Текст книги "Счастье волков"

Автор книги: Александр Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

18 сентября 2020 года
Лондон, Англия
Заседание комитета Кобра

КОБРА – или КОмитет Безотлагательных Решений – собрался ранним утром, точнее еще ночью, сразу, как только стало известно о взрыве в Фамагусте.

В отличие от старых добрых времен, когда Кобра собиралась под землей, на сей раз использовали зал для планирования операций Министерства обороны. Совещание началось, когда еще не все подъехали, – ждать было некогда.

Гражданский министр обороны, Филипп Болтон, бывший руководитель архитектурного бюро, не отрываясь, смотрел в телевизор, настроенный на ВВС. Показывали страшные кадры горящего города с вертолета…

– Сколько жертв? – спросил он, не отрываясь от экрана.

– Пока известно о семистах, сэр, – ответил кто-то из помощников министра.

– Будет хорошо, если так и останется, – проворчал бригадир Макалистер, директор специальных сил Великобритании – там было до тысячи тонн тротилового эквивалента как минимум. Удивительно, если кто-то в городе остался в живых.

– А наши люди?

– Двоих мы потеряли, – сказал бригадир, – остальные контужены, обожжены, но целы. Морпехи с «42 коммандо» не уходили, пока не подобрали всех.

– То есть наших тел там не найдут.

Ну, ты и тварь, – подумал бригадир, – ты послал людей на поспешную и скверно продуманную операцию, а когда все медным тазом накрылось, ты думаешь не о погибших, а о том, не осталось ли там их тел. Правильно, не тебе жить рядом с женами, ставшими вдовами, и детьми, ставшими сиротами, не тебе вспоминать павших товарищей на полковых праздниках. Ты, конечно же, напишешь письмо, какими они были героями, – и все на этом.

Но вслух он сказал совсем другое:

– Нет, сэр.

У входных дверей произошло какое-то замешательство, послышался шум – и появился господин премьер-министр. Остряки звали его «Бешеный Винни-Пух».

– Все в сборе? – спросил он, проходя к своему месту.

– В основном все, сэр.

– Тогда начнем. Кто доложит?

Поднялся министр обороны.

– Господин премьер-министр, четыре дня назад нам стало известно о перевозке из порта Гвадар в порт Фамагуста партии боевого отравляющего вещества, предположительно для передачи незаконным вооруженным формированиям в Сирии. Партия крупная, речь шла о десяти тоннах.

– Десять тонн ОМП?!

– Да, сэр.

– Откуда такая информация?

Встала директор MI6.

– Можете не вставать, Патриция, докладывайте так. Это всех касается.

– Спасибо, сэр. Информацию передал нам наш источник в Истамбуле.

– Какой источник?

– Сэр…

– Какой источник, Патриция?!

– Мы не смогли установить. Предположительно высокопоставленный сирийский офицер, противник режима внутри системы.

– Просто замечательно, – подвел итог премьер-министр, – продолжайте.

– Реагировать надо было немедленно, десяти тонн ОВ достаточно для того, чтобы вымерла целая страна. Мы обратились к нашим коллегам в МО и разработали план немедленных действий. То есть послали туда группу САС.

– И чем все закончилось?

Встал бригадир Макалистер.

– Сэр, группа вошла в порт и высадилась на судно. Согласно докладу лейтенанта Хорселла, который вел группу, – он, кстати, контужен и обожжен разлившейся корабельной соляркой, – послал группу на корабль, обнаружив следы боя. Больше он ничего предпринять не успел – потому что начались взрывы контейнеров и он приказал своим людям немедленно спасаться.

– Взрывы контейнеров?

– Да, сэр. Я говорил с лейтенантом по спутнику. Он уверен в том, что судно разгрузили еще до того, как оно прибыло в Фамагусту. А еще кто-то заминировал боеприпасы, которые какой-то идиот складировал на открытых площадках в порту. Он рассчитывал замести все следы и оказался чертовски прав в этом. Там сейчас все дотла сгорело, концов не найти.

– И кто бы это мог быть, по-вашему?

– Кто бы ни был, он успел раньше нас.

У двери снова зашевелились. Вошел адмирал, сэр Энтони Рейнсфорд, главнокомандующий Флотом Ее Величества. В Великобритании флот всегда был на особом месте, это проявлялось даже в мелочах. Например, армия была армией Великобритании, а не армией Ее Величества.

ПиЭм показал на часы.

– Ваши часы, вероятно, отстают, господин адмирал?

– Сэр, прошу прощения, задержался в штабе для проверки. Есть новость…

…

– Наш разведывательный самолет засек подводную лодку русских. Всего в восемнадцати милях от Фамагусты.

Все замолчали. Кто-то с шумом выдохнул.

– Это точно, адмирал?

– Точнее не бывает. Лодка «Нижний Новгород», класса «Усовершенствованная «Кило». Построена всего лишь два года назад.

– Она может поддерживать действия спецназа? – поинтересовался бригадир.

– Верно, Деймон. Это неатомная подлодка большой скрытности. Все усовершенствованные «Кило» имеют дополнения, позволяющие им высаживать и принимать на борт боевых пловцов.

– Ну вот, – сказал Болтон, – теперь мы знаем, кто взорвал порт.

– Это еще ничего не значит, – сказал Макалистер, – там рядом база русских в Тартусе. Не стоит продолжать делать поспешные выводы, они нам уже дорого обошлись. Нам надо понять, где ОМП. Они сгорели при пожаре или кто-то их выгрузил еще до него?

– Какая разница, бригадир. Это сделали русские, это же совершенно очевидно. Русские виноваты.

– Разница в том, что контейнеры с ОМП могут направляться в Лондон! – повысил голос бригадир.

– Нам надо дать свою версию событий, – сказал премьер-министр, – пока кто-то не обвинил нас в том, что произошло. Скажем, что русские во всем виноваты, это проще всего. Но одновременно с этим я хочу знать, что все-таки там произошло. Сгорели ли отравляющие вещества, или они находятся в чьих-то руках…

18 сентября 2020 года
Стамбул

Про взрыв в Фамагусте я узнал по телевидению. Тогда я еще и понятия не имел, что эта история коснется меня самого.

Взрыв в Фамагусте странно напоминал взрыв в другой части Кипра 2011 года. Тогда в 2009 году было остановлено судно «Мончегорск» и с него выгружено на берег две тысячи тонн боеприпасов без документов. Их перевезли на базу Эвангелос Флоракис и складировали в ненадлежащих условиях, без каких-либо мер предосторожности. Просто под открытым небом. В 2011 году все это взорвалось, уничтожив не только базу, но и расположенную по соседству электростанцию, дающую более половины электроэнергии страны. А тут, похоже, взорвалось еще сильнее.

При каких обстоятельствах произошел взрыв, я не думал. Мне надо было как-то выживать в Стамбуле при постоянной угрозе провала. Ожидая удара со всех сторон – от бандитов, от служб безопасности, даже от своих.

Я переехал от Марины в пустую квартиру, и ее позвал с собой. Квартира была в подвешенном состоянии, на нее не было заверенного у нотариуса контракта, хозяева были за границей – но у меня были ключи. Хорошо все-таки работать в сфере недвижимости, если хочешь затеряться или просто пожить в другом месте – возможности у тебя широчайшие…

Я как раз смотрел телевизор, когда зашла Марина. В халатике и с моим любимым супом – шорпой. Это она меня так соблазнить пытается, подумала, что раз мы переехали с ней на другую квартиру, то у нас серьезно.

На самом деле, у меня серьезно не может быть ни с кем. И не потому что я импотент какой-то там… просто каждый человек, который рядом со мной, – мишень. А Маринка этого меньше всего заслуживает.

– Спасибо.

Она села рядом, с совершенно естественным видом прижалась. КНУКИ – мастерство не пропьешь.

– Что смотришь?

– В Фамагусте взрыв. Полгорода снесло.

– Какой ужас. Зачем ты это смотришь?

– По всем каналам показывают…

Тем временем подержанный черный «Мерседес» на заниженной подвеске остановился около бара «Карусель» на проспекте Багдади. Бар был, конечно, не стриптиз – здесь это незаконно, за исключением туристических зон, но гоу-гоу в таких местах не слишком-то сильно отличается от стриптиза.

Три человека вышли из машины, четвертый остался сидеть за рулем. Все они отличались черными футболками (жарко), бородами и черными очками. Те, кто видел их, старались убраться с дороги этой троицы, потому что о том, что творили те, кто прошел сирийский конфликт, были наслышаны. Они никого не боялись – даже Аллаха.

Они зашли в зал, не платя. Вышибала сунулся было – да вовремя отскочил. Такие клиенты были ему не по зубам.

Один остался у дверей. Двое других пошли к барной стойке.

– Салам алейкум.

Бармен взглянул на них и тут же утух. Все здесь уже знали, что с приграничными туркоманами – так назывались родственные туркам племена, отрезанные границей по итогам падения Османской империи в Первой мировой, – лучше не связываться. Братский народ, ни больше ни меньше. Им дали оружие, чтобы воевать, а они стали грабить и рэкетировать. На пару с турецкими Серыми волками, у которых тоже не вышло в Сирии, а обратно менять автомат на баранку такси или мангал и туристов уже не хотелось.

– Мы ищем одну христианскую шлюху. Белые волосы, зовут Марина. Тут у тебя танцует…

Пока один говорил, второй стоял и смотрел на ряд бутылок. Спросил:

– Харамом торгуешь?

…

– Харам нельзя. Харам – это грех.

Намек был понятен – не скажешь, сожгут, а то и из автоматов постреляют. Хотя эти… они и харам пьют, и с шармутами это самое…

– Ее нету здесь… не ее день.

– А когда ее?

– Надо посмотреть… послезавтра, кажется. Да, послезавтра.

Бандит покачал головой:

– Это долго. Нам сейчас надо. У нее менеджер есть?

– Н… нет.

– А где она живет?

– Не… знаю…

Барабаны выбивали сумасшедшую дробь. От грохота ударных звенели стаканы.

– Я… правда не знаю…

– Это плохо…

– А вон! – Бармен ткнул пальцем в извивающуюся на тумбе короткостриженую брюнетку. – Она знает. Ее подруга.

– В комнату ее позови…

– Мальчики…

Шалава, сунувшаяся в комнату, осеклась, увидев двоих, – но третий уже подпер дверь.

– Вы… вдвоем хотите… Хорошо… но будет дороже.

Старший из бандитов подошел вплотную. Неверная тварь… дрожит от страха – это хорошо. Все неверные должны бояться. Кяфир – это раб.

– Нам гулящая девка ни к чему. Мы твою подругу ищем. Зовут Марина, волосы белые. Скажешь, где ее найти, отпустим.

Девица – ее звали Вера – считалась подругой Марины, и она сама так считала. Но в таких ситуациях своя шкура всегда дороже.

– Марина… а… Линько… она с нами живет… с нами.

– Поехали.

– Ее… уже несколько дней нет…

– Врешь мне, с… а?

– Не вру! Честно, она к папику своему переехала.

– Куда?

– Не знаю…

Старший схватил ее за горло…

– Клянусь… не знаю… кхе…

– Погоди.

Подошел второй. Первый беспрекословно подчинился, видимо, в группе было не все так просто.

– Мобила ее есть?

– А… это есть… вот, сейчас…

Старший отпустил Веру, она опустилась на колени от бессилия и страха. Протянула негнущимися пальцами мобилу.

– Вот… мальчики… только не убивайте…

– Как она у тебя тут записана?

– МЛ. Две буквы. М и Л.

– С нами поедешь…

Через несколько минут «Мерседес» остановился в самом начале проспекта Багдади – там, где он уходит на север, к стадиону. Там в неположенном месте стоял фургон «Форд» с затемненными стеклами, большой…

Двое бандитов пересели в фургон. Еще двое остались в «Мерседесе».

– Пробили ее мобилу, эфенди… – с уважением в голосе сказал второй бандит. Старший – точнее тот, кто им казался, – просто сидел с выражением тупой преданности и готовности выполнить любой приказ, каким бы он ни был.

– Диктуй.

Бандит продиктовал номер, один из тех, кто сидел в «Форде», вбил его в ноутбук. Почти сразу сказал:

– Засек! Он в районе Ортакёй.

– Хорошо. Едете туда. Берете обоих и везете…

Второй быстро добавил:

– На Шаурму, там места есть.

– На Шаурму. Постарайся не шуметь.

Шаурмой в обиходе называли большой торговый центр, там на первом была огромная вывеска шаурмы. На верхнем этаже находился один из секретных городских центров дознания, он был там временно, через какое-то время арендаторы приберутся и съедут. Такая практика была позаимствована еще у Ирана времен Шаха – там охранка тоже предпочитала не постоянные тюрьмы, о которых все знают и могут напасть, а тайные, снятые на время.

– Слушаюсь, эфенди.

– Только постарайтесь не шуметь. Не хватало еще проблем с полицией…

Одно из правил, которое помогает выживать, если занимаешься такой работой, которой занимаюсь я, – научись обходиться без мобильника.

Люди даже не понимают того факта, что покупая мобильник, они за свой счет покупают для себя что-то типа маяка, по которому их можно отследить в любой точке земного шара, да еще и подслушать. Современные средства перехвата позволяют даже дистанционно включить мобильный телефон и использовать его как подслушивающее устройство. Плюс – камеры, которые сейчас повсюду. Полиция, если хочет кого-то найти, просто запрашивает распечатку с ближайших вышек сотовых операторов, затем берут данные с камер наружного наблюдения, которые теперь повсюду, и сводят. Поднимают еще пару баз данных, например, на получение виз – и готово дело.

А вот если у тебя сотового нет – ты невидимка, потому что здесь четырнадцать миллионов человек проживает, и по всем базам пробить тебя просто не смогут. Особенно если камера плохая и изображение некачественное.

Если мне надо, я сотовый покупаю и звоню. Пользуюсь какое-то время, потом где-то забываю на скамейке, чтобы украли. Это не противозаконно – стать жертвой преступления. Но чем больше ложных следов – тем надежнее.

Так что мой вам совет – попробуйте не брать в руки сотовый день. Потом два, потом три. Научитесь звонить с обычных, вообще связываться друг с другом иным способом. Как-то же раньше люди жили без сотовых, правильно? Жили и еще как жили.

Тем более тут на сотовые специальная регистрация – догадайтесь, зачем?

А вот Марина, увы, без сотового обходиться не умела. Потому что она была просто славной девчонкой из города Киева. И я не уследил. Пока к нам не вломились.

В такой ситуации…

А хрен его знает, что бы я делал в такой ситуации, если бы пистолет я оставил, как обычно, в машине, а не носил бы в карманной кобуре даже дома.

Но я носил.

Грохнули в дверь, со всей силы, а тут двери старые, больше полагаются на железную дверь внизу, на входе, а от соседей стальными, как в России, отгораживаться не хотят. Раздался треск… но первый удар дверь выдержала. А когда от второго удара вылетела дверь, пистолет был уже у меня в руке, снятый с предохранителя…

Квартира, на которой я засел, была старой, с довольно странной планировкой. Прихожей почти нет, длинный коридор через всю квартиру, две комнаты направо и налево, причем та, что направо, вообще без окна. И уже там, где я находился, – большая гостиная с кухонным уголком и столом, за которым может собраться вся семья. Получается трехкомнатная, но в Стамбуле она считается маленькой. Здесь однушек, например, совсем нет, а метраж от восьмидесяти начинается, за исключением бедных районов…

На первом, что вломился, бородатом была черная кожаная куртка, без надписи «Police», но в руках у него было короткое ружье. Это и решило дело – имею право стрелять, а если имею, то и буду. Терять все равно нечего, моя комната – тупик.

Бандиты ломились как лоси, им надо было положить на пол хозяев и вырубить телефон, прежде чем кто-то позвонит в полицию. Бородатый увидел в конце коридора меня, увидел пистолет, попытался затормозить, но не смог – его несло на ствол, и он не успевал развернуть свое ружье в коридоре. Крикнуть он тоже не успел – я открыл огонь.

Первые три попали в бородача и сбили его, он упал на второго, не давая ему вскинуть свое оружие, а через секунду и второй получил пулю. В коридоре с тесным потолком пистолетные выстрелы оглушили и ослепили меня, и я не успел достать третьего – он заскочил в комнату слева. Больше никого не было, я пошел вперед…

Эти двое были мертвы, в них попали все пули, что я выпустил, но вот дальше они меня не пускали, своими тушами перекрыв коридор. Что-то с этим надо было делать, быстро я пройти этот завал не мог, а в коридоре сам представлял уязвимую мишень и еще не знал, чем вооружен третий. Но третий сам решил проблему за меня – он начал выталкивать Маринку в коридор, а потом и сам показался.

– Убью! – крикнул он на турецком.

Это он зря – с расстояния двух шагов первой пулей я раздробил ему запястье, второй – попал в правый глаз. Зря это он…

Ночь на 19 сентября 2020 года
Стамбул
Управление криминальной полиции

– Значит, вы и есть Александр Баширов…

Комиссар криминальной полиции – он отрекомендовался как комиссар Хикмет – мне сразу не понравился. Объясню почему.

Турция, как и почти все южные страны, отличается от нас тем, что если у нас живут, чтобы работать, то у них работают, чтобы жить. Здесь очень мало людей, которые «горят на работе», зато полно тех, кому на работу наплевать и кто работает только для того, чтобы содержать семью. Трудоголизм тут есть, но он вынужденный – из-за маленьких зарплат и традиционно больших турецких семей. Но если турку дать выбор – больше времени проводить с семьей или зарабатывать очень много, больше, чем надо, но семью не видеть, – турок почти всегда выберет первое. Убиваться на работе тут никто не будет.

А вот этот комиссар, похоже, фанатик. Есть такие – обычно у них что-то произошло в детстве или напарника убили, и они клянутся мстить. И мстят. С ними не договориться, взятку не сунуть. Скорее они пойдут на нарушение закона ради того, чтобы правосудие в их понимании свершилось.

Плохо, что мной такой вот тип занялся. Очень плохо.

– Да, я и есть Александр Баширов, – сказал я, – только без шуток. В Солсбери я никогда не был, и фамилия у меня на одну букву отличается.

– А я вас искал. Вам не передали?

Я пожал плечами.

– На работе.

– Я несколько дней не был на работе.

– Почему?

Я снова пожал плечами:

– Устал, взял отпуск. Я работаю на себя, имею право.

– И что вы делали в отпуске?

– А вы не догадались? Отдыхал.

– С той женщиной.

– Значит, догадались.

– Вы христианин?

– Альхамдулиллах, я мусульманин.

Комиссар полиции недоверчиво смотрел на меня.

– Скажите девятую суру.

Нашел чем удивить. Я ведь и в самом деле мусульманин, с детства повторял ибадаты[13]13
  Ибадат – любое действие, предписанное мусульманину и содержащее выполнение норм шариата и поклонение Аллаху.


[Закрыть] отца и деда. Что не помешало мне служить России, как служили дед и прадед. Прадед участвовал в ВОВ, брал Вену.

– Аллах и Его посланник отрекаются от тех язычников, с кем вы заключили союз.

О язычники! Странствуйте же по земле четыре месяца и знайте, что вы не ослабите тем самым Аллаха. Он опозорит безбожников и многобожников.

И объявит Аллах и Его посланник людям в день великого паломничества о том, что Он отрекается от многобожников, а также и Его посланник. Если вы покаетесь, то это – наилучшее для вас. Если же отвратитесь, то знайте, что вы не ослабите Его. О мусульмане! Обрадуйте же тех, которые не уверовали, мучительным наказанием.

Не трогайте только тех из многобожников, с которыми вы заключили союз, если они ни в чем пред вами его не нарушили и никому не помогали против вас. Доведите же до конца договор с ними, ибо Аллах любит богобоязненных.

А когда закончатся запретные месяцы, то убивайте многобожников и безбожников там, где их найдете, захватывайте их, осаждайте и ведите против них разведывательные маневры. А если покаются они, начнут совершать молитву и выплачивать закят, то оставьте их. Ведь Аллах – Всепрощающий, Всемилостивый.

– Достаточно…

Комиссар достал сигарету, но не закурил, просто сунул в рот.

– Где вы учили шариат? Вы читаете на арабском, не на нашем языке.

– В Казани. Там учат на арабском.

– Вы живете в Казани?

– Я там родился и вырос. Последние несколько лет я живу здесь. У меня гражданство. Право работы.

– Почему вы приехали в Стамбул?

– Чтобы делать бизнес.

– В Казани нельзя делать бизнес?

– Можно, но не так успешно. В Казани нет и двух миллионов жителей, а здесь – четырнадцать.

Комиссар сидел на столе, заставляя меня смотреть снизу вверх и пытаясь своей позой создать атмосферу психологического превосходства. Ну-ну… бача, там, где ты этому учился, там я преподавал.

– Вы уверены, что не было других причин переехать сюда?

– Каких, например?

– Например, желания скрыться от полиции. Мы сделали запрос.

Я в третий раз пожал плечами.

– Я ничего криминального не делал. Преступники те люди, что ворвались ко мне.

– И у вас под рукой оказался пистолет.

– Да. Законный, приобретенный легально.

– Сидите здесь.

Комиссар вышел из допросной, похожей на любую другую допросную в мире. Там его ждал инспектор Гюль с бумагами.

– Что накопал?

– Этот Баширов на самом деле легально здесь, получил гражданство. В качестве основания указал – желает изучать язык и не желает жить в куфарском государстве[14]14
  То есть не исламском.


[Закрыть]. Открыл здесь бизнес, как положено, нанял пять местных, деньги у него есть. Криминального рекорда нет, он ни по одному делу не проходил. Пистолет тоже легально купил сразу, как получил гражданство. По пистолету экспертизы пока нет, но ни по каким свежим делам он не проходит.

– Женщина?

– Марина Линько, гражданка Украины, здесь по годовой туристической визе, один раз продлевала. Права на работу у нее нет. Скорее всего, в клубе танцует и на панели подрабатывает. Обычная украинская проститутка.

– На вид на жительство подавала?

– Нет. Думаю, понимает, что ей не светит.

Комиссар закусил губу… все сходилось пока. Устроил себе отпуск с симпатичной и пока свежей проституткой за недорого. Вломились в квартиру, он открыл огонь. Имел право… у тех двоих ружье, автомат, три пистолета, холодное. Только не вяжутся три трупа – с виду обычный гражданский, а троих наглухо положил.

– У тех троих в морге пальцы откатали?

– Откатали. Это Ибрагим Ахмеди.

Инспектор присвистнул:

– Точно?

– Точнее некуда. Те двое – на них ничего нет, отпечатков в картотеке нет, скорее всего, из беженцев, нелегально тут.

А вот Ибрагим Ахмеди… это та еще птица. Из дурного района, пошел в армию, выгнали – ударил офицера. Собрал банду, якшался с националистами, занимался рэкетом. Прихватить его по-серьезному не удавалось, хитрый гад, с военным опытом. Последнее, что про него слышал комиссар, – Ахмеди, как и многие другие, вербанулся в Сирию, там можно грабить и убивать безнаказанно. Сейчас в сирийской пограничной зоне, незаконно оккупированной турецкой армией, полно таких, навербованных для боев с курдами. Но тут одни стоят других… и одному Аллаху известно, что произойдет, когда подпишут мирное урегулирование и все эти отморозки начнут возвращаться в города – уже со стволами и с боевым опытом. Наверное, Султан хотел, чтобы эти уголовники и курды, давние враги турецкой государственности, поубивали друг друга, но это еще как пойдет…

Интересно, почему Ахмеди возвратился в город? Там полно заработков – от нефти до мародерки. Что ему тут понадобилось?

– По русскому данные из полиции России пришли?

– Пока нет.

– Езжай в больницу, прижми эту Наташу[15]15
  Расхожее название славянской проститутки.


[Закрыть]. Пусть расскажет, как было на самом деле. Пригрози из страны выкинуть.

– Может, мне и в самом деле в эмиграцию позвонить?

– Не надо!

…

– Она еще пригодиться может против этого русского. Скажи в больнице, чтобы приглядывали за ней.

– Хорошо, эфенди комиссар.

Комиссар вернулся. Я пока не знаю, что он будет делать, и не могу даже предположить. Правовая система Турции списана с европейских: Гражданский кодекс – это переведенные швейцарский Гражданский и Обязательственный кодекс от 1911 года (с дополнениями, конечно), а Уголовный кодекс списан с французского. Но закон одно – а по факту совсем другое, и Европы тут – совсем немного…

– Какие отношения связывали вас и комиссара Османа Джаддида?

Решил в лоб, значит.

– Он был хорошим покупателем, даже очень хорошим. Очень уважаемый человек и покупал много. Его смерть – большая утрата.

– А вы никогда не спрашивали его, откуда у комиссара полиции такие деньги?

– Никогда. А разве должен был?

– Нет, не должны.

…

– Я подозреваю вас в связях с российской организованной преступностью.

Я пожал плечами.

– Я веду законопослушный образ жизни, у вас нет оснований меня в этом подозревать.

– И у меня есть основания подозревать вас в причастности к коррупции. На этих основаниях я вас задерживаю…

Вечером комиссару позвонил отец, попросил срочно приехать. Назим понимал, о чем пойдет разговор, и не хотел его, но и отказать отцу не мог. Для турка семья – святое.

Он думал, что дома будет Мустафа – он не хотел его видеть и вряд ли бы вынес разговор с ним, но Мустафы не было. Был его отец, уже постаревший, не похожий на того здоровяка, который возил их на Мраморное море, – но все же его отец. Была его мать. Она поставила на стол его любимое кушанье – фаршированные баклажаны и вышла. Женщина не должна вмешиваться в разговор мужчин.

В полном молчании они начали есть баклажаны, и в какой-то момент Назиму показалось, что в доме тоненько звенит комар. Хотя этого не могло быть.

– Ты поссорился с Мустафой, – прервал звон отец.

– Да.

– Но он твой брат.

– Да, он мой брат.

Комар продолжал звенеть.

– Ты не скажешь, что послужило причиной вашей ссоры?

– Спроси у него.

– Мустафа ничего не сказал.

– Значит, и я не буду.

Отец тяжело вздохнул и отложил вилку и нож. Аккуратно положил их по краям тарелки.

– Назим, послушай меня…

…

– Вам, вашему поколению жизнь кажется простой. В то время как она совсем не такова. И нашему поколению это известно лучше. Как ты думаешь, почему ты все еще комиссар?

– Я уже комиссар, отец. Это высокая должность.

– Да, но ты не замечал, что на тебя косятся, тебя избегают. Почему, как ты думаешь?

…

– Когда ты решил стать полицейским, я помог тебе, хотя мы с матерью не этого для тебя хотели…

– Отец…

– Не перебивай, дослушай до конца. Я обрадовался, когда ты поехал в Германию на стажировку. Но я так же обрадовался, когда Мустафа сказал мне, что он истинный мусульманин и имеет связи с очень большими людьми наверху. Он сказал, что может помочь и тебе, если ты этого захочешь. Если ты захочешь быть не просто комиссаром.

– Мне не нужна его помощь.

– Нужна. Ты и сам не понимаешь, как нужна. Когда я начинал в этом городе, я был совсем один. Кто я был такой? За мной не было влиятельных родственников, которые тебя не оставят в беде. У меня не было братьев. У меня никого не было. И я каждый день должен был делать выбор. Тебя пригласили на день рождения – а стоит ли принимать приглашение? Может, этот человек враг и, приняв приглашение, ты и сам попадешь под подозрение? А твой начальник? Может, он тайный коммунист или исламист и его распоряжения преступны. Но ты об этом не знаешь и не узнаешь, пока тебе об этом не скажет следователь.

…

– А вот у тебя есть брат. Родная кровь. Человек, который может тебе помочь. Почему ты не хочешь помириться с ним? Почему ты не хочешь принять его помощь? Если к власти придут сторонники европейского курса, ты поможешь ему. И он с благодарностью примет твою помощь. Почему вы ссоритесь?

Назим смотрел на отца и думал. Его отец был типичным турком, чье взросление пришлось на период диктатуры генерала Кенана Эврена. Восьмидесятые в Турции – это было время, когда надо было держать ухо востро, а язык за зубами. Это было время, когда надо было очень точно выдерживать дозировку. Надо было быть мусульманином, но не слишком. Если ты будешь ходить в мечеть слишком часто, заподозрят, что ты относишься к одной из радикальных мусульманских организаций, и тогда тебя схватит секретная полиция. Но если ты совсем не будешь ходить в мечеть, то кто-то может настучать на тебя, что ты коммунист. И тогда тебя тоже схватит секретная полиция. А стучали многие, потому что даже сейчас с работой плохо, а тогда и подавно было плохо.

Так, в страхе они учились верить. Верить, но не слишком…

И вот сейчас отец учит его быть таким же, как и он. Жить так же, как и он.

Бояться так же, как и он.

Он вдруг понял, почему ему так тягостен этот разговор. Потому что он не уважает своего отца. И раньше не особо уважал. А этот разговор лишил его последних остатков уважения.

Назим отодвинул тарелку и встал.

– Извини, отец. Но лучше мне уйти. Я полицейский и не могу говорить об этом. И Мустафе, чтоб ты знал, – помочь не смогу.

Бросив машину на одной из улиц, комиссар пошел на берег Босфора. Ему надо было подумать.

Ноги сами несли его к тому месту, где он был в последний раз с Али. Где он выпустил его руку и Али пропал навсегда…

Он часто спрашивал – Али, а как бы ты поступил? И не слышал ответа.

Стемнело. По берегам Босфора вспыхнули миллионы огней, красиво отражаясь в маслянистой воде пролива. Речные пароходики встали на прикол, потому что ночью они не ходят, ночью пролив открывают для больших судов. По обе стороны пролива – и на азиатском, и на европейском берегу – задорно веселилась молодежь, гуляли туристы, играла музыка. Чайки, успокоившись и наболтавшись за день, искали на крышах место для ночлега.

Вот и мост.

Вот я и здесь, Али.

Что скажешь?

Как мне жить? Как говорит отец – или?

Он уже плохо помнил Али. Но помнил, что тот никогда не оставался в стороне от драки, если дрались его друзья.

А он?

Это все… плохо. Очень плохо.

Так нельзя жить.

Но так живут.

Так живет его многострадальный народ. Есть и те, кто живет иначе. Но их мало.

Они такие несгибаемые перед врагами, потому что перед своими готовы согнуться…

– Комиссар…

Хикмет резко обернулся.

– Как вы сюда попали?

В сущности, если бы этот комиссар не был против меня, он бы мне даже нравился. Каждый должен делать свою работу с душой. Но…

Наверное, мне не надо было подходить. Но я подошел. Просто потому что увидел.

– Меня отпустили.

– Отпустили?

– Да, именно. Пришел адвокат, и меня отпустили.

– Какой адвокат?

– Арслан Бекбулла.

Комиссар криво усмехнулся, рука его вернулась на свое место. До того она была рядом с пистолетом.

– Конечно же. Дорого стоят его услуги.

– Немало, – согласился я, – можно подойти?

– Вы теперь свободный человек.

– Да, точно. Но я бы не хотел вам мешать.

Я подошел ближе, оперся на перила моста.

– Один из самых красивых видов Стамбула, что днем, что ночью, – сказал я.

– Зачем вы меня искали?

– Я вас не искал. Просто я люблю приходить на это место. У меня есть друг… точнее, был друг. Он очень любил ловить здесь рыбу. Здесь мы и встречались.

– И что с ним случилось?

– Он уехал.

– То есть мы с вами встретились здесь совершенно случайно?

– Именно. Но если хотите, я уйду.

– Да нет, оставайтесь. – Комиссар тоже повернулся к воде. Азиатский берег светился мириадами огней.

– Скажите, – вдруг сказал комиссар, – у вас есть отец?

– Был. Он умер.

– Сочувствую…

– Это было давно.

– А мать?

– Она жива. Осталась в России…

Комиссар замялся.

– Можно, я задам вам один личный вопрос?

– Задайте.

– Если бы кто-то из близких вам людей… родственников… скажем, совершил бы что-то плохое… вы бы ему помогли? Или отказали бы?

Я усмехнулся.

– Вопрос не такой простой.

– И все же?

– Знаете, в России в свое время миллионы людей вынуждены были решать такой же вопрос. Что важнее – родство или истина? Это было сто… уже сто с лишним лет назад. То, что получилось в итоге, называется гражданская война.