Текст книги "Нф-100: Приключения метеоролога"

Автор книги: Александр Путятин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Вот только Василий Степанович не даст бутылки с баррикады выносить. Опасно это – по толпе с ними шататься... Упадёт, разобьётся. Греха не оберёшься. Ну, и не надо! Газировка-то на что? Сейчас мы из неё такой имитатор сделаем – хоть в Большом театре выступай. 82, 135.

Через полчаса моя газвода на вид ничем не отличалась от "бутыльментов", сложенных под баррикадой. Для надёжности я даже фитили бензином пропитал, вдруг по ходу дела их демонстрировать придётся. Да и от рук должно немного пованивать. Для убедительности.

И ещё я очень надеялся на то, что не одни мы со Степанычем до таких самоделок додумались. Наверняка ещё и другие разведгруппы доложит о "зажигалках" на баррикаде. Моя задача убедить, что это не случайность, не иницитива снизу, а хорошо продуманный план обороны... И очень опасный для нападающих.

– Чего задумал, старлей? – спросил Василий Степанович, стоило мне закончить подготовку и занять наблюдательный пост на гребне баррикады.

Догадывался я, что он не просто так байки военные ребятам травит... Отвлекал, выходит, внимание от моих манипуляций. Я изложил ветерану соображения о готовящемся штурме, об ожидаемой разведке противника... Умолчав, естественно, о снарках. Рассказал о плане дезинформации.

– А знаешь, в этом есть смысл... – сказал он, почесав виски большим и указательным пальцами. – Тем, кто за большими звёздами на штурм собирается, такая информация – душ холодный. А для остальных, кто скрепя сердце приказы выполняет – последней каплей может стать для отказа от мясорубки.

Так что теперь поиск женщины-прапорщика велся уже в четыре глаза. А окуляры у Степаныча, несмотря на преклонный возраст – молодые позавидуют! Он их, кстати, и заметил. Троицу эту. Рослый степенный сорокалетний атлет, парень лет двадцати пяти с ухватками профессионального боксёра, а с ними женщина в перманенте и боевой раскраске аборигенов... Из страны вероятного противника.

– Судя по виду, старший – комбат, младший – командир первой роты, – предположил Василий Степанович. – Оба обстрелянные, почти наверняка десантура.

Ну, что ж, теперь всё зависит от наших театральных способностей. Разговор мы со Степанычем репетировали раз десять, не меньше. Должно получиться! Если, конечно, не напортачим...

16.

На точку «случайной» встречи мы вышли с разных сторон баррикады. И «узнали друг друга» в двух шагах от выбранной троицы.

– О, Саша! А я тебя по всей площади ищу! Поролона у нас не хватило на четыре фитиля. – Озабоченно развел руками ветеран.

– Степаныч, я же тебе с запасом выдал, экономно нужно использовать. Последний НЗ у меня забираешь.

Я расстегнул противогаз. Достал оставшийся кусок поролона и аккуратно "засветил" две бутылки газировки с полиэтиленовыми чехольчиками на запалах. Запалы я накрутил прямо поверх жестяных пробок, но выглядели имитаторы неплохо – не хуже настоящих "бутыльментов".

– Ой, – не утерпела женщина. – А как же вы теперь без противогаза?

Я молча открыл заплечную сумку. Степаныч приподнял повыше свой матерчатый баул.

– А почему бы не оставить противогаз на месте, а в сумку бутылки положить? – не унималась любопытная "гражданка".

– Так ведь рукой бутылку дальше тридцати метров не кинешь, а в этой сумочке её можно, как из пращи, запулить! Метров на 100, если с баррикады бросить, – объяснил Степаныч. – Да и не видно ночью, что "коктейль Молотова" летит. Горящий фитиль сумка скроет.

Старший группы внимательно промерил взглядом проход. Достал из пачки сигарету. Задумчиво похлопал себя по карманам. Я чиркнул зажигалкой. Прикуривая, "комбат" втянул носом воздух. Запах бензина от моих рук убедил его окончательно.

Взгляд офицера напрягся и поскучнел. Задумаешься тут. Если твоей штурмовой колонне в просвет между баррикадами под перекрёстным "сумочным" обстрелом не меньше 100 метров топать. С генеральскими погонами комбат прощается. Зато парень, которого мы со Степанычем приняли за командира роты, совсем не расстроился. А как-то приосанился... Вроде, повеселел даже. Похоже, он решил, что начальство теперь приказ отменит. Хотел бы я быть в этом уверен. Но счётчик вероятности скрутился пока только до 47, 959. Значит, ещё ничего не ясно.

Мы раскланялись на прощание со "случайными знакомыми" и, сделав петлю, вернулись на баррикаду. Троица пошла дальше.

Что ж, надеюсь, идея с "коктейлем Молотова" пришла не только в наши головы. А значит, "гости" ещё не раз и бутылки снаряжённые увидят, и запах бензина унюхают. И будут им в каждой сумке снаряды метательные мерещиться. Вот пусть и доложат свои впечатления "по команде".

А мы будем ждать результата.

После полуночи стало тревожно. Казалось, воздух буквально дрожит от напряжения. Примерно в половине первого со стороны Садового кольца застрекотали автоматные очереди. По мегафону объявили о начале штурма. Мы со Степанычем тут же заняли исходные позиции: я с двумя "бутыльментами" на гребне, он с остальными внизу за баррикадой. Через пятнадцать минут – новое сообщение... Это не штурм, а случайное столкновение патруля с демонстрантами. Солдаты стреляли трассерами поверх голов. Дали несколько очередей и отступили. Инцидент исчерпан. Сотника вызвали к начальству на инструктаж.

Возвратился он оттуда хмурый... В глаза старался никому не смотреть. Сообщил, что мы должны проявлять выдержку. И на провокации не поддаваться. А ещё им всем приказали проверить, чтобы на баррикадах не было оружия. Ведь наша задача: мирное сопротивление военному перевороту. А попытки самодеятельного вооружения отдельных несознательных граждан будут пресекаться по всей строгости... Василий Степанович загадочно улыбнулся. В ответ я заговорчески подмигнул. Умён старик! Всё предугадал. Вот мы уже провокаторы и враги демократии... Как быстро всё изменилось. Ну и чёрт с ним, со штабом! Пусть эти крысы свернут свой миролюбивый приказ в трубочку и засунут его себе... Вот именно! Там ему самое место.

Какое-то время всё было спокойно. Затем, примерно через час, снова раздались звуки выстрелов. На этот раз слышны они были намного глуше. И опять штаб объявил нам полную готовность. И снова наступила тишина. И опять сотник на четверть часа исчез за дверями Белого дома.

– Столкновение с войсками в тоннеле под Калининским проспектом, – сообщил он, вернувшись. – Среди наших есть убитые. В штабе сказали, что они сами виноваты – попытались блокировать танковую колонну.

– Ну, мы тоже будем сами виноваты, если не дадим войскам Янаева через баррикаду пройти, – рассудительно заметил Василий Степанович. – Это уж, как водится!

– А там, в штабе, на карту города никто не смотрел? – поддержал я ветерана. – Или они не знают, что перед штурмом иногда полезно рокады подчистить? Не встань эти ребята насмерть, нас бы здесь та колонна уже с булыжной мостовой сравняла!

Больше этой ночью стрельбы слышно не было, но штаб периодически объявлял тревоги вплоть до самого утра. Счётчик вероятностей болтало в диапазоне от 25 до 50 процентов. Последний максимум был примерно в половине четвёртого. После этого цифры только уменьшались. На рассвете значения перешли порог в 10%, к девяти утра – в 1%. А потом весь день нам сообщали новости: одна другой лучше.

Войска получили приказ покинуть город. По телевизору сплошным потоком идут заявления политиков с осуждением ГКЧП. Последней, уже ближе к ночи, пришла весть об освобождении Горбачёва.

Я сидел на гребне баррикады совершенно ошалевший от этого вала событий. Всего несколько часов назад мы готовились к самому худшему. И вдруг всё так резко переменилось... Конечно, судьба схватки решалась не на этой баррикаде. Ведь до неё противник так и не дошёл. Но есть и мой, пусть небольшой, вклад в эту великую победу. И что бы ни случилось дальше, я буду всегда помнить о трёх незабываемых днях, когда мы защитили нашу свободу от партийных чинуш, мечтавших и дальше управлять страной, как стадом баранов...

– Прикрой меня, Саша, – тихонько шепнул на ухо Василий Степанович. – Бензин надо слить обратно в канистру. А то, при моих доходах, деньги на ветер швырять глупо. Хорошо бы ещё и бутылки сдать, но столько мне уже не упереть, да и принимают их теперь за сущие копейки.

Разряжал старик свои "бутыльменты" так же быстро и сноровисто, как изготавливал. Не прошло и пяти минут, как он уже спрятал канистру в матерчатую сумку и поставил её рядом с моей.

– В штабе, я слышал, справки выдают, – рассудительно сказал ветеран. – Так ты сходи, а то на работе прогулы поставят. Или даже уволить могут, под горячую руку. У нас это – запросто.

– Да там и без справки всё давно знают, – отвечаю я. – А учёта строгого в нашей конторе нет. Работу вовремя сдал, и порядок. Сам можешь вообще не появляться.

– Ну, хорошо, коли так, – кивнул головой Василий Степанович. – А то радость от победы – вещь коварная. Может такую злую шутку сыграть, не обрадуешься. Я вон, после войны в деревню гоголем вернулся. Шесть боевых орденов, не считая медалей. А мне в первый же день одна крыса тыловая и заявляет: "Вы там жрали от пуза, а мы тут с голоду пухли". Ну я ему и смазал по опухшей харе, что поперёк себя шире. Так еле откупился потом. Последнюю козу мать этому гаду отволокла, чтобы только заявление из милиции забрал. Вот как оно в жизни бывает!

17.

Расходились мы ранним утром 22-го августа. К этому времени никто не сомневался, что с ГКЧП покончено навсегда. Но мечта – выспаться после двух бессонных ночей – в то утро так и осталась мечтой. Неосуществлённой. Не успел я скинуть кроссовки, как в уши вонзилась звонкая телефонная трель.

– Алло! Кто это!

– Общий сбор, мне только что из штаба звонили! – прозвучал в трубке встревоженный голос сотника.

Уходя домой, мы оставили ему координаты, но я не думал, что они понадобятся так быстро.

– А что там случилось?

– Сам не в курсе, – как-то очень неуверенно произнёс он. – Но они сказали: вопрос жизни и смерти.

По привычке я скосил взгляд на счётчик. Там горели нули.

– Ладно, выезжаю.

В трубке раздались короткие гудки.

Неужели демократы власть не поделили? Странно... Я думал, там её хотя бы на полгода всем хватит. Потом сцепятся, конечно. Победителей всегда больше, чем мест возле кормушки. Но чтобы вот так сразу, в первый же день?

Дорога к Белому дому в этот раз показалась мне вдвое длиннее. Автобус полз слишком медленно, колёса поезда в метро стучали слишком громко. Ровная прежде мостовая, стала вдруг какой-то бугристой. На каждом шаге очередной булыжник стремился поставить подножку... В общем, мрак.

К тому времени, как я пришёл, возле баррикады собралась уже вся наша сотня. Площадь перед Белым домом была до отказа заполнена народом. В толпе то здесь, то там шныряли какие-то сомнительные личности, совершенно не похожие на работников прежнего штаба. Сотник был явно растерян и обескуражен. На все вопросы он однообразно отвечал, что сам "не в теме". Но не прошло и пяти минут, как к нашей группе подошёл какой-то неопрятный тип богемного вида и неопределённого возраста.

– Уважаемые господа! – начал он свою пафосную речь. – Мы собрали вас, чтобы у нас не украли нашу победу! Новая бюрократия хочет надеть народу то же ярмо и править теми же методами, что и старая. Мы не можем спать спокойно, в то время, как остаются на свободе те, кто запачкал свои руки в народной крови. Нам не будет покоя, пока на площадях стоят прежние уродливые идолы беззаконной и безбожной власти...

Похоже, он разогнался балаболить часа четыре, если не пять. Трёхцветная повязка на рукаве была точно такая же, как у сотника, но почему-то вызывала раздражение... И тут понял причину! У сотника повязка была уже не новая. За трое суток на баррикаде она смялась и запачкалась. Особенно это было заметно на белой полосе. А у оратора на замызганном рукаве повязка буквально сверкала чистотой. Похоже, её надели всего пару минуту назад...

– А кто это – ВЫ?! – резко оборвал болтуна Василий Степанович.

– В смысле?.. – опешил оратор.

– Ну, что молчишь?! Мне интересно, кого бессонница мучает, когда можно спокойно дрыхнуть? Кто нас здесь собрал? От чьего имени ты вещаешь? – не унимался ветеран.

Глаза представителя богемы пробежали по толпе, а потом быстро ушли куда-то в сторону.

– МЫ – это русский народ! – торжественно провозгласил он.

Сразу стало очень скучно. Все взгляды устремились на сотника. А тот разглядывал брусчатку под ногами.

– Извините, мне сказали, что войска в Москву возвращаются... – сказал он, пожимая плечами. – Знал бы, что фигня такая, ни за что не стал бы вас беспокоить.

– Неужели здесь нет ни одного истинного сторонника свободы и демократии? – не унимался любитель перманентных революций. – Там же памятник главного палача России у Детского Мира площадь оскверняет...

– Ни разу не слышал, чтобы памятник кому-то жизнь портил, – медленно сказал я. – Разве что пушкинскому дон Жуану. А ещё раз ложную тревогу объявишь, я тебя самого под Железного Феликса засуну. Или сразу под постамент.

Наша сотня начала прощаться и разбредаться по домам. Остался только Николай. Ему было всё равно: что против ГКЧП побузить, что луноход с постамента скинуть. Вот пусть и свергает, если ему делать нечего. А мне на завтра работу идти. ОВОСы – они сами не пишутся.

Но театр абсурда на этом не кончился. На следующее утро у входа в Союзгипроводхоз на моё дежурное "здрасте" профессор Смирнов ответил с хорошо заметным сарказом:

– А-а-а... Привет-привет! Ещё один революционер?! Иди, там твой соратник уже хвастает...

– Какой ещё соратник?

– Черныш, из ВЦ. Рассказывает всем, как вы вчера самого Феликса Эдмундовича победили.

– Извините, Василь Василич, но с этим – мимо... Война с памятниками не мой профиль. И Черныш мне не соратник. Я с таким, как он, в чистом поле на одном гектаре присесть побрезгую...

– Ладно, не обижайся. Просто достал он всех описанием своих подвигов. Очень уж слушать противно. Три дня по начальственным кабинетам прошнырял... Всё демонстрировал, что здесь он. А вчера утром исчез. Оказывается, чтобы в революции поучаствовать. Теперь у всех перед носом письмом благодарственным трясёт. С факсимиле Ельцина. У тебя есть такое? Ну, я так и думал! Не умеешь ты в жизни устраиваться! – покачал головой Смирнов. – Да, там тебя, кстати, Михельсон ждёт. Он договора с заказчиками готовит. Хотел согласовать план и сроки работ.

Ну, слава богу, хоть кто-то о деле думает! А то все о политике, о политике. Чтоб им пусто было!

И в этот момент вдруг что-то изменилось... Секунду спустя я понял, что это погас счётчик вероятностей. Значит, снарки тоже считают, инцидент исчерпан, и новых катаклизмов пока не предвидится.

18.

Днём в центре Москвы не то что яблоку, даже вишенке упасть негде. Но поздним вечером или ранним утром, когда народу на улицах поменьше, я чувствую себя здесь вполне комфортно. Поэтому для прогулок по городу выбираю именно это время. Вот и сегодня, выскочив из метро на площадь Большого Театра в шесть часов утра, я решил пробежаться по Петровке до Столешникова переулка, а потом вернуться назад по Тверской. Думать на ходу гораздо удобнее, чем в душной комнате. Раньше я предпочитал гулять возле Политехнического музея, но там теперь вместо памятника только постамент остался, а мне неприятно вспоминать кто, как и почему изменил облик площади.

Петровка и Столешников были практически безлюдны, а на Тверской народу стало встречаться побольше. В основном – развязные девицы в разноцветных мини-юбках и чёрных колготках "сеточкой". Изредка встречались коротко стриженые молодчики в спортивных штанах и кожаных куртках свободного покроя. "Ночные бабочки" и их работодатели – владельцы столичного асфальта. На меня труженицы ночной индустрии внимания не обращали... На клиента не похож – прикид не тот. Да и время неурочное. Меня тоже больше архитектура занимала, чем анатомия человека.

Поэтому, когда окликнули по имени, я сначала даже не среагировал. Мало ли кого Сашей зовут. Но затем услышал:

– Серов, ты куда это в такую рань несёшься?

Я повернул голову на звук. От остальных этот "бык" отличался скромными габаритами и азиатским разрезом глаз. И на кого-то он был похож. Вот чёрт! Это же Ришат Исмаилов. Капитан нашей университетской команды. Кандидат философских наук и мастер спорта по боксу. Вот это встреча. Но позвольте? Здесь-то он что делает?

– Привет! – отвечаю. – А ты сюда какими судьбами? У вас же там, вроде, самое раздолье для коренных нацкадров! С таким умом, как у тебя, можно сразу в министры прыгнуть!

– Эх, Саша! У нас, чтобы продвинуться, нужно быть гораздо более "национальным", чем я. Философ, не знающий наизусть Корана, на моей родине приравнивается сейчас к врагу народа и лично... Страшно сказать кого! Не за себя страшно. За родственников, которые там остались. Так что дома для меня жизни нет. Совсем. А здесь – только такая.

Да, в России сейчас его учёная степень ни к чему. Для работодателей и конкурентов он – кто? Чурбан среднеазиатский. Тут его сциентизмы и феноменологии никому нафиг не упёрлись... Своих диалектиков девать некуда. Да и дружба народов в последнее время свой вектор на 180 градусов развернула. А я-то думал, что это мне хреново! Оказывается, есть те, кому ещё хуже.

– Ну ладно, ты-то сам как? – сменил тему Ришат. – Чем занимаешься, географ?

– Сначала по специальности работал, метеорологом. А пару лет назад в экологию подался. Сейчас ОВОСами занимаюсь.

– ОВОСы? Что это за зверь такой? Разъясни гуманитарию!

– Оценка воздействия на окружающую среду. В основном для проектов освоения нефтяных месторождений. По крайней мере, мы сейчас все ОВОСы для нефтяников делаем.

– И как твоя контора называется?

– До недавнего времени – Союзгипроводхоз, а теперь – кооператив "Международный центр научного мониторинга".

– Водхоз переименовали? Или распался?

– Нет, кооператив – это новое место работы. А из Водхоза меня уволили. С треском!

– За что, если не секрет? Вроде ты парень не скандальный...

– Да какие уж тут секреты. Я причины увольнения не стыжусь! На мой взгляд, ей даже гордиться можно. За изобретательность!

– Уже интересно! Расскажи, уважь старого друга, – улыбнулся Ришат. – Может, и я тобой погоржусь...

А почему бы и вправду человека ни потешить. Торопиться мне всё равно некуда.

– Только учти, это долгая история. У тебя время-то есть?

– Да, навалом! Работа уже практически кончилась. Сейчас тружениц своих по домам распущу, и прогуляемся до Пушки[97]. Ты сам-то не очень спешишь?

– У нас рабочий день не нормирован.

– Ну и ладно, тогда постой здесь пару минут.

Ришат отошел к стене дома и хлопнул в ладоши. Тут же его окружила стайка "жриц любви". Разбор полётов занял у них не больше трёх минут, после чего девицы удалились в сторону метро, а мы пошли в противоположном направлении.

– Вообще-то, если верить газетам, путаны только на такси ездят, – заметил я, чтобы поддержать разговор.

– Тачки они начнут ловить, когда нас уже видно не будет, – успокоил меня Ришат. – Им свой достаток светить не интересно. Я ж для этих девочек, как налоговая для кооператива. Только мне бумажками липовыми глаза не замажешь. Ну, ладно. Ты про увольнение из Водхоза обещал рассказать.

К тому времени, как я закончил историю о "волшебном" микрокалькуляторе, мы уже дошли до памятника Пушкину и присели на одну из свободных скамеек.

– А потом, через пару недель иду я на работу и встречаю у проходной Михельсона. "Пошли отсюда, – говорит он, – мы с тобой уже не здешние. Тебя ещё вчера уволили, а я только что сам ушёл".

– Ну, и почему? Он объяснил?

– Так из ВЦ, оказывается, нашему директору нехилый процент откатывали за все проведённые расчёты. А тут договор закрыт, деньги по нему получены. Где откат? Нетути. Это какая-такая сволочь посмела сделать мне "финансовое обрезание"? Найти и уволить немедленно!!!

Мой бывший капитан хохотал долго и искренне. Глядя на Ришата, я тоже невольно улыбнулся.

– Ух, ты! Класс какой! – прошептал он, вытирая платком слёзы. – Давно я так не смеялся!

– Михельсона этот кооператив уже давно переманить пытался. Вот мы туда и подались. В зарплате выиграли в полтора раза, так что всё в порядке.

– Ну, вот и славно! А из наших коллег по сборной ты никого не видишь? Тут, понимаешь, какое дело... Срочно напарник нужен. Соседа моего вчера застрелили. А одному два участка не удержать. Может, ты ко мне пойдёшь? Четверых девочек из своих выделю, на первое время хватит. А там ещё кого-нибудь завербуешь. Доходы у нас – всяко больше, чем в экологии.

– Нет, извини. Такой бизнес не для меня. Ты только не обижайся!.. Не гожусь я для этого дела.

– Да ладно, – вздохнул Ришат. – Я бы и сам сюда не пошёл, будь хоть какой-то выбор. Но, если что с ОВОСами сорвётся, помни, я тебе всегда рад. А как из сборной кого увидишь, расскажи, где меня найти. Я с вечера до утра почти каждый день на месте.

– Хорошо. Увижу – передам.

Вот только жаль, его к нам устроить не получится. Это раньше можно было Михельсона попросить, когда он был ГИПом. А теперь мы оба – обычные инженеры.

19.

Совещание кооператива проходило на съёмной квартире в одном из Староарбатских переулков. Адрес я не запомнил. На эту встречу мы вместе с Михельсоном шли. И всю дорогу в моей голове продолжал крутиться утренний разговор с Ришатом. Вот же попал мужик в переплёт! И здесь чужой, и там ненужный. Разлом Союза прямо сквозь него прошёл: одна нога у нас осталась, вторая – по ту сторону границы.

Пока думал, мы до места и добрались. Квартира была на втором этаже трехэтажного особнячка. Входная дверь, как у сейфа: стальная, с мощными ригельными замками. Сейчас много таких появилось, особенно в престижных районах. Устроились в одной из гостиных. Народу собралось четырнадцать человек. Из них я знал только Михельсона.

Совещание началось, как обычно. Все по очереди докладывали, в каком состоянии их разделы и главы, какие трудности появились в работе и как планируют их преодолеть. Потом желающие задавали вопросы, делали замечания, вносили предложения. Один раздел обсуждали две-три минуты, на другой уходило по часу и более. Когда темы закончились, наш председатель, Степан Михайлович Корзун, розовощёкий пышнотелый крепыш в малиновом пиджаке и цветастом шёлковом галстуке, пощёлкал на столе калькулятором и озабоченно произнёс:

– Причины срыва работ по орнитологии и условиям жизни коренных народов, конечно, уважительны. Но с учётом этих задержек мы на 40%-ый объём не выходим. Значит, заказчик этап не закроет. А потому денег не ждите. Только если кто-то сможет ускорить работу и сдать вместе с первым этапом весь объём второго.

– Но до контрольного срока осталось меньше месяца, – резонно заметил Михельсон. – Вряд ли кто-то сможет так резко ускориться. Может, лучше нажать на тех, кто срывает график работ? И потребовать от них исполнения прежних договорённостей?

– Да не беспокоитесь так, Алексей Исаакович! Мы понимаем, что в гидрологии без полевых исследований не обойтись. А что нам метеоролог скажет? Нет ли у него возможности ускорить работу?

– Если забыть о выходных и пахать по восемнадцать часов в сутки, в срок уложиться можно, – ответил я. – Только вот чем мне грозит эта дополнительная нагрузка?

– Премию выпишем по результатам этапа! – довольно улыбнулся Корзун. – Надеюсь, никто не против... Ну что, ты берёшься? Очень это нас всех выручит!

– Ладно, согласен, – киваю я. – Только тогда вы меня от других проектов освободите. Не дёргайте по мелочам. Дайте возможность сосредоточиться на этой работе.

– Договорились! – подвёл итог председатель. – Ну что, дамы и господа, по домам?!

Все начали расходиться.

– Зря согласился, – сказал мне Михельсон, когда мы распрощались на Старом Арбате со всеми попутчиками. – Как бы не кинули тебя эти жуки кооперативные. Мутные они какие-то. Неискренние. Будь моя воля, ни за что бы с ними не связался!

– Алексей Исаакович, а почему вы в университет не вернулись? – задал я ему вопрос, который давно уже вертелся на языке. – Они же вас обратно с удовольствием возьмут. Хоть сейчас!

– Возьмут, кто ж спорит! Вот только платят там копейки. Мне на эти гроши не прожить.

– Ну, раньше же жили как-то. И не один год.

– Эх, Саша! Раньше я на зарплату внимания не обращал. Но в то время основной доход марки приносили. А теперь этот источник заработка для меня закрыт. Наглухо запечатан. Нет моей коллекции! Была, да сплыла.

– Как нет? Неужели, украли!

– Можно сказать – да...

– Постойте, но ведь основной доход вы как посредник при сделках получали. Т.е. не за сами марки, а за знания в этой области. Квалификация-то при вас осталась, не делась никуда.

– Да, знания есть. И квалификация – та же. А толку? Кто ж посредником при сделке "лоха" прокинутого приглашать будет? Да, ты ж не знаешь ничего! Ты тогда ещё в Шереметьево работал... Собрались мои молодые в Израиль уезжать. Дочка с зятем. Ну и уговорил он меня, дурака старого, отдать им с собой коллекцию. Мол, там она сохраннее будет, да и кредит на жильё можно под залог взять. И процент по тому кредиту будет меньше значительно. Я и согласился. Кто ж знал, что Мишенька-Мойшенька, зятёк мой дорогой, ещё здесь в протестанскую веру покрестился перед отъездом. А как в Израиле натурализовался, принялся везде крест поверх рубахи носить и на скандалы нарываться. Ну, набили ему морду пару раз. Один раз арабы, другой – еврейские ортодоксы. Он – в суд на тех и на этих. А потом, используя судебные решения, как пропуск, в Америку рванул. Представляешь?

– И приняли?

– А то!.. С распростёртыми объятиями. Христианин. Протестант. Единоверец. Многократно подвергался преследованиям за религиозные убеждения. Он гражданство американское получил чуть ли ни в день приезда. И теперь моей коллекцией может спокойно распоряжаться.

– Но ведь это ваши марки! А как же защита частной собственности?

– Частная собственность! В Штатах иностранцу против гражданина ловить нечего. А я для американского суда гораздо хуже, чем просто иностранец. Я – тот предатель их любимой родины, который сам добровольно от её гражданства отказался. Нет, коллекция для меня потеряна навсегда!

– А дочка как?

– Дочка в кафешках тарелки моет. В Хайфе. Стоматологов там своих навалом.

Вот так история! А я всё голову ломал, из-за чего он в Гипроводхоз подался... На старости лет.

– Ты только языком не трепи... Я к тому эту историю рассказал, что доверчивый ты очень. И чую, когда-нибудь нарвёшься из-за этого. Люди, они только зло помнят, а добро быстро забывают. Ты уж поосторожнее с ними, ладно!

– Хорошо, учту! Постараюсь больше не подставляться.

20.

Следующее собрание кооператива «НЦНМ» проходило на научном семинаре в Хаммеровском центре. После заключительного доклада, посвящённого вредному влиянию электромагнитного излучения ЛЭП[98] на репродуктивную функцию дождевых червей, наша группа задержалась в конференц-зале. Все по очереди сдавали свои главы и разделы. Корзун их бегло просматривал и складывал в кожаный дипломат «Чикаго». После подробных обсуждений у Михельсона такая процедура приёма работы приятно удивляла своей простотой.

– В ближайшие два-три дня я всё прочитаю. Если до субботы не позвоню, считай, что раздел принят, – сказал Степан Михайлович, пробегая взглядом последние листы, которые я утром допечатывал на разбитом "Юнисе". – А теперь все свободны. Обязательные мероприятия семинара закончились. Кто остаётся на банкет – из зала по стрелке направо.

Михельсон сказал, что останется обязательно: банкеты на таких тусовках – самое интересное. А я решил уйти. Центр международной торговли подавлял меня своим заграничным великолепием. Просторные залы, панорамные лифты, зимний сад с фонтаном в холле – всё это элегантное великолепие сверкало чистотой, дышало свежестью, и было похоже на картинку из фильма о светлом будущем. Сравнение американской роскоши с обшарпанными коридорами наших нищих НИИ будило во мне сразу целый букет "совковых" комплексов. И в то же время, спать хотелось просто неимоверно. А потому, распрощавшись с коллегами, я проскочил мимо вышколенного охранника и направился к троллейбусной остановке.

В коридоре квартиры на полу стояли мешки с морковкой и свёклой. Сваленные грудой коробки отчаянно благоухали яблоками и грушами... Хозяева тоже были дома.

– Ну, как? Сдался? – спросил Пётр Игоревич, как только я вошёл в их маленькую гостиную.

– Ага, всё в порядке, дядя Петя!

– Чай на плите горячий, если что... Или сразу завалишься?

– Ещё быстрее, чем сразу! Глаза слипаются – хоть спички вставляй.

– Ну, тогда я на кухне футбол посмотрю, – сказал он, приподнимаясь.

– Да не беспокойтесь вы так... Подумаешь, телевизор! Я в армии под гул самолётов засыпал. Слыхали когда-нибудь, как бомбардировщик взлетает? Стёкла в домах лопаются!

– Ну, смотри. Если что – постучи в стенку.

Старик с удовольствием опустился обратно в кресло.

На кухне всё это время продолжало шкворчать и бурлить. Стекло на двери запотело и стало матовым. Битва за сохранение собранного урожая кипела практически круглосуточно. Крутить банки Ольга Васильевна никому не доверяет. От начала и до конца – только сама.

Я прошёл в свою комнату, закрыл дверь, задёрнул шторы, разделся и нырнул под одеяло. Какой там телевизор!.. Все звуки исчезли через секунду, стоило только закрыть глаза.

Мне снилась баррикада у Белого дома, похожая на ежа-переростка, ощетинившегося на три стороны встопорщенными иглами стальных труб. Я снова видел напряженные лица соратников. С трепетом в душе ждал начала атаки. Каждой клеточкой тела чувствовал, что приближается самое главное сражение моей жизни. И это чувство наполняло меня до краёв. Снова всё было просто и ясно, как это и бывает в бою. Впереди враг, рядом свои... И правда на нашей стороне. Все силы собраны. Приготовления завершены. Мы не хотим начинать первыми, но не отступим ни на шаг. Из-за домов слышен стрёкот автоматных очередей. Всё ближе, ближе...

И вдруг всё исчезает. Картинка становится блёклой и бесцветной, как на экране старенького «Рекорда». Я медленно погружаюсь в чёрную болотную жижу. Ноги засосало в неё уже почти по колено. Каждая попытка освободиться лишь увеличивает скорость погружения. Спокойно, только без паники... Нужно сохранять выдержку. Истерики не помогут. Посмотрим, что есть в карманах. Только шнур и носовой платок. Шнур капроновый, такой даже слона выдержит. Уф-ф-ф... Уже легче.

Оглядываюсь по сторонам. А что если пригнуть вон ту молодую берёзку? Тогда можно будет опереться руками о ствол и выбраться из трясины. Набираем грязи в платок, завязываем верёвку. Раскручиваем над головой. Бросаем. Есть, зацепилось. Тянем трос на себя. Ещё, ещё. Есть! Руки ухватились за ствол. Теперь остаётся только лечь на него туловищем и тянуть изо всех сил. Кажется, все усилия напрасны. Но я знаю, что это не так. Погружение прекратилось – уже хорошо. Я тяну всё сильнее и сильнее. Глаза разъедает от пота. Я смахиваю пот рукавом штормовки. Тяну за ствол, за боковые ветки и сантиметр за сантиметром продвигаюсь вперёд. Забыть об усталости! Долой отчаяние! Теперь всё зависит только от упорства. Ну, уж в нём-то у меня недостатка нет. С сообразительностью возникают проблемы, быстрота реакции часто подводит. А упорства – вагонетками не перетаскаешь.