Текст книги "Камень Шамбалы, или Золотой век"

Автор книги: Александр Саверский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Я плюю в ее сторону, чем вызываю ее полное удовольствие.

После этого в течение часа сижу, глядя на луну, восходящую с другой стороны зеркала. Этот пейзаж умиротворяет. Я понимаю, что попал под действие своего самомнения, которое органически не воспринимает, когда на моем пути кто-то намеренно ставит препятствия. Мысль об этом настолько вспенивает это самое самомнение, что когда я поворачиваюсь к зеркалу, отражение застывает в ужасе. Моя воля концентрирует всю свою мощь на самой сущности этого зеркала, и двойник убегает вдаль, схватившись за голову, и зеркало взрывается, позволяя мне пройти невидимую границу, за которой меня ждут мой попутчик, верблюды и нож. И мне радостно оттого, что "Я есмь".

21.

Зарывшись в магических талисманах, книгах, таблицах и справочниках по физике, Вадим сидел перед компьютером, пытаясь сложить воедино картину логоического пентакля Сатурна.

Сначала, хотя рисунок и показался ему сложным, он надеялся на быструю расшифровку его компонентов, что позволило бы составить звукосочетание – код вызова Силы.

Однако уже на этом этапе возникли трудности. И связаны они были с тем, что символика пентакля была не земная. Пришлось привлекать труды по инопланетным криптограммам и искать аналоги. Хорошо еще, что большая часть этих работ была сведена в один архив, которым можно было пользоваться как программой. Программа помогла Вадиму обнаружить некие приоритеты в сходстве имеющегося пентакля и прочих криптограмм, но их значения порой оказывались прямо противоположны.

Например, крест с окружностью наверху в одних случаях означал подчинение бесконечности "о" разуму "Т" (огню), то есть эмоции. С другой стороны, были правы и те толкователи, которые утверждали, что из беспредельности хаоса "о" возник разум "Т", что и есть безусловное достижение планеты.

Этот символ, кстати, почему-то входил в пентакль Сатурна, хотя и являлся издревле знаком Земли, что само по себе заставляло Вадима думать о близкой взаимосвязи этих планет.

При расшифровке пентакля очень важно было не ошибиться в трактовке символов, поскольку такая ошибка могла стоить Вадиму, как минимум, частичного безумия, оставляя вызываемой Силе возможность для маневра и ответной атаки.

Если бы не Джой, Вадим бы никогда не пошел на допуски, которые ему пришлось совершать во время анализа рисунка. Он понимал, что жена попала в чрезвычайную ситуацию, и с ее характером ни за что не остановится на полпути. Вадиму очень хотелось ей помочь, когда это будет действительно нужно.

Было еще, конечно, и любопытство ученого-исследователя, но его-то можно было приглушить голосом рассудка, вопиющего о возможной опасности.

Исчерпав все источники информации, которые были вообще доступны на Земле, Вадим выяснил, что Сила, пентакль которой он держал в руках, является все же не самим Логосом Сатурна, а его персонифицированным прототипом, живущим в тонком теле. Вадим пожурил себя за то, что не понял этого сразу, ибо Логос планеты не может непосредственно управляться одним человеком – человеческие звуки и символы не видимы и не слышимы для целой планеты, поскольку находятся в других диапазонах.

Нужна была промежуточная ступень – модуляция, позволяющая адаптировать язык одного уровня до языка другого. Символ именно такого посредника, представляющего интересы Сатурна в сферах разума, находился теперь у Вадима.

Оставалось немногое, но очень важное: по изображениям и смысловой их нагрузке, как он ее определил, обнаружить частоту колебаний и продолжительность звуков, которые необходимо произнести для вызова Силы. Проще говоря, нужно было выяснить заклинание, зашифрованное в пентакле. С этой работой компьютер справился быстро, даже пробормотав механическим голосом нечленораздельный набор букв.

Тщательно выслушав его ритм, интонацию, тональность, Вадим налил себе кофе и сел в мягкое кресло в другой комнате.

Ему было ясно, что сила, которую он может вызвать, опасна не только для него, но и для всей Земли. В ней была сосредоточена вся сумма эгоизма, которую лишь недавно начали изгонять с планеты. Основой тому служили неудовлетворенные желания в материальной и чувственной сфере. Разум в этой сфере играл всего лишь роль послушного слуги, составляющего алгоритмы исполнения желаний для своих хозяев. Это и был скрытый эгоизм, ибо обладатель разума тщательно вуалировал мотивы своих поступков, что невыгодно отличало его действия от неразумных, но естественных поступков животных.

Взгляд и мощь Силы представлялись Вадиму холодными и яростными. Мудрость и теплота в непродолжительной схватке вряд ли могли ему помочь против агрессивного противника.

Ко всему прочему примешивалось еще и то, что ученый не знал истинных целей этой Силы. То, что сообщила ему Джой о желании Валентайна разрушить цивилизацию Земли, было абстракцией. При столкновении с Силой он должен был знать истинные мотивы ее поведения. Жена что-то говорила о мести Земле за переход на Сатурн эпохи разделения. А теперь этот же принцип разделения, рассудок, лезет назад, чтобы хлопнуть дверью.

"Абсурд какой-то!" – вздохнул Вадим, вставая, и начав ходить по комнате. "Месть в космических масштабах. С другой стороны, почему бы и нет. Ведь что вверху, то и внизу". Он остановился у окна, глядя, как из-за темного горизонта выползает почти красный Плутон.

"Опять же, если говорить о переходе принципа с планеты на планету, то мы ведь имеем в виду не какую-нибудь бабочку. Это ведь так – аллегория. Перехода как такового нет. Просто Сатурн попал в сферу влияния тех полей, который прежде предопределяли состояние Земли. Тогда возникает видимость перехода, очевидная для бывшей там планеты и неочевидная для вступившей, то есть иллюзия перехода. На самом же деле сущность Сатурна изменяется, и она реагирует на произошедшее с ней изменение не как прежде, безразлично или дружелюбно, но резко и негативно, и воспринимает новый принцип не как дар, а как западню. Она, конечно, не может сознавать, что ее реакция есть результат влияния этого принципа. Охо-хо, – Вадим почесал за ухом, – ну что ж, по крайней мере, я теперь знаю неосознанную мотивацию этой Силы, а это важно".

Он повторил отдельные звуки заклинания, и начал в соответствии с ними чертить на полу гостиной пентакль, в центре которого в перевернутую звезду была вписана козлиная морда.

Когда рисунок был готов, Вадиму показалось, что в комнате потемнело. Он выключил все электрические приборы, расставил по углам пентакля свечи и начал произносить слова заклинания.

Когда он повторил их трижды, в комнате повисла невероятной тяжести тишина. Как будто кто-то давил на плечи ученого, стараясь вогнать его в землю. Единственным желанием Вадима было приказать Силе, чтобы она убралась подальше от Земли и уж, по крайней мере, не трогала бы Джой.

Однако теперь, когда на его плечах повисла многотонная тишина, и он начал обливаться потом, стало ясно, что он ошибся.

"Где же? Где?" – металась его мысль, а некто мучил его холодным взглядом, вдавливая одновременно в пол.

Вадим попытался открыть рот, чтобы повторить магическую фразу, но челюсти свела судорога. Однако разум все еще был свободен от полного оцепенения, и мысленно произнесенное заклинание поставило все на свои места.

"Вот почему мне не понравился ритм. Нужно было всего лишь поменять местами слова "Абума", – сознание ученого поплыло, – и "лит", и "Маха" и ..." – и упало в пустоту. Он так и не услышал, как в комнату ворвался ураган, предшествующий нисхождению Силы.

22.

Лоренцо смотрел на общее табло. Сегодня ему было не по себе. Интуиция игрока подсказывала, что все идет не так, как обычно.

Впрочем, первые полчаса атаки ничем не отличались от обычного течения вечерней игры. Двадцать миллионов экю распределились по счетам операторов, а вот дальше началось черт знает что. За пятнадцать минут их отдел выиграл больше двухсот миллионов экю, что вогнало Лоренцо в пот, ибо это не было результатом ходов, рассчитанных сервером-дублем. Но это было просто здорово! Это была настоящая игра, как в старые добрые времена, между людьми.

Его сервер-дубль не ошибался, но выигрыши и проигрыши были результатом чисто человеческих ошибок, что и это было самым интересным, с обеих сторон.

За следующие двадцать минут убытки составили сто миллионов. Лоренцо не знал, что делать. Бросать игру было глупо, поскольку выигрыш был велик, а значит, было, чем рисковать.

К тому же итальянца заинтриговала сама ситуация: неужели появился кто-то умнее его? Вот с этим гордость игрока мириться не желала, и он твердо сказал, отвечая на вопросительные взгляды операторов:

– Продолжить игру!

Болтанка баланса на табло продолжалась. Лоренцо вызвал специалистов-электронщиков и устроил совещание, в ходе которого нужно было понять, что происходит.

***

В полицейском управлении земель Хайленд стоит необычная тишина. Это тем более странно, что в конторе полно людей. Правда, напряжения, царящего сегодня здесь, управление до сих пор не знало.

За две недели трехэтажное здание превратилось во всеобщий аналитический центр финансов. И не мудрено. Крупнейшие банки и корпорации, Финансовое управление Полиции Земли, аналитики и специалисты в области экономики и электроники собрались здесь, чтобы решить, наконец, проблему утечки с банковских счетов колоссальных средств.

Однако руководил всем этим аппаратом не какой-нибудь министр, а Георгий Иванович Савинов – официальный мошенник и вор-профессионал. Три недели назад он явился к Тони Тасотти и изложил ему свой план борьбы с нелегалами. Тот выслушал его и сказал:

– Никуда не годится. А вдруг они не клюнут? Там же не идиоты сидят.

– Я сделал, что мог, – сухо ответил Жора и вышел.

А через несколько дней капитан снова вызвал его и сказал:

– Что вам нужно для проведения операции?

И еще через неделю полицейское управление было набито людьми и электроникой, как улей пчелами.

Сам Георгий Иванович почти не принимал участия в происходящем. Единственное, что он делал иногда, так это бросал в стоящий перед ним микрофон что-то вроде:

– Бура – сдайте карты. Рулетка, не изменяйте ход.

Эти замечания безукоризненно выполнялись операторами, отвечающими за ту или иную игру.

Взгляд вора-профессионала был очень сосредоточен и устремлен на огромное общее табло, на котором отражались результаты и ход всех игр, а также общий финансовый итог. Но, кроме этого, в центре табло находился круг из лампочек красного цвета. Над кругом стояла надпись "Уровень доверия оппонента", и сейчас горели только красные лампочки.

– Они проглотили наживку, – раздался в зале громкий шепот нескрываемого восторга.

Жора повернул голову и холодно оглядел некую длинноногую, излишне эмоциональную особу, которая тут же стушевалась под этим напряженным взглядом. Однако по всему управлению прошел гул.

– Попрошу тишины, – отчетливо произнес Савинов в микрофон. Гул стих, но голос, пропущенный через усилитель, добил его: – Глупо надеяться на легкую победу, проиграв несколько миллиардов.

После этого прежнее напряжение восстановилось. Савинова оно вполне устраивало.

***

– Значит, они вычислили аппараты, на которых мы сегодня играем? – уточнил Лоренцо.

– И не только аппараты, но и номера банковских счетов, – ответил Грэйс.

– Это естественно. Зная одно, нетрудно вычислить другое.

– Да, если имеешь доступ к центральному игровому серверу.

– Ты хочешь сказать, что за нами охотятся? – спросил Лоренцо.

– Видите ли, босс, – ответил инженер, – я мог бы подумать, что какой-то умник просто поменял цифры в программе сервера, и поэтому наш дубль перестал работать, но дело в том, что в происходящем я вижу совершенно определенную закономерность.

– Какую? – спросил Лоренцо.

– Все игры в один день начали давать другие результаты, нежели прежде, и какие результаты – я таких ставок и выигрышей отродясь не видывал.

– Это ты верно заметил, – подтвердил Лоренцо, – ставки странные. А ты что скажешь, Сэм? – обратился он к программисту.

Тот задумчиво посмотрел на начальника отдела и неторопливо заговорил:

– Если верить тому, что игрой кто-то управляет, то есть только один способ это сделать – изменять данные по ходу игры.

– Это как?

– Ставится дополнительный сервер, как бы продолжающий операции первого, но изменяющий их обычную последовательность. Вместо шести треф у вас появляется туз червей.

– Если это так, почему они столько проигрывают нам? – Лоренцо был раздражен: его схема перестала работать.

– Завлекают, – объявил Генрих-игротехник, – ты же этим занимаешься каждый день.

– Ну, хорошо, хорошо, – итальянец потер виски, собираясь с мыслями, – есть другие объяснения? Может это быть просто изменением программы?

– Теоретически – да, – ответил Сэм, – но практически... – он пожал плечами.

– На самом деле, – вдруг с оптимизмом заговорил Генрих, – то, что идут большие ставки, не совсем логично, если за нами охотятся.

– Почему? – оживился руководитель отдела.

– Да потому, что это сразу бросается в глаза. Логичнее было бы делать обычные ставки, мы бы просто сослались на перемену программы, а это вполне штатная ситуация.

– Точно, – подхватил итальянец.

Ему очень не хотелось прекращать игру, иначе он был бы вынужден продолжить замечание игротехника словами: "И прекратили бы на сегодня игру", но он сказал:

– Будем продолжать. Если программа изменена, и нам везет при таких ставках, то только ослы перестают играть.

После этого он вернулся в зал. Прибыль на табло возросла вдвое, и итальянец ликовал. Присмотревшись к отдельным результатам, он увидел, что основную прибыль дает рулетка, а прочие игры поддерживают баланс, исключая бридж и авторалли, в котором принимало участие восемь частных лиц. Эти две игры безнадежно проигрывали, и Лоренцо распорядился прекратить их, а средства перекачал на счет рулетки.

***

В полицейском управлении раздался одобрительный гул. Еще две красные полоски зажглись, отобрав процент у недоверия.

По залу пронесся приказ:

– Преферанс, скачки и мотогонки, начинайте проигрывать.

***

Через час Лоренцо снял еще пять игр, однако, баланс, в основном за счет рулетки, сохранялся, и он снова перекачал деньги туда.

Еще через два часа итальянец сам сидел за монитором рулетки, поскольку это была последняя игра, которую он оставил на сегодня, саккумулировав на ее счету все игровые деньги.

***

К Георгию Савинову подошел Тони Тасотти. Он улыбался.

– У вас большие успехи. Около четырех миллиардов экю сосредоточено на одном счету. Фактически, это все, что было выиграно ими. Осталось вытащить все эти деньги обратно.

– А вы что, не можете их накрыть в их центре? – спросил Жора, не отрывая глаз от табло, где "уровень доверия" вырос до шестидесяти процентов.

– Мы это сделаем, но деньги... Они могут в несколько секунд отправить их в другую Галактику, и как мы их будем искать?

– Логично, черт, – выругался мошенник, – тогда я продолжаю.

– Удачи, – кивнул Тасотти и отошел.

***

Впервые за многие годы Лоренцо был счастлив: он играл по-настоящему, по-крупному. Ему было ясно, что кто-то пытается выкачать из него все деньги, которые успел "заработать" его отдел. Но были два обстоятельства, позволявшие итальянцу договориться со своим инстинктом самосохранения, который что-то вопил об угрозе разорения и смертельной опасности со стороны Валентайна.

Во-первых, он обожал красивые решения, и его восхищало то, как его противник ведет свою партию. Никто из подчиненных не мог до сих пор с уверенностью сказать, что происходит, и это было гарантией того, что Валентайн не сможет обвинить его в безответственности, если произойдет что-то непредвиденное. Только Лоренцо понимал, что происходит, точнее даже не понимал, а каждой клеточкой своего существа ощущал, как его ведут. И этот ведущий, кто бы он ни был, вызывал восхищение тем, что не допустил до сих пор ни одной ошибки. Его игра и технически и психологически была совершенна. Она была сдержана и азартна, рискованна и расчетлива одновременно. Она не давала ни одного повода Лоренцо или его сотрудникам найти очевидную нелепость, что заставило бы их прекратить игру.

Этот гений на другой стороне "игрового стола" шел по грани между психологией и электроникой. А Лоренцо ждал, когда же он оступится, когда ошибется. И это была первая причина, из-за которой он не прекращал игру: ему важно было знать, есть ли предел мастерству его противника, а также то, как этот человек сможет вытянуть из него, из Лоренцо, целую кучу денег. Это было важно. Итальянец впервые столкнулся с талантом едва ли меньшим, чем его собственный. И этот талант проявил уважение и к нему, как к сопернику. Он был точен и аккуратен, его система была тщательно продумана и безотказно работала, но главное, в чем это уважение проявлялось – степень свободы Лоренцо.

Ему не составляло труда прекратить игру мгновенно. Электронный трансфертер стоял тут же на столе – стоило лишь нажать кнопку, и он – вне зоны риска, поскольку деньги в течение часа, пройдя через систему скрытых представителей в других Галактиках, окажутся снова на Земле, но уже не досягаемые для полиции. Кроме того, сложно было определить тот момент, когда его противник пойдет в атаку.

Уже раз двадцать итальянцу казалось, что пора остановиться, когда он враз проигрывал по миллиарду экю, но деньги тут же возвращались, вызывая в зале вздохи облегчения. И Лоренцо хотел понять – ему это действительно было важно сумеет ли он противостоять противнику во время его атаки, угадает ли момент ее начала, хватит ли у него психических сил, чтобы удержать свое внимание напряженным и не дать сопернику убаюкать себя.

Ведь они действительно были на равных: у него сервер, и у противника сервер, тот мог управлять системой выигрышей, но и Лоренцо мог делать ставки, неожиданные даже для этого сервера. Правда, в последнем случае игра уже не подчинялась никаким программам, а шла "вживую", как прежде в казино: попал, не попал. Но тогда риск был обоюдным, а хороший игрок – счастливый игрок. Лоренцо был хорошим игроком, и сегодня он испытывал свое счастье.

***

– Чего ты ждешь? – Тони Тасотти был возбужден и раздосадован одновременно. Игра длилась уже четыре с лишним часа, а ее баланс фактически не изменялся. Только "уровень доверия" медленно приблизился к семидесяти пяти процентам.

Георгий Иванович медленно перевел на него по-прежнему спокойные глаза и сказал:

– Мой соперник еще недостаточно устал и недостаточно мне верит.

– Как это недостаточно? – взвился капитан. – Он уже играет с вами целый вечер, да и табло говорит о достаточной степени доверия.

– Капитан, вы когда-нибудь играли в рулетку? – задал Жора неожиданный вопрос.

– Я? – Тони опешил. – А при чем здесь я?

– А притом, что в рулетке никакие формулы никогда не работали, сколько их не пытались изобрести, и тот, кто играет сегодня с нами, сидит за столом только потому, что знает это. В любой другой игре расчет возможен. Если бы вы хотя бы раз играли в рулетку, то знали бы это.

– Я что-то не пойму, – Тони был обескуражен, – к чему вы клоните?

– К тому, что там, где нет расчета, есть только одна возможность играть чувства или интуиция. Вы должны чувствовать крупье, волчок, шарик, игровое поле, партнеров, и чем лучше вам удается отточить свои ощущения, тем чаще вы будете выигрывать.

– Я снова не...

– Я только хотел сказать, – сухо перебил капитана Савинов, – что моя интуиция говорит мне: игру заканчивать рано, а правила здесь устанавливаю я, как мы об этом договорились, – и Жора повернулся к табло.

Капитан постоял рядом с ним несколько секунд и отошел, попав в руки к разным начальникам и специалистам, которых к руководителю игры не допускали, но которые, тем не менее, желали знать, почему не предпринимаются решительные действия.

***

И все же Лоренцо прозевал. Точнее, все произошло так быстро, что только решительные действия Султана Вахитова, неизвестно как оказавшегося в игровом зале, уберегли Оги Валентайна от полного разорения.

Поскольку ставки в сегодняшней игре были крупные, то, проиграв трижды по двести миллионов экю, Лоренцо не придал этому особого значения – такое за вечер случалось много раз. И он поступил в этой ситуации стандартно, поставив шестьсот миллионов экю, желая отыграться. Только теперь, когда эта ставка не сыграла, самый краешек его сознания запаниковал, но остальная часть напомнила, что и такая ситуация несколько раз имела место. Лихорадочно решая, поверить в очередной раз дубль-серверу или нет, он в последний момент сделал ставку сам, и через несколько секунд, когда стрелка остановилась, его прошиб холодный пот. Проигрыш в два с лишним миллиарда – это уже не шутка, а волчок уже крутился снова. Лоренцо пропустил несколько ходов, отчаянно наблюдая за игрой, и вдруг заметил, что уже три раза выпали те же номера, что и на дубль-сервере. Его дрожащие пальцы потянулись к клавиатуре, чтобы набрать нужную комбинацию цифр и цвета, когда мощная ладонь легла на портативный аппарат, и холодные бесцветные глаза уставились в глаза итальянца:

– Ты что, смерти хочешь? – Лоренцо впервые слышал, чтобы полковник почти визжал. – Прекратить игру! – заорал он. – Немедленно отправить остаток средств нашим представителям, – он нажал на клавишу "конец игры". Кто-то из сопровождения полковника тут же переправил остаток средств – полтора миллиарда экю – на другой счет, а еще через мгновение в зал ворвалась полиция.

Во всеобщей толчее Лоренцо, еще не пришедший в себя от игры, сказал обречено полковнику:

– Жаль, что вы не дали мне сделать этот ход.

– Ты что, так и не понял? – Султан чуть не сбил с ног полицейских, которые его держали. – Идиот! Это был бы, наверно, последний ход в твоей жизни, а так, он махнул рукой, – может, еще и поживешь.

***

В управлении полиции Георгий Савинов расслабленно сидел в мягком кресле и по глотку отпивал глинтвейн.

В зал доставили задержанных, одного из которых подвели к Георгию Ивановичу.

– Это тот, кого вы просили показать, – отрапортовал сержант.

– Спасибо, – ответил Жора и добавил: – Принесите еще глинтвейна для этого человека. – И, заметив недовольное лицо сержанта, успокаивающе сказал: – У него был трудный день.

Сержант отошел, а Георгий Иванович указал на кресло рядом с собой, сказав стоявшему перед ним итальянцу:

– Садитесь!

Два человека с интересом рассматривали друг друга и, после того как принесли глинтвейн, Савинов спросил:

– Зачем?

– Я не могу открывать чужих тайн, – ответил Лоренцо.

– Значит, все-таки организация, – вздохнул Жора, – а жаль, из вас вышел бы прекрасный мошенник.

– По-моему, я и так не плох, – возразил итальянец.

– Увы! – отреагировал оппонент. – Вы не знаете меры, молодой человек, и потом, если вы действительно любите все красивое, в частности, красивую игру, то этим можно заниматься легально.

– Это не входило в наши планы, – сухо парировал тот.

– И снова жаль. Когда к игре примешиваются посторонние обстоятельства, чувства либо взвинчиваются, либо притупляются, и тогда ты уже не игрок. Поэтому вы и проиграли.

– Я не проиграл, – напыщенно сказал итальянец, – нас грубо прервали.

– Я так и думал! – с досадой и в то же время с облегчением воскликнул Жора. – Вы слышали, капитан? – обратился он к стоявшему рядом с ними Тони. – Что я вам говорил?

Тот с сожалением покачал головой.

– Кто-то из начальства? – сочувственно продолжал спрашивать Савинов, снова обращаясь к итальянцу.

– Да, это полковник, – кивнул тот.

– Что ж, – вздохнул Жора, но тут же в его речи мелькнула искра воодушевления, – однако, у нас есть шанс разрешить наш спор. Ведь вы собирались ставить, когда вас прервали?

– Да, – сказал Лоренцо, загораясь прежним огнем. Казалось, что для него нет ничего важнее, чем решить вопрос: выиграл он или проиграл. – Я поставил бы на шесть черное все оставшиеся деньги.

– Проклятье, – воскликнул с досадой капитан полиции, – я этому вашему полковнику устрою сладкую жизнь!

– Неужели? – только и спросил Лоренцо Георгия Ивановича, и по его глазам уже понял правду, однако, следуя его кивку, взглянул на табло, где замерли цифры последнего розыгрыша. Там стояло восемнадцать красное.

Два чувства хлынули в душу итальянца: горечь поражения и восхищение этим человеком, который все-таки дождался своего часа, который не выиграл, может быть, сам, но заставил проиграть его, Лоренцо Тирандетти. И эти три хода, совпавшие с сервером, когда он не ставил, и четвертый, когда он сделал ставку, отпечатались в мозгу Лоренцо как шедевр интуиции человека, улыбнувшегося ему напоследок и неторопливо бредущего меж опустевших столов полицейского управления.

23.

После вчерашнего я довольно зол. Не люблю, когда на моем пути встают нелепые препятствия. Поэтому я с утра допытываюсь у своего проводника о вчерашних событиях, но он молчит как рыба, и меня это злит еще больше. Ну разве могу я поверить, что он вообще ничего не заметил, когда я отсутствовал, по крайней мере, несколько часов. Очевидная ложь заставляет меня сильно сомневаться в его лояльности по отношению ко мне, а, кроме того, подозревать, что истинной целью его миссии является наблюдение за мной, а не обычное паломничество в Шамбалу, в чем он пытается меня убедить.

Это подтверждается еще и тем, как легко этот монгол прошел вчера сквозь зеркало. Я уже не говорю о том, что неоднократные попытки прощупать его мозг заканчивались для меня головной болью. В общем, связался я с крайне подозрительной личностью, и мне это, с учетом прошедшего испытания, совсем не нравится. Но делать нечего. Вокруг пустыня, и выбор проводников здесь слишком ограничен.

Позавтракав, мы отправляемся в дорогу, и снова мое сознание убаюкивается мерно вздымающейся спиной проводника. Надоел.

Однако терпеть мне его еще больше суток. Он сказал, что завтра к обеду будем в Шамбале. Быстрее бы. Но это, к сожалению, невозможно. Верблюд, в отличие от машин, имеет всего две скорости: обычную и быструю. Так вот, на последней долго не продержишься. И дело не в том, что верблюд быстро устает, а в том, что то место, на котором сидишь, становится похожим по ощущениям на шлифовальный круг, а это, доложу я вам, не очень приятно.

Пролетел – нет, слово "пролетел" можно употребить для красоты, но на самом деле этот день тянулся также бесконечно, как бесконечны межпланетные перелеты в сравнении с мгновенными, межгалактическими – так вот, прошел и этот день. И перед сном я отнюдь не чувствую себя счастливым, ибо радости или даже удовлетворения от приближения к своей цели я не испытываю.

Кроме того, пару раз за прошедший день у меня возникало нечто, похожее на галлюцинацию: какой-то человек, внешне напоминавший меня, но без верблюда, отчаянно пытался убежать далеко вперед. Но, когда я кричал Алдару, указывая ему на маячившую впереди фигуру, тот говорил, что ничего не видит. Беглец же тем временем исчезал за барханами. По правде говоря, я все же решил в обеденное время поискать его следы, но ничего не нашел. Все это мне очень не нравилось. Главным инструментом в этой жизни я считаю свое ясное, кристально-чистое сознание, а этот померещившийся мне тип заставлял сомневаться в себе. Главное, уж очень он напоминал того, которого я видел вчера в зеркале, но все мои магические знания не могли объяснить этого артефакта. Поэтому, засыпая, я немного нервничал.

***

Сегодня Кардалеон весь переливается от радости. Он говорит, что мои успехи в области духовного совершенства оказались неожиданно для него на очень большой высоте, ибо я вчера стала человеком, имеющим полное самосознание, то есть, сумела признать в себе не только хорошее, но и плохое. Мой ангел говорит, что из-за этого наше взаимопонимание перейдет даже на новую ступень, не говоря уже о преодолении неудач последнего времени.

Весь этот длинный день в пустыне пролетел для меня почти незаметно, поскольку Кардалеон носился вокруг как курица с яйцом, созывая своих друзей, распевая гимны и дифирамбы, отчего я сперва смутилась, а потом долго по-доброму смеялась над традициями ангельского мира. Поэтому к вечеру, когда пришла пора спать, на душе у меня было легко и радостно. Лишь мысль об Оги Валентайне облачком проплывала по бездонному небу моих чувств, но уж если солнце за целый день не сломило ликования моей души, то Оги Валентайн не имел даже шанса добиться этого.

***

Проснувшись, я оглядел горизонт, и будь я проклят, если примерно в полукилометре от нашей стоянки на песке не сидел человек. Но в тот же миг, как я привстал, чтобы ткнуть в плечо своего проводника, вчерашняя галлюцинация быстро вскочила и бросилась бежать. Пока Алдар протирал свои узкие глаза, ее и след простыл. Обругав их обоих, я принялся за завтрак, и через полчаса злой, но удивительно хладнокровный, снова сжимал коленями горбы корабля пустыни.

Часам к девяти утра мой проводник начал проявлять признаки активности, что поначалу меня очень развеселило и даже обрадовало. Я даже подумал, что Шамбала появится раньше, чем предполагалось еще вчера, но через несколько минут радость моя поубавилась, ибо в глазах монгола я прочитал страх, и он популярно объяснил мне, что к нам движется песчаная буря.

Оглядев небо, я опять рассмеялся – ни облачка, лишь у самой кромки горизонта воздух был как будто темнее, но это могло быть и естественным явлением, ибо я не присматривался к небу эти дни.

Поэтому я предпочел не поверить своему проводнику, что не помешало ему увеличить темп нашего движения. Но уже через полчаса внезапный порыв горячего ветра швырнул мне в лицо горсть песка, доказывая, что в атмосфере не все так, как мне бы хотелось. Пока я отплевывался, вокруг начало происходить нечто невообразимое. Невесть откуда с огромной скоростью налетели тучи не только небесные, но и песчаные.

Одновременно я почувствовал, что мой верблюд лег, и кто-то – это был мой проводник – стаскивает меня вниз. Теперь я лежал с подветренной от верблюда стороны, а поверх меня был наброшен специальный плащ, чтобы в уши и глаза не набивался песок.

Трудно считать время, когда нечем дышать, и то и дело впадаешь в забытье, убаюканный к тому же тяжестью песчаного одеяла. В один из тех моментов, когда я почему-то очухался, было так тихо, что я, привыкнув за время бурана к вою и шуршанию, даже испугался. Выбравшись с проклятиями наружу, поминая, почем зря, проводника, который не соизволил мне помочь, я испугался уже по-настоящему.

В красноватых лучах Плутона ни верблюдов, ни моего монгола нигде не было видно. Мало того, что целый день я провалялся, как бревно, потеряв время и силы, так теперь еще оказался без еды и питья, и вообще безо всего. В своих карманах я обнаружил лишь карту и компас, а в карманах противобуранного плаща – флягу с водой, кусок хлеба и копченого мяса – стандартный спасательный набор.