Текст книги "Контрабандисты Тянь-Шаня"

Автор книги: Александр Сытин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Глава II. ПРЕДЛОЖЕНИЕ АЛЫ

Алы сидел связанный в своей юрте. Третий день ему не отпускали рук даже для отдыха. Срок уже кончался, но Оса не присылал ответа. Алы сидел, упорно глядя в одну точку. Красно-синий узор циновки третий день был у него перед глазами. Руки за спиной были крепко перетянуты сыромятным ремнем. Ноги были также связаны. В землю был вбит кол, и юноша в сидячем положении был привязан к нему руками назад. Рядом с Алы, спиной к нему, таким же образом был привязан Джанмурчи.

Оба пленника томились целыми днями и не произносили ни одного слова. Перед глазами Джанмурчи была та часть юрты, которая составляет кухню. Большой кол в рост человека с сучками был со всех сторон обвешена посудой. Повернув голову вбок, Джанмурчи мог видеть вход в юрту и все, что делается снаружи. Но ему было хуже, чем Алы. Женщины стряпали около него, сидя на корточках. Они не обижали его, но, когда проходили между ним и посудой, то каждый раз платьем задевали по лицу. Когда раздували костер, зола летела на проводника, и он сидел весь белый, обсыпанный пеплом. Если женщины месили тесто или резали сало на мелкие кусочки, чтобы бросить их в котел, их лица были совсем близко от Джанмурчи. Он так упорно смотрел в землю, что даже не узнавал, кто это.

Двое суток пленным почти не давали есть. Опозоренные своей неволей, Алы и Джанмурчи сидели с поникшими головами и молчали целые дни. Золотой Рот шлялся где-то на свободе. Он согласился исполнить то, о чем его когда-то просил Шавдах в чайхане. Он обещал провести караван контрабанды через Кызыл-Су. Джанмурчи целый час проклинал его, когда узнал от женщин обо всем этом, но потом замолк. Три дня назад Байзак принес клочок бумаги и сообщил Алы, что это – письмо, якобы написанное Марианной к Будаю. Юноша заявил, что это правда контрабандиста. Никакие угрозы не поколебала его. Он отказался передавать что-нибудь Джантаю или Кок-Ару и теперь сидел и готовился к смерти. Вдруг в юрту вошел Золотой Рот. Он присел на корточки около Джанмурчи. В юрте никого не было. Проводник поднял лицо и плюнул в глаза своему приятелю. Золотой Рот не обиделся. Он спокойно утерся и сказал:

– Я понимаю, тебе очень плохо.

Потом он обратился к Алы и заговорил торопливо. Оба пленника вздрогнули, но не проронили ни одного слова.

– Алы, совсем недалеко спрятаны мои лошади. Там есть туркменский скакун, которому нет цены. Скажи Байзаку, что ты согласен послать письмо Кок-Ару! Скажи, что ты веришь, что это письмо написала Мариам. Скажи, что хочешь сделать кутерма-байгу[15]15
  Кутерма-байга – скачка на поводу.


[Закрыть] и вызываешь весь род саяков. Ты знаешь обычай: старейшины рода не откажут тебе в этом, если даже Байзак не захочет. Я поеду с письмом, но не к Кок-Ару, а для того, чтобы привести коней. Скажи, что ты требуешь свободы для всех нас, если победишь на байге.

Молчание длилось несколько минут. Потом Джанмурчи робко сказал:

– Батыр, этот человек наш друг. Больше мы ничего не можем сделать.

Алы долго пронзительно смотрел на хитрое улыбающееся лицо шакала, и отважная улыбка появилась на его губах.

– Позови Байзака! – сказал он.

– Я верю, что это письме написала Мариам, – сказал Алы подошедшему Байзаку.

Он солгал, и его лицо залилось краской. Но с отчаянием в голосе он продолжал:

– Пусть это письмо отвезут к Джантаю.

Байзак не дал ему договорить. Он перерезал ножом ремни, связывавшие пленников, и поднял крик, В юрту вбежали несколько человек. Они стали растирать затекшие ноги и руки пленных, наперебой стали угощать их кумысом и мясом, и по всему становищу скоро пошел говор о том, что сын Джантая будет вместе с отцом контрабанды.

Когда Алы насытился и почувствовал себя бодрее, он обратился к Байзаку и сказал:

– Я хочу говорить со старейшими.

Байзак отдал несколько приказаний, и юрта медленно стала наполняться стариками. Они входили один за другим и усаживались в круг. Бодрые и румяные, высохшие и подслеповатые, они скоро наполнили всю юрту. Даже сам Байзак не смел противоречить старейшинам рода. Алы и Джанмурчи сидели в середине круга. Алы встал и обратился к старикам.

– Я в плену у Байзака, – сказал он.

Байзак с неудовольствием поглядел на него и слишком поздно понял свою ошибку. Он полагал, что сын Джантая будет предлагать мир и союз против Зеленой Осы, но по тону юноши понял, что ошибся.

– Три дня я был связан ремнями, – с достоинством продолжал Алы. – Старейшины не виноваты в том, что сделал Байзак, но меня оскорбили. Нас только двое, и он указал на Джанмурчи, – но я вызываю вас всех на кутерма-байгу!

Присутствующие отвечали возмущенным ропотом на эту речь. Мальчишка со своим слугой вызывал на конное состязание целый род. Обычно в кутерма‑байге участвовали целые десятки всадников с каждой стороны. По старому обычаю к байге прибегали для решения спорных дел, как к божьему суду или поединку. Алы, не дожидаясь ответа старейшин, осыпал их отборной бранью, и после этого отказать в вызове было нельзя. Байзак, мрачный как ночь, поднялся с места и сказал:

– Жаль, что я не отрезал тебе голову раньше!

Старый, дряхлый старик спросил:

– Сын Джантая, чем ты будешь платить, если проиграешь байгу?

– Нашими головами! – отвечал Алы, показав на себя и проводника. – Кроме того, – продолжал он, Джантай даст тысячу баранов и табун коней.

– А что ты хочешь получить, если победишь? – спросил старик.

Его слова покрыл общий хохот.

– Свободу для всех нас, – коротко сказал Алы.

Старик обратился ко всем присутствующим и сказал:

– Эта хорошо. Арык хочет умереть с честью. Мы не должны ему мешать в этом. Если он проиграет…

Снова общий взрыв хохота перебил его речь, и, когда все умолкли, он закончил:

– Я сам отрежу ему голову.

Ропот одобрения прошелестел в кругу старейшин, и Алы понял, что вызов принят.

– Завтра будет кутерма-байга, – сказал старик.

Юноша поклонился, прижав руку к сердцу, и вышел из юрты. Золотой Рот ехал на коне навстречу ему и нагло улыбнулся, завидев Байзака. Он никакого письма не возил, зато привел в поводу такого скакуна, что кругом прошел ропот восхищения. Старейшины рода дали свое обещание и изменить его или взять назад уже не могли. Высокий туркменский скакун, беспокойный и тревожный, как дикий зверь, рвался на длинном поводу и смотрел в даль. До самых копыт он был весь закрыт чехлом. Он все время подымал бархатный черный нос и нюхал воздух. Длинный белесый хвост почти доставал до земли. Золотой Рот спрыгнул с коня и одним движением ловко сорвал с него покрывала. Конь захрапел и взвился на дыбы. Алы подошел и нежно стал гладить его по шее. Скакун повел глазами и успокоился. Светло-песочного цвета, с такой гонкой кожей, что сквозь нее проступала каждая жилка, с крутыми копытами, он перебирал ногами от нетерпения.

– У него нет ни шага, ни рыси, – сказал Золотой Рот, – успокой твое сердце. Кроме него, у меня есть в запасе более тридцати лошадей. Я оставил их там.

Он показал рукой на край пастбища и расхохотался в лицо Байзаку. Старейшина подошел к Алы и сказал:

– Байга будет на пятьдесят верст. Чтобы начать ее рано утром, мы сейчас пошлем мужчин, и ты поедешь с ними.

Алы поклонился.

– Золотой Рот, где находится ханум?

Вместе с Джанмурчи все трое пошли к юрте. Алы позвал женщин, приказал забинтовать руки пленницы.

– Ханум, завтра я буду бороться за нашу честь и жизнь. С тобой будет Золотой Рот, не бойся.

Он попрощался и вышел вместе с Джанмурчи, а Золотой Рот стал ухаживать за измученной, но повеселевшей женщиной.

Глава III. КУТЕРМА-БАЙГА

Пестрая толпа гудела. Оглушительный крик ругающихся людей вырывался из общего шума. Шли последние приготовления к скачкам. Одни торопливо седлали коней, другие сбрасывали чапаны, чтобы ехать налегке, третьи обсуждали дорогу. Толпа возбуждалась все более и более. Женщины бегали и суетились. Дети вертелись под ногами и, получив шлепка, визжали, увеличивая общий шум. Все они приехали на жеребятах, чтобы видеть начало скачек. Подростки после бесконечной перебранки выехали вперед. За несколько верст они должны были остановиться, чтоб оказать первую помощь и подгонять лошадей. После них выехала вперед партия мужчин на лошадях. Потом десяток лихих наездников с гиком сорвался с места. Они должны были помочь в самом конце скачек. От них зависел исход борьбы. Везде сквозь орущие, кричащие голоса звучали одни и те же слова: «Саяк! Арык!»

Предстояла не простая скачка. Многие старики не помнили на своем веку такой кутерма-байги. Перед началом скачек Алы дал клятву старейшинам сдержать слово в случае поражения и играть честно. Такую же клятву он получил от них. По правилам кутерма-байги скакуна должны были вести в поводу без всадника. Лошадь передают от одной группы всадников к другой. Алы знал все это.

Он также знал, что некому вести в поводу его жеребца и потому он должен будет ехать на нем сам. По дороге он мог рассчитывать только на помощь Джанмурчи, так как Золотой Рот остался с женщинами. Поэтому он послал Джанмурчи с вечера к середине пути и приказал почти всех лошадей оставить возле юрты. Юноша готовился к байге, как это было принято у. него в роду. Он снял чапан, сапоги и остался в саном белье. Потом долго смотрел на запад и совершил намаз. Сделав земной поклон, он вскочил и спокойно пошел к коню. Погода не благоприятствовала скачкам. Тяжелые грозовые тучи затянули небо. На рассвете они клубились у вершины ледника. Потом обрывки их скатились вниз, разорвавшись на утесах, и оставили клочья тумана на больших колющих кустах. Кусты и скалы как будто дымились. Обрывки тумана долго не могли рассеяться в сыром воздухе. Белье сразу промокло на юноше и стало прилипать к телу. Он вздрагивал от холода, но не хотел обременять коня лишним грузом. Повернув голову к толпе, он закричал:

– Саяк, я готов!

Толпа загудела, зашевелилась.

Вперед выехал всадник с пустым конем в поводу. Кто-то закричал в ответ:

– Когда будет выстрел, поезжай!

Слова только что успели прозвучать, как сейчас же грянул выстрел, и всадники рванулись вперед. Толпа хохотала и свистела, видя, что Алы упустил начало скачек. Конь поднимался на дыбы, и с большим трудом Алы повернул его вслед за своим противником. Алы знал, что он не может дать противнику времени вперед ни одного мгновения; поэтому он не стал сдерживать коня и, засвистев у него над ухом, бросил повод. Конь сделал прыжок, потом еще и еще.

Наступила тишина. Алы зорко глядел вперед на холмы, стараясь ехать по прямой линии и не делать зигзагов. Скалы плыли мимо него, а конь шел все быстрее и быстрее. Скоро Алы увидел впереди своих противников и засмеялся. Он так быстро нагонял их, что можно было подумать, что они нарочно сдерживают коней. Через несколько минут Алы ровно и быстро проехал вперед.

Оглянувшись, он увидел разъяренное лицо и, наддав ходу, припал к шее коня. Прямо над ним, коснувшись спины, плавно развернулся аркан. Алы еще прибавил ходу. Сзади послышалось проклятие и, оглянувшись, Алы уже не увидел своего врага: он отстал за холмом. Впереди раздались крики и громкое ржание. Подростки на жеребятах ждали своего наездника, чтобы подогнать его лошадь. Алы вздохнул и направил коня в сторону. Он хорошо запомнил аркан и теперь решил сделать крюк. Скоро он увидел, что не ошибся. Несколько юношей протянули крепкую вереску и пытались пересечь ему дорогу, но не успели. Однако этого промедления было довольно. Всадник, оставшийся позади, вихрем промчался вперед, и Алы снова направил коня за ним.

Теперь он догонял его гораздо медленнее.

– Если впереди будут контрабандисты, я останусь сзади как баран! – с отчаянием подумал юноша.

Если бы с ним было хоть несколько человек, он проложил бы себе дорогу. Конь потемнел от дождя и был почти вороным, но дышал совершенно спокойно и ровно. Теперь он взял полный разбег и шел таким карьером, что у всадника слезились глаза от ветра. Спокойно держась в стороне, Алы снова обогнал противника. Опять впереди показалась толпа конных. На этот раз застава была из взрослых. Кони рвались от нетерпения и бесились. Алы уверенно направил коня прямо в толпу. В стороне были камни, и широкая промоина пересекала дорогу. Всадники расступились, так как иначе скакун убил бы несколько человек и Алы вихрем пролетел вперед. Пять человек сменили вожатого и, взяв повод коня, помчались следом. Алы оглянулся на них и с ужасом увидел, что они держатся на одном расстоянии и не отстают.

Скакун дышал по-прежнему ровно, но на удилах уже была пена. Впереди оставалось около тридцати верст. Алы огляделся. Камни плыли в бешеном беге, и кусты проносились с шумом мокрыми темными пятнами. Трава зеленым полотном стлалась под ровно бьющими копытами. Утесы и скалы в стороне как будто медленно повертывались боком на одном месте. Алы потрогал руками свои ноющие, затекшие ноги. Он старался рассчитать свои силы.

Сразу остановив коня, он спрыгнул с него и, поспешно расстегнув подпругу, сбросил седло. За эти несколько мгновений всадники с криками и улюлюканьем пронеслись вперед. Алы прыгнул на теплую спину коня и перегнал их в одну минуту. Конь, освобожденный от седла, снова далеко ушел вперед. Но зато теперь было труднее всаднику. Обгоняя контрабандистов, он увидел, что у коня, которого вели в поводу, уже были вытаращены глаза. Конь задирал голову, сопротивляясь тем, которые неумолимо тащили его вперед, и хотел замедлить шаг, чтобы передохнуть хоть на одно мгновение. Но его беспощадно хлестали плетьми и гнали вперед и вперед. Снова впереди показалась группа всадников. Алы знал, что Джанмурчи недалеко, и неистово гнал коня, хотя с его боков и удил клочьями летела пена. По закону кутерма-байги побеждает не всадник, а конь. Смерть не унижает победителя. Поэтому, если конь падает от изнеможения, ему отрубают голову и везут ее вперед, передавая один другому. Алы гнал коня и дорожил каждой секундой, хотя позади никого не было видно. По тому, как мимо ползли кусты и медленно двигались камни, он знал, что скакун теряет последние силы. В первый раз в жизни Алы заплакал. Он не стыдился своих слез и не сдерживал их, так как ему было жалко коня. Более сорока верст он пронес его впереди пустой лошади. Если бы были вожатые, которые передавали бы его из рук в руки, он без труда пришел бы первым. Тяжкий, прерывистый храп разрывал его ноздри.

Вдруг показалась ложбина. Одинокий всадник держал в поводу целый десяток лошадей и кричал, размахивая руками. Эго был Джанмурчи. Сердце Алы наполнилось горькой радостью. Победа делалась возможной, но смерть коня была неизбежна. Он чувствовал ногами его вздымающиеся бока и знал, что гонит его на смерть. Собрав последние силы, скакун понесся в бешеном карьере, но это была агония. Он пробежал несколько сот шагов и на всем скаку грохнулся оземь.

Алы кувырком слетел на траву, выхватил нож, висевший на поясе поверх белья, и побежал к коню. Конь дрыгал ногами. Изо рта у него широкой струей лилась кровь. Юноша стиснул зубы, перерезал ему горло и, пока отделял голову, кричал и звал Джанмурчи. Через несколько секунд он скакал вперед на свежей лошади, держа под мышкой свою страшную ношу. Залитый кровью, бледный и страшный, он мчался вперед, не жалея лошадей. Джанмурчи, не говоря ни слова, летел рядом, ведя в поводу вереницу рослых лошадок. Через две-три версты слабые лошади стали уставать. Оба всадника на карьере пересаживались с одной лошади на другую и перерезали повода, бросая тех, которые ослабели.

Джанмурчи нещадно хлестал лошадей плетью, но даже без седоков и седел они не могли идти достаточно быстро. Преследователи вынырнули сзади из-за холма и быстро стали приближаться. Вдруг Джанмурчи закричал от радости, У кустов впереди стояли привязанные три хорошие лошади. Их привязал Золотой Рот.

– Айда, айда, – как безумный, кричал Алы.

Он забыл гибель коня и стоически переносил острую безумную боль, которая охватила его ноги, сведенные судорогой. Его легкие, раздувавшиеся от встречного ветра, казалось, готовы были лопнуть. Сердце билось так, что его глухие удары отдавались в ушах, но, прищурив слезившиеся от ветра глаза. Алы стремился вперед, весь отдавшись мысли о близкой победе. Беспощадно избивая плетьми обезумевших, спотыкающихся коней, они домчались до привязанных лошадей и пересели, прежде чем преследователи успели их догнать. Сильное тело Алы дрожало каждым мускулом от усталости и, увидев впереди юрты пеструю толпу, он, не понимая, что делает, погнал коня прямо на людей. Онемевшей рукой он держал конскую голову и мчался, пока его взмыленный конь не врезался в толпу. Джанмурчи снял юношу с коня. Кто-то из толпы дал ему пиалу с кумысом. Но гробовое молчание толпы было единственной похвалой победителю. Босой, в одном белье, вымазанный кровью, Алы искал глазами Байзака и не нашел.

Тогда он обратился к старикам и потребовал у них коней, чтобы взять женщин и немедленно уехать. Никто не ответил ему ни слова. Джанмурчи снял халат с ближайшего старика и сказал:

– Батыр, эти псы даже не накроют наготы твоей!

Потом он набросил халат на юношу. Алы, еле переставляя затекшие ноги, пошел к юрте, вывел оттуда Марианну. Золотой Рот от ближайшей юрты отвязал несколько коней и подвел их к юноше. Недавние пленники хотели сесть на коней, но их окружила целая толпа, и Алы понял, что им добром не уехать. Тогда он сел на коня. Джанмурчи подал ему на седло Марианну, и юноша направил коня прямо на толпу. Отдельные тревожные голоса перешли в говор. Несколько человек схватились за повод и коню проехать не дали.

Глава IV. РАЗГРОМ

Где-то недалеко грохнул выстрел, потом другой. И совсем близко загромыхала стрельба. Из-за холма ровным строем вынеслись пограничники. Они летели прямо к становищу. Ровным карьерам они шли вперед, И отдельные выстрелы контрабандистов не замедлили их движения. Мимо Марианны замелькали знакомые лица – красное обожженное лицо Кондратия, сурово ухмыляющийся Саламатин.

– Будай! Будай! – закричала Марианна, увидев мужа.

Дикий вопль нескольких сот контрабандистов словно приветствовал пограничников. Через несколько минут на пастбище стало тихо. Бледные, растерянные контрабандисты бросали оружие и отходили в сторону. Пограничники окружили Марианну, Калычу и ухаживали за ними, как могли. Алы и Джанмурчи сияли от счастья. Кондратий с несколькими пограничниками рыскал по всему пастбищу. Он мельком взглянул на целый караван опия, на толпу задержанных, на груду оружия, сваленную на землю, и продолжал носиться на коне от одной юрты к другой.

– Байзак, где Байзак! – яростно бормотал он, но отца контрабанды нигде не было. Кондратий оцепил всё пастбище пограничниками и решил обыскать юрты. Когда собрали старейшин рода и они сели в круг, Оса позвал Алы и обратился к старикам:

– Где Байзак?

– Какой Байзак! – хором ответили старейшины.

– Разве я не разговаривал с Байзаком? – сказал Алы.

– Ты разговаривал со мной! – сказал старческий голос, и Алы увидел старика, которого напрасно искал столько времени.

– Кондратий, ты зря затеваешь все эти разговоры, – сказал сияющий Будай, появившийся рядом на коне.

Впереди него боком сидела Марианна с забинтованными руками, и он бережно поддерживал ее рукой.

– Я приеду в город, буду доказывать, что Байзак виноват, опрашивать свидетелей, а потом его посадят в тюрьму и сделают из него мученика. Я носился как черт по горам совсем не для того, чтобы увеличить его авторитет. Пойми ты это, – резко возразил Оса.

– Ты хотел разорить его и добился этого, – сказал Будай.

– Но популярность его от этого не уменьшилась. Пойми, о его бедности никто не знает. И если ты скажешь это им, – тут он показал рукой на стариков, – они не поверят.

В это время, расталкивая всадников, к Кондратию подъехал Джантай. Где-то сзади неожиданно раздался отчаянный крик:

– Уйдет, уйдет, товарищи!

Несколько всадников мчались как буря по зеленому полю. Вороные и рыжие кони уносились цветными пятнами в сумасшедшем карьере. Смех оборвался. Вся толпа пограничников кругом Осы мгновенно пришла в движение. Через несколько секунд все рассыпались лавой и летели вслед за контрабандистами. Из толпы беглецов грянул выстрел, и Юлдаш навзничь опрокинулся на круп лошади. Потом свесился и, прежде чем коня задержали, несколько раз ударился головой о землю. Лица пограничников стали более ожесточенными. Но никто не проронил ни слова. Кондратий снял с плеча свой карабин и, почти не целясь, выстрелил. Ближайшая лошадь взвилась на дыбы. Всадник вылетел из седла и, прокатившись по земле, остался неподвижен.

– На переймы, не пускай! – раздались крики.

Оса увидел, что джигиты Джантая и десяток пограничников мчались наперерез беглецам. Рослый скакун вывернулся в сторону из толпы беглецов. Все приняли его за Байзака. Подобно тому, как переливчатым лаем звенят гончие, когда уходит затравленный зверь, так преследователи разноголосыми дикими криками, перемешанными с выстрелами, огласили все поле. Кондратий снова вскинул свой карабин, но беглец скрылся за холмом. Пришпорив коня, во весь бешеный скок Оса взлетел на горку. Вороной конь мчался как ветер и был далеко. Алы. Вырвался вперед Кондратия и погнал коня за беглецом.

– Стой, стой, убьет! – кричали тревожные голоса.

Но Алы увлекся и продолжал хлестать коня плетью.

Услышав окрики, он хотел взять в сторону, но тут же увидел, что лошадь его была не взнуздана. Погорячившись, он не заметил этого. Всадник впереди на секунду задержал коня и сразу оказался в десяти шагах от безоружного Алы. Поднятые винтовки и клинки опустились в руках пограничников. Незнакомый контрабандист, пьяный от опия, направил револьвер прямо на юношу и глядел по сторонам, сдерживая коня на месте. Пограничники замерли. Все кони остановились как вкопанные. Кондратий хотел незаметно поднять карабин, но контрабандист повернул коня назад и свирепо закричал:

– Убью!

Потом он обратился к Алы:

– Твоя жизнь, как яйцо, которое я могу бросить на камень. Проси меня, чтобы я этого не сделал!

Алы побледнел, но молчал.

– Стой! – закричал Джантай. – Я отдам тебе тысячу баранов.

Кондратий что-то тихо сказал, и Джанмурчи закричал вслед за Джантаем:

– Кок-Ару отпустит тебя, не стреляй!

Пьяный грубо расхохотался. Кондратий мгновенно вскинул карабин. В ту же минуту бухнул выстрел, и Алы, взмахнув руками, упал с коня. Контрабандист рванул коня вперед, но кругом ожесточенно захлопали выстрелы, и конь завертелся на месте. Убийца спрыгнул с падающего коня и, шатаясь, побежал, припадая за камни. Из-за камня поднялся какой-то человек в отрепьях и бросился на него. Это был Батрхан. Он отлеживался здесь, спасаясь от Байзака. Снова закричали и загалдели всадники, торопя коней во весь дух, но было поздно. Батрхан обхватил изнемогающего беглеца, и они оба упали на землю. Умирающий контрабандист рычал, задыхаясь от гнева, и стрелял в упор в беззащитного беднягу. Батрхан отчаянно кричал, но не выпускал противника. Его ватные отрепья тлели от выстрелов. Когда все подъехали, оба еще дышали.

Кондратий спрыгнул, взял в повод коня Джантая и медленно повел его назад. Около Алы возились лекпом и несколько пограничников. Они поддерживали раненого в сидячем положении. Лицо юноши сразу осунулось, стало землистым и под глазами легли синие тени. Пешие и конные стояли толпой вокруг и молча смотрели. Вся грудь Алы была забинтована.

– Будет жив, – сказал лекпом, взглянув на Кондратия. – У него плечо прострелено навылет.

– А остальных поймали?

– Ну да!

– А Байзак там?

– Нету!

– Ну, чего стали? Поднимай! Особого приглашения ждете? – закричал какой-то грубый голос, и Алы унесли на шинели.

– А Юлдаш жив? – спросил Кондратий.

– Тому бок задело, – отвечал лекпом. – Ну, и руку пробило.

– А не опасно?

– Выживет! Крови много потерял.

Кондратий поехал вперед, остальные последовали за ним. Четко и быстро он отдавал приказания и ни о чем не забыл. Он приказал подсчитать опий, перевязать Марианну и Калычу, переломать винтовки контрабандистов и собрать всех мужчин становища. Его спокойный властный тон, уверенные манеры и распорядительность быстро привели все в порядок. Женщины перестали голосить. Трупы были убраны, и через какой-нибудь час Джанмурчи позвал Кондратия. Пастухи молча стояли сплошной стеной, образуя огромный круг. Маленький наездник был сосредоточен, и взгляд его выражал решимость. Позади него шли несколько пограничников и Будай с Марианной. Теперь они не расставались и краснели от сочувствующих улыбок. Кондратий рассеянно глянул на цепь пограничников и джигитов Джантая, вошел в круг, подошел к старикам и сел на подушки. Старики смотрели в землю. Вид у них был понурый. Ни один взгляд не поднялся на начальника экспедиции. Красные, желтые, синие халаты, клочковатые белые бороды и темные липа с надвинутыми остроконечными шапками были неподвижны.

– Все ли старики здесь? – спокойно спросил Оса.

Все головы повернулись к нему. Внимательные темные глаза смотрели на него со всех сторон. Сморщенные старческие лица были неподвижны и бесстрастны, как маски. Была гробовая тишина, хотя несколько сот человек стояли сплошной стеной. Кондратий говорил раздельно и четко, взвешивая каждое слово. Его твердое, суровое лицо было спокойно.

– Отец контрабанды взял бедных людей и дал им в руки ружья, – сказал Оса.

Послышался покаянный вздох сгрудившейся толпы.

Кондратий продолжал:

– Разве они плохо жили, когда у них в руках были палки, чтобы гонять баранов?

Мертвое молчание было ответом на его вопрос.

– Они имели много мяса, а шерсть они возили на базар в город, – продолжал Кондратий, – но их позвал отец контрабанды, и они оставили свои юрты. Одни пошли через снежные горы и понесли в руках опий. Другие имели ружья, чтобы стрелять в пограничников. Вы – люди старые. У вас белые бороды и у многих на голове нет волос. Скажите мне, много они получили за это от отца контрабанды?

Никто не поднял головы. Никто не проронил ни слова. Кондратий снова заговорил, и старики склонялись все ниже и ниже к самой земле, как будто его слова пригибали их головы.

– Эти голодные люди работали для отца контрабанды, не имея для себя куска мяса. Они стреляли в пограничников, пограничники, обороняясь, стреляли в них.

Он замолчал, как будто предъявил обвинение, и ждал, что старики будут оправдываться. Незаметный старичок с тусклым лицом вдруг поднялся в середине круга, повернул к Кондратию бледное, измученное лицо и закричал:

– Мы все боялись отца контрабанды. Мы всегда у него в долгу. У меня два сына ушли в Китай и не вернулись. Если бы я сказал хоть одно слово, он выгнал бы меня здесь на траву, как барана. Куда я должен идти? Без юрты, без коня, без детей, которые повели бы меня, старого человека.

В ответ на слова старика сплошным воплем загремели голоса, перебивая друг друга. Все чуть ли не обвиняли Кондратия.

– Ты был далеко, а Байзак близко!

– Ты заплатил наши долги Байзаку?

Старик замолчал и сел на место. Оса не пожелал сразу же ответить на вопрос. Наоборот, он сам продолжал спрашивать:

– Отец контрабанды взял других пастухов и послал их в долину. Летом там много мух и жарко как на огне. Люди долины имеют плохой кумыс, испорченный от долгого пути. Они не едят мяса и потому худые как палки. Но он заставлял этих людей работать на опийных полях. С утра до позднего вечера они кланялись каждому цветку и собирали опий по капле. Что они получили за это?. Пусть они скажут.

Гробовое молчание повисло над всей толпой.

– Пусть они придут и похвалятся, – с язвительной улыбкой сказал Оса, – сколько каждый из них получил ударов по спине от Байзака. Пусть придут они, худые, голодные, похожие на вьючных ослов, которые прошли через большой перевал. Я буду слушать их плач об отце контрабанды.

Несколько минут прошло в молчании.

Вдруг какой-то старик вскочил. Его речь дышала страстным негодованием. Он бил себя в грудь после каждой фразы и оглядывал остальных.

– Отец контрабанды – хозяин всего скота, – сказал старейшина. – Завтра Зеленая Оса, уйдет отсюда. Кто будет хозяин на тысячу верст? Отец контрабанды. Когда мы хотели сеять пшеницу, мы не имели земли. Поэтому мы работали на опийных полях.

Помолчав минуту, он закричал снова:

– Что будет с теми, кто стрелял в пограничников? Мы все теперь обречены. Мужчин возьмет Кок-Ару! Останутся женщины и дети. Алла, мы погибнем в этих горах!

Он замолчал и сел.

Теперь наступил момент, которого Кондратий так долго ждал. Поэтому он громко и медленно проговорил:

– Кто придет в долину, получит землю. Это говорю я, Кок-Ару. Но нельзя сеять пшеницу и бегать по го рам, как архар. Если же захотите сеять опий, то казенная контора будет его покупать, но вы должны торопиться, или землю возьмут другие.

Он замолчал, улыбнулся и спокойно сидел, не обращая никакого внимания на адский шум, который поднялся кругом. Он думал о том, что опийная контора будет наводнена плантаторами, которые по крайней мере первые годы будут честно выполнять свои обязательства… Десятки голосов исступленно кричали, обвиняя его в издевательстве и укоряя за насмешку над погибающими людьми, но он сидел и молчал.

– Мы не знали, что ты можешь дать землю, но у нас были мужчины! Теперь ты даешь нам землю, но берешь наших мужчин! Ты делаешь нехорошо, ты смеешься, над людьми, которые должны умереть с голоду!

– Я ни над кем не смеюсь, – отвечал Кондратий, и никто не умрет с голоду. Со мной поедут лишь пять человек, которые были с отцом контрабанды. Пусть остальные идут работать и никогда не приближаются к границе!

Радостный крик толпы покрыл его слова.

Он хотел говорить и не мог. Тогда он закричал на ухо Будаю, стараясь перекричать гул, визг и крики:

– Кажется, все-таки я отнял у Байзака этих людей.

По всему пастбищу стоял гул. Люди бегали в разные стороны, как будто гонялись в перегонки. С юрт поспешно срывали кошмы, вели верблюдов, разбирали остовы юрт, похожие на просвечивающий скелет, и растаскивали их по палочке. На земле оставались правильные втоптанные круги с пятнами золы от очагов. Гремели посудой, увязывали скарб, тороплива сгоняли в одно место стада, и над всей этой возней стояли непрерывающиеся гам и крик. Пограничники переглядывались и ухмылялись.

– Ишь ты, поддали жару-то.

– Бегут. Лучше, чем от пули!

– Побежишь за землей-то! На свободу от Байзака!

Будай обнял Марианну, подошел и весело проговорил:

– Ты благополучно закончил экспедицию, ты забил все склады конторы опием и разгромил контрабандистов!

Он протянул руку своему другу, но лицо Кондратия омрачилось.

– Я разорил главу контрабанды, но это только половина дела. Я должен как-то воспользоваться нашей победой. Теперь Байзак нищий. Помнишь, ты сам говорил, что, если он обеднеет, все его враги подымутся против него, но это пока не так. Контрабандисты все равно будут группироваться вокруг него, и я не знаю как, но я должен разрушить его авторитет.