Текст книги "Косово 99"

Автор книги: Александр Лобанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Помимо групповой и индивидуальной демонстрации приёмов рукопашного боя, с оружием и без, на этих выступлениях бойцы разбивают руками и ногами кирпичи, ломают о тело товарищей толстые деревянные бруски и конечно же бьют о свои головы бутылки. В рамках шоу это служит демонстрацией силы духа и крепости тела. Некоторые уникумы справлялись даже с бутылкой от шампанского, причём без видимого вреда для здоровья. Иногда применяется и военная техника, например огромное впечатление производит танцующая вальс БМД. В Боснии в 2001 году планировалось даже использовать американский вертолёт «Блэк хок» поскольку по плану «показухи» предполагалось высадка группы на крышу трёхэтажного здания, в совместном российско-американском показном выступлении должен был принимать участие американский спецназ – «зелёные береты». Эту часть «показухи» тогда отменили, как раз из-за соображений безопасности. Зря.

Я не участвовал в «показухах», но мне давно было интересно легко ли разбить бутылку о собственную голову. При случае я хотел испытать это на практике. Случай представился. Мы работали в парке и уже выполнили все поставленные задачи, заняться было нечем. Когда солдату нечем заняться он находит себе развлечения которые почти всегда плохо заканчиваются. Разговор среди нас шёл как раз о «показухе», я вспомнил о своём давнем желании и не откладывая дело в «долгий ящик» немедленно приступил к его реализации. Как-то во время патрулирования я приобрёл литровую бутылку вишнёвого сиропа и добавляя сироп в минералку пил получившийся напиток. Из сиропа с минералкой получалось что-то на подобии лимонада, только натурального. Бутылка с остатками сиропа лежала в моём БТРе. Но на тот момент меня интересовали не остатки сиропа на дне бутылки, а сама бутылка. Мой друг Иван, опытный в деле «показух» человек, спокойно посоветовал мне бить бутылкой в ту часть лба где начинаются волосы, так как это будет самым безопасным. Я самоуверенно ответил: «Я знаю!». Иван посоветовал обмотать голову футболкой, я снова самоуверенно ответил: «На хер надо, ещё сиропом запачкаю!».

Расплата за излишнюю самоуверенность наступила моментально. Слегка нагнувшись вперёд я резким движением направил бутылку себе в лоб. Бутылка разбилась легко. В следующую секунду на землю, а затем и мои руки полетела красная жидкость. Я с надеждой подумал что это остатки сиропа. Осмотрев свои руки на которые продолжала всё сильней и сильней литься красная жидкость я понял – это не сироп. Кровь. Я сразу почувствовал себя глупо, уж очень всё получилось нелепо и неудачно. Следующим чувством поразившим мой мозг было осознание того, что мне попадёт от ротного.

Разорвав один ИПП парни наскоро перевязали мне голову и веселясь отправили в расположение роты прямо в руки нашему ротному «медбрату». Функции медбрата исполнял щуплый паренёк, этнический азербайджанец, ранее успевший поучаствовать в карабахском конфликте, разумеется на стороне Азербайджана. Не знаю как уж он там лечил раненых бойцов, но память о его методе хирургии моё лицо сохранило до сих пор. Меня поранили два осколка бутылки: один нанёс незначительное повреждение в районе виска другой же срубил относительно крупный кусок над левой бровью, размером приблизительно с последнюю фалангу большого пальца. Кусок этот болтался на ленточке кожи и по уму его нужно было просто отрезать, а рану обработать и забинтовать. Наш медбрат принял другое решение: вооружившись обычной иглой и такими же обычными нитками (за неимением специальных) он пришил всё на место. В итоге получилось не слишком аккуратно – результат мне не понравился тогда, не нравится и теперь. Перед тем как пустить в ход свой инструмент он для удобства выгнул иглу нагрев её зажигалкой и вымочил в водке нитки. Какой либо анестезии не было и медбрат зашивал моё лицо «на живую». Не скажу что уж очень больно, но и приятного мало. Конечно можно было поехать в стационарный медпункт где был и офицер хирург и нормальный инструмент, но тогда пришлось бы докладывать о происшествии, в результате чего попало бы и мне и ротному. Повреждение было не серьезное, а «стучать» на самого себя дело глупое и поэтому медпункт был «не вариант». Командир роты по чему-то не стал меня наказывать, немного посмеявшись выдал мне антибиотиков и велел в случае приезда вышестоящего командования «исчезнуть» куда либо. Таким образом предыдущее посещение нашего базового лагеря шведами для меня прошло практически незамеченным.

В этот раз приехала наверное почти целая рота шведов, как офицеров так и рядовых. Моё внимание привлёк юный «викинг» желтоватый цвет лица и узкие раскосые глаза которого не оставляли сомнений в том, что берега Скандинавии в лучшем случае впервые увидели его родители. В шведской форме этот воин смотрелся карикатурно и как мне теперь уже представляется наглядно олицетворял будущее Европы. Сфотографировавшись с «викингом» и его товарищем я принялся с интересом изучать привезённое шведами оружие. Хотя они и привезли с собой не слишком много различных образцов, однако всё это оружие было мне не знакомо, а потому прямо таки влекло к себе.

Кто-то из наших ребят взялся осуществлять «ченч», то есть меняться со шведами полезными вещами и памятными безделушками, типа нашивок и шевронов. В вопросе обмена шведы представляли наибольший интерес как обладатели толковых ножей. Мне не удалось поживится ножом, однако в дальнейшем один парнишка из нашей роты будучи должен мне незначительную сумму согласился в качестве возврата её части отдать неплохой нож, ранее выменянный им у шведов. Этот нож фирмы «Мора» был достаточно компактным, имел удобную обрезиненную ручку и не менее удобные ножны – хорошая вещь для рыбака или туриста. К сожалению этот нож так мне и не послужил потому как по приезду в Россию я успешно потерял его.

В вопросах «ченча» наибольший интерес для нас представляли конечно же американцы которых мы называли «пиндосы». По какой причине американцев стали величать именно таким образом я за всё время своего пребывания в Боснии узнать так и не смог, равно как и выяснить истинный смысл слова «пиндос» (если таковой вообще имеется). У «пиндосов» помимо всякого нужного и ненужного военного барахла были отличные зажигалки «Зиппо», универсальные складные ножи, фонари и фонарики «Маг Лайт», куртки из ткани типа «Гортекс», ну и конечно же лучшие в мире военные ботинки. По поводу военного барахла надо заметить, что из всех армий чьих представителей мне довелось увидеть, больше чем у американцев его не было ни у кого. Причём армия США лидировала в этом вопросе с большим отрывом от всех остальных армий. Я не могу себе представить, как эти люди собираются воевать во время затяжного военного конфликта в ходе которого не будет хватать даже необходимых вещей.

Наша армия имеет в этом отношении другую крайность – хорошего военного имущества почти что нет даже в мирное время. Конечно же на начальном этапе военной подготовки солдат, особенно солдат срочной службы, в вопросах имущественного обеспечения и питания должен находиться в крайне плохих условиях, чтобы наглядно получить представление о тяжёлых условиях войны и когда такая война рано или поздно начнётся быть к этому готовым. Солдата подготовленного таким образом не отвлекут от выполнения боевой задачи невыносимые бытовые условия, он попросту не будет их замечать. Совсем другое дело обеспечение уже подготовленных солдат, а особенно контрактников и кадровых офицеров для которых в отличии от солдат-срочников армия не интересный и опасный эпизод биографии, а часть жизни.

Хорошее снаряжение существенно влияет на выполнении боевой задачи и даже на выживание солдата в бою. Особо нужно отметить обувь: ещё в Афганистане наши ребята предпочитали ходить на боевые операции в кедах и кроссовках, а не в скользящих по камням «чугунных» кирзовых сапогах и ботинках-«крокодилах». Лично меня именно армия научила выбирать обувь и к этому выбору я отношусь очень серьёзно. Обмениваясь с американцами мы как правило стремились заполучить какую либо полезную вещь, американцев в свою очередь наши вещи интересовали в качестве сувениров. Единственными вещами интересовавшими американских солдат и офицеров не как сувенир были бушлат и офицерский ремень.

Читатель возможно будет удивлён тем, что испытывая сильную неприязнь к поведению США мы спокойно общались с американскими солдатами. Объяснялось это элементарно: в американских солдатах мы видели простых людей той же профессии что и мы, делить с которыми на данный момент нам было нечего. Если бы между нашими странами велись бы боевые действия то нам необходимо было бы убивать их и мы бы их убивали, но поскольку военные действия не осуществлялись отпадала и необходимость причинять им какой либо вред. Политика и идеология США это одно – простые граждане этой страны это другое. В дальнейшем примерно по такому же принципу осуществлялось наше общение с англичанами в Косово.

По плану общения со шведами предполагалась игра не то в баскетбол, не то в волейбол. В тот момент когда она только должна была начаться всех «бэтэрщиков» вызвал командир роты и приказал отправится в парк к своим машинам и ждать там каких то офицеров из штаба бригады которые по его словам должны были проверить техническое состояние БТРов. Это вызвало у нас недоумение поскольку вся техника роты месяц назад прошла полное плановое обслуживание после чего успешно прошла проверку и до поздней осени более проверятся не должна была. Странным показалось и то что механиков-водителей БМД в парк не вызывали. Офицеры действительно появились в парке часом позже однако ни какого внимания к нашим машинам они не выказывали, только некоторое время походили по парку вместе с нашим «зампотехом» что-то обсуждая. Проспав несколько часов в своём БТРе я был разбужен дневальным который велел всем нам возвращаться в расположение роты. Наш базовый район называвшийся Малый Прибой был достаточно компактным метом расположения нашей 2ПДР и 1САБатр, казармой нам служило помещение в котором до войны было несколько магазинов, длинное и узкое одноэтажное здание стоящее вдоль дороги. С лицевой стороны здания был расположен плац служивший одновременно и спорт площадкой, а с тыльной стороны была оборудована крытая стоянка для боевой техники, то есть парк. В парке стояла только наша техника, «Ноны» самоходчиков стояли в парке Большого Прибоя – основного базового лагеря первого батальона. Поэтому если самоходчикам необходимо было топать, либо ехать за пару километров, то нас от техники отделяла сотня метров и следовательно поход в парк не представлял для нас каких либо трудностей. Естественно лежать в прохладных недрах своей боевой машины слушая плеер и попивая колу значительно приятнее чем в то же самое время выполнять какую ни будь работу под не хило палящим югославским солнцем и мы были рады когда следующим утром командир роты снова приказал нам идти в парк и подготовить технику к проверке.

Позавтракав мы отправились в парк и в этот раз «механы» БМДэшек составили нам компанию. Досмотрев ночные сны и устав валятся я вылез из БТРа и осмотрел парк – прибывшие из штаба офицеры куда-то ушли и в парке абсолютно ничего не происходило. Спать мне больше не хотелось и чтобы как-то развлечься я перелез через забор с целью приобрести батарейки для плеера, а также колу и шоколад. Можно было бы конечно обойти вокруг казармы, но тогда я рисковал попасться на глаза кому-либо из командиров, что в мои планы не входило: я надеялся, что о нас забудут до самого вечера. Вернувшись я полакомился шоколадом, послушал плеер, ещё немного повалялся когда кто-то из сослуживцев открыл люк БТРа и предупредил о том, чтобы я не спал, поскольку проверка техники возобновилась. Насколько я помню до нас проверка так и не дошла – офицеры штаба проверяли «бэшки».

Я не переставал удивляться, с чего это вдруг технику проверяют повторно, тем более что этой весной помимо полного технического обслуживания наши пожилые «восьмидесятки» даже были покрашены. Про покраску БТРов проводимую в Боснии следует рассказать особо. Дело тут в том, что каждая рота красила свои машины собственной краской (именно собственной, поскольку её не выдавали), причём машины красились довольно часто, приблизительно раз в два года. Обычно в Российской армии плановая покраска проводится намного реже и соответственно покраска машин столь часто являлась исключительно самодеятельностью нашего командования. Делалось это для того, чтобы машины постоянно участвующие в патрулировании и олицетворяющие военное присутствие России на Балканах выглядели как можно красивее. Поскольку каждая рота добывала краску самостоятельно, то в бригаде не возможно было отыскать двух подразделений в которых машины были покрашены однотипно. Более того, каждая рота стремилась предать камуфляжу своих машин вычурность и уникальность, что зачастую приводило к тому, что некоторые машины обладали диковинной, яркой раскраской. Если хорошо знать все БТРы бригады то даже не видя номеров конкретной машины можно было уверенно сказать к какому подразделению она принадлежит. С другой стороны посторонний наблюдатель ориентируясь только на тип камуфляжной раскраски ни за что не смог бы идентифицировать машину как принадлежащую России. Это видимо понимало командование и по этому каждая машина несла на своих бортах соответствующую надпись на английском языке. Мой БТР имевший номер 341 обладал такой надписью на левом борту (БТРы 2ПДР имели номера 341, 342,343 и именно с такими номерами они отправились в Косово). Машины нашей роты были покрашены однотипно, в трёхцветный продолговато-пятнистый камуфляж (жёлто-зелёно-корчневый), при их покраске использовалась автомобильная краска и поэтому они слегка поблёскивали на солнце.

Под множеством слоёв краски моего БТРа кое-где проглядывалась белая, как мне представляется ещё ооновская краска. Кроме того моя машина имела несколько пулевых отметин как я понимаю оставшихся тоже с тех времён когда она принадлежала Русбату. Два других БТРа нашей роты были старше моего, они даже имели ряд отличий по расположению ручек и поручней на корпусе, сколько раз красились они известно одному Богу. Забавным отличием моего БТРа от двух других машин нашей роты были установленные на нём наружные зеркала заднего вида от «Хаммера». Оригинальные зеркала БТРа крайне малы, а потому неудобны – «лопухи» «Хаммера» совсем другое дело. Я не знаю каким образом эти «лопухи» перекочевали на нашу машину, но точно уверен, что они не были куплены в магазине автозапчастей.

Кроме номера и надписи «Россия» на английском языке, каждая наша бронемашина была «помечена» надписью «СФОР» тоже естественно на английском. Эта надпись обозначала принадлежность к миротворческим силам НАТО. Да, именно НАТО, поскольку российская миротворческая бригада (на закате своей деятельности сокращённая до полка) организационно входила в состав натовской миротворческой дивизии «Север». Более того, мы подчинялись командованию этой дивизии, конечно же не в повседневной деятельности и кадрово-организационных вопросах, а в смысле стратегической подчинённости.

Командование дивизией «Север» осуществляли (не трудно сразу догадаться) американцы. Всех нас даже награждали медалью НАТО за участие в миротворческой деятельности на территории бывшей Югославии. На реверсе этой медали написано что-то про свободу и мир… «СФОР» означало «стабилизейшен форс» – силы стабилизации. Через несколько часов после того, как проверка техники возобновилась буква «С» в аббревиатуре «СФОР» будет закрашена и на её месте появится буква «К». «К» от слова Косово, вместо «СФОР» «КФОР». Новые буквы наносились в большой спешке и на некоторых машинах были смещены относительно остальных букв. Это хорошо видно на фотографиях того времени.

Однако, вернёмся в парк: проверка техники как будто бы продолжалась когда прибежал дневальный и вызвал нас на общее построение. До обеда было не менее часа, следовательно это не было построением на обед и поэтому оно означало какое-то внеплановое событие. На плацу построилась вся рота, что однозначно говорило о серьёзности причины построения. Появившийся командир роты не стал долго терзать наше терпение, я не помню полностью его слов однако мне запомнилось одно выражение. Ротный сказал: «Теперь уже не секрет, что мы будем направлены в Косово…» На меня его слова произвели огромное впечатление – я очень хотел принять участие в косовских событиях хотя и не считал что это возможно. Я не скрывал своего восторга по этому поводу, мой водитель однако был настроен совсем по другому. «Хер ли ты радуешься?» – злобно спросил он меня. То ли он боялся, то ли просто в очередной раз проявлял свою неприязнь ко мне. Водитель моего БТРа звали Серёга и про наши с ним отношения можно сказать следующее: характерами мы не сошлись сразу и конкретно.

Серега по характеру был «себе на уме», прижимист в деньгах и не отличался большой смелостью. Он был парнем не хилым, постоянно «качал железо», но при этом склонным к полноте, как я понимаю он комплексовал по поводу излишнего веса и на прозвище «Толстый» реагировал как правило болезненно. Причиной усугублявшей наши расхождения в жизненных позициях было также и то, что он постоянно стремился как-либо принизить меня по отношению к себе. Получалось у него это плохо, зачастую с обратным эффектом. До нормальной драки дело ни разу не доходило, но «цапались» мы постоянно. Однако водителем он был хорошим, неплохо знал устройство БТРа и в этом отношении мне с ним повезло.

Что касается предпринимаемых им попыток принизить меня то причиной были три фактора. Толстый приехал в Боснию на полгода раньше чем я и следовательно он считал себя авторитетнее меня. Статус водителя БТРа всегда выше чем пулемётчика поскольку на водителе лежит значительно большая ответственность, как по обслуживанию машины так и в смысле безопасности экипажа и десанта. Обслуживанием БТРа занимаются совместно оба члена экипажа, но при этом каждый член экипажа несёт ответственность за свою часть машины: пулемётчик за вооружение и боеприпасы, водитель за всё остальное. Обслуживать пулемёты раз в десять легче чем двигатель, трансмиссию, ходовую часть и всё остальное что есть в БТРе.

В вопросе профессионализма я, как пулемётчик, достиг хороших результатов, например для снятия пулемёта КПВТ который весит 52 килограмма требуется два человека – я умел успешно делать это один. Демонтаж КПВТ можно делать двумя способами: разъединить ствол и ствольную коробку при этом вынуть ствол наружу, а ствольную коробку внутрь машины или пулемёт целиком опустить внутрь машины, а затем вытащить наружу. Оба способа имеют свои недостатки и достоинства, но повозиться придётся в любом случае, особенно если осуществлять демонтаж в одиночку. При этом существуют маленькие хитрости которые я хорошо изучил. Когда я отправлялся в Боснию второй раз в 2001 году то на сборах (так называемой «ротации») в Рязани я и Саня, мой товарищ из Пскова, были нештатными инструкторами по КПВТ, на момент подготовки мы не ходили в наряды и вообще не занимались ни чем кроме выполнения обязанностей инструкторов. Среди наших учеников были и офицеры поскольку как я уже упоминал БТР-80 является для ВДВ машиной не типичной. КПВТ в современной российской армии устанавливается только на БТР и БРДМ. БРДМ в ВДВ тоже не используют. В общем, в вопросе профессиональной квалификации я не уступал своему водителю.

Что же касается безопасности личного состава при передвижении, то тут важность водителя крайне высока, в Чечне мы зачастую не ставили водителей в ночной патруль чтобы дать им максимальное время для отдыха. Третьим фактором было то, что в ВДВ я перевёлся прослужа год в мотострелковых войсках, я этого не скрывал и мой водила естественно это знал.

Кто не служил в армии тем поясню: в ВДВ всегда существовало презрительное отношение (отчасти справедливое) к другим родам войск. Все, кто не был «десантом» (произносится с ударением не первом слоге) были «мабутой». Уважением пользовались разведчики, спецназ (спецназ ГРУ десантники вообще считали своим), пограничники и морпехи, однако не смотря на уважение десантники за ровню никого из вышеперечисленных всё же не считали. Серега при каждом удобном случае любил напоминать мне мой перевод и если говорить без мата «подкалывать» меня. При этом он видимо забывал тот факт, что после перевода из «мабуты» я служил в роте специального назначения, а он прослужил всё время водителем грузовика. Его «подкалывания» естественно меня раздражали: мы ругались, но как я уже говорил до нормальной драки дело не доходило (мне сейчас даже интересно кто кому бы «навешал»). Такой вот был наш экипаж.

Возможно читателю интересно как при переводе меня встретили в спецназе. Расскажу. Но для начала расскажу о том, как я вообще попал в ВДВ. Мотострелковая часть, в которой я начинал свою службу, занималась охраной всевозможных военных объектов, важных и не очень. Так получилось, что я попал в караул охранявший штаб ВДВ. Я не верю в судьбу, но с годами мне кажется, что это произошло вовсе не случайно. Охраняли мы этот штаб конечно более формально нежели реально, но тем не менее охраняли. Почему такие, без преувеличения крутые, войска как ВДВ не могли обеспечить охрану своего штаба? Всё невероятно просто. Солдата-десантника, стоящего на посту, любой из высших штабных офицеров может просто-напросто запугать пригрозив отправить его служить туда, где ему не поздоровится и поэтому такой часовой не сможет проявлять строгость в отношении высокопоставленных нарушителей пропускного режима. Конечно, часовой мог пойти на принцип и задержать нарушающего режим офицера, но тогда его шанс продолжить службу в каком ни будь поганом месте сразу становился реальным. Мы же командованию ВДВ не подчинялись и поэтому оказать на нас давление было невозможно. Стоя на посту я задерживал даже генералов, правда не десантных, а из ВТА.

При охране штаба нашей основной задачей было осуществление контрольно-пропускного режима. Я нёс службу так, как по моему разумению было положено: к мелочам не цеплялся, но и расхлябанно себя не вёл. Интересно отметить, что часто в кино штабных офицеров изображают не в лучшем свете – высокомерные, глупые, спесивые. За почти целый год своей службы я имел возможность убедится в обратном: в большинстве своём офицеры штаба ВДВ были простыми, спокойными, деловитыми людьми. Хотя возможно, в данном случае всё зависело как раз от рода войск.

Когда день за днём видишь одних и тех же людей то привыкаешь к ним и соответственно люди к тебе привыкают. Таким образом у меня появилось то, что скрывается за термином «хорошие знакомства». Служить в ВДВ было моей мечтой и этой мечте помогли осуществиться, причём совершенно бескорыстно. По сей день я глубоко благодарен людям оказавшим мне тогда помощь. Таким вот образом я перевёлся в спецназ ВДВ.

Там меня встретили как положено – «вломили люлей». Это было естественно и в качестве «проверки на вшивость» и в смысле того, что в любом коллективе есть желающие самореализоваться постаравшись кого-либо унизить. Я не обладал выдающимися бойцовыми качествами чтобы после первой же «проверки на вшивость» снять все вопросы на этот счёт, поэтому в дальнейшем мне неоднократно приходилось отстаивать своё человеческое достоинство. И хотя у меня не доставало сил для того чтобы побеждать всех своих противников, зато моих сил хватало для того чтобы не унижаться перед ними. Но чем дальше тем лучше шли мои дела: последняя моя драка завершилась весьма успешно. При помощи толстой железной трубы я быстро и ловко объяснил неправоту своему противнику. По голове и туловищу я естественно не бил ограничившись несколькими ударами по ногам, чего вполне хватило. Взвыв и пообещав ещё поговорить со мной мой оппонент успокоился. На счёт «поговорить потом» я был не против, о чём ему и сообщил, однако разговор так и не состоялся, хотя этому ничего не мешало.

Не смотря на то, что каждую драку я заканчивал «на ногах» зачастую мне перепадало сильнее чем моему противнику, и тем не менее я не унижался и именно это принесло мне уважение большинства сослуживцев. Желающие унизить меня прекратили свои попытки поскольку это было не безопасно для них самих и не приносило ожидаемого ими результата. Так я стал равноправным бойцом спецназа ВДВ. По моему мнению, шатающиеся зубы, дважды сломанный нос и сломанное ребро не слишком большая плата за это. Я на всю жизнь запомнил слова достаточно уважаемого парнишки по прозвищу Голова (он был старшим третьей разведгруппы нашей роты) которые, в присутствии многих ребят, он сказал обо мне: «Он уж точно заслужил право носить берет!». Никто из парней не высказал сомнений на этот счёт, никто даже не пошутил. Тогда мне было девятнадцать лет и факт демонстрации уважения в присутствии многих сослуживцев имел для меня большое значение. Даже сейчас, спустя многие годы я с гордостью вспоминаю эти слова.

Многие из моих сверстников хотели получить высшее образование затем заниматься коммерцией, работать в банке, крупной фирме, кто-то хотел стать весомым бандитом, меня же всё это не интересовало, мне казалось это ненужным и бессмысленным. Я хотел пойти в армию, обязательно в «крутое» боевое подразделение. Я добился своего. Легко понять почему меня сильно раздражали «подкалывания» Толстого.

Кроме моего водилы было ещё несколько парней которым стало невесело от осознания того, что нам предстоит ехать далеко и надолго, а может быть и навсегда. Однако в отличие от Серёги их беспокоили не всевозможные опасности предстоящего путешествия, а причины чисто экономического характера. Дело в том, что сбоку от нашей казармы стояли припаркованные автомобили купленные солдатами нашей роты для последующего перегона в Россию. Машин было штук шесть и каждая соответственно имела своего владельца в лице того или иного военнослужащего нашей роты. Машину с собой в Косово не возьмёшь, равно как и быстро не продашь. По нашим меркам это была серьёзная финансовая проблема. Проблема эта решилась сама собой через сутки, причём самым простым образом. История покупки машин имеет свою предысторию. Автомобили в Боснии стоили дешевле нежели чем в России, при этом на нас распространялись какие-то существенные льготы по таможенным платежам за ввоз машины. Льготная «растаможка» объяснялась то ли временем проведённым нами за границей, то ли нашим статусом военнослужащего, точно я не знаю.

Каждые полгода в момент ротации личного состава один или даже несколько караванов машин принадлежащих российским миротворцам устремлялись на Родину. Кто-то гнал машину для себя, кто-то на продажу. Покупать машину разрешалось примерно за месяц до ротации, но фактически «тачки» покупались значительно раньше и использовались для самовольных поездок в город, стриптиз-бар («стрипок») или куда-либо ещё.

Бойцам роты были поставлены задачи, в основном касавшиеся подготовки БМД, и все буквально ринулись их выполнять. Отделению БТР-80 было проще: наша техника использовалась постоянно, была полностью готова и в предварительной подготовке к предстоящему маршу не нуждалась. Мы могли сразу заняться сбором вещей, благо ни у меня ни у Серёги громоздких предметов не было. По поводу вещей был приказ не брать с собой ничего кроме необходимого минимума, все остальные вещи упаковать в сумки и сдать в кладовку. Сдавать сумки никто не хотел: мы не знали, вернёмся сюда или нет. Недра БТРов находились в полном нашем распоряжении и сумки благополучно поехали вместе с нами. По приказу командира в обычные дни жадный старшина роты щедро раздавал нам ИПП и медицинские жгуты предназначенные для остановки кровотечения методом пережатия артерии. Каждый из нас примотал ИПП к прикладу автомата. Этот способ, выработанный солдатами ещё во времена афганской войны, был хорош тем, что гарантировал наличие средств первой помощи у каждого бойца в любой момент, поскольку с оружием никто никогда не расставался. Нашим штатным оружием были АКС-74 и его складной, выполненный в виде треугольной рамки приклад идеально подходил для этой цели. Эластичный резиновый жгут намотанный на железную основу приклада даже давал некоторый комфорт при прицеливании и стрельбе. Приклад СВД, которыми были вооружены наши снайперы также был удобен для ношения индивидуальных средств первой помощи.

Кроме ИПП и жгутов старшина принёс ещё и ящик из под патронов доверху заполненный бронепластинами от бронежилетов. У нас были обычные для российской армии тех лет бронежилеты имеющие под внешним чехлом кармашки с установленными в них квадратными слегка изогнутыми пластинами. Пластины образовывали что-то наподобие чешуи у рыбы. Пластины были керамические (более тяжёлые) или металлические, металлические в свою очередь были толстыми и тонкими. Во многих бронежилетах часть пластин была вынута с целью облегчения повседневной носки бронежилета. Вынимать пластины было конечно же запрещено, но многие солдаты вынимали. Я не поступал так никогда, но всё же вставил в «броник» несколько дополнительных пластин. Бронежилет слегка прибавил в весе.

Нужен или не нужен «броник» во время боевых действий это вопрос вечный. Бронежилет хорошо защищает от осколков и выпущенных с большого расстояния пуль, но при этом снижает подвижность и выносливость бойца делая его таким образом более лёгкой мишенью. По моему мнению в современной войне манёвренность значительно важнее бронированности, как для личного состава так и для боевой техники. Для десантника вес оказывает существенное влияние при прыжках с парашютом: меньше вес – меньше нагрузка на ноги и спину при приземлении. Я ни разу не видел и даже не слышал чтобы прыжки совершались в бронежилетах. Кроме того вес бронежилета снижает возможность бойца переносить полезный груз: боеприпасы, мины, средства наблюдения, батареи для рации, воду. Лучшая защита – это нападение и поэтому для безопасности солдата действующего в отрыве от основных сил лишний магазин патронов или дополнительная граната значительно ценнее чем бронежилет. Для обеспечения безопасности значительно важнее убить врага нежели чем обвешаться бронёй – как справедливо говорил пират из мультфильма «Остров сокровищ»: «Мёртвые не кусаются!». Применительно к боевым действиям слова старого пирата абсолютно правильны.

По поводу батарей для рации приведу один пример. Мой друг служивший в 22-й бригаде спецназа ГРУ рассказал про одного своего сослуживца который будучи связистом выходя на выполнение боевого задания не только не одевал бронежилет, но и к автомату брал только один магазин. Свои действия он разумно объяснял тем, что его дело обеспечивать бесперебойную связь, на крайний же случай одного магазина ему вполне хватит, а уж если группа «встрянет» серьёзно всё равно уже ничего не поможет. Со слов моего друга этот парень благополучно доходил до «дембеля».