Текст книги "Контрабандисты Тянь-Шаня"

Автор книги: Александр Сытин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава V. ЗОЛОТОЙ РОТ

Карагач в целую сажень в обхвате покрыл своей тенью угол двух улиц базара. Выбеленная печь чайханы выбрасывала облака пара и дыма. Навес за углом оперся на карагач. Кора дерева почернела от копоти и лоснилась от жира. В чайхане с земляным неровным полом стояли длинные скамьи и столы. В углу – бочка с водой, белые бутыли с кумысом. На маленьком столике возле печи работали несколько человек. Один размешивал тесто для пельменей, другой заворачивал в тесто мясо с ловкостью фокусника. Сделав два пельменя, он щелкал ими в ладонях как кастаньетами и с криком бросал третьему. Повар месил тесто, как будто хотел развеселить весь базар. Большой, тяжелый ком он схватывал за концы и взмахивал им, словно хотел выбросить на улицу в грязь. Тесто вытягивалось в воздухе. Повар размахивал руками, и глядел то вверх, то вниз, как жонглер. Тесто белыми петлями развертывалось над его головой, кружилось у самих ног внизу и плавно пролетало кругом него. Это был какой-то танец с тестом.

Вся готовка сопровождалась выкриками и пожеланиями здоровья посетителям. В чайхане было радушно и весело. Всех встречали с достоинством и благожелательством. Проворно, почти бегом разносили посетителям пельмени, плов, кавардак (мелкие куски мяса). Тонко нарезанная редиска, томленная в китайском уксусе, зеленый накрошенный лук и целое блюдо красного перца подавались в виде приправы.

Разноплеменный говор с утра до позднего вечера не замолкал в чайхане. Приветливость хозяев задерживала: всех. Киргиз, который полгода не видел людей, глазел на пеструю толпу базара. Русский ел палочками рис с ловкостью заправского китайца. Две бабы в пестрых платьях выпили бузы[5]5
  Буза – род пива из риса и пшена.


[Закрыть] и решили сплясать под гармонику. Все они старались пробыть в чайхане как можно дольше. А большая беленая печь варила прямо на улице, на виду у всех посетителей, и с утра до вечера выбрасывала из-под навеса клубы дыма и вкусного пара. Перед чайханой стояли нары, покрытые коврами. На них каждый проходящий мог сесть и сидеть, сколько ему вздумается. Дощатая оштукатуренная чайхана не имела окон. Свет и люди вливались в двери, которые были открыты круглый год. На улице был непрерывный крик и толкотня целый день.

Арбы, пешие и конные сновали, теснились, пробирались кое-как, чуть не давя друг Друга, но каждый перешагнувший чайхану с улицы был как дома. Базарный нищий целый день молча стоял с протянутой рукой рядом с зеленщиком. Он обедал поздно. Но когда у него набиралось достаточно денег, он важно входил, и ему подавали как всем. В чайхане обычно знали про всех все. В это раннее время почти никого не было. Поэтому три человека, сидевшие в углу, свободно разговаривали между собой.

Они все-таки сдерживали голоса, но зато смеялись очень громко. В самом углу, где сходились две скамьи, сидел Ибрай. Его борода была типична для настоящего правоверного. Длинная и жесткая, как конский хвост, она была такая редкая, что подбородок просвечивал сквозь нее. Бледные щеки были выбриты, и борода казалась приклеенной. Она придавала его желтому лицу и тусклым глазам жестокое выражение. В чайхане хорошо знали, что Ибрай промышляет контрабандой.

Второй собеседник, по имени Шавдах, пил бузу. На днях он должен был выступить в Китай с большой контрабандой. Это был красный толстяк с бабьим тоненьким голосом. Третий был одет под европейца. Поперек френча тянулась медная цепочка от часов – знак культуры. Он был известен под кличкой «Золотой Рот». Обычно никто не называл его по имени. Робкий и несмелый, он никогда не был замешан ни в одну историю. Он дружил с контрабандистами, но умел молчать и потому получил свое прозвище. Было известно, что когда-то, до революции, он промышлял контрабандой по ореховому наплыву в Фергане. Он спиливал наросты и вывозил их в Китай. Золотой Рот так умел делать свои дела, что лесообъездчики и даже лесничие были у него на жалованье. Богатство его окончилось тем, что он пришел полуголым и избитым в Каракол. Теперь Золотой Рот занимался странным, но доходным делом. Когда он узнавал о большой контрабанде, то ехал в горы за лошадьми. Там выхаживал брошенных, загнанных коней и пригонял их в город на базар. Бывало, что иной раз за лете ему удавалось продать целый десяток. Толстый Шавдах долго и убедительно говорил своим бабьим певучим голосом. Он доказывал, что Золотой Рот должен ехать с ним в Китай.

– Ты знаешь дороги. Ты даже не будешь охранять караван. Если настигнут пограничники, я дам тебе пьяную лошадь. Давно я уже даю ей опий. Иншаллах! Она не боится выстрелов и никакой дороги.

– Зато я боюсь, – коротко отвечал Золотой Рот.

Ибрай и Шавдах покатились со смеху.

– Он хороший человек только потому, что всего боится, – сказал Ибрай.

Золотой Рот медленно ответил:

– Однажды, вы помните, я получил в дороге подарок.

– Это правильно, – перебил толстый Шавдах. – Если не дать встречному подарка, то аллах не даст счастья. Нельзя нарушать обычая. Я сам испытал это.

Золотой Рот продолжал:

– Вместе с подарком они отдали мне свою беду. Меня встретили пограничники и обыскали. За один джин (600 грамм) опия я целый месяц просидел в тюрьме и подметал двор комендатуры.

– Ты поедешь в Китай и привезешь оттуда целый фунт золота, – продолжал убеждать Шавдах. – Целый год ты будешь как бай[6]6
  Бай – богач.


[Закрыть]. Но, конечно, ты привезешь больше.

– Шавдах, – сказал Золотой Рот, – если тебя поймают, что ты будешь делать?

– Я буду отставать, – Шавдах оживился. – Когда меня поймали два года назад, пограничники были молодые и неопытные. До города было двадцать три дня пути. Меня поймали на Пикиртыке.

Слушатели кивнули головой. Шавдах выпил полчашки бузы и продолжал:

– Мы затянули подпруги как можно туже. – Слушатели расхохотались. – Мы хотели, кроме того, забить гвозди в копыта лошадей, но это нам не дали сделать. Довольно было и того, что мы сделали. Мы пошли быстро и хотели показать, что спешим вместе с пограничниками.

Золотой Рот и Ибрай хохотали, закатывая глаза под лоб. Шавдах захлебывался от удовольствия.

– Через два дня полного пути от рассвета до ночи у всех лошадей на животе было вот…

И он протянул свои ладони, чтобы показать, какие раны были у лошадей. Шавдах отдышался от смеха и запищал дальше:

– Я думал, что подпруги перережут наших лошадей пополам.

Слушатели помирали со смеху.

– Товар переложили на казенных лошадей, а всех наших пограничники бросили. Они думали, что лошади заболели, потому что мы торопились. Кроме того, они не умели привязывать вьюки. Поэтому мы сами грузили товары на их лошадей. Через неделю дороги из пятнадцати казенных лошадей десять остановились. Товар и коней мы бросили на дороге. Еще через неделю лошадей не было. Ночью мы все убежали. Кто стал бы догонять нас? На каких конях? Мы шли назад и собирали товар и лошадей, которые тихо паслись на траве. И мы спокойно продолжали наш путь, – закончил Шавдах.

Золотой Рот подмигнул, и толстяк побагровел.

– Берегись, – сказал он, – в прошлый раз я бросил в Аксайской долине восемнадцать лошадей. Я знаю, что там волков нет. Кто увел их, когда к ним вернулись силы?

– Найди! – невозмутимо отвечал Золотой Рот.

– Шавдах, – сказал Ибрай, – когда ты поедешь?

– Через неделю, – гневно отвечал толстяк.

– Шавдах, сегодня ты богатый. Судьба! Завтра ты будешь ободранный, как вот этот нищий, – с лицемерным участием сказал Золотой Рот.

Шавдах важно покачал головой.

– Ты знаешь, манап никогда не теряет. Я – манап. Если я стану нищим, завтра придут пастухи и приведут скот. Ты знаешь обычай: пока я богат, обо мне никто не помнит. Но если меня посадят в тюрьму, сотни людей продадут последнюю корову, чтобы помочь мне убежать. Ведь это уже было не один раз. Я – маленький человек, по когда я попадаю в беду, то весь мой род вспоминает, что я – манап. Поэтому я ничего не боюсь. Кроме того, если меня три раза поймают, но один раз я пройду – и то все будет хорошо. Сейчас дают за пять фунтов опия полфунта золота.

– Ты привезешь столько золота? – переспросил Ибрай.

Его желтое лицо стало еще более жестоким и алчным.

– Да, я привезу столько, – нерешительно, как будто с опасением проговорил Шавдах.

– Байзак – не манап, – упрямо сказал Золотой Рот.

– Тс… – в один голос зашипели Шавдах и Ибрай.

– Если манап теряет, то каждый человек приносит ему, что может. Я знаю все. Когда пять лет назад один большой человек – вы знаете, о ком я говорю, – потерял караван контрабанды, он стал богаче, чем был. Вы тоже это знаете. Он разорился и стал нищим, но ему пригнали больше тысячи коней. Но твой господин – не манап, – закончил Золотой Рот, обращаясь к Шавдаху.

– Он больше манапа, – ответил Шавдах. – Манапы сидят за решеткой. Все, что он говорит, люди обязаны исполнять. Вот кто он. Он покупает людей. Они его ненавидят, но повинуются.

– Это правда, – спокойно возразил Золотой Рот. – Но если завтра он станет бедным…

Ибрай и Шавдах расхохотались на всю чайхану. Ибрай повторил, гогоча во все горло:

– Если он станет бедным…

Золотой Рот спокойно продолжал:

– Тогда все его враги подымутся как один. Никто ему не поможет. У него будут только одни долги. Он на манап. Он бай. Вы знаете, что это значит.

Шавдах долго смотрел, вытаращив глаза, как будто не понимал. Это была его манера показывать презрение к глупости собеседника. Потом горячо заговорил:

– У него таких, как я, столько, сколько красноармейцев у начальника границы. В Китае он имеет дома и землю и всегда может уехать туда. И я, ах, я только у него служу. Если бы ты знал, сколько у него богатства! Он делает, что хочет.

На минуту Шавдах замолчал, потом еле слышно прошептал:

– Теперь он отсылает в Китай жену Будая. Говорю тебе, что он могуществен.

Теперь Золотой Рот выпучил глаза и долго молчал, потом оглядываясь от страха, тихо спросил:

– Мариам поедет с тобой?

– Найди, где она, – ответил Шавдах, и все трое стали хохотать.

Потом толстяк сквозь смех прибавил:

– Она там же, где восемнадцать лошадей.

И снова все расхохотались.

Золотой Рот смеялся льстиво и заглядывал в глаза Шавдаху:

– Ты мне нужен, – снова заговорил Шавдах. – Никто, кроме тебя, не знает дороги через Кызыл-Су. Если ты поедешь со мной, ты получишь невесту. Так сказал он.

Золотой Рот навострил уши и слушал, не переводя духа. Шавдах продолжал:

– Она богатая. Всех твоих лошадей будет мало для половины калыма. Одно ее желтое бархатное платье стоит коня. У нее на косах столько серебра, что не влезет тебе в пояс. Ее шапка из выдры стоит двух коней. Кроме того, она совсем молода, ей пятнадцать лет. Она родственница манапа. Ты, нищий конокрад, сразу станешь манапом, получив такую жену и десять юрт. Десять юрт и стадо баранов. В юртах будут жить твои пастухи. Ты – бедняк, а живешь теперь в городе. Йэ? Все это он даст тебе, только один раз проведешь нас через Кызыл-Су.

Золотой Рот уклончиво ответил:

– Я все-таки не знаю, о ком ты говоришь.

Шавдах заглянул ему в глаза и увидел предательство.

– Ты знаешь, что ты можешь всегда умереть, – свирепо сказал он. – Ты слишком много знаешь.

– Зачем ты молчишь? – сказал Ибрай. – Смотри, а то Шавдах откажется.

Ибрай наклонился за коробкой спичек, которую он уронил на землю. Из-за пазухи его чапана выпало письмо. Мгновенно три руки протянулись за ним. Золотой Рот первым схватил письмо и, спрятав его за пазуху, рассмеялся воркующим смехом. Ибрай и Шавдах оглядывались по сторонам. Золотой Рот тихо проговорил:

– Плохо возить казенные пакеты, Ибрай. Кто возит казенные пакеты с красной печатью, тот их ворует.

Ибрай молчал, Золотой Рот повернулся к Шавдаху и продолжал:

– А теперь расскажи мне все. Ты сказал правду кто мало знает, тому лучше совсем ничего не знать, тот может умереть каждый день. Поэтому я хочу знать все.

Шавдах молчал и свирепо глядел в землю. Золотой Рот продолжал:

– Если меня ударят ножом, я подыму крик. Алла! Сейчас же это письмо я отдам начальнику границы.

Ибрай и Шавдах продолжали молчать. Золотой Рот снова заговорил. На этот раз голос его стал ласковым и убедительным.

– Вы меня знаете десять лет. Я про вас знаю все. За десять лет я ни разу не купил денег вашей кровью. Я никогда не предавал вас.

Потом он жалобно проговорил:

– Но теперь вы хотите меня убить, – и, лицемерно улыбнувшись, он ласково спросил Шавдаха:

– Как зовут мою будущую жену?

Калыча, – беспомощно отвечал Шавдах.

Золотой Рот присвистнул и обратился к Ибраю:

– Расскажи мне про это письмо, и я верну его тебе.

– Три дня, как я приехал из Фрунзе, – сказал Ибрай.

– Клянусь аллахом, ты лжешь, – возразил Золотой Рот. – Я сам видел тебя здесь.

Ибрай настойчиво продолжал:

– У тебя уши глухие, как у осла. Слушай. Три дня назад я приехал из Фрунзе. Скоро большой отряд поедет в горы. Не понимаешь? Отряд поедет ловить Шавдахя чтобы поймать опий. Я поеду с отрядом, как проводник.

– Но ведь ты плохо знаешь дороги, – стараясь казаться наивным, возразил Золотой Рот.

– Я хорошо знаю те дороги, какие мне надо, – мрачно ответил Ибрай.

– Кто вез это письмо из Фрунзе? – прямо спросил Золотой Рог.

Ибрай молчал.

– Ты хочешь, чтоб я сейчас пошел к начальнику границы? Смотри, Ибрай, здесь не горы, вы меня не убьете. Тут чайхана.

– Он убит, – тихо ответил Ибрай.

– Ты поедешь вместо него?

– Да, – ответил Ибрай.

Золотой Рот протяжно засвистел, потом сказал:

– Я сейчас же отдам тебе письмо, но что мне от тебя будет хорошего?

Приятели, припертые к стене, вздохнули с облегчением, но увидели, что торговаться бесполезно.

– Золотой Рот, – сказал Ибрай. – Около Карабеля пограничники захватили двести контрабандистов. Сюда приехал один хороший человек и говорил мне, что они отстают. Они хорошо отстают от пограничников. Он обогнал их. Они бросили сорок лошадей.

Золотой Рот, по-видимому, удовольствовался этим выкупом.

– Обо! – сказал он. – Сорок лошадей. – И, достав пакет с сургучной печатью из-за пазухи, Золотой Рот протянул его Ибраю.

Шавдах сразу повеселел и сказал:

– Золотой Рот, ты – хороший человек. Когда я поеду с опием, Ибрай поведет моих врагов совсем в другую сторону. Пусть ему поможет аллах. Скажи, ты поедешь со мной?

Золотой Рот молчал.

– Шавдах, – с раздражением сказал Ибрай, – наш господин сейчас играет в кости с начальником границы. Золотой Рот боится. Он всегда боится и только поэтому он хороший человек. Ты знаешь, что говорит мудрость: «Оставь труса. Он погубит тебя скорее, чем лгун».

Золотой Рот медленно и задумчиво заговорил, как будто думая вслух:

– Я возьму Калычу, но у Джанмурчи длинные руки и верный взгляд, Джанмурчи хорошо стреляет. Я поеду с опием, но начальник границы будет мой враг. На всю жизнь я буду как будто прикован цепью к Байзаку, и всю жизнь, как архар[7]7
  Архар – дикий баран.


[Закрыть], буду бегать по горам. Зачем? Я возьму сорок лошадей и продам их. У меня будет столько денег, что я буду иметь восемнадцать плохих друзей вместо двух хороших врагов. Йэ?

Ибрай и Шавдах захохотали.

– Когда ты поедешь за лошадьми? – опросил Ибрай.

– Завтра, – сказал Золотой Рот.

– Хорошо! – весело закричал Шавдах. – Выпьем бузы, а потом пойдем в одно место. Я куплю русской водки.

Он закричал чайханщику, и все трое начали пьянствовать.

Глава VI. ВЫСТУПЛЕНИЕ ОСЫ

Маленький кавалерист ползал на животе по разостланной на всю комнату карте. Тишина глухой ночи разлилась по всему дому. Изредка звенели его шпоры, когда он двигался, перенося с собою свечу. Он тщательно читал названия и делал пометки цветным карандашом. Перед утром раздался стук в дверь и вошел Будай. Он был бледен и похудел. Резкие морщины легли на его лицо. Волосы совсем почти стали седыми. Глаза поблекли, а голос был усталым и безразличным.

– Кондратий, что ты делаешь?.

– Я собираюсь в поход.

Будай молчал.

Они смотрели друг на друга.

– Видишь ли, – заговорил Кондратий, поднявшись на колени, – пространство огромно. Я изучал карту и вижу, что завтра могу выступить.

– Я ничего не понимаю, – сказал Будай. – Куда ты собираешься?

– Вот послушай. Ты устраивал засады на перевалах. Засады зевали, контрабандисты проходили. Теперь я решил действовать иначе. Я поеду вдоль границы по всем перевалам.

Кондратий показал на коричневую полосу, обозначающую горы. Она проходила из угла в угол через всю карту.

– Чем силен Байзак? Он посылает банды разными дорогами в разное время. Я пересеку все пути и встречу половину из них. Для начала с меня будет довольно.

– Да, но ведь они-то не пожелают с тобой встретиться, – возразил Будай.

– Люди в очках дали мне все сведения. Я составил расписание их движения по числам. Посмотри, на карте цветные цифры. Это – дни, когда приблизительно каждая группа достигнет своего перевала.

– Но ты должен невероятно быстро двигаться. Это невозможно, – твердо сказал Будай.

– Вот в этом вся и штука. Это будут скачки, которые будут тянуться несколько недель, но нам дорог будет каждый час. Это будут скачки шагом. Дело в том, что я много работал, подготовляя эту экспедицию. Каждый день я буду выигрывать три часа во времени.

– Каким образом?

– Ты знаешь, что наши лошади требуют именно столько времени выстойки, прежде чем их можно пустить на траву.

– Да, – отвечал Будай, – но казенных брать невозможно, так как для них надо запасать овес. Кто его повезет? А киргизским надо давать даже четыре часа. Иначе они подохнут. Этим и объясняется медленное движение контрабанды.

Кондратий вскочил на ноги, и глаза его сверкнули.

– Правильно, но я приучил пятьдесят лошадей к корму без всякой выстойки. Даже овсом. Ты знаешь, так кормят своих лошадей русские грузчики.

– Кондратий, ты – настоящий полководец, – восторженно сказал Будай, и оба засмеялись.

Кондратий продолжал:

– Я сделал все расчеты, как мог. Во времени, в силах, во встречах. Дорог нет. По всему пути нет даже кочевий. Но клянусь, что я обороню границу! Я рассчитал каждый фунт груза и подобрал людей. Смотри!

Он взял свечу и пополз по карте. Он вел линию и рассказывал. Будай изумлялся.

– Откуда ты знаешь все это?

– Я делал сводки разъездов.

Глаза Кондратия были красны от бессонной ночи, но он выглядел бодро. Седой и сутулый, Будай перед ним казался бессильным и старчески беспомощным. Кондратий рассказывал ему о дорогах и перевалах, о пастбищах и возможных встречах. Он учитывал не только свое движение, но и дороги врагов, а Будай все стоял и слушал своего друга. Маленький кавалерист говорил не менее двух часов, и его поразительная память ошеломила Будая. Наконец он умолк, встал и расправил затекшие ноги.

– Дороги идут только по рекам. Летом после четырех часов дня вода с ледников прибывает, и в ущельях опасно. Ты это знаешь, – сказал он. – Не всегда можно подняться наверх и спастись от половодья. Все зависит от грунта. Но я беру с собой Джанмурчи. По цвету воды он определяет почти безошибочно почву перевалов. Поэтому мы всегда вовремя можем свернуть в другое ущелье и всегда будем знать, можно проехать или нельзя.

Он задумался и замолк. Потом с ясной улыбкой закончил:

– Конечно, мы сильно рискуем. Ведь все это очень гадательно, но, как ты видишь, у нас есть надежда проехать. И на каждой контрабандной тропе, которую мы пересечем, нас будут ждать менее, чем во Франции. Соревноваться мы будем каждый день, каждый час. Ты ведь знаешь, как быстро в горах распространяются слухи, но двигаться мы будем только шагом.

Он с сожалением вздохнул и добавил:

– Ты ведь сам знаешь, что по этим горам не очень-то расскачешься.

В дверь постучали, и Джанмурчи шагнул через порог.

– Чего тебе? – спросил Кондратий.

– Командир, я пришел говорить с тобой.

– Послушай, сейчас ночь. Мы поговорим завтра.

– Не гони его, Кондратий, он зря не придет, – сказал Будай.

– Тюра, я пришел с тобой говорить о крови.

– Сядь и говори скорей, в чем дело, – устало перебил командир полка.

Джанмурчи важно сел и, не спеша, спросил:

– Какая кровь у твоих лошадей?

– Я езжу, на породистых лошадях, ты ведь это знаешь, – не теряя терпения, отвечал Кондратий, но в голосе его был легкий упрек, потому что он устал до последней степени.

– Хорошая лошадь, у которой хорошая кровь, – упрямо сказал Джанмурчи, хотя никто с ним не спорил. – Командир, – продолжал он, – сейчас в тюрьме сидит Алы, сын Джантая.

– Я знаю, – со скукой сказал Кондратий. – Из-за этой новости ты вламываешься ночью ко мне и не даешь спать?

– А в чем дело? – спросил Будай.

– А это все та старая разбойничья история, которую ты знаешь.

Кондратий не стал продолжать, потому что Джанмурчи страстно его перебил.

– Старый Джантай – хороший человек. Русский пристав его жену взял. Самого крепко бил. Зачем? Джантай пристава убил, в горы ушел. Тридцать пять лет в горах живет. Теперь говорят: Джантай – плохой человек!

– Он – разбойник, – сказал Кондратий.

– Зачем за пристава заступайса? – яростно спросил Джанмурчи.

– Болван! – закричал взбешенный Кондратий и подбежал к проводнику.

Однако Будай схватил его поперек туловища и удержал.

Джанмурчи дружелюбно засмеялся:

– Теперь моя глупая голова понимает все. Командир не любит пристава. Джантай – тоже не любит. Джантай не знает, что пристава нету. Он сидит и боится.

– А зачем он стрелял в пограничников? – спросил Кондратий.

– Когда нападают, надо стрелять, – рассудительно ответил проводник. – А в кого Джантай не стрелял? В казаков стрелял, в купцов стрелял.

– Зачем ты все-таки пришел? – миролюбиво спросил Кондратий.

– Я хочу сказать тебе, чтобы ты поехал к Джантаю. Нам это по дороге. Поезжай, поговори, и Джантай больше не будет разбойником, когда узнает, что пристава больше нет.

– Что же он за девять лет не узнал?

Джанмурчи взволнованно встал с места.

– Нет, иншаллах! Он этого не знает. До Джантая при месяца пути. К Джантаю можно проехать только летом. Кругом него коровы, быки, лошади. Кого будет спрашивать?

Кондратий продолжал насмешливо улыбаться, и Джанмурчи вдруг неистово завопил на весь дом:

– Ты к нему человека посылал? Ты ему сказал?

Потом, сразу успокоившись, он презрительно протянул:

– Даже дороги никто не знает к Джантаю.

Он кивнул головой на Будая и продолжал:

– Пограничники дорогу к Джантаю искали. Туда ехали шагом, а назад, у кого коней не было, десять дней бежали впереди конных.

Потом он успокоился и, как бы извиняясь за свою выходку, тихо добавил:

– Джантай не знает, но его сын Алы, который сидит в тюрьме, он знает.

– Алы – мальчишка, – сказал Кондратий, – пока он у меня в руках, Джантай скорее сдастся. Я слышал, он его любит.

– Алы – не мальчишка. Алы – большого рода Арыков[8]8
  Арык – название древнего киргизского рода.


[Закрыть]. Арык-Аксуяк – белая кость – аристократ. Когда Джантай с вами воевал, Алы тоже воевал. Он джигит. Какой он мальчишка?

Проводник встал с места и торжественно заговорил?

– Арык был пастухом киргизских племен. Арык имел такое сердце, что ездил без дороги. Он имел такую голову, что запоминал и называл горы.

Будай и Оса скептически улыбались.

Джанмурчи продолжал:

– Ты поедешь туда, где нет дорог. Твой конь будет идти, где никогда не были люди. Возьми Алы. Он – арык. Он никогда не пил вина, не курил табаку. Он чует дорогу, как волк. На скаку он сбивает ворона пулей из ружья. Возьми Алы, и ты приедешь в долину его отца. Старый Джантай поверит тебе и придет на русскую пшеницу.

– Так ведь ты сам будешь у меня проводником, да еще, кроме тебя, несколько красноармейцев из разных районов – они такие же киргизы, как твой Алы, и дороги знают ничуть не хуже.

– Мои глаза никуда не годятся перед его глазами. Он знает все дороги. Кроме того, он знает все, что знают архар и волк.

– Хорошо, я подумаю.

– Почему тебе его не взять? – спросил Будай. – Лишний хороший проводник не повредит.

– Ты думаешь? – переспросил Кондратий. – А если он заведет в засаду?

– Нет, этого не может быть, – сказал Будай. – Скажи Алы, что ты едешь к нему в гости. И ты будешь в полной безопасности.

Кондратий секунду подумал, потом сел к столу и написал записку.

– Возьми это и отнесу на гауптвахту, – сказал он Джанмурчи и тут же прибавил: – А он не убежит?

– Куда побежит арык? – гордо сказал Джанмурчи. – Разве он заяц?!

– Ну, хорошо, ты мне надоел, – проворчал Кондратий, и Джанмурчи, почтительно поклонившись, взял записку и исчез за дверью.

– Уже день, нам пора, – сказал Кондратий.

Он задул оплывшую свечу, распахнул ставни и вышел из душной комнаты. Солнце ослепительным светом заливало деревья и двор. Оса с наслаждением вздохнул всей грудью. Черные, будто малеванные, тени тополей легли на тесовые крыши. Тополя лопотали серебряными листьями, радостный гам наполнял весь двор. Погрузка уже началась. Как всегда перед выступлением, Кондратий испытывал легкое радостное волнение. Он чувствовал себя, как охотник перед большой охотой. Но теперь в присутствии Будая он сдерживал радостную улыбку, Между ними не было сказано ни одного слова, но Кондратий чувствовал, что Будай всей душой рвется с ним. Поэтому он пожал его большую руку, которая от горя стала бессильной и дряблой, и сказал:

– Будь спокоен, я сделаю все, что смогу, и, может быть, верну Марианну!

Будай посмотрел на рослых пограничников, которые возились около лошадей, и взглянул в глаза своего Друга. Он увидел холодную, спокойную волю и с благодарностью пожал ему руку. Потом молча повернулся и понуро пошел из ворот. Кондратий бегло оглядел двор и хитро улыбнулся. Уже давно он распустил слух, что поедет с научной экспедицией на изыскания в горы. Весь город знал, что комический старик с протодьяконовскими кудрями поедет вместе с командиром полка. Почтенный академик уже гарцевал на лошади посреди двора.

Против ворот толпились на конях любопытные в пестрых халатах. Эго были люди Байзака. Кондратий приказал распахнуть ворота, и они могли смеяться сколько угодно.

Урус бабай[9]9
  Бабай – старик.


[Закрыть] вносил беспорядок повсюду. Пограничники совсем не умели грузить. Тяжелые патроны и легкие халаты вьючили на одну лошадь. Уже сейчас ящики кривили вьюк набок. Тогда четыре человека стали стягивать веревкой вьюк и пропустили ее внизу вместо подпруги.

Зрители надсаживались со смеху. Завтра к вечеру на животе лошади будут раны. Многие слезли с лошадей, перешли через дорогу и уселись на корточки.

– Чего не понимаешь? – орал Саламатин, добродушно перемигиваясь с сидящими на земле зрителями. – Сказано: грузи через номер – и грузи!

Волосатый академик пробовал вмешаться, чтобы внести порядок, но его никто не слушал. Фотографические аппараты и тяжелые мешки с сухарями взвалили рядом и прикрутили так, что конь ржал от боли. Оса видел все и посмеивался.

– Я поеду вперед. Мне надо заехать домой. Потом я вас догоню, – недовольно заявил академик.

Оса благодушно отпустил его, и погрузка продолжалась. Через час со двора комендатуры вереницей тронулись всадники и вьючные лошади.

Контрабандисты радовались.

Этот человек и вполовину не был так страшен, как Будай. Конечно, он едет в горы искать камни, как и разные другие ездили.

Караван имел как раз такой вид. Длинные палки палаток торчали и мотались. Звон котелков, стук внутри тюков и какое-то дребезжание были слышны за целую улицу.

Ха-ха-ха! Действительно, они не собирались прятаться. Можно ли сделать засаду, грохоча и звеня на каждом шагу?

Пограничники хохотали. Дисциплины не было никакой. Шесть вьюков были заняты фокусными штучками бабая.

– Они собьют своих лошадей за неделю, – сказал один.

– Нет, – отвечал другой, давясь от смеха. – Они не смогут ехать целую неделю.

Потом они продолжали разговор между собой.

– Куда ты поедешь сейчас?

– Вперед, – отвечал толстый человек в очках. – Я буду говорить, что они едут отнимать лошадей. Юрты перекочуют и уйдут. Они не найдут ни одной лошади и ни одного человека.

Собеседник хихикнул и ответил:

– Эти будут негодны через неделю, а переменить будет нельзя. Нам придется ехать за ними в горы, чтобы привезти их домой. Они даже вернуться сами не смогут.

Беседовавшие сели на лошадей и шагом двинулись по улице. Они повезли Байзаку хорошие новости.

– Новый командир – дурак, – сказал один них. – У него хороший нос, но плохие зубы, потому что голова глупая.

Научная экспедиция, грохоча и звеня, по-дурацки растянулась на целый квартал. Она направилась в Покровку. Это видели все. Кондратий стоял у ворот и, смеясь, глядел вслед уезжавшим. Он не торопился. Они ехали так медленно, что он всегда мог их нагнать. Потом он повернул во двор. Он был исполнен радостной торопливой решимости. Игра была отчаянная.

Было уже позднее утро. На балконе его встретила Ольга. Она бережно держала маленький комочек белых кружев и бантов. Это была дочь Кондратия.

– На меня, на меня! – услышал он, подходя к балкону.

Ольга бледно улыбалась. После похищения Марианны у нее появилась целая прядь седых волос. – Уезжаешь, Кока? – грустно проговорила она.

Ее большие карие глаза, похожие на кошачьи, сузились, потускнели и стали обыкновенными, человеческими, а смуглое лицо – бледным.

– Я еду на большую охоту, – возбужденно сказал Кондратий.

– На меня, на меня! – повторяла девочка, протягивая крошечные ручки.

Кондратий засмеялся. Он оглянулся и увидел, что во дворе никого нет. Тогда он стал гримасничать, как это делают все отцы. Он прищелкивал языком, гудел, изображал жука, страшно таращил глаза, и девочка пищала от удовольствия. Суровое, острое, обожженное солнцем лицо бойца было теплым и мягким. Он бережно расцеловал нежные пальчики, обнял жену и озабоченно пошел в угол двора. Там стоял привязанный рыжий горбоносый конь с разбойничьей гривой и дикими глазами. Ольга подошла с ребенком к коню.

Кондратий нагнулся с седла. Его глаза сияли веселостью и решимостью. Он тихо сказал:

– Я все сделаю, чтобы привезти Марианну! Присматривай на Антонием!

Его слова наполнили Ольгу радостью.

– Кондратий! – с мольбой и надеждой слабо проговорила она.

Вместо ответа он стегнул коня плетью. Полудикий конь рыжим пятном метнулся по солнечной улице и исчез с глаз женщины. Кондратий вел коня галопом. Широкие пустынные улицы, засыпанные пылью, тротуары, поросшие травой, маленькие белые хаты под соломенными крышами медленно поплыли мимо него. Справа и слева по дороге звенели арыки и белыми колоннами подымались тополя. Их могучая листва высоко вверху тянулась вдоль улицы сплошной зеленой стеной. Потом хаты и маленькие домики стали реже. За глиняными дувалами с коня были видны сады, а когда город окончился, развернулись зеленым веером посевы. Вдруг Кондратия остановили. Какой-то нищий в отрепьях подал ему записку. Прежде чем пограничник ее распечатал, нищий скрылся за изгородью из колючих кустов. На записке было нацарапано русскими каракулями:

«Если повернешь назад, через два дня она придет домой. Если нет, ты получишь вместе с опием ее труп».

Лицо кавалериста словно окаменело, и минуту он думал, удерживая коня на месте. Потом громко сказал вслух, оглянувшись на пустынную улицу.