Текст книги "Журнал Если 2003 № 11"

Автор книги: Александр Громов

Соавторы: Майкл Суэнвик,Джин Родман Вулф,Майкл (Майк) Даймонд Резник,Александр Тюрин,Тед Чан,Нина Ненова,Евгений Прошкин,Рон Коллинз,Джон Боден
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Экспертиза темы

Как вам кажется, почему так называемая Большая Литература в последние годы довольно активно использует приемы и атрибуты фантастики? И главное: идет ли такое «внимание со стороны» на пользу самой фантастике?

Геннадий ПРАШКЕВИЧ:

Фантастика – всего лишь один из многих приемов литературы. Не большой и не малой, а вообще литературы. И литература всегда пользовалась этим приемом. И в библейские времена, и во времена шумеров. И в каменном веке.

«Одиссея», «Божественная комедия», «Дон Кихот», «Фауст», «Путешествия Гулливера», «Шагреневая кожа», «Портрет Дориана Грея», «Мастер и Маргарита», «Война миров», «Солярис»… Список можно длить сколько угодно, чего никак не сделаешь, говоря о фантастике, утверждающей самое себя – порою довольно агрессивно. Неважно, идет речь о «Кавалере Золотой Звезды» или об «Осколке Солнца».

Когда писатель с удовольствием соглашается с тем, что он только фантаст, что ему не важны герои, что сама любовь ему неинтересна (потому что будет мешать читателю, отвлекая его внимание от событий, связанных с прохождением центра Крабовидной туманности), что ему интересна именно тема (запрограммированные солдаты, говорящие жабы, умные компьютеры, самосдергивающиеся штаны), антураж (борт космического корабля, психо-оружие, затонувший город) и все такое прочее, он сразу выносит себя за ту незримую, очень подвижную грань, которая и определяет собственно литературу. Ведь истинная – не большая и не малая – литература использует всеприемы, в том числе и фантастику, а чисто фантастика только свой, один-единственный, часто размытый, с люфтом на обе стороны. Поэтому сразу невооруженным глазом видно, чем отличаются, скажем, «Гиперболоид инженера Гарина» и «На востоке». И поэтому никому в голову не придет упрекнуть, скажем, Салтыкова-Щедрина в легкомысленности («Летел рой мужиков»). И никто не скажет, что особенное внимание братьев Стругацких к редкой профессии сталкера дает им возможность не отвлекаться на несущественное – например, на пронзительную любовь к подрастающей и все более дичающей девочке.

Осознанные любовь и ненависть – вот два чувства, определяющие литературу.

А вне этого лежит все, что можно привязывать или не привязывать к фантастике.

Отсюда и ответ на второй вопрос. На пользу ли компьютеру то, что мы им постоянно пользуемся?

Леонид КАГАНОВ:

Фантастическое допущение – лишь один из авторских приемов, каких множество. Как говорил Ю. Никитин, если за всю жизнь с обычным человеком случается пара-тройка ярких событий – «женитьба, дали в морду, чуть не попал под машину», – то для литературного сюжета следует выбрать именно их, потому что только в напряженной ситуации раскрывается образ героя. Временами (или регулярно) автору может не хватать будничного экстрима, и тогда потребуется смоделировать ситуацию с фантастическим допущением. Фантастический атрибут – просто более яркая люминесцентная краска в палитре писателя. Такую краску в умеренных дозах использовали во все времена, достаточно вспомнить таких авторов «большой литературы», как Гомер, Вольтер, Шекспир, Гоголь, Булгаков… Нет ничего странного и в том, что ею продолжают пользоваться авторы современные – Мураками, Пелевин, Толстая… Есть ли смысл говорить о появлении тенденции? Проблема в другом – в самом делении на жанры. Согласитесь, во времена Гомера никому бы не пришло в голову попытаться классифицировать, в каком жанре написана «Одиссея»: фэнтези, документальная проза или путевые заметки. Жанр «фантастика» определился в тот момент, когда прием был поставлен на поток и стал самоцелью. Сформировали жанр вовсе не Герберт Уэллс и не Жюль Верн, а полчища куда менее талантливых, а посему ныне забытых авторов, которые принялись укладывать фантастическое допущение в основу сюжета, превращая прием в самоцель. Принялись малевать картины одной лишь люминесцентной краской, забывая о художественности ради блеска.

Нравится нам это или нет, но общественное мнение четко сформировано: писатель – это Писатель, он пишет Книги, его фантазия безгранична. Но писатель-фантаст – это тот, кто взял на себя обязательство регулярно выдумывать небывалую чушь, пусть даже весьма художественную и поучительную для подрастающего поколения. И то, и другое – ярлык, в «большой литературе» графоманов никак не меньше. Но именно из-за ярлыка некоторые серьезные авторы сегодня спешат отмежеваться от толпы пестрообложечников, объявив себя раз и навсегда мэйнстримом, хотя пользуются теми же красками той же писательской палитры – разве что чуть более вдумчиво и умеренно. Законы нашего мира суровы. Женщина, публиковавшая в юности фото на страницах порножурнала, в цивилизованной стране никогда не сможет занять уважаемый пост или стать женой президента. Автор, повесивший на себя ярлык «фантаст» и хоть раз опубликовавшийся под пестрой обложкой фантастической серии, раз и навсегда закрывает себе доступ в «большую литературу», Нобелевка не светит фантасту. Экспансии фантастики в «большую литературу» нет и не было. Произошло выделение горячих поклонников люминесцентной краски на отдельную полку книжного магазина, и остались авторы, которые по собственным соображениям или по соображениям издателей не встали под сияющий флаг. Изменить здесь ничего нельзя, можно лишь пытаться разъяснить общественности, что жанром считаются некие грубо обобщенные признаки тысячи книг тысячи авторов – лишь для удобства ориентации в книжном магазине. Но отдельный автор не может принадлежать никакому жанру по определению: он вольный художник и во время работы не задумывается над тем, как точнее вписаться в рамки жанра и выглядеть похожим на коллег. Если в качестве сюжетного мотора автору потребовалась машина времени для пьесы «Иван Васильевич», то в «Белой гвардии» этим мотором он волен выбрать тему революции. И если когда-нибудь удастся отменить в массовом сознании крепостное право жанра, вопрос о вольноотпущенных отпадет сам собой. Как это сделать? Теми же методами – активнее использовать в фантастике вышеперечисленные приемы «большой литературы». Это, безусловно, пойдет на пользу фантастике (или как она станет называться после отмены).

Андрей СТОЛЯРОВ:

Действительно, «большая литература» (которую, на мой взгляд, точнее было бы называть «литературой “толстых” журналов», поскольку «большой» она является не по художественным достоинствам, а только по формальному позиционированию) в последние годы активно использует приемы и атрибуты фантастики – впрочем, так же, как приемы и атрибуты «криминального чтива». Причем, использует, по большей части, не слишком удачно. Произведения, например, Юрия Буйды, при всем их крепком профессионализме, являются, как мне кажется, только эхом произведений Андрея Лазарчука, а все романы Павла Крусанова, как из «Шинели» Гоголя, вышли, по-моему, из книги Лазарчука и Успенского «Посмотри в глаза чудовищ». Правда, «Времена негодяев» Э. Геворкяна в них тоже весьма ощутимы. Эхо же всегда сильно размыто: более объемно и менее содержательно, чем исходный голос.

Кстати, в советское время это явление тоже было известно. Если обратиться к «Буранному полустанку» Чингиза Айтматова (лет пятнадцать назад этот роман был достаточно популярен), то нетрудно заметить, что самое неудачное место в нем – как раз фантастика. Тем более, что по сюжету она вовсе не требуется: фантастическая ситуация (контакт с пришельцами), которая и порождает коллизию, легко заменяется ситуацией реалистической (авария на орбите), и «нашлепка» фантастики безболезненно отваливается от текста.

Правда, нынешняя ситуация сильно отличается от предшествующей. Сейчас мы живем в период «размонтированной реальности». Каждая историческая эпоха имеет свою «смысловую матрицу» – базисный «текст», который обладает легитимностью абсолюта. Вводится он аксиоматически и потому не требует доказательств. Все же остальные социальные практики, в том числе и литературные, обретают законность только в соотношении с ним. В христианскую эпоху такой «матрицей», таким «текстом» являлась Библия. В эпоху Просвещения – та же Библия, но уже переведенная в светский формат: стремление к Царству Божию интерпретировалось как прогресс, спасение души – как успех в профессиональной деятельности… Эпоха постмодернизма эту центральную матрицу размонтировала. С одной стороны, это хорошо, поскольку одновременно был размонтирован репрессивный мировоззренческий догматизм: теперь равноправны все «тексты», все культуры, все философии, все религии, все народы. Но, с другой стороны, очевиден негатив: узаконена социальная патология, поскольку в отсутствие «матрицы» (эталона сравнения) она тоже обретает права легитимности. Отсюда «чернушность» прозы В. Сорокина, Вик. Ерофеева и их последователей, сделавших предметом эстетизации исключительно социоопатии.

Говоря иными словами, сейчас нет общего смысла, к которому можно было бы апеллировать через литературу, связывая тем самым мир в единые координаты; есть только частные смыслы, пригодные для использования лишь в своей узкой тусовке. В результате новые авторы появляются и исчезают: они плывут, как пузыри по воде, тут же лопаясь и не оставляя по себе никакой памяти.

Ситуация напоминает Европу периода Реформации – когда Католический мир, ранее структурировавший реальность, внезапно распался и возник цивилизационный хаос, начавший перемешивать нации и культуры. Тогда десятки тысяч людей эмигрировали в Северную Америку. Они отказывались от старой реальности, которая больше их не устраивала, ради реальности новой, о которой достоверных сведений практически не было. Они уходили в фантастическую неизвестность.

Нечто подобное происходит сейчас и в литературе. Часть авторов «толстых» журналов отплывает от старой реальности на поиски реальности новой. Они пытаются преодолеть постмодернистскую пустоту, «тотальную равнозначность», ризому, простирающуюся в культуре до самого горизонта. И как европейским кораблям средством ориентации в океане служил компас, кстати говоря, изобретенный китайцами, так средством ориентации авторам, покидающим выдохшийся реализм, служит фантастика. Если нет более тверди земли, значит, приходится ориентироваться по чему-то нематериальному.

Правда, следует подчеркнуть важное обстоятельство. Одного компаса, как, впрочем, и кораблей, провианта, оружия, для открытия «Новой Индии» еще недостаточно. Здесь требуется Мореплаватель. Требуется капитан, который без тени сомнения поведет корабль за горизонт. Требуется Колумб, требуется Магеллан, требуется Васко да Гама.

Пока таких мореплавателей в современной литературе не видно. Но это не значит, что они не появятся уже в ближайшее время.

Рецензии

Стивен КИНГ

ВСЕ ПРЕДЕЛЬНО

_{Москва: ACT,}

_{2003. – 668 с.}

_{Пер. с англ.}

_{10 000 экз.}

Как и в сборнике «Ночные кошмары и фантазии», в рецензируемой книге под одной обложкой оказались рассказы, принадлежащие двум противоположным ипостасям писателя. С одной стороны – произведения, созданные в манере, отождествляющейся только с творчеством С. Кинга («Смиренные сестры Элурии», «1408», «Человек в черном костюме», «Катаясь на «Пуле»). С другой – тексты, которые мог написать разве что «покойный Ричард Бахман» – «alter ego» Кинга, «автор» вполне реалистических «Дорожных работ». К подобным можно отнести такие рассказы сборника, как «Все, что ты любил когда-то, ветром унесет», «Чувство, которое словами можно выразить только по-французски», «Теория домашних животных: постулат Л. Т.».

Как уверяет сам Кинг, в драматургии сборника нет никакой системы: он-де просто вынул из колоды четырнадцать карт, пронумеровал произведения (одну повесть и тринадцать рассказов), стасовал карты, разложил и в этом порядке составил книгу. Самому автору получившаяся подборка понравилась – мне, как читателю, не очень. Потому что, как ни листай сборник – и в обычном порядке, и «по-арабски» (то есть с последнего рассказа), – все равно начинаешь не с самого впечатляющего произведения (и вообще, возникает ощущение, что открывающий книгу рассказ «Секционный зал номер четыре» – самая слабая вещь сборника). Зато в сердцевину автор упрятал несколько безусловных шедевров – «1408», «Катаясь на «Пуле», «Человек в черном костюме» и, разумеется, своеобразный пролог к сериалу «Темная башня» – повесть «Смиренные сестры Элурии».

И все же, подарив напоследок несколько прекрасных произведений и заявив, что новый роман из цикла о Роланде Дискейне «Волки Каллы» уже завершен, Стивен Кинг продолжает утверждать, что намерен уйти на литературный покой, «покинуть» своих преданных читателей. Тех, к кому он всегда так тепло обращался в предисловиях к своим книгам. Обидно, однако.

Глеб Елисеев

Виктор ПЕЛЕВИН

ДИАЛЕКТИКА ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА ИЗ НИОТКУДА В НИКУДА

_{Москва: ЭКСМО,}

_{2003. – 384 с.}

_{150 100 экз.}

В прежних романах и повестях Виктора Пелевина был отчетливо выраженный элемент фантастического, представляющий собой буквализированную традицию восточной эзотерики. Подобного рода литературы достаточно и в чисто фантастических сериях. Кроме того, мир фантастики воспринимал Пелевина как постепенно удаляющегося «своего». Но в последней книге произошел окончательный разрыв.

Заглавная вещь сборника – «Числа» – обращена к традиционной теме творчества Пелевина: всеобъемлющей пустоте и разным путям ее осознания. Главный герой, предприниматель Степа, имеет мистические отношения с некоторыми числами и жизнь свою строит в соответствии с тем, какая цифра угрожает ему или обещает фарт в определенных обстоятельствах. В итоге он осознает, что на протяжении всей биографии руководствовался полной чушью. Пелевин намекает: вот так же любые воззрения человечества, заставляющие миллионные толпы воздевать руки и делать пафосные лица, – полная чушь… Фантастики во всем романе – кот наплакал. Сбывшееся предсказание одной болгарской активистки ясновидения да несколько неясных событий, вроде бы свешивающих в жизнь Степы длинные хвосты с иных планов бытия… но с той же вероятностью трактуемых как проявления тупого хаоса повседневности.

О литературных качествах романа многого не скажешь: это не провал, но движение по нисходящей. «Числа» слабее романов «Чапаев и пустота» и «Generation Р». На страницах «Generation Р» Виктор Пелевин в значительной степени поддерживал действие за счет массированного использования приколов. В «Числах» действие держится только на них. Несколько месяцев назад вышел роман Алекса Орлова «Тютюнин против ЦРУ», так вот, и здесь, и там действие представляет собой отару анекдотов, едва сдерживаемых сюжетной изгородью. Если читать оба романа залпом, может сложиться впечатление, что автор у них один, но зачем-то скрывается под двумя разными псевдонимами.

Единственный, но солидный плюс романа: почти все приколы – смешные…

Дмитрий Володихин

Владимир АРЕНЕВ

МОНЕТКА НА УДАЧУ

_{Москва: ACT,}

_{2003. – 332 с.}

_{(Серия «Звездный лабиринт. Библиотека фантастики «Сталкера»).}

_{5000 экз.}

Рассказы киевского фантаста Владимира Аренева – скорее акварель, чем станковая живопись. Мягкая, доверительная манера. Автор разговаривает с читателем тихо, не стремясь поразить буйством красок, задавить лавиной эмоций или увлечь лихо закрученным сюжетом.

Сейчас так пишут редко. Видимо, берясь за рассказ, поднаторевшие в выпечке романов фантасты и в малую форму щедрой, набитой рукой льют экшн и драйв. У Аренева – иначе.

Сборник состоит из трех циклов новелл. Впрочем, «Мы, людики» правильнее назвать повестью в рассказах. Списанные биороботы пытаются добиться от людей даже не формального равенства, а простого понимания. Казалось бы, стандартный ход в научной фантастике – но здесь это звучит тише и оттого, возможно, проникновеннее. Не пламенная речь на митинге, а невеселый разговор ночью, в купе вагона. Еще более тихая интонация в цикле «Киевские истории». Чудо неприметным образом входит в жизнь обычных людей, наших современников – и проявляется, доселе скрытая от самого человека, его суть.

Рассказы исполнены в самых разных жанрах – фэнтези, городская сказка, социальная фантастика, фантастическая притча… Разве что киберпанка нет. Хотя коротенький рассказ «Он знал войну», пожалуй, можно причислить к этому направлению. Однако независимо от формальной полочки, на которую кладется пирожок, будет в этом пирожке и серьезная философская начинка. Возможно, не сразу заметная – автор подчас сознательно имитирует наивный взгляд. В каких-то случаях, может, и зря – примитивизм как художественный прием опасен соскальзыванием в шаблоны. Что, вероятно, и подпортило рассказы, объединенные в «Летопись Ильсвура».

В целом, книга «Монетка на удачу» (рассказ, давший название сборнику, впервые был напечатан в журнале «Если») являет определенный этап как в творчестве киевского писателя, так и в развитии русскоязычной фантастики. Можно, оказывается, писать не только батальные полотна, но и лирические акварели.

Виталий Каплан

Ольга ЕЛИСЕЕВА

ХОЗЯИН ПРОЛИВОВ

_{Москва: ACT,}

_{2003. – 382 с.}

_{(Серия «Заклятые миры»).}

_{7000 экз.}

«Хозяин проливов» – вторая книга дилогии Ольги Елисеевой «Золотая колыбель». Если первая часть, «Сокол на запястье», повествовала преимущественно о женских судьбах, то здесь главными героями являются мужчины: архонт Делайс, благополучно вернувшийся из плена и возглавивший Пантикапей; Асандр, ставший предводителем морских пиратов; гиппарх Левкон, также бежавший из плена и вновь занявшийся привычным ремеслом воина. Таким образом, обе книги «Золотой колыбели» как бы уравновесили друг друга, представляя собой воплощение Инь и Ян. Продолжена в «Хозяине проливов» и мифологическая линия, повествующая об изгнании с Олимпа Аполлона и его противоборстве с всесильной Великой Матерью.

Обе сюжетные линии неразрывно связаны между собой, иллюстрируя органичную связь микрокосма и макрокосма. Земная жизнь становится неким отражением жизни небесной. Но если последняя разражается в мелких, локальных конфликтах, важных для судеб лишь нескольких высших существ, то ее отголоски на Земле имеют гораздо более грозный и разрушительный характер. Распря между Гекатой-Геро и небесным лучником Аполлоном перерастает в окончательную победу патриархата над матриархатом. И при этом, как ни парадоксально, в романе Елисеевой в конечном итоге нет побежденных.

Книга московского фантаста подкупает органичным сочетанием столь свойственного «женской прозе» лиризма и психологизма с динамикой повествования. Здесь нет перекоса ни в одну, ни в другую сторону. Острота сюжета не ослабевает из-за обилия поэтических вставок, отступлений бытового, этнографического и мифологического характера. В изображении лирического конфликта порой появляются весьма неожиданные и нетипичные для прежней манеры писательницы тона.

Думается, дилогия «Золотая колыбель» в целом еще раз подтвердила закрепившееся за Ольгой Елисеевой реноме мастера историко-фантастической прозы – разновидности, заменившей в наши дни классический, «вальтер-скоттовский» исторический роман.

Игорь Черный

Андрэ НОРТОН, Розмари ЭДХИЛЛ

ТЕНЬ АЛЬБИОНА

_{Москва – СПб.: ЭКСМО – «Домино»,}

_{Пер. с англ. О. М. Степашкиной.}

_{2003. – 496 с.}

_{(Серия «Меч и магия»).}

_{8100 экз.}

Российский читатель не очень хорошо знает «позднюю» Андрэ Нортон. Создательница «Колдовского мира» и одна из создательниц «Триллиума» известна у нас прежде всего по этим давно снискавшим популярность циклам. Между тем «миров» Андрэ Нортон гораздо больше, и до последнего времени их число пополнялось.

Перед нами – «Тень Альбиона», первый роман нового цикла, начатого в 1999 году. Соавтором Нортон в работе над ним стала пока не столь знаменитая Розмари Эдхилл. С этим можно связать единственный, пожалуй, упрек издателям – Эдхилл названа на титульном листе, но на обложке ее имени нет.

Американские писательницы приготовили для читателей коктейль из нескольких литературных ингредиентов. Тут и альтернативная история – действие происходит в параллельной реальности, где власть над Британией сохранила свергнутая в XVII веке династия Стюартов, а североамериканские владения остались под властью короны. Тут и классическая фэнтези – на землях Англии под защитой избранных людей живет Древний Народ. Тут и излюбленная Нортон тема параллельных миров – для спасения британского трона призывается американка из «нашего» XIX столетия. Поскольку же события разворачиваются в эпоху наполеоновских войн, то не обойтись без приемов и антуража авантюрно-исторического романа.

У кого-то, возможно, вызовет улыбку та решительность, с которой Нортон и Эдхилл тасуют историю, выстраивая свой «альтернативный» мир. В водовороте описываемых интриг и происшествий мелькают известные имена – от польского революционера Тадеуша Костюшко (одного из героев книги) до самого маркиза де Сада в роли колдуна и главного злодея. Но знатоков жанра едва ли этим удивишь. Можно не сомневаться: любителей приключенческой прозы роман равнодушным не оставит. Нортон, несомненно, подтверждает свою репутацию «королевы» авантюрной фэнтези.

Сергей Алексеев