Текст книги "Как же быть?"

Автор книги: Александр Кулешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Когда фирма «Маккензи» предложила ему пятьдесят тысяч за участие в гонках на автомобиле, снабжённом её шинами, даже Лоутон заколебался. Но цифра 75 000 решила дело.

В тот же день Лоутон начал деятельно готовиться. Он с утра до вечера вместе с механиками возился возле гоночной «талбот». А вечером… вечером шёл куда-нибудь в тихий бар и в одиночку напивался. Именно там его застал, совершенно случайно, один из репортёров «Правдивых вестей».

Рассказ об этой встрече Лори услышал как-то в столовой радиостанции, обедая там с Марком и Робертом. Свободных мест было мало, и репортёр – его звали Шор – присел за их столик.

В «Правдивых вестях» царили иные нравы, нежели на «Западе-III», где начальство от рядовых сотрудников, а тех, в свою очередь, от рабочих, подсобников и т. п. отделяла пропасть. На радио все были равны в неслужебные часы, и случалось, что в столовую заходил пообедать даже сам главный редактор.

И разговаривать с мальчишками из экспедиции Шор, ведущий репортёр, не считал для себя зазорным.

Лори всегда очень любил автогонки и они с Кенни частенько ходили смотреть на них. Около Сто первого, по дну высохшего солёного озера, пролегала одна из лучших трасс в стране и автогонки устраивались здесь нередко.

Все эти закулисные истории с фирмами, финансировавшими ради рекламы различных гонщиков, были ему, как и огромному большинству зрителей, неведомы. А тем более совсем уж законспирированная афера с шинами «маккензи». Наоборот любителей автоспорта взволновало известие о том, что гордость Сто первого, прославленный Лоутон, вновь выходит на старт. Кстати, и фирма «Маккензи» не поскупилась на рекламу. В её интересах было привлечь как можно больше внимания к своей продукции. Поэтому молча с удивлением и недоверием, прислушивался к тому, что рассказывал Шор Роберту и Марку.

У репортёра была особая манера говорить – быстро, пропуская слова, а то и фразы, чем-то отвлекаясь, уснащая речь необычными сравнениями и эпитетами.

– Прихожу в «Глобус»… тоже мне бар, какая-то квадротура!.. Он сидит, старичок, пьёт… Бутылок – как дедов-морозов на рождество, только с пустыми мешками. Сажусь. А он отвечает: «Пожалуйста». Угощаю – пьёт. Ещё – пьёт. Ещё – пьёт… Не то что сорок шесть, ему все пятьдесят шесть дать! Морщины – что грядки на огороде. Из кожи сапоги делай. Волосы – трасса слаломная, только флажков нет. Птица. Сидим. Пьём.

Шор остановился, чтобы прожевать бифштекс.

Марк, Роберт и Лори терпеливо ждали продолжения этого странного рассказа.

– Шины-то «маккензи», – неожиданно начал объяснять репортёр, – барахло. На них только на тот свет въезжать или из воды вместо круга спасаться. А в гонках лучше босиком участвовать. Словом, как я ему бак горючим заправил, началась отдача… Слушаю, уши, что бельё на сушке, развесил. И надо же, в кармане у меня диктофончик! Включил микрофон он в галстучной заколке. Лоутон языком мелет, а машинка крутится. Потом думаю: свинство. Я свинья. Верно, ребята?

– Верно, изрёк Марк.

– Да, не очень-то благородно, – покачал головой Роберт.

Лори промолчал.

Свинья, – удовлетворённо констатировал Шор. – Так я машинку выключил. А потом что было, Шехеразада не придумает! Но это на десерт… Толкует мне… А я говорю: «Как же так?» Он – своё…

– Да что он толкует-то? – не выдержал Роберт.

– А? Ты что, сито на разговор? Ничего не слышишь? – рассердился Шор. – Я же объясняю, что он говорит. Что если б у него в банке хоть сто монет лежало, он бы в жизни не согласился. А ради семидесяти пяти тысяч можно и вообще без шин смотаться. Говорит, потом год на них играть будет. Шиш! На неделю ему хватит. «Зачем?» – спрашиваю.

– Что спрашиваете-то? – опять не выдержал Роберт.

Шор с недоумением уставился на него.

– Как что? Спрашиваю, зачем он рискует, глухая тетеря! Не умеешь слушать – иди купи очки! «А на что жрать? – говорит. – Пить-то, говорит, я всегда смогу – добрые люди не перевелись. Все подносят. А вот жрать на что?» Я говорю: «На том свете без еды можно обойтись. Там жратва не нужна». Он опять своё: «А вдруг, не дай бог, жить останусь. Что ж тогда, с голода подыхать?» Я своё: «Значит, помереть хочешь, чтоб жить было на что?» Смеёмся. Смеёмся. Смеёмся. Потом он смотрит на меня. Вижу плачет. Или спьяну, или с чего? Говорит: «Я – чёрт с ним, мне туда дорога. За людей боюсь. Как вылетит мой «талбот» на этих проклятых резинках за борт, да ещё, не дай бог, взорвётся, так считай, полсотни зрителей нету. Я такие вещи видел!» – «Почему так может быть?» – спрашиваю, а самого страх словно пена в ванне окатывает. Смеётся. «А вот застопорит машину передо мной. Что делать? Слева другие идут. Значит, одно из двух: или налетай на него – это каюк, или обходи справа. Между бортом и препятствием, Нормально, говорит, я б так и сделал. И уж будь покоен, Лоутон машину змеёй протянет. Только не на «маккензи». На «маккензи» не пройдёт. Это верный прыжочек за борт! А за бортом народ понатыкан, как волосы в сапожной щётке…» Поспорили. Я говорю: «Брось! Нет денег – иди к нам на станцию, механиком в гараж». А он смотрит, и, чудесное дело, глаза трезвые, как у крота. «Я Лоутон, у меня своя гордость есть, говорит, пусть я подонком подохну, но Лоутоном, а не шоферишкой или там механиком!» Посидели, я его домой на плече дотащил. Тяжёлый, чёрт, как мешок с грехами… Дома сбросил на кровать, даже раздевать не стал – думал, он совсем спит» А он вдруг как меня схватит за лацканы, как притянет к себе! Ручищи у него – что щупальца осьминожьи. Глаза открыл, ясные-ясные, и шепчет мне в самое ухо: «Ты честный парень, знаю, честный, не то что эти свиньи… Лоутон, думаешь совсем бутылка винная? Да? Я, брат, видел, видел микрофончик, и как выключил, тоже видел. Лоутон всё видит. А ты честный…» Потом глаза закрыл, как очки гоночные опустил, и захрапел. Он мне теми словами душу всю перевернул… Пошёл к главному, докладываю. Всё. И про диктофон сказал. Думал, врежет. Подумал. Махнул рукой: «Правильно, хоть и глупо. Но мы не «Запад-III», нам такие методы не годятся. А по поводу гонки без ссылки на этот разговор выступим». Сейчас побегу готовить речугу…

Лори внимательно слушал Шора. Однако вся эта история показалась ему фантастической. Предположим, шины «маккензи» и не самые лучшие, но это ещё не значит, что должны происходить какие-то происшествия. Они, конечно, нередки на автогонках, но и необязательны, в конце концов. А уж такой опытный гонщик, как Лоутон, сумеет в случае чего сделать что надо. Так что, скорей всего, просто шор хочет использовать это дело для обычной агитации «правдолюбцев».

Он молча слушал, как возмущался Роберт:

– Вот подлецы! лишь бы товар свой сбыть! Готовы человеком пожертвовать, а то и полсотней. Небось на каждой голове по миллиону на своих шинах заработают! Да разве только «Маккензи»? Все они такие… – И он сделал неопределённый жест рукой.

– Я бы их… – мрачно сказал Марк и с силой ударил могучим кулаком в ладонь другой руки.

«Всё это ерунда, – думал Лори. Единственное, что поразило его, это отказ Шора от диктофона. – Вот дурак, небось Лем уж сумел бы воспользоваться таким репортажем. Уж он бы всё выжал из этого уникального интервью. Но и Шор опытный. Наверное, даже опытнее и ловчее Лема, а выключил микрофон. Почему? Может, для него есть что-то поважнее сенсационного репортажа. Что?»

Как-то Лори рассказали такую историю.

Работал в «Правдивых вестях» комментатор Гуларт. По общему свидетельству, это был один из сильнейших радио– и телекомментаторов страны. Он был остроумен, находчив, очень образован, знал четыре языка. Окончив экономический факультет, он тем не менее опубликовал два романа и книгу стихов. Он был одним из старейших работников «Правдивых вестей», пришедшим туда ещё при первом хозяине – чудаковатом миллионере. Он многим отличался от других сотрудников радиостанции. Хотя бы тем, что имел особняк, виллу в горах, два автомобиля, а в банке у него наверняка лежало больше денег, чем У всех его коллег, вместе взятых. Он не одобрял коммунистов, «левых», но и не любил «правых». Он просто был честный человек, старавшийся держаться подальше от политики. И, разоблачая в своих блестящих фельетонах жуликов и преступников, комментируя городские события, спектакли кинопремьеры, выставки, он считал, что в политику не вмешивается.

Но однажды политика постучалась к нему в дверь.

Началось всё с совершенного пустяка. В городском театре состоялась премьера какой-то оперетки. Оперетка была ерундовой, о ней не стоило бы и говорить, но внимание она привлекла большое. Дело в том, что в главной роли выступала не просто бездарная, а, как написал позже в своём фельетоне Гуларт, «воинствующе бездарная» певичка. Директор театра, хотя её рекомендовали влиятельные лица, посидев на репетиции двадцать минут, сбежал, заткнув уши. На него стали нажимать, но он понимал: выпусти певичку на сцену, и с репутацией театра будет навсегда покончено.

Тогда покровитель певички, самый богатый и могущественный человек в городе, просто купил театр со всеми потрохами, выгнал директора и режиссёра и приказал отдать главную роль своей протеже. Запротестовал автор оперетты, но когда он увидел чек, предложенный ему за исключительные права на его произведение, он перестал возражать.

Запротестовали актёры. Их вышвырнули на улицу, набрали новую труппу – слава богу, безработных служителей муз в стране было более чех достаточно.

Премьера состоялась и, хотя основными зрителями были приглашённые миллионером друзья, окончилась полным провалом.

Присутствовавший на спектакле Гуларт, вернувшись домой, написал один из самых своих ядовитых и блестящих фельетонов, который передали в эфир «Правдивые вести», а на следующий день перепечатали семьдесят пять газет.

Певичке пришлось уехать из города, а её покровитель поклялся, что рассчитается с журналистом.

Он был достаточно опытен и умён, чтобы не идти напролом. Будучи слишком известной фигурой, Гуларт представлял собой немалую силу. Однако деньги, особенно когда их много, были ещё сильней. Сначала начало сокращаться число газет, печатавших Гуларта. Под разными предлогами они отказывались перепечатывать его материалы. Вернув неустойку, прекратили печатать, его книги два издательства. На предыдущие книги, хоть и вышли они давно, вдруг появились разгромные отзывы.

Гуларт недоумевал. Разобравшись, в чём дело, начал бороться. Собрав огромный материал о разных не очень чистых делах «первого человека в городе», он выступил по радио с серией комментариев.

Это стало началом конца. Адвокаты миллионера, обвинив Гуларта в клевете и искажении фактов, привлекли его к ответственности. Началась судебная тяжба. Свидетели Гуларта один за другим уезжали из города, отказывались от своих показаний, прятались. Судьи вели дело явно пристрастно. Денег не хватало.

Гуларт продал виллу, особняк, машину. Друзья и «Правдивые вести» помогали ему чем могли, собирали средства, устраивали собрания в его защиту, разоблачали подоплёку всего этого дела по радио.

Но, в конце концов, настал день, когда суд последней инстанции приговорил Гуларта к десяти тысячам штрафа и пяти годам тюрьмы.

В тот день миллионер устроил у себя дома ужин, причём камины в его огромном дворце топились книгами Гуларта…

Финал этой истории показался Лори несколько неожиданным. В тюрьме Гуларт подал заявление и был принят в члены коммунистической партии. Теперь (ему оставалось сидеть один год) он использовал своё право на одно письмо в месяц не для переписки с женой и сыном, а для отправки в «Правдивые вести» очередной статьи. Статьи его были такими же блестящими, как прежде, но касались они теперь не спектаклей и фильмов и не городских событий. Это были комментарии по вопросам внешней и внутренней политики страны. Тонкие, мудрые комментарии человека, прозревшего хоть и поздно, но навсегда.

От гонораров Гуларт, теперь человек разорённый, категорически отказывался в пользу «Правдивых вестей». И хотя многие сотрудники никогда не видели его, Гуларт считался столпом радиостанции и одним из лучших её сотрудников.

В «Правдивых вестях» работали люди, обладавшие если и не таким опытом, блеском и именем, как Гуларт, то не намного меньшим. Они без труда могли бы зарабатывать вдвое-втрое больше на том же «Западе-III». Их бы туда с удовольствием взяли. Некоторых не раз пытались переманить. Но они не идут. Остаются в «Правдивых вестях», где труднее, хуже, беднее, где нет ни тех возможностей, ни тех денег, которые они могли бы иметь.

Неужели есть что-то важнее денег и того, что они дают?

Ну, любовь… Это Лори понимал. За то, чтобы отказаться от Кенни, он бы и десять тысяч не взял. Или родители, дом свой… но ведь здесь речь шла о других людях, о чужих делах. Пускай каждый заботится о себе. Почему Лори должен беспокоиться о каком-то старом гонщике или повесившемся налоговом инспекторе, о рабочих, которым уменьшили зарплату, или Рибаре, который не хочет воевать и потому угодил в тюрьму?..

А о нём кто-нибудь думал, когда у него сгорел дом, погибли родители? Кто-нибудь поинтересовался его судьбой? И вообще, кто здесь думает о других, кроме таких чудаков, как эти «правдолюбцы»? Каждый думает лишь о себе.

Видно, так устроен мир. И ничего в нём изменить нельзя. Даже бог – Арк тому свидетель – помогает том, кто силён, богат, таким, как господин Леви или Гелиор, а не таким, как он Лори. Вот когда и он станет Гелиором, тогда и ему все будут улыбаться, даже тюремные надзиратели. Только пробиваться-то нужно самому. Зубами и когтями. Где уж тут думать о других…

А «правдолюбцы» думают. И они не старые дамы из филантропического общества, не наивные младенцы и не дураки, Они умные, опытные, энергичные ребята, знающие все ходы и выходы. Их не обманешь, не проведёшь. В то же время отдают свои силы какому-то пустому делу, пустякам. Эта мысль не давала Лори покоя. А то, что она не давала покоя, в свою очередь, раздражало его. Словно он в чём-то виноват! Ни в чём! Ни я чем! Все это глупости. Они делают своё дело, он – своё. Никому не мешает.

И всё же он ощущал порой непонятное чувство вины.

Выступление Шора состоялось в субботу. У микрофона его нельзя было узнать. Он говорил сдержанно, уверенно, спокойно. Сообщил, что в воскресенье состоятся очередные гонки, что, к сожалению, из-за алчности автомобильных фирм, выставляющих на них свои машины в целях рекламы, часты катастрофы. Что жить гонщиков, а порой и зрителей подвергается постоянной опасности, но это совершенно не волнует фабрикантов автомобилей. Наоборот, сенсационная гибель гонщика привлекает всеобщее внимание, об этом пишут все газеты. И это ещё больше способствует рекламе фирмы. В погоне за риском, за остротой зрелища организаторы гонок пренебрегают элементарными правилами безопасности.

Шор напомнил длинный список соревнований, закончившихся катастрофами, в том числе и здесь, в Сто первом; приводил имена, даты, число погибших гонщиков и зрителей.

В заключение он предупреждал, что и в воскресенье могут произойти драматические события, что некоторые фирмы, спекулируя на известных именах, стремятся разрекламировать свою, далёкую от совершенства, продукцию и что это может привести к печальным результатам. Никаких имён и названий он не приводил, чтобы не дать фирме «Маккензи» повода к судебному делу по обвинению в клевете.

Но всем всё быт ясно.

Шор призывал истинных любителей автоспорта выступить в печати, по радио с протестом, с требованием превратить, наконец, смертоубийство, неким ныне являются автогонки, в подлинно спортивные состязания.

В воскресенье утром «Правдивые вести» передали в эфир несколько писем, поступивших в поддержку Шора.

А за два часа до состязаний, которые должны были транслироваться по четвёртой программе «Запада-III», телестанция показала выступления некоторых организаторов соревнований, директоров автомобильных фирм, спортивных комментаторов, гневно осудивших «Правдивые вести» за их «пропагандистскую» передачу и заверивших, что успешное проведение автогонок и высокий спортивный уровень явятся лучшим ответом на грязные инсинуации одной малоуважаемой радиостанции…

Глава восьмая
ГОНКИ

На этот раз воскресный день начался неудачно. С утра шёл частый, неприятный дождь, дул прохладный ветер, к тому же всё время менявший направление. Прохожих было мало. Зато игорные дома набиты битком. В такую погоду люди предпочитали потолкаться если не за зелёными столами, так хоть возле них, пусть в жаре и духоте, зато не на ветру под дождём.

Рестораны и бары тоже были переполнены.

Но это длилось лишь до двух часов. В два часа бо́льшая часть жителей да и приезжих отправилась смотреть автогонки.

К тому же и совсем уж обнаглевшая погода установилась. Дождь перестал, выглянуло солнце, тучи разбежались. От асфальта шёл лёгкий парок. В свежем воздухе ещё носился запах дождя и ветра, по его оттеснял крепкий аромат нагревающегося солнцем дерева, мокрой травы, бензина.

Улицы, обычно уставленные с двух сторон бесконечными вереницами машин, опустели. Машины с их владельцами покинули город и, отъехав километров десять, выстроились пёстрыми квадратами на склонах холмов.

Внутри, между холмами, лежало бывшее солёное озеро, теперь высохшее и ставшее идеальной автотрассой. Дорога, но которой должны были ехать гонщики, проходила по внешнему обводу бывшего озера. Порой холмы скрывали её от одних зрителей, порой от других, но в общем, располагая хорошим биноклем, можно было наблюдать большинство участков гонки.

Вдоль трассы с внешней стороны, защищая публику, шла метровая бетонная стенка. Защита эта была по существу мифическая. Если в стенку ударялась машина, она обычно подпрыгивала метров на пять, а потом, словно бомба, вылетала наружу. Длина трассы была велика, и поэтому зрители стояли не очень компактными группами. Так что происшествия, случавшиеся на гонках, как правило, оканчивались трагедией лишь для гонщиков. Но в истории Сто первого было три-четыре случая, когда несколько человек из публики заплатили жизнью за удовольствие наблюдать соревнования. Впрочем, на некоторых участках, там, где трасса была особенно хорошо видна, толпа стояла вдоль стенки густо.

Кругом трассы были разбросаны летние выездные рестораны и бары, кое-где возле сувенирных киосков шла бойкая торговля козырьками и брелоками с эмблемами участвующих в гонке фирм, зажигалками, открытками, всякой мелочью.

На изящно оформленных пьедесталах, сверкая лаком и хромом, застыли автомобили, выставленные здесь многими фирмами и неизменно окружённые любопытными.

Там, где толпа зрителей была особенно густой, возвышались две гигантские рекламные шины «маккензи», вызывавшие своими размерами всеобщее восхищение и изумление. Большие таблицы у подножия шин рассказывали на трёх языках об их несравненных достоинствах.

Зрители были разные.

Деловые люди, пришедшие сюда посмотреть, как будут вести себя соревнующиеся машины (а также гонщики), поговорить со специалистами – словом, поинтересоваться коммерческой и технической сторонами гонок.

Снобы. Те, элегантные и равнодушные, прибыли сюда показать себя, своих жён, детей, любовниц, костюмы, шляпы, как когда-то на скачках. Они прогуливались взад-вперёд, делая вид, что увлечены разговорами, деланно и громко смеясь, но при этом зорко наблюдая, смотрят ли на них.

Истинные любители. Вооружённые биноклями, складными стульями, козырьками, транзисторными приёмниками и бумажными пакетами с продовольствием, они пришли загодя и постарались занять наиболее выгодные позиции.

Были ещё туристы, которые ничего не понимали, по которым сказали, что Сто первый не менее знаменит своими автогонками, чем игорными домами, и что «побывать в Сто первом и не увидеть гонок – это то же самое, что быть в Мадриде и не присутствовать на корриде!».

Большими разноязычными группами они бродили по холмам, стараясь не слишком отдаляться от своих гигантских кремовых автобусов, напоминавших в этом краю выброшенные на зелёные мели океанские лайнеры.

И были ещё такие, как Лори с Кенни, приехавшие весело провести день друг с другом. Выпить пива, съесть огромное количество бутербродов, потолкаться в толпе, себя показать и людей посмотреть, а главное, увидеть автогонки.

У Лори была ещё одна тайная мысль.

Он хотел в понедельник, завтракая, как всегда, с Марком и Робертом, небрежно бросить: «Да, я ведь был на гонках. Здорово! Молодец этот Лоутон. Старый-старый, а всех обштопал! Правда, у него машина дай бог – «талбот-супер» и шины «маккензи»!» Интересно, что они ему скажут, эти «правдолюбцы», со всеми своими заговорами и интригами, которые они видят за каждым кустом! И уж совсем было бы здорово, чтобы там оказался Шор. Можно себе представить, какие письма он получит на следующий день после гонок!

Правда, вряд ли Лоутон займёт первое место, надо на вещи смотреть трезво. Но если он даже войдёт в первую десятку, то и это будет неплохо.

Лори и Кенни прибыли за полтора часа до начала. Они хотели окунуться в эту атмосферу, хоть немного почувствовать предстартовую лихорадку.

В нескольких местах вдоль трассы над толпой возвышались трёхногие башни, напоминавшие марсиан из романа Уэллса. Там стояли телекамеры и развевались синие флаги с красными буквами – «Запад-III».

Лори подходил к башням, приветствовал своих бывших сослуживцев, обменивался с ними прогнозами гонок, шутил.

Долго стояли с Кенни у старта. Здесь шла лихорадочная суета. Как всегда бывает, многих дней подготовки не хватило, и в последний момент возникали всё новые проблемы.

На бетонной трибуне уже собирались судьи, администраторы, представители фирм, журналисты, почётные гости.

Внизу врачи разворачивали целый полевой госпиталь. Механики, тренеры, гонщики в белых и серых халатах, в красных, жёлтых полосатых робах, в чёрных и белых гоночных костюмах суетились возле машин, окружали заправочный пункт, то и дело метались между трибуной и местом старта.

Машины, напоминавшие огромных разноцветных жуков с четырьмя широко расставленными лапами, застыли в грозной неподвижности.

Лишь порой над холмами возносился неистовый грохот опробуемого мотора и через минуту затихал, а голубой дымок рассеивался в воздухе.

Зрители всё прибывали. Они уже довольно плотной стеной стояли у трибуны. Хотя были места вдоль трассы, с которых было куда лучше видно, но какая-то традиция заставляла многих тесниться поближе и финишу.

Тем временем погода совсем разошлась.

Солнце, разделавшись с тучами и разогнав их, хозяйским оком оглядело распростёртую под ним землю и, сообразив, что центром мироздания является сейчас это высохшее озеро, направило сюда всю силу своих лучей.

Ещё недавно тёмная от дождя поверхность трассы посветлела, побелел бетон защитной стенки, заиграли всеми оттенками зелёного цвета холмы.

Словно рассыпанные карамельки, блестели лакированными крышами бессчётные стада автомобилей.

Толпа, сбросив тёмные плащи, головные накидки, шляпы, запестрела яркими платьями, куртками, кофточками. Всё стало привычным, весёлым, радостным.

И только гоночные машины и окружавшие их люди казались какими-то будничными, чужими на этом празднике.

Они пришли сюда не развлекаться, не отдыхать, а работать. Уж кто-кто, а они-то, все эти тренеры, механики, гонщики, помощники, хорошо знали, какая это работа!

Им было не до солнца, не до голубых бездонных небес там, далеко вверху. Они стояли на земле, у них были земные дела – тяжёлые, трудные и опасные.

Нет, им некогда отвлекаться.

Да и толпа их мало интересовала. Много ли зрителей или мало, они получат столько денег, сколько даст им занятое место. Вот занять место получше – это и было главным. А под дождём, под солнцем, при ветре или песчаной буре, в присутствии тысяч или десятков человек – неважно.

Из репродукторов, торчавших на длинных шестах вдоль трассы, раздался густой звук гонга – пять минут до начала.

Народ хлынул к бетонной стенке. Завозились операторы на своих марсианских вышках, на трибуне суета усилилась. Комиссар гонок с клетчатым флажком в руке поднялся на башенку.

Гонщики пристёгивали шлемы, занимали места в машинах, что-то нажимали, дёргали, проверяли, обменивались последними словами с тренерами, стоявшими в нескольких метрах позади выстроившихся машин.

Было что-то грозное и устрашающее в этой неподвижной молчаливой толпе гигантских стальных жуков, которые через минуту огласят воздух диким рёвом своих могучих двигателей и помчатся со скоростью снарядов по уходящей вдаль бурой дороге.

Но пока над зелёными холмами, над ровной поверхностью озера, над застывшими в напряжении людьми нависла густая, тяжёлая тишина.

Из репродуктора долетало нараставшее щёлканье. Затем раздался хриплый голос: «Пять… четыре… три… два…» Прозвучал колокол.

Казалось, над озером взорвалась атомная бомба. Неистовый грохот потряс всё вокруг. Голубые пары на мгновение заволокли разноцветное стадо автомобилей, а затем из этой грохочущей, туманной, колышущейся массы стали, словно цветные молнии, вылетать машины.

Промелькнув в мгновение ока мимо трибуны, они уменьшались с головокружительной быстротой и через несколько секунд превращались в крошечную точку где-то в десятках километров, на другом конце озера.

Холмы скрывали машины; потом изгибы трассы снова выносили их на глаза зрителей, и опять их проглатывали зелёные склоны.

Пройти нужно было тысячу пятьсот километров – пятнадцать стокилометровых кругов. Сначала все тридцать машин – чёрных, красных, жёлтых, голубых, с огромными номерами на боках – шли довольно плотной массой.

Потом начали растягиваться.

Потом начали выбывать.

Вот заглох двигатель у номера восемнадцатого, и гонщик, отчаянно ругаясь, крутился около машины. Вот вылетела с трассы и, дважды перевернувшись, застыла на боку номер двадцать четыре. Водитель, успевший выскочить, пока машина ещё летела в воздухе, сел рядом, потирая ушибленное плечо, и терпеливо дожидался помощи.

Умчалась на другой конец озера, завывая сиреной, «скорая помощь»; поехала к заглохшей машине походная мастерская…

Первый период напряжения прошёл. Люди отходили от бетонной стенки, садились на траву завтракать, пили пиво. Слышались крики, смех.

А гигантские жуки всё неслись и неслись. Их гул нарастал, на какое-то мгновение покрывал все шумы и снова удалялся. Наступала относительная тишина, но вскоре вновь приближался грохот.

Лори и Кенни стояли около самой стенки. Они только что плотно закусили, уничтожив немыслимое количество бутербродов, запив их двумя литрами молока. Теперь, снова сильные и бодрые, они готовы были смотреть гонки.

Из репродуктора без конца трещал голос комментатора, рассказывающего об общем положении на трассе. Лори интересовала машина номер девять, «талбот-супер» на шинах «маккензи», которую вёл Лоутон. Сейчас она шла двенадцатой. Но Лоутон уже обошёл шесть конкурентов и приближался к седьмому.

– Ну что ты скажешь, а? – Лори был весь в волнении, – Он их всех обставит!

– Кто? – Кенни, которая мало что понимала в автомобильном спорте, как и в спорте вообще, заразившись общим возбуждением, подпрыгивала на месте, то и дело вцеплялась Лори в плечо, вскрикивала, хлопала в ладоши.

– Да не суетись ты! – недовольно остановил её Лори. – Вон смотри, под номером девять… Видишь, голубая. Это «талбот-супер» с мотором V-8, Шины «маккензи». На ней Лоутон тот знаменитый Лоутон из Сто первого… Он последнее время не выступал. Ему уже за сорок пять. Но ты посмотри, как шпарит!

– Вижу, вижу, вон та синяя…

– Не синяя, чёрт возьми, а голубая! Ты что, считать не умеешь? Номер девять, номер девять!..

Между тем машины всё неслись. Они растянулись теперь длинной вереницей и напоминали цветные бусинки, ожерельем одевшие озеро.

Сошли ещё трое претендентов. За одной из машин вдруг потянулся чёрный шлейф дыма. Гонщик затормозил и выскочил незадолго до того, как автомобиль взорвался, разбросав по трассе шипящие обломки.

У другого что-то случилось с рулевым управлением. Его машина неожиданно съехала с трассы и начала колесить по озеру, беспорядочно меняя направление, пока не остановилась. У третьей отказало колесо. Ровный грохот несущихся автомобилей теперь регулярно налетал на то место, где за бетонной стенкой стояли Лори и Кенни. Из репродуктора, ни на мгновение не умолкая, нёсся хриплый голос диктора:

– … Впереди по-прежнему Лонжин на «феррари», номер два… Смотрите, смотрите, в каком великолепном стиле он проходит вираж!.. «Феррари» подарила нам в этом году великолепную коллекцию кабриолетов от лазурно-голубого до чёрного с «арктическим льдом»… А вот к номеру два приближается номер шесть… номер шесть! Это Лукс на «ягуаре». Прославленная марка, любимая марка миллионеров!.. Ай да Лукс, он скоро выйдет вперёд! Но что это? Его самого обходят? Обходят! Обходят! Кто же это? Робен! Да-да, Робен, номер четырнадцать, на «альфа-ромео» – несравненная марка спортивных машин, побившая в новом сезоне все рекорды изящества своей «Белой ланью»… И все, все лидеры идут на шинах «денлоп»! Побеждают шины «денлоп»! Самые прочные шины в мире!..

– Сейчас он расквасит себе нос, честное слово, – бормотал Лори, следя, как машина с огромной цифрой «2» в белом круге завершала смелый поворот на двух колёсах.

Визг доносился даже до того места, где они стояли. Но всё обошлось благополучно. Лонжин исчез вдали, за ним промелькнул Робен, Лукс, другие гонщики, все на одно лицо в своих красных, белых, чёрных шлемах, в огромных очках. Пронёсся Лоутон…

– «Талбот-супер», номер девять, пилотируемый нашим прославленным земляком, ветераном Лоутоном, теперь переместился на пятое место. «Талбот» идёт на шинах «маккензи», самых лёгких, самых дешёвых в мире! А вот номер один, смотрите, он вступил в отчаянную борьбу с номером тридцать! Первый номер с последним!.. Как это драматично! Как чудесно! Смо… Смотрите! Что это? Номер один потерял управление… Потерял управление… Вот он заносится поперёк трассы! Чудом! Чудом обходит его тридцатый. Какое мастерство! Ещё бы немного, и была бы катастрофа. Но тридцатый на «мерседесе». «Мерседес» – королева удобства! Комфорт, красота и прочность, слитые воедино! А номер одни… Да, там что-то случилось. Машину оттаскивают в кювет, гонщика кладут на носилки… Что ж, автогонки не фигурное катание. Это спорт отважных и мужественных! Да, игра стоит свеч. Победителю достанется миллион! Кстати, о свечах зажигания. Нет лучше, чем «Чемпион»… Король автомобильных свечей!..

Лори и Кенни устали стоять. Они отошли на склон холма, легли на зелёную траву, устремив взгляд в синее жаркое небо. Гонщикам оставалось пройти ещё семь кругов.

– Да, – задумчиво рассуждал Лори, – миллион! Миллион за несколько часов быстрой езды. Мне, чтоб заработать миллион, нужно колесить на моём пикапе лет двести… А если даже не прийти первым?.. Вот я знаю, что Лоутон, приди он хоть последним, получит семьдесят пять тысяч! Тоже неплохо!