Текст книги "Камень Шамбалы, или Золотой век"

Автор книги: Александр Саверский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

***

Когда налетел буран, я улыбалась: обожаю, когда духи земли демонстрируют свою силу – такая бескомпромиссная мощь, такое безумное величие, что я вздумала некоторое время даже померяться силами с этим вихрем. Но через несколько минут стало ясно, что борюсь я не только с ветром, но и с тоннами движущегося с разной скоростью песка, который, как мне показалось, имел свои правила игры. И я решила, что не стоит быть излишне самонадеянной и противостоять двум силам сразу.

Поэтому, быстренько спешившись, я вытащила из дорожной сумки плед и села с подветренной стороны верблюда, укрывшись с головой.

Вот тогда я воистину возблагодарила свою карму и Логос Земли за то, что у меня есть ангел-хранитель. Чтобы понять всю глубину моей благодарности, достаточно представить себе двух людей, попавших в буран, положение которых совершенно одинаково, и угроза для жизни равновелика. Но совсем другое дело, когда у одного из них есть ангел.

Во-первых, с самого начала я знала о буране почти все: когда он начнется и когда кончится, с какой силой он пройдет надо мной, и угрожает ли это моей жизни. Но даже это не было главным.

В мире ангелов есть, конечно, свои проблемы и сложности, ангел может даже умереть. Но прелесть моей ситуации заключалась в том, что ангелы не имеют физического тела, а, значит, в нашем материальном мире им ничего не угрожает. Поэтому Кардалеон был совершенно лишен страха, и это позволило ему заниматься только моим настроением.

Ангелы, как и люди, очень разные. Среди них есть оптимисты и пессимисты, глупцы и мудрецы. Правда, об их глупцах почти ничего не известно, так же, как и в нашем мире, зато мудрость и способность решать конкретные задачи кратчайшим путем ценятся очень высоко.

И сегодня, впервые в жизни, я, кажется, приоткрыла тайную сущность моего ангела. Он делал все, чтобы я забыла об урагане, показывая мне один за другим образы-фильмы о путешествии в Шамбалу великих людей прошлого. В моей памяти отложился образ Христа, бредущего со своим проводником по пескам этой же пустыни. И ночью, когда, потеряв дорогу, он остановился в задумчивости, глядя на небо, быстрым движением указательного пальца начертил он на песке какие-то фигуры, пробормотав при этом: "Истинно, истинно говорю: рукою человеческой Царство Божие будет построено на Земле, а прочие пути – заповеданы". И, стерев рисунок ногой, пошел прямо на восток, будто уверен был, что там и есть Шамбала.

За несколько часов этого дня я увидела Сергия и графа Сен-Жармена, Будду и Рерихов, Блаватскую и Джуал Кхула.

Кардалеон не давал моему мозгу ни на секунду сосредоточиться на том неприятном положении, в котором я оказалась. Его образы-фильмы слагались в гимны людям высочайшей воли и духовности, наполняя меня частицами их силы и устремленности. Они мерзли и задыхались от жары, их заносил песок и преследовали миражи, они теряли путь и находили его в себе. И я начала понимать, насколько человечество в своем благополучии и развитии зависело от каждого из этих людей.

Буран кончился, а я все сидела, пораженная величием показанных мне картин. Но когда извиваясь, будто змея после зимней спячки, я выбралась из-под горы песка, то поняла, что и мне предстоит совершить некий подвиг, ибо верблюд мой подло сбежал вместе с поклажей, не оставив мне даже глотка воды.

24.

Пресвитер Иоанн хмурился, глядя внутрь хрустального шара, без всякой поддержки висевшего перед ним в воздухе. Внутри шара Оги Валентайн посреди песков поедал скудные запасы оставшейся у него пищи.

– Меня поражает этот человек, – произнес старец звучным баритоном, оборачиваясь к столу, за которым сидело несколько людей самого разного облика, колоссальный интеллект и самоуверенный эгоизм без примеси какой-либо духовности.

– Когда-то на Земле было полно таких людей, – произнесла женщина невысокого роста со спокойными серыми глазами, – к счастью, это время закончилось.

– Да, но не для него, – имея в виду Валентайна, сказал Пресвитер, подходя к своему креслу, стоящему в торце стола. – Я по-прежнему не могу решить, что с ним делать.

– Я вижу только один путь, – произнес молодой с виду человек, которому, что трудно было себе представить, недавно исполнилось две тысячи лет.

– Какой же, уважаемый брат? – откликнулся сидящий во главе стола длиннобородый старец с посохом в руках.

– Он ничем не отличается от обычного, – раздалось в ответ.

В комнате, расположенной в беломраморном Дворце Правителя Шамбалы, повисла тишина, которую нарушил грузный, широкий в кости мужчина с большой головой и львиной гривой рыжих волос.

– Мы так и поступали до сих пор, но этот человек, которого все называют не его именем, преодолевает испытания с помощью странной силы. Мне она не нравится.

– Верно, верно, – вздохнул Пресвитер, – дело именно в этом. Считалось, что система испытаний на пути в Шамбалу может быть преодолена только при использовании Любви-Мудрости и ее атрибутов. Но теперь мы видим, что заблуждались многие тысячелетия.

– Но ведь испытания еще не закончены, – снова вмешалась женщина.

– Конечно, – откликнулся Иоанн, – но уже и пройденного довольно, дабы задуматься о несовершенстве этой системы. Одна только сильная воля позволила человеку с другой планеты преодолеть зеркало. Он рубит узлы, а не развязывает их, как поступал некогда Македонский.

– Который именно поэтому и сошел с ума, – добавил человек с гривой.

– Не только поэтому, не только, – автоматически отреагировал Правитель Священного города, мысли которого пытались пронзить завесу неразрешимой пока задачи.

– В конце концов, как мне кажется, – заговорил юный старец, – у нас нет причин изменять систему испытаний из-за одного человека, который, как мы знаем, является исключением из правил.

– Тем более что сам принцип испытаний не должен быть изменен, – подхватила женщина. – Преодолевший да будет принят, вне зависимости от наших симпатий.

– И я об этом думаю, – раздался бас молчавшего до сих пор человека. – Если мы поставим систему испытаний в зависимость от наших личных симпатий или интересов, то утеряем великую объективность при оценке стремящегося.

– Но ведь каждому ясно, что это человек с другой планеты, – молодой женский голос с другого края стола не называл, как и остальные, имени Валентайна. Это являлось гарантией чистоты испытаний, поскольку произнесение любого имени в Шамбале позволяло его носителю хотя бы мысленно, но уже проникнуть в этот город. – Он опасен для Иерархии сознаний, поскольку его планы разрушительны для нее. Неужели мы станем помогать ему в этом?

– В тот-то и дело, сестра, – откликнулся человек с гривой, – речь идет не о помощи, а, напротив, об агрессии. Пока он проходит испытания, каким бы образом ему это не удавалось, мы останемся объективны и беспристрастны. Поэтому, достигнувший Шамбалы – наш собрат по уровню сознания, и вне зависимости от нашего к нему отношения. Такой успех требует уважения к тому, кто его достиг. Иначе Шамбала была бы рассадником войн, а не мира.

– Что же делать? – прозвучал вечный вопрос.

– Сила, сила, – пробормотал Старец, будто не слыша возникшего спора, неземная сила, злая.

Все головы повернулись в сторону говорившего. Иоанн заметил это движение и оглядел своих помощников:

– К чему ваш спор, друзья? Пустая трата сил. Есть закон: тот, кто может, тот возьмет. Человек с другой планеты может достичь Шамбалы и взять здесь все, что сочтет нужным.

– Даже Его? – имея в виду "Семеричный Пылающий Огонь", спросила невысокая женщина.

– И это наш закон: все в Священном городе принадлежит всем, и всякий может взять то, что ему необходимо.

– Но если этот человек под необходимостью понимает совсем иное, нежели мы? – спросил рыжеволосый.

– Да, – раздалось задумчиво в ответ, – когда-то люди тоже брали то, что им не принадлежит, не зная ни меры, ни необходимости. Они были ненасытны, и это приводило к войнам. Теперь все иначе, и мы должны приложить все усилия, чтобы не нарушить существующий ныне порядок на Земле. – Неожиданно взгляд Старца загорелся, и тон стал сухим и точным: – Где-то на пути к нам, кроме того человека, о котором мы говорим, находится женщина. До сих пор она успешно проходит испытания. Кроме того, ее цель совпадает с нашей. Она не хочет, чтобы Камень попал к человеку с другой планеты. Нужно столкнуть их, встав на сторону женщины. Пусть состоится поединок сил.

– Но ведь вы сами сказали о законе, – сказала молодая женщина.

– Верно, сказал, но никто не мешает нам самим стать частью испытаний стремящегося.

– Но ведь это означает поставить под удар все Белое Братство, – изумился словам Пресвитера рыжеволосый.

– Неужели ты сомневаешься в победе, брат? – спросил Иоанн.

– Нет, но ставить благополучие планеты в зависимость от нелепой схватки...

– Я правлю в этом городе очень давно, – спокойно раздалось в ответ, – и за время прошедшего Черного века сюда стремилось множество самоуверенных умников, которые ничего не замечали, кроме самих себя, и не один из них не достиг города, ибо стремился сюда из чистого эгоизма. Но сегодня перед нами иной случай. Все то же – самоуверенность и ум, но человек с другой планеты идет к нам не для себя, а ради идеи, – тонкий палец многозначительно поднялся вверх. – Поэтому борьба идет не между нами и тем, кто сейчас в пустыне, а между идеями, идеей Порядка и идеей Хаоса. Солнечный Логос эоны назад доверил мне Камень, дабы уберечь Землю от смертельных катаклизмов. Сегодня, с Камнем или без него, но мы застрахованы от краха на многие тысячелетия. И в этой ситуации, казалось бы, можно уступить Камень окольцованной планете, если бы не два обстоятельства.

Старец замолчал, но никто не стал его торопить, пока он собирался с мыслями.

– Первое, лично я не вправе уступать хранение Камня другому лицу без согласия на то Логоса Солнца. А поскольку такого согласия, впрочем, как и несогласия, нет, я должен защищать Камень до самой смерти. И второе, если бы на месте человека с другой планеты был бы кто-то другой, я, возможно, и пошел бы на компромисс, но... увы. Человек из пустыни не может быть членом нашего Братства, ибо его задача разрушать, а наша – созидать.

– Невозможно создать, не разрушив, – заметил юный старик.

– Верно, – откликнулся Правитель Шамбалы, – но разрушать легче и быстрее, и если этот человек будет разрушать так быстро, как он это умеет, то все наше Братство будет заниматься только восстановлением разрушенного им. К тому же он пытается разрушать лучшие из наших достижений, а не худшие, которые действительно стоило бы уничтожить.

– Согласен, – поднял руки оппонент, и старец продолжал:

– Поэтому, я отправляюсь на поединок сил.

– Я с вами, – откликнулся рыжеволосый.

– И я.

– И я, – раздалось со всех сторон.

– Нет, нет, друзья мои, – успокаивающе поднял руку Пресвитер, – в этом нет необходимости. Я иду, поскольку связан договором с Логосом Солнца, но он не обременяет вас. Не стоит вам вплетать в свои кармы узоры неясных оттенков и линий, ибо я не думаю, что поступаю мудро, ввязавшись в поединок, но иного выхода у меня нет. Вам же незачем пятнать себя. К тому же, если этот человек, он кивнул в сторону шара, – получит Камень, это мало повлияет на нашу цивилизацию, и вы послужите ей на благо. Но представьте себе, что никого из нас не осталось. – Он подождал, пока в голове каждого из присутствующих пронеслись картины разрушенной Иерархии Сознаний, и закончил: – Поэтому позвольте мне лишь выполнить свой долг, и не обременяйте меня своей помощью.

– Но, Учитель, – сказала молодая женщина, – ведь впереди у стремящихся одиночество, и не многие им овладели.

– Не многие, но кое-кто прошел.

25.

Одиночество... Солнце... Небо... Песок... Мои ноги...

Мои ноги волочатся по песку, будто я инвалид, и мне уже не смешно наблюдать со стороны за тем, как тело совершает конвульсивные движения, пытаясь удлинить цепочку моих следов.

Зачем я иду? Куда? Вряд ли мне удастся без сомнений определить, что сейчас важнее: Камень или жизнь. До сих пор в моей жизни не возникало ситуаций, когда нужно выбирать между собственной жизнью и чем-то другим. Прежде мне всегда удавалось находиться вне подобных проблем. Но теперь впервые мне приходится выбирать, и я в растерянности от этого.

Моя логика оказывается в тупике, и понятно, почему. Я считал разрушение цивилизации Земли главной целью своей жизни. Однако выполнение этой миссии поставило под угрозу мою жизнь. При этом, если я погибну в пустыне, миссия так и не будет выполнена. Значит, дороже всего на свете сейчас была моя жизнь. И, если бы мой невидимый противник предложил мне сделку: жизнь за Камень, я бы выбрал жизнь, ибо это позволило бы искать другие пути уничтожения цивилизации.

Это было унизительно: впервые в жизни я готов был отказаться от достижения своей цели. Да еще ради того, чтобы сохранить жизнь. Когда я это понял, то снова разозлился: на себя, на пустыню, на того, кто поставил меня в унизительное положение. Увы, на этот раз злость ничего не дала, ибо ни одного субъекта, на котором я мог бы оторваться, поблизости не было.

Впрочем, пустыня, на которой я попытался отыграться, сделав ее главным врагом, в отместку чуть не свела меня с ума. Еще бы, враг, которого я создал в своем воображении, оказался повсюду, от горизонта до горизонта. И через пару часов психического поединка я упал в забытьи, истощенный борьбой с самим собой.

***

Паника моя вначале была легкой, когда я поняла, что осталась в пустыне без воды и еды. А по-настоящему возникла она лишь тогда, когда мне не удалось обнаружить Кардалеона. Он исчез, оставив меня в полном одиночестве. Когда из-под вас выбивают стул, на который предложили сесть, то возникшие при этом эмоции мало похожи на счастье или удовлетворение.

Около часа я просто сидела на песке, жалея себя и наблюдая в воображении за тем, как медленно иссушается мое тело под палящими лучами нашего светила. Наконец, когда тело превратилось в обтянутый кожей скелет, и в нем не осталось и капли жидкости, а значит, и жизни, на меня навалилось успокоение. Я давно заметила, что наблюдение за своей смертью вселяет в душу покой и умиротворенность, поскольку лбом упираешься в вопрос: ты умер, и что дальше?

"Действительно, – отвечаешь сама себе, – если умрешь, тебе станет все безразлично, и уж точно не больно, а значит все, что ты чувствуешь, не что иное, как древний, знакомый спутник – страх".

Здесь-то меня и выручают навыки, полученные в школе Ордена. Я переношу свое сознание в мир души, понимая, что с ее – души – точки зрения мои нынешние проблемы – пустяк. Впрочем, я-то знаю, что они пустяк потому, что душа не умирает после смерти тела. Хитрая такая душа: мол, что мне твои, то есть телесные, проблемы, если мне от них ни холодно, ни жарко, но... Но... Но...

Подняв уровень своего сознания, я сразу успокаиваюсь. Душа не только не умирает вместе с телом, по крайней мере, в высшем своем аспекте, но она способна абстрагироваться от земных проблем, не в смысле оторваться от них, а в смысле посмотреть на них со стороны. Этот взгляд обнаруживает, что у меня все не так уж плохо.

Я облегченно вздыхаю и продолжаю идти...

***

Когда прихожу в себя, ощущаю, как ноют нервы. "Жить!" – раздается внутри меня отчаянный вопль, и я впервые понимаю, что готов пожертвовать ради спасения своей жизни миссией, возложенной на меня.

Просто и без сомнений приходят на ум слова правды, как она есть.

"Глупец! Идиот! Самонадеянный болван! В одиночку решил разрушить целую цивилизацию! Вот и подыхай теперь в одиночку!".

В тот же миг я вспоминаю о Том, Кто меня послал сюда. Мысли снова путаются. Его мощь немыслима. Он может все. И я надеюсь на Него и верю в Него.

Но Он виноват передо мной, виноват в том, что я здесь подыхаю, как собака, брошенная своим хозяином. Могу ли я простить Ему это унижение?

Начинается новая буря, но теперь она разразилась внутри меня. И я уже не вижу ничего перед собой, и бреду, не разбирая дороги, ругая Его, свою судьбу, падая и вставая, падая и вставая....

***

На вторые сутки я уже ничего не соображаю. Да и соображать-то нечего и не о чем. Притупились даже инстинкты, уступив место одному желанию: пить!

Связь с душой ослабела настолько, что похожа на пунктирную линию – то она есть, то нет. В этот день я в основном охаю и лежу. Зато на следующее утро случилось маленькое чудо.

Во-первых, вопреки всем ожиданиям, я не умерла. Во-вторых, у меня оказывается полно сил, и я целый день смогла идти, как заведенная. К концу четвертого дня, внутренние ресурсы истощились настолько, что я впадаю в истерику: хохот, слезы, снова хохот, но слез уже нет, поскольку организм полностью обезвожен.

С этого вечера счет времени был потерян. Сколько минут, суток, дней, ночей – не помню. Будто вечный омут забвения поглотил все мое существо.

Я пришла в себя мгновенно от одной простой мысли: дальше ни шагу – ни смысла, ни сил. Вместе с тем появилась невероятная чистота и ясность ощущений. Говорят, такое бывает перед смертью. Я видела каждую песчинку среди барханов, палящее, пустынное солнце превратилось в настольную лампу, я ощущала небо и каждое движение атмосферы.

И в ту же минуту мне почудилось, будто солнце померкло в лучах другого света, более важного, более светлого, более доброго. И это был не физический свет, хотя и был не только внутри меня, но и вокруг.

Я чувствую, как потрескавшиеся губы растягиваются в мучительной улыбке, и тогда...

***

...Через день последняя крошка и последняя капля исчезли в моем бездонном желудке. Я потряс на прощанье флягой и швырнул ее вдаль. Больше рассчитывать было не на что, и, послав вслед за флягой переполнявшие меня эмоции, я снова зашагал вперед.

К этому времени я уже не ждал никакой помощи, никого не винил и ни о чем не думал. Перед моими глазами был только Камень и больше ничего, и я шел к нему, потому что нужно было хотя бы куда-нибудь идти.

Да и не в моем характере лежать, ожидая смерти.

Я шел не меньше недели. И меня удерживала в жизни только одна мысль: я бесконечнее, чем эта пустыня, ведь и у нее есть конец. Это я шел по ней, а не она по мне, это я пройду ее до конца, а она останется лежать здесь, такая же однообразная и никому не нужная, как горсть пепла.

Я презирал ее, как презирал все, что меня окружало и все, что я знал. Я презирал даже Его за то, что он бросил меня, свое дитя. Более того: Его я даже ненавидел. Положив свою жизнь на престол Его славы, что я имею теперь?

Создав меня таким, какой я есть, Он может, конечно, и уничтожить меня, а затем создать кого-то другого, но тогда почему я должен трепетать перед ним? Почему должен просто подарить Ему право распоряжаться моей судьбой?

Или я всего лишь инструмент в Его руках, который можно заменить в любой момент? Так ведь у меня есть и мое собственное "я", и ему совсем не хочется быть чьим бы то ни было инструментом. К тому же, бросив меня на произвол судьбы, Он поставил крест и на своих планах.

Тут логика отключается, однако, гнев мой праведный с каждым шагом впитывает в себя вязкий песок, пока не настает момент, когда я чувствую, что в моей голове взрываются от ярости тысячи кровеносных сосудов, и тогда....

***

Они стояли друг против друга на расстоянии двадцати метров. Она обостренными чувствами не услышала, а скорее ощутила его приближение, и, повернув голову направо, вся замерла, не веря своим глазам.

Он же увидел ее издалека и шел наискось, пытаясь крикнуть, но не мог. Да и узнал-то он ее только теперь, когда она повернулась.

И теперь они стояли, покачиваясь, молча разглядывая один другого.

В глазах Валентайна не было радости, ибо радость стоила бы многих и многих сил. Но раздражение, в котором он находился долгое время, напротив, могло бы их прибавить. К тому же, подсознание его искало сейчас виноватого, врага, на ком можно было бы сорвать злость за свою слабость и неудачу. Это мог быть и друг, но слабый друг, который молча снес бы все оскорбления и обиды, от которого можно было бы оттолкнуться, чтобы двинуться вверх, набравшись сил.

Что же Джой? Она не подходила для этой цели. В ее глазах Валентайн не находил больше той покладистости, которая поддерживала его прежде. Женщина была сдержана и хладнокровна.

Ярость Валентайна вскипела с новой силой, и радость, волчья радость появилась-таки в его глазах, загоревшись лихорадочным блеском.

Джой ждала этой встречи, ждала и боялась ее... Раньше боялась, а теперь внимательно изучала этого человека, как когда-то изучал ее он. Она даже не удивилась силе, которую ощущала в себе. Ей казалось, что этот несчастный, слабый человек с алчным от бессилия и ненасытности взглядом достоин лишь сожаления и участия, но сражаться с ним ей казалось недостойным.

Валентайн оценил этот взгляд, и у него не осталось никаких сомнений в том, что Джой потащилась в пустыню не затем, чтобы помочь ему, а затем, чтобы помешать. И он с яростным хрипом, вырвавшимся из его глотки, швырнул в нее заряд воли и ярости. В ответ ему досталась лишь улыбка в уголках глаз.

Он начал было метаться в поисках бреши в этой стене, как вдруг его посетила новая галлюцинация: прямо за спиной его соперницы появилась фигура огромного старика с длинной бородой и посохом в руках. Глаза и лицо его были еще более спокойны, чем у Джой, правда, улыбки на этом лице не было, а была непреклонная суровость. И Валентайн закрыл на миг глаза, ибо облик старца ослепил его своей белизной и силой.

Тотчас в голове его запульсировал магический символ того, Кто Его Послал, в руки и ноги хлынула энергия, плечи распрямились, голова обрела четкость восприятия. Валентайн возликовал: Он, наконец, пришел.

Джой не испугалась, когда за спиной Валентайна появилась черная, неопределенной формы огромная фигура в плаще. По ней там и тут пробегала рябь, будто ее знобило, но Джой поняла, что это волны силы.

Теперь они стояли двое против двоих: маленькие люди и две силы за ними. Джой ощутила, как напряглось пространство. Со стороны темной фигуры поплыл туман, подобный тому, что Джой видела не так давно на вершине Джомолунгмы. Но тут же свет, пронзавший ее, усилился, рассеивая мглистую рябь.

Оги Валентайн попытался произнести несколько магических заклинаний, но это было сродни комариному писку в реве турбины реактивного самолета. Тогда он двинулся вперед, чтобы в физической схватке победить Джой и тем самым помочь своему хозяину. Однако, Сила, стоявшая за ним, приковала его к месту, не позволив сделать и шага, повелевая исполнять лишь то, что необходимо Ей. А Ей нужно было лишь его тело, которым Она пользовалась, как проводником в чужом для себя мире Земли.

Джой с радостью отдала управление своим телом белому сиянию, понимая, что вместе они достигнут наибольшего эффекта. Она напрягла свою интуицию и нервы, и старалась точно выполнять каждую мысль, каждое ощущение, которое было направлено в ее сторону из потока за ее спиной. Они были партнерами, и она была свободна: ведь это был ее собственный выбор.

Позиции были заняты, и теперь противники молча изучали друг друга, чтобы в одно мгновение нанести точный, рассчитанный удар.

Джой лихорадочно искала то, что она знает о Силе, стоящей за спиной Валентайна. В ее сконцентрированном сознании откуда-то из самой глубины начали всплывать образы недавнего прошлого. Она услышала Кардалеона, советующего ей запомнить рисунок на полу в номере Валентайна перед Восхождением. Затем тот же рисунок появился у подножия Лестницы, после чего в памяти всплыл Вадим с вытаращенными глазами, размахивающий все тем же рисунком, вычерченным на бумаге Джой. И вдруг образ этого рисунка приобрел какое-то особое значение.

Узор замер в мыслях женщины, будто впаянный в каплю янтаря, и по его изломам, как искра, побежало ее сознание.

Когда это случилось, темная бесформенная фигура за спиной Валентайна испуганно замерла. И когда уже близка была последняя, завершающая черта в рисунке, похожая на закрытые врата с неведомым чудовищем на пороге, Джой начала поднимать руки над собой, и рот ее открылся для последнего в этой молчаливой до сих пор битве слова, и тут...

26.

– Господи, помилуй! Что это? – рыжеволосый мужчина с испугом впился взглядом в хрустальный шар.

Рядом раздались изумленные возгласы его соратников.

– Ничего подобного не видела за всю свою жизнь, – произнесла невысокая женщина.

– Ничего подобного и не было никогда, – пророкотал позади нее бас.

В хрустальном шаре застыл кадр, будто вырезанный из фантастического фильма. Среди пустыни стояли два маленьких человечка, за спинами которых возвышались черная фигура Логоса Сатурна и Пресвитер Иоанн в теле гротескового размера. Но над этими устрашающе огромными телами, словно Левиафан из пучины вод, из песка вздымалось что-то сверхъестественное.

Оно было самим песком, но песок сложился в лицо. У него были глазницы, но не было глаз, у него были ноздри, но не было носа, у него был рот, но не было губ. Оно было безжизненным песком, но ничего более одушевленного не видали даже Архаты, склонившиеся в удивлении над Хрустальным шаром Всевидения. Такая Сила исходила от него, такая мощь.

При всем этом в нем не было ничего устрашающего. Оно ничему не угрожало, оно лишь хотело поприсутствовать на заинтересовавшем его поединке. Лицо из песка будто говорило: резвитесь, детки, только не переходите грань дозволенного. И была лишь мощь, перед которой оцепенело все вокруг.

Слово застряло в горле Джой. Хрустальный шар брызнул в разные стороны, разлетевшись на тысячи осколков, и...

Пресвитер Иоанн сидел в своем кресле с совершенно белым лицом. Его помощники с изумлением взирали на него, все еще пытаясь понять произошедшее.

Наконец, старец проговорил:

– То, что вы видели, не принадлежит Солнечной системе.

– Мы догадались, Учитель.

– Что же это могло быть? – спросил рыжеволосый.

– То, что следит за нарушением баланса в звездных системах.

– Почему же Логос Солнца не вмешался? – маленькая женщина была удивлена.

– Возможно, и ему не дано знать ответы на некоторые вопросы.

– Что же мы будем делать с Камнем? – рыжеволосый посмотрел на Пресвитера.

Тот задумался, и было видно, как напряглись вены на его седых висках. Потерев их пальцами, старец ответил:

– Согласно нашему обычаю, отдадим его тому, кто за ним пришел.

– Но ведь был и тот, кто не хотел, чтобы Камень попал к человеку с другой планеты.

– Темнота нашего противника столь велика, что ему не помешает свет мудрости "Семеричного Пылающего Алмаза"...

...Оги Валентайн очнулся. В памяти не сохранилось ничего, что хоть немного помогло бы ему сориентироваться. Он тряхнул головой, отчего ему показалось, что в ней нет ничего, кроме песка и бесконечной пустыни.

Впрочем, и вокруг была все та же пустыня. Лишь невдалеке, шагах в двадцати от него, лежала Джой. Он застонал, сжав голову руками, и зажмурился, пытаясь собраться с мыслями и силами. Память вернулась, как молния, в одно мгновение. Он в ужасе снова открыл глаза, ища неведомое порождение проклятой пустыни, и что же?..

Теперь он сидел прямо на мостовой посредине улицы незнакомого города и мучительно тер глаза, пытаясь отогнать наваждение. Но это не было наваждением.

Он взглянул на компас и сверил его показания с картой. Выяснилось, что город, который он видел вокруг, и был настоящей Шамбалой.

Валентайн не мог понять только одного: если он пришел сюда сам, тогда почему до сих пор не видел города? Или же его принесли? После короткого раздумья ему пришлось просто согласиться с фактом: где бы ни проходил поединок, и где бы ни прятался все это время заколдованный город, цель его путешествия, то есть этот самый Священный Город, достигнута.

Между тем, к нему подошли люди, и стали протирать водой спекшиеся губы. То же самое проделали с Джой.

На носилках их обоих перенесли в какой-то дом. Все это время Валентайн не мог думать. Он полуспал. Перед его глазами вставали неведомые чудовища из песка, бегали огромные старики с палками в руках и злорадно указывали на него, а за всем этим стояло неотвязчивое лицо Джой с невыносимо детской улыбкой в уголках губ.

Он вдыхал прохладный воздух окружающей его зелени и плыл по бесконечным бурунам своего сознания, то вздымаясь ввысь, то погружаясь в его пучину.

Когда он проснулся, рядом с ним сидел Алдар Дзул. Оги молча разглядывал его, пока тот не оторвался от книги, которую читал.

– А-а, пришли в себя, – радостно произнес он.

– Будь ты проклят! – жестко сказал Валентайн.

– Ну-ну, – примирительно, но уже без прежней угодливости сказал монгол, так было нужно.

– Бред! – фыркнул в ответ европеец. – А если бы я сдох в пустыне?

– Этого не допустили бы, – раздалось в ответ.

– Как это?

– Если бы вы приблизились к границе критического истощения до конца испытания пустыней, вас просто перенесли бы в другой город, подальше от Шамбалы.

Валентайн секунду размышлял, и потом очень медленно и спокойно сказал:

– Значит, я выдержал испытание?

– Даже больше, чем полагается, – радостно сообщил его бывший проводник.

– Почему больше?

– Вы человек из другого мира, живущий по его законам на Земле.

– Что ж, – Валентайн присел на край кровати, – это все упрощает. Раз вы все знаете, то знаете и то, зачем я здесь?

– Знаем, – сухо раздалось в ответ.

– Так могу я получить Камень?

– В этом городе каждый может получить то, что считает необходимым для себя или для своего дела.

– Правда? – удивленно спросил Валентайн, полагавший, что ему придется применить всю свою силу и хитрость, чтобы получить "Семеричный Пылающий Алмаз".

– Истинная, – собеседник был лаконичен.

– Тогда, может быть, ты окажешь мне последнюю услугу?

– Отвести к Камню?

– Да, только без фокусов.

– Шамбала – город Истины, – с достоинством ответил монгол, – все иллюзии и фокусы здесь прекращают свое существование.

– Тогда вперед, – Валентайн резко встал. Кровь бросилась ему в голову. Он покачнулся, но справился со слабостью, и спросил: – Кстати, какое сегодня число?

– Выборы в Парламент Земли закончились три дня назад, и я поздравляю вас. Вы – член Парламента.

В голосе монгола не было ни капли иронии, и Валентайн долго смотрел в его глаза, прежде, чем сказать:

– Видимо, я недостаточно изучил Землю и ее обитателей.

– Вершина горы не всегда видна с подножия, особенно, если вершины у этой горы нет.

Валентайн остановился, снова взглянул на Алдара, и бросил коротко:

– Идем!

27.

Они вышли на улицу, и неторопливо направились к центру большого города. Здесь не было многоэтажных сооружений, но свободно разбросанные в обширной долине дома занимали несколько десятков квадратных километров.

Общий вид долины напоминал крышу китайской пагоды, где с краев стекали к центру впадины пологие склоны, а в центре рельеф вновь поднимался, образуя холм, увенчанный башней, достигающей сорока девяти метров – единственным высоким строением в городе.