Текст книги "История болезни (документальная повесть) - часть вторая"
Автор книги: Александр Уланов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
6 июля 1971 год.
В полудреме прошла короткая летняя ночь. Взбунтовался основной инстинкт – инстинкт самосохранения. Не могу справиться с волнением. Мысленно уговариваю себя: «Десятая операция, пора бы привыкнуть». Не получается.
Нет еще семи – пришла мама. Так как я не нуждаюсь в уходе и лежу в общей палате, мама ночует у новых знакомых – Лепковых.
В моей записной книжке очень много московских адресов благодарных больных, за которыми ухаживала мама. Среди них
Лепков дядя Ваня – деревенского склада пожилой мужичок и его добродушная жена – тетя Шура. Они живут в самом центре Москвы на «Кузнецом Мосту», в однокомнатной квартире цокольного этажа большого дома. Зимой 1970 года, у дяди Вани, произвели ушивание большущей грыжи передней брюшной стенки.
Мама с тех пор переписывается с тетей Шурой. Они безропотно приняли ее на временное проживание. От Лепковых до института по «Сретенке» идти всего полчаса.
Присев рядом, мама берет мою ладонь в свою.
– Сыночек, сегодня у тебя тяжелый день – сам захотел. Если что не так, винить будет некого. – слова роняет как гири.
Успокаиваю, как могу:
– Мам, мне что надо жить с этой кишкой на животе?! Александр Анатольевич берется оперировать, и я этот шанс терять не хочу. Вот увидишь, обязательно буду здоровым.
Она согласно кивает:
– Дай Бог тебе силы, сыночек, а Александру Анатольевичу – удачу!
В палату входит медсестра Нина Сергеевна:
– Феня! Там внизу, Сашу, спрашивает мальчик!
Одновременно переспрашиваем:
– Кто!?
– Не знаю. Сказал: «Я Сашин товарищ».
Мама встает:
– Схожу узнаю. – удивленная выходит из палаты.
Быстро одеваю пижаму и заправляю кровать. Через минуту в мамином белом халате, входит Вовка Мотырев.
«Худощавый, с пронзительными черными глазами мальчик, появился в нашей школе весной 1966 года, когда заканчивали пятый класс и мы быстро подружились.
Вовка – единственный ребенок в семье. Его отец – бригадир монтажников приехал из Харькова в Саранск, строить второй энергоблок «ТЭЦ-2». Для строителей в чистом поле возвели из комфортабельных спец вагончиков поселок. В один из вагончиков и заехала семья Мотыревых. По обоюдному желанию и договоренности с родителями, я несколько раз ночевал с Вовкой в этом вагончике. О его ученой собачке, я уже упоминал. У него еще был маленький аккордеон, всего на две октавы. Я ему с ошибками сыграл своего «Петушка», а он мне показал свое «мастерство» – вальс «Дунайские волны» одной правой рукой. На Вовкином аккордеоне я быстро выучил этот вальс, и даже с басами.
Его мама – маленькая бойкая украинка, легко подавляла своей энергией крупного со спокойным характером, лысеющего мужчину. Зарплата монтажника – высотника более трех сот рублей оседала в руках домохозяйки. Каждое утро он получал от нее некоторую сумму на обед и не более. Однажды при мне он немного подвыпивший принес полную сумку монет (так выдали зарплату). Быстрая украинская брань покрыла все пространство вагончика. Столько упреков мой часто выпивающий отец, получавший не более ста рублей в месяц, не слышал от моей мамы за всю их совместную жизнь.
Дополнительный энергоблок на «ТЭЦ-2» достроили. Вовкин отец выехал на новое строительство в Воронеж и наша двухлетняя дружба прервалась».
В ответственный для меня день Вовка Мотырев здесь – в палате. Волна нежданной радости перекрывает предоперационную нервозность – бросаюсь к нему навстречу.
– Ты как здесь очутился?! – обнимаемся.
Смутившись пристальных взглядов больных, он тихим голосом объясняет:
– Из Саранска. Решил перед поступлением в Воронежский университет навестить друзей. Пришел к вам домой. Сказали, что с тобой произошло и где ты находишься. – выходим из палаты в коридор. Уже смелее и громче Вовка продолжает: – Приехал поездом. На вокзале взял такси и прямо к тебе. Обратился в приемное отделение – мне объяснили как тебя найти. А ты здесь оказывается известная личность.
Вновь прижимаю к себе друга.
– Вовка! Как ты вовремя приехал! Через час операция. «Трясусь» как девочка, а сам понимаю – надо ее делать.
Растроганный он жмет мою руку.
– Санек, мне твои родные все рассказали и эта операция надеюсь, будет последняя. Решил тебе сделать подарок. – вытаскивает из своей сумки большой альбом для фотографий в кожаной обложке. На титульном листе выбиты гравюры рисунков из жизни древнеегипетских фараонов. Принимаю увесистый альбом.
– Спасибо! В нем будет храниться в фотографиях вся моя жизнь. Стариком открою альбом, а там мы с тобой молодые и красивые. – смеемся: – Подпиши.
Вовка достает из той же сумки новомодную шариковую ручку и своим красивым почерком в углу первого листа пишет:
«На память другу Саше, от Владимира в честь нашей дружбы».
Москва 6 июля 1971 года. Роспись…
Дорога в операционную по коридорам корпуса кажется бесконечной – Василий Семенович толкает вибрирующую каталку. Прищуренные глаза санитара с постоянно моргающими веками, смотрят ободряюще и весело.
– Обратно повезу тебя с нормальным кишечником. Катаю как принца, а между прочим мне идет седьмой десяток.
Извиняюще улыбаюсь, но не отвечаю – знобит. Надо мной проплыли рисованные ангелы на куполе в центральном зале. Мы едем дальше в другое крыло здания. Мамы рядом нет – боится сглазить. Наконец останавливаемся. Дядя Вася заглянув в дверь операционной, вернувшись, докладывает:
– Просили подождать. Еще не готовы Вас принять!
Мне не до шуток, озноб усилился – руки и ноги трясутся, не могу успокоиться, да и стыдно перед бывшим военным летчиком.
Дверь операционной открылась, выходит незнакомый врач:
– Заезжайте!
Спрашиваю его:
– Почему трясет? Я же не боюсь операции!
Он снисходительно отвечает:
– Перенапряжение нервной системы, в космонавты не годишься. Введем тиопентал с миорелаксантом, трястись перестанешь. – обращается к санитару: – Василий Семенович, закатывайте!
Потолок выше, окна меньше, чем в прежней операционной, а хирургов в зеленых одеждах вновь много. Встретивший нас врач, встает за моей головой. Догадываюсь – он анестезиолог. Медсестра из шприца вводит в вену лекарство, затем из другого еще – тело обездвиживается. Подходят хирурги, обрабатывается ийодом операционное поле и Александру Анатольевичу медсестра подает скальпель. Хочу сказать ему: «Еще не сплю и все вижу», но язык не шевелится, и я проваливаюсь в бездну…
Очнулся в полутемной комнатке. В вене левой руки игла от капельницы, кислородная трубка у носа, рядом сидит мама. Болит живот, а мочевой пузырь просто «разрывается».
Из груди вырывается стон: – Подай «утку».
Дремавшая мама, вскакивает со стула:
– Сейчас, сынок! – укладывает в промежность стеклянную холодную «утку» – мочевой не опорожняется.
Раздраженно требую: – Позови врача! – мама выбегает.
Через минуту заходит анестезиолог, что был в операционной:
– Проснулся! Какие проблемы?
Нетерпеливо объясняю: – Моча не выходит.
Он щупает живот.
– Мочевой пустой, это твои капризы.
Истерично возражаю:
– Да он у меня сейчас лопнет!
Врач кричит в сторону приоткрытой двери:
– Маша! Неси катетер для мочевого пузыря!
Медсестра вводит катетер и мне совсем не стыдно – такие сильные боли. Она обращается к доктору:
– Нет там ничего.
Живот раздувает – тошнотворные боли терпеть, нет сил. Резко приподнимаюсь, хочу удостовериться – кислородная трубка отлетает в сторону, канюля капельницы выходит из иглы и кровь капает на белую простыню. Мама бросается ко мне, руками прижимает к кровати:
– Сынок! Да, что ты делаешь? Успокойся! – медсестра вставляет канюлю в иглу и поправляет кислородную трубку. Мама смотрит на врача: - Что с ним?
Доктор спокойно: – Возбуждение после наркоза.
Несогласный настаиваю:
– Низ живота распирает и очень болит!
Медсестра и мама отходят. Доктор вновь щупает мой живот:
– Все в норме. У тебя идет процесс заполнения толстого кишечника и ее сигмовидный отдел давит снизу на мочевой пузырь. – обращается к медсестре: – Маша, набери промедол и диазепам, пусть больной еще поспит.
После инъекции боли стихают. Но тошнотворное состояние сохраняется. Мама со слезами на глазах, упрекает:
– Саша, разве можно так делать? Не дай Бог, швы разойдутся! Александр Анатольевич все зашил, как ты хотел. Себя не жалеешь, подумал бы обо мне. Почти три года с тобой мучаемся – я очень устала!
9 июля 1971 год.
Три дня в палате реанимационного отделения. Что со мной? Объяснить не могу – ни себе, ни маме. Постоянные тошнотворные боли в животе не дают покоя – капризничаю, пытаюсь сменить положение тела, хочется встать – одним словом, тошно.
Мама с трудом удерживает в кровати и ругается:
– Прекрати издеваться! Кишечник порвешь – больше возле тебя сидеть не буду! – заходит Беляев, мама бросается к нему: – Александр Анатольевич, угомоните его, совсем не слушается – швы же разойдутся!
Врач садится на стул, откидывает пеленку и мягкими пальцами тихонько ощупывает живот:
– Саша, все у тебя замечательно! – обращается к маме: – Фекла Никифоровна, зашито надежно, не беспокойтесь – швы не разойдутся.
Страдальческим голосом, объясняю:
– Александр Анатольевич, живот распирает и болит.
Он терпеливо объясняет:
– Кишечник заполняется и увеличивается в объеме. Вскоре у тебя должен произойти акт дефекации и боли уменьшатся…
Забытое ощущение внизу живота. Прошу маму:
– Падай судно. Кажется, что-то пытается выйти!
Восемь часов вечера, 9 июля 1971 года впервые за 958 дней сходил в туалет через естественный задний проход, как все нормальные люди!
Именно к этому результату почти 3 года стремились мои лечащие врачи в Республиканской клинической больнице города Саранска и сотрудники НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского в городе Москва и я с мамой!
16 июля 1971 год.
Нахожусь вновь в общей палате. Кишечник свою функцию выполняет регулярно и общее состояние улучшается с каждым днем. Боли в животе сохранились, но не постоянные и терпимые. Потихоньку хожу по палате и обслуживаю себя самостоятельно, а мама уехала домой делиться радостью.
Обход врача закончен, вышел впервые из палаты в коридор. Придерживаясь за стену, добрался до мужского туалета и в полной мере совершаю простое действие здорового человека. Долго не хочу смывать в канализацию свою «драгоценность» из унитаза, но пересилив себя, все же дергаю за ручку бочка и вода все уносит, остается чистая белая керамика.
В праздничном настроении сижу в кресле фойе отделения. Подходит группа незнакомых врачей – в центре крупный и очень полный молодой доктор. Стройная женщина в элегантном белом халате, обращается ко мне:
– Мальчик, освободи пожалуйста кресло Александру Александровичу.
Обиженный, поднимаюсь и отхожу в сторону. В кресло усаживается грузное тело молодого доктора, а я стою возле окна наблюдаю. Та же женщина уверенно заходит в кабинет заведующего отделением и через минуту выходит вместе с Александром Анатольевичем. Мужчина с трудом встает и все вместе заходят в соседнюю палату.
Мимо проходит Татьяна Александровна.
– Сашуля, ходишь? Молодец! Пожалуйста, не переусердствуй – мы столько сил на тебя потратили.
Жалуюсь:
– Татьяна Александровна, я в кресле сидел, но попросили освободить его для какого-то толстого врача – Александра Александровича. А кто он?
Она переспрашивает:
– Ты бальзамом по Вишневскому пользовался?
Вспомнил удушающий запах дегтярообразной мази.
– Да, в Саранске им лечили мне абсцессы в животе.
– Так вот Сашуля, ты уступил кресло внуку знаменитого хирурга Вишневского. Он впервые применил для лечения ран этот линимент бальзамический. Александр Васильевич, вначале века основал институт хирургии в Москве, носящий теперь его имя. А сын его, Александр Александрович – старший, является директором этого заведения, где и работает ведущим хирургом тридцатидвухлетний профессор Александр Александрович – младший – она улыбается: – Считай, что ты через это кресло прикоснулся к истории Советской медицины…
20 июля 1971 год.
Яркое утреннее солнце через окно слепит глаза. Врачебный обход. Татьяна Александровна осмотрев повязку на моем животе, просит медсестру:
– Танечка, пожалуйста, смени ее и наложи аккуратно новую. Сегодня, Сашу будем показывать на врачебной конференции. Александр Анатольевич сделает доклад. – смотрит строго в мою сторону: – Никуда не уходи, конференция в 10 часов…
С Таней беленькой идем тем же путем, что и две недели назад вез меня на каталке Василий Семенович. Прошли по внутренним коридорам оба крыла здания и также под куполом с ангелами. Наконец, уткнулись в массивные двери конференц-зала. В фойе никого кроме нас, а из приоткрытой двери слышна речь Александра Анатольевича. Таня осторожно заглядывает и тихо мне шепчет:
– Тамара Николаевна проектором показывает слайды на экране.
Двери открываются. Выходит Татьяна Александровна.
- Саша, заходи.
Прохожу в зал. Передо мной большая аудитория с полукруглыми рядами сплошных парт поднимающихся лесенкой к высокому потолку. Все ряды заняты врачами – человек двести, не менее. Справа на небольшой возвышенности длинный стол с президиумом. Александр Анатольевич на трибуне. Окна зашторены, но солнечные лучи все же пробиваются в помещение. Оглядываюсь – на белом полотне экрана, мой вспоротый живот с дырявым кишечником.
Татьяна Александровна подталкивая сзади, заводит меня на возвышенность перед президиумом и обращается к аудитории:
– Это и есть наш замечательный пациент, Уланов Саша. – расстегивает мне пижаму, оголяя повязку на животе.
Александр Анатольевич быстрым шагом подходит, и неожиданно одним движением руки, резко срывает повязку.
Смущенный и растерянный стою с голым деформированным рубцами животом, но уже полностью зашитым. Рядом, взволнованный вниманием коллег и удовлетворенный проделанной работой, хирург – Беляев Александр Анатольевич.
Неожиданно все встают. Послышались одиночные одобрительные хлопки, затем чаще и наконец все пространство покрылось громом оваций…
30 июля 1971 год.
Сегодня – день выписки.
Закончилась моя история болезни, продолжавшаяся 979 дней.
Приехавшая из Саранска мама волнуется, не знает как отблагодарить весь медперсонал отделения, а особенно Александра Анатольевича с Татьяной Александровной.
С соседней кровати встает Георгий Александрович и обращается к ней:
– Фекла Никифоровна, самое лучшее, если Саша вкратце опишет свою историю, назовет поименно всех принимавших участие в его лечении, а мы у себя в редакции подправим и сдадим в печать.
Мама недоверчиво смотрит в мою сторону.
– Саша! Ты сможешь написать?
Пожимаю плечами.
– Не знаю. Раньше не писал, но попробую. Георгий Александрович, если напишу, куда послать?
Редактор подходит: – Записывай.
Вытаскиваю из тумбочки свою записную книжку и шариковую ручку: – Диктуйте.
– Титов Георгий Александрович – редактор газеты «Труд». Телефоны: рабочие 299-32-22; 299-52-69; домашний: 137-21-90
Рукопись можешь выслать письмом или ценной бандеролью прямо в редакцию. Адрес редакции увидишь в конце любого номера нашей газеты. Предварительно позвони, я должен предупредить сотрудников принимающих почту.
В палату заходит медсестра Таня черненькая.
– Саша, возьми. – протягивает листок:
Беру типографский бланк заполненный ручкой – выписку из истории болезни последнего пребывания в институте.
СССР
Министерство здравоохранения
НИИ им.Склифосовского
Москва, пл. Колхозная, 3
В Ы П И С К А
Из истории болезни стационарного
больного
1. Ф.И.О больного: Уланов Александр Николаевич
2. Возраст: 17
3. Место жительства: г.Саранск ул.Кооперативная, 1 кв.6
4. Род занятий: учащийся
5. Время поступления: 16.06.1971 год. (последнее)
выписки: 30.07.1971 год.
6. Полный диагноз: Цекостома с выключением толстого кишечника. Состояние после резекции участка тонкой кишки со свищами. Ушивание двух свищей тонкой кишки и трех свищей толстой кишки.
7. Краткий анамнез:
Считает себя больным с 1968 года, когда после произведенной аппендэктомии образовались множественные межпетлевые абсцессы, а позже тонко и толсто – кишечные свищи, по поводу которых больной перенес десять операций на тонком и толстом кишечнике. У больного резецировано около двух метров тонкой кишки.
С 16.06.1971 по 30.07.1971 находился в институте по поводу закрытия цекостомы. 6.07.1971 года под эндотрахеальным наркозом операция – лапаротомия. Резекция купола слепой кишки. Наложение илио-асцендоанастомоза.
Послеоперационный период протекал гладко. В настоящее время клинические и биохимические показатели крови и мочи без отклонения от нормы.
Лечебные и трудовые рекомендации: Соблюдать режим питания.
30.07.1971 год Подпись врача
– Спасибо! Таня, помнишь ты принимала нас с мамой в отделение, а сейчас ты же провожаешь.
– Помню. Благодаря тебе, теперь знаю где находится Саранск – столица Мордовии.
Все улыбаются. Мама прижимает к себе Таню – на глазах слезы.
– Какие вы все хорошие. Мы вас будем помнить всю оставшуюся жизнь.
Растроганная Таня предупреждает:
– Александр Анатольевич собирается куда-то уезжать, а Татьяна Александровна уже ушла в наш бывший корпус на операцию.
Мама встрепенулась:
– Саша, беги скорее к нему. Так и уедем не попрощавшись!
Покидаю палату и быстрым шагом иду по коридору к кабинету заведующего. Открываю дверь. Александр Анатольевич еще в кабинете. Задохнувшийся от быстрой ходьбы, в первую минуту не знаю что сказать, но затем из груди вырывается:
– Александр Анатольевич! Вы сделали из меня полноценного человека. Можно я Вас буду называть отцом?
Растерявшийся хирург, некоторое время молчит.
– Право Саша, это неожиданно. Но если так желаешь, я не против. Ты действительно для меня очень дорог! Такого больного, в моей практике не было, и надеюсь, больше не будет. Столько сил и нервов в процессе твоего лечения потрачено! – он прижимает к себе: – Счастья и успехов тебе и твоей маме. Без нее, даже мы не смогли бы тебя спасти. Мне пора.
Вместе выходим из кабинета. Он уходит – провожаю его взглядом. Замечаю стоящую невдалеке маму. Она подходит:
– Попрощался? – утвердительно машу головой: – Таня обещала провести к операционной, может еще успеешь попрощаться с Татьяной Александровной. Переодевайся и пойдем.
Машу прощально всем рукой, желаю выздоровления и покидаю палату. Вместе с медсестрой спешим к прежнему
корпусу. Поднимаемся на лифте на четвертый этаж, затем в коридоре с мамой ждем ушедшую узнавать Таню.
Она подбегает:
– Саша! Пойдем, Татьяна Александровна тебя ждет.
Вместе с медсестрой заходим в предоперационную. Посреди комнаты в зеленой униформе хирурга, раскинув стерильные руки, стоит Татьяна Александровна. Она приветливо просит:
– Сашуля, подойди ко мне. – в домашней одежде, неуверенно приближаюсь к ней. Она наклонив голову, трижды целует меня в щеки: – Не забывай нас, Саша. В институте такого больного еще не было. Теперь всех пациентов будем сравнивать с тобой. Я до настоящего времени не понимаю, как мы, смогли спасти тебя? Спасибо твоей маме, без нее бы не вытащили!
Смущенно улыбаюсь.
– А я всегда знал, что закончится хорошо – иначе не могло и быть.
Она не реагируя на мою улыбку, серьезно говорит:
– Может действительно нам помог твой оптимизм. Без веры в лучшее, ничего хорошего в жизни не будет.
Идет урок обществознание. Учительница Светлана Ивановна, неожиданно произносит:
– Вы все знаете, что Саша Уланов, перенес много операций. Давайте попросим его рассказать как это было.
Удивленный неожиданной просьбой, встаю и иду по притихшему классу к доске. Разворачиваюсь – вижу устремленные ко мне глаза одноклассников. Хочу начать рассказ, но вдруг горло перехватывает спазм и по лицу ручьем текут слезы. Ничего не сказав, выхожу из класса – слезы застилают взор. На улице плачу навзрыд не многу сдержаться. Не помню, как оказался возле своего дома. Пока шел, немного успокоился. Захожу в квартиру – мама возится на кухне.
– Саша, ты что так рано?
– Урока нет.
Разувшись, прохожу в спальню и в одежде ложусь на кровать – засыпаю.
Будит мамин голос:
– Сынок, что же ты не разделся? Что-то случилось в школе?
– Нет. Все хорошо, просто не выспался.
– Спи, только разденься и постели кровать...
Просыпаюсь от стука в дверь. Мамы нет. Открываю – на пороге мой сосед и одноклассник Витька Тарасов. Он принес мой портфель. Приглашаю.
– Заходи.
Мы садимся за стол на кухне. После некоторой паузы, он спрашивает:
– Саш, ты чё? Рассказал бы – нам же правда интересно.
– Не сейчас. Пройдет время. И я обязательно расскажу всем!
