Текст книги "Всемирный следопыт, 1925 № 07"

Автор книги: Александр Беляев

Соавторы: Камиль Фламмарион
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

XV. Страшные часовые

По одну сторону пролива – рай, по другую – ад. А между раем и адом… Но об этом после.

Терри Креджин прикурнул на песке у края воды, куда течением пригнало пучки бурых морских водорослей. Одна его рука теребила нижнюю губу, оттягивая ее вниз от стиснутых зубов, другая непрерывно зарывалась в усеянный ракушками песок. Его глаза, темные и измученные, смотрели, не отрываясь, в сторону материка…

Барт Паско, сидя прямо, мешковатый и грузный, большей частью только наблюдал за лицом Терри. Собственное его лицо, одутловатое и с неопределенными чертами, выражало очень мало; многие думали, вследствие этого, что ему и вообще нечего выражать.

Его глаза были тупо-сокрушенно устремлены на лицо младшего товарища «Все это моя вина» – эта мысль гвоздем засела в его медленно работающем мозгу. Через него молодой Терри присоединился к шайке разбойников и был арестован через полгода после того, как он, Паско, начал отбывать свой срок заключения. Через него Катлина, молодая жена Терри, заболела с горя. Через него она, повидимому, умрет…

Все это чувствовал Барт, хотя и не мог найти слов, чтобы высказать. Он хмуро поднял глаза, когда Терри с подавленным стоном вскочил на ноги.

– Я убегу. Я пойду на всякий риск, только бы увидеться с Катлиной, – взволнованно проговорил юноша.

– Не дури! – Паско сказал это строго и решительно и тоже поднялся на ноги.

– Какая ей польза, если тебя убьют?

– Но, она будет не так одинока, если мы умрем вместе.

Жутко прозвучал его хриплый смех в тихом знойном воздухе Острова Спасения. Белокрылая морская птица эхом отозвалась на него, спустившись неподалеку от них.

Терри подошел к самой воде, где длинные ленивые волны могли лизать его ноги.

– Всею четверть мили до того берега, – пробормотал он. – Надзиратели, вероятно, не всегда следят. Я без труда могу переплыть. А там я спасен.

Раньше чем Барт успел ответить, к ним подошел надзиратель с винтовкой под мышкой.

– Эй, вы, марш в камеры. Время. Довольно вы прохлаждались тут, – грубо крикнул он.

Оба ссыльных хмуро повиновались и зашагали впереди него к выбеленным зданиям, которые виднелись за грядой песчаных холмов. Тюрьма, длинная, низкая, окруженная стеной, была единственным строением на всем пространстве островка Лушура – пространстве в одну квадратную милю.

Ряды песчаных холмов, имевших «небритый» вид благодаря покрывавшему их сероватому кустарнику, да группа синевато-зеленых экалиптов представляли собою единственные природные красоты этого островка.

С юга, востока и запада – море, синее и безбрежное. С севера – материк, отделенный от острова только узкой полоской воды. На нем тоже, сначала гряды песчаных холмов, но дальше, вглубь, лесная чаща и – свобода…

И все же только один заключенный за все время существования тюрьмы пытался бежать с острова этим путем, через пролив, и историю его неудачи никто не слышал из его собственных уст…

В то время, как Терри и Барт хмуро направлялись к открытым воротам тюремного двора, двое надзирателей, неся за ручки тяжелую с виду корзину, взошли на деревянные мостки, которые шли от берега в воду.

Дойдя до концов мостков, они с облегченным кряканьем опустили свою ношу и принялись опоражнивать корзину. С деловитой быстротой вынимали они из нее ее неаппетитное содержимое – мясные отбросы.

Один из надзирателей с размаху бросил часть их в воду. В тот же миг черный треугольный плавник прорезал рябь, потом блеснуло что-то белое, и выброшенный кусок мяса исчез… Минуту спустя вся вода кругом мостков уже кишела какими-то существами, явившимися неведомо откуда на угощение, которое надзиратели бросали им с мостков. Их было штук двадцать, и они свирепо толкались и вырывали друг у друга добычу.

Наконец, последний кусок мяса выпал из корзины на мостки, и надзиратель ногой швырнул его в воду. В тот же миг из воды показалось что-то белое и мелькнула на мгновенье огромная пасть.

Надзиратели вернулись на берег со своей пустой корзиной. Дело было кончено на сутки. Страшные часовые получили свою ежедневную порцию – плату, удерживавшую их на службе в качестве сторожей для предупреждения побегов ссыльных.

Для Терри это зрелище было ново. Полуобернувшись, он стоял и смотрел на это, как завороженный. Барт тихо шепнул:

– Разве я не говорил, что о побеге нечего и думать.

Надзиратель стоял немного поодаль и с хмурой усмешкой вертел в руке винтовку. Он не мешал арестантам смотреть, сколько угодно. Это для них был хороший наглядный урок…

И все же, несмотря на это зрелище, и несмотря на предостережение Барта, Терри продолжал думать о побеге, только о нем и думал в продолжение бесконечных часов этой душной ночи. Он сидел на краю своей деревянной койки, кровь стучала в висках, и он думал – думал…

Бледный и осунувшийся, исполнял Терри свою работу на следующий день, смотря на товарищей глазами человека, которого растягивают на дыбе.

Барт наблюдал за ним, и что-то в роде жалости, полной сознания собственной вины, появилось на его тупом, обычно таком невыразительном лице и в его мутных голубых глазах. Но он знал, что ничем не может помочь. Его медленно работающий мозг не мог придумать никакого пригодного плана.

XVI. Плавающая мумия

Настал час, когда ссыльным позволяли свободно разгуливать по острову, почти без присмотра. Терри шагал по песку, словно раз’яренная пантера, неотступно устремив взор на противоположный берег, от которого его отделял только узкий пролив. Барт шагал рядом с ним, с выражением в глазах, которое напоминало выражение глаз собаки, сознающей свое бессилье.

Был ясный день, весь белый и голубой, полный шлица и ветра. Вчерашняя чуть заметная рябь на воде превратилась в небольшие волны, которые с неумолчным говором набегали на песок, с широкими каймами пены.

На мокром песке лежали свежие пуки мокрых водорослей, оставленных отливом; от них поднимался терпкий солоноватый запах.

Это был день жизни – или смерти. Напоминание явилось в виде черного блестящего плавника, который внезапно прорезал поверхность воды, и еще одного, и еще одного.

Барт молча указал на них своему товарищу. Он видел отчаяние в глазах Терри и чувствовал, что напоминание ему необходимо.

– Мне все равно, – пробормотал Терри. – Я рискну, Барт, клянусь небом, я рискну все-таки. Лучше быть мертвым, чем живым – здесь!

Они дошли до бухточки, откуда могли видеть только полосу воды перед собой, да песчаные холмы позади. Тюрьма исчезла из глаз, и не было видно ни одного живого существа – за исключением вечно бдительных акул в воде.

Вдруг Терри остановился как вкопанный – и засмеялся. Он как раз шагал по густой массе водорослей, пузырьки которой лопались под его тяжелыми шагами.

Что-то в роде изумления выразилось в тупых глазах Барта. Он тоже остановился, смотря на товарища с разинутым ртом. Чему тот смеется, да еще так весело?

– Я придумал… я нашел способ, как сбежать, Барт, для себя, и, может быть, для тебя тоже, если у тебя хватит смелости. Но во всяком случае для себя.

– Что ты говоришь. Какой способ?

– Об’яснить тебе, это потребует полдня времени, да еще полдня потребуется, чтобы заставить тебя действовать. О, я хорошо тебя знаю, дружище, разве нет?

А тут вопрос идет о минутах, а не о часах.

Терри еще раз громко засмеялся, звонким мальчишеским смехом, так легко стало у него на душе, – а его пальцы быстро стали перебирать пуговицы арестантской куртки. И раньше, чем следующий вопрос мог сложиться в мозгу Барта, а тем более сорваться с его губ, Терри стоял уже перед ним весь голый. Арестантская одежда кучкой лежала у его ног. Тут Барт заговорил, наконец:

– Ты… ты хочешь попробовать переплыть. Это верная смерть, Терри… Никакого шанса на успех, ни малейшей надежды.

Говоря это, он схватил товарища за руку выше локтя так крепко, что его пальцы оставили темный отпечаток на голом теле Терри. Тот с проклятием высвободил руку резким движением.

– Осторожнее, идиот. Слушай и не теряй головы, если можешь. Шанс есть, – если ты захочешь мне помочь. Вот, смотри!

Он бросился на кучу бурых водорослей и ловкими проворными пальцами начал покрывать себя этой, липкой, вязкой массой.

– Помоги же мне. Неужели ты еще не понял?

– Я… я… нет. – Барт опустился на колени. Его лицо выражало полнейшую растерянность и недоумение.

– Посмотри на воду; видишь эти пуки водорослей, которые плывут. Разве они не могут скрыть человека? А здесь есть человек, который хочет этого…

– Ты хочешь переплыть пролив, прикрывшись водорослями?

– Вот именно. Догадался, наконец. Помоги же мне обмотаться.

– Но акулы… Они почуют тебя.

– Может, почуют – и тогда, стало быть, конец. А может и нет. Шанс есть, я намерен воспользоваться им. Помоги же мне, говорят тебе!

Через пять минут Терри лежал на песке в виде бесформенной мумии из водорослей, которыми он был обмотан с головы до ног. Для рук и ног было оставлено столько свободы движения, чтобы можно было, лежа на спине и держа рот над водой, медленно выгрести к противоположному берегу. Не всякий смог бы это сделать, но Терри был хороший пловец.

– Еще одно надо сделать. – Голос Терри звучал так странно и глухо под прикрывавшей его бурой массы водорослей. – Зарой мою одежду в песок, и живее. Тогда, даже если надзиратель пройдет тут, он может ничего не заметить.

Бгрт молча повиновался. Когда да выпрямился, покончив с этим делом и бросил взгляд на море, то луч надежды засветился в его глазах.

– Терри, – сказал он, – они как раз кормят этих дьяволов. Это, может быть, отвлечет их на время.

– Скорее помоги мне спуститься в воду, – вскричал Терри.

С помощью Барта он медленно скатился до края воды, где отлив оставил на песке блестящую полосу.

– От берега меня отнесет течением, – сказал Терри, – а дальше я понемногу стану выгребать к тому берегу. Расстояние небольшое, Барт… Я переплыву…

Клянусь всеми чертями, я переплыву. А если я благополучно доберусь до берега, то ты сделаешь то же самое, да?

Барт медленно покачал головой.

– Нет, – сказал он. – У меня никогда не хватит духу. Эти акулы внушают мне такой ужас… Уж если умирать, так лучше простой смертью.

– Чудная у тебя манера ободрять, – засмеялся Терри. Так странно было слышать смех из этой бесформенной массы водорослей, в виде которой он лежал у ног Барта. – Ну, ладно, нечего терять время!

Когда, пять минут спустя, по гребню песчаного холма, который закрывал бухточку со стороны тюрьмы, пришел надзиратель, он увидел, что Барт стоит один на берегу, уставившись глазами в сторону материка… Ничего особенного в той стороне не было видно, – по крайней мере, надзиратель не заметил, – и он повернулся и зашагал к тюрьме. А Барт стоял, не обращая внимания ни на что другое, кроме пловучей мумии из водорослей, которая едва-едва выступала над поверхностью воды, уже на полпути между островом и материком. Медленно подвигалась эта мумия вперед, к противоположному берегу, так ужасно медленно…

Теперь до материка оставалось уже не больше четверти расстояния. И в эту минуту черный плавник акулы; прорезал воду, быстро приближаясь с востока. Ежедневная трапеза была кончена, но трудно было предположить, что она удовлетворит аппетит этих прожорливых чудовищ.

Однако, акулы могли не догадаться, что находится под этой массой водорослей, медленно подвигающейся к противоположному берегу. Могли… Но Барт боялся неведомого инстинкта, который таится во всех животных низшего порядка.

Акула проплыла мимо. Потом вернулась. Стала описывать круги вокруг Терри. И другие присоединились к ней, пока их не собралось с полдюжины.

Инстинкт сказал им, что эта плавучая масса водорослей представляет собой что-то странное. Любопытство влекло их все ближе… все ближе…

Барт стоял у самого края воды, где волны разбивались у его ног, и, полный ужаса, не сводил глаз с плывущей мумии. Вследствие того, что он сам так боялся подобной смерти, он догадывался, что должен был чувствовать Терри лежа там в воде, среди чудовищ и ожидая, ожидая…

Барт прикрыл глаза рукой…

Все это его вина, его вина. Он опять взглянул. Акулы подплыли еще немного ближе. И число их увеличилось. Мумия из водорослей лежала совершенно спокойно в воде, но Барт инстинктивно чувствовал, что переживал Терри в эту минуту. Надежды не было никакой. Самое большее через несколько секунд эти свирепые молчаливые стражи острова, откроют секрет, и тогда… тогда они сделают то, ради чего их держат и кормят.

«Разве только, что…» ослепительной молнией блеснула в мозгу Барта, мысль, мысль, заставившая его побледнеть и зашататься. Все словно закружилось перед ним, так подействовала эта мысль на его ум, не привыкший – быстро' соображать. Но слабость прошла, а мысль осталась, усилившись до решения.

Барт нагнулся и сбросил башмаки. Потом, не колеблясь ни одного мгновения, побежал в воду, по колено, по грудь, пока не поплыл по направлению мумии из водорослей, к страшным часовым…

Море сверкало под лучами солнца миллионами алмазов. Сквозь этот ослепляющий глаза блеск Барт увидел, как черные плавники акул переменили направление. Страшные часовые покинули странный предмет, который они еще не вполне понимали, ради настоящего, живого человека, бросившегося с берега в воду.

Барт повернул и поплыл назад к берегу. Он знал, что спастись уже поздно, но таким образом он мог выиграть больше времени для Терри. Черные плавники неслись в догонку за ним, вздымая рябь на воде и приближаясь к нему с каждым мгновением все ближе и ближе…

Один надзиратель прибежал, об’ятый ужасом, на берег, как раз во время, чтобы видеть происходящее, но слишком поздно, чтобы помочь. Он доложил в тюрьме, что Барт и Терри пытались бежать вплавь и погибли оба.

…………..

К противоположному берегу пристала пловучая мумия из водорослей, полежала с минуту неподвижно, потом зашевелилась. Из липкой, зеленой массы вылез голый человек и пополз вверх по песку, через дюны, пока не добрался до кустарника.

_{Из липкой, зеленой массы водорослей вылез голый человек и пополз вверх по песку, через дюны, пока не добрался до кустарника.}

Губы Терри шептали бессвязные слова. Он ничего не слышал, ничего не видел, знал только, что акулы были тут, а в следующее мгновение их не стало.

На опушке леса он оглянулся и бросил последний взгляд на Остров Спасения с его низкими белыми зданиями, а затем нырнул в чащу, где он должен был найти помощь и средства, чтобы во время добраться до родины.

Один раз он вспомнил о Барте и невольно подумал, хватит ли у него смелости испробовать его способ побега…

Вероятно, нет… Поскольку дело касается акул, Барт ведь был от’явленным трусом.

XVII. Попытки к побегу

Ужасные условия, в которых мы, ссыльные, жили и умирали, как мухи, в зараженных болотной лихорадкой местностях, не могли остаться надолго незамеченными. Тайком удавалось отправлять во Францию письма, их опубликовывали в парижских газетах; особенно часто эти разоблачения касались той категории ссыльных, к которой я имел несчастье принадлежать.

В конце концов, правительство решило послать для производства расследования особого уполномоченного. Я видел этого чиновника, и он произвел на меня впечатление человека, одушевленного наилучшими намерениями; он сам признался нам, что при существовавших условиях мы выглядели еще лучше, чем можно было бы того ожидать. Он обещал сделать для нас все, что будет в его силах,

С его приездом совпало назначение на пост директора тюремно-исправительной администрации Симона. Назначение это было сначала временное, но затем он был утвержден постоянным директором. Не подлежит сомнению, что этот человек во многом облегчил задачу государственного уполномоченного.

Однажды, в воскресенье утром, директор и уполномоченный приехали к нам на остров Иосифа. Всех ссыльных из моей категории вызывали одного за другим и допрашивали. Когда пришла моя очередь, я самым решительным образом протестовал против применяемых ко мне тяжелых мер наказания. Я говорил об обстоятельствах, которые неминуемо должны были довести меня до крайнего отчаяния и побудить меня к действиям, влекущим за собою еще новые, более суровые наказания, о своем безупречном поведении и о желании точно выполнять все предписания.

– Если меня считают политическим преступником, – заключил я, – так об’явите мне об этом. Если же нет, то я прошу, чтобы со мной поступали, как с простыми ссыльно-каторжанами.

Через несколько дней после этого разговора я узнал, что меня отчислили из категории «А» и что, вследствие этого, скоро должны взять с Островов Спасения. Действительно, не прошло и трех недель после достопамятного воскресенья, как меня на пароходе «Марони» отправили в Кайенну, где я пробыл немного меньше месяца. Однажды меня переправили в Монсинерский лагерь, верстах в семнадцати к северо-востоку от столицы.

Как только я прибыл в этот лагерь, расположенный на реке Кайенне, то невольно вспомнил все рассказы о различных побегах из исправительных поселений. Я не мог расстаться с этими мыслями, но чем больше, я думал, тем менее возможным» казалось мне осуществление плана бегства: на много миль кругом лагеря простирались обширные саванны. Можно было рассчитывать на возможность успеха, только заручившись помощью местных жителей. Поэтому, при первом представившемся случае, я завязал разговор на эту тему с двумя неграми, внушившими мне доверие к себе и некоторую симпатию. Я говорил с ними вполне откровенно:

– Если бы я попытался бежать, и вы бы меня поймали, то вы получили бы за это двадцать пять франков. Если же я сбегу и при вашей помощи получу свободу, я обещаю вам заплатить вдвое больше и сверх того еще пятьдесят франков, если вы доставите меня в лодке вверх по реке на два дня пути, к месту, отсюда я мог бы добраться до первого индейского селения. Кроме того, я обещаю вам, что через шесть недель после того, как я доберусь до надежного места, я пришлю вам еще вдвое большую сумму, чем та, которую я вам уже обещал.

Негры согласились на мое предложение, но я не хотел пускаться в такой длинный и опасный путь один. Но кого же я мог взять с собой? После долгих размышлений, я остановил свой выбор на одном швейцарце, по фамилии Вандерфогель. Он был осужден к двадцати годам каторжных работ за активное сопротивление полиции, когда та пришла арестовывать его, ввиду его отказа уплатить, причитающийся с него налог за его молочный магазин в предместьи Парижа.

Я скоро должен был почувствовать, как я ошибся в своем выборе. Вандерфогель изменил мне и соединился с несколькими другими ссыльными, которые в попытке бегства видели только лишний повод к грабежу и попойке. В один прекрасный день он и еще трое сбежали, ни слова мне не сказав, но предусмотрительно захватив с собой все то, что я накопил для своего путешествия: провизию, одежду и прочее. Однако, на следующий же день предводитель этой группы беглецов вернулся обратно и отдался в распоряжение властей. Остальные же трое были приведены в лагерь на второй день теми самыми двумя неграми, которые должны были оказать мне помощь при моем побеге.

Хотя я и не пытался бежать, а оставался, в лагере, надзиратели однако отлично понимали, что я был замешан в этой попытке.

Дело приняло для меня почти: такой же печальный оборот, как и для Вандерфогеля. Однажды утром старший надзиратель отозвал меня в сторону и сказал:

– Послушайте, Рульер, я прекрасно знаю, что и вы тоже должны были бежать вместе с Вандерфогелем. В лесу вы должны были встретиться с остальными. Вы не пошли, и это ваше счастье, но впредь будьте очень осторожны. За вами будет установлен особенно строгий надзор, и, конечно, всякая ваша попытка в этом направлении заранее обречена на неудачу.

Этот надзиратель однажды уже подзывал меня к себе и говорил со мной в очень дружеском тоне. Он был родом француз; звали его Бошар.

– Против вашего имени, – говорил он мне – есть очень скверная отметка. Но по собственным своим наблюдениям я сужу, что вы человек серьезный и разумный. Послушайте же моего совета, продолжайте вести себя хорошо, работайте так же добросовестно, как и до сего времени, и все пойдет прекрасно. Ho старайтесь, по возможности, ничего не иметь, общего с другими ссыльными – никогда не связывайтесь с ними.

За несколько дней до измены Вандерфогеля, ко мне обратился один ссыльный, по имени Дюлак, которого я знал еще по Островам Опасения:

– У меня есть блестящая мысль насчет бегства отсюда. Нас всего четверо в этом заговоре, но один из них, мне кажется, все еще колеблется. Я не хочу, чтобы из-за этого провалилось все дело, и мне пришло в голову, что было бы гораздо лучше, если бы вместо него с нами бежали бы вы: у нас будет прекрасная лодка и большой запас провизии.

Может быть, я принял бы это предложение, если бы не имел уже своего собственного плана побега.

Через два дня после этого разговора, Дюлак вместе с тремя своими товарищами, с наступлением темноты сделали дыру в стене своей хижины и пробрались к пристани, где стояла, лодкам майора Мантесинери. Они быстро разбили цепь, которой она была привязана к стволу дерева, перетащили в нее боченок воды и провизию, – все это они заранее принесли и спрятали неподалеку от реки, – спустились вниз по реке, переплыли Кайеннскую бухту и, не будучи замеченными, вышли в открытое море.

Через неделю плавания по волнам океана весь запас был с’еден, вся вода выпита; они умирали от голода и жажды. Еще два дня им пришлось вынести страшные мучения, но тут они столкнулись с одним английским рыбаком, который дал им провизии и указал путь к ближайшей гавани. Это оказался город Джоржтоун в Британской Гвиане. Естественно, что как только они пристали к берегу, их сейчас арестовали по подозрению в том, что они беглые каторжане. С них были сняты фотографические карточки и посланы в Кайенну. Но в это время, к счастью для Дюлака и его трех спутников, тюремные власти были чрезвычайно озабочены гораздо более крупным и интересным делом: сбежали двадцать пять ссыльных, захватив в свои руки целую шхуну, связав и взяв в плен ее капитана и семерых матросов. Поэтому на такое маленькое дело, как побег Дюлака, не обратили особого внимания, а потому был послан в Джоржтоун ответ, что никто из сфотографированных лиц тюремными властями опознан не был. Их освободили, но Дюлак так пострадал от перенесенных во время плавания лишений, что его принуждены были сейчас же поместить в городскую больницу, где он и умер спустя несколько дней.

Со временем меня снова отправили на Острова Спасения, где, благодаря моему спокойному поведению, жизнь сделалась значительно легче. Мне до такой степени посчастливилось, что– я получил разрешение брать книги из библиотеки одного инженера. Тут я прочел сочинения Дарвина, углубив свои знания английской литературы. Еще в местной школе, на родине, я прочел Майн-Рида и Свифта, но только во Французской Гвиане познакомился с творениями Шекспира. Мне было позволено читать даже газеты.

Параллельно с улучшением общих условий жизни, поправилось и мое здоровье. В течение трех лет мне на ноги надевались кандалы; теперь меня от этого освободили.

Вместо того, чтобы спать в шумном бараке, мне разрешили спать в гамаке на открытом воздухе. Меня даже сделали старостой в небольшой группе каменотесов.

Один из находившихся под моим наблюдением ссыльных, некий Вернэзон, добивался с истинной гениальностью всего, чего только ему хотелось. Однажды он спросил меня, не хотелось-ли бы мне поближе подойти к делам мировой политики, почитать те каблограммы, которые посылаются губернатору Французской Гвианы. Сначала я думал, что он шутит, но он об’яснил мне, что копии этих каблограмм снимаются в особую книгу для нашего местного майора; что книгу эту из конторы носит один араб и, что не было ничего легче, как заставить этого араба, проходящего на своем пути мимо нашей каменоломни, немного уклониться от пути его следования; залучив его к себе, можно было уже устроить так, чтобы потихоньку прочитать каблограммы. И действительно, нам удалось зазвать к себе араба, предложив ему стаканчик рому, который выдавался здесь в виде премии за некоторые работы в роде нашей. Человек этот приходил затем регулярно и, пока кто-нибудь из нас стоял на стороже, остальные читали новости дня из книжки каблограмм самого майора.

Жизнь моя стала еще лучше, когда состоялось назначение Симона постоянным директором и когда на Острова Спасения прибыл новый комендант – Лафонтан. Оба были люди, умевшие понимать положение ссыльных. Благодаря тому, что я был на лучшем счету, я имел, право на получение земельного участка на материке. Но, несмотря на мое ходатайство об этом, парижское министерство решило, что я должен оставаться на островах до отбытия срока наказания. Тогда-то у меня явилась мысль об острове «Потерянного Ребенка».