Текст книги "Журнал Если 2003 № 11"

Автор книги: Александр Громов

Соавторы: Майкл Суэнвик,Джин Родман Вулф,Майкл (Майк) Даймонд Резник,Александр Тюрин,Тед Чан,Нина Ненова,Евгений Прошкин,Рон Коллинз,Джон Боден
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Но едва они очутились на берегу, Сам опроверг этот оптимизм, причем самым диким образом: он ударил приятеля кулаком в живот! И пока Тано, согнувшись, переводил дух от неожиданности и боли, Сам успел добраться до брошенного неподалеку топора. Схватив его, он многозначительно провел ногтем по блестящему лезвию, и выражение его лица вмиг приобрело прежнюю нагловатую насмешливость.

– Сам… что тебе от меня надо?!

– Ну, например, чтобы ты более внимательно прислушивался к моим словам и воспринимал их в буквальном смысле. Потому что в них содержится очень страшная для тебя информация.

– Страшная, – механически повторил Тано. – Страшная…

И ассоциация, которая тут же пронзила его сознание, заставила его броситься вдоль реки. Он остановился напротив островка. Покачивающийся на воде предмет отсюда не был виден. Наверняка он и сейчас болтался там, выброшенный на мель за острыми камнями. Но этот рукав реки был глубокий, а опять искать брод… К черту! Тано прыгнул в воду и поплыл, взмахивая одной, здоровой, рукой.

Он доплыл до островка без какой-либо передышки. За это время Сам доковылял по берегу до места напротив островка и стоял совершенно неподвижно. Тано осторожно пошел между камней. Если бы подметки его ботинок не были такими толстыми, он бы уже десять раз порезался…

Перед ним лежал труп женщины. Изуродованный, одноногий, безрукий.

6.

– Не приближайся! – прорычал Тано.

Он выволок труп на берег и теперь, не отрывая взгляда от Сама, надевал отжатую одежду.

– Убийца!

– Точно, – нагло кивнул ему Сам, остановившийся в пяти-шести шагах от него. – Я убийца, но не в данном случае.

– Врешь!.. Или ее убил тот, Другой?

– Кто – «другой»?

– Тот, кто совсем недавно помог тебе вычистить колодец! И, может быть, украл мой звездолет!

Сам лег на песок – огромная, раздутая жаба! – и удовлетворенно отметил:

– Ты совсем запутался, Тано, да и нервы у тебя порядком расшатались. Похоже, пора объясниться.

Тано не слушал. Женщина была молода, около тридцати лет. Наверное, когда она отправлялась в свое звездное путешествие, то хорошо знала, что рискует собственной жизнью. Но даже в самом страшном сне ей не снилось, что жизнь может быть отнята человеком. С такой садистской жестокостью! Тано с состраданием склонился над изуродованным телом. Река волочила его неделями, била о скалы… Руки – отрублены по плечи, нога – по пах, а лицо… От него почти ничего не осталось. Удар, несомненно, был нанесен топором, рассек его ото лба до подбородка, а потом камни превратили тело в ужасающую кашу из раздробленных костей и плоти…

– Ладно, ладно, – протянул Сам, – хватит переживать. Я же сказал – этоникто не убивал.

Тано посмотрел на него с неизмеримой брезгливостью. Встал на колени и начал копать яму в песке.

– Что, хоронить собираешься? – захихикал Сам.

– Ты не боишься… – поднял голову Тано, – тебе не приходит в голову, что я…

– Что ты можешь настрогать меня моим же ножом? Увы, нет. Не боюсь. Знаю, что ты на такое не способен.

Сцепив зубы, Тано продолжал копать. Вскоре пошел дождь, все сильнее и сильнее, но он ничего не чувствовал. Копал и копал, выбрасывая уже мокрый песок… Затем перенес тело и положил в яму. Засыпал медленно, осторожно. У него было такое чувство, что мертвая испытывает боль, когда черные песчинки липнут к разодранной и обескровленной плоти.

– А крест? – спросил с подчеркнутой озабоченностью Сам. – Откуда нам взять крест на могилу?

Тано молчаливо поднялся.

– Ну а теперь, – продолжал Сам, – пошли со мной. Настало время показать тебе, что я делал этим утром! Если захочешь, можем повторить. Вместе! Я – топором, ты – ножом!

И он пошел вверх по реке, уверенный, что Тано последует за ним. Тано безвольно потащился за стариком. Дождь лил и лил, стуча и заглушая звук шагов. Смывая следы, оставленные на чужом берегу.

Прошло немало времени, когда они подошли к скоплению флегмад. Небо очистилось, дождь прекратился, даже одежда начала просыхать. Как и раньше, не обменявшись ни единым словом, они повернули направо и медленно вступили на территорию мхов. Пресыщенные обильной влагой, их тельца ползли, корчились под ногами, переплетаясь одно с другим; они до омерзения походили на жирных коричнево-желтых червей. На миллиарды червей, покрывших густым кишащим слоем почти всю долину. У Тано подвело желудок, его тошнило от одного их вида. А Сам как будто с удовольствием наступал на них, нарочно их топтал, размазывая каблуками ботинок. Он направился к отделившейся от стаи флегмаде и, подойдя поближе, начал ее огибать, положив руку на пояс и в возбуждении облизывая отвисшую нижнюю губу. Тано остановился в нескольких метрах от него.

Флегмада, впрочем, как и все остальные, принимала пищу – на ее поверхности периодически появлялись большие слизистые пятна, она стелилась по мху, тельца которого прядями прилипали к ее туловищу. Она засасывала мох постепенно, все глубже и глубже, пока наконец от него не оставались, шевелясь, одни усики, которыми мох крепился к земле. Потом исчезали и они. И тогда флегмада конвульсивно сжималась, словно готовясь к глотку, а на ее поверхности вновь проступали слизистые пятна…

– Очень упрощенный цикл, – с необычайной серьезностью проговорил Сам. – Флегмады питаются мхом, а когда начинают разлагаться, мох поедает их. Чистая работа, безотходная. Однако вот тебе проблема! Стоит одному-единственному человеку вмешаться в процесс, как чистая работа превращается в «мусоровоз».

– Какое вмешательство ты имеешь в виду? – спросил Тано.

– Прямое. Прямое, невольное и фатальное.

Разозлившись на то, что ничего не понял из ответа, Тано попытался вставить слово, но Сам вряд ли услышал бы его. Взгляд толстяка где-то блуждал, лицо исказила дикая гримаса. Одной рукой он прижимал к груди топор, другой щупал, тискал липкое туловище возле себя. Потом схватил его, сжав пальцы, и мягкая эластичная ткань с чавкающими звуками просочилась между ними.

– Не знаю, не знаю, что нам тут попалось, – забормотал он, брызгая слюной. – Хотя мне это давно безразлично.

Он обернулся и подошел к Тано.

– Они ждали тысячелетиями, – зашептал он доверительно. – С тех пор как существует этот вид, они только жрали и ждали. Да-да, это были пустые, яловые утробы, жаждущие родить. Быть оплодотворенными, все равно чем или кем. Чтобы хоть что-нибудь росло в их вонючих внутренностях, чтобы раздувало их, заполняло. Ненавижу их! Они крадут нас, понимаешь? И хотят еще. Хотят самого важного… Смерти нашей хотят! Потому что без нее они и сейчас яловые, хотя и не пустые.

Тано отпихнул его:

– О чем ты говоришь, черт возьми?!

– А-а-а, – широко раскрыл рот Сам. – Не понимаешь…

Он с подчеркнутой решительностью вернулся к флегмаде. Нагнулся, приложил острие топора к ее нижней части и осторожно, словно пытаясь сделать хирургический разрез, нажал на топор. Появилась маленькая ранка.

– На этот раз будем действовать более деликатно, да, Тано? Чтобы картина казалась поразительно правдоподобной и чтобы ущерб был минимальный!

Он раздвинул ранку, запустил в нее руку как можно глубже. Потом взял топор…

– Мне привычней в таких случаях замахнуться и ударить, – прохрипел он сипло. – Но сейчас лучше вспороть ее ножом. Дай-ка его сюда!.. Ну ладно, давай, говорю!..

Но Тано стоял, словно парализованный, и лишь отрицательно мотал головой.

– Ага! Не смеешь! – все так же наклонившись, Сам, пыхтя, копался во внутренностях флегмады.

А она тряслась, учащенно пульсируя – стремилась закрыться…

– Оставь ее, – неожиданно для самого себя прокричал Тано.

Он в два прыжка очутился возле Сама, схватил его сзади за рубаху. Сам выпрямился, повернулся лицом к нему… И Тано увидел, что глаза старика полны слез. Они стекали по жирным, одутловатым щекам.

– Вот, возьми, – Сам устало, по-стариковски наклонил голову и подал Тано топор. – Возьми его, если думаешь, что я могу тебя зарубить. Но дай мне нож. Ты должен узнать…

Тано не взял топор, и он упал между ними. Сам отбросил его в сторону, протянул руку к его ремню, схватил нож за ручку и осторожно вытащил.

– О Боже! Какой острый, – промямлил он распухшим языком. – Острый и… ясный! Не таит загадок, не порождает вопросов. Создан, чтобы резать, и только. Резать, покуда есть кому им орудовать.

Губы у него распухли и побелели, его знобило, даже зубы постукивали. Их взгляды встретились. Глаза Сама – уже совсем сухие, словно намеревались пробуравить его глаза своим блеском. Сине-серые глаза с коричневатыми крапинками на радужке… с коричневатыми… В состоянии неодолимого оцепенения Тано с жадностью вглядывался в эти странные знакомые глаза. И ему казалось, что, несмотря на их мрачный блеск, несмотря на их сухость и леденящую проницательность, где-то глубоко внутри тлеет что-то очень доброжелательное. Сочувственное…

– Сам… Зачем, Сам…

– Тихо, тихо!

Сам поймал его за руку и повернул лицом к флегмаде. Пальцы его были холодными и скользкими.

– Так, стой так, Тано.

Нож мутно сверкнул, глубоко утонул в плоти все еще трясущейся флегмады, потом пополз вверх, рассекая ее с едва уловимым чавканьем. Из нее брызнула густая желтоватая жидкость, пульсации достигли бешеной скорости. И…

Бледное человеческое тело шлепнулось в месиво.

Тано не пошевелился, не вздрогнул, не издал ни звука. Скованный каким-то кошмарным видением, он смотрел на голую грудь мужчины, который словно прилег вздремнуть у его ног. Там, на коже, Сам нечаянно сделал ножом легкую царапину. И из царапины каплями стекала кровь.

– Ну, Тано? – Сам потряс его за плечо. – Ты понял наконец, что они собой представляют? Жалкие безмозглые организмы, среди рефлексов которых невесть каким образом появился и этот: красть чужие образы и воспроизводить их!

– Он жив, – ошеломленно пробормотал Тано. – Смотри… у него кровь…

– «У него»? – с иронией поднял брови Сам. – Да это всего лишь человеческое тело и ничего, ничегошеньки больше. Флегмады могут копировать ткани, кости, органы, все до мелочей, каждую клеточку в строгом порядке. Но они не могут копировать души!

Внезапно покрывшись потом, Тано присел возле мужчины. Прикоснулся к нему – теплый! И сердце… Оно билось спокойно, ритмично. Грудь поднималась и опускалась… Если бы его глаза не были широко открыты, он походил бы на спящего. И еще: эти стеклянные, с отсутствующим выражением глаза моргали. Свет их раздражал…

– Живой… – повторил Тано.

– Ну да, если считать, что человек ничем не отличается от медузы.

– Замолчи, ради Бога!

– …Или, если точнее, – невозмутимо продолжал Сам, – как флегмада, которая его воспроизвела. Причем с двумя существенными недостатками, ибо, в отличие от нее, этот организм не способен ни есть, ни двигаться.

Тано присмотрелся к неестественно размытым, лишенным всякого выражения чертам лица.

– И если его так оставить, – не переставал монотонно звучать голос Сама, – он будет лежать здесь – дышать, моргать, а ночью зрачки у него будут расширяться… и это все. Он не испытывает боли, жажды, холода, не реагирует на внешние импульсы. У него нет души, духа, сознания – как угодно это назови. Он просто будет лежать, пока не перестанет биться сердце. А оно перестанет биться очень нескоро: они живут по месяцу и больше.

Эти черты – волевой угловатый подбородок, одна бровь чуть больше изогнута, чем другая, и довольно длинный нос… «Нос у меня длинный, поэтому у меня есть нюх, Тано», – шутил он иногда…

– Алекс!.. Александр Ковальский.

– Узнал! – неожиданно рассмеялся Сам. – Однако стоит сделать одно исключительно важное уточнение: перед тобой всего лишь тело вашего штурмана Александра Ковальского. Причем не в оригинале.

– О Господи! Алекс! – Тано схватил теплые, тяжелые, бесчувственные руки. – Алекс, дружище!

– Ты не сможешь его «разбудить», Тано. Потому что он не спит. По существу, его вообще здесь нет! А этого, – Сам пренебрежительно потыкал тело носком ботинка, – этого тут навалом.

– Что?!

– Да, Тано! В этих грязных, вонючих утробах, спрятаны совершенные копии тел всех двадцати трех участников твоей экспедиции. А поскольку флегмад в одной только долине не меньше тысячи, а дальше – миллионы, представляешь себе, сколько «Александров» на этой планете? Увы, вся она уже безвозвратно заражена! Заражена не земными вирусами, а энергетическими импульсами генетического кода человека!

Сам зашелся в фальшивом взрыве смеха. Он все еще держал нож в руке и сейчас размахивал им с театральной воинственностью. Устремясь к флегмадам, он начал их вспарывать, быстро, хаотично, остервенело. Из них одно за другим сыпались белые безучастные тела – мужские, женские, со страшной, абсурдно неодушевленной наготой. С одинаково пустыми глазами.

Энергия Сама, казалось, была неисчерпаемой. Он резал, крушил, войдя в варварский раж. «Вот так их, так их, твоих друзей! – он заикался от возбуждения. – Вот так их, тех, которых ты ждал! Они давно улетели… А тебе вот что оставили. На память!.. Вот Виктор… и Антон… Вот Лора… Ага: Стивен… И опять Стивен… Но ее не могу отыскать, почему она мне не попадается… куда она подевалась…»

– Остановись! – взревел, словно раненое животное, Тано.

Он бросился к Саму, спотыкаясь о теплые, окровавленные тела. Добравшись до него, не обращая внимания на нож, впился ему в шею. Мягкая, мягкая… Да, теперь он понял, на кого похож Сам! На расплывшуюся, желеподобную флегмаду! На долю секунды в голове мелькнула бредовая мысль, что если вспороть и вскрыть это выродившееся туловище, то изнутри появится другое, нормальное, действительно человеческое…

– Она здесь, Тано, – хрюкал полузадушенный Сам. – Здесь она, твоя Диана! Можешь на нее посмотреть, пощупать ее, погладить… А можешь найти ее в десяти—пятнадцати экземплярах. Пятнадцать почти настоящих Диан!.. Соберешь их в большом, теплом, мигающем, дышащем отсеке – и ляжешь между ними…

– Сам… Я убью тебя, Сам! – Тано отпустил старика и, пошатываясь, отступил назад.

Потом его осенила страшная догадка… Кошмарное, неотвратимое прозрение заставило его схватиться руками за живот – у него вдруг свело желудок.

– Ого! – Сам похлопал его по спине. – Дошло, значит.

Тано поднял голову, его лицо исказили спазмы. Он опустился на колени перед Самом и молитвенно сложил ладони:

– Не вынуждай меня… Прошу тебя, не вынуждай меня убивать тебя, человек! Не говори, что мясо, которое мы ели…

Сам склонился над ним со странной ухмылкой.

– А я говорю, – произнес он отчетливо. – Говорю!

И сделав широкий жест в направлении неподвижных, ни живых, ни мертвых тел людей, которых Тано любил, он завопил:

– Это и есть наши продуктовые запасы! Неисчерпаемые, очень хорошо законсервированные! Длительного срока хранения!

7.

Они сидели рядом на песчаном берегу, и всего несколько шагов отделяло их от темной, вечно текущей вниз реки. Сидели так, может быть, около часа, каждый со своими мыслями, отчаяньем, болью, страхами, сомнениями. И каждый в силу своих человеческих возможностей пытался найти в этом ворохе хоть какое-то, пусть иллюзорное основание своего пребывания на этой планете.

– Не могу понять тебя, Тано, – нарушил наконец молчание Сам. – Почему ты не спрашиваешь, как же так случилось, что экспедиция прибыла сюда раньше тебя? Этот вопрос должен быть для тебя самым важным.

Тано уныло покачал головой:

– Сейчас для меня самое важное то, что мне некого ждать.

– И, несмотря на это, ты будешь жить?

– Да, буду.

– Но зачем? Какой смысл?

– А зачем живешь ты? – пожал плечами Тано. – Разве это не одно и то же?

– Нет-нет! Не одно и то же! – как-то испуганно возразил Сам. – Для меня – нет. Я нашел смысл. Я поставил перед собой очень тяжелую задачу, которую должен решить. Это только моя задача!

– Наверное, и я поставлю перед собой задачу, Сам. Каждый человек должен ценить жизнь и пытаться понять ее, независимо от того, где он находится.

– Ну да… каждый человек, – Сам стрельнул в него острием сине-серого взгляда. – Но когда человек потерял близких…

– Я их не терял, – Тано удалось улыбнуться. – Знаю, они там, на Земле. И могу надеяться, что они счастливы.

– Ага! Надеяться! – оживился Сам. – А вот я тебе скажу, что твои близкие – мать, отец, брат, сестра, друзья – все давно мертвы. И сгнили в своих земных могилах. Потому что ты расстался с ними сорок восемь лет назад!

Щурясь от заходящего солнца, Тано опять улыбнулся – очень спокойно, старательно.

– Я не верю тебе, Сам.

– Неправда, веришь! Но не хочешь признаться даже самому себе. Потому что тебе нужно оправдание.

– Оправдание? В чем?

– В том, что ты готов влачить свое жалкое существование день за днем в этой бурой долине, ютиться ночь за ночью под ветхим одеялом, на провисшей раскладушке, засыпая в ожидании, что утром опять подсядешь к старому очагу, на котором зажаришь очередные куски…

Тано развернулся и наотмашь ударил старика по лицу тыльной стороной ладони. Сам небрежным движением отер кровь, хлынувшую из рассеченной губы, и презрительно закончил:

– Тебе нужна надежда, чтобы оправдать свою скотскую жизнь.

Рука Тано поднялась, чтобы нанести новый, еще более хлесткий удар, но повисла в воздухе. Астронавт уставился на нее – мускулистая рука молодого мужчины, красивая, с длинными пальцами: столько в ней было здоровья и жизни.

– Обойдусь без надежды, – сказал он тихо.

На мгновенье Сам неодобрительно нахмурил поредевшие брови. Потом лег на песок и, закрыв глаза, прочувствованно заговорил:

– Она, твоя Диана, часто приходила на этот берег. Сидела, обхватив руками колени, и долго смотрела на реку. Может быть, на том самом месте, где сейчас сидим мы. Только сорок восемь лет назад. Можешь себе представить?

– Ничего не хочу себе представлять! – воскликнул Тано. – Ничего!.. Объясни мне, что случилось!

– Я знал: ты не выдержишь… – быстро поднялся Сам. – Ну что ж, выслушай, например, такое объяснение. На пути сюда ты попал в зону разреженного времени, или сжатого, или черт его знает какого. Для тебя в этой зоне прошло всего несколько месяцев от старта до приземления, а здесь – почти полвека!.. Да ты и сам знаешь: по остаткам базы видно, что ее строили очень давно. База для людей из твоей экспедиции!

– И не было никакого другого звездолета, да, Сам? Ты прилетел с ними.

– С ними?.. Ну, конечно. Меня включили в состав экспедиции в последний момент, поэтому ты меня не знаешь… может быть. А не найдя тебя на планете, твои товарищи единодушно объявили: «Погиб где-то в бескрайних просторах Космоса»! Осмотрелись, изучили обстановку, им тут совсем не понравилось. Совершенно не понравилось! И всего через месяц они улетели. А я остался.

– Почему?

– Почему, почему!.. Разве тебе это интересно? Да тебе наплевать на судьбу толстого, жалкого старикашки. Или я не прав?

Тано старался не смотреть на него. Поправил без нужды воротничок рубашки, пригладил свалявшиеся, все еще влажные волосы и под конец, не без колебаний, попросил:

– Расскажи мне… о Диане.

– Она тоже решила, что ты погиб, – охотно начал Сам. – Сначала даже плакала, как полагается, но быстро успокоилась. С другим.

– С кем?

– Да со мной, Тано! Тогда я был совсем молодым, стройным, с модной бородкой, словом, очень похож на тебя… видимо, потому мне и повезло. – Сам цинично захихикал: – Красивая дамочка, нет слов!

Тано вскочил, как ужаленный:

– Мерзавец!

– Я не заставлял ее. Она сама бросилась мне на шею. Бешеный темперамент… Ну, да что тебе рассказывать? Ты не хуже меня знаешь.

Задрав голову, Сам откровенно любовался страданиями Тано. Но странно: глубоко в душе Тано осознавал, что его страдание, по существу, не такое уж искреннее, что он больше изображает его, по обязанности, напоказ, причем не только перед своим единственным зрителем, но и перед самим собой. Словно жаждет убедиться в своей не пошатнувшейся способности переживать, иметь личную духовную драму, не связанную с примитивным страхом за собственное существование. А правда состояла в том, что внутри него было тихо, тихо… И пусто. Тано посмотрел на свои драматически сжатые кулаки и с чувством, что совершил предательство, тихонько разжал их.

– Так-так, – неприязненно процедил Сам. – А ты соображаешь! Твоя… или, точнее, наша Диана, уже бабушка, беззубая и сморщенная, если вообще жива, в чем я сильно сомневаюсь. Это все равно что драться за труп. Не стоит, я с тобой согласен. Честно говоря, она еще на Земле начала свыкаться с мыслью о твоей «космической» гибели. Да и кто мог предположить, что сигналы от тебя перестали поступать только из-за попадания в какую-то там идиотскую зону? Но твоя мать… она сошла с ума от скорби! Рассудок не выдержал…

Тано вдруг поднес руку ко лбу и застыл в этой позе, от волнения затаив дыхание.

– Подкосило тебя, а? – подергал его за штанину Сам. – Терпи, звездолетчик.

– Нет! Нет! Слушай, сюда еще прибудут люди! Как я сразу не сообразил!

– Что ты несешь, души у тебя нет! Я тебе толкую про ужасную участь твоей матери, а ты…

– Сообщение! – Тано почти дружески похлопал толстяка по плечу. – Ведь сразу же по прибытии сюда я отправил свои точные координаты. На Земле их уже получили. Там сообразят, что произошло смещение во времени, и прилетят. Скоро! Поскольку теперь, спустя столько лет, наверняка построены более быстрые и совершенные звездолеты!

– Ха! Получили, как же. А ответ?

– Ответ должен был прийти через девять дней… но проклятые роботы угнали звездолет!

– И ты веришь в эту нелепицу? – удивленно спросил Сам. Он тоже встал и, вытерев нож о рукав, церемонно заткнул его Тано за пояс. – Все же еще не поздно предпринять что-нибудь… человеческое.

– Гляжу, тебе очень хочется от меня отделаться, – скривил губы Тано. – Чем я тебе помешал?

– Ты мешаешь мне быть Самом. И именно поэтому я не отделаться от тебя хочу, а сберечь.

– Да иди ты к черту со своими постоянными загадками и враньем!

– Почему бы тебе не заставить меня сказать правду? Есть много способов, – и Сам красноречиво кивнул на нож.

– Правду, правду! – взорвался Тано. – Ты же понял, что мне не нужна правда! Но нарочно меня заводишь – все той же ложью!

– То есть ты на меня злишься, что я вру не слишком убедительно?

– Думай, что хочешь. Только мне об этом не говори… если тебе жизнь дорога!

– Мне дорога моя жизнь? – притворился или искренне изумился Сам. – Да здесь только твоя представляет хоть какую-то ценность… Однако если вовремя ее не оборвать, то и она обесценится.

Он замолчал, озабоченно сморщив широкий лоб. Отряхнул одежду от песка, нагнулся, взял топор и, прихрамывая, побрел к лагерю. Тано двинулся следом.

– Ты знаешь, что непременно пойдешь туда, к пролому, ведь так? – Сам остановился и посмотрел на него властно, глядя прямо в глаза. – Знаешь, что пока ты человек, не сможешь смириться с неизвестностью. Хотя и понимаешь: в ней твое последнее убежище. Так что бессмысленно откладывать. Ступай сейчас!

– А они? – Тано неуверенной рукой показал на тела, белеющие поблизости, среди коричнево-желтого мха.

– «Они» уже не имеют для тебя значения. Нет смысла симулировать милосердие. На этой планете мы одни. Почти в той же степени, что и на Земле, только без всех этих лицемерных общественных правил, с помощью которых якобы возвышается человеческий дух.

– Но как же они останутся вот так… ни живые, ни мертвые! Может быть, им больно.

– Тогда давай остановим их сердца, – раздраженно предложил Сам. – Я топором, ты ножом…

– Нет!

– Вот видишь? Подожди: когда проголодаешься…

– Сам, – оборвал его Тано, – зачем ты выворачиваешь мне душу?

– Иногда это идет на пользу, – с горечью ответил тот. – Помогает от разных там жизнеутверждающих заблуждений… А я все же пойду и добью их – эти тела. Но, к сожалению, «разрешившиеся от бремени» флегмады неизлечимо заражены нашим генетическим кодом. Всего за четыре месяца они опять воспроизведут таких же.

– Стало быть, среди них есть и такие, которые воспроизвели твое тело, Сам! И другие, которые скоро воспроизведут мое!

– И что с того?.. В долине давно не осталось незараженных флегмад. Их «болезнь» передается по наследству. Эти твари не размножаются ни одним известным нам способом. Просто в момент распада они выкидывают не больше, чем по два-три зародыша, которые очень быстро достигают зрелости, и все повторяется.

– Сколько лет они живут?

– Они не живут! – процедил сквозь зубы Сам. – Они прозябают. В течение многих лет. Гораздо дольше, чем живет человек.

– Ты хочешь сказать, что, пока их вид существует на этой планете, они постоянно будут воссоздавать копии тел участников моей… нашей экспедиции?!

– Ничего я не хочу сказать, – вздохнул Сам. – Возможно, зараза сойдет на нет через несколько поколений. А может быть, флегмады будут эволюционировать… даже станут разумными.

– Но это же кошмар!

– Почему? Не исключено, что может получиться очень удачно. Новое общество из одиноких – то есть свободных – существ. С человеческими образами внутри!.. Ну ладно, иди, Тано, – в порыве сочувствия Сам положил руку ему на плечо. – У меня своя задача, а у тебя свой путь.

Тано кивнул старику и, побледнев, двинулся вверх по реке. Он понял, что увидит в проломе совсем недалеко от того места, где вчера пришел в сознание. Но все же он должен увидеть «непреложные» факты собственными глазами.

А вот и низкий склон, упирающийся коньком в подножие цепи из черных, свирепо ощетинившихся скал. Вот пролом, уводящий от долины, через который Тано больше не пройдет никогда. А вот и обломок скалы…

Он уперся руками в его изборожденную трещинами твердь. Напряг мышцы. Обломок даже не шелохнулся. Тано очистил ото мха нижнюю часть – решил сделать подкоп, чтобы скатить потом вниз по склону. Вынул нож и начал ковырять каменистую землю, но… Одному человеку было не под силу сделать подкоп под таким обломком! Он обошел его, глядя исподлобья, со страхом и ненавистью, словно камень был его злейшим врагом. Потом опять стал расчищать мох в надежде, что, может быть, обнаружит трещину пошире и тогда, просунув руку, хотя бы сможет нащупать то, что наверняка лежало, раздавленное, внизу. Но, к своему великому удивлению, наткнулся на чьи-то следы! Выходит, и Другой пытался сдвинуть обломок. Но, конечно же, тоже не сумел.

Тано обнаружил еще множество подобных следов – более старых, едва заметных, и новых, более отчетливых. И совсем свежих, оставленных несколько дней назад.

– Не Сама, нет, это не его следы, – шептал он, неизвестно почему обнадеженный. – Еще остается вероятность, что я ошибся!

Он без остановки продолжал раскидывать по сторонам мох, пока не наткнулся на торчащие из-под обломка металлические пальцы робота. Робота. С трудом узнаваемые из-за полувековой коррозии времени. С согнутыми в последней защитной реакции суставами.

8.

Страшно усталый – прежде всего от самого себя, от своих догадок и намерений – Тано дошел до лагеря и со вздохом, выражающим облегчение, которого не испытывал, сел на скамейку рядом с Самом. Ему хотелось сразу же заговорить, он горел желанием услышать собственные объяснения всего случившегося, словно это помогло бы быстрей во все это поверить. Но он решил подождать: пусть Сам первый начнет разговор, настала очередь старика задавать вопросы. И только тогда он, Тано, улыбнется, небрежно махнув рукой, и даст свои окончательные ответы. Но пока настанет этот момент…

Он окинул окрестности рассеянным взглядом. Уже настала ночь, и огонь, неспокойно горящий в каменном очаге, словно населял ближний мрак сбитыми с толку, дрожащими от страха созданиями, которые, задержавшись на миг, тотчас исчезали. А вслед за ними мелькали еще и еще… Бесконечное шествие властной, непреклонной Мимолетности, длительность которой так разновелика, когда событие только предстоит, и так одинаково кратка, когда оно проходит… уже поставлен знак равенства между минутой и веком, между детством и старостью, между мотыльком-однодневкой и человеком… Чувствуя, как им снова овладевает отчаяние, Тано пошевелился и украдкой взглянул на Сама – тот сидел, погруженный в равнодушное молчание. А почему нет? Какое ему дело до каких-то «окончательных» ответов, когда он прекрасно знает истину!

– Ничего особенного я в проломе не нашел, – напрямую выпалил Тано. – Как я и думал, не было никакого смещения во времени. Я прилетел давно…

– Сорок восемь лет назад, – уточнил Сам, лениво позевывая.

А нервы Тано опять зазвенели.

– Мне все равно! – сказал он, распаляясь все больше. – Важно то, что робот, который был при мне, успел оттолкнуть меня, перед тем как свалился обломок… Робот до сих пор лежит там, раздавленный. Но меня тоже задело, видимо, каким-то камнем. Я впал в кому, и поэтому другие роботы принесли меня обратно в звездолет и оставили там в барокамере!

– А потом?

– Потом прилетела экспедиция, и экипаж решил, что меня нельзя выводить из анабиоза. Построили базу, сделали необходимую работу и улетели на Землю на своем звездолете. А перед вами – перед тобой, Сам, и перед тем, Другим – поставили задачу улететь на моем. Но в силу каких-то причин вы были вынуждены остаться на планете…

– Например, из-за неисправности сектора жизнеобеспечения, – подсказал Сам.

– Да! Вот именно! – энергично подтвердил Тано, не обращая внимания на иронию собеседника. – И вы в течение многих лет пытались его отремонтировать, пока не поняли, что даже если это будет сделано, то все равно утратит смысл, потому что вам не выдержать обратной дороги. Вы все-таки вывели меня из анабиоза, перенесли на то же самое место, где я потерял сознание, а роботам приказали вернуть звездолет на Землю. Вот так!

– Ты упустил еще одну неисправность, – похлопал его по плечу Сам. – Связь. Иначе мы послали бы на Землю сигналы SOS.

– Да-да! – поспешил согласиться Тано. – Но теперь, когда звездолет вернулся, все выяснится, и сюда тут же вышлют отряд спасателей!

– Хорошо, просто чудесно! А Другой? Почему он прячется, Тано? И почему мы с ним, вместо того чтобы разыгрывать перед тобой весь этот спектакль, не выложили тебе все напрямую?

– Мне еще не до конца ясны ваши мотивы. Но то, что в них нет ничего хорошего, не сомневаюсь ни на секунду.

– Не буду спорить, – Сам хитро подмигнул. – Однако по поводу всего остального…

– Держи рот на замке! – яростно оборвал зубоскала Тано. – Я больше не позволю тебе играть на моих нервах!

– На твоих нервах? По-моему, большая их часть уже истрепана окончательно, теперь это уже агония. Вот именно! Что стало с твоей любовью к Диане, скорбью о матери, тоской по друзьям? Или с ностальгией по далекой Земле? С твоими амбициями, воодушевлением, творческим полетом, бунтарским духом? Увы, все они были утоплены, как слепые котята, в инстинкте жить телесно, независимо от того, какую цену придется заплатить. Несмотря на то, что дух твой умирает!.. Впрочем, пора ужинать, Тано. Ведь ты поешь со мной, а, Тано?

– Нет!

– Больше недели не выдержишь. Так что лучше преодолеть брезгливость прямо сейчас!