и тут же объявили, что ресторан закрыт, не дав посмаковать и обсосать самые соблазнительные куски. Чтобы хоть как-то утолить разыгравшееся любопытство, невольные свидетели скандала, горожане, уже, конечно, просвещенные киномехаником, не отходя далеко от Дома культуры, принялись почему-то перемывать косточки председателю местного райпотребсоюза Грязнову – отцу насильника, который оказался поблизости.

– Доигрался наш Валерий Петрович! – нравоучительно просвещала мгновенно собравшийся вокруг нее кружок зевак уже знакомая Багрянскому начальник СЭС Ниночка Ивановна.

Она, как видно, добровольно взвалила на себя сомнительные обязанности местного моралиста и считала вправе совать свой вздернутый курносый носик во все интимные щели.

«Вот она, настоящая городская реликвия», – подумал Лев, внимательно послушав ее, и заключил, что со временем Ниночка Ивановна вполне могла бы занять достойное место среди экспонатов музея, гденибудь в отделе «Нравы населения малых городов на рубеже XX–XXI веков».

Женщины уже покидали вестибюль Дома культуры и теперь толкались у парадного входа, пропускные способности которого явно не соответствовали такому количеству народа. Лев с трудом разбирал слова местных кумушек.

– Тут и знать нечего. На эту девку кто только не зарился...

– Какую девку? – наивно спросила медсестра.

– Как какую? Да этого Сироткина. Какую еще? Она, не удивлюсь, и опекуном своим вертит как хочет. А что вы хотите?! Эти современные девицы, как шить или готовить, все до одной неумехи. Зато по части мужиков большие рукодельницы. А такие, как Грязнов, с возрастом не умнеют. Чем сами старше, тем моложе им подавай. Какое в этом им удовольствие? Не пойму. Кто бы сказал – не поверила, но я собственными глазами видела, как Сергей Сергеевич Кустов, куда уж солидный мужчина, и тот весь салом растекался, все прыгал вокруг нее, как индюк, чтобы она села к нему в машину.

– Это какой Кустов? Неужели из резиденции? Не может быть! И что, сразу села? – Простодушная медсестра Масюкова не допускала иных вариантов.

– Как же!.. Заартачилась. Видно, цену решила набить. Им ведь, молодым, нынче «Мерседесы» подавай. На «Волгу» и не клюнут!

– Погодите, Ниночка! – До этого момента исключительно только впитывающая информацию дизайнерша остановилась, пораженная собственным открытием.

Сзади на нее зацыкали, стали напирать, едва не сбили с ног.

– Кустов ведь тоже в присяжных?

– Так о чем я вам толкую?

Багрянский, который стоял рядом и все слышал, с трудом сдержался. Спорить с малознакомыми дамами не имело смысла. Чтобы хоть как-то выразить свой немой протест, Лев как бы нечаянно ткнул говорливую Ниночку Ивановну локтем под лопатку в надежде, что та прикусит язык. Но дамочка лишь слегка охнула, но промолчала, списав все на давку. Надо отдать Багрянскому должное – он тут же испытал раскаяние и неловкость за пацанскую несдержанность. Где-то в памяти мобильника должен быть телефон Бахтина. Надо сообщить ему про Кустова. Вряд ли Дима или Настя об этом рассказали. Самому же Багрянскому показалось очень странным, что присяжный заседатель Кустов служит в президентской резиденции, там же, где и опекун этих детей. Он же вроде в санатории, хотя кто там разберет их иерархию... Наверняка, гнида, знал к кому приставал.

В совещательной комнате царила крайне взвинченная атмосфера. Хотя внешне все старались проявлять сдержанность и достоинство, разговор шел на повышенных тонах.

– Уважаемый Борис Фиратович, – недовольным тоном выговаривала Зуева, обращаясь к столичному адвокату, – вы едва успели вступить в процесс, как сами же стали его дискредитировать.

– Каким образом? – с невозмутимым видом поинтересовался Бахтин.

– Вы, на мой взгляд, например, ставите под сомнение принцип неотвратимости наказания. Вы задумывались, как все это выглядит в глазах местной, да и не только местной общественности?

– Простите, уважаемая Галина Николаевна, а вы задумывались над тем, что принцип неотвратимости наказания здесь вообще неуместен. Скорее здесь уместен принцип презумпции невиновности. Кого наказывать? Этого непонятно за что избитого мальчишку? Этого местного Ромео? Помните, как тот дрался с Меркуцио за свою любовь? Но это так, по части лирики. А по делу – господину Гришайло вряд ли удастся доказать вину мальчишки.

– И докажу, если вы мешать не будете, – напыщенно заявил обвинитель.

– Вы уверены в этом, а я – в обратном. Вот судья и присяжные нас и рассудят.

– Но вы же не можете не понимать, в какое неуклюжее положение ставите обвинение, персонально Виталия Титовича? – продолжала свою линию Зуева. – Всегда ведь можно найти консенсус, не провоцируя публичного скандала. Если у вас появились принципиально новые факты, неужели так трудно проявить корпоративность и предварительно обсудить их в тесном кругу, а не на глазах присяжных?

– Давайте обсудим, – миролюбиво согласился Бахтин. – Только начнем с самого существа вопроса, потому как если говорить о провоцировании общественного мнения, то у меня, простите, возникают серьезные подозрения, что сам по себе весь процесс изначально на это и нацелен.

Поняв, что камушек брошен в его огород, Гришайло кисло поморщился.

– Юридическая обоснованность предъявленных обвинений не должна вызывать сомнений, – попытался он защитить честь несколько запятнанного мундира своего ведомства.

– Но есть еще и человеческая сторона, наконец, элементарная логика, – продолжал напирать на него Бахтин. – Если от потерпевшей стороны не было даже намека на жалобу или заявление, откуда весь шум? И почему в качестве аморального образца для публичного поругания выбран столь неудачный пример? – Адвокат заговорил с пафосом, видимо, забыв, что он не на публике. – Мы же имеем дело с чистой, искренней любовью! Это видно невооруженным глазом. Или никто из вас в юности не испытывал подобных чувств и романов не читал?

Галина Николаевна невольно вспомнила свой первый бурный, во всяком случае с ее стороны роман. Когда это было? Даже подумать страшно. Молоденькая комсомольская активистка Галочка Зуева по путевке райкома комсомола поехала отдыхать на Кавказ в международный молодежный лагерь «Спутник» и, вопреки собственным строгим принципам, до одури увлеклась местным темноволосым пареньком Рустамом. Каждую ночь тот, непонятно как, пробирался на глухо защищенную от набегов темпераментных аборигенов территорию лагеря и устраивал ей праздник тела и души, проявляя незаурядную изобретательность.

Недотрога Галочка совершенно потеряла голову и не могла себя обуздать. Каждый раз она давала себе обещание проявить твердость и характер, но стоило юному телу ощутить прикосновение жарких, бесцеремонно снующих рук, как она становилась безвольной и податливой, как пластилин. Это странное и противоречивое ощущение сладкой рабской подневольности запомнилось ей навсегда. Оно и теперь иногда пробивалось сквозь помутневшую толщу времени, возмущая своей унизительностью и соблазняя блаженным безволием.

«Боже, о чем это я?» – Зуева словно очнулась от забытья и стыдливо взглянула на мужчин.

– Далеко пребывали? – нагловато спросил ее Бахтин.

«Неужели он что-то прочитал на моем лице?» – Судья еще более застыдилась.

– Да так, вспомнила кое-что не к месту.

– А по-моему, как раз к месту, – невольно вновь подковырнул ее адвокат.

Гришайло вернул обоих к реальности.

– Легко вам рассуждать со стороны. А я – местный житель. Если бы мою дочь такой мерзавец совратил?

– Виталий Титович! Побойтесь бога. Еще никому за добрых четыреста лет не пришло в голову назвать Ромео мерзавцем! – не выдержав, воскликнула Зуева.

– Ну отчего же! – иронически улыбнулся Бахтин. – Юридическая обоснованность подобного обвинения, как ранее изволил выразиться многоуважаемый Виталий Титович, не вызывает сомнений, особенно если принять во внимание, что Ромео и Джульетте было примерно столько же лет, как и Димке с Настей. Сколько бы вы попросили для них у судьи?

– Перестаньте ерничать! – не на шутку разозлился прокурор, почувствовав, что сам себя загнал в угол. – Вы лучше признайтесь коллегам, как вообще оказались в деле? Зная столичные аппетиты, сомневаюсь, что услуги такого известного адвоката по зубам этой парочке и их опекуну. Не ваш уровень!

– Благодарю за вопрос! Собственно, с этого я и хотел начать. Дело в том, что я тоже с уважением отношусь к своим коллегам, в том числе и к вам, Галина Николаевна, и к вам, Виталий Титович. Поэтому вправе, наверное, задать аналогичный вопрос: почему такой малоинтересный с точки зрения профессиональной стороны дела процесс ведет судья столь высокого ранга? Почему в качестве гособвинителя выступает сам районный прокурор? Мне даже не надо обращаться к вашему послужному списку, чтобы заключить, что и вам данное дело не по рангу! – В кармане адвоката совсем некстати резко зазвонил телефон. Бахтин не стал затягивать с ответом. – Еще раз привет, Лев Владимирович! Да, все еще токуем с коллегами. Да неужели? Говорите, что тоже ходок? Интересно, интересно... Позже обсудим. Пока!

В комнате повисло неловкое молчание. Все как в рот воды набрали, никто не хотел развивать столь скользкую тему, прерванную телефонным звонком, пока Зуева не сказала:

– Что касается меня, то просто назначили. Сама не знаю, почему.

– Видимо, чтобы, так сказать, зная вашу чистоту и принципиальность, прямолинейно обрушить гнев на обвиняемого. За изнасилование, которого не было. За инцест, который, во-первых, уголовно не наказуем, а во-вторых, никакие факты не могут исследоваться, если их нет в обвинительном заключении. – Бахтин, казалось, уже вышел из себя, но нашел в себе силы остановиться. – Что касается консенсуса... – уже невозмутимо продолжил он. – Защита, как вы, наверное, помните, выдвинула конкретные требования: убрать решетки и заново пересмотреть состав присяжных.

– Мы заменим Грязнова, несомненно, – не медля ни секунды, пообещала Зуева, поморщившись, будто ей наступили на мозоль.

– Грязнов – это вообще отдельная статья. Боюсь, по нему уже тюрьма плачет. Но в данном случае речь не о нем, а об институте присяжных как таковом. Я не требую полной замены всего состава присяжных, но настаиваю на повторном рассмотрении каждой кандидатуры. Тем более, как только что мне сообщили по телефону знающие люди, среди присяжных есть еще одна любопытнейшая «фигура», по которой лично мне хочется проехаться катком.

– У вас что, есть для этого серьезные основания? – на всякий случай переспросила Галина Николаевна, уже готовая ко всему.

– Поверьте, имеются. И чтобы не ставить в неловкое положение некоторых уважаемых в городе людей, я предлагаю до завтрашнего утра пересмотреть весь список. И если вам угодно, вообще не выносить на открытое заседание ряд кандидатур. С ними мы отдельно разберемся.

– Хорошо, Борис Фиратович. Я подумаю, – согласилась Зуева.

Прокурор мрачно махнул рукой и вышел из комнаты, с силой захлопнув за собой дверь.

– Что он так? – спросил Бахтин, когда они с Зуевой остались наедине.

– А вы войдите в его положение, – доверительно ответила судья. – Ситуация в городе крайне взвинченная, народ жаждет крови. Получилось так, что прокурор теперь главный выразитель этих настроений. Все ждут от него решительных действий как от героя, который стремится восстановить справедливость.

– На Руси так редко бывает, – задумчиво проговорил адвокат. – Ненавидят злодеев...

– Но только не насильников. Вы читали публикацию в «Комсомольце»?

– Имел несчастье. Видите ли, Галина Николаевна, если судить по статьям в газетах, а не по статьям закона, можно полстраны за решетку засадить! И в нашей истории достаточно много подобных прецедентов.

– Но кое-что выглядит правдоподобно.

– Намекаете на то, что Сироткин и Уфимцева брат и сестра? Как раз очень маловероятно. Инцест, доложу я вам, сам по себе, конечно, полнейшее безобразие. Но не надо шекспировский сюжет стилизовать под античную трагедию. Это уже явный перебор!

– А если это правда? Надо же как-то остановить поток извращений и пошлости, который захлестнул нас со всех сторон, растлевает сознание, если хотите, губит общество!

– Согласен, надо! Я обеими руками «за». Тогда пусть прокурор это докажет. Но прежде припомните навскидку процесс, где осудили отца, изнасиловавшего собственную дочь?.. Видите? И не вспомнить. Бьюсь об заклад, вам в подобном процессе не доводилось принимать участие. Мне тоже. Я, правда, никогда не стал бы защищать отца-мерзавца! Однако не пытайтесь уверить меня, будто таких фактов нет в природе. Здесь же у нас все смешалось, как в доме Облонских. Какой-то опекун, какие-то дети из разных детдомов. И надо же, оказываются братом и сестрой. Я лично сомневаюсь. Имею право.

Зуева не ответила. Она действительно не могла припомнить, чтобы кто-либо из ее коллег вел подобное дело, о котором упоминал Бахтин.

– Тем не менее факт совращения малолетней налицо.

– И опять не все так однозначно. Прежде всего не такая уж Уфимцева малолетняя. Есть прецеденты, когда в ее возрасте органы регистрации в качестве исключения выдают разрешение на брак. Неужели вы не догадываетесь, к чему вас подталкивают? То растление, то инцест... Не возьму в толк, кому это надо. Но обещаю, мои друзья разберутся... – Бахтин своевременно замолчал. Зачем выдавать лишнюю информацию?

– Вы слишком легко игнорируете общественное мнение, Борис Фиратович, – не стала задавать наводящих вопросов судья, которой больше улыбалась перспектива продолжать теоретический спор. – Вам даже можно позавидовать. Однако закон призван защищать общество!

– Если всегда идти в русле общественного мнения, даже когда оно явно тенденциозно и кто-то им искусно манипулирует, никогда не избавишься до конца от пережитков феодального мышления. Они и без того въелись нам в кровь. Больше надо полагаться на логику и верить людям. Да и матери-природе чаще доверять. Она сама подскажет, где правда и любовь, а где ложь и клевета. Ну, хоть убейте меня на месте, Галина Николаевна, не похожи Сироткин и Уфимцева на извращенцев. И чувства у них самые чистые, и друг с другом они никогда раньше не были знакомы. Это же очевидно. И защищать я их буду не за пачку «зеленых», а потому, что свято в этом убежден!– Ну-ну. Посмотрим, что из всего этого получится, – рассудила Зуева. – Мне тоже, признаться, они не напоминают антиобщественных элементов. Но молва и факты говорят пока об обратном. Увы, господин адвокат.

Глава 9 Расследование

Поздно вечером в городской квартире отставного полковника ФСБ Леонида Сергеевича Мацкевича зазвонил телефон.

– Кто это может быть? – заворчала дремавшая перед телевизором его супруга. – Тебя, наверное, Леня.

– Да, уж конечно, не тебя, Валюша. Спи. Спи. Конечно, меня.

На пенсии отставнику было скучно. Поэтому он поднял трубку с надеждой.

– Как вы думаете, товарищ полковник, это правда, что чекисты не бывают «бывшими», до самой смерти? Или все это враки? – услышал Мацкевич веселый знакомый голос.

– Представьте себе, как только зазвонил телефон, я почему-то подумал: что-то мои старые друзья не звонят?

– Звонят, как видите. Причем с деловым предложением.

– Догадался, но даже не представляю, в чем его суть.

– Мне кажется, вы преждевременно забросили свой аналитический талант, поэтому я предлагаю вам поработать со мной.

– Зная вас, уважаемый Александр Павлович, я не сомневаюсь, что вы обстоятельно все продумали, и поэтому сразу скажу, что согласен.

– Вот и хорошо! – искренне обрадовался Духон. – Уважаю людей, которые сразу принимают правильное решение! С определенного времени меня, не без некоторого вашего участия, стали занимать всякие странные истории, особенно если появляется возможность побороться за справедливость.

– Похвально, – не нашел ничего лучшего что сказать Мацкевич.

Но Духон не обратил на эту похвалу никакого внимания.

– Тогда почему бы нам, двум солидным отставникам, не растрясти косточки и не отдохнуть несколько денечков в Новгородской области? У меня там чудное местечко для отдыха! Если согласны, то выезжаем завтра в десять утра.

Аналитик он и есть аналитик. Мацкевич сразу понял, что его приглашают не чаи гонять. Наверняка у этого милого его сердцу олигарха как раз именно там появилась интересная головоломка.

– Ровно в десять буду у подъезда, – без лишних слов сказал он и тепло попрощался.

Положив трубку, Мацкевич невольно представил себе Духона с извечной сигаретой «Кэмел» во рту. Сигарета представлялась ему обязательным атрибутом образа банкира, поскольку именно с ней его часто запечатлевали на фотографиях в газетах и журналах. Мацкевича смущало лишь одно – лично ему почему-то всегда казалось, что Духон выглядел бы более органично не с «Кэмелом», а скорее с трубкой, которые курили крупные знаменитости.

На следующее утро Александр уже в машине ввел профессионального аналитика в курс дела, коротко рассказав о суде.

Поначалу Мацкевич никак не мог взять в толк, что именно подвигло столь серьезного человека на вмешательство в какую-то бытовую драму. Даже после того, как Духон высказал предположение, что у этого очень странного процесса, возможно, существуют глубоко скрытые пласты, которые следовало бы откопать.

– Весьма похоже на то, – больше для приличия дежурно согласился Мацкевич.

– Рад, что вы со мной согласны. Но прежде чем начать копаться в этой истории, у меня к вам, Леонид Сергеевич, еще одно деловое предложение. Простите, сколько вам лет?

– Без малого шестьдесят. А что?

– А то, что мне с малым за пятьдесят. Известному вам Левушке Багрянскому тоже без малого шестьдесят. Словом, орлы в расцвете сил. Почему бы нам не сочинить, так сказать, на троих работенку: частное сыскное или аналитико-сыскное агентство? Мотивации, надеюсь, понятны? Нашей компанией не побрезгуете?

Не зная, что даже и сказать, Мацкевич кивнул.– С нашим первым делом ознакомимся на месте, – удовлетворенно сказал Духон. – Кстати, уезжая, я уже дал команду готовить уставные документы.

Накануне Багрянский провел беспокойную ночь – в том смысле, что спал донельзя гадко. Кровать казалась жесткой и неудобной, тело ломило. Лев ворочался с боку на бок, пытаясь заснуть, но стоило ему провалиться в сон, как снились всякие кошмары.

Разбудил его лай овчарки, сторожившей слободу. Багрянский перевел дух и посмотрел на часы: надо же, как рано! Но не пытаться же заснуть вновь. Вдруг кошмар продолжится?!

Лев принял прохладный душ, побрился, убив на это дело минут сорок. Но деваться все равно было некуда, и он неохотно потащился в столовую. Хотя думал не о завтраке. Что сегодня его ждет на процессе? Вчера поздно вечером он успел переговорить с адвокатом. Тот «по секрету» рассказал, что происходило в зале и за его кулисами, но был настроен обнадеживающе, хитро щурился и то и дело отпускал шуточки. Кажется, он действительно знал, как дальше действовать.

Однако приехав к зданию Дома культуры, Багрянский невольно вспомнил свой жуткий сон. У входа лениво толкались группы каких-то изрядно помятых людей с плакатами. Двое мужчин странного вида, с выщипанными, как перья у курицы, бородами держали в руках по большому листу бумаги, на которых коряво и неумело было выведено: «Позор богоотступникам! Брат и сестра – одна сатана! Защитим нашу душу и плоть от сатаны».

Другая группа призывала безжалостно наказать насильника, публично высечь его на площади. На одном из плакатов Лев увидел странное слово, которое долго не мог разобрать, а когда прочитал, невольно усмехнулся – там было выведено: «Инъекцестъ». То ли ктото специально пытался придать ему церковнославянский вид, то ли просто не знал, как оно пишется, что скорее походило на правду. Особенно если учесть, что перед входом в ДК на столе лежала толстая стопка ксерокопий знаменитой статьи из «Комсомольца». Невидимый режиссер всего этого спектакля оказался не только изощренным, но и обладал достаточно серьезными организаторскими возможностями.

Впрочем, как позже узнал Багрянский от директора «Слободы», в зале наблюдалась прямо противоположная картина, будто здесь ставил пьесу другой режиссер. Во всяком случае, внешне обстановка разительно изменилась, и прежде всего потому, что на сцене уже не присутствовала решетка!

Сразу, как только судья открыла заседание, встал староста присяжных заседателей, завуч местной школы с приятной фамилией Алмазов, человек с грустными, усталыми серыми глазами и спросил:

– У присяжных заседателей появились вопросы. Позвольте поинтересоваться, прежде чем вы откроете заседание, – торжественно произнес он, – присяжные хотят знать, надо ли им принимать во внимание публикацию в одной из самых популярных газет? Там фигурируют очень серьезные обличительные факты, касающиеся подсудимого, и кстати, потерпевшей тоже, и говорится об их причастности к такому возмутительному явлению, как инцест!

Зуеву передернуло. Словно она до последнего момента наивно рассчитывала, что участники процесса не посмеют затронуть эту тему, которая, бог с ней, пусть витает в кулуарах.

– Исходя из закона, присяжные обязаны руководствоваться только теми фактами, которые будут обсуждаться в ходе судебного разбирательства и которые сам закон рассматривает как правонарушение, – пояснила Галина Николаевна, заранее предвидя, что ее комментарий вызовет крайне негативную реакцию. – О чем вы еще хотели спросить?

– Защита поставила вопрос об освобождении Сироткина из-под стражи. Каково ваше решение?

– Решетку я распорядилась снять, а под стражей подсудимого оставить. Пока.

Бахтин слегка побледнел, но внешне сохранил спокойствие.

– А теперь продолжим.

Всеми силами судья стремилась вновь взять инициативу в свои руки, хотя по-прежнему так до конца и не понимала, в каком русле продолжать процесс.

В какой-то момент Багрянскому стало неинтересно. Бахтин теперь никому спуску не даст. В этом можно быть уверенным на все сто.

Багрянский вдруг понял, что голоден, как старый волк, упустивший добычу. И решительно потащился в кафе напротив, заранее представляя, что там его ждет: нормальные люди в такие места не ходят.

– Вы куда, Лев? – спросила неизвестно откуда взявшаяся журналистка Марина. – Я вас, признаться, искала.

– Значит, плохо искали, – усмехнулся Багрянский. – Составите компанию для похода в кафе?

– Нет, не могу, караулю адвоката Бахтина. Обещал дать интервью.

– Ну-ну, ждите, – усомнился Багрянский. – Тогда я тоже не пойду в эту забегаловку, а отправлюсь, пожалуй, в «Слободу». Там и перекушу.

Стоило въехать в ворота, как Багрянский мгновенно увидел новый серебристый джип Духона. Вот так сюрприз! Надо же! Даже не предупредил, что приедет.

Он легко взбежал на крыльцо столовой и уже сквозь окно заметил, что Александр там не один. Велико же было его удивление, когда в человеке, сидящем вполоборота за столом, он узнал Леонида Сергеевича Мацкевича.

– Вот это да! Вот это сюрприз! Сразу два, – расплылся в широкой улыбке Багрянский. – Никак не ожидал...

– Ты, голубчик, многого не ожидал. – Духон обнялся с другом. – Хочу тебе представить нашего коллегу, члена новой компании «Отставник» господина Мацкевича. Нашего – на троих – сыскного агентства. Сейчас прямо и отметим его день рождения. Толя, неси сюда «Jameson».

Последняя фраза была адресована на кухню, из чего Багрянский заключил, что приезд в «Слободу» Александра Павловича, да еще с Мацкевичем, да еще в придачу со своим «обозом», – это серьезно!

Багрянский сел к столу и выжидательно замолчал.

– Вот, решил украсть у себя несколько дней и приехать. Неужели нам, так сказать, пенсионерам, не полагается хотя бы неделька отдыха? – шутливо объяснил цель визита Александр.

Впрочем, Багрянский уже догадался, что Духон наконец всерьез вцепился в валдайскую историю. Сначала прислал сюда Бахтина, а затем «выписал» еще и мощнейшего аналитика – самого Мацкевича! Видно, впереди их ждут серьезные дела.

– На процессе, сам понимаешь, мне появляться не солидно. Хотя, конечно, любопытно. – Духон деловито разложил лед по бокалам и налил в них виски.

Пока друзья и новоявленные компаньоны уминали закуски, все дружно молчали.

– Я, между прочим, хоть здесь и не был, тем не менее навел кое-какие справки, – слегка отодвинувшись от стола, произнес Духон. – У тебя, Багрянский, просто нюх на всякие заморочки. Ты прямо как легавая, даже если не хочешь, а все равно берешь след.

– Признаться, не очень понял, насколько уместно сравнение с легавой? – чуть не обиделся Лев.

– Как раз очень уместно, – быстро успокоил друга Духон. – В этом деле, как теперь представляется, на поверку очень много непонятного. Я тут в дороге пересказывал его Леониду Сергеевичу, так он тоже только и делал, что диву давался. Непонятно откуда взялся в этих местах отставной вояка Добровольский? Какое-то непонятное опекунство над какими-то непонятными детьми. Зачем-то притащил их сюда, хотя имеет квартиру в Москве? Ну и, конечно, эта кровь-любовь, инцест... Голливуд, одним словом. Правильно я удивляюсь, коллега? Вы позволите, Леонид Сергеевич, вас так называть?

– Все шутки-прибаутки, Сашенька. Ты в городе побывай, с Бахтиным поговори – сразу станет не до шуток, – недобро откликнулся Багрянский и тоже отодвинулся от стола.

– Вот и побываю, и поговорю, а вечером еще коечто обсудим. И для тебя даже имеется особое поручение. Кажется, я кое-что нащупал. Вот только сделаю после сна несколько звонков.

Духон дал понять, что беседа окончена. Он встал и направился в свой домик.

Слегка помявшись, Мацкевич попросил Льва взять его с собой в город. Ему хотелось как можно быстрее ввязаться в бой, который проходил в зале суда.

– Понимаете, мне нужно хоть краешком глаза взглянуть на процесс, на главных его героев, – простодушно пояснил чекист.

Больше ничего не обсуждая, они влезли в машину, которая быстро домчала их до Дома культуры.

– Не стал сразу вас расстраивать, коллега, но процесс, увы, закрытый. Но если будете молчать, кое-что придумаю.

Лев куда-то исчез, а вышел с киномехаником, который за пару бутылок водки обещал посадить бывшего полковника и журналиста в свою будку.

Правда, при этом он удивленно спросил:

– А что, «безопасность» не может пройти в зал?

– Не может. Он соблюдает конспирацию, – строго пояснил Багрянский, приложив палец к губам. – Только ты тоже никому...

– Тогда понятно, – по-военному сказал киномеханик. – За мной, через парикмахерскую. По одному.

Заседание было в разгаре. На Багрянского, успевшего давно свыкнуться с околосудебной жизнью, внутрисудебная не произвела какого-то особого впечатления. Чего нельзя было сказать о Мацкевиче. Из будки неплохо было видно судью и подсудимого, присяжных и потерпевшую. Но Мацкевича, как ни странно, все они волновали мало – официальные участники процесса не пробуждали в нем особого интереса. Леонида Сергеевича интересовал только один человек – Добровольский, опекун. «Человек, много повидавший и переживший, – через какое-то время сделал свой первый вывод аналитик. – Об этом говорят усталые, можно даже сказать, измученные глаза, тяжелый и в то же время какой-то несчастный, затравленный взгляд. Хотя можно допустить, что в прошлом этот человек был энергичным военным карьеристом, а теперь же, как и многие другие отставники девяностых, убежден в том, что их заслуги по достоинству не оценены».

Мацкевичу удивительно повезло: к его великой радости, настала очередь давать показания Добровольскому.

– Чем было вызвано ваше желание взять опекунство над Сироткиным и Уфимцевой? – спросил его Бахтин после ряда процедурных вопросов судьи.

– Я должен объяснить? Мне кажется, это совершенно естественное желание одинокого, уже далеко не молодого человека, который утратил надежду иным образом создать семью. У меня имеются материальные возможности, я неплохо зарабатываю плюс пенсия.

– Но в таком случае вы могли, например, жениться, – продолжил адвокат. При этом он откровенно оценивающе посмотрел на отставного офицера. Не может быть, чтобы Добровольский не вызывал интереса у одиноких дам.

– Когда я говорил о невозможности создания семьи иным образом, я имел в виду это. Женился бы, если б мог.

– Есть какие-то конкретные причины? Я не настаиваю, чтобы вы их раскрывали.

– Во всяком случае, совсем не то, что вы могли бы подумать. Возможно, это прозвучит банально, но я разочаровался в особах женского пола.

Женская часть присутствующих буквально онемела, а затем недовольно зашушукалась. Она явно отказывалась понимать, какие могли быть на то причины.

– Объясните суду, почему вы остановили свой выбор именно на этих детях? Какими критериями вы руководствовались? – Прокурор Гришайло сделал активную попытку увести допрос свидетеля от щекотливой темы, куда его «сваливал» защитник.

«Странный мужик, – подумал при этом он об адвокате. – Привык все и вся мерить на свой аршин! Глупо. Ишь как окольными путями пытается вывести Добровольского на нужный ему ответ. Но его не так-то просто поймать на слове. Не болтлив. Тем более когда знает, чем эта болтовня может лично для него обернуться».

Равно как и прокурор, правда, без личной житейской подоплеки, Мацкевич, разумеется, понял, какого ответа свидетеля ждал Бахтин. Типа того, что отставнику «посоветовали»...