Текст книги "Журнал «Если», 2003 № 04"

Автор книги: Александр Громов

Соавторы: Дэвид Моррелл,Майкл Суэнвик,Дмитрий Володихин,Андрей Синицын,Дмитрий Байкалов,Андрей Саломатов,Томас Л. Шерред,Пол Ди Филиппо,Сергей Кудрявцев,Тимофей Озеров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

А пока – целую минуту – он искал в себе новую точку душевного равновесия и даже улыбнулся своему отражению в иллюминаторном стекле, почувствовав, что вот-вот найдет ее.

Дэвид Моррелл
Воскрешение

Энтони было девять лет, когда мать сказала ему, что отец серьезно болен. Энтони и сам заметил симптомы болезни – бледность и одышку, но его детство было таким безоблачным, а родители так любили сына, что он просто не мог вообразить беду, с которой те не сумели бы справиться.

– Но что же с ним? – взволнованно спросил Энтони. Он никогда не видел мать такой усталой и расстроенной. Она рассказала ему о клетках крови.

– И все же у него не лейкемия. К сожалению. Сейчас она почти всегда излечивается. А врачи говорят, что еще не встречали такой болезни. Она распространяется настолько быстро, что его не спасет даже пересадка костного мозга. Врачи подозревают: болезнь может иметь какую-то связь с его работой в лаборатории… с облучением после аварии.

Энтони кивнул. Он знал, что отец работает инженером по обслуживанию. Некоторое время назад в их доме раздался телефонный звонок, и отец посреди ночи помчался в лабораторию. Позже Энтони сообщили, что была авария.

– Но врачи…

– Они делают все, что только могут. Вот почему папе придется некоторое время провести в госпитале.

– Но я смогу его увидеть?

– Завтра, – устало пообещала мать. – Завтра мы поедем к нему.

Когда они приехали в госпиталь, отец уже не узнавал сына. Он был весь утыкан трубочками и трубками – они торчали из рук, рта и носа. Кожа стала серой, а лицо еще более худым, чем три дня назад, когда Энтони видел его последний раз. Если бы Энтони не любил отца столь сильно, то испугался бы. Но сейчас ему хотелось одного: сидеть рядом с ним и держать за руку. Но уже через несколько минут врачи сказали, что им с матерью пора уходить.

На следующий день Энтони с матерью вновь пришли в госпиталь, но отца в палате уже не было. Врач сказал, что он «на процедуре», отвел мать в сторону и поговорил с ней. Когда она вернулась, то напоминала восковую фигуру.

– Никаких результатов, – с трудом произнесла она. – Никаких. Болезнь так быстро распространяется… – Она едва выговаривала слова. – Через два-три дня…

– Неужели они ничего не могут сделать?! – воскликнул Энтони.

– Сейчас – нет. Может, никогда. Но мы будем надеяться. И попытаемся обмануть время.

Энтони понятия не имел, о чем она говорит. И позже не очень понял мать, когда она рассказывала о какой-то «крионике». Единственное, что он усвоил: больных людей замораживают, пока не будет найден способ победить болезнь. Тогда их размораживают и лечат.

Энтони прочел все, что смог найти о загадочной крионике. Подобные методы были испробованы пятьдесят лет назад, в конце двадцатого столетия. Врачи потерпели неудачу, потому что замораживание происходило недостаточно быстро. Но со временем техника усовершенствовалась, и медики, по-прежнему не одобряя крионику, уже и не отвергают ее. Однако процент успешного возвращения к жизни невелик. Но и в этом случае многие «размороженные» не получали того лечения, которое им было необходимо. Медицина двигалась вперед слишком медленно.

– Почему замороженных так мало, – спросил Энтони у матери на следующий день.

– Все это настолько экспериментально и рискованно, что страховые компании не берутся оплачивать расходы. У нас такая возможность появилась только потому, что лаборатория согласилась заплатить за процедуру – опять это слово. Но решать надо немедленно. – Она посмотрела сыну в глаза.

– Мы должны согласиться!

– Все произойдет так, словно он умер.

– Умер?

Мать неохотно кивнула.

– Но ведь он не будетмертвый.

– Правильно. Однако может случиться, что мы уже никогда не увидим его живым. Ведь способ справиться с его болезнью могут не найти. Тогда его даже не станут пробуждать.

Энтони и не подозревал о других проблемах, которые выпали на долю матери. Если отец умрет, они хотя бы получат страховку и смогут жить на эти деньги. Но если отца Энтони заморозят, то они станут отчаянно нуждаться в деньгах.

– Мы должны! – сказал Энтони.

– Да, – мать вытерла слезы и выпрямилась. – Мы должны.

Когда они ехали вместе с отцом в машине «скорой помощи», тот выглядел оболочкой человека. В здании без окон они шли рядом с каталкой отца – ее везли по неярко освещенному коридору в комнату, где их ждали врачи.

Поблескивали инструменты и гудели машины. Человек в костюме объяснил Энтони и его матери, что им надо подождать, пока отца подготовят к замораживанию. А потом они смогут проводить его к криогенной камере.

По контрасту с гудящими машинами в подготовительном помещении камера оказалась лишь нишей в стене длинного коридора с такими же многочисленными нишами по обеим сторонам. Каждая имела металлическую дверь со встроенным манометром. Энтони увидел, как обнаженное тело отца уложили на выдвинувшийся из ниши лоток. Но спина отца лотка не коснулась. Человек в костюме объяснил, что силовое поле будет поддерживать тело в воздухе. В противном случае спина примерзнет к лотку и станет источником инфекции, когда отца разморозят. По этой же причине на теле нельзя оставлять одежду, даже накрывать простыней, хотя Энтони, представив, как холодно будет отцу, страстно желал, чтобы того согревал хоть какой-нибудь покров.

Когда врачи отошли в сторону, вперед выступил мужчина в черной одежде, с белым воротничком и висящим на шее пурпурным шарфом. Он открыл книгу и прочел:

– Аз есмь Путь, Истина и Жизнь. – Чуть позже он прочел: – Аз есмь Воскрешение.

Тело отца скользнуло в нишу. Дверь захлопнулась. Раздалось шипение.

– Готово, – сказал человек в костюме.

– Так быстро? – удивилась мать.

– Если процесс не произойдет мгновенно, ничего не получится.

– Да ниспошлет ему Господь исцеление, – сказал человек в белом воротничке.

Несколько лет назад родители отца погибли во время пожара. Дедушка и бабушка Энтони со стороны матери были живы, но со своей маленькой пенсией они могли помочь только тем, что предложили ей и Энтони пожить у них. Сначала мать отказалась. В конце концов, она ведь работала помощником администратора в той же лаборатории.

Однако теперь, лишившись зарплаты мужа, она зарабатывала недостаточно, чтобы выплачивать кредит за дом. Для нее и Энтони дом в любом случае стал слишком велик, поэтому через полгода мать была вынуждена его продать, а на вырученные деньги купить в городе квартиру. К тому времени работа в лаборатории стала для нее невыносимой: слишком много болезненных воспоминаний о муже. Она винила лабораторию в том, что с ним случилось. Горечь в ее душе все нарастала, и кончилось тем, что она уже не могла заставить себя ходить туда. Мать уволилась, нашла менее оплачиваемую работу секретарши в фирме, торгующей недвижимостью, и уговорила сочувствующего риэлтора продать ее квартиру, не взяв за это комиссионные. И вместе с Энтони перебралась жить к своим родителям.

Все свободное время она проводила с сыном – теперь даже больше, чем до несчастья с отцом, – поэтому у Энтони появилось достаточно поводов узнать, что она чувствует и почему приняла такое решение. Однако больше всего мать раскрывалась, когда они навещали отца. Как-то раз она пожаловалась, что коридор с нишами напоминает ей колумбарий. Энтони тогда ничего не понял, и мать объяснила, но настолько невнятно, что он по-прежнему оставался в неведении. Лишь через несколько лет он узнал, о чем она говорила.

Посетители допускались к криокамерам с восьми утра до шести вечера, если только в тот день не размещали нового пациента. Сперва Энтони с матерью ходили туда каждый вечер. Постепенно промежутки увеличились: на второй день, на третий, затем раз в неделю. Иногда в коридоре им встречались другие посетители – одинокие люди или неполные семьи. Они скорбно смотрели на двери ниш, иногда оставляли памятные вещицы на узких столах, которые компания поставила посреди коридора: записки, фотографии, сухие кленовые листья, маленькие свечки в форме тыкв и так далее. Никаких имен на нишах не писали, поэтому посетители приклеивали к дверям таблички с именами: дата рождения, когда и чем человек заболел, когда был заморожен. Нередко добавляли короткую молитву или нечто трогательное и простое вроде: «Мы любим тебя. И мы скоро увидимся». Кое-где Энтони видел лишь имена, но большинство табличек обрело схожий вид. Одинаковая информация размещалась на них в одинаковой последовательности, словно за годы здесь сложилась определенная традиция.

Да, за годы. Читая таблички, он узнал, что некоторые люди в нишах лежат уже как минимум двадцать пять лет. И ему становилось страшно: а вдруг отца никогда не оживят? Этот страх усиливался всякий раз, когда мать возвращалась от некогда лечивших отца врачей, которые так и не приблизились к созданию лекарства против его болезни. Позже мать стала брать сына с собой, направляясь к врачам, хотя эти визиты становились все реже: каждый месяц, каждые три месяца, раз в год. Их ответы всякий раз оказывались удручающе одинаковыми.

К тому времени Энтони исполнилось пятнадцать. Он жаждал стать врачом и найти способ вылечить отца. Но на следующий год его дед умер от сердечного приступа, оставив лишь скромную страховку. Этих денег матери и бабушке кое-как хватало, чтобы содержать дом, но на осуществление планов Энтони средств не было.

Тем временем мать начала встречаться с риэлтором из фирмы по торговле недвижимостью. Энтони знал: нельзя требовать, чтобы она осталась одинокой. Через столько лет отец как будто умер, и матери надо устраивать свою жизнь. Но «как будто умер» вовсе не то же самое, что реальная смерть, и Энтони не смог скрыть огорчения, когда мать сказала ему, что выходит за своего друга.

– Но как же папа? Ты ведь все еще замужем!

– Я собираюсь развестись.

– Но почему же…

– Энтони, мы сделали все, что смогли. Но не сумели обмануть время. Не вышло. Я уже старше твоего отца на восемь лет.

– Ну и что!

– Я до сих пор люблю его, Энтони. Я не предаю его. Если бы даже его вылечили завтра, он бы не смог жить с женщиной гораздо старше себя.

По щекам Энтони катились слезы.

– Отец согласился бы с моим решением, – сказала мать. – Он бы понял.

– Я спрошу у отца, когда его оживят.

Когда Энтони исполнилось восемнадцать, его поразила внезапная мысль: отец находится в камере уже девять лет, половину жизни Энтони. Сын со страхом подумал о том, что, если бы не фотографии, он вполне мог забыть, как отец выглядел. Нет, поправил себя Энтони, не выглядел. Отец не мертв. Как только будут найдены новые методы лечения, как только его разморозят и вылечат, он будет прежним.

Энтони вспоминал ласковый голос отца – сказки перед сном. Как отец учил его ездить на велосипеде. Как отец помогал ему делать уроки по математике, как играл с ним, как рассказывал о своей работе в лаборатории. И как отец возил его в госпиталь, когда на дереве во дворе обломилась ветка, а Энтони упал и сломал руку.

Мать вышла замуж, и они переехали в дом риэлтора. Оказалось, новый супруг любит командовать. Его бесило, когда что-либо делалось не так, как ему хотелось. Мать была не очень несчастлива, и Энтони почти не разговаривал с ее мужем, даже в мыслях не называя его отчимом. Он старался проводить как можно больше времени вне дома и часто лгал, будто занимается спортом или сидит в библиотеке, хотя на самом деле навещал отца. Новый муж упорно твердил, что тем самым Энтони «проявляет неверность семье».

И еще риэлтор заявил, что не собирается платить бешеные деньги за то, чтобы Энтони смог учиться на врача. Он хотел, чтобы Энтони стал бизнесменом, и соглашался платить только за это. Поэтому Энтони налег на учебу, он получал только отличные оценки и подавал заявления на любые стипендии, о каких сумел узнать. В конце концов ему дали стипендию в колледже соседнего штата. В университете этого штата был превосходный медицинский факультет, и Энтони надеялся, что сможет туда поступить, когда получит диплом бакалавра. Он уже настроился ехать, но вдруг до него дошло, как тяжело ему будет без встреч с отцом. Это едва не заставило его переменить планы, но тут он напомнил себе, что отца может спасти только сам Энтони – если станет врачом и найдет способ его вылечить. Поэтому, попрощавшись с матерью, он послал к черту риэлтора и хлопнул дверью.

Энтони начал учиться в колледже. Через полгода учебы он получил письмо от матери. Та сообщала, что в лаборатории пришли к печальному выводу: надеяться на излечение отца бессмысленно. Последние случаи смерти пациентов после размораживания породили такие сомнения в крионике, что лаборатория решила прекратить ежемесячные платежи криокомпании за поддержание отца Энтони в его нынешнем состоянии. Риэлтор тоже отказался платить, заявив, что вообще не видит в этом смысла, потому что замораживание почти наверняка убило отца Энтони.

Подыскав работу официанта в ресторане и при этом ухитряясь учиться, Энтони еле-еле зарабатывал сумму, необходимую для выплат. Однако на втором курсе он получил уведомление о том, что криокомпания обанкротилась. Подписанный же матерью контракт снимал с компании ответственность за «форс-мажорные ситуации». Банкротство значилось одной из таких ситуаций.

Пациентов компании согласились принять более мелкие фирмы, но перевозка тел оказалась настолько сложной и дорогой операцией, что Энтони пришлось бросить учебу и устроиться в ресторан на полную ставку. В колледже он познакомился с девушкой, которая продолжала с ним встречаться, несмотря на его вечную занятость. Энтони не верилось, что он наконец-то обрел в жизни хоть что-то светлое.

Он перевез тело отца в другую криокомпанию, возобновил учебу, закончил второй и третий курсы. И робко предложил девушке выйти за него замуж.

– Я мало что могу предложить, но…

– Ты самый нежный, самый порядочный и самый трудолюбивый человек на свете. И я с гордостью стану твоей женой.

– Но нам будет трудновато, ведь мне надо платить за отца, и…

– Сначала мы станем жить на то, что зарабатываю я. А потом ты станешь врачом. Хватит и на нас, и на наших детей, и на отца.

– Сколько детей ты хотела бы? – пытаясь пошутить, спросил он.

– Трех, – не задумываясь, ответила она.

– Ты так уверена в этой цифре? – рассмеялся Энтони.

– Да, – серьезно ответила она. – Во всяком случае – не меньше.

– Ну что ж, попробуем!

– Быть может, к тому времени, когда ты станешь врачом, уже найдут средство вылечить твоего отца.

– Я в это верю.

В тот год, когда Энтони поступил на медицинский факультет, его мать погибла в аварии. Ее повторный брак оказался разочарованием, она начала пить. И за руль она села пьяной, не вписалась в поворот и рухнула в овраг. На похоронах риэлтор едва не сцепился с Энтони и его невестой. В тот вечер Энтони плакал в ее объятиях и вспоминал отца.

Вместе с невестой он поехал в криокомпанию. Все здесь было на грани обветшания: полы не грязные, но и не чистые, стены не поблекшие, но все же требующие покраски, освещение в комнатах – тусклое. Ячейки, где держали пациентов, сделаны чуть ли не наспех. Температурные датчики выглядели примитивно, по сравнению с передовой технологией прежней фирмы. Однако они все же годились для того, чтобы обеспечивать отцу безопасность…

Эта мысль мгновенно вылетела из головы Энтони, когда он всмотрелся в индикатор датчика и понял: температура в ячейке отца поднялась на градус за те несколько минут, пока он здесь находится.

– Что случилось? – спросила невеста.

Слова застряли у него в горле. Он смог лишь ткнуть пальцем в индикатор.

Энтони помчался по коридорам, разыскивая техника. Ворвался в офис и застал там лишь секретаршу.

– Мой отец…

Когда он договорил, встревоженная секретарша позвонила в комнату техников. Никто не ответил.

– Сейчас двенадцать. Наверное, техники ушли на обед.

– Бога ради, где тут у вас пульт управления?

Как выяснилось, пульт находился в конце того коридора, где лежал его отец. Пробегая мимо ячейки, Энтони уловил, что температура поднялась уже на три градуса. Он ворвался в пультовую, увидел на панели мигающие красные лампочки и подбежал к ней, пытаясь понять, что случилось. Среди многочисленных шкал он обнаружил группу из восьми индикаторов температуры, показания которых изменились. Энтони не сомневался: один из них показывает температуру в ячейке отца.

Он щелкнул тумблером под каждым из индикаторов, надеясь, что это поможет.

Лампочки продолжали мигать.

Он переключил тумблер в конце всего ряда.

Ничто не изменилось.

Он потянул рычаг. Все лампочки на панели погасли.

– Господи!

Переключив рычаг в прежнее положение, он затаил дыхание. И облегченно выдохнул, когда лампочки снова засветились. Восемь доселе мигавших лампочек теперь горели ровно.

Обливаясь потом, Энтони рухнул на стул. Постепенно он начал сознавать, что за его спиной кто-то стоит. Обернувшись, он увидел в проеме распахнутой двери невесту и секретаршу. Потом уставился на панель, где индикаторы температуры медленно возвращались к положенным значениям. Терзаясь мыслью, что лампочки начнут мигать снова, он полчаса не отрывал от них взгляда, пока с обеда не вернулись скучающие техники.

Как выяснилось, забарахливший клапан перекрыл подачу хладагента к восьми ячейкам. Когда Энтони выключил, а потом снова включил питание, клапан заработал нормально.

Теперь, находясь вдали от отца, Энтони не знал покоя. Он нервничал, каждый день звонил в криокомпанию, желая убедиться, что никаких новых проблем не возникло.

Он женился, стал отцом прелестной дочурки, окончил университет. Энтони повезло – он сумел найти место в интернатуре в родном городе и мог приходить к отцу. «Если бы отец проснулся и узнал, что я окончил университет, – думал он. – Если бы он вылечился и увидел, как его внучку привозят домой из роддома…»

Как-то ночью, когда Энтони дежурил в госпитале, к ним доставили коматозного пациента, оказавшегося тем самым риэлтором. Тот выстрелил себе в голову. Энтони сделал все, что мог, пытаясь его спасти, но ситуация была безнадежна.

Закончив интернатуру, Энтони стал партнером врача с хорошей практикой в родном городе. Постепенно он начал зарабатывать достаточно, чтобы позаботиться о жене после того, как она столько лет заботилась о нем. Она говорила, что хочет троих детей, и получила их быстрее, чем ожидала, потому что на второй раз родила двойняшек, мальчика и девочку. Но работа не позволяла Энтони проводить с семьей достаточно времени, ведь его специальностью стали заболевания крови, и он после обхода пациентов занимался исследованиями, пытаясь отыскать способ вылечить отца.

Ему потребовались сведения об экспериментах, которые проводились в той злосчастной лаборатории и погубили отца. Но лаборатория была помешана на секретности и отказалась предоставить ему какую-либо информацию. Тогда Энтони подал судебный иск, чтобы заставить лабораторию сотрудничать. Ему отказывал один судья за другим. А Энтони тем временем подсчитывал семейные праздники, на которых не было его отца: день, когда старшая дочка пошла в школу, день, когда близняшки научились плавать, тот вечер, когда младшая дочурка впервые сыграла на пианино «Палочки». Не успел Энтони опомниться, как ему стукнуло тридцать пять. Потом сорок. Как-то неожиданно все дети закончили учебу.

А он продолжал исследования.

Когда ему исполнилось пятьдесят пять, а старшей дочери – тридцать (она вышла замуж и родила дочь), лаборатория выдала нужную Энтони информацию вместе со старыми данными, которые она сочла незначительными. Однако обнаружил эту информацию не Энтони, а колледж в двух тысячах миль от него. У тамошних ученых были свои причины интересоваться излучениями, от которых пострадал отец Энтони. С помощью коллег, сделавших необходимые расчеты, Энтони разработал метод лечения, проверил его на компьютерных моделях, облучил такими же лучами крыс, увидел, что у них проявляются стремительно прогрессирующие симптомы, ввел им разработанное средство – и с замиранием сердца обнаружил, что симптомы исчезли столь же быстро, как и появились.

Энтони с женой стояли возле криокамеры, пока отца готовили к размораживанию. Он боялся, что техники допустят ошибку в ходе процедуры (это слово сразу напомнило ему детство), и что отец не оживет.

Когда раздалось шипение, и дверь камеры распахнулась, Энтони напрягся.

Отец выглядел точно таким же, каким он видел его в последний раз: обнаженный, худой, с серой кожей. Его тело поддерживалось в воздухе силовым полем.

– Вы разморозили его так быстро? – удивился Энтони.

– Если размораживание не произвести мгновенно, то ничего не получится.

Грудь отца поднималась и опускалась.

– Господи, он жив, – пробормотал Энтони. – Он и в самом деле…

Но – стоп. Самый главный фактор – время.

Энтони быстро сделал отцу инъекцию своего препарата.

– Его надо отвезти в госпиталь.

Он сидел в палате отца, постоянно отслеживая его состояние и строго по графику вводя новые дозы препарата. К его изумлению, отцу почти немедленно стало лучше. Порозовевшая кожа сделала очевидным то, что подтвердили анализы крови – болезнь отступала.

Ничего этого отец не знал. Пациент, возвращаясь к жизни, приходил в себя только через несколько дней. Энтони наблюдал за отцом, приветствуя каждое шевеление пальца, дрогнувшее веко. Через три дня он настолько встревожился, что велел провести еще одно сканирование мозга. Однако едва отца поместили в аппарат, несколько произнесенных шепотом слов заставили всех замереть.

– Где я? – спросил отец.

– В госпитале. У тебя все будет хорошо.

Отец попытался разглядеть лицо Энтони.

– Кто вы?..

– Твой сын.

– Нет… мой сын… еще ребенок.

На лице отца отразился испуг, и он потерял сознание.

Такая реакция не стала для Энтони неожиданностью. Но ему предстояло справиться с собственными чувствами. Пусть отец не видел, как он взрослел, и поэтому не узнал его, но ведь сам отец не постарел и выглядел точно таким, каким Энтони его запомнил. Единственная проблема заключалась в том, что воспоминания Энтони были воспоминаниями девятилетнего мальчика. А теперь, когда ему пятьдесят пять, он смотрел на своего тридцатидвухлетнего отца, который был немногим старше сына Энтони.

– Мэриэн умерла?

Энтони неохотно кивнул:

– Да. Погибла в аварии.

– Когда?

– Двадцать два года назад, – с трудом произнес Энтони.

– Нет.

– К сожалению, это так.

– Я был в камере сорок шесть лет? Но мне никто не сказал, что меня заморозят!

– Ты был без сознания. Почти мертв.

– Господи…

Отец зарыдал.

– Наш дом?

– Давно продан.

– Мои друзья?

Энтони отвел взгляд. Содрогнувшись, отец закрыл лицо руками.

– Это еще хуже, чем смерть.

– Нет! Вспомни, что сказал психиатр. Депрессия – обычное состояние после возвращения. Тебе придется научиться жить заново.

– Совсем как заново учиться ходить, – с горечью произнес отец.

– Твои мышцы не атрофировались. Вообще, ты не постарел ни на минуту.

– Но… как научиться жить снова? Никому не пожелал бы такого.

– Значит, по-твоему, нам с мамой следовало бы дать тебе умереть?.. Пойми, наша жизнь не изменилась бы, так что не кори себя.

– Моя жена погибла.

– Это никак не связано с тобой.

– Не стало моего сына…

– Я твой сын.

– Моему сыну две недели назад исполнилось девять лет. Я подарил ему новую компьютерную игру и уже предвкушал, как мы станем вместе разбираться с ней. Я уже никогда не увижу, как он вырастет.

– И все-таки я здесь, рядом. Мы еще наверстаем упущенное.

– Что – наверстаем? – Отец произнес это так, что слова показались пылью.

– Папа, – как давно Энтони не произносил этого слова, – это твой внук Пол. А вот твои внучки, Салли и Джейн. А это Питер, сын Джейн. Ты уже прадедушка.

У Энтони защемило сердце, когда он увидел, как посмотрел отец на правнука – почти такого же возраста, каким был тогда Энтони.

– Сорок шесть лет? И все изменилось за секунду, – пробормотал отец.

– Я помогу тебе, – пообещал Энтони. – Начну с самого простого. Расскажу обо всем, что происходило, пока ты был… Пока ты спал. Вместе мы справимся. Слушай, вот виртуальное видео…

– А что такое виртуальное видео?

– Сейчас это неважно. Просто выпуски новостей. Будем смотреть их по порядку. И постепенно доберемся до наших дней.

Отец ткнул пальцем в поразительно четкое изображение сорокашестилетней давности:

– Вот мое настоящее.

Отец очень хотел это сделать. И Энтони отвез его в колумбарий. Отец долго стоял перед нишей, где хранилась урна с ее прахом.

– Мгновение назад она была для меня жива. А в следующее… – Его глаза наполнились слезами. – Отвези меня домой.

Но когда Энтони направился в северную часть города, отец положил ему на плечо дрожащую руку.

– Нет. Ты едешь не туда.

– Но мы живем…

– Домой. Я хочу домой.

Тогда Энтони отвез его в старый район, где отец долго рассматривал обветшавшее здание. Двор зарос сорняками. Стекла выбиты. На крыльце не хватало ступенек.

– Тут была лужайка, – сказал отец. – Я так старался, чтобы на ней не было ни соринки.

– Да.

– И на ней я учил сына делать сальто.

– Ты учил меня.

– За секунду, – пробормотал отец. – Все сгинуло за секунду.

Энтони оторвал взгляд от чашки кофе (весь его завтрак), заметив, что в дверях кухни стоит отец. Они два дня не разговаривали.

– Хочу тебе сказать, – начал отец, – что я понимаю, чего это стоило тебе… Твоя боль, твое самопожертвование… И прости меня… Словом, пусть у меня сейчас в голове все перемешалось, но спасибо тебе.

Энтони выдавил улыбку, мысленно сравнив молодое лицо стоящего перед ним человека с той морщинистой изможденной физиономией, которую он утром видел в зеркале.

– Мне тоже очень жаль… потому что тебе сейчас невероятно тяжело приспособиться к новой жизни… А у нас с мамой было одно: ты смертельно болен. И мы были согласны на что угодно, лишь бы тебе помочь.

– Твоя мама… – Отцу понадобилось несколько секунд, чтобы продолжить. – Скорбь не проходит за несколько дней.

Теперь уже Энтони понадобилась пауза. Он кивнул:

– Я долго пытался свыкнуться с тем, что мамы больше нет. Мне и сейчас ее не хватает. Так что ты еще нескоро меня догонишь.

– Я не знаю, что мне делать.

– Для начала давай я приготовлю завтрак. – Жена Энтони уехала с утра защищать дело в суде. – Только для нас двоих. Вафли сойдут? В том шкафчике есть немного сиропа. И как насчет апельсинового сока?

Первым делом отец научился водить новые машины. Энтони счел это хорошим признаком. Но вскоре он обнаружил: отец пользуется вновь обретенной мобильностью не для того, чтобы исследовать открывшийся мир, а ездит либо навестить прах Мэриэн, либо к дому, которым он владел сорок шесть лет назад. Для него эти годы все еще были «вчера».

– Я видел на доме табличку «Продается», – сказал отец как-то за ужином. – Хочу его купить.

– Но… – Энтони опустил вилку. – Это же не дом, а развалина.

– Он будет как новенький, когда я его отремонтирую.

У Энтони возникло чувство, словно он спорит не с отцом, а с одним из своих детей, задумавшим какую-то глупость.

– Я не могу здесь, – сказал отец.

– Почему? Тебе все рады!

– Отец и его взрослый сын? Мы станем путаться друг у друга под ногами.

– Да мы прекрасно ладим!

– Я хочу купить свой дом.

Все еще не избавившись от чувства, что спорит со своим сыном, Энтони все же уступил.

– Хорошо. Я помогу тебе оформить заем. И сделаю авансовый платеж. Но если ты хочешь принять на себя подобного рода ответственность, тебе понадобится работа.

– Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить.

Отец воспользовался своими знаниями, чтобы стать подрядчиком по восстановлению старых домов. С ним пытались конкурировать другие подрядчики, но у отца Энтони имелось преимущество: он знал такие дома, ведь еще подростком подрабатывал, помогая их строить. И своими руками делал все в собственном доме, вполне типичном для тех лет. И что самое важное, он любил эти дома.

Особенно один из них – тот самый, в котором жила его семья. Закончив реставрацию, он отыскал и старую мебель. Когда Энтони приехал к отцу в гости, его поразило, насколько родной дом совпадал с воспоминаниями детства. Отец договорился с похоронным бюро и привез домой урну с прахом жены. Она стояла на полке в кабинете возле гостиной. А рядом, в рамочках, разместились фотографии Энтони и его матери какими они были в тот год, когда отец заболел.

Отец отыскал и старинный аудиоцентр, на котором проигрывал только мелодии и песни тех лет. Он даже нашел древний компьютер и игру, в которую хотел поиграть вместе с Энтони. Теперь он учил играть в нее своего правнука. Так же, как и делать сальто на лужайке.

Энтони исполнилось шестьдесят. Годы лишений остались в прошлом. Все меньше времени он проводил на работе. Энтони полюбил возиться в саду и даже построил теплицу. Ему помогал отец.

– Хочу кое о чем тебя спросить, – сказал отец как-то днем, когда теплица была почти готова.

– Что-то ты уж очень серьезно…

Отец разглядывал свои мозолистые руки.

– Видишь ли, хочу попросить у тебя разрешения…

– Разрешения? – Энтони недоуменно нахмурился, и от этого морщинки вокруг его глаз стали глубже.

– Да. Прошло уже пять лет. И я… Помнишь, когда-то ты сказал мне, что я должен научиться жить заново?

– И у тебя отлично получается, – с энтузиазмом заметил Энтони.

– Но если так, то… – отец еще больше смутился.

– Да что случилось?

Отец помолчал, а потом сказал чуть ли не с вызовом:

– Я искренне любил твою мать.

Энтони кивнул, пытаясь понять, что последует дальше.

– Я думал, что умру без нее, – продолжил отец. – Пять лет. И я даже не ожидал… Короче, я познакомился с женщиной… Она – сестра человека, чей дом я сейчас восстанавливаю. Мы хорошо узнали друг друга, и… Я что хочу спросить: ты не станешь возражать… не назовешь предательством, если…

У Энтони на глаза навернулись слезы.

– Стану ли я возражать? Да я хочу только одного: чтобы ты стал счастливым.

Энтони был шафером на свадьбе собственного отца. Мачеха оказалась ровесницей его дочери. На следующее лето у него появился сводный брат – на шестьдесят один год моложе него. Странно было видеть отца, ухаживающего за малышом так, как он, наверное, ухаживал за Энтони, когда тот был младенцем.

На вечеринке, устроенной в тот день, когда младенца привезли из роддома, кое-кто из гостей спросил Энтони, не заболела ли его жена.

– Она просто устала. Готовится к крупному судебному процессу, – отвечал он.

На следующий день у нее так сильно разболелась голова, что Энтони пришлось отвезти ее в свою клинику на обследование.

А еще через день она умерла. Убивший ее вирусный менингит сработал настолько быстро, что спасти несчастную оказалось невозможно. И лишь каким-то чудом ни Энтони, ни кто-либо из семьи не заразился.

Из Энтони словно высосали жизненные силы. Бродя по дому, он пытался набраться энергии, чтобы кое-как прожить очередной день. Ночью становилось еще тяжелее. Отец часто приходил и сидел с ним – молодой мужчина рядом с пожилым, – изо всех сил стараясь утешить.