355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Мещеряков » Книга японских обыкновений » Текст книги (страница 25)
Книга японских обыкновений
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 02:31

Текст книги "Книга японских обыкновений"


Автор книги: Александр Мещеряков


Соавторы: Филипп Зибольд,Карл Петер Тунберг,Ян Стрейс,Григорий де Воллан,Алессандро Валиньяно,Давид Шрейдер,Франсиско Ксавье,Э. Ким,Энгельберт Кемпфер,Н. Бартошевский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Попечение о путях сообщения, проведение шоссейных дорог было всегда одной из главных забот японцев.

Еще до Иэясу существовало постановление, согласно которому каждый владетельный князь, феодал, даймиос и помещик обязан был проводить по своим владениям проезжие дороги, шириною в девять саженей каждая. Дороги проводились ими с обычной японской тщательностью и добросовестностью, покрыли страну целой сетью, не оставив в стороне ни одного, даже самого отдаленного и глухого уголка во всем государстве. Это получает в наших глазах особую цену, если вспомнить, что вся страна отличается чрезвычайно гористым характером и, строго говоря, представляет собой цепь горных хребтов, вершин и холмов, лишь изредка прерываемых пропастями, ущельями и узкими долинами.

При таком устройстве поверхности страны и при каменистом характере почвы, вдобавок, здесь приходилось брать с бою каждый шаг, каждую пядь земли. Трудности этой работы усиливались тем, что приходилось работать руками, так как в то время ни динамит, ни порох, которыми можно было бы взрывать стоящие на пути каменные твердыни, еще не были известны японцам.

Удивительнее всего то, что японцы могли еще при этих условиях думать о красоте и изяществе своих дорог; некоторые из них, и особенно Токаидо, являются артистическим в своем роде произведением.

Во всю длину Токаидо, на протяжении десятков и сотен верст, по обеим сторонам тянутся ровные, стройные линии зеленых деревьев – криптомерий, бамбуков и кедров, и на фоне этих сплошных зеленых стен вырисовываются красивые высокие китайские крыши, поросшие мхом вперемежку с цветами ириса.

Кругом возвышаются живописные холмы, под бамбуком или кедрами змеится речонка, кое-где среди зелени и леса окаймляющих дорогу долин ютятся маленькие буддийские пагоды под тенью ветвистых деревьев.

Вся дорога пряма, как стрела, гладка, как паркет, усыпана желтым песком и кажется нарядной, тенистой, широкой, бесконечной зеленой аллеей роскошного парка.

Во всю длину «Дороги Восточного моря» – этой «столбовой» дороги Японии – тянется беспрерывный ряд лавочек, «чайных домов» – нарядных, увитых плющом и ползучим растением построек, придающих еще более оживленный вид дороге, переполненной пешеходами, рикшами, грузовыми телегами, разносчиками.

Все это торопится, снует, суетится, останавливается на минуту у «чайного дома» и снова мчится в разные стороны.

Местность, лежащая по обеим сторонам этой гигантской аллеи-шоссе не менее живописна, чем сама «Дорога Восточного моря», но она носит уже другой характер, благодаря отсутствию на ней того оживления, которым отличается Токаидо.

Жизнь Дороги Восточного моря без наплыва паломников

* * *

На самом большом из японских полей вряд ли в пору повернуться одному русскому деревенскому возу, запряженному парой волов.

Вся долина разделена массой мелких канав, покрывающих ее точно паутиной и разделяющих ее на микроскопические участки самой причудливой и разнообразной формы. Одни из них представляют собой правильной формы квадрат, другие – трапецию, третьи – правильный круг, четвертые – многоугольник, пятые – вовсе овальны и т. д. до бесконечности, в зависимости от неровностей почвы и условий места. Отделяемые друг от друга канавками, все участки старательно обведены высокими земляными валиками, тщательно покрытыми зеленым дерном, каким-нибудь низким кустарниковым растением или даже цветами: хризантемой, ирисом, камелией, отчего вся долина представляет собой своеобразный вид пестрого ковра зелени и цветов.

Каждый участок земли в отдельности всегда горизонтален; если место представляет собой откос, – например, если приходится сеять рис по склону горы, – то японцы устраивают искусственные площадки горизонтальной формы.[122]122
  Благодаря этому, если по склону горы устроено много участков, то они имеют вид оригинальных ступней, – террасообразно расположенных, залитых водой и окаймленных цветами и зеленью.


[Закрыть]
Это делается в виду того, чтобы, раз затопив поле водой, можно было постоянно задерживать на нем обильную влагу, без которой рис никогда не родится.

Орошение рисовых полей

Но, с другой стороны, благодаря этому смежные участки никогда не находятся на одном уровне: один выше, другой ниже, третий – очевидно, находящийся на пригорке или маленьком холмике, – уже совсем возвышается на аршин над своими соседями.

Уже из предыдущего ясно, какую массу труда и энергии приходится затрачивать японцу только на приготовление самого поля. Для того чтобы сделать его годным к посеву, нужно его сперва затопить доверху – до краев окаймляющих его зеленых барьеров – дождевой водой вершка на четыре из бесчисленных водоемов, рвов и канавок или из озера во время засухи. Работа далеко не легкая, так как за отсутствием лошадей, быков и других упряжных животных у японского крестьянина, ему приходится самому приводить в движение – тяжестью собственного своего тела – большое деревянное колесо, снабженное на окружности своей лопастеобразными черпаками, для передачи воды из водоема с поля на поле по деревянным желобам.

Затопленное таким образом поле нужно вспахать и разрыхлить почти в порошок, и это приходится делать небольшой лопатой, стоя по колени в воде.

После этого разрыхленную землю удобряют, покрывая ее толщей пепла из вулканических гор. Эту работу также приходится делать руками, стоя в вязком болоте разрыхленного поля.

Когда вода напитается в почву и весь участок становится похожим на густое месиво, то рис очень густо засевают горстями в эту жидкую тину и вновь поливают участок.

На этом не кончается, однако же, работа туземного земледельца. Как только засеянный рис пустит ростки на несколько дюймов, пучки зеленой рисовой рассады осторожно выкапываются из земли и пересаживаются правильными рядами на соседнее, таким же образом, как выше указано, вспаханное и затопленное поле. Затем начинается уже более легкая, но и более кропотливая работа.

Нужно следить за тем, чтобы колосящийся рис сам себя не тенил, чтобы он не рос очень густо, чтобы в земле было постоянно достаточно влаги; и вследствие этого японцы целые дни ползают по своим миниатюрным участкам, усердно вырывая каждую соринку, каждую лишнюю былинку и листик и ежедневно подливая, где нужно воды.

В оранжереях за парниками дорогих овощей или за самыми редкими цветами и цветниками едва ли ухаживают так тщательно, как японцы за своими полями. И с какой любовью относятся они к своему делу и к своим миниатюрным участкам!

Уход за рисом

Каждый из них окружен настоящим цветником из дерна, цветов и деревьев. Дерн постоянно поливается, кустарниковые деревца подрезаются, цветы рассаживаются красивыми, затейливо подобранными фигурами и букетами. С непривычки этот необычный вид красивых, изящных, миниатюрных полей, окаймленных ярким и пестрым ковром зелени, цветов и деревьев производит впечатление чего-то игрушечного, опереточного.

Однако, ценой неимоверного труда и кропотливых усилий японцы умудряются жить доходом с этих игрушечных полей и более или менее сносно прокармливать свои семьи.

Но все их героические усилия на этом поприще были бы совершенно бесплодны, не обладай мощные толщи японской земли удивительным плодородием и не будь здесь того благодатного климата, который позволяет снимать жатву три раза в год, не стесняясь к тому же временем посева, производимого в любое и самое разнообразное время в течение круглого года.[123]123
  В данном случае Д. И. Шрейдер очень сильно преувеличил аграрный потенциал Японского архипелага, где даже два урожая снимают лишь на части земель. (Прим. составителя)


[Закрыть]

Благодаря этому последнему обстоятельству здесь можно в одно и то же время наблюдать весь процесс произрастания риса и весь тот нелегкий путь, который проходит японский земледелец, начиная от приготовления поля к посеву и кончая жатвой и молотьбой рисовых снопов.

Так, в то время, когда на одном участке еще только подготавливают рисовую рассаду, в смежном с ним в это время уже пересаживают пучки подросшей рассады на новое поле, рядом с ним уже полят колосящийся рис, а неподалеку отсюда уже жнут его и молотят…

Рис дает необыкновенно обильный, по нашим понятиям, урожай, доходящий до того, что японцы получают зачастую сам-сто со своих полей-лилипутов!.. Не будь этого, японцам, – и теперь только благодаря необычайной энергии и упорному труду еле перебивающимся со дня на день, – приходилось бы плохо в виду недостатка удобных для обработки земель.

Малоземелье и, в связи с ним, микроскопичность полей, является прямым последствием того, что почти вся страна испещрена и изборождена покрытыми лесом горными хребтами и каменистыми кряжами, пересекаемыми лишь изредка и кое-где узкими плодородными долинами.

До чего доходит здесь недостаток в годной для обработки земле, видно уже из того, что зачастую даже откосы железнодорожных насыпей и выемок удобряются и орошаются самым добросовестным образом и засеиваются рисом!..

Живут японские крестьяне тут же, среди своих полей и участков, в легких деревенских постройках, крытых рисовой соломой.

Судя по виденным мною деревенским хуторам и поселкам, японцы-поселяне сильно заботятся о живописности и красоте местоположения своих постоянных жилищ, и тщательно выбирают его, обнаруживая в этом отношении много вкуса и понимания в красотах природы.

Большей частью, они строят свои хижины так, чтобы всегда открывался из раздвижной по фасаду стены дома вид на обширную цветущую долину, на живописные зеленые горы, на океан или озеро. Домики всегда окружены цветами и деревьями, рассаживаемыми японцами с большим вкусом и пониманием дела, обличающих присутствие той художественной жилки, которая присуща каждому японцу. Благодаря этому деревенские постройки и домики даже у самых убогих и бедных крестьян напоминают собой по внешнему виду уютные и красивые дачки.

Г. де Воллан.
В Стране восходящего солнца.[124]124
  В Стране восходящего солнца. Очерки и заметки о Японии Григория де Воллана. Второе, испр. и доп. издание. СПб. и Москва, 1906.


[Закрыть]
(Фрагменты из книги)

Главное богатство острова Хоккайдо – не золото и не каменный уголь, о котором мы поговорим в своем месте, а рыба и морская капуста, вывозимая в Японию и Китай. Генерал Кэпрон очень справедливо заметил, что жители Хоккайдо не умеют пользоваться этим богатством. Приготовляя рыбу согласно требованию японского и китайского рынка, японцы выручают половину того, что они могли бы выручать, если бы приготовляли рыбу для вывоза в Европу и Америку. Но в этом отношении рутина оказалась сильнее советов практического американца, и громадная часть улова идет по-прежнему на приготовление рыбьего тука, который вывозится в южную Японию и служит для удобрения полей.

Тук приготовляется из селедок, которые ловятся в громадном количестве в западной части Хоккайдо. Ловля начинается в апреле и кончается в мае. Ловят их мешками, которые помещают на глубине 40 футов и прикрепляют к лодке или плоту. Когда мешок полон, то наблюдавший за этим его закрывает и посредством веревок стаскивает его с прежнего места. Труднее всего опростать мешок от накопившейся в нем рыбы, особенно в бурную погоду, когда теряется много рыбы. Рыба, во время хода, которых бывает три, принимает сеть мешков за морскую капусту. Во время метания икры, рыба, по словам рыбаков, совершенно слепа и не знает, что делает. Бывало, что она заходила в Отарупайскую бухту в таком количестве, что все наличное население, кончая детьми, ловило ее ручными сетями и даже деревянными лоханками. Обыкновенно для метания икры она выбирает глубокое место около скал, и оттого все деревушки рыбаков находятся на скалистых берегах, и не видно ни одного дома там, где берег ровный и отлогий. После улова берут рыбу, которая назначена для пищи, и, разрезав от головы до хвоста, вешают ее для просушки. Для этого берут только большую рыбу; остальное варят для приготовления тука в казанах величиною в 3 1/2 ф. в диаметре и 2 вышины. Жир, получаемый во время варки, снимают ложкою и собирают отдельно. Затем прессуют всю массу и выделывают тук. После прессовки тук оставляют на воздухе, ломают его и просушивают на циновках. Все зависит от погоды; если она сырая, тук теряет в цене. Когда просушка кончилась, то тук укладывают в соломенные мешки и отправляют на юг для удобрения полей. За одну тонну платят по 42 доллара и больше. Жир употребляется как осветительный материал. Так как приготовление рыбьего тука составляет самую значительную отрасль дохода, то правительство обратило на нее внимание и подчинило промышленников особой регламентации, предписало им приготовлять соломенные мешки одного размера в 205 фунтов и заставило пересылать тук только в прессованном виде. Со своей стороны, правительство заменило натуральную подать, взимаемую, смотря по местности, в размере от 10 до 35 %, однообразным денежным сбором в 50 %. При расчете берется средняя цифра дохода за три года.

Такою мерою правительство сделало большое облегчение рыболовам, избавив их от потери времени и от многих непроизводительных расходов, и вместе с тем избавило себя от громадного штата чиновников, обязанность которых состояла в том, чтобы сортировать, сохранять и затем продавать правительственные запасы. Если принять в соображение, что из одного Хакодате вывозится на несколько миллионов долларов морских продуктов, то нельзя не отнестись сочувственно к разумным мерам японского правительства.

* * *

В другом месте толпа собралась смотреть борцов. На возвышенном месте из насыпной, рыхлой земли ходят два голых человека с одним фуидоши на чреслах. Массивные их фигуры с старинной японской прической показывают, что это борцы. Рядом с ними стоит человек с веером. Гнусливым голосом он прокричал имена борцов, и они готовятся к битве. Сначала они берут для счастья шепотку соли, несколько раз ногами и руками упираются в землю, обмазывают руки землей и затем садятся друг против друга на корточки и вдруг с криком бросаются друг на друга. Но это только прелюдия. Настоящая схватка впереди, и они опять садятся на корточки. Они вторично берут щепотку соли, мажут руки землей, пробуют силу своих мышц, и затем уже начинается настоящая схватка. На этот раз борцы оказались одинаковой силы, долго боролись, но без результата, и наконец, распорядитель с веером в руке развел их и сам встал на то место, которое они занимали. Борцы отошли в сторону, пополоскали рот водою, вытерли пот, посидели немного и затем, сев друг против друга на корточки, опять начали бороться. Толпа в это время неистовствовала, кричала, пищала, хлопала; распорядители тоже кричали, ободряли борцов. На возвышение летели пояса, кошельки и другие предметы. Все эти вещи будут принадлежать победителю.

Но и во второй раз борцы не могли столкнуть друг друга с возвышенного места (в этом и заключается борьба), и распорядитель отвел их в сторону.

Японские борцы перед состязанием. С гравюры XIX в.

Когда борцы удалились и распорядитель прокричал имена других, из публики вышел человек и стал требовать продолжения борьбы. Он сопровождал свои слова криком и усиленною жестикуляцией. Публика смеялась, кричала; распорядители не соглашались, но пример заразителен, и у крикуна явились последователи. Оказывается, что эти господа держали пари и теперь не хотели успокоиться. Наконец, сами борцы решились потешить публику и вышли на арену. Наш крикун поклонился им до земли и от радости запрыгал и завертелся на месте. Новый взрыв хохота и восторженные крики. В антракте мальчики предлагали холодную воду со льдом, сладости, фрукты, отваренные в саке. Наконец, борцы встали в позицию, и после долгой борьбы один не удержался и полетел вниз. Восторга публики нельзя описать, но и выигравший не знал, что делать от радости. Он постукивал в свою жестянку и с торжеством показывал ее публике. Затем, обняв победителя, он пошел угощать его.

Борьба иногда кончается замечательно быстро, и побежденный летит кубарем вниз, иногда летят оба; иногда борьба длится дольше, и тогда распорядитель поправляет повязку и обмахивает борцов веером.

Во время антракта к нашему месту, где сидела вся хакодатская знать, подходили борцы и низко наклоняли свою голову, убранную шиньоном, который заканчивался каким-нибудь блестящим шариком. Эти борцы с выбритыми, добродушными, веселыми лицами уже кончили свое дело и пришли к нам чистые, вымытые после ванны. Недалеко от того места, где мы сидели, происходил их туалет. Им прислуживали женщины, и борцы без всякого стеснения расхаживали перед ними совсем голые. Затем глашатай прокричал что-то, и перед публикой прошла целая процессия борцов. Сначала прошли борцы с правой стороны. На них, кроме фундоши, был вышитые золотом передники. На одном переднике были вытканы буквы на другом – звери, на третьем – корабли. Такие передники стоят от 200 до 700 долларов. После этого прошла другая процессия и начался бой.

* * *

Вечером Ивамура пригласил меня на японский обед. Дом, в котором давался обед, находился среди обширного парка. Когда мы сняли обувь, то нас ввели в большую комнату без мебели. На циновках, покрытых еще большими коврами, в известном порядке были положены подушки. Самый почетный гость занимает центральное место в глубине залы. Смотря по рангу, размещаются другие. Хозяин, по японскому обычаю, занимает самое последнее место, у самого входа в комнату. Как только мы вошли и уселись, то перед каждым гостем появилась мусуме (девушка) в красивом цветном кимоно, с ярким поясом (оби). Стоя на коленях, она с поклоном поставила передкаждым чашечку с зеленым чаем, сладкими пирожками и японскими сластями. Затем следовали на лакированном подносе в лакированных чашечках несколько кушаний, но гости, знакомые с японскими обычаями, не дотрагиваются до них, пока хозяин не начнет есть. Обыкновенно до этого хозяин произносит коротенькую речь, в которой, в пренебрежительном тоне, говорит о своем обеде, извиняясь, что принужден давать гостям тухлое и скверное кушанье, но что он надеется на снисходительность своих гостей, и что они не откажутся отведать с ним саке и, таким образом, заглушить скверный вкус обеда. Этим церемония кончается, и все начинают обедать, но, вернее сказать пить. Кушаний много, и японцы едва прикасаются к ним, так как прежде всего идет питье саке с разными церемониями. Но прежде чем перейти к этим церемониям, позвольте мне сказать несколько слов о меню обеда, который состоит из многих перемен. Каждая перемена подается на отдельном подносе, на котором несколько кушаний в лакированных чашечках.

Каждая перемена или каждый обед начинается каким-нибудь супом, подаваемым в лакированной чашке, которую подносят ко рту и выпивают. Гораздо труднее справиться с твердою пищею, которую нужно есть палочками, и эта наука сопровождается всегда веселыми эпизодами. Обыкновенно учит вас гейша, которая назначена услуживать вам.

Обед, несмотря на массу перемен, в сущности легкий в полном смысле слова, и вы не встанете с отяжелевшим желудком, как в Европе, а скорее с тяжелою головою, так как вам приходится выпить большое количество саке. Хозяин должен подойти к почетному гостю, стать перед ним на колени и сказать: «позвольте мне выпить саке из вашей чашки». Гость отнекивается говорить, что ему совестно, но после всего этого берет чашку и, сполоснув ее в чистой воде, подает ее на ладони хозяину, который подносить ее ко лбу. Услужливая мусуме наливает туда саке, и хозяин выпивает ее, а затем, сполоснув чашку, подает гостю, который проделывает ту же церемонию. И так хозяин должен выпить с каждым гостем. Если гостей сорок, то на долю хозяина придется сорок чашек саке – довольно внушительное количество. Затем каждый гость делает такой же обход других присутствующих. После этих церемоний в головах у всех шумит, и люди, казавшиеся молчаливыми и скучными в начале обеда, делаются разговорчивыми и игривыми. Начинается игра в фанты, и проигравший должен выпить чашку саке. Это обыкновенно делается с гейшами, которых гости стараются подпоить и развеселить. После этого начинается уже разгул.

Когда саке выпито достаточно, и большая часть гостей уже навеселе, то приступают к настоящему обеду, т. е. к рису (последней перемене). После этого уже не пьют. Иногда во время обеда, а иногда и после обеда начинаются танцы и пение.

Семейная трапеза

* * *

После осмотра пенитенциарной колонии мы отправились в дом начальника, который очень любезно предложил нам поселиться у него. Это был японец очень приятной наружности и с большой, окладистой бородой. Так как это первый раз, что я поселился в японском доме, то я считаю уместным сказать несколько слов о том, как живут японцы в своем тесном семейном кругу.

С утра отодвигают деревянные ставни, и в доме вследствие этого, поднимается большой шум. Хозяйка прежде всего хватается за табак и закуривает маленькую трубочку. Трубка эта такая маленькая, что хватает только на одну затяжку. Затем она высыпает пепел и снова наполняет трубку табаком. Всякому, кто спал в японском доме, знаком этот стук трубок о пепельницу. Затем японка идет в ванную комнату и совершает свой туалет. Она чистит свои зубы деревянной щеточкой; при этом она и другие обитатели дома, совершающие свой туалет, откашливаются очень громко и производят такой шум, точно у них морская болезнь. Лица они не моют и только вытирают его щеточкою; женщины пудрятся, а губы мажут губной помадой.

Туалет японки очень несложный; он весь состоит из куска материи (имодзи), обернутого вокруг стана, (пояса) оби, потом кимоно.

Пока хозяйка одевается, прислуга ее уже вымела перышком пыль, поставила на хибачи маленький котелок с горячей водой и заварила чай, согрела какую-нибудь рыбу (тай или семгу). Затем начинается дневная жизнь. Женщины занимаются рукоделием, игрою на самсине, болтовней с соседками, чтением газет; мужчины – делами и возвращаются домой к вечеру. К тому времени в каждом приличном доме приготовляется ванна. Если есть гость в доме, то он идет туда первый, после него хозяин, а затем по порядку жена и кончает уже прислуга. Как же это, скажут, все купаются в одной и той же воде? Да, это так, но дело в том, что японцы не моются мылом, а скребут себя пемзой и, вылив на себя ушат воды, входят только на минутку в ванну. Но при всем этом купаться после других не особенно приятно, и когда бываешь в гостинице, то надо всегда спросить, не пользовался ли уже кто-нибудь ванной.

В настоящее время я был первый, и чистота в ванне была необычайная. Все устройство поражает своим изяществом; но ванной я все-таки воспользоваться не мог и, после первой попытки, выскочил оттуда как ошпаренный. После ванны мужчины облекаются в юката (купальный халат) и садятся за обед.

Вместо японского обеда на циновке вышло на этот раз ни то ни сё… Хозяин велел притащить стол, стулья, а повар мой приготовил европейской обед, вероятно, к большой досаде хозяйки дома, которая не любит такого беспорядка. Хлопот мы наделали пропасть, нарушив гармонию японской жизни, но делать было нечего, и так как все это случилось без моего ведома, то пришлось подчиниться, и мы все вместе стали обедать, пробуя вперемежку японские и европейские кушанья и запивая все это саке и европейскими винами. Хозяин мой также был в японской юката. Он пригласил нескольких своих сослуживцев, и вскоре между японцами началась очень оживленная беседа. Мой чичероне чувствовал себя как рыба в воде и болтал без умолка.

В десять часов я распростился с любезным хозяином и пошел спать, но хозяин и гости его еще долго болтали. В остальной части дома тоже собирались на покой. В это время в комнату обыкновенно вносят два фтона (две перины), вместо постели, и один фтон с рукавами, вместо одеяла. Подушек у японцев нет, а есть деревянная макура, похожая на скамейку, на которую японка кладет шею и в такой неудобной позе спит. Интересно то, что японская макура, по рисунку, очень похожа на египетскую подушку, как она сохранилась на древних египетских памятниках. На ночь женщина надевает джибан (род рубашки) и креповое или шелковое кимоно. Оби распущен и дневное платье снято очень скоро.

Когда гости уйдут, то прислуга задвигает везде деревянные ставни, идущие вокруг всего дома, и закрепляет их болтами, а затем весь дом погружается в сон.

* * *

Я только чтоговорил ояпонских гостиницах; их несколько, и все они расположены на берегу, недалеко от храма. Летом он посещается заезжими туристами, но настоящая жизнь начинается около 3-го августа, когда в Чюзендзи являются тысячипаломников. Тогда все гостиницы полнехоньки; но, кроме того, для паломников открываются громадные сараи, которые в другое время стоят заколоченными. Эти сараи принадлежат храму, который получает от паломников известную платуза восхождение на священную гору Нантай-сан. В эти дни вереницы паломников тянутся непрерывной чередой от Никко до Чюзендзи. Обыкновенно паломники одеты в белый, сшитый из грубого холста или из простых мешков, костюм, который так и не переменяется во все время паломничества. Впрочем, в каждой гостинице к услугам постояльцев всегда имеется чистый юката или халат, в который облачаются японцы после ванны. У каждого паломника на голове соломенная шляпа, стоящая несколько сенов, и на плечах соломенная циновка. В руках длинная палка с длинными полосками бумаги (гохей) и гонг или колокольчик, которым он звонит, призывая имя Будды. На ногах обычные сандалии из соломы или варадзи – самая удобная обувь для восхождения на горы. В каждой лавчонке или чайном доме паломник может купить новую пару варадзи и идти дальше. Вот почему, когда начинается паломничество, вся дорога из Никко в Чюзендзи усеяна сотнями этих сандалий. Багаж у паломника – ящик в виде буддийской молельни, в котором помещаются одежда и пища. Кроме того, каждый пилигрим имеет книгу, в которой, по прибытии на место паломничества, местный жрец делает надпись и прикладывает печать. В таком виде японцы делают легко сотни верст и не чувствуют неудобств и усталости. Между паломниками можно встретить людей богатых и принадлежащих к высшим классам общества, но во время паломничества по внешнему облику вы не отличите их от других беднейших сотоварищей. Паломничества бывают самые разнообразные. Есть короткие, как, например, посещение 33 храмов Кваннон, богини милости, или 88 храмов Кободайси, буддийского святого, основателя секты Сингон и изобретателя японского письма хирагана и ироха. Но это ничто в сравнении с Сейгадзи – паломничеством в тысячи храмов, принадлежащих секте Ничирен.

В течение трех дней в августе паломничество доходит до своего апогея, и гостиницы зарабатывают громадные деньги. Мне с большим трудом удалось отвоевать себе маленькой угол за три доллара в сутки, и хозяин считал, что он сделал мне большое одолжение. И он был прав, потому что он в эти дни в каждую комнату пускал по 30 или 40 паломников, плативших ему хотя немного – от 30 до 40 центов, но эти гости были куда выгоднее заезжего иностранца.

Вечером, когда я возвращался в свою гостиницу, вся площадь белела народом. Не нашедшие приюта в гостиницах поместились лагерем на площади или в так называемых кичиньядо (дома или сараи для паломников, в которых они платят только за дрова, нужные для варки пищи). Благодаря этим кичиньядо каждый даже самый бедный земледелец имеет возможность на месяц отлучиться из дома и постранствовать по Японии, и в то время, когда растущий рис не требует особенных забот, тысячи отправляются в странствие. Площадь была освещена тысячами фонарей, факелами и кострами. Рядом с гостиницами, точно грибы, выросли японские лавчонки, торгующие разной снедью. Для увеселения паломников явились сказочники, марионетки, диорамы и передвижные театры.

Добраться до своей крохотной комнаты было дело не легкое. Весь нижний этаж, все коридоры были завалены телами, т. е. спящими паломниками. Нужна была особая осмотрительность, чтобы не наступить кому-нибудь на голову. Но не все спали. Одни, во втором этаже, уже готовились к восхождению на священную гору и перед этим подкрепляли себя едой и саке – рисовой водкой. Другие целыми десятками купались в студеных водах озера (не забудьте, что это было в полночь). Купание сопровождалось криками, песнями и завываниями, как будто купавшихся жарили на медленном огне. Вы можете представить себе, какой хаос царствовал в гостинице, в которой не существует настоящих европейских стен, отделяющих одну комнату от другой, а лишь задвижные стены из бумаги. Хозяин и хозяйка с бесчисленными поклонами извинялись за причиненное беспокойство. О сне, конечно, нечего было думать, но вся картина была настолько интересна, что я спокойно ждал ухода пилигримов на гору. Но вот они готовы; с посохами и факелом в руке они двинулись к храму, где уже заранее взят билет и заплачена известная сумма за право восхождения на гору. Массивные ворота храма открываются настежь, и вся толпа с громкими песнями двинулась в гору. По прошествии некоторого времени вся гора снизу до самой вершины была точно перевита непрерывною лентой огней. Дойдя до вершины, паломники дожидаются восхода солнца, молятся и потом возвращаются домой. После ухода паломников, в два часа ночи, в гостинице водворяется тишина до 5 или 7 часов, когда паломники возвращаются и закусывают пред отправлением в обратный путь. Утром, когда я вышел из своей комнаты, все уже было чисто. Варадзи были все сграблены в кучу и преданы сожжению, полы вычищены и блестели, точно новые, и вы не подумали бы, что тут ночевали сотни людей.

* * *

Простившись с губернатором, мы посетили квартал куртизанок, который находится за городом.

Проехав малолюдные и темные кварталы и переехав темный мост, мы очутились в другом городе, окруженном высокими стенами и рвами и среди целого моря света. Все чайные дома (некоторые в пять этажей), гостиницы и другие здания были освещены разными лампочками и фонарями, со всех сторон слышно было пение и японская музыка. Во многих из этих домов за решетками, точно птицы в клетках, сидели разодетые, сильно нарумяненные и набеленные, неподвижные женские фигуры. При виде веселой толпы мужчин и женщин и даже детей, осматривающих этих женщин с любопытством, никто не подумал бы, что это неприличный квартал, так все здесь прилично и только изредка видишь в воротах темную фигуру хозяина этого живого товара, расхваливающего его достоинства и торгующегося с покупателем.

Большинство этих женщин (жоро) не считают постыдным свое ремесло. Отец не считает предосудительным отдать свою дочь с 12-ти лет в дом разврата и готовить из нее жоро или гейшу. Контракты заключается на три, пять, семь лет, и плата отцу бывает от 200 до 2000 иен или рублей, с обещанием содержать девицу и дать ей артистическое образование.

Есть отцы, которые не стыдятся того, что отдали дочь в такое хорошее место, очень часто посещают ее и мирно беседуют с ней, когда она сидит за решеткой, а когда она возвращается в отчий дом, накопив приданое, она может сделать хорошую партию.

Правда, японцы старого режима приходят в эти места, тщательно закрыв лицо, так как порядочному человеку неприлично показаться с открытым лицом в таких местах, где бывает всякой сброд. Изредка увидишь полицейского, который следит за благопристойностью публики, но это совершенно напрасно, так как самая неприличная японская публика всегда прилична в высшей степени. Как ни смотрите, вы нигде не увидите пьяных, циничных женщин, как в разных вертепах Европы. Везде тишина и образцовый порядок. Это довольно странно, потому что очень хорошо знаешь, что в этом квартале шатается много всякого сброда.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю