Текст книги "Роман с урной. Расстрельные статьи"

Автор книги: Александр Росляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

И тогда Никитченко, привыкший биться до последнего патрона и исчерпания последней, самой мизерной надежды, сам отнес это письмо в почтовый ящик Президента в Кутафьей башне Кремля, где оно легло одним из многих тысяч в его почте: «Все, выше обращаться некуда, только к одному Богу. Но я его приемную не знаю». Вероятность, что письмо достигнет цели, казалась почти никакой – но Никитченко теперь во всяком случае был чист перед собой: отстрелялся полностью и бился, как и надлежит герою, до конца.

Но дальше ход событий делается совершенно фантастическим. На следующее же утро по телефону, который он оставил больше для проформы при своем письме, ему звонят и просят срочно прийти в Комиссию по гражданству при Президенте РФ. Письмо дошло – но в какой уму не постижимый срок!

Никитченко мчит на встречу, с ним там заводят очень дельный разговор, все его доводы признают верными – и огорошивают еще раз. «Вам открываются все светофоры – и предлагается сделать российское гражданство ВСЕМ жителям Абхазии за один месяц, именно июнь 2002 года. Напишите справку обо всем, что для этого требуется. Привлечем столько сотрудников из МИДа и МВД, сколько нужно, и пошлем их прямо в Сочи. А пока вам надо вылететь в Адлер и оттуда с одним человеком на два дня проехаться в Сухуми».

Никитченко берет билет на самый первый самолет – и в Адлере его действительно ждет человек, представившийся очень обтекаемо, из чего нетрудно было догадаться, что за ведомство он представляет. Они едут в Сухуми, там этот тип прекрасно ориентируется, беседует с абхазскими коллегами, запытывает на все темы самого Никитченко, с обильным применением стакана в том числе. В общем проводится самый пристальный экспресс-рентген героя: нет ли за его героизмом каких-то левых, типа тихоновской санаторщины или еще чего-то, интересов.

Через два дня Никитченко снова в Москве с готовой справкой, как поставить на поток известное ему во всех деталях дело. И следом – снова в Адлер, куда с ним вылетает десант из нескольких десятков человек для оформления гражданства. Оставив его на российской территории, Никитченко едет в Сухуми, выступает там по телевидению, что все теперь могут в короткий срок получить российское гражданство через 8 отделений русской общины Абхазии.

«Очереди на сдачу документов стали занимать с 4-х утра, а где и уже с вечера. Но я до самого последнего не мог поверить, что все это реально, не какой-то сон. Вывез на базу, где устроились эти десантники, первую партию документов – а они тоже не верили, что я так быстро это запущу. И когда получил первые два паспорта со штампом о гражданстве, взял бутылку водки, выдул – и только тогда поверил».

И дело завертелось. Отделения по приему документов в Гаграх, Сухуми, Гудауте и так далее не знали ни сна, ни роздыху. Вместо прежних 2 тысяч комплектов документов в год теперь через центральный штаб русской общины проходило до 8 тысяч в день. Никитченко во всей загудевшей вокруг гражданства Абхазии сделался личностью номер один. У него самого башка гудела тоже: тысячи ближайших, сразу вспомнивших его друзей хотели сдать свои бумаги ему лично, мимо день и ночь стоявшей к его дому очереди. Ящиками приносили документы из правительства, разных ведомств – и отказать никому, по их традиции, нельзя; и все это запомнить – тоже.

Живо откликнулись на это и кишащие в Сухуми международные наблюдатели. К Никитченко пришли двое господ из комиссии по правам человека: «Вы нарушаете права людей, создавая у вашего дома очередь!» Десятилетнюю геноцидную блокаду, отъем у людей права на труд, образование, передвижение, торговлю, саму жизнь – эти гуманисты с оловянными глазами как-то ухитрились не заметить. А долгожданное открытие дороги жизни их всполошило тут же, вызвав этот приступ справедливости. Никитченко этим слепням ответил: «Я не нарушаю людских прав, а помогаю их восстановлению. И не дай Бог кто-то еще услышит ваши крайне неуместные здесь речи – тогда за ваши права я уже точно не ручаюсь». И оловянные международные солдатики, прозрев немедленно, убрались тут же.

На всех рынках Абхазии, в кофейнях, в транспорте, на улицах на протяжении всего этого июня только и говорилось, что об этом засветившем, как луч света сквозь блокадный мрак, гражданстве. Я спрашивал об этом очень многих: от молодых людей до стариков, от простых крестьян до директора сухумского винзавода, сделавшего первый экономический прорыв в блокаде: восстановленный с помощью российских инвестиций завод уже с год выпускал для России прославленный ассортимент абхазских вин. И больше всего поражала абсолютная схожесть всех в ответе на вопрос: «Почему все 100 процентов населения так кинулись получать российское гражданство?» – «Мы этого хотим не для того, чтобы легче было протащить мешок фасоли через погранпукт. Мы хотим войти в Россию – это главное, все остальное – во-вторых».

Глава Совета старейшин Абхазии Павел Адзинба сказал:

«Россия – это наша Родина. В Отечественную войну за нее воевал самый большой процент абхазов. У нас нет семьи, где кто-то б не сложил за нее голову. И грузино-абхазская война не закончилась, пока мы не соединились с нашей Родиной-Россией. В свое время Грузия зашла сюда, но так себя повела, что ей пришлось уйти. Меня никто не заставлял учить русский язык, а грузинский – заставляли. Наших детей били в школе, когда они там говорили по-абхазски. Когда меня послали на учебу в Москву, секретарь райкома, грузин, устроил мне экзамен по грузинскому языку. Сказал: «Ты его знаешь плохо, поедешь не в Москву, а в грузинское село учиться по-грузински». Почему мы все хотим в Россию? Потому что не хотим войны. Если примем российское гражданство, Россия даже без мандата Грузии будет обязана нас защитить. Но если все-таки Грузия войну начнет – с помощью Америки, любых других наемников, последний абхаз погибнет, но не сдастся!»

Старейший, главный винодел Абхазии Владимир Ачба произнес как тост:

«Произошло самое лучшее – российское гражданство! Слава Богу, что я дожил до этого! Абхазия стала свободной! Я учился в России, все наши специалисты учились в России, Россия всегда нам только помогала, никогда не наступала на наши обычаи и традиции. А дальше – пойдут инвестиции, легче будет создавать совместные предприятия. У нас природа, море, плодородие, курорты – только нет денег для возрождения. Откроется железная дорога, снимутся ограничения с торговли и туризма – мы снова оживем. Абхазия только с Россией сможет подняться на ноги. За этот союз мы воевали – и будем гордиться тем, что станем гражданами России!»

В Гудаутский пункт по приему документов приходили старики 1905–1908 годов рождения из таких горных селений, где нет ни газет, ни радио, ни телевидения. Но и они, оповещенные народной устной почтой, говорили то же: «Нам ничего уже не надо, мы торговать в Россию не пойдем. Нам нужно только, чтобы наши дети жили с Россией, могли в ней учиться, стать людьми». Одна старуха притащила целое послание, начинавшееся так: «Дорогой Борис Николаевич Ельцин! Спасибо Вам за то, что сделали для нас!..» Даже не знала, что в России уже президент Путин – но о гражданском месяце узнала сразу. В Гудауте женщины устроили на улицах гулянья: «Наконец свершилось! Слава Богу! Великий месяц июнь мы не забудем никогда!»

Старший по гудаутскому пункту Вианор Тания, замученный немыслимым наплывом населения, то ли всерьез, то ли шутя мне сказал: «После 30-го июня сразу убегу в Россию. Здесь меня те, кто не успеют получить гражданство, точно убьют. Люди такое счастье получили, представляешь, что будет с теми, кто сейчас на посевной застрял и не успел!»

Замученный еще сильней Никитченко, которому придали целый взвод охраны, чтобы его дом не разнесла на кирпичи нетерпеливая толпа, говорил уже вполне серьезно:

– Для меня этот месяц – как вторая война. Все то же самое: дикая гонка с утра до ночи, не чуешь ног, не считаешь дней, каждый день по 400 километров до сочинской базы и обратно; туда полная машина дел, оттуда паспорта… Кстати этот подъем сейчас переживает не только вся Абхазия. Там, на базе, работают десятки служащих из МИДа и МВД России. Раньше эти два ведомства между собой не ладили, это первая их совместная акция, и все стараются на совесть. 12 июня, в день России, я привез сюда коробки с паспортами, открываем – в каждую вложено послание: «Поздравляем жителей Абхазии, российских граждан, с днем России!»

– Если здесь будет большинство российских подданных, это позволит поставить вопрос о безлимитной торговле с Россией, о разблокировании железной дороги, открытии Сухумского аэропорта. Абхазии сейчас больше всего нужно снятие изоляции, парникового эффекта, в котором она гибнет. Вырастает поколение неграмотных, выключенных из нормальной жизни людей. Отсюда и преступность: нашкодил в России, нырнул назад в Абхазию, – но это кончится со снятием блокады. Это нужно и России – будет буферная зона между ней и НАТО, решится вопрос с чеченами. Они, если Россия не возьмет себе Абхазию, немедленно войдут в нее, и отдых в Сочи станет невеселым, когда прямо за пограничной речкой обоснуются боевики.

– Но главное, что должна понять Россия: дальше отступать ей некуда. Уже коснулась ногами дна – надо оттолкнуться и выпрыгивать, обратно брать свое. Во всем мире уважают только сильных, способных биться за свой интерес, других презирают. Возможно, для России эта акция – первый такой толчок к возврату ее гордости и силы. Со мной беседовали представители Кремля и в один голос говорили: спасибо тебе, ты сделал первый шаг в нужную сторону!..

Да, этот шаг лишь первый – и он в огромной степени удался потому, что Никитченко, когда еще не чаял столь невероятной, что пришла как в сказке, помощи, рыл носом землю в нужном направлении. И рыл ее, всем козням вопреки, и рыл.

Светлая память и почти сотне наших солдат-миротворцев, убитых из-за куста грузинскими боевиками в разъединительной грузино-абхазской зоне вдоль Ингури. Вся Абхазия, хотя и потеряла много больше своих сынов в этой международно укрепленной зоне терроризма, чтит память наших воинов и скорбит по ним. И мне говорили многие, что абхазское стремление в Россию обязано во многом и этой жертве нашего народа.

Но сделать эту жертву не бессмысленной смог сам потерявший на войне любимейшую часть себя Никитченко. И как я понимаю по немедленной реакции Путина на его упорный до последнего почин, не так-то много в президентском окружении таких, кому можно доверить судьбу наших жизненных пространств и интересов. Кто б смог, как Суворов в Альпах или Ермак в Сибири, добыть Отечеству необходимую ему всегда, как хлеб, победу.

И самое последнее: как все же дальше разрешить эту коллизию с грузинскими камнями и уже российским населением Абхазии. Простор тут для самых разных схем велик – как и соблазн довериться известной формуле Наполеона: «Я завоюю земли, а мой министр иностранных дел найдет для этого все юридические основания». Но я б и здесь прислушался к давно сидящему внутри той бочки с порохом Никитченко:

– Землю людям дал Бог, а границы – черт. Богатый человек имеет под Москвой участок в полгектара – и все ходит у забора: как бы пригородить себе еще метр леса. Для чего? Гуляй в нем так, ты отбираешь у зверей их корм – но жадность разбирает! То же и с государственными границами. Абхазы входили и туда, и сюда, на самом деле им неважно, какой будет у них паспорт, грузинский или российский. Они сейчас отвоевали свою землю, чтобы сеять на ней кукурузу, пасти скот. Весь этот месяц у моих дверей было столпотворение, а в выходные – никого: все уезжали за город на посевную. Как они сейчас ни трясутся за гражданство, но кукуруза для них все равно главней: надо ее сперва посеять – а гражданство подождет. Оно сегодня дало им надежду, выход из блокады, возвращение в мировую цивилизацию. Если б Абхазия видела, что может вести совместную жизнь с Грузией, она б примкнула к ней. Но она боится духовного террора от нее, потому и тянется к России. Сейчас не надо думать о границах. Пусть пройдет время, забудется боль и кровь, народ освоится на своем жизненном пространстве – тогда и принимать решение. Спокойно, без угроз, нажима и взаимной ненависти. А может, еще и Грузия захочет вернуться в Россию, когда оглянется и вспомнит, как неплохо цвела под ее крылом…

Ну а пока, может, действительно впервые за последние годы Россия, одолев свой затянувшийся мандраж, отважилась на дерзкий, по всему международному раскладу, шаг – и вышла победительницей. Прежде всего в моральном плане: народ Абхазии от всей души доверил ей и все свои надежды, и любовь. И будем мы последним мировым фуфлом, коли обманем это братское доверие народа, готового сейчас за нас класть свои головы и защищать наши стратегические интересы и рубежи.

Труновский легион

Трагедия Норд-Оста, эта московская микрочечня, привела самые сливки нашей публики в ужас. Не только в ужас, но и в пафосные речи и суды – чтобы выставить казну, не оградившую их от далекой им войны, на небывалую доселе компенсацию. Адвокат тех, кто орали: «Нас-то за что? Мы ж ни при чем! Все что угодно скажем, только не губите!» – стал звездой телеэкрана, оседлав это сверхвыигрышное при любом исходе дело.

Да, горе жертв есть горе, с пафосным сопровождением или без него. И я о другом – об этом пафосном сопровождении. Почему не было его, когда в прямой Чечне погибла в вертолете та же сотня с лишним человек? Да потому, как бы сквозил в подкладке телеосвещения ответ, что те – и тысячи других, несущих крест войны – «при чем». Они за наше сливочное дело, наш карнавал, что не в пример бразильскому не прекращается весь год, там где-то мрут, невероятно далеко за кольцевой; туда им, значит, и дорога. А мы же просто сладко жрем и спим, ходим на развлекательные шоу и в Макдоналдс – без интереса, какой нынче для села чахоткой добывается картофель-фри. Отсюда и весь пафос: как же можно нашу, сливочную кость, окопанную МКАДом, мешать с какой-то черной, неокопанной и промерзшей по своим нетопленным жилищам?

К такой же, окопавшейся в своей тарелке публике еще начала того века поэт Блок не без злорадства обратил стихи, опять крамольно-актуальные сегодня:

 
Так негодует все, что сыто,
Тоскует важность сытых чрев:
Ведь опрокинуто корыто,
Встревожен их прогнивший хлев!
 

В ту пору накануне страшного, но справедливого возмездия, как понимал Блок революцию, в стране произошел разлом, разительно напоминающий сегодняшний. Разлом на беспредельно сытых и голодных, на мрущих на войне – и набивающих на их смертях мошны, на обокраденных и обокравших. Тогда те же зловещие звонки в дверь правящего класса, упивавшегося его канканами, остались втуне. А пророчество поэта: «Полуторастамиллионная сила свято нас растопчет!» – гласом вопиющего в пустыне. И та страна со всеми ее сливками и сдернутыми скатертями с устрицами и шампанским улетела в пропасть этого разлома.

Сдается мне, что и теперешний Норд-Ост – подобный гибельный звонок. Только он снова оказался не услышанным – верней, в инерции всего безбожного лганья последних лет услышался совсем другим, паскудно-стартовым сигналом. Политики, корреспонденты, адвокаты, глухие к ужасам страны, немедленно пустились и на нем стяжать свои кривые дивиденды. Попасть в телеэкран, отрекламироваться, срубить какой-нибудь хоть орденок, да просто заработать деньги на пролившейся крови, – все это шкурное сопровождение впилось пираньями в трагедию Норд-Оста.

С одной такой пираньей, адвокатом Игорем Труновым, запустившим от лица жертв теракта исковой процесс, я сужусь по поводу защиты его чести и достоинства уже 6 лет. На пару со своей женой Людмилой, адвокатшей тоже, он вчинил мне иск аж на 3 миллиона долларов. Возникла ж эта весьма показательная тяжба вот как.

Еще в 1992 году Трунова арестовали по делу о квартирном мошенничестве, в котором уже имелась пара криминальных трупов бывших владельцев заполученных им хат. Позже число трупов в деле выросло до четырех. В 94-м Трунов ушел в бега прямо из здания суда – а следом в «Московском комсомольце» появляется огромная статьища в его пользу. Где пафос – что не смеют гнусный, ретроградный суд и гнусная прокуратура преследовать прогрессивного дельца Трунова. Ну и что, что он за бесценок покупал квартиры у каких-то инвалидов, а кого-то потом нашли мертвым: «бизнес есть бизнес». И судья Хорошевского суда Москвы Кульков не вправе судить коммерсанта, так как у него-де морда «с нашим бывшим красным знаменем цвета одного».

И это было еще лишь начало акции, в которую потом втянулась масса самых крупных и берущих кучу денег за отмазку жуликов газет. Телепередача «Человек и Закон» посвятила серию сюжетов взятому на польской границе беглецу, выдававшемуся теперь за крупного ученого, без пяти минут доктора и уже кандидата экономических наук. И людям, хоть чуть сведущим, было, конечно, смех смотреть, как Трунов, якобы ничем кроме науки сроду не грешивший, сидит в Краснопресненской пересылке, где обитателей как сельдей в бочке, в отдельной камере с холодильником и книжными полками. И, как повествует телесъемщик, пыхтит там над своей докторской – как спасти экономически Россию…

Я же тогда много писал по криминальной теме, и потрясенные всей этой акцией хорошевские законники меня зовут: «Не можешь как-нибудь на это возразить?» И я печатно выступил против своих коллег, готовых обслужить за деньги хоть кого – кстати ни один из них в ответ не пикнул даже. И рассказал, по материалам дела, как молодой ученый, он же мастер бокса, лишал своих немолодых жертв жилья. Работал он до посадки заместителем начальника отдела в администрации президента России – при этом слово ходатайство писал так: «ходатальство». Внутри этих «ходатальств» запятых не ставил и даже имя свое изобразить путем не мог, карябая «от Игоря Лонидовича». А у жены «ходаталя», бывшей сотрудницы прокуратуры и суда, изъяли целую кипу краденых служебных бланков с печатями, и эта кипа тоже была в деле.

Там же имелась и такая характеристика Трунова за подписью ректора Московского заочного института пищевой промышленности: «Аспирант, блестяще защитивший кандидатскую диссертацию на актуальную тему… Ученый, имеющий длинный список научных трудов и подающий большие надежды в области экономики страны…» От этой, судя по всему, бумаги и плясал в печати и эфире весь труновский легион.

Как я узнал, Трунов действительно окончил тот институт, а затем защитился на тему «Резервы использования производственных мощностей в сахарной промышленности». Нашел я в институтской библиотеке и его автореферат такого содержания: «Определяющими причинами неритмичности свекольно-сахарного производства являются простои оборудования… Предлагается: остановка сахарных заводов по окончании производственного сезона в строгом соответствии с установленным порядком…» Институтские специалисты сказали мне на это: «Чушь. Такое напишет любой шестиклассник, дай ему пару отраслевых сводок».

Не поленился я, поставив на уши всю Ленинку, отыскать и «длинный список научных трудов» Трунова. Трудов всех, опубликованных в отраслевой брошюре, оказалось три, общим объемом около десяти страниц. И в них – примерно слово в слово то же самое: «Осуществление действенных мер по упорядочению сети свеклоприемных пунктов позволит обеспечить более ритмичную работу…» Но смею думать, что и эти труды крупный камерный ученый не писал своей рукой – которая в ту пору была занята по написанию указанных «ходатальств»…

В конце концов по бывшим в деле трупам ничего установить не удалось, и Хорошевский суд приговорил Трунова на 6 лет лишь за доказанные эпизоды по мошенничеству. Но вся запущенная отмазная пресс-волна в итоге окупилась: Мосгорсуд отменил приговор – с мотивировкой удивительной. Дескать судья неправомочно зачитал показания свидетеля, который должен был давать их сам. Но тот свидетель был уже убит – и сам явиться в суд никак не мог…

И тут хорошевские законники дали первую во всей этой плачевной для них эпопее слабину. Не отважась ни судиться против опорочивших их заказных лжецов, ни спорить с высшей инстанцией, они решили, тихо смолчав в тряпочку, провести назначенный им пересуд. Новый приговор просто отмел часть ранее доказанного и сократил срок наказания Трунову до 4-х лет.

Выходит он на волю – и сразу начинает действовать очень активно, не в пример пассивным судьям. Которые мне говорили, что попасть на прием к Председателю Верховного Суда даже им нелегко, ждать надо месяцы – Трунов же попадает туда в считанные дни. И затем Верховный Суд, к изумлению Хорошевского, отменяет и последний приговор – по так называемым нереабилитирующим основаниям. То есть поперек всех доказательств в деле просто пишется: все решения отменить за недоказанностью, дело производством прекратить.

Трунов вчиняет мне тот сумасшедший иск, прокуратуре – иск за незаконное содержание под стражей, а по судье Кулькову добивается служебного расследования на предмет отстранения от должности.

Моя безумно затяжная тяжба, начатая пробивной четой Труновых, когда сам истец еще был в камере, то останавливалась, то возобновлялась, переносилась из одного московского суда в другой. Но самым большим потрясением для меня стало то, что Хорошевский суд, куда в конце концов попала эта тяжба, меня и осудил за публикацию в его же, Хорошевского суда, защиту! А Хорошевскую прокуратуру тот же суд опустил на выплату Трунову компенсации за его де незаконную отсидку. И высекши таким путем самих себя, родные правоохранители расписались окончательно в капитуляции перед какой-то, якобы самим Рушайло защищенной – а на самом деле просто шибко бойкой парой. Но я, не стерпев такого безобразия, обжаловал свой приговор, и дело ушло на второй круг…

Но меня больше волнует все же не сведенье счетов с этой парой, а другое. Почему наш суд и вся правоохранительная система превращаются в какой-то балаган, который уже никого ни от чего не охраняет; в камуфляж уже не только формой, но и сутью? И из всех называемых сейчас причин того я бы выделил один причинный корень, уходящий во времена не столь, как говорится, отдаленные.

Когда-то на телевизионном пресс-клубе, где обсуждалась эта тема, я выступил с такой примерно речью. Есть у меня друг – очень толковый следователь прокуратуры. В свое время прокурор Москвы Пономарев распорядился: таких следователей от лишней писанины и дурацких дел освободить, дать каждому по паре оперов – и пусть работают сугубо по убийцам и бандитам. И друг через полгода показывает мне составленный им не без гордости отчет: все свои десять висяков по убийствам он раскрыл. Причем настаивал, что все – благодаря верно построившему органы Пономареву. Но тут убивают Листьева, и лично Ельцин за это скидывает Пономарева, нагнавшего страху на московское урло. И вся раскрываемость по Москве немедленно идет на убыль. Мой друг, проработав всего день в следственной бригаде по Листьеву и раскрыв морально это дело, пишет рапорт: «Прошу освободить меня от данной работы в связи с невозможностью ей заниматься, когда работать откровенно не дают». Вот и вся причина, почему не раскрываются дела и кто так сделал, чтобы они не раскрывались.

В ответ на мою речь стихийно раздалось: «Вот это точно не покажут!» И в самом деле это из показа аккуратно вырезали. Кстати мой друг пришел во внутреннее убеждение по организатору того убийства при обыске в офисе Березовского. Но когда до полной ясности уже был один шаг, грянул приказ: все обыски и прочие мероприятия по Березовскому прекратить. И я весьма подозреваю, что тот, кто снял Пономарева, тоже знал, кто грохнул всенародно полюбившегося шоумена. И устранил одного из самых ключевых тогда и лучших правоохранителей и порушил целую систему с той лишь целью, чтобы убийцу не нашли.

С моей машины как-то сперли колесо. Пошел я в наш отдел, там юный оперок мне говорит: попробуем найти, но только дело заводить не надо. А будете настаивать – я вас тогда допросами замучу, а колесо уж точно не найду! Я говорю: и не сомневаюсь, что не найдете, хотя даже наш дворник знает, кто упер. Я от вас хочу другого: чтобы вы в нашем дворе хоть помаячили, а то пацаны, которые там у всех бомбят машины, не знают даже, что вы есть!

Потом я поднялся к знакомому замначальнику по розыску – и говорю ему: ну если вы не будете открывать дел по мелочам, эти отвинченные пацаны после колес начнут отвинчивать и головы!

Но он мне: я могу, конечно, обязать сотрудника завести дело. Но только должен буду после этого его уволить – в противном случае меня уволят. У нас план раскрываемости – 70 процентов. По колесам и тому подобному сразу будет куча висяков, а за срыв процента – вплоть до увольнения. Поэтому порядочные опера, не в силах вынести этот идиотизм, уходят – а приходит зелень. Кто – за пропиской, кто – откосить от армии, кто – набить руку и уйти дальше в частную охрану…

А чего стоит такой приказ рушайловских времен: «Изыскивать средства на ремонт отделов среди спонсоров», – превративший милицию в прямую содержанку криминальных общаков! И сколько этой высшей политической подлянки, дубиной бьющей по все тем же органам, еще в ходу! Милицейское начальство, ездящее уже чуть не в «ролс-ройсах», снизошло хоть раз в последние годы в московское метро? Где в каждом переходе милиционер – и чуть не на его плечах кто продает фальшивые дипломы, кто скупает краденные мобильники и золото; какие-то индусы с кожгалантереей и так далее. И это все – в открытую, на всех глазах! А что, стало быть, по заглазам?

И наконец о суде, который дольше всех берег свой кадровый состав. Когда судья Кульков получил за Трунова вызов в Высшую квалификационную коллегию, то пришел в шок – а с ним и весь Хорошевский суд. Такие вызовы означают серьезное и обоснованное недоверие к судье – но чем мог его заслужить известный в своем деле дока с безупречной репутацией, с огромным опытом и стажем? Коллегию он с честью прошел – но месяц до нее и еще месяц после у всего суда дрожали руки: раз уж таких, как Кульков, трясут, то как работать дальше?

Это по части так сказать отдельных, «субъективных» потрясений. Теперь о той дубине общей, называемой судебно-правовой реформой. Одна судья Верховного Суда мне рассказала:

– Послали нас в роскошный санаторий на учебу по этой реформе и судам присяжных. Номера – люкс, кормят по-царски, и какой-то американец нам читает лекции. Я спрашиваю организатора: все-таки объясните, для чего нам суд присяжных? Это двенадцать непрофессионалов, склонных куда больше, чем судья, к ошибке. Люди бедные, не защищенные никак; гособвинитель чаще всего не готов состязаться с адвокатом, получающим огромный гонорар. Роль же судьи, единственного профессионала, сводится почти к нулю. И при нашем страшном разрыве между богатыми и бедными любой преступник при деньгах просто купит такой суд. Зачем нам это, зачем государство тратит деньги на всю эту роскошь здесь? А мне в ответ: это за вас не государство платит, а фонд Сороса. Я как услышала про Сороса – собрала вещи и уехала. Я знаю, что такое Сорос. Сорос так просто ни одной копейки не отдаст, потом заставит отработать каждую!..

Но суд присяжных – это еще далеко не вся дубина. В новый УПК внес кто-то, даже неизвестно, кто, поскольку все соображения судей при его подготовке были начисто отметены – такие нормы, что судьи просто закачались. Ну, то, что санкцию на арест стал выдавать не прокурор, а судья – еще цветочки, хотя прямо на могилах убиенных. Мало-мальски серьезного бандита, способного нанять хороших адвокатов, теперь просто технически не арестуешь – формальные препоны таковы. С теми, кто по пьянке набил морду или курицу украл, как было, так и есть легко: за шкирку – в суд – и в каталажку. А вот бандиты, в чьи формирования теперь входят и адвокаты, участвующие в деле уже на стадии подготовки преступления, получили самую желанную отмазку.

Но самый удар наповал укрылся в норме, обязующей суд прекратить дело и освободить обвиняемого из-под стражи, если гособвинитель снимет свое обвинение. И если даже потерпевший, родственник убитого, не отказывается от обвинения, то он теперь не может даже обжаловать такой исход суда. И в судах высшей инстанции только ахают: из дела очевидно, что убийство было и убийца налицо – но одно, явно купленное, слово прокурора уничтожает всякий шанс на пересуд.

Что все это дает? Вот мнение еще одного судьи:

– Суд полностью лишился самостоятельности, по новому УПК не может сам вызвать свидетеля, возбудить новое дело, если например в процессе выясняется, что у убийцы был сообщник. Реформа откровенно взяла сторону обвиняемых, лишив прав потерпевших – то есть лучшую, законопослушную часть общества. Люди окончательно теряют веру в суд и справедливость. Сегодня уже любой приговор суда встречается в штыки – причем сразу обеими сторонами. Ну а что до нас, судей – надо думать, куда уходить…

И таким путем родное государство проводит какую-то безумную аферу по уничтожению его же правоохранительной системы. При этом направление главного по ней удара выбрано самое верное: сломать прежде всего ее хребет, порвать системную связку меж корифеями-профессионалами из милиции, прокуратуры и судов. Эту связующую нить уже годами не восстановить, а без нее, хоть усади не только все начальство, но и ППС в «ролс-ройсы», борьбы с преступностью не может быть. Что наглядно подтверждает и вся статистика по росту тяжких преступлений – как убийства, нарко и работорговля, терроризм и прочее, и прочее.

Понятно, кому на руку весь этот правовой дефолт. Родной – и неродной – организованной преступности, которую уже не судят, но которая у нас уже всем правит, до последнего ларька. И нашим внешним конкурентам, помышляющим о сокрушении и расчленении нашей страны руками нашего же внутреннего криминального врага.

Но для чего все это нашему родному президенту – вот вопрос! Уже кто делает у нас реальную погоду в регионах? Какая власть – первая, вторая, третья или четвертая? Да нет, уж ясно – пятая криминальная колонна. Как местный мафиози скажет, как его смотрящие приговорят – так и будет! Губернатор возразит – будет немедленно убит. И никто его убийц уже не сыщет, поскольку некому уже искать. Вякнет против прокурор – будет убит или, в лучшем случае, отставлен. Не выполнит бандитский приговор судья, глава милиции – та же участь. Страшно подумать, но если сам президент завтра вдруг выступит против этой, им же заданной стези – что с ним, как с незабвенным президентом Кеннеди, быть может?

Но закончу все-таки с Труновым, который так и не пошел после тюрьмы экономически спасать Россию – а пошел, добив этим судейский корпус, в адвокаты. Хорошевская судья, убившая на его иск ко мне больше десятка заседаний, все плакалась: ну как ей быть? Я, говорит, уже чувствую, как ни решу, в Мосгорсуде не засилят все равно: или вы обжалуете, или они. Сами хоть признайте что-то, хоть на сто рублей вас накажу. Это ж такие люди, их все боятся как огня, самого Кулькова на аттестацию поставили!