Текст книги "Силы неисчислимые"

Автор книги: Александр Сабуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Товарищи, о вас доложено Клименту Ефремовичу Ворошилову. Вам приказано позавтракать и ехать в гостиницу «Москва». Вас ждут…

В гостинице нас переодели до неузнаваемости и запретили называть себя партизанами. Как-то даже не по себе сразу стало: привыкли мы к нашей походной боевой форме – строгим кителям и кубанкам с красной лентой на околыше. В тот же день, дождавшись отбоя непродолжительной воздушной тревоги, мы вышли из гостиницы и отправились разыскивать штаб партизанского движения. Столица выглядела хмуро. Дома обрызганы зеленью маскировочных пятен, стекла перекрещены наклеенными бумажными полосами, витрины магазинов пусты, не видно ни одной рекламы. Редко проносятся легковые машины. На улицах людей мало. Все выглядят подтянуто и строго.

Мимо нас марширует колонна красноармейцев в касках. Звенит песня: «Москва моя, ты самая любимая…» Она поднимает во мне новую волну переживаний. Хочется подхватить песню, пойти вместе со строем. Молча стоим, пока колонна не скрывается за углом. Красная площадь.

Древний Кремль суров. Мавзолей прикрыт досками. Площадь пуста… Никто из нас не решается нарушить молчание…

Выходим на набережную у кремлевской стены, сворачиваем налево, блуждаем в лабиринте переулков. Легче найти дорогу в наших лесах!

Спрашиваем прохожих. Никто не знает нужного нам переулка. Подергивают плечами, довольно подозрительно нас осматривают и спешат по своим делам. Обратились к милиционеру. Он взглянул на наши пестро-серые блузы, кепки и скорчил такую гримасу, что я так я ждал: сейчас отведет нас в отделение. Но все же после некоторого раздумья он отпустил нас, так и не сказав, где находится наш злополучный переулок.

Сидор Артемьевич уже сжег все спички, беспрерывно прикуривая гаснущую самокрутку… До штаба добредаем сами, наверное, партизанское чутье помогло. Получаем пропуска.

– Ох, если бы эти люди знали, что вы партизаны, они бы вас на край света довели! – воскликнула девушка, секретарь начальника Центрального штаба партизанского движения, выслушав наш рассказ о том, как мы добирались сюда.

Сидор Артемьевич, расправляя свою бородку, с улыбкой замечает:

– В этой сорочке да под этим картузом скорее за арестанта сочтут, чем за партизана.

До прихода Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко нам предлагают походить по отделам.

Захожу в первую попавшуюся дверь. Начальник отдела торжественным жестом отдернул голубую занавеску, под которой висела на стене оперативная карта.

– Вот здесь действуют смоленские партизаны, а тут ленинградские… – Потом показывает на Курскую область, на Краснодарский край.

– На Украине? – повторяет он заданный мной вопрос. – По Украине у нас полных данных нет. Кроме Ковпака и твоего соединения…

Говорю ему то, что мне доподлинно известно: на Черниговщине действует крупное соединение под командованием секретаря обкома партии Федорова.

– Почему у вас его нет на карте?

– Не успели еще нанести. О нем мы кое-что знаем.

– А партизаны Куманька? В Червонном районе, на Сумщине?

– Видимо, недостаточно себя проявляют.

– То есть как это не проявляют? Партизан на Украине очень много, и фашисты здорово чувствуют, как они себя проявляют.

Начальник отдела пожал плечами.

– Вот смотри, – он опять подводит меня к карте, – мы выбросили в Словечанский район на Житомирщине надежных товарищей. Ну и что? Пока никакого развития. Такое же положение и на Ровенщине…

Я понимаю, что за два месяца своего существования Центральный штаб еще не успел обзавестись точными данными, так как далеко не всегда отряды имели свои радиостанции и о их боевых делах в Москве могли узнать с большим опозданием. Но невольно вспомнились восторженные лица партизан после успешных операций. Как они, словно прикованные к радиоприемнику, слушали сводки Совинформбюро, надеясь услышать о своих действиях. Народ горит желанием бороться, верит в победу, просит оружия… Быстрее надо штабу разобраться во всем. Мы так много надежд на него возлагаем.

– Нелегко, – говорю, – вам будет отсюда руководить партизанским движением… Представителям штаба придется самим побывать в тылу врага, чтобы посмотреть на народ, на дела партизан.

– Вот за этим вас и пригласили, чтобы разобраться… Я думаю, – он снова водит указкой по карте, – в Брянских лесах повторяются Волочаевские дни… Мое мнение: всех вас надо объединить в Брянских лесах под одно командование.

– Значит, посадить всех партизан на оборону?

– Зачем на оборону? Наступать! С Брянским фронтом есть полная договоренность. Будет бесперебойно снабжать боеприпасами.

– К чему же концентрировать все силы в Брянском лесу?

– Отвлечем дивизии три фашистов, не меньше.

– Между прочим, немцы тоже этого как раз и добиваются: согнать всех партизан в Брянский лес и развязать себе руки на коммуникациях.

– Но разгромить три вражеские дивизии – это же здорово! – И он, открыв другую карту, знакомит меня с планом объединения всех партизанских соединений…

Мне становится не по себе. Что, думаю, если это в самом деле произойдет? У меня невольно вырвалось несколько довольно резких фраз. Начальник отдела поморщился.

– Это же только проект. Зачем раньше времени волноваться?

А в отделе снабжения навстречу мне из-за стола поднялся красивый плотный мужчина.

– Гарбуз, – назвался, он и пожал мою руку с нескрываемой сердечной теплотой. Он быстро заговорил: – Мы все просто в восторге от ваших дел! Герои! Ничего не скажешь, герои! Как там у вас в гостинице довольствие? Может, добавить?..

Мой отказ он принял за излишнюю скромность.

– Вы не стесняйтесь!

– Когда я уезжал, – говорю ему, – меня командиры просили сразу же по приезде добиваться самолетов с боеприпасами. Особенно нужна взрывчатка…

Улыбка сошла с лица Гарбуза. Он смущенно сдвинул брови.

– Да. Трудное это дело. – Он уселся в кресле и, постукивая карандашом по стеклу, проговорил: – Надо спасать Ленинград и Сталинград. Сейчас все для фронта…

Но тут послышался шум, и я узнал голос Ковпака. Он кому-то довольно громко что-то внушал. Ну, думаю, и он ведет сражение…

– Слышите, это Сидор Артемьевич уже порядок наводит, – говорю собеседнику.

– Это надо, надо, – скороговоркой соглашается Гарбуз.

– А вы что, прямое отношение имеете к снабжению фронта? – возвращаюсь к интересующему меня вопросу.

– Все мы имеем, – неопределенно говорит Гарбуз. – На заводах люди сутками от станков не отходят. Подростки работают наравне со взрослыми. Я действительно работал по снабжению армии. Даже дела еще там сдать не успел. Так что партизан я молодой, а снабженец старый.

– Ну раз отношение имеете, – обрадовался я, – так используйте права старого снабженца.

– Это бы и можно, но в распоряжении Центрального штаба нет ни одного самолета. Нечем перебросить…

– А мы жжем костры, – говорю ему, – ждем самолетов, но пока иногда прилетают немцы и бомбят нас.

– Трагедия! Но что делать? Нет самолетов!..

Центральный штаб партизанского движения был организован 30 мая 1942 года. Партия признала необходимым учредить эту организацию, чтобы способствовать размаху борьбы во вражеском тылу.

Ко дню нашего прибытия в Москву Центральный штаб партизанского движения, по существу, сам переживал период становления и испытывал много всяких трудностей.

Вошла секретарь:

– Вас просит Пантелеймон Кондратьевич…

Начальник Центрального штаба партизанского движения Пономаренко известный деятель нашей партии. До войны он был секретарем ЦК партии Белоруссии. Будучи работником большого государственного масштаба, товарищ Пономаренко, приступив к работе в штабе, с первых дней отчетливо понял, что без непосредственного общения с командирами партизанских отрядов он не сможет выяснить точную обстановку на оккупированной территории и определить главное направление в работе только что организованного штаба. Вот почему по его инициативе в Центральный Комитет партии было внесено предложение о вызове нас в Москву. Это предложение было поддержано.

Надо сказать, что этот вдумчивый и разносторонне образованный человек за короткий срок сцементировал работу штаба, который много сделал для того, чтобы всячески содействовать и помогать еще большему развитию в тылу врага всенародного партизанского движения.

Пономаренко принял нас очень сердечно, попросил всех к столу и сразу перешел к делу.

– Мы пригласили вас, – сказал он, – чтобы вы подробнее рассказали о героических делах нашего народа, борющегося с оккупантами…

Чувствовалось, что человек озабочен партизанскими проблемами, хочет поглубже в них вникнуть.

После его краткой взволнованной речи каждый из нас доложил о боевых делах партизан, об обстановке в радиусе действий своего объединения или отряда.

Много добрых слов было сказано в адрес коммунистов и комсомольцев. Это они с первых же дней оккупации выступили инициаторами и организаторами отпора ненавистному врагу. Они – самые мужественные, самые бесстрашные наши бойцы, у них учатся, по ним равняются все, кого совесть зовет к оружию, к борьбе. Коммунисты, комсомольцы, партийные организации отрядов рука об руку с местными подпольными советскими и партийными органами ведут повседневную разъяснительную работу среди населения. И движение народных мстителей неудержимо ширится и растет.

В заключение товарищ Пономаренко сказал:

– Мы здесь еще полностью не знаем действительного положения на оккупированной территории. Нас сбивают с толку противоречивые донесения, и нам одним, без вашей помощи, трудно будет сделать работу штаба оперативной и деятельной. Мы потеряли бы много дорогого для нас времени и безусловно не миновали бы серьезных ошибок. Я докладывал о вашем приезде Клименту Ефремовичу. Он очень доволен, что вы благополучно прибыли в Москву, и сообщил об этом товарищу Сталину. Завтра вечером вас примут в Кремле члены Политбюро. Прошу подготовиться… – Он посмотрел на часы: – У!.. Около двух! Как у вас с пропусками?

Мы и не заметили, как наступила ночь. И вышел небольшой конфуз. Оказалось, что в суматохе нам забыли заказать ночные пропуска. Мы стояли у окна, курили, пока Пантелеймон Кондратьевич кому-то сердито за это выговаривал по телефону. Но вот он вернулся к нам.

– Придется вам, товарищи, поспать здесь на диванах. С пропусками ничего не получается. Извините, пожалуйста.

– Ничего, – говорит Сидор Артемьевич, – диван я люблю даже больше, чем кровать, – не скрипит.

Вдруг Пономаренко спрашивает:

– Кто тут курит вишневый лист?..

Наступает пауза. И люди, не терявшиеся в лесных боях, тоже могут смущенно молчать: комната заметно посерела от дыма.

– Да вы не стесняйтесь, – смеется Пономаренко, – я люблю самосад с вишневым листом. А тут по запаху чувствую, у кого-то это добро имеется…

Он тут же берет у Ковпака щепоть табаку, мастерит самокрутку и с наслаждением затягивается.

– Нам еще нужно подготовить материал товарищу Ворошилову. А вы отдыхайте…

Пономаренко уехал. Около часа мы балагурили – спать никому не хотелось… После путешествия по Москве, горячих споров в отделах голод давал себя чувствовать. А в гостинице нас ждал, наверное, сытный ужин… И тут Сидор Артемьевич предложил:

– Знаете, хлопцы, айда в гостиницу. Голодный все равно не заснешь.

Эта мысль всем пришлась по душе. Никому не улыбалось ночевать на холодных дерматиновых диванах, когда в гостинице ждут мягкие, уютные постели, кажущиеся нам сказочными после партизанского лесного житья. Дружно двинулись к выходу. В последний момент кто-то спохватился:

– А как же без пропусков?

– А в немецком тылу ты с пропуском гуляешь? – спокойно спрашивает Ковпак. – Вот что, давайте-ка построимся. Ты, – обращается он к Дуде, – человек представительный… Командуй! Наш небольшой отряд шагает по замершей Москве. Отбиваем шаг, постовые отдают нам честь, а Дука лихо командует:

– Выше ногу! Четче шаг!..

У гостиницы «Москва» на весь Охотный ряд гремит его последняя команда:

– Разойдись!..

31 августа 1942 года. Едем в Кремль. Уже первый час ночи. В большой приемной нас встречает штатский товарищ, просит подождать в соседней комнате. Окна просторного помещения плотно завешаны тяжелыми темными шторами. На маленьких столиках бутылки с фруктовыми и минеральными водами. Тянемся к ним. Пью чудесный лимонад, пытаюсь хоть как-то унять гулко бьющееся сердце. Гудзенко, чтобы прервать напряженное молчание, пробует доказать полезность ессентуков, но ученая дискуссия не находит участников.

Мы перед ответственной минутой. В это суровое время надо доложить партии, правительству, главному командованию самое важное. Именно сейчас, здесь ты или поможешь руководству лучше организовать дело, или в парадном многословии упустишь главное, а время этих людей очень дорого для страны, для фронта, который сейчас уже у самой Волги…

Открывается дверь. Входит Пономаренко:

– Прошу, товарищи… Не волнуйтесь… Спокойнее… И смелее…

Хорошо ему говорить «спокойнее», он здесь, наверно, бывает каждый день…

Заходить в двери большого кабинета никто из нас не спешит.

Ковпак посмотрел на нас и первым шагнул вперед. Через его плечо вижу Ворошилова, секретаря Орловского обкома партии, члена Военного совета Брянского фронта Матвеева.

«Сталина нет», – подумал я и тотчас увидел его справа у стены. Сидор Артемьевич вытянул руки по швам:

– Товарищ Верховный Главнокомандующий…

Сталин прерывает его, протягивает руку:

– Знаем, знаем… Вольно, товарищи!

Сталин не такой, каким мы привыкли видеть его на портретах. Обыденнее, человечнее. Невысокого роста, в кителе полувоенного образца. Старый уже – на голове редкие белые волосы, лицо в глубоких морщинах. Опустившиеся плечи подчеркивают усталость.

Ворошилов приглашает всех за длинный стол, стоящий вдоль левой стены напротив затемненных окон. На столе разложены папиросные коробки с разноцветными этикетками, но никто из нас к ним не прикасается. Продолжаем держаться напряженно и сдержанно.

Сталин прошел к переднему концу стола, закурил трубку. Задумчиво посматривает на нас. Ворошилов открывает коробку с папиросами, закуривает. Смеется:

– А вы что? Тоже мне, а еще из леса приехали… Курите, не стесняйтесь.

Сталин что-то сказал. Никто не расслышал его слов. Повторил более громко, и опять мы не разобрали: видимо, сказался акцент. Тогда он подошел к нам совсем близко и громко спросил:

– Немцев много?

Ковпак встал:

– Мы из разных районов. В каждой местности своя обстановка.

– А вы из какого района?

– Северная часть Украины. Сумская область. Немцев в наших краях не так уж много. На охрану коммуникаций, городов, районных центров и отдельных объектов гитлеровцы чаще всего ставят войска своих сателлитов и полицию из местных предателей…

И мы по очереди докладываем обстановку в районах, контролируемых партизанами. Начинается оживленная беседа. Называются города, железнодорожные станции. Сталин ходит вдоль кабинета, с любопытством рассматривает нас.

В кабинет вошел пожилой человек. Хотя он в форме генерал-лейтенанта, видно, что военным он стал совсем недавно.

– Я с почтой, – говорит он.

Сталин махнул рукой, отпуская его, но генерал-лейтенант продолжает стоять.

Раздался телефонный звонок. Сталин идет к телефону и по дороге тихо, но строго бросает генерал-лейтенанту:

– Идите, я вас вызову.

Тот вышел. Сталин снимает трубку.

– Всю продукцию направляйте на Сталинград. Там нужны ваши танки, – спокойно и твердо произносит он. – Об этом прошу передать всем рабочим.

Мы поняли, что разговор шел с каким-то танковым заводом. Сталин положил трубку. И, словно продолжая начатую мысль, сказал нам:

– Мы еще мало уничтожаем танков врага. Надо чтобы партизаны подключились к этому делу, уничтожали фашистские танки еще по пути к фронту. – Он прошелся по кабинету. – А правда ли, что на Украине идет массовое формирование казачьих полков? Геббельсовская пропаганда подняла такой шум по этому поводу.

– Брешет Геббельс. – Ковпак, как всегда, невозмутим. – Действительно, Гитлер хотел иметь такие казачьи полки. Но никто не идет в них. Все, кто способен носить оружие, уходят в леса, несмотря на террор и репрессии. Гитлер провалился с этими формированиями, не помогли и такие матерые националистические вожаки, как Мельник и Бандера. Немцы сами уже молчат о казачьих полках.

Подхватываю слова Ковпака:

– Я прошел более пятисот километров по Украине, когда после сдачи Киева пришлось в сорок первом прорываться из окружения. Сейчас отряды нашего объединения действуют в районах Сумской и Черниговской областей, наши разведчики находятся за Днепром, и мы получаем от них постоянную информацию. Подтверждаю, что ни с какими фактами массового формирования немцами казачьих полков мы никогда не сталкивались.

Правда, в прошлом месяце столкнулись с так называемыми казаками. Во время боя к нам сразу же перебежало более сорока из них. И тут выяснилось, что в этом одном-единственном полку, который удалось укомплектовать гитлеровцам, были люди более десяти национальностей, но всем им под страхом смерти приказано было называть себя украинцами.

Сталин довольно громко сказал:

– Выходит, правильно докладывает ЦК партии Украины. Гитлер через свою агентуру продолжает провоцировать нашу разведку, а наши некоторые товарищи приносят нам эту ложную информацию, а сами, по сути, не разобрались… Надо оказать украинцам всемерную помощь и поддержку. Украина сейчас будет играть очень большую роль.

Больше к этому вопросу никто не возвращался. Сталин много говорил о разведке. В частности, он обратил наше внимание на необходимость чаще посылать разведчиков в большие города, так как, заметил он, крупные военные чиновники и крупные штабы сидят именно там, а не в маленьких населенных пунктах.

Встает М. И. Дука. До войны Михаил Ильич учился в Москве в высшей школе профдвижения, откуда в первые дни войны был командирован ЦК партии в Брянск для подготовки подполья и организации явочных квартир, а также для закладки партизанских баз в Брянских лесах. С августа 1941 года он действует во вражеском тылу.

Уже первые операции, в том числе разгром штаба немецкого корпуса, показали силу партизан. Народ поверил им, поддержал в борьбе, которая с каждым днем принимала все более ожесточенный характер. Вскоре Дука уже командовал большой партизанской бригадой.

Дука ставит два очень серьезных вопроса. Партизаны, выполняющие специальные задания, нуждаются в особом оружии. Пора подумать об обеспечении их бесшумными винтовками и пистолетами. Далее Дука приводит такой случай. На железнодорожном узле Брянск-II нашим подпольщикам удалось вывести из строя более двух десятков паровозов. Совинформбюро не замедлило сообщить об этой победе. Разъяренные фашисты в ответ немедленно схватили и расстреляли двадцать пять заложников. Вряд ли нужно спешить с такого рода сообщениями: они всегда вызывают новые репрессии со стороны оккупантов.

Сталин тут же подходит к телефону и, позвонив Е. М. Ярославскому, пересказывает слова Дуки.

– Давай сейчас не будем хвалиться нашими успехами, – рекомендует он. – Расскажем всю правду после войны.

Один за другим выступают партизанские командиры. Рассказывают о своих людях, их делах, о том, как поднимается на борьбу с врагом местное население. Видимо, Сталин не каждое наше утверждение берет на веру, иногда засыпает уточняющими вопросами. Допытывается:

– Зачем вам столько пулеметов? Что вы делаете с минометами? Зачем вам артиллерия? Нужно ли партизанам иметь такое тяжелое и громоздкое оружие? Зачем вы берете города? Вы же не в состоянии их удержать? Зачем вам иметь свою точно очерченную территорию?..

Вопросы подчас неожиданные для нас. Разговор все время переносится с одной темы на другую. И отвечать бывает не так-то просто.

Возьмем, к примеру, замечание по поводу пулеметов. Мы доказываем, что нам необходимо их как можно больше. В самом деле, каждый взвод СС имеет свыше десяти пулеметов, остальное – автоматы. С винтовкой перед таким плотным огнем не устоишь. Сейчас у нас пулеметов стало почти столько же, сколько в равноценных по численности немецких частях. И жить стало легче. Мы убедились, что враг уклоняется от встречи с партизанскими пулеметами. По крайней мере, не помним ни одного случая, чтобы фашисты бросились на пулемет. Даже когда противник численно превосходит партизан, наши три-четыре пулемета, как правило, останавливают его.

А минометы у нас не только для того, чтобы со значительного расстояния обстреливать гарнизоны противника или его войска на дорогах. Мы научились умело сочетать минометный и артиллерийский огонь с пулеметной огневой сеткой: когда враг залегает от очередей пулеметов, минометы заставляют его подниматься с земли.

Для того же чтобы использовать все виды оружия более эффективно, мы выманиваем врага туда, где нам выгоднее бить его.

Районные центры и города мы берем не для того, чтобы их удерживать. Нас интересует другое. Во-первых, в городах, как это было при операции по взятию Ямполя, всегда имеются большие продовольственные базы. Во-вторых, даже одна только попытка нападения на тот или иной город создает реальную опасность гибели фашистских чиновников, и это не может не вызвать нервозность и панику в стане врага. Не желая умирать от партизанской пули, коменданты, гебитскомиссары и другие начальники оккупационных войск стремятся держать вокруг себя многочисленный гарнизон в ущерб охране железных дорог и мелких населенных пунктов. А это только на руку партизанам.

Нам нужна своя партизанская территория прежде всего потому, что это дает возможность защитить какую-то часть населения от грабежей и убийств. Такие районы становятся убежищем и притягательным местом, куда идут люди со всех сторон. Получается двойная услуга: мы защищаем местных жителей, а они помогают нам, снабжают нас всем, чем богаты, дают нам приют, ухаживают за нашими ранеными. Мы очень несмело заметили, что чаще страдаем от недостатка боеприпасов, а не оружия. Понимаем, что боеприпасы сейчас очень нужны фронту, но если есть возможность, то просим помочь.

Ответ был и неожиданным и выразительным:

– Теперь у нас с боеприпасами вопрос решен, и ими мы обеспечены до конца войны. Мы можем вам дать и артиллерию, и минометы, и боеприпасы.

– Необходимо решить вопрос с самолетами, – подхватил Пономаренко.

– А что с самолетами?

– Снабжение партизан все еще находится в полной зависимости от фронтов, – объяснил Пономаренко.

– Давайте для начала прикрепим к партизанам полк Гризодубовой, – обращаясь к Ворошилову, сказал Сталин и добавил после небольшой паузы: – Передайте ей мое распоряжение.

Вот, думаю, здорово! Проблема, недавно казавшаяся нам неразрешимой, вдруг стала сразу близка к решению.

Между тем Сталин продолжает спрашивать о перспективах дальнейшего развития партизанского движения. Я сказал, что ЦК партии Украины поручил мне разведать возможности перехода на правый берег Днепра. По маршруту, по которому намечен этот переход, уже работает наша разведка, и ее данные свидетельствуют о том, что пройти туда можно. Мы рассчитываем, что наши войска скоро перейдут в контрнаступление, и, если мы займем позиции на правом берегу Днепра, это облегчит им форсирование реки.

– Но до этого, – объясняю я, – нам предстоит провести и другую работу. Партизанское движение не везде еще получило должное развитие, нет оружия, и леса почти полностью контролирует враг. Наш приход на правобережье Днепра поможет народу подняться. С товарищем Ковпаком мы советовались, – закончил я, – он согласен на такой переход.

Сталин подзывает меня к карте и просит, чтобы я показал, как мы намерены осуществить этот тысячекилометровый переход по тылам врага. Стараюсь как можно подробнее осветить наш маршрут.

Ни одного вопроса мне не последовало. Сталин вскоре посмотрел на часы и стал завершать совещание.

– Как вы отнесетесь к тому, – сказал он, обращаясь к партизанским командирам, – чтобы назначить при Центральном штабе партизанского движения главнокомандующего? – И тут же сразу назвал кандидатуру на эту должность: Как вы смотрите, если главнокомандующим будет товарищ Ворошилов?

Мы восприняли это предложение с воодушевлением.

– Надо издать специальный приказ, который стал бы программой дальнейших действий для всех партизан. Дело в том, что если мы дадим партизанскому движению правильное направление, то тем самым намного облегчим условия для достижения победы над врагом.

Далее Сталин говорит, что наша задача – разрушать коммуникации врага на всем их протяжении.

– Пусть на пути к фронту его войска встречают тысячи препятствий. Уже поэтому необходимо всячески содействовать развитию партизанского движения. Надо подумать о перераспределении партизанских сил. Нужно вывести наиболее сильные соединения в новые районы, где населению еще не удалось сплотиться в вооруженные отряды и создать по-настоящему действующее подполье. Совершенно очевидно, что без помощи, как вы называете, Большой земли и крупных партизанских отрядов и соединений, получивших уже известную славу, потребуется много времени для развертывания партизанского движения в этих районах. Поэтому есть предложение сегодня не затрагивать вопроса о переходе партизан на правый берег Днепра. Специально обсудим завтра… – Сталин задумался и вдруг добавил: – Учтите, товарищи, что без активной помощи партизан нам придется воевать еще четыре года…

Потом он обратился к нам всем с заданием подготовить к завтрашнему вечеру проект приказа главнокомандующего с учетом всех проблем развития партизанского движения. Мы тогда были поражены этим поручением и расценили его как акт величайшего к нам доверия. Кстати замечу, что тогда мы исписали немало бумаги и текст проекта приказа едва уложился на десятке страниц. Несколько позже, когда мы были уже на своих партизанских базах в тылу врага, нам вручили приказ, поместившийся на полутора страницах, и наших формулировок я что-то там не обнаружил.

Кто-то из нас спросил, будет ли второй фронт.

Сталин прошелся по кабинету и спокойно сказал:

– Передайте партизанам и всему народу, что второй фронт будет обязательно. И он будет в то время, когда больше всего понадобится самим союзникам.

Мы получили также ответ на ранее заданные нами вопросы, касающиеся коммунистов, уничтоживших свои партийные билеты, а также военнопленных.

– Сейчас, – сказал Сталин, – надо смотреть на то, как человек воюет. Нельзя в этих делах подходить чисто формально. – Потом он спросил у Ворошилова: – Как товарищи устроены?

Ворошилов сказал, что мы живем в гостинице «Москва», что, дескать, товарищи ведут себя очень скромно. Был даже такой случай, добавил он, когда дирекция гостиницы намерена была в их честь дать банкет, но партизанские командиры от парадного ужина отказались.

– Правильно сделали, – коротко бросил Сталин. – Они же коммунисты, понимают, какое сейчас время.

Прощание было коротким, и мы вышли из кабинета.

…На следующий день утром был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении партизанских командиров Брянской группы. Товарищам Емлютину, Дуке и Ромашину было присвоено звание Героя Советского Союза. Все мы были вызваны в Кремль для получения высоких наград. В зале, где должна была происходить торжественная церемония, собрались представители всех родов войск Красной Армии, особенно много было летчиков. Нам, партизанам, был оказан особый почет. Мы пришли туда позже всех, но передний ряд был свободен и предоставлен нам. Мы понимали, кто сейчас находится в зале: люди, прибывшие из огня боев, люди, выстоявшие перед грозной гитлеровской машиной и наносившие ей смертельные удары. Но сейчас они встали, чтобы приветствовать партизан. Армия оценила наши дела, армия гордилась подвигами народных мстителей. Мы были и оставались в едином строю с героями фронта и тыла, и сознание этого переполняло счастьем наши сердца. Вошел Михаил Иванович Калинин. Он шел медленно, заметно сгорбившись, и было больно, что наш Михаил Иванович выглядит усталым, что война, очевидно, ускорила его преждевременную старость; думалось, такие люди вовсе не должны стареть… Но вот он внимательно посмотрел на всех присутствующих и широко улыбнулся. Прошу поверить мне, что эта теплая и светлая улыбка разом сняла представление и о годах нашего Всесоюзного старосты и о его усталости.

Вероятно, сказав, что мы встретили товарища Калинина бурными аплодисментами, я попросту ничего не выражу. Мы долго и шумно приветствовали его, так что Михаил Иванович жестом довольно настойчиво попросил нас успокоиться и сесть на свои места. В наступившей наконец тишине Секретарь Президиума Верховного Совета СССР Горкин зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР от 18 мая 1942 года, которым нам – Ковпаку, Федорову, Копенкину и мне – было присвоено звание Героя Советского Союза. Сидор Артемьевич Ковпак и я получаем Золотую Звезду, орден Ленина и грамоты. По следующему Указу получают Звезду Героя Емлютин, Дука и Ромашин. Покровский и Кошелев получают орден Ленина. Орден боевого Красного Знамени вручается Гудзенко, Сенченко и Козлову.

За ними по очереди к столу подходят военные товарищи, и им вручаются награды. Эта церемония продолжается довольно долго…

От группы награжденных военных с очень волнующей речью выступил подполковник авиации, к сожалению, фамилии его я не запомнил. От партизан ответное слово держал Герой Советского Союза Дмитрий Васильевич Емлютин.

Михаил Иванович Калинин начал свою поздравительную речь со слов о том, что Президиум Верховного Совета СССР готов награждать тысячи своих отважных сынов и дочерей буквально ежедневно, лишь бы мы били врага с меньшими для нас потерями.

Он открыто сказал, что мы на фронтах все еще несем большие потери в людях, сдаем территорию… Нельзя ориентироваться на то, что, чем дальше мы затянем врага, тем легче будет побить его. Мы отдали врагу огромную территорию, миллионы людей остались под оккупацией. Много наших людей отдали свою жизнь за Родину. Мы не можем делать ставку на дальнейшее отступление. Бить врага надо наступая и, главное, с меньшими потерями.

И тут Михаил Иванович рассказал о партизанских делах, заметив при этом, что нам удается наносить врагу довольно существенный урон, но при этом чаще всего отряды больших потерь не несут. Михаил Иванович просил передать советским людям на временно оккупированной земле горячий привет и заверения, что наша партия и правительство неустанно думают о быстрейшем их освобождении, что наша армия делает все возможное для этого. Пусть же сам народ включается в борьбу и больше помогает армии и партизанам в выполнении этой священной задачи.

Закончилась речь Михаила Ивановича, но мы не расходимся, и он садится с нами в один ряд. Щелкают фотоаппараты…

Нужно ли говорить, как часто теперь мы смотрим на эти снимки, переносящие к событиям, ставшим для каждого из нас тем рубежом, за которым может в сердце жить одно призывное слово: борьба! Нужно ли говорить, как незабываемы часы встречи с нашим Председателем, человеком ленинской школы, – Михаилом Ивановичем Калининым! Ровно в двадцать два тридцать мы – Ковпак, я и Емлютин были снова у Сталина, за тем же самым столом. На переднем конце стола, у кресла Верховного, расстелена карта. Взглянув, я заметил, что это карта районов предполагаемого рейда. Теперь все носило более официальный характер. Видимо, до нас здесь обсуждали этот вопрос. Перед началом Сталин подошел к телефонам, поднял трубку одного из них и спросил: