Текст книги "Добро пожаловать в Накки-ярви (СИ)"

Автор книги: Александр Самсонов

– Это напоминает обычную вербовку. – Я ощутил, как мое лицо расплылось в хищной ухмылке.

– Отнюдь, я с вами откровенен, как молодая прихожанка на первой исповеди. Вас вербовать бесполезно и глупо. Вы нужны таким, как вы есть сейчас. Не мне, не нашей конторе, а государству. Пусть звучит выспренно, но мы стараемся опираться в работе на нормальных и адекватных людей. И чем их будет больше на различных должностях, постах и в ключевых местах, нам будет проще заниматься именно своими функциями. Не надо ни чего говорить, просто задумайтесь о том, что вы еще не сделали для своей Родины. И еще, мой маленький совет: увольняйтесь из армии пока не поздно, иначе вас просто сожрут или уберут с жизненного горизонта, как носителя многих интересных для различных властных группировок секретов. – Виктор мельком взглянул на часы. – Через полчаса я схожу. Говорить: «до встречи», не буду, но запомните, что я очень рад нашему сегодняшнему знакомству. Кстати, в купе вы до Москвы доедете без соседей – незачем иметь в попутчиках непонятных посторонних пассажиров. И будьте осторожны. Любой передел важной собственности всегда сопровождается чередой внезапных смертей. Удачи.

Фээсбэшник вышел, а я остался в тамбуре обдумывая услышанное. Не маленький тревожный звоночек, а бой тяжелых колоколов. Получается, что почти все силовые структуры нацелились на паранормальные явления, и что самое интересное – не зависимо друг от друга. Вроде бы ревнители государственных интересов, но как-то сами по себе, словно противоборствующие банды. А самое поганое, что во всех их действиях люди – не более, чем расходный материал. Самая свара почему-то идет в родном министерстве обороны, но, по всей видимости, и в других структурах взаимоотношения не лучше. Уволиться из армии и стать вольным стрелком, перспектива утопичная. Тут Виктор намекнул правильно, говоря о носителях интересных секретов. Оставаться на службе? Но если отдел расформируют, переходить непонятно куда и в чье подчинение, вопрос еще тот. Вернуться в войска? Большого желания нет. Ну, найдут должность начфиза или поставят командиром роты, а дальше? С той дуристикой, что творится в линейных частях, где показуха является самым важным показателем служебной деятельности, даже мельком соприкасаться не хочется. Ладно, приеду в Москву, а там решу.

В купе Виктор спокойно собирал сумку, а Светка сидела в уголке, уткнувшись в толстый журнал. Увидев меня, она встрепенулась и с укоризной сказала:

– Долго куришь, я уже соскучиться успела.

– До свидания, счастливого пути. – Виктор махнул ладонью и вышел из купе, а через несколько минут поезд начал торможение.

– Он не собирался ехать до Москвы. – Спокойным будничным голосом произнесла Светка, и, внимательно посмотрев на меня, спросила. – О чем вы говорили в тамбуре?

– Да так, – я придал лицу безразличное выражение, – в общем-то, ни о чем. О перспективах военной службы, о королях и капусте, а также об общей обстановке в стране. Ни чего такого, на чем стоит заострять внимание.

– Ну-ну. – Протянула с непонятной усмешкой девушка и, отвернувшись к окну, почти сразу воскликнула. – Смотри!

По перрону в сопровождении нескольких человек шел Виктор. Повернув голову в нашу сторону, он приветливо помахал рукой, затем резко повернулся и направился к большой черной машине, стоявшей возле въезда на платформы.

Поезд мчал сквозь темную зимнюю ночь, но в вагоне не спали. Та умиротворенность, когда под общей крышей люди выпадают из обыденности в объятья Морфея, не наступала. Шорох шагов по коридору, хлопанье дверей, приглушенные разговоры касались слуха на грани восприимчивости, и сквозь шум вагонных колес, призванный стереть живые звуки в качающийся усыпляющий ритм, слышалась песня. Под гитарный перебор сквозь какофонию дорожного шума доносились слова.

 
Всхрапнет рысак, разбрасывая снег,
Стук сапожков на мерзлом тротуаре
И девушек румяных звонкий смех…
Еще зима, еще февраль в разгаре
И на дворе стоит галантный век.
 
 
Кавалергарды в блеске эполет,
В глазах рябит от пестроты мундиров.
Когда оркестр играет менуэт
Кружатся в танце дочки командиров
И тысячи свечей бросают свет.
 
 
В хрусталь, искрясь, шампанское течет
И чей-то взгляд восторженно лучится.
И вот рысак куда-то вдаль несет
По улицам завьюженной столицы.
Кто знает, что там в будущем грядет.
 
 
Раскинет небо звездную постель
И ночь навеет аромат желаний.
Нет больше грусти будущих потерь
И ожиданья грустных увяданий,
Как в ясный день не верится в метель.
 
 
Всхрапнет рысак, разбрасывая снег
И нежных губ касается дыханье.
И только время продолжает бег
Не веря, что бывают расставанья,
Ведь на дворе стоит галантный век.
 

– Да ты, Семеныч, романтик. – Донесся чей-то голос. – На дворе уже двадцать первый век, а тебя все на былое величие России тянет. Нет, я не говорю, что песня плохая, но сейчас немного настроение не такое. Давай что-нибудь наше.

– Без проблем. – Я узнал голос одного из куривших в тамбуре, когда мы туда выходили с Виктором. – Но это последняя. Потом – спать.

Негромко звякнула гитара, будто ее неудачно перехватили за гриф, и зазвучала песня.

 
Мы непонятно все-таки прожили,
Вся наша жизнь – лишь яркое сейчас.
Нам не узнать, что будет после нас
И суть не в том, какими раньше были.
 
 
Мы видим только то, что рядом есть:
Своих друзей, соседей по квартире.
И грустно прозябаем в этом мире,
Не веря, что других миров не счесть.
 
 
Но иногда найдутся чудаки,
Что рвут привычек прежних паутину,
Меняют всем привычную картину
Движением решительным руки.
 
 
Пинают плесневелое «всегда»,
Пытаются взглянуть, что завтра будет,
И судят, что за давностью не судят,
И даже побеждают иногда.
 
 
Они привычный мир перевернут
И устремятся в даль к чужим мирам.
Будь это рай иль черная дыра,
Но все равно они туда придут.
 
 
Мы ж временные гости в этом мире,
Но все же, сколько в жизни тех миров
И сколько в них различных чудаков,
Которым тесно в маленькой квартире.
 

Москва встретила нас легким морозцем и обычной суетой на перроне. Не отягощенные скарбом, мы без задержек покинули вагон и, не заходя в сам вокзал, стали обходить его в сторону метро.

– А, золотой мой, давай погадаю, судьбу расскажу. – Вынырнувшая из-за угла группка закутанных в цветастые платки цыганок целеустремленно направилась в нашу сторону. При всем моем нормальном отношении ко всем национальностям, проживающим в нашей стране, да и во многих других государствах тоже, эти настырные, пестро одетые, представители не отягощенного федеральными законами народа всегда вызывали чувство настороженности. Даже дело не в том, что они все профессиональные мошенники и кидалы, умеющие выдрать из кошелька обычного человека всю наличность, а именно в способности воздействовать на жертву психологически, с помощью чар, не поддающихся рациональному объяснению. Конечно, годы советской власти и значительные социальные и культурологические изменения в последнее время оказали влияние на жизнь, в общем-то, закрытого от посторонних людей народа, что и сказалось на их возможностях и религиозных пристрастиях, но основные методы получения денежных средств остались прежними.

Я, подхватив Светку под руку, ускорил шаг, но моя ведьмочка неожиданно остановилась.

– Погоди, Сережа. – Она с любопытством посмотрела на приблизившихся цыганок, и ее рука выскользнула из-под моей. В какой-то момент мне показалось, что Светкины глаза позеленели, но девушка уже повернулась в сторону внезапно замолкших гадалок.

Наглые, шумные, достаточно агрессивные в толпе женщины замерли в двух шагах от нас, не предпринимая ни каких попыток приблизиться. На их лицах застыло удивление вперемешку с испугом.

– Ну? Что вы хотели сказать? – В голосе Светки почудились странные модуляции, напомнившие голос зороастрийской богини, которая стала для нас своеобразным ангелом-хранителем.

– Мы… – Начала говорить самая старая цыганка, опуская лицо, но ее прервал представительный смуглый мужчина, одетый в дорогую, тонко выделанную, дубленку, который внезапно появился откуда-то сбоку.

– Что такое? – Он широко улыбнулся всеми тридцатью двумя золотыми зубами и, сохраняя веселое выражение лица, переспросил еще раз, внимательно всматриваясь почему-то в меня. – У вас что-то случилось?

Я было открыл рот, чтобы подоступнее послать всю эту шайку-лейку подальше и еще дальше, как ощутил легкое касание Светкиной руки и последующее предупреждающие пожатие, типа – помолчи.

– Ты! – Моя ведьмочка резко развернулась к подошедшему, который, по всей видимости, и был тем самым цыганским бароном, что определяют жизнь в своих общинах. Ее черты лица неуловимо изменились, все больше напоминая то воплощение богини Амеша Спента, а глаза, аж, полыхали зеленым огнем. На груди сквозь одежду появилось светящееся изображении человекоголовой птицы Ахура Мазда. – Хочешь нового проклятия на все ваше племя?

Барон рухнул на колени, и вместе с ним грохнулись на утоптанный снег остальные представители кочевого народа. Редкие прохожие замедляли шаг, чтобы понять происходящее, но, определив в коленопреклоненных людях цыган, сразу же ускоряли ход, стараясь покинуть это место.

– Встаньте. – В Светкином голосе ощутилась неодолимая сила, которой сопротивляться невозможно. Цыгане робко поднялись и замерли. – Вы что-то хотели мне сказать?

Самая старая из цыганок с выражением обреченности сделала шаг вперед и, не отрывая взгляда от Светки, сдавленно пробормотала:

– Прости нас, неразумных детей. Мы ни словом и ни делом ни как не хотели нарушить покой богини. Просто многие давно уже не верят в то, что боги есть. Вся наша жизнь, которой мы гордимся, и весь наш жизненный уклад, который основан на свободе от чужих помыслов, некоторыми глупцами понимается, как презрение к образу жизни других людей. Не гневись, богиня, мы ведь тоже твои дети, хотя и не очень послушные и разумные.

– Хорошо. – С этими словами на Светкиной груди погасло золотистое сияние Ахура Мазда, а ее внешность приняла обычное выражение. – Идите своею дорогой.

Заметное напряжение на лицах цыган сменилось радостными улыбками. Однако незримую дистанцию в два шага от нас они не нарушили, но и уходить не собирались. Старая цыганка приблизилась к Светке и в поклоне проговорила:

– Изволь погадать твоему кавалеру. Глядишь, и старуха Земфира чем-то поможет, об опасности какой предупредит.

– По руке? – В глазах девушки заиграли бесенята.

– Конечно, ведь на ладони вся судьба записана.

Я не то чтобы не верил в хиромантию, но большого доверия к ней не испытывал. Дело не в правильности результата, а в умении толковать увиденное. Сами линии, бугорки и другие метки на ладони дают только поверхностный слой знаний, исходя из которых можно сделать общие выводы. Тысячи дилетантов с умным видом «определяют» судьбу по размерам складок кожи и зачастую потом удивляются отсутствию правильного результата, придумывая сходу новые толкования. В принципе, это касается всех видов гадания. Только обладающие экстраординарными возможностями люди могут не просто прочесть увиденные знаки, но и связать их с десятком параметров выходящих за рамки обычного восприятия. Взять, к примеру, нервные окончания, выходящие к коже, кроме осязательных и болевых сигналов они дают информацию о происходящем в глубине организма, они воздействуют на состояние ауры человека и именно они являются той сенсорной системой, которая служит одним из способов связи с тонким миром. А ладонь можно сравнить с радаром, но ограниченного действия.

Цыганка осторожно развернула мою кисть к своему лицу и, чуть подслеповато щурясь, начала подушечками пальцев водить по линиям ладони, словно сканируя ее. Местами казалось щекотно, иногда ощущалось легкое жжение, а на некоторых участках кожи возникало чувство тепла и горячие волны порою достигали плеча. Делала все старуха молча, лишь иногда тяжелый сиплый выдох вырывался из ее горла, будто она тащила на себе неподъемную тяжесть. Светка и обступившие нас цыганки внимательно смотрели на действия Земфиры, в глазах некоторых отчетливо читалось изумление, но у большинства на лице застыл благоговейный ужас.

– Твоя работа трудна и очень опасна. – Заговорила тихим голосом цыганка, прижав свою ладонь к моей, и упершись невидящим взглядом в лицо. – Да только нравится она тебе. Без нее тебе жить будет тяжко, а жить тебе предстоит долго. Впереди будет очень много опасностей, которых не преодолеть без поддержки Ахура Мазда и воинства Амеш-Спента. Но стоит тебе предать ее, как вся твоя жизнь может превратиться в ад. Ты – воин, и твоя цель жизни должна быть служением богине. – Цыганка на несколько мгновений замолкла, словно прислушиваясь к чему-то, затем заговорила вновь. – Очень скоро в твоей жизни произойдут большие изменения, от которых зависит вся твоя дальнейшая судьба. Через несколько дней ты должен уехать домой и там начнешь новую жизнь, в которой тебя поведет богиня с изумрудными глазами.

Она оттолкнула мою ладонь, и в ее глазах появилось осмысленное выражение. Чуть подслеповато щурясь, цыганка посмотрела на меня, словно увидела в первый раз, и глухо произнесла:

– Берегись тех, кто сейчас решает, что тебе делать дальше. Не верь тем, кто дожидается тебя в зеркалах.

Маленькими шажками старуха отошла к своим соплеменницам и оттуда сипло прошипела:

– Береги свою богиню!

Странно, при всей своей недоверчивости к этому племени, я ощутил какую-то уверенность в правильности произнесенных слов. Как будто перед глазами чуть-чуть приподняли тяжелый непрозрачный занавес, и на мгновение открылся неизвестный опасный, но в то же время и прекрасный мир.

Нежное прикосновение к локтю и Светкин голос:

– Сережа, что она тебе сказала?

– А ты что, не слышала? – Я удивленно посмотрел по сторонам, но ни каких цыган вблизи не увидел. – А где они?

– Ромалы? – В глазах девушки мелькнули зеленые огоньки. – Да уже, наверно, к перрону подходят.

Ни чего себе! Я в раздумье потер подбородок, затем хлопнул по карману. Бумажник на месте, кейс с документами при мне. Странные какие-то цыгане.

– Так что она тебе сказала?

Я постарался повторить услышанное от старухи. К своему удивлению, смог это сделать почти дословно, и даже повторив интонации, которые уловил в голосе Земфиры. Глядя, как удивленно открывается Светкин рот, я переспросил:

– Ты ни чего не слышала?

– А что я могла услышать? Старуха взяла тебя за руку, и так молча простояли, смотря друг на друга. Я уж подумала, что что-то не так. Особенно, когда старая Земфира ушла, а ты остался стоять неподвижно. Хорошо, ощутила, что с тобой все в порядке, а то я им устроила бы аутодафе. – Светка хищно улыбнулась, но ее глаза лучились весельем.

– Беречь тебя наказывала. – Произнес я, подхватывая девушку под руку. – Поехали домой, там поподробнее расскажу, а то здесь обстановка не очень…

Я оборвал фразу, поняв, что, и в самом деле, в воздухе повисла какая-то напряженность. Стараясь не выдавать своей настороженности, незаметно огляделся. Вроде бы все нормально, но своим чувствам и ощущениям я всегда доверяю. Любая мелочь, любое несоответствие обстановке – все складывается в подсознании, вызывая ощущение тревоги или дискомфорта. Еще не выявлен источник опасности, ее направление или степень угрозы, а тело готово к действию на рефлексах, органы чувств заработали в предельном режиме, сканируя все вокруг. Именно такая способность дает возможность выживать в самой сложной обстановке, но сами собой такие инстинкты у человека давно размыты и частично утрачены в поколениях относительно спокойной жизни. Нужны годы тренировок и экстремальной практики, чтобы уметь так реагировать. Да, я сейчас не на боевой операции, но и в Москве, да и не только в ней, порою от человека требуются иной раз запредельные способности для выживания.

– Ты что? – Светка ощутила мое состояние, и в ее голосе почувствовалось небольшое напряжение.

– Не нравится мне здесь. – Я оттеснил девушку поближе к стене и, прикрывая собой со стороны открытого пространства, быстро повел в сторону улицы, ведущей к метро. Слишком пусто на этом участке у вокзала, где мы представляем идеальную мишень для кого бы то ни было. В толпе укрыться проще.

Моя ведьмочка согласно кивнула и прибавила ходу. Ее глаза угрожающе позеленели. Ставший за последнее время привычным, аромат цветущих лилий разнесся в морозном воздухе. За мусорными баками, стоящими в закутке впереди нас, раздалось громкое айканье. Затем между ними мелькнула человеческая фигура, и на заснеженный асфальт упало черное долгополое пальто. Через мгновение из него выскочил здоровенный рыжий котяра, который оглашая окрестности протяжным мяуканьем, переходящим в утробный вой, большими скачками понесся к ближайшему жилому дому. Всего две или три секунды, и этого мохнатого недоразумения простыл и след.

– Кошак. – прокомментировал я случившееся, явно ощущая, что гнетущее чувство тревоги пропало.

– Не простой кошак. – Светка подошла к мусорным бачкам и ногой пошевелила брошенное на снег пальто. – Разве могут простые киски, даже такие упитанные, разгуливать в одежде?

– Киски – нет. – Я уже представил, что скажет моя подруга, и не ошибся.

– В институте мне приходилось видеть оборотней. Да и в «Гнезде дракона» тоже. Мне кажется, что сейчас мы видели такого же представителя нечисти. – Она зацепила ногой за воротник пальто и немного его потянула на себя. Стали видны торчащие из-под полы брючины. – Интересный комплект для выбрасывания на помойку.

Сбоку нарисовалась фигура бомжа. В том, что этот представитель хомо сапиенс и является оным, стало ясным с одного взгляда. Одежда, запах, выражение бородатого немытого лица – все признаки низшего социального сословия человеческого рода, не желающего переходить из последней стадии деградации к нормальному образу жизни.

– Оставь для убогого. – Скрипящим голосом проговорило это существо, только по антропологическим признакам считающееся человеком. – Тебе, дамочка, такая обнова ни к чему, а мне пригодится.

Светка брезгливо сморщила рот и инстинктивно отступила назад, почти прижавшись ко мне. Бомж сноровисто подхватил одежду, свернул и быстро упаковал в извлеченный из кармана пакет. При этом он успел обшарить карманы пальто. Содержимое карманов вызвало у него недовольное восклицание. Несколько красочных визитных карточек и небольшой моток шерсти оранжевого цвета и больше ни чего.

– Жмотье! – В раздражении бомж бросил «трофеи» на снег и быстро удалился, скользнув в приоткрытое окошко вокзального подвала.

– Сережа, смотри. – Светка отвлекла меня от брезгливой оторопи, вызванной появлением этого персонажа российской жизни. Девушка ковырнула носком брошенные визитки, одна из них перевернулась, и даже стоя я смог прочитать надпись на одной из них: «Добро пожаловать в Накки-ярви!».

– Пойдем отсюда. – Я подхватил Светку под локоть и потащил ее в сторону метро. Девушка не возражала, но на ее лице отчетливо отразился какой-то мысленный процесс. Да и замолчала почему-то сразу же после моих слов. Ничего, приедем домой, она выскажет свои мысли и сомнения, а я – свои.

Да только мысли у меня немного разбегаются. Слишком непонятно многое, а делать досужие выводы не хочется. Странные цыгане, помойный кот, бомж, визитка. Можно ли это связать воедино? Или это события не взаимосвязанные друг с другом? Есть над чем подумать, хотя интуиция кричит, даже вопит истошным гласом. А еще непонятки по поводу дальнейшей службы. Нет, тут я себе вру. Не озвучил, но уже настроился на увольнение в запас, и единственное сомнение вызывает специфика деятельности в последние годы. Не верится, что просто так отпустят на вольные хлеба. Наверняка постараются захомутать для дальнейшей работы во благо страны. Есть подозрение, что даже в нашей конторе бывших не бывает. А что это значит? Ладно, завтра на прием к генералу, а там, думаю. Окончательно станет ясно.

До дома мы добрались без происшествий. Светка всю дорогу мочала, вроде бы погруженная в свои мысли, но я ощущал, что ей не терпится высказать свое мнение по поводу странных событий, произошедших после выхода из поезда. Но даже дома, к моему удивлению, она ни чего конкретного не произнесла и, лишь со смущенной улыбкой, предложила сходить к штабу и доложиться о прибытии.

– Ты отнеси документы, а то дома держать их не стоит. – Добавила моя ведьмочка. – Чует мое сердце, что пока мы отсутствовали, у тебя на работе появились интересные новости.

– Ты думаешь? – Я немного удивился предложению моей ведьмочки. Что-то настойчиво она меня из дома выпроваживает, а ведь только минут двадцать прошло, как мы зашли в квартиру.

– Я знаю. К тому же, я хочу немного погадать на свечах, а ты мне будешь мешать.

Я мешать? Но высказать свое отношение к Светкиным словам я не успел. За ее спиной неожиданно появилась зороастрийская незнакомка и, укоризненно покачав головой, показала рукой в сторону лестницы.

– Ладно, но я недолго. – Шагнув в коридор, попытался приблизиться к довольно улыбающемуся образу богине, но та сама шагнула мне навстречу и словно приведение прошла сквозь меня, обдав запахом цветущих лилий.

Улыбчивые ребята с внимательными глазами чувствовали себя на КПП хозяевами. Погоны прапорщика или сержанта ни о чем не говорили, под пятнистой курткой могли прятаться любые офицерские погоны, но с синим просветом. Это ощущалось по их повадкам и отсутствию хамоватости, присущей солдатам, которые получили какую-то власть над теми кто их гонял как сидоровых коз по плацу или на тактическом поле. У этих высшее образование и манеры так и перли, несмотря на видимость невысокого чина.

– Дежурный по КПП прапорщик Васильев. – Представился один из них и тотчас спросил. – Цель вашего визита?

– Я-то здесь служу, а, вы, с какого подразделения? – Включаю дурака по полной. – Где ваша повязка? И вообще, почему пропускной режим осуществляют лица не знающие офицеров отдела? Кто ваш командир подразделения?

Мой начальственный рык если не произвел должного впечатления на этого явного лже-прапорщика, то две личности в сержантских погонах немного задергались, а один из них машинальным движением даже одернул полы куртки.

– Данный объект со вчерашнего дня передан под охрану нашей воинской части. – Невозмутимо ответил человек, представившийся дежурным. – Пропускной режим изменен. Проход на территорию только согласно списка, подписанного начальником караула. Предъявите, пожалуйста, документ удостоверяющий вашу личность. Если вы есть в списке, то мы вас пропустим.

– А откуда ваш начкар знает списочный состав отдела? – Поинтересовался я, доставая удостоверение личности с вложенным в него командировочным предписанием. Тот в ответ пожал плечами и внимательно рассмотрел документы. Затем сверился с обтянутым файлом планшетом и произнес:

– Извините, но вашей фамилии в списке нет. Прошу вас подождать прибытия начальника караула. – Электронные замки на дверях защелкнулись и стекло, отделяющее дежурку от прохода, резко опустилось.

В кабинете Паука стоял полумрак, только свет от уличного фонаря тускло вливался через единственное двухстворчатое окно. Сам Прошкин, наплевав на все запреты, курил, стряхивая пепел в пустую консервную банку.

– Вся эта фигня началась на следующий день после твоего отъезда. Сначала не появился шеф, затем приехала группа из военной прокуратуры и нас всех собрали в классе для совещаний. Соблюдители законности, мать их вашу. – Паук выругался, затушил сигарету, и его рука снова потянулась к пачке. – Пока нам песочили мозги о якобы грубых нарушениях законности и финансовой дисциплины, они опечатали все остальные помещения и сменили караул. Потом их старший, который из главной военной прокуратуры, объявил, что Свиягов находится под домашним арестом, а вся наша контора после проведения ревизии будет расформирована. – Прошкин залпом выпил, налитый в стакан коньяк. – Представь, наш отдел расформировывают. И делают это очень спешно. Уже всем заправляют пришлые из генштаба. В кадрах вообще устроили беспредел: либо – в запас, либо – в Северо-Кавказский округ. Гражданский персонал отправили под подписку в оплачиваемый десятидневный отпуск, и обязали явиться не раньше срока окончания отпуска. Все научные эксперименты прекращены, а военнослужащие каждое утро прибывают в учебный центр на развод, где выдаются пропуска сюда в отдел. Кому пропуска не выдали, те обязаны находиться в учебном комплексе весь рабочий день для занятий по строевой, уставам, физической и государственной подготовке. Там один хрен из Управления боевой подготовки изгаляется. Тебе сегодня повезло. Если б я не находился в тот момент в караульном помещении, когда ты пришел на КПП, то, скорее бы всего, тебя захомутали бы в комендатуру для выяснения личности. Сам понимаешь: гауптвахта, беседы с представителями компетентных организаций, прочие потягушки времени. Продержали бы допоздна, а затем предложили бы прибыть с утра в учебный центр на развод на занятия. Есть еще одна неприятная тенденция. – Паук заговорил почти шепотом, настороженно поглядывая на входную дверь. – Всех, кто был задействован в Питере, почему-то в отдел кадров не вызывают. Штатных офицеров и прапорщиков дрессируют в учебном центре, будто им завтра итоговую проверку сдавать, а прикомандированных, вроде тебя, потихоньку возвращают в свои части. Кто-то упорно распространяет слухи, что направление работы института не укладывается в новую военную доктрину и министерство обороны почти все подобные проекты сворачивает. Так сказать, идеологическое обоснование ликвидации нашего отдела и института. Тебе знать не положено, но наш куратор из министерства обороны неожиданно умер. То ли инсульт, то ли инфаркт, хотя краем уха я слышал, что он якобы повесился. Свиягов сам был простым исполнителем ряда проектов, а рулил всей нашей деятельностью один очень хитрый генерал из оперативного управления. И так во время он умер.

– Мне кажется, что он не последний. – Тихо выразил я свое мнение.

– Конечно. Кто-то очень озабоченный нашей деятельностью начал резко рубить все концы. И мне кажется, что все мы, кто так или иначе занимался питерскими делами либо получим случайный инфаркт, либо сядем в тюрьму без шансов выйти оттуда живым, либо будем вынуждены менять работодателя.

– По-моему ты малость преувеличиваешь, да к тому же это не пьяный разговор. – Я кивнул на вновь налитый стакан.

– А я специально под вечер по пол пузыря закачиваю, пусть видят, что тупой по жизни майор еще и пьянь. Глядишь, как тупорылого придурка уволят и оставят, в конце концов, в покое.

Да, в покое. Именно таких и упокоивают в первую очередь, чтобы по пьяне языком не трепали. Нет, майор, не ту тактику ты выбрал.

Я уже хотел высказать свою мысль Прошкину, как тот неожиданно посмотрел на меня абсолютно трезвым взглядом и очень тихо, почти на грани слышимости, произнес:

– Правильно думаешь. Пускай так думают и другие. Я послезавтра уеду очень далеко, и пусть меня ищут до морковкиного заговенья. И подарочек приготовил прекрасный. Все материалы по Питеру я случайно сжег вместе с текущими документами оперативного планирования, а там почти все было в единственном экземпляре.

Лицо Паука исказилось в злой усмешке, затем он звякнул стаканами и, громко рыгнув, проговорил:

– Ладно, Серега, пора по домам. Отосплюсь, и завтра же рапорт на увольнение по оргштатным изменениям. Достало все, буду огурцы в деревне выращивать.

На улице тускло светились фонари, обрамленные желтым морозным ореолом, и безлюдная территория института казалась какой-то мертвой зоной. Словно весь комплекс выдернули из жизни и поместили в потустороннее пространство. Скрип снега под подошвами, казалось, разносился на десятки метров, но даже он казался безжизненным.

– Во-во, – Прошкин прислушался и повернул ко мне голову, – умер наш объект. Можно его вычеркивать из современной истории. Сначала сплавят нас, затем начнут разворовывать имущество, а потом и землю продадут под какой-нибудь коммерческий проект.

Зато за КПП сразу же ощутилась Москва. Шум мчащихся автомобилей, громкая музыка, обрывки разговоров – все обрушилось мгновенно, словно мы пересекли невидимую границу.

– Ну, бывай. – Майор махнул рукой и широким шагом двинулся к переходу.

Я запоздало взмахнул в ответ и достал почти пустую сигаретную пачку. Завертел головой, высматривая ближайший киоск, но едва повернулся в сторону светящегося яркими огнями стеклянного стакана с вывеской «Пиво и сигареты – круглосуточно», как за спиной сквозь рев мотоциклетного двигателя послышался специфический звук, который ни с чем спутать невозможно. Мимо торпедой пролетел мотоциклист в полосатом шлеме и скрылся среди потока машин.

– Твою бого-душу мать! – Разнесся бешеный вопль Паука. – Дебилы мотоциклетные! Я вам ниппеля в задницу закручу! Убью заразу!

Вид у Прошкина был еще тот. Синяя клякса краски стекала со лба на лицо, а другая метка красовалась на груди. Сам майор, размазывая краску по лицу, уже матерился похлеще пьяного извозчика.

– Давай, я тебя до дома доведу. – Я аккуратно, чтобы не вымазаться в краске, подхватил вопящего Паука за локоть и одновременно сунул ему в руку носовой платок. – Вытри лицо.

– Ты видел, что сделал этот дебил?! – Возмущенно проорал майор, стараясь протереть заляпанные глаза.

– Успокойся. – Чтобы утихомирить разбушевавшегося майора, мне пришлось его немного встряхнуть. – Пошли быстрее отсюда.

– Да какого хрена…

– Два выстрела. Один в район аорты, другой – контрольный в голову. На твое счастье – пейнтбольными шариками, а не пулями.

Я потащил замолкшего Прошкина через переход. Тот на какое-то время замолк и, неожиданно успокоившись, спросил:

– Типа, последнее предупреждение?

– Типа, да. – Внезапное прозрение Паука меня особо не интересовало. И так все ясно, как божий день. Бывшего начопера списали. Скорее всего, в кабинете стояла прослушка, и наш сегодняшний разговор стал той последней каплей, которая включила демонстрацию покушения. Наверняка просчитан психологический портрет майора, и его реакция на подобные действия. И становится понятно, что после такой демонстрации, у него остается только один вариант. Как там он откровенничал: уезжать в деревню выращивать огурцы… и ни в коем случае из той деревни и носа не высовывать. – Тебе наглядно показали, что для здоровья лучше тихо уйти в отставку и вернуться в родные пенаты. Сдается мне, что в слишком серьезные игры мы заигрались. Все как-то слишком резко…

– Во-во, слишком резво. – Перебил меня Паук. – Пошли они все… Ладно, я сам до дома дойду. Прозрел и дорогу вижу. Жаль, что до пенсии чуть-чуть не хватает.

– Сдается мне, что будет у тебя пенсия, только персональная и разовая.

– Шутник. – Майор кисло улыбнулся и крепко схватил меня за руку. – Все, бывай. Тебе завтра в учебный центр, а я – в кадры, пенсию выпрашивать. Прощай.