Текст книги "Контрабандисты Тянь-Шаня"

Автор книги: Александр Сытин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Александр Сытин
Контрабандисты Тянь-Шаня

Книга первая. БОРЬБА В ТЫЛУ

Глава I. ПОРАЖЕНИЕ БУДАЯ

Гладкий рыжий пес жадно лакал кровь из железного таза.

Снаружи свежевали тушу барана.

Огромный костлявый пограничник в зеленой гимнастерке и в синих галифе лежал на шелковом одеяле и задумчиво смотрел на огонь. Его худое тело выступало из темноты углами. Плечо и согнутое калено были освещены. Он казался еще более худым, чем был в действительности. Крупное желтое лицо с синими глазами было одутловато. Большие губы, мясистый нос и мягкие спутанные каштановые волосы, неряшливо свесившиеся вперед, делали его лицо безвольным и нерешительными.

Древние мохнатые ветви можжевельника трещали на очаге посреди юрты. Седые иглы сгорали и свивались золотой проволокой. Блестки плыли в отверстие потолка и таяли в белом дыме.

Пограничник улыбался, и лицо его менялось. Настороженная хитрость светилась в синих глазах из-за чащи волос. Жесткая, насмешливая улыбка была проницательна и неожиданна. При ней сразу откровенно выступало его подлинное лицо. Она говорила о том, что этот человек с простоватой наружностью обладает скрытым терпением и твердой волей.

Пограничник оперся на локоть и прислушался. Рядом с его головой послышалось легкое царапанье. Детский голосок тихо проговорил за войлочной стеной юрты:

– Будай, ты слышишь?

– Да, – тихо ответил пограничник. – Это ты. Калыча?

– Уезжай скорей! Идет большая контрабанда! Я оседлаю тебе коня.

– Не надо, – спокойно сказал Будай. – Позови Джанмурчи.

– Хорошо.

Будай опустился на одеяло и отстегнул кобуру нагана. Полог юрты поднялся. Вошедший проводник-киргиз опасливо оглянулся и остановился. Блики костра бегали по его узкому желтому халату. Пятна теней и света трепетно дрожали на белом войлоке юрты и на фигуре вошедшего, и казалось, что он покачивается из стороны в сторону. Его тревожные, бегающие глаза сразу зорко оглядели всю юрту. Он повел носом и всхлипнул. Эта привычка была у него от анаши[1]1
  Анаша – род гашиша.


[Закрыть]. Угловатые, худые плечи и длинное лицо склонились к Будаю.

– Командир, Калыча тебе сказала?

– Я знаю. Я приехал в гости, чтобы следить. Не бойся. До заставы близко.

В юрту вошла девушка. Она была в желтом бархатном халате. Серый мех выдры окаймлял фиолетовую бархатную шапочку. Полсотни косичек‑шнурков стучали кораллами и серебром. Толстые браслеты – на руках и ногах. Смугло-розовое лицо ее было спокойно. Черные блестящие брови, равнодушный плутовской взгляд и пухлый рот делали ее красивой.

– Ну, ты, бесенок, что ты нас пугаешь? – спросил Будай.

– Сейчас придет отец, – сказала девушка и выбежала из юрты.

– Она говорит правду, – ответил Джанмурчи. – Нельзя варить в одном котле две головы. Это – закон. Ты, начальник границы, живешь в одной юрте с отцом контрабанды.

– Джанмурчи, шесть лет мы его ловим. Сегодня он будет наш.

– Командир, ты много захватил опия на перевалах. Никто не знает, ты знаешь. Весь опий был Байзака. Зачем тебе с ним ссориться? Ты думаешь так много, – как старик. Скоро твоя голова будет белая.

– Джанмурчи, до вечера далеко. Ты приведешь с заставы целый эскадрон. Сядь.

Джанмурчи сел.

– Ты спас меня под перевалом, когда я был контрабандистом. Помнишь, Будай, ты меня накормил и оставил мне мои желтые рубины. Я стал твоим проводником. Теперь ты сватаешь мне Калычу. Я верен тебе, как пес.

– Зачем ты говоришь все это?

– Байзак большой человек. Он председатель потребкооперации.

– Вот поэтому я и хочу посадить его в подвал.

За юртой раздался гомон. Кто-то спрыгнул с коня, и в юрту вошел рослый чернолицый красноармеец.

– Здорово, Саламатин, – сказал Будай и принял пакет. Он распечатал его, пробежал бумагу глазами и нахмурился.

– Сегодня я занят и назад не поеду.

– Товарищ начальник, просили передать на словах, что никак невозможно.

Будай долго смотрел на огонь и наконец сказал:

– Ладно. Я Дам тебе записку на заставу. Вези в карьер. А ты поедешь со мной.

Джанмурчи поклонился.

Толстый киргиз заглянул в юрту. Он был низкий и толстый, как шар. Его выхоленное лицо изображало любезность, и весь он казался добродушным и лукавым, как фарфоровый болванчик. Длинные усы шнурками и быстрый взгляд блестящих глаз еще более усиливали сходство. Однако при всем добродушии его лицо было замкнуто, как маска, и не меняло любезного выражения никогда.

– А-а, – приветливо протянул Будай.

Они ласково поздоровались и сели к огню. Красноармеец и Джанмурчи вышли.

– Ну, как живешь, Байзак… Тебе не скучно? спросил Будай.

– Разве я могу скучать, когда ты у меня в гостях? – сладко улыбаясь, проговорил Байзак.

Оба хитро заглянули в глаза друг другу и рассмеялись.

– Я сейчас уезжаю, – сказал Будай.

Байзак сделал испуганное лицо.

– Ты сегодня ничего не ел. Бердыбан, Юсуп, Джанвай!

Юрта наполнилась народом, и Байзак приказал подавать чай и мясо.

– Джанмурчи, седлать лошадей! – закричал Будай.

Он выпил сливок, съел кусок мяса и, попрощавшись с Байзаком, вышел.

– Эти люди поедут сзади. – Байзак указал на целую толпу всадников в халатах и острых шапках. – Начальник границы не может ехать один, как бедняк, без провожатых.

Потом он подал Будаю стремя, и, пожав друг другу руки, противники снова насмешливо заглянули друг другу в глаза.

«Сегодня вечером ты мне заплатишь за все», – подумал Будай.

Байзак осклабился и закивал головой с самым добродушным видом. Не глядя ни на кого, Будай тронул коня. В душе он проклинал всех и вся. За шесть лет службы не было никаких ревизий. Именно сегодня кого-то принес дьявол. Надо ехать назад. До города было верст сорок. Будай рассчитывал поспеть раньше вечера. Дорога была скверная, но он пустил коня галопом.

Тропа пошла через лес. Промытая дождями земля спускалась уступами. Камни и корни деревьев преграждали дорогу. Где-то внизу голубая вода билась о красные камни. Желтые цветы ослепительно горели под утесом. День был пасмурный, но издали казалось, что в этом месте на траву падало солнце.

Лошадь с легкостью танцовщицы проносила ноги меж острых камней. Будай покачивался в седле и думал о Банзаке. Шесть лет он боролся с безликим противником. Он чувствовал его повсюду. Скрытая воля врага предусматривала каждый шаг пограничника. Шесть. лет он громил на перевалах банды Байзака.

Сегодня он должен был его уличить. Контрабанда пройдет через становище Байзака. Другой дороги здесь нет. Правда, сегодня Будай отомстит. Саламатин приведет эскадрон. Вместе с добычей попадет и сам отец контрабанды. Но Будай сам хотел бы участвовать в этой последней победе.

Тропа змеей спустилась в долину. Всадники окунулись в траву, высокую, как камыш. Зеленый сумрак охватил их со всех сторон. Стебли стегали и царапали по всему телу. Кони прыгали через невидимые канавы. А Будай все думал и думал.

«Саламатин доехал. На заставе тревога. Седлают, как ошалелые».

Будай не заметил, как прошел день, и опомнился только у своего дома. Едва успел он войти и зажечь лампу, в дверь постучали.

– Войдите, – сказал Будай.

– Вы, товарищ, командир полка? – спросил незнакомец в военной форме.

– Я.

– Прочтите.

Будай подошел к столу. Это было предписание об обыске. Будай выпрямился.

– Я ищу парчовый халат, который вы получили в качестве взятки, – сказал человек из темного угла. Он предъявил свои документы. Потом неопределенно улыбнулся.

– Я без понятых, я вовсе не хочу скандала. А, да вот и он, – и посетитель протянул руку к гвоздю.

– Этот халат был преподнесен мне публично, – сказал оскорбленный Будай.

– Я знаю только то, что он был предъявлен раньше, – холодно ответил следователь. – Посмотрите, вот моя метка.

Тут он протянул вторую бумагу. Это было заявление о взяточничестве Будая. Командир полка увидел, что вместо подписи за неграмотностью полсотни его почитателей пришлепнули свои пальцы.

– Ваш помощник примет ваши обязанности, – сдержанно поклонился следователь и вышел из комнаты.

Будай, не помня себя, без фуражки выбежал на улицу и направился к помощнику. Он быстро прошел два. дома, открыл дверь и огляделся.

В комнате разлился желтый полумрак. Оплывшая свеча мерцала, освещая троих людей.

На диване сидела женщина. Она обхватила колени руками и неподвижно смотрела в черный исчезающий потолок. Она молчала, но ее большие синие глаза казались слепыми от слез. Другая женщина сидела у стола, уставившись на огонь, и, не мигая, без движения, смотрела на свечу.

Пламя колебалось каждый раз, когда ходивший по комнате маленького роста кавалерист доходил до стола.

Помощник Будая шагал размеренно, как маятник, Шпоры обрывисто звенели, будто отбивая секунды. Когда он шел к столу, из темноты постепенно выступала его маленькая фигура. Небольшое, твердое, будто чеканное лицо было серьезно и холодно. Превосходный наездник, отличный товарищ, он пользовался всеобщей любовью.

Когда-то он был известным жокеем. На большом состязании неудачно упал и сломал обе ноги. Выздоровевши, служил в «дикой дивизии». Гражданская война сделала из него закаленного бойца, а любовь к простору и приключениям привела сюда, на границу. Он был женат и страстно любил жену и ребенка, но, когда требовала служба, ловко прыгал в седло и исчезал на целые месяцы.

Будай молча огляделся и тихим комом опустился в темный угол дивана. Его лица не стало видно. Только большая спина горбом выставилась из темноты.

Маленький кавалерист упорно шагал из угла в угол, попыхивая трубкой. Наконец женщина у стола заговорила. Она отбросила назад прядь волос, отливавшую золотом при каждом колебании пламени. Ее белое лицо казалось прозрачным. Губы были бледны и твердо сжаты. Большие глаза стали пустыми. Они будто смотрели вдаль и видели то, чего не могли видеть другие.

– Будай! – медленно проговорила она, обращаясь к мужу и еле сдерживая рыдания. – Как это могло случиться?

Общее молчание продолжалось. Звон шпор маленького кавалериста и движение его черной тени по стенам и потолку были единственным ответом.

Женщина на диване подалась вперед. Ее белое лицо, холодное и строгое, выступило из мрака. Рама черных волос сливалась с темнотой. Черный шелк ее платья зашелестел, как сухие листья, и с ее губ сорвался легкий крик:

– Да не молчите, не молчите же вы! Кондратий, перестань ходить по комнате.

Звон шпор продолжался. Кавалерист как будто не слышал. Вслед за ним по-прежнему плыли белые клубы дыма. Будай поднялся с дивана и выпрямился во весь свой могучий рост.

– Кто скажет, что я – человек нечестный? – сказал он громко.

Никто не ответил. Шагавший по комнате кавалерист прошел мимо.

– Будай, три года мы живем на границе, – раздался печальный голос. – Три года ты был начальником участка. Ты умен. Ты честен. Мы жили как одна семья. А теперь ты обвинен во взяточничестве? Будай…

Ее голос прозвучал как жалоба ребенка. Великан долго молчал, потом заговорил глухо и спокойно.

– Я рад, что моя канитель окончилась, – устало и безнадежно проговорил он. – Я устал. Пять лет я ходил здесь, как в лесу, между ловушками и капканами. Я не мог есть спокойно, меня всегда могли отравить. На ночь я всегда осматривал комнату. Под подушкой, за ковром, на стене я часто находил змею или какую-нибудь другую ядовитую тварь. К черту! Теперь я свободен. Я буду отдыхать в тюрьме. Я ни о чем не буду больше думать.

– Кондратий, поди сюда, не шагай!

Помощник Будая подошел к жене и сел на диван.

– Почему ты не поддержал Будая? – спросила она, обняв мужа своими теплыми руками.

– Он ничего не знал. Я ничего ему не говорил, – перебил командир полка, потом стал продолжать громко и убежденно: – Я вам говорю, что за мной охотились пять лет. Я шел за отцом контрабанды осторожно, как за тигром. Но тигр шел по моим следам. Это бывает. Как я ни оглядывался, все-таки нападение произошло сзади. Что делать! Это тоже бывает.

Он хотел продолжать, но жена его перебила.

– Ведь это ложь, это все ложь. Объясни им, что вся жалоба – только гнусная клевета.

– Больше пятидесяти свидетелей, Марианна, – коротко заметил маленький кавалерист.

Он проговорил эти слова безразличным голосом. Ольга опустила руки и отодвинулась. Она знала значение этого сухого тона у своего мужа. Она даже зажмурилась от страха.

Неделю назад, когда он вернулся с перестрелки с контрабандистами, она почему-то спросила про Иващенко. И Кондратий сухо, как сейчас, ответил:

– Пуля в живот.

Она кинулась бегом. В сером войлоке лежало на земле что-то завернутое, длинное, и оттуда шел тяжелый трупный смрад.

Она не решилась подойти к страшному тюку из серого войлока. Его только что привезли увязанным на шестах вдоль лошади. Теперь она будто заново увидела Будая. Командир выбыл из строя. Присутствующие считали его убитым. Будай, отвечая на взгляд, кивнул головой. Она облокотилась на стол и залилась слезами.

Будай снова заговорил:

– Со мной пытались играть в кости. Пробовали втянуть меня в пьянство. Я только теперь узнал, что опереточная актриса была выписана из Москвы для меня.

Он горько засмеялся и продолжал:

– Я был мальчиком, которого хотели развратить.

– Или монахом. Недаром тебя зовут Антоний, – оказал Кондратий.

Глухо, как будто думая про себя, Будай заговорил безразличным голосом:

– Будь это в начале моей службы, я бы так легко не попался. Но я устал. Отец контрабанды с глазу на глаз предложил мне примирение и позвал в гости. Я не думал, что он нарушит шариат. Он обещал прекратить свою деятельность. И я от великой усталости подумал, что это возможно.

– Ну, и дальше?!.. – перебила его жена, подняв к огню заплаканное лицо.

– Я пошел к нему в гости. Их было человек пятьдесят. Меня встретили с почетом. Кланялись в пояс. Я терпел всю эту комедию. Потом на меня набросили парчовый халат. Я его снял. За мной понесли его в дом. Год назад халат был предъявлен в центре. Гости были только свидетелями.

– Зачем ты пошел к ним? – спросил Кондратий.

– Было подано несколько жалоб о том, что я не считаюсь с местными обычаями.

– Позови сюда следователя, и мы объяснимся, – храбро проговорила жена Кондратия.

– Следователь должен сам установить, что я оклеветан, это его обязанность, – ответил Будай.

Он хотел сказать еще что-то, но дверь на улицу широко распахнулась, и чей-то голос громко проговорил:

– Посмотрите, какая чертовщина.

В квадрат двери были видны горы Тянь-Шаня. В городе давно наступил вечер, но над горами еще дрожала заря. Горбатый хребет черной зубчатой стеной тянулся поперек высокого неба. Пелена тьмы висела над городом. Уродливыми столбами уходили тополя вверх, в тревожное небо. Оно дрожало желтым светом. Нижней половины домиков, окрашенных в синюю краску, не было видно. Белые стены, казалось, повисли в воздухе. Звенящий арык бежал по черной земле и отсвечивал холодным железом от далекого неба. Прохожие в темном исчезали в двух шагах. Все белое казалось плывущим, как привидение без ног.

– Закройте дверь. Это невыносимо! – дрожащим голосом проговорила жена Будая. – Там, на черных склонах хребта, на границе, притаились банды контрабандистов.

Вошедший закрыл дверь и подошел к Будаю.

– Товарищ командир. Сейчас привезли Саламатина.

Он тяжело ранен. При нем было ваше приказание. Выезжать или нет?

– Не надо, – спокойно сказал Будай. – Теперь поздно.

Он направился к столу, его помощник последовал за ним. Кондратий сел в кресло. Будай лег поперек стола.

Огромный, костлявый, он приблизил вплотную свое лицо к собеседнику. Спутанные каштановые волосы падали на его потный лоб. Хитрые синие глаза были тревожны и странно веселы. Присутствующие услыхали разговор, который их оглушил, хотя собеседники говорили вполголоса.

– Ну? – насмешливо сказал кавалерист.

– Кондратий, кого ты ловишь? – спокойно спросил Будай своего помощника.

– Контрабандистов, – удивленно ответил Кондратий.

– Кто занимается контрабандой?

– Бедняки, которые работают на проценты.

– Кондратий, кто ими руководит?

– Мелкие собственники.

– А ими?

– Будай, ты одурел! Ты везде видишь заговоры!

– Кондратий, я не одурел! Ими руководит председатель потребкооперации Байзак.

– Ты, может быть, пьян, – спокойно возразил Кондратий.

– Нет, я не пьян. Байзак подал жалобу о халате. Сегодня я видел его подпись. Учись у него расчету. Меня сюда провожали родственники Байзака. Я думал, что это любезность, что-то вроде почетной свиты. Ты ведь знаешь обычай. Но это был конвой, чтобы я не убежал. Они провожали меня к следователю. Сегодня я должен был арестовать Байзака по обвинению в контрабанде. Сейчас к нему пришел целый караван из Китая. Саламатин ранен. Я послал его за эскадроном.

Кондратий протяжно засвистел вместо ответа. Он встал и зашагал из угла в угол.

В комнате разлилось непрерываемое молчание.

Глава II. МАСЛАГАТ МУДРЕЦОВ

– Марианна, успокойся.

– Ольга, я не могу. Наши мужья – идиоты.

– Кондратий, не сердись! Ты видишь, она – девчонка.

– Она – злая девчонка, – процедил сквозь зубы новый командир.

– Не хотите ли вы, чтоб я разыгрывала вдову?

Потом она повернулась к Кондратию и яростно завопила:

– Если бы я командовала полком… О, я нашла бы, как бороться с Байзаком.

Она задыхалась от гнева. Ее золотистые волосы горели при дневном свете. Красные пятна шли по лицу. Глаза сверкали.

– Моя деточка, – ласково и небрежно проговорил Кондратий. – С меня довольно разных истерик. Ты мне мешаешь.

И он показал на Джанмурчи, который стоял с бесстрастным лицом.

– Уйдем, Марианна, – сказала Ольга и примиряюще взяла ее руку.

– Говори, Джанмурчи, – сказал Кондратий, когда женщины вышли.

Маленького роста, тоненький и чрезвычайно опрятный пограничник сидел, уставив на Джанмурчи свое чуть красное, обожженное горным солнцем лицо. Тот с уважением следил за его медленными движениями. Он знал, что они могут стать быстрыми, как у змеи, и сохранить свою точность.

Было известно, что Кондратий никогда не охотился. Он носил немецкий карабин, и у него всего было около сотни патронов. Он стрелял только в бою, и то не всегда, но никогда не промахивался. Никто не знал его административных способностей. Однако теперь Джанмурчи видел упорные зеленоватые глаза, которые понимали все с полуслова.

– Командир, Будай как будто убит. А ты стал вместо него. Мне очень жалко Будая. Он мне спас жизнь.

– Дальше! – перебил командир.

– Я пришел сказать тебе, что пришло в мою голову.

– Говори.

– Какой опий есть – это все Байзак.

Джанмурчи с опасением оглянулся, сел на стул и стал говорить вполголоса.

– Байзак – только богач. У Байзака толстый карман и длинные руки. Байзак не аристократ. Если он станет бедным человеком, каждый на него пожалуется.

– Так надо разорить Байзака? – быстро спросил Кондратий.

– Йэ! – ответил Джанмурчи. Он был восхищен быстрым умом нового командира. – Тогда больше не будет контрабанды. Я поеду на ярмарку в Каркару. Ты приезжай ко мне завтра. Я соберу совещание, – закончил он и встал с места.

– Там торгуют коровами и баранами. Зачем я поеду на ярмарку?

– Там у Байзака много денег, – таинственно прошептал Джанмурчи.

– У него шайка? – перебил Кондратий.

– Тсс, командир, – прошипел Джанмурчи. – Я все сделал. Теперь ты найдешь мою юрту. Завтра я жду тебя в гости, – и, приложив палец к губам, он вышел, не прибавив ни слова.

Обе женщины вернулись.

Ольга шумела шелковым платьем и внимательно смотрела на мужа.

Марианна дерзко спросила:

– Ну, что же ты будешь делать теперь?

Взбешенный кавалерист уставился на нее неподвижными прозрачными глазами. Обе женщины невольно попятились.

– Уйдем от него, видишь, какой он злой, – мурлыкающим голосом проговорила Ольга, щуря свои кошачьи глаза.

Кондратий молча встал и направился к двери.

– Я вернусь послезавтра, – небрежно бросил он через плечо.

– Вот он всегда так, – мягко сказала Ольга. – Так с ним ничего не поделаешь. Ему надо советовать осторожно и между прочим.

– Где он пропадает? – перебила Марианна и, не дождавшись ответа, заломила руки. – Ты знаешь, Будай стал курить опий.

Ольга побледнела, но спокойно спросила:

– Ведь его выпустили на поруки?

– Да, – истерически рассмеялась Марианна. – Сперва Джанмурчи привел какого-то лавочника с ножом. Лавочник пришел, чтобы в присутствии следователя отрезать Джанмурчи голову. Так проводник хотел поручиться за Будая. Потом Кондратий взял его на поруки.

– Послушай, Марианна, зачем Джанмурчи зовет Коку на ярмарку.

– Я не расслышала, но хотела бы поехать.

– Так мы поедем кататься, в ту сторону, – ласково предложила Ольга.

Марианна бросилась ей на шею. Потом обе стали говорить о мести.

К утру подруги улеглись. Перед рассветом Ольга приказала седлать лошадей. Обе женщины сделали около тридцати верст и утром были на Каркаре.

Ярмарка была в разгаре. На несколько верст растянулась конная сутолока. Огромные пегие быки с протяжным ревом проходили по долине. Тонкорунные бараны шли тесным стадом. У каждого сзади раскачивался курдюк, похожий на подушку. На свободное пространство вторгались целые табуны полудиких лошадей. Они неделями шли через ледники и луга. Пробирались по наклонным карнизам над пропастями, и теперь их ждал отдых. Выкрики пастухов разрезали воздух, как удар бича. Разноплеменная гудящая толпа пестрела по всему полю.

Ольга и Марианна больше всего боялись встретить Кондратия. Поэтому они сразу замешались в толпу.

Дунгане привели караван лошадей из Китая. Кульджинская белая пыль, похожая на золу, седым прахом покрыла вьюки. Каракалпаки в сапогах с войлочными подошвами приехали за скотом. Они держались как хозяева ярмарки.

Всадники съезжались, галдели, собирались толпами, и разъезжались во все стороны. Красные, зеленые, синие халаты плыли и мелькали на пеших и конных. Китайцы гомонили и сновали в базарной толкотне. Только что прошел дождь. Солнце пригрело. От сырой кожи, халатов и вьюков шел легкий пар. Вонь кож, запах овечьего сыра, чад шашлыка растянулись над всем полем. Возле холма строилась деревянная гостиница.

Рядом начинался целый город из юрт. Каждый день появлялись новые. Их привозили, расставляли, и ожесточенный галдеж торга вспыхивал у пестрых развернутых тканей. Топот коней, гром походных кузниц, ругань торгующихся, толкотня и давка оглушали каждого попадавшего сюда. В самой гуще толпы, примостившись на кипе товара, сложив ноги калачиком, сидел старик узбек. Рядам расположился дунганский повар с походной харчевней. Он принес два столика, соединенные коромыслом. На одном колыхался перламутровый кисель. Другой был уставлен чашечками с пряным мясом и рдеющим перцем.

Конкурент дунгана, чайханщик, каждую минуту открывал решето с пельменями. От крика лошади шарахались у коновязи. Вкусный пар клубами валил из-под навеса. Недалеко от чайханы стояла одинокая богатая юрта. Ее опасались и объезжали. Вот уже две недели, как сюда заглядывали со всей ярмарки люди из Китая и Киргизии, из Ферганы и Кашгара. У местного населения превосходное зрение. Только темный делец покупает очки. Очки – это реклама, вывеска учености. Люди в очках днем и ночью подъезжали к этой юрте. Они никогда не собирались вместе. Замешанные во всякую уголовщину, они боялись друг друга.

К полудню в гудевшей кругом толпе раздался тревожный говор. С другого края поля медленно пробивался всадник. Это был Кондратий. Не глядя ни на кого, он подъехал к юрте, бросил повод сопровождавшему его красноармейцу и вошел внутрь. Джанмурчи сидел с каким-то смуглым пройдохой в черных очках. Они пили кумыс, развалившись на шелковых подушках. Когда командир вошел, Джанмурчи встал.

– Сегодня будет совещание мудрых, – сказал он.‑ Но мне они не верят, и потому каждый хочет говорить с тобой.

– Все зависит от них самих.

– Он хотел тебе рассказать про Байзака.

– Какого Байзака? – удивленно спросил кавалерист и тут же резко добавил: – Если он будет врать, он сядет за решетку. Понятно?

– Зачем я буду врать, – вкрадчиво заговорил человек в очках. – Я буду говорить правду, только скажи, что мне за это будет,

– Третья часть.

Алчность искривила рот незнакомца.

Третья часть опия? – переспросил он, поблескивая стеклами очков.

– Нет, ты получишь деньгами, о мудрый, – ответил Джанмурчи, – потому что опий все продают в контрабанду.

Человек в очках молчал. Потом, как бы решившись, он уставился черными стеклами на Кондратия и подобострастно заговорил:

– На ярмарке есть большая курильня опиума. Уф, хорошая курильня. Только моя боиса. Байзак – большой человек.

Кондратий поднял брови.

– Не говори про Байзака, говори про курильню.

– Там десять, пятнадцать пудов опия. Я ему расскажу, – и человек в очках показал на Джанмурчи.

Кондратий кивнул головой. Проводник и его гость стали шептаться.

Потом Джанмурчи громко сказал:

– Приедешь на базар, получишь третью часть.

Незнакомец взглянул на пограничника, ожидая подтверждения.

– Да, да, в таможне, – сказал Кондратий, и человек в очках поспешно вышел.

– Еще кто-нибудь будет?

– Да, мы весь день будем советоваться с мудрыми, – спокойно и мстительно ответил проводник.

В юрту вошел, поворачивая во все стороны голову, широколицый мужчина. Его глаза также были закрыты очками. Джанмурчи приветливо встал ему навстречу.

Кондратий с тайным отвращением пожал потную, липкую руку контрабандиста.

– Казы плохо поступил со своими деньгами, – сказал Джанмурчи, – и потому хочет посоветоваться с тобой.

Кавалерист приветливо улыбнулся. Джанмурчи продолжал:

– Казы хороший человек.

Новый посетитель фальшиво засмеялся, показал рукой на тонкий войлок юрты, который их окружал, и попросил не называть его так громко по имени.

Джанмурчи льстиво осклабился, приложил руку к пруди и закивал головой.

– Казы обманули. Один плохой человек уговорил его тайно посеять опий. На разных местах в горах они посеяли десять десятин. Тот человек обещал четвертую часть. Но теперь Казы видит, что поступил плохо. На этот посев нет разрешения. Собирать опий придется тайно. Надо отправлять его в контрабанду. Казы не хочет попасть в тюрьму. Он услышал, что ты даешь третью часть за каждый найденный тайный опий или посев. Казы – хороший человек. Он видит, что его обманули. За те же самые деньги он может получить не четвертую часть, а третью. Поэтому он все скажет тебе, и ты уничтожишь посевы, у которых нет хозяина и разрешения.

– Десять десятин? – переспросил Кондратий. – Ведь это целое состояние.

– Десять, – ответил по-русски Казы.

– Пускай придет в таможню и получит деньги. Но перед этим пусть укажет все посевы.

Казы торопливо поблагодарил, встал и исчез из юрты.

– Джанмурчи, ты молодец!

– Командир, я буду мстить за Будая. Поезжай домой. Там к тебе придут другие шакалы. За деньги они расскажут тебе все. Их так много, что они разорвут на части отца контрабанды.

Кондратий погладил Джанмурчи по лицу, вышел и сел на коня. Красноармеец ехал сзади и посвистывал от удовольствия. По толпе шел говор.

– Кок-Ару, Кок-Ару – Зеленая Оса!

Кондратий уже был знаменит и имел прозвище.

Недалеко от конского базара шел разгром курильни опия. Крики долетали даже сюда.

– Что, Саламатин, как твое плечо? – спросил кавалерист, обернувшись в седле.

– Ничего, спасибо, – отвечал красноармеец.

В это время почтительный ропот пролетел по толпе, и она широко расступилась. Навстречу Кондратию медленно ехал Байзак. Он приветливо улыбался, хотя его лицо было желтым от ярости.

– А вот и контроль едет, – и Саламатин указал глазами на Байзака. – Только немножко поздно, – насмешливо добавил он.

Кондратий оглянулся. Там, где был Джанмурчи, как на пожаре работали люди. Они разбирали юрту и грузили ее на верблюдов. Кондратий приветливо поздоровался и заговорил, чтобы дать время Джанмурчи скрыться.

– Хорошая милисыя, поймала много опия, – пробормотал Байзак, заглянув в глаза командиру.

– Да, да, слава богу, – сказал Саламатин, выехав вперед и нагло уставившись в темные глаза Байзака.

Темные глаза Байзака полыхнули молнией. Но красноармеец зловеще улыбнулся и твердо глядел на отца контрабанды.

Байзак отвернулся.

– Байзак, – сказал Кондратий, – я хочу завтра тебя увидеть. Я хочу твоего совета. Я служу недавно.

Байзак прижал руку к сердцу и закивал головой. Он пробормотал проклятие и повернул коня в толпу. Но сбоку раздался смех. Байзак оглянулся, как тигр. Жена Будая хохотала ему в лицо. Отвернувшись, он тронул коня, а Кондратий побелел от бешенства.

– Зря, зря, – неодобрительно проговорил Саламатин. – И зачем это бабы лезут? Нешто можно женщине на себя гнев такого зверя принимать! – И, покачав головой, он тронул коня за командиром.