Текст книги "Молодежь США. От нигилизма к политике"

Автор книги: Александр Брычков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Практика «метеорологов» была такова: избиение несогласных с ними студентов, взрывы бомб в помещениях банков, в домах отдельных представителей судебно-исполнительных органов, оскорбительные заявления в адрес солдат, не желавших дезертировать из армии, с тем чтобы вступить в ряды их подпольной «красной армии». Вред и бесперспективность подобной тактики настолько очевидна, что она незамедлительно была подвергнута резкому осуждению со стороны подавляющего большинства молодых людей, принимавших участие в «новом левом» движении. Выражая их чувства, Том Хейден подчеркивал, что буйство «метеорологов» было глубоко ошибочным методом борьбы; что, сжигая машины, невозможно помочь народу Вьетнама.

Влияние «метеорологов» на характер студенческих выступлений было незначительным. Более того, на их опыте массы студентов имели хорошую возможность убедиться, что псевдореволюционность не может дать положительных результатов в борьбе. Если кто и был заинтересован в буйстве «метеорологов», так это официальная американская пропаганда. Не случайно их «деяния» сознательно раздувались и преувеличивались, с тем чтобы запугать «молчаливое большинство» американцев пагубными последствиями, к которым может привести деятельность «новых левых». Ультрареволюционные методы борьбы «метеорологов» использовались также для оправдания жестоких репрессий против массовых выступлений молодых радикалов, с небывалым размахом развернувшихся в конце 60-х годов и отличавшихся боевитостью, упорством, более высокой степенью организованности и единства действий.

Особенно это относится к студенческим выступлениям, охватившим практически все университетские центры страны.

Бурные события развернулись в апреле 1968 года в Колумбийском университете, когда студенты захватили и в течение нескольких недель удерживали ряд университетских зданий, а в кэмпусе шли настоящие бои между студентами и полицией.

Эти выступления не были стихийными. За несколько месяцев до их начала на состоявшейся в Мэриленде конференции СДО было принято решение избрать местом весенней схватки с властями и полицией именно Колумбийский университет. При этом участники конференции исходили из целого ряда причин.

Они хотели нанести удар в одном из старейших университетов «плющевой лиги», пользующемся репутацией либерального высшего учебного заведения, но тем не менее занимающего видное место в системе подготовки дипломированных слуг американского капитализма, в проведении крупных военных исследований, в частности в действующем при университете Институте оборонных исследований, созданном в 1956 году министерством обороны США.

Решение о развертывании выступлений в Колумбийском университете основывалось также на возможности добиться единства действий студентов и борцов за свободу и равноправие негритянского населения.

Колумбийский университет находится в Нью-Йорке, в городе, где проживают миллионы негров и пуэрториканцев. Более того, учебные здания университета расположены на границе с Гарлемом. И тем не менее Колумбийский университет является сегрегационным высшим учебным заведением. Студенты-негры составляют менее двух процентов от общего числа учащихся, наглядно демонстрируя реально существующую в США ситуацию: в общем населении страны один негр приходится на 10 белых, а в колледжах один негритянский студент – на 30 белых. В Колумбийском университете, так же как и во всех других высших учебных заведениях США, студенты-негры чувствуют себя изолированными от белых студентов. Тем более знаменательно, что поводом к началу студенческой забастовки в апреле 1968 года в этом сегрегационном университете послужил расовый вопрос, а именно насильственное выселение негритянских семей с обжитых мест в связи с расширением университета и строительством спортивного университетского комплекса.

Назревавший в течение многих лет протест молодых жителей Гарлема вылился в мощные демонстрации. Студенты Колумбийского университета поддержали их справедливые требования мощной забастовкой и захватом учебных помещений. Было арестовано более 700 человек. Студенческий протест быстро перерос проблему строительства спортивного комплекса. Бастовавшие требовали повышения заработной платы негритянских и пуэрто-риканских рабочих, предоставления им права объединения в профсоюзы, приема на работу в университет преподавателей негритянского происхождения, введения курса о расовых взаимоотношениях, освобождения всех арестованных студентов и снятия с них всех обвинений, прекращения сотрудничества университета с военно-промышленным комплексом, и, в частности, с Институтом оборонных исследований.

События в Колумбийском университете свидетельствовали о массовом переходе «нового левого» к тактике сопротивления. Впервые громадное число белых студентов открыто, по-боевому выступило против расизма непосредственно в своем собственном высшем учебном заведении.

За взрывом в Колумбийском университете последовали волнения в других высших учебных заведениях, студенты которых оказались готовыми к боевым выступлениям в защиту требований свободы, равенства, против секретной деятельности в вузах американской военщины. Только с октября 1968 года по май 1969 года студенческие волнения охватили около 200 университетских городков. В ходе этих выступлений было арестовано 2300 студентов.

Куцые реформы в области десегрегации образования, проведенные в рамках закона о гражданских правах, который якобы должен был обеспечить достойное место негритянскому населению в «великом обществе», не изменили сущности американской высшей школы, построенной на классовой, расистской основе. Двери многих университетов так и остались или полностью закрытыми для студентов-негров, или приоткрылись лишь чуть-чуть. Число студентов-негров в традиционно «белых университетах» мизерно, они чувствуют себя в полной изоляции, их справедливые требования игнорируются. Предметы по истории и культуре негритянского народа США не включаются в учебные программы даже в качестве факультативных курсов.

Протест против расовой сегрегации в американской высшей школе все шире разворачивается в американских университетах. В ряде случаев он приобретает исключительно острые формы.

Так, в апреле 1969 года забастовали студенты-негры Корнеллского университета. В этом учебном заведении сегрегационные барьеры при приеме студентов были сняты в 1964 году. Однако к 1969 году в нем обучалось только 250 студентов-негров из общего числа студентов, превышающего 14 тысяч. На протяжении всех этих лет они добивались равноправного положения, введения курсов по истории и культуре негритянского народа. Но тщетно. Университетская администрация была глуха к их требованиям. Тогда они решили начать забастовку, захватив здание студенческого союза. Когда реакционно настроенные студенты университета пытались изгнать их из здания, негритянские юноши вооружились.

Буржуазная пропаганда поспешила использовать этот факт для того, чтобы еще больше раздуть шовинистическую истерию в стране, оправдать в глазах общественного мнения усиление репрессий против всего демократического студенческого движения.

Ведущие американские пропагандисты всячески стремились запугать обывателя тем «хаосом», «железной диктатурой», которые якобы неизбежно последовали, если бы «революционным студентам» удалось выполнить свою задачу – разрушить существующую ныне в США общественную систему. Объектом особенно ожесточенных нападок стали антимилитаристские настроения прогрессивного американского студенчества. Обозреватель Д. Рестон рисовал мрачную картину, которая якобы стала реальностью в случае удовлетворения студенческих требований: отмена РОТС [7]7
  РОТС – корпус подготовки офицеров запаса, существующий во многих университетах США.


[Закрыть] в университетах привела бы к росту милитаризма, поскольку весь офицерский корпус воспитывался бы в изоляции от общества, вне академической университетской атмосферы; отмена призыва на военную службу только способствовала бы созданию «добровольной» хорошо оплачиваемой армии, а возможно, и сильных военных отрядов «черных наемников». В своих последующих статьях Д. Рестон еще более откровенно высказался о том, что больше всего беспокоит американскую буржуазию в росте студенческих выступлений. Это, по его словам, «захват и уничтожение частной собственности».

Когда под угрозой оказываются «священные» основы капиталистического строя, буржуазия прибегает к насилию и репрессиям.

Именно в разгар студенческих выступлений в мае 1969 года бывший тогда министром юстиции Д. Митчелл заверил американскую буржуазию в том, что «движимые насилием воинствующие элементы будут наказаны по всей строгости нашего федерального законодательства».

Такого рода обещания, заявления и заверения не остаются пустым звуком. Против протестующей молодежи бросаются полиция, национальная гвардия, регулярные войска, применяющие не только дубинки и газы, но и огнестрельное оружие. Растет число раненых, арестованных, исключенных из университетов. В ходе «жаркой весны» 1969 года в конгресс США был внесен законопроект, в соответствии с которым нарушение учебного процесса предлагалось рассматривать как «преступление». Оживилась деятельность Комитета конгресса по внутренней безопасности, выполняющего функции прежнего Комитета по расследованию антиамериканской деятельности.

Однако репрессии не сломили боевого духа передовой американской молодежи и студенчества. Напротив, перед лицом репрессий усиливается стремление к большей организованности «нового левого» движения, в первую очередь движения за окончание войны во Вьетнаме.

В июле 1969 года состоялась конференция Студенческого мобилизационного комитета за окончание войны во Вьетнаме. На конференции вновь был поставлен вопрос о проведении общенациональной антивоенной студенческой забастовки. И если три года назад идея забастовки была нереальной, то 15 октября 1969 года после тщательной подготовки она состоялась в форме бойкота занятий, охватив свыше 400 американских университетов и колледжей. Около миллиона американских студентов откликнулись на призыв антивоенных организаций принять участие в мероприятиях второго вьетнамского моратория 13–15 ноября 1969 года. Многие из них шли в эти дни на заводы и фабрики, в магазины и учреждения, агитируя там за скорейшее прекращение войны и немедленный вывод всех американских войск с территории Вьетнама.

В ряде случаев к студентам присоединились преподаватели. Если полтора года назад, в апреле 1968 года, бастовавшие студенты Колумбийского университета вели борьбу в одиночку, то теперь сенат университета официально одобрил бойкот занятий 15 октября и принял резолюцию с требованием о немедленном выводе американских войск из Вьетнама.

Дала результаты и агитационная антивоенная работа, начатая несколько лет назад передовыми студентами среди американских солдат. Уже в 1966 году члены СДО и других организаций «нового левого» стали создавать кафетерии около военных баз с целью распространения среди солдат антивоенных настроений. В то время мало кто верил в возможный эффект подобных действий. Но молодые борцы против войны продолжали начатое дело. Вскоре усилиями студентов начал издаваться пресс-бюллетень, предназначенный для распространения среди солдат и содержавший обильную информацию о войне и антивоенном движении в стране.

Большое значение для роста антивоенных настроений среди американских военнослужащих имело событие в июне 1966 года, когда ефрейтор Д. Джонсон и солдаты Д. Мора и Д. Самас отказались подчиниться приказу об отправке во Вьетнам, не пожелав, как отмечалось в их совместном заявлении, стать частью «несправедливой, аморальной и незаконной войны». Вскоре их примеру последовал негритянский юноша, член Клубов Дюбуа Роналд Локман, заявивший в своем выступлении на чикагской Конференции за новую политику: «Я не поеду. Мое место борьбы дома, в гетто Филадельфии, где я родился и вырос. Меня не смогут послать за 10 тысяч миль от дома для того, чтобы использовать как инструмент в руках агрессоров против вьетнамского народа…»

Уже в 1967 году за отказ служить в армии и быть отправленными во Вьетнам в США было осуждено 952 человека. Около 10 тысяч молодых потенциальных заключенных находилось в Канаде, где они скрывались от призыва в армию, а несколько сотен дезертировавших из американской армии военнослужащих искали политического убежища в других странах. В 1969 году, по данным газеты «Нью-Йорк таймс», из армии США дезертировало уже 73 тысячи человек. Американские военнослужащие открыто включаются в антивоенное движение. Тысячи солдат в военной форме шли в рядах демонстрантов по улицам Вашингтона и Сан-Франциско 15 ноября 1969 года. Даже в Сайгоне в этот день появились солдаты с черными повязками на рукавах – символом их солидарности с демонстрациями протеста в США.

Несмотря на усилившиеся репрессии против борцов за мир, провозглашение программы «вьетнамизации», антивоенное движение поднялось в 1970 году на новую ступень не только в организационном, но и в политическом плане. Его участники более энергично стремились к единству действий различных отрядов леворадикального движения, старались не давать повода полиции и национальным гвардейцам провоцировать кровавые стычки, не допускали экстремистские действия со стороны демонстрантов. Во время митингов и манифестаций антивоенные требования все чаще увязывались с требованиями в защиту демократии, за свободу негритянского народа. В росте организованности антивоенного движения правящие круги США увидели новую опасность для устоев существующего строя. И они пошли на прямую кровавую расправу с демонстрантами. 4 мая 1970 года выстрелами национальных гвардейцев были убиты четыре студента Кентского колледжа в штате Огайо.

От пуль национальных гвардейцев погибли студенты с белым цветом кожи, и это оказало громадное психологическое воздействие на многих представителей так называемого «молчаливого большинства», особенно среди учащейся молодежи. Убийства негров не будоражили в такой степени Америку. И не только потому, что это обычное, исторически традиционное явление в США. Американский белый обыватель привык рассматривать кровавые репрессии против негритянского населения как акты, направленные против людей второго сорта. Здесь же речь шла о людях своего круга. Американский обыватель вынужден был задуматься о неполадках в системе, которая уничтожает не только негров и вьетнамцев, но с такой же жестокостью расправляется со своими «стопроцентными» гражданами, решившимися выразить несогласие с теми или иными аспектами правительственной политики, не нарушая, кстати, при этом американскую конституцию. Такие чувства и размышления привели в колонны демонстрантов сотни тысяч умеренных американцев, никогда прежде не принимавших в них участия.

Действия развернулись. Во многих университетах и колледжах студенты зачастую при поддержке профессорско-преподавательского состава принимают решения о прекращении занятий, объявляют забастовки, выходят на демонстрации.

Наряду с действиями протеста в отдельных высших учебных заведениях леворадикальные студенческие группировки сразу же после выстрелов в Кенте приступили к организации общенациональных манифестаций. Собравшиеся в Нью-Йорке студенческие руководители призвали к общенациональной студенческой забастовке и выступили с инициативой проведения общенациональной антивоенной демонстрации в знак памяти о погибших студентах Кента.

8 мая студенческой забастовкой было охвачено уже 450 университетов и колледжей. Волнения в университетах не прекращались до конца учебного года.

Если за год до майских событий прошло около тысячи демонстраций более чем в 200 кэмпусах 37 штатов, то в мае 1970 года лишь немногие из 2500 высших учебных заведений (включая 900 младших колледжей) хранили молчание.

Студенческие и негритянские выступления достигли невиданных в политической истории США масштабов. Они оказали огромное социально-психологическое воздействие на умонастроения и политическое поведение значительных слоев американского населения. Американцы, верившие в справедливый и представительный характер существующей в стране системы демократических институтов, с разочарованием видели, как во время съезда демократической партии в Чикаго в августе 1968 года, так же как и во время многих последующих выступлений, «избранные демократическим путем представители народа» прятались от него за колючей проволокой, бронетранспортерами и живою стеной из солдат и полицейских. Для многих становилось очевидным, что правительство опирается на аппарат насилия, на силу оружия, а не на согласие народа.

Массовые боевые выступления студенчества и негритянской молодежи, стычки с полицией и войсками убивали рожденный в период маккартизма страх перед репрессиями, страх, длительное время расценивавшийся правящими кругами как гарантия «порядка» в стране.

Процесс дезинтеграции затронул и правящие круги. Наиболее трезво мыслящие буржуазные политики, увидев моральную поддержку в массовых, в частности антивоенных, выступлениях, решительнее потребовали прекращения войны во Вьетнаме, решения некоторых внутренних социальных проблем.

Слепая вера в правомерность действий правящих кругов поколебалась, и это в определенной мере затрудняло дальнейшую эскалацию военных действий, вынудило правительство США сесть за стол переговоров с представителями ДРВ и Временного революционного правительства Республики Южный Вьетнам.

И тем не менее «новое левое» не расшатало основ общества, не добилось сколь-либо существенных изменений в проводимой правительством США внутренней и внешней политике. Все усилия были сосредоточены на организации единовременных, зачастую не связанных между собой действий. Отсутствие общей программы, идеологии, политической альтернативы, четкой организации позволяло привлекать к участию в этих мероприятиях людей, придерживающихся самых различных взглядов, развернуть широкое массовое движение вокруг отдельных проблем. Но это массовое движение оказалось неспособным к участию в последовательной борьбе за коренные общественные преобразования.

НА ПЕРЕЛОМЕ

В ПОИСКАХ РЕВОЛЮЦИОННОЙ АЛЬТЕРНАТИВЫ

Зачастую в периоды бурного нарастания политического протеста массовость движения растет намного быстрее, чем организация и политическое сознание его участников. Такая ситуация оказалась характерной и для развития «нового левого» движения в США.

Практика этого движения вновь подтвердила, что «численность только тогда решает дело, когда масса охвачена организацией и ею руководит знание»[8]8
  К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч„т. 16, стр. 10.


[Закрыть].

Разрозненное и непоследовательное «новое левое» движение, отмечал один из создателей СДО, Боб Росс, не могло «идти в ногу с духом времени в организационном плане. Мы создаем все больше и больше молодых радикалов, – продолжал он, – но мы не можем организовать их энергию». Организационная и идейнополитическая раздробленность движения мешала достижению единства действий, порождала сектантство, фракционность и подозрительное отношение друг к другу различных организаций и группировок. Пренебрежение к организационным вопросам проявлялось и при проведении отдельных мероприятий.

Даже ведущие организации «нового левого» в силу организационной неоформленности, наличия внутри их фракционных группировок оказались во власти сектантов, что зачастую чрезвычайно осложняло действия демократических сил. Так во время чикагских событий 1968 года СДО не контролировала выступления, его руководители боялись дискредитировать себя официальным участием в мероприятиях, хотя отлично знали, что большинство членов организации было в первых рядах демонстрантов. В данном случае предпочтение отдавалось не массовой борьбе, благодаря которой СДО, собственно, и завоевала популярность среди американского студенчества. Над руководителями организации довлела сомнительная концепция, по которой отвергалось само участие в предвыборной кампании только лишь в силу неверия в возможность коренных общественных преобразований парламентским путем. В таком же положении оказались и группы, активно выступавшие против призыва в армию. Они тоже больше думали о «чистоте» формы своих действии и полагали, что запятнают себя, если выйдут на улицы вместе с людьми, которые не сжигают призывные повестки, как это делали они.

Подобная косность существенно мешала развитию движения, вела к его ослаблению.

В то же время массовый характер выступлений, расширение социального состава их участников настоятельно требовали изменения и расширения форм и методов действий.

Столкнувшись лицом к лицу с организованной государственной машиной, «новые левые» на собственном опыте убедились, что эта машина с ее разветвленной системой насилия и подавления намного сильнее их, что ее невозможно свалить прямыми действиями, тактикой конфронтации и стычками с полицией, которые зачастую приводили лишь к неоправданным жертвам. «Мы выступаем против высокоразвитой в техническом отношении страны, – подчеркивал в 1968 году один из руководителей партии «Черная пантера», Хью Ньютон, – и мы понимаем, что они (правящие круги США. – А. Б.) не просто бумажные тигры, как говорит Мао, а настоящие тигры, поскольку обладают способностью уничтожить большое число людей». Осознание этого непреложного факта диктовало необходимость отказа от экстремистской левацкой тактики.

В частности, уже в 1968 году Хью Ньютон, отдавая должное тактике партизанской войны, применявшейся кубинскими революционерами, подчеркивал, что она неприменима в условиях США. Он не отрицал значения восстаний в гетто, явившихся стихийным протестом против эксплуатации, борьбой негритянского населения за право самим определять собственную судьбу.

Во время этих восстаний люди обретали опыт массовых уличных демонстраций, учились наносить ответные удары полиции. «Народ был обучен сопротивлению, – отмечал X. Ньютон, – но, возможно, обучен неправильно». Бунты и восстания не решали насущных экономических, социально-политических и культурных проблем негритянского населения. «Верно, – говорил X. Ньютон, – что они направлены против властей и угнетения в общинах, но они не организованны». Без четкого представления целей борьбы, уязвимых мест противника, без сплоченной организации невозможно опрокинуть государственную машину капитализма даже при наличии оружия. Эта мысль овладевает сознанием все большего числа молодых радикалов Америки, в том числе и в таких организациях, грешивших увлечением экстремистской тактикой, как «Молодые патриоты» (организация молодых людей в бедствующих районах Аппалачских гор, стремившихся добиться такой же активности и «чувства локтя» в общинах, населенных белой беднотой, какой добивались «черные пантеры» в негритянских гетто), «Коричневые береты» и «Молодые лорды» (организации молодежи мексиканского и пуэрто-риканского происхождения). Создатель и один из руководителей организации «Молодые лорды», Хосе Хименес, писал по поводу попыток ее членов в ответ на убийство своего товарища выйти с винтовками на улицы: «Именно тогда я стал настоящим революционером. Вместо того чтобы идти убивать свиней (презрительная кличка полицейских. – А. Б.), я почувствовал необходимость проанализировать пути достижения цели. Не с винтовкой. Для этого еще не время… Нужно просветить людей, прежде чем думать о винтовке… Революция приближается, но это длительный, медленный процесс».

Идеи необходимости рационального сочетания различных форм и методов борьбы находят своих сторонников в леворадикальном студенческом движении и среди интеллигенции, примыкавшей к «новому левому». С одной стороны, они видели, что наиболее внушительными являются массовые действия на улицах, поскольку в данном случае наиболее быстро обостряются, пусть хотя бы только внешне, противоречия между народом и властями, накапливается коллективный опыт, рождающий коллективную мудрость. С другой стороны, лидеры «нового левого» призывали «не мистифицировать находящихся на улице людей и уличные действия», хотя и считали, что «именно такая форма действий и те люди, которые в них участвуют, являются острием» движения. Абсолютизация тех или иных форм действий может только повредить движению.

Одновременно «новые левые» ставят перед собой задачу расширения социальной базы движения за счет привлечения в него рабочих, представителей средних слоев, профессионально-технических работников, которые все больше и больше страдали от последствий войны во Вьетнаме, от социального и экономического гнета, но, отягощенные сомнениями, заботами о семье, соображениями карьеры, еще не были готовы активно включиться в борьбу.

Подобные изменения взглядов «новых левых» свидетельствовали о преодолении настроений «студенческого авангардизма», свойственных значительной части участников движения на первых этапах развития. Это не было отступлением, как иногда стремятся представить дело ультрареволюционные элементы. Движение вступало в новый этап своего развития. Речь шла о поисках союзников, если даже и не разделяющих точку зрения «новых левых» на задачи и цели, формы и методы борьбы, но готовых вносить какой-то вклад в движение.

Не последнюю роль в таком повороте сыграло активное участие «нового левого» в антивоенном движении, поскольку Вьетнам был для них живым примером умелого сочетания боевых и бескомпромиссных революционных действий с осторожным и уважительным отношением к различным силам, не являющимся вражескими в данный момент, а, напротив, способным внести определенный вклад в борьбу против агрессии американского империализма.

На необходимость более терпимого отношения к возможным союзникам толкала и логика развития самого «нового левого» движения, когда его будущее во все большей степени зависит от расширения массового характера борьбы. Разочарование все более широких слоев американского населения в правительстве, в существующей системе открывало перспективу для активного включения в борьбу за демократию части либералов, некоторых военнослужащих и ветеранов войны. О возможностях расширения коалиции демократических сил свидетельствовала и усилившаяся неудовлетворенность в ряде профсоюзов, нашедшая, в частности, выражение в создании Союза профсоюзных действий, в расширении их участия в антивоенном движении.

Подобный подход к вопросу о силах, способных принять участие в борьбе за общественные преобразования, не мог не привести руководителей и идеологов «нового левого» движения к убеждению, что единственным и подлинным творцом истории являются простые люди, народ, а не те узкие социальные группировки, на которые, идя вслед за Маркузе, они делали ставку прежде, что подъем политической борьбы в США породили энергия и сила народа.

Признание народа как единственного и подлинного творца истории вновь со всей остротой ставит перед «новым левым» вопрос об отношении к рабочему классу, о его роли в осуществлении революционных преобразований. Практика борьбы показывала, что ни студенты, ни негритянское население США, ни наиболее обездоленные, ни тем более либеральная интеллигенция не могут быть движущей силой революционных преобразований. В то же время попытки втянуть в политическую борьбу массы американского рабочего класса на основе своих первоначальных лозунгов, направленных на отрицание культурных и этических ценностей капитализма, на абстрактное отрицание «общества потребления», не увенчались, да и не могли увенчаться успехом. На начальных стадиях развития представители движения оценивали положение рабочего класса в социальной системе капитализма на основе его отношения к тем или иным ценностям «общества потребления», не учитывая места рабочих в системе капиталистического производства. Недооценивалась не только степень эксплуатации рабочего класса, но и потенциальные возможности его революционности. Реакционная политика профсоюзных лидеров часто отождествлялась с убеждениями рядовых рабочих. Соответственно устаревшей казалась «новым левым» на первых порах и марксистская теория, провозглашающая историческую роль рабочего класса как могильщика капитализма. Говоря об этом периоде развития «нового левого», один из создателей СДО, Боб Росс, совершенно справедливо отмечал:

«В начале 60-х годов, начав движение, мы пытались отвергать все учения и теорию «старого левого» и начать все заново. Но вскоре мы обнаружили, что, выливая воду из ванны, вместе с водой чуть не выплеснули и ребенка».

Однако в одиночку опрокинуть государство монополий леворадикальным студентам оказалось не под силу. Надежды на союзников вне рабочего класса, в первую очередь на наиболее обездоленную часть населения США, не подтвердились.

Несколько лет напряженной работы по осуществлению «Проекта экономических исследований и действий», проводившегося в населенных беднотой районах, убеждали «новых левых» в том, что бедные, даже проявляя стремление к организации, оказывались, как правило, не подготовленными к радикальным действиям за изменение условий своего существования. Их идеология не была революционной, хотя они охотно принимали помощь студентов и представителей интеллигенции, стоявших на радикальных позициях. Происходит отход «новых левых» от взглядов, существо которых находило выражение в лозунге «Бедные сами решат свою судьбу». Более верным им представляется марксистское положение о том, что в целом беднейшая часть населения, люмпены находятся за пределами политической экономии, а потому менее способны оказывать воздействие на основополагающие процессы общественного развития. Марксизм исходит из ведущей революционно-преобразующей роли рабочего класса. «Новым левым» антирабочие настроения мешали сразу полностью признать эту роль рабочего класса, который рисовался в их представлении сплошь реакционной массой. Мешало и отрицательное отношение к марксизму как революционному учению, многолетние безуспешные попытки выработать свою собственную революционную идеологию. Именно здесь проходит временная идеологическая стыковка «нового левого» с Г. Маркузе, выдвигавшим концепцию «нового рабочего класса». В соответствии с этой концепцией повышение удельного веса служащих, так называемых «белых воротничков», приведет к тому, что рабочий класс постепенно сольется с ними, пожертвовав своими боевыми традициями. Но, принимая терминологию Г. Маркузе, они отбрасывали его выводы, практически отрицавшие возможность коренных общественных преобразований. В этом смысле они шли дальше и своего «духовного отца» Р. Миллса, который в книге «Белые воротнички», вышедшей в 1951 году, рассматривал профессионально-технических, научных, административных и общественных работников, которых он называл «новый средний класс», как объект массового общества, как разделенную на атомы лоскутную и бессильную часть рабочих, неспособную сопротивляться идеологическому воздействию правящей элиты.