Текст книги "Как же быть?"

Автор книги: Александр Кулешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

– Ты же раньше говорила, что он молодец.

– Я не знала, что он обманщик. Мне достаточно соврать один раз, я не прощаю. Если ты меня хоть раз обманешь, между нами всё будет кончено! Учти это!

– Да, да, но я не собираюсь обманывать тебя!

– Смотри! – Кенни угрожающе помахала длинным пальцем.

И хотя расстались они, полные любви и раскаяния, долго целовались на скамейке и Кенни ещё раз двадцать заверила Лори в том, что не сможет без него жить, ушёл он в тревожном настроении.

Да это не шутки и не пустые слона, Теперь он видел: если вскроется его обман, его предательство, Кенни с ним и дня не останется. Она просто возненавидит его.

Скорей бы уж всему этому пришёл конец…

Он мчался по широким улицам Сто первого. Ветер плотной подушкой лёг на лицо, не давал дышать. Сумерки быстро опускались на город, по-хозяйски захватывая улицы, дома. А если по-другому, если всё рассказать Кенни, во всём признаться? Она, простит, наверняка простит! Но дальше что? Она же потребует, чтобы он немедленно от всего отказался, всё порвал. Нельзя. Он получил деньги и от Леви, и от Латерна, он передал фальшивые документы «Правдивым вестям», он сам участвовал в липовых конкурсах. Ясли он сейчас откажется, это всё станет известно. И тогда ему крышка. Придётся уезжать, он потеряет место, деньги. Да и Кенни тоже. Куда она денется?

Уедут вдвоём – двое нищих, двое безработных.

Спать где попало, мыть посуду в кафетериях, ходить голодным…

Ну нет, к чёрту! Лучше уж обманывать Кенни. Пусть ничего не знает. В конце концов, это для её же пользы. Все деньги, которые он заработает, пойдут на них же. Купят себе домик, автомобиль, поедут на океан…

А это всё забудется. Всё забудется. Когда есть деньги, многое прощается. Кто помнит теперь какие-нибудь грешки давних лет господина Леви? Их же, слава богу, было немало.

Лишь бы Кенни ничего ив знала! Она и не узнает. Что ж, господин Леви ей, что ли, скажет или его ближайшие помощники, те, кто знают об операции? Уж они умеют молчать.

Лори немного успокоился. Вечером ему, правда, пришлось выслушать несколько саркастических замечаний от Арка, также слышавшего передачу «Правдивых вестей». Но Лори храбро отбивался.

– Чего вы все ко мне пристали? Я-то тут при чём! Моё дело маленькое – плёнку таскать да почту развозить, а начальство пусть само разбирается. И потом, я теперь в «Правдивых вестях» работаю, а не на «Западе-III», так что ты меня поздравлять должен, а не ругать. Ведь моя радиостанция выступила с разоблачением лгунов из «Запада-III»!

– Это ты сейчас богопротивно лжёшь! – сказал Арк загадочно и на этом закончил спор.

Глава десятая
ОХ УЖ ЭТА КЕННИ!

У Кенни были неприятности.

Она пыталась скрыть их от Лори, но, конечно, ничего не получилось.

Он сразу заметил озабоченность своей подруги, её рассеянность, Кенни реже смеялась, её мысли всё время куда-то убегали, и порой Лори с раздражением восклицал:

– Я не понимаю, ты слушаешь меня или нет? По-моему, я рассказываю, довольно интересную историю. Но если тебе это скучно, я могу замолчать.

Они гуляли. Был ранний вечер. Солнце ещё давило тяжёлым пунцовым ядром на горизонт. Лилово-синие, подрумяненные облака неподвижно висели вдали, вытянувшись длинными языками. По-вечернему пахло травой. На окраинных улочках было тихо, Лишь порой раздавался стрекот машинки для стрижки газона, детский крик, урчание заводимого мотора, музыка.

Дневной зной медленно уползал на покой, словно большой золотистый лев, а на смену ему неслышно, пантерой подкрадывалась вечерняя прохлада…

Сцепившись указательными пальцами, они медленно брели по улицам, не замечая, куда идут. До сеанса оставалось почти полтора часа. Они забрались в этот отдалённый район города потому, что именно здесь помещался кинотеатр, где шёл выбранный ими фильм. Они давно хотели посмотреть «Не стреляйте – я повешусь сам!», остроумную комедию, где на фоне танцев, джазовых песенок и красивых купальщиц происходило полдюжины убийств с помощью яда, пистолета, бритвы, ножа и т. д.

Сеанс начинался только в десять вечера. Вот они и гуляли.

Лори надулся. Мало того, что Кенни, обожавшая кино, отнеслась совершенно равнодушно к радостному сообщению, что Лори обнаружил, где идёт вожделенный фильм, так она ещё и не слушает содержание другой жуткой картины, которое он ей с энтузиазмом излагает.

Некоторое время они шли молча. В знак предельной обиды Лори даже убрал свой палец.

Наконец Кенни вздохнула тяжело и громко. Так вздыхает, наверное, человек, последний раз взявшийся за перила моста, Потом она крепко ухватила Лори под руку, прижалась к нему всем телом и заговорила:

– Не сердись. Лори. Пожалуйста. Если б ты знал, ты бы не сердился… Мне очень не везёт…

Лори сразу забыл свою обиду, Он с тревогой посмотрел на подругу:

– Что случилось?

– ты знаешь, я не хотела тебе говорить. Я думала, всё это так, пустяки, а обернулось плохо, Но у тебя своих забот хватает, чего я ещё моими буду загружать…

Лори взвился:

– То есть как это загружать? Твои заботы мне тяжелей своих. Что ты дурака валяешь! Сейчас же рассказывай, что случилось.

– Ох, как не хочется, если б ты знал. Мне так хорошо с тобой. Всё это ворошить…

Сначала Лори подумал, что она ломается, набивает цену своим тайнам, но потом понял, что ошибся. Кенни действительно мучилась. Она, наверное, радовалась сейчас, что могла хоть ненадолго убежать от своих забот, идти с ним, держать его за руку, положить ему голову на плечо. Ей очень не хотелось возвращаться в неуютный, холодный мир этих забот.

Но Лори не мог оставаться в неведении.

– Рассказывай, – сказал он решительно. – Слышишь? Рассказывай всё!

– Не торопи меня, пожалуйста. Я расскажу. Сейчас. Дай собраться с мыслями… Лори, меня обвинили в воровстве.

Лори остановился так внезапно, словно налетел на фонарный столб. Ощущение у него было схожее, Будто его стукнули по лбу, смешав все мысли. Воровка! Кенни – воровка! Самая честная, чистая, благородная девушка, какую он знал, какая вообще могла существовать на свете, – воровка! Да что они с ума сошли? Вид у него был настолько растерянный, что Кенни не смогла сдержать улыбки.

– Лори, до чего ты смешной сейчас! Глаза вытаращил, руки опустил, качаешься, как китайский мандарин. Да приди в себя! Я всё та же, твоя Кенни. Я сказала, что меня обвинили, но это ещё не значит, что я воровка. Любого можно оклеветать, Да и вообще уже все знают, что это клевета, Сейчас другое…

– Вот что, Кенни, – Лори крепко сжал её щёки ладонями и приблизил к её глазам свои глаза, – я много в жизни дрался, но никогда не бил девчонок! Так вот, если ты немедленно не расскажешь мне всё по порядку, ты будешь первой. Перестань ходить вокруг да около. Ясно?

Кенни потёрлась щёками о его ладони.

– Не надо меня бить, я расскажу, Сейчас, погоди… Дай сообразить. Значит, так. Я ведь тебе никогда не рассказывала, Лори, как у нас работают. Ты не думай, что это так весело. Конечно, в больших ресторанах или барах намного хуже, но и здесь не рай. Чаевых почти не дают. Кто – репортёры или такие, как ты? А жалованье сам знаешь какое. Публика у нас тоже всякая. Иной раз придут пьяные или там же, в кафетерии, вечером напьются. Орут, пристают…

– Пристают?.. – угрожающе переспросил Лори.

– Ну, не цапают, конечно, ещё бы этого не хватало! И потом, я умею постоять за себя, поверь! Но всё равно. Комплименты всякие говорят, острят… А есть и совсем неприятные. Хоть не пьют, зато ворчат, капризничают… Словом, у нас работать – это не королевой английской служить…

– Так надо уйти! – воскликнул Лори.

– Да брось ты! – Кенни устало отмахнулась рукой. – Уйти!.. Куда? Вот господин Леви пойдёт на отдых, тогда я вместо него! Приходит к нам разный народ, ты знаешь. Неделю тому назад устроили благотворительный вечер. Небось слышал? Шуму с этим вечером было много, Реклама будь здоров: «3апад-III» и его звёзды в пользу военных сирот!» Действительно пригласили всех знаменитостей: певцов, певиц, журналистов, и туристы, конечно, валом навалили. Все, кто в этот день были в Сто первом, пришли, ещё за билеты дрались. А билет сто монет. Да ещё игра, лотерея, автографы, цветы, сувениры – словом, монет по триста – четыреста каждый оставил! Деньги эти в пользу детей, у кого отцы погибли там, за океаном. Ты понимаешь, пятьдесят – сто монет заменят им отца… Словом, вечер.

– А при чём тут ты?

– Не торопи. Сам же просил с подробностями…

– Ладно, ладно.

– Наступает вечер. У меня два столика в углу. Помнишь, там, где выход на балкон? Ну, где ты всегда сидел, мои постоянные. Садится компания. Какая-то раскрашенная красотка. Поверить, Лори, физиономия что палитра, да ещё летом, когда краски тают. Старуха – ей небось уж за тридцать. И вся в бриллиантах. С ней толстяк лысый, ещё длинный парень, ещё старуха. Едят, пьют, танцуют. Денег у них, видно, хватает. Билетов лотерейных накупили гору, а каждый билет, как и входной, сто монет. Когда они уходят танцевать – слушай внимательно! – они, конечно, всякие свои зажигалки, портсигары, сумочки оставляют на столе. Я же к столу не пришита, бегаю взад-вперёд – то принеси, это…

За вторым столиком другая компания. Тоже разодетые и, видно, первых знают.

Уж, наверное, три часа ночи было. Все пьяные, шумят, кричат. Слышу, эта палитра вопит: «Сумочка! Сумочка!..» А я как раз из кухни несу заказ. Бежит наш метр, ты его знаешь, ещё кое-кто подошёл. Оказалось, пропала сумочка. Пока она танцевала со своим толстяком, а её подруга с длинным парнем, сумочка пропала. Она вопит… Там деньги, какое-то колье, ещё чего-то. Все лазают под стол, под стулья, я тоже. Вдруг она на меня как посмотрит – глаза пьяные, рот слюнявый. Ах, Лори, если б ты знал, какая она была страшная! Палец в меня тычет: «Это она! Это она!» Поверишь, я даже сначала не поняла. Смотрю на неё, глаза вытаращила. Толстяк подходит ко мне, говорит: «Где сумочка? Ну-ка скажи, где сумочка?» Тут я поняла. Знаешь, Лори, ещё бы секунда – нет, доля секунды, и я бы ему выцарапала глаза. Он, наверное, понял, сразу отшатнулся. Метрдотель наш подбежал: «Что вы, господа, говорит, Кенни никогда бы этого не сделала!..» А та на своём; «Она! Она! Она всё время на мою сумочку поглядывала. Обыщите её!» Толстяк тоже: «От уже перепрятала…» Я ей тогда говорю: «Как вам не стыдно, палитра вы несчастная!» И – в слёзы. Знаешь, как обидно когда обвиняют, в чём не виноват. Это самое, наверное, обидное, что может быть на свете…

Она орёт, толстяк шипит, я стою реву, метрдотель меня успокаивает, все кругом шумят. Ну не все, многие разошлись, надоело им всё это.

И вдруг со второго столика поднимается мужчина, пьяный в стельку! Еле на ногах держится и подходит. Физиономия гадкая, рот до ушей, хохочет и в руках держит ту сумочку.

«А? – бормочет. – А? Ну, Кукки, как я тебя разыграл? А? А? Ты бы из-за старых шлёпанцев повесилась – помнишь, я тебе говорил, А? А ты – фр-фр! – фырчишь: для тебя, мол, деньги не имеют значения. Вот и поймал! Стянул твою сумочку, так ты тут всех чуть не убила. А? А? Кукки! Кукки! Ты хищница, нет в тебе милосердия к людям…»

Сам за столик уже сел, голову набок, засыпает. Сумочку выронил, А эта Кукки как влепит ему пощёчину! Он – со стула, Подняли его – хохочет. И все стали хохотать.

«Ох, – кричит толстяк, – ох разбойник, мистификатор!»

«Утоплю, убью, сожгу… – эта страхолюда Кукки воркует. – Чуть не умерла… моё любимое колье… Негодяй, мой негодяйчик, негодяйчонок…»

Метрдотель улыбается, рад за меня. «Я же говорил, бормочет, я же говорил». Толстяк вынимает деньги – сотни три, не меньше, – скомкал в шарик и суёт мне «Отчего ты плачешь, глупая, это же всё шутка! Пошутили». Я деньги схватила, бросила ему в лицо, да промахнулась. Убежала, Сижу на кухне, реву. Метрдотель приходит расстроенный, не знает, как мне сказать.

«Слушай, – наконец шепчет, – пойди ты извинись. Ну, подумаешь, два слова скажешь. Иначе она такой шум наделает, что мы с тобой в два счета с работы вылетим. Ну, пожалуйста, Кенни, что тебе стоит».

Веришь, Лори, я опять не поняла. Когда поняла, у меня в глазах потемнело. Оказывается, я с ней дерзко разговаривала, «палитрой» назвала. Понимаешь? Я же ещё и виновата! А толстяк этот – президент мыла «Феникс» Рулон, у него в «Западе-III» акций вагон, и вообще он друг господина Леви. «Палитра» – его подруга, он у неё как собачонка. Сначала – метрдотель рассказал – он её урезонивал, что я, мол, не виновата. А когда она его обвинила, что он за мной не прочь, наверное, прихлестнуть, он напугался и тоже требует – пусть я извинюсь.

Ну, что бы ты на моём месте сделал? Что? Я фартук скинула, хлопнула дверью и убежала домой. Через день пришла на работу как ни в чём не бывало. Посмотрим, думаю, что будет, Метр улыбается. Уладил. Сказал, что официанток на этот вечер пригласили со стороны, своих не хватило. На следующее утро, думаю, все проспались, всё забыли. Хоть обидели они меня, да ладно, могло хуже кончиться. Всё пошло по-старому. Я б тебе рассказала раньше, да, пока обидно было, не хотела. А потом, ты бы тоже огорчился за меня. Вот я и молчала, но потом я бы рассказала, Лори, поверь…

– Значит, теперь всё в порядке, – Лори вздохнул с облегчением, – так что ж ты теперь-то мучаешься?

– В том-то и дело – грустно сказала Кенни, – что всё опять началось.

– Как – началось?

– Ну так. Уж не знаю, откуда эта женщина, эта Кукки (вот уж имечко!), всё-таки узнала, что я там работаю. И привязалась к своему толстяку. Тот звонит нашему метру и говорит: «Слушайте, скажите этой девчонке, чтоб пошла и извинилась. Я ей двести, триста монет дам, пятьсот, если надо. Только чтоб всё это кончилось. Не пойдёт – пусть пеняет на себя. Да и вам не поздоровится!» Метр, ты его знаешь, он ко мне хорошо относится, Вообще хороший. Прибежал прямо зелёный от страха. «Кенни, говорит, я тебя очень прошу: ну извинись ты перед этой дурой. Ну её и чёрту) Зайдёшь к ней – он адрес дал, – скажешь «простите» и уйдёшь. Свидетелей – никого. Пятьсот монет получишь. Хочешь, я ещё тебе дам? Иначе ведь выгонят нас. Да ещё в «чёрный список» вставят. Тебе-то ладно. Замуж выскочишь, фамилию переменишь. А мне с моими детьми да с домом недоплаченным? Кенни, прошу тебя…»

А я – нет.

Так вчера секретарша соединила метра с самим господином Леви. С самим! И он сказал: «Знаю, девушка ваша неплохая, справлялся о ней, и шутку там какую-то над ней сыграли глупую, но ссориться с друзьями, да ещё с такими, из-за неё не намерен. Скажите – получит прибавку к жалованью, отпуск. Сами смотрите, но чтоб до понедельника пошла и извинилась. Ничего с ней не будет, не умрёт. Иначе оба ищите себе с понедельника другую работу». Метрдотель мне всё рассказал. Знаешь, Лори, если б он опять плакался или кричал, грозил, я бы его сразу к чёрту послала. А он рассказал, посмотрел на меня, будто собака с переломанной лапой, и ушёл. Ни слова от себя не прибавил.

– А дальше?..

– Всё. Теперь надо или извиняться, или катиться подальше. Уж здесь-то, в Сто первом, я наверняка работы не найду…

Кенни замолчала. Прямые светлые волосы печально повисли по сторонам головы, глаза смотрели куда-то вдаль, она шла медленно волоча ноги.

Лори тоже молчал, Ох уж эта Кенни! Будь он на её месте, он за пятьсот монет каждый день, да чего там – каждый час извинялся бы за чужие грехи. А она, видите ли, не может! Ещё бы!..

В начале её рассказа он, правда, сам весь горел от ярости. Он готов был убить того толстяка, свернуть шею этой размалёванной Кукки, всех их там растоптать. Но когда услышал, о ком идёт речь, что всё это друзья господина Леви, что он лично приказал извиниться, гнев Лори принял новое направление.

Действительно, что особенного – извиниться… Из-за своей никому не нужной гордости Кенни может пострадать так, что потом ничего уже нельзя будет сделать. Ну какое всё это имеет значение? А она упёрлась. Ох уж эта Кенни!..

Лори понимал, что Кенни права, что с ней хотят поступить подло, да ещё её же унизить подачкой. Он понимал, что она ведёт себя смело и что он так никогда не смог бы поступить, хотя всё его существо протестует. Он понимал, что его длинноногая девчонка Кенни в десять раз сильнее его, мужчины.

Это-то и злило его.

Но он понимал, что если посоветует Кенни извиниться, она просто будет презирать его. А советовать ей настаивать на своём – значит, заведомо обречь её. Так как же надо поступить? Господи, сколько сложных вопросов ставит перед нами жизнь ежедневно! Порой вопросов, на которые нет ответов, порой таких, на которые дав ответ, меняешь весь ход своей жизни. Вся жизнь – это беспрерывная цепь вопросов и ответов Вся жизнь, вся жизнь…

– Ну, так что?.. – повернулась к нему наконец Кенни.

– Что «что»? – буркнул Лори. Но он понимал, что ответить придётся.

– Так как я должна поступить? – Кенни смотрела на него большими серыми глазами. В них не было ничего, кроме искреннего желания найти ответ.

И тот Лори осенило. Он нашёл выход!

– Слушай, Кенни, – горячо заговорил он – двух мнений быть не может, Ты не должна извиняться, Это они должны просить у тебя прощения!..

Кенни быстрым движением наклонилась вперёд я поцеловала Лори.

– Я знала, что ты так скажешь! – воскликнула она торжествующе, словно перед ней была целая толпа, настойчиво утверждавшая противное. – Я просто была уверена…

– Да, – продолжал Лори, нахмурив лоб, – тут всё ясно, Но, Кенни, так просто нельзя решать этот вопрос. Нельзя.

– Почему? – Кенни удивлённо смотрела на него.

– Да потому, что иногда, поступая честно, ты совершаешь нечестность.

– Лори!

– Да-да. Свою гордость ты сохранишь, А метрдотель? Ты надумала про него, про его семью? У тебя всё впереди, а у него старость на носу. И ты, поступая правильно в отношении себя, поступаешь неправильно по отношению к нему.

– Но, Лори…

– Погоди. Иногда надо уметь жертвовать собой. Ты не должна быть эгоисткой. Нет, Кенни, я не представляю, чтобы ты могла думать только о себе.

Кенни нервно кусала губу, её круглое лицо выражало растерянность.

– Слушай, Лори, но ведь я не могу поступиться своей, как ты говоришь, гордостью, справедливостью, что ли, из-за этого. Наверное, он поймёт меня.

– Он, может, и поймёт тебя, но ты не должна допускать этого. Он же старый, несчастный человек.

– Ну, не такой уж он старый и… – возразила Кенни.

– Метр говорил тебе, да ты и сама знаешь, что значит остаться без работы в наше время, а тем более если обременён семьёй…

И Лори произнёс пламенную речь, из которой явствовало, что только чудовище эгоизма может в этой ситуации настаивать на своём, а не бежать тотчас же казниться. Он намекнул на возможность самоубийства метрдотеля, и в этом была бы виновата Кенни.

Кончилось тем, что Кенни расплакалась.

Она вытирала платком глаза, щёки, всхлипывала, нос у неё покраснел, волосы упали на лицо.

– Слушай, Кенни, – Лори обнял подругу, – не реви ты. Ничего страшного не случилось. Что, тебя никогда зря не ругали в школе? А потом ещё учитель требовал, чтобы у него просили прощения. Плюнь ты на это дело. Несправедливости всегда были и будут. Ты же не господин Леви. Нам ещё не раз по морде надают. Да не реви ты, чёрт возьми!

– Не хочу… – всхлипывала Кенни. – Не хочу… раз я не виновата. Палитра противная, задушила бы её…

– Брось ты, ну не реви… – Лори, взяв платок из рук Кенни, сам вытирал ей лицо.

Наконец Кенни успокоилась.

– Ладно, – сказала она, – я подумаю…

– Чего тут думать?

– Нет, Лори, я не могу так, честное слово. Надо подумать. А то, когда я приду к ней извиняться и увижу её противную рожу, я её ещё ударю и меня в тюрьму посадят…

Лори испугался:

– Нет, этого ты не делай! С ума сошла! Лучше уж подумай, до понедельника есть время.

– Вот что, Лори, я знаю! Я честно и откровенно поговорю с метрдотелем. И тогда решу. Правильно?

– Ну посоветуйся, – вяло поддержал Лори, – конечно, надо знать его мнение.

Они ещё погуляли немного, взявшись за руки. Им захотелось есть. Подошли к стеклянной будке, светлевшей неоновыми огнями. Съели по сосиске, густо смазанной горчицей, и наконец добрались до кинотеатра.

Над входом звучала музыка. Огромные фанерные трупы и голые красавицы колыхались на фасаде. На всю улицу звенел звонок.

На стеклянном светящемся козырьке чёрные буквы прочертили: «Не стреляйте – я повешусь сам!»

Купив у входа солёных орешков, они торопливо вошли в зал, сели в кресла.

Они любили ходить в кино не только из-за фильмов, не только потому, что здесь можно было в темноте спокойно держаться за руки и целоваться, но и потому, что, когда они сидели в тёмном, прохладном зале, их охватывала атмосфера покоя, безопасности, атмосфера осуществлённой мечты. В мягком кресле было уютно, на стенах, затянутых синим бархатом, горели крошечные синие ночники, свежий кондиционированный воздух уносил табачный дым.

В зал не могли проникнуть дневные заботы, тревоги, страхи. Здесь не было болезней, безработицы, строгих начальников завистников, сплетников. Сюда не могла прийти негодяйка Кукки, всесильный господин Леви…

Не было проблем, не было нерешённых вопросов.

Здесь, на большом сверкающем многоцветном экране, под весёлую или мягкую музыку осуществлялись любые желания.

Можно было полюбить девушек или юношей немыслимой красоты, обладать дворцами и кораблями, стать миллионером или кинозвездой. Достаточно было выбрать подходящий фильм.

Ах, как хорошо, что есть на свете экраны – и маленькие телевизионные, и большие – в кино! Волшебные экраны, отражавшие всё на свете, кроме реальной жизни с её невзгодами и тревогами, горестями и разочарованиями.

Волшебные экраны – чудесные машины, переносившие людей во времени и пространстве в иные эпохи, на иные континенты.

Без этих экранов так трудно было бы жить всю неделю, не отдыхая душой под их волшебное мерцание.

Волшебное и обманное…

Кенни реже мечтала, чем Лори: она была трезвее и рассудительнее.

Но в кино, перед началом фильма, пока экран заполняла вездесущая неистребимая, неизбежная реклама, она особенно почему-то любила предаваться сладким снам.

Ну, например, как они с Лори путешествуют. (Последнее время Лори был неотъемлемым элементом любой её мечты.)

Вот они в Африке. У ног их плещется океан. (Кенни никогда не доводилось бывать на побережье), позади золотится пустыня.

А Лори стоит рядом в пробковом шлеме и обнимает её сильной рукой.

Или они в Венеции. Чёрная гондола неслышно скользит по широким каналам.

А Лори сидит рядом и обнимает её.

Или ещё где-нибудь в горах, где много снега. Они мчатся вниз. Но вот путь окончен, она останавливается, тяжело дыша и глядя вверх на ослепительно белый склон.

А рядом Лори…

Потом Кенни задумывается. Как так получается, что в мире, где миллиарды людей, двое обязательно находят друг друга? Они могут жить, разделённые тысячами километров, родиться с разницей в десяток лет, три десятка лет, не знать друг друга.

Но в какой-то предназначенный судьбой час обязательно находят друг друга. А ведь это так же трудно, как двум крохотным спутникам в безбрежном космосе. Но спутники всё же умудряются делать это, подчиняясь воле людей. А люди – чьей воле подчиняются они? Какой силе? Может, любви? Наверное, любви. Наверное, те двое с самого рождения любят друг друга, только не знают об этом. Как киноплёнка. Пока она в коробке, ничего не видно, а направишь луч на неё, посмотришь на экран – и рождается новый мир.

Так и там каждый из тех двоих несёт свою любовь в себе. А как встретились, так всё освещается и становится ясным – любим!

Как у них с Лори. Просто поразительно! Ведь жила почти двадцать лет без него. Сейчас ей даже трудно представить себе, как это могло быть. Без него!

Так же трудно, как представить себя с другим. Конечно, она понимает, что есть немало людей красивее, умнее, талантливее, богаче, знаменитее, чем Лори.

Есть. Но для других.

А для неё нет никого ни красивее, ни лучше, ни благороднее. И не может быть.

Вот уж какие у неё неприятности, а стоит ему оказаться рядом, и всё уносится куда-то. На душе спокойно и легко.

Она знает, что Лори не даст её в обиду. И уж во всяком случае, с его прямотой и благородством, он всегда укажет правильный путь, даст нужный совет.

Кенни теснее прижимается к своему другу, кладёт ему голову на плечо, ищет его руку. Ей так хорошо…

А на экране по-прежнему мелькали рекламы духов, автомобилей, туфель и шляпок, виды экзотических островов, где все только и делают, что купаются в изумрудных водах бассейнов, нёжатся на солнце и танцуют в роскошных ресторанах.

Когда начался главный фильм, их захлестнул поток красок, ослепили наготой красавицы, оглушили гангстеры с их пулемётной стрельбой. Убийства следовали за убийством, любовные сцены сменяли одна другую… Вот это была жизнь!

По сравнению с ней мелкими и незначительными казались все заботы Лори и Кенни. Глядя на красиво одетых женщин и элегантных мужчин, Лори лишний раз убеждался в том, какие возможности дают деньги.

Из кино вышли умиротворённые. И о неприятностях Кенни больше не говорили.

Они просто шли, обнявшись, по ночному городу, навстречу свежему степному ветерку, под далёкие звуки музыки, долетавшей из баров и игорных домов.

Шли молча, неторопливо, погружённые в свои мысли. Но если Лори и не говорил сейчас ни слова о несчастье, обрушившемся на Кенни, то это не значило, что он не думал о нём.

Чем больше думал, тем неприятнее ему становилось. Ведь то, что сделали с его подругой и что вызывало у него такое возмущение, он собирался сделать с другими, с людьми, не только ничего плохого по отношению к нему не совершившими, но, наоборот, принявшими его в свою среду, доверявшими ему.

Когда «Правдивые вести» выступят с сенсационной, разоблачительной передачей, основанной на доставленных им, Лори, документах, мгновенно разразится скандал. Юристы «Запада-III» помчатся в суд и обвинят радиостанцию в фальсификации, Лори, разумеется, не был посвящён в детали операции, задуманной господином Леви, но был уже достаточно опытен, чтоб сообразить, что, если ему подсунули документы для передачи Латерну, значит, этим документам грош цена. Не зная подробностей, он всё же догадался, как всё будет происходить. Будь Лори образованней, он, наверное, сравнил бы себя с Троянским конём. А так он просто знал, что является предателем по отношению к «Правдивым вестям».

Он, конечно, знал это с самого начала. «Джемс Бонд»! «Тайный агент»! Но тогда речь шла о некоем незнакомом понятии. «Правдивые вести» – осиное гнездо, берлога «красных». Теперь понятие превратилось в реальность. «Красные» стали живыми людьми.

Это был энергичный, внушавший Лори глубокое уважение главный редактор Латерн; это был молчаливый, надёжный друг Марк; шумливый, крикливый, но бескомпромиссно справедливый Роберт; такой забавный и весёлый за кружкой пива и такой умный, серьёзный, честный на работе Шор…

Это всё были люди, теперь вошедшие в его жизнь, близкие ему, его друзья и товарищи – те, на кого он мог рассчитывать, кто не оставил бы его в беде.

А господин Леви в его жизнь не входил или, вернее, входил лишь как кошмар.

Между тем по его приказу должен был разрушить всё то, ради чего жили, отдавали свои силы новые друзья Лори…

Лори представлял себе Латерна, полного достоинства, в полосатой одежде за решённой тюрьмы. Он видел ребят, мотающихся без работы…

По чьей вине?

По его, лори. А он тем временем, получив свои деньги и округлив счёт в банке, будет ездить с Кенни в купленной наконец машине. Господин Леви пожмёт ему руку и скажет: «Молодец».

А вот стал бы кто-нибудь ещё жать ему руку? Села бы Кенни с ним в машину, если б всё было известно, если б все узнали о том, что он сделал?

Каково будет ему самому?

Теперь он навсегда в руках господина Леви. Где гарантия, что завтра ему не поручат ещё более грязного дела? И попробуй он его не сделать!

Лори даже застонал от своих мыслей.

Кенни с тревогой посмотрела на него.

– Ты что, Лори? Что-нибудь болит?

– Да нет, так…

Может быть, всё рассказать ей? Прямо вот тут, в этом тёмном глухом переулке, Взять за руки, заглянуть в глаза и сказать: «Кенни, я негодяй! И делаю чёрное дело! Прости меня. Если ты меня простишь, я всё брошу, от всего убегу! Мы убежим вместе, уедем далеко-далеко, где нас не знают, где мы начнём всё сначала. Только не бросай меня, не презирай, не разлюби!..»

Но куда ехать, бежать то куда?

В любом городе страны, что в Первом, что в Сто первом что в Пятисотом, свои леви и лори, свои миллионеры и бедняки свои трудности и неприятности.

А вот работа есть далеко не всюду. Здесь они устроены, здесь у него есть перспектива. А в других городах? И потом кто сказал, что можно пробиться честным путём? Нет, честные никуда не пробьются! Выбор может быть лишь один: пробиться не думая о том, по чьим головам и ногам ты ступаешь, или быть в ладах со своей совестью, но тогда не надеяться на успех…

– … помнишь, ты меня с ним знакомил? Чудной такой, похож на старую ворону.

Начала фразы Лори не уловил. Он был настолько погружён в свои мысли, что не слышал, что говорила ему Кенни.

– Да-да, – очнулся он, – ну и что?

– Сегодня утром он пришёл к нам в телестудию – уж не знаю, как прошёл. Он ведь репортёр, да? Наверное, у него есть удостоверение?

– Да кто? – нетерпеливо спросил Лори.

Кенни удивлённо посмотрела на него.

– Как кто? Да этот Руго, про которого я тебе рассказываю.

– Руго?

– Ну да, разве его зовут не Руго? Помнишь, мы его как-то встретили и он сказал, что вы с ним в «Утренней почте» работали. Может быть, я что-нибудь путаю?

– Нет-нет, всё правильно. Так что ты рассказывала?

– Так вот я говорю, что он приходил к нам на студию, И тебя искал. Я забыла тебе рассказать, не до него было.

– Меня? Он же, по-моему, знает, что я теперь работаю в «Правдивых вестях». Зачем же он сюда ходил?

– Вот уж этого не знаю. Он хотел узнать, где ты живёшь, У ребят спрашивал, а потом у официанток, у меня тоже.

– Ты сказала?

– Да… А не надо было?.. Лори, прости, я не думала, что это секрет. Думала, у него к тебе дело. Не надо было? Да? Вот дура!

– Нет, ничего особенного, – задумчиво рассуждал Лори. – Только вот зачем я этому старому алкоголику понадобился? Я тут как-то встретил его. Как всегда, пьяный. Впрочем, у него не поймёшь, когда он трезвый, когда нет. И всё он какую-то чушь несёт: что его убьют, что ему недолго осталось жить… Таинственность напускает. Наверное, выпить хочет. Он когда-то меня всё пивом угощал. В любви признавался. Теперь небось хочет, чтоб я его угостил. Он в какой-то газетёнке завалящей, там небось не густо платят…

Кенни пожала плечами.

– Пускай приходит. – Лори усмехнулся. – Представляю, как они с Арком будут разговаривать. Даже интересно. Но всё-таки зачем я ему понадобился? Уж не хочет ли денег занять? – предположил он с тревогой.