Текст книги "В прицеле — танки"

Автор книги: Александр Бессараб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Противотанковый дивизион весь день двигался рядом с командным пунктом дивизии и использовался в качестве противотанкового резерва. Поэтому малейшая заминка в наступлении стрелковых рот и батальонов устранялась немедленно, пехота своевременно получала поддержку от батарей, действовавших зачастую с открытых позиций.

В час ночи полки Чекулаева и Ковязина достигли западной опушки леса Бернике-Люме. В три часа комдив Асафов ввел в бой и полк Вознесенского. Он спешил: командующий фронтом приказал в 5.00 перерезать окружную Берлинскую автостраду, а до нее еще было добрых восемь километров. Большой успех наметился в полосе Ковязина, и поэтому Асафов направился к нему, чтобы подбодрить и лично присутствовать при выходе полка на автостраду. Однако гитлеровцы неожиданно оказали сильное сопротивление на рубеже Биркхольцауэ, Элизенау, Блумберг. Продвижение батальонов замедлилось. Два дивизиона артполка были на марше и, разумеется, не могли пока оказать помощь пехоте. Но третий, пушечный дивизион В. Андреева уже приступил к интенсивному обстрелу противника. Полк с ходу ворвался в деревню и завязал бой на ее восточной окраине. Левее отчетливо было видно сражение 598-го полка за Элизенау. Через четверть часа стрелковые цепи полков наконец сломили сопротивление гитлеровцев и овладели обоими населенными пунктами.

Мы с Иваном Дмитриевичем Ковязиным решили переместить свой КП в западный угол рощи, которая почти вплотную подступала к занятому Биркхольцауэ. Вслед за нами небольшими группами двигались командиры приданных артиллерийских частей усиления, радисты, связисты, саперы.

Только мы подошли к роще – пожаловало большое начальство. Вслед за комдивом появились заместитель командующего армией генерал И. И. Артамонов и начальник политотдела армии полковник Ф. Я. Лисицын. Вместе с ними прибыл И. С. Крылов. Вдруг гитлеровцы открыли сильнейший пулеметный огонь. Пришлось залечь и лежать не поднимая головы около десяти минут. Со стороны Цеперника в нашу сторону летели болванки двух немецких «фердинандов». Во фланг наступавшим батальонам тоже стреляло несколько самоходок и пулеметов. Похоже было, что начинается контратака.

Рядом со мной в траншею свалились командиры дивизионов капитаны Курбатов и Данильченко. Заработали радиостанции. В эфир полетели команды. Справа появилось подразделение наших танков. К танкистам побежал полковник Иван Сергеевич Крылов. Переговоры с ними длились не более пяти минут – боевые машины повернули на Шванебек. За ними опять поднялась пехота. А мы всей огневой мощью артполка навалились на позиции гитлеровцев у южной окраины Цеперника.

Около семи часов утра полки Ковязина и Вознесенского вместе с танками перерезали окружную Берлинскую автостраду и завязали бой за предместье Берлина – Цеперник. Поставленную Военными советами армии и фронта задачу части 207-й стрелковой дивизии одновременно с другими частями корпуса выполнили с честью. Корпус получил благодарность от командующего фронтом Маршала Советского Союза Г. К. Жукова.

Полковник Ф. Я. Лисицын и генерал И. И. Артамонов вручили командованию нашей дивизии Красное знамя Военного совета 3-й ударной армии под номером шесть. Его предписывалось передать тому подразделению, которое первым ворвется в Берлин.

– Пусть бойцы и офицеры вашей дивизии, Василий Михайлович, – сказал Лисицын Асафову, – водрузят это знамя на самом высоком здании окраины фашистской столицы, чтобы все его видели. Это воодушевит наших воинов на новые подвиги, а врагу покажет, что дальнейшее сопротивление частям Красной Армии бесполезно.

В. М. Асафов и К. Н. Косяков заверили Военный совет армии, что воины дивизии с честью выполнят этот наказ, и тут же начальник политотдела дивизии выехал в вырвавшийся вперед полк А. П. Чекулаева, чтобы вручить ему знамя.

До рубежа канал Панков, безымянное озеро фашисты бежали без оглядки. После короткого боя дивизия заняла Цеперник. Аккуратные одно – и двухэтажные особняки в весенней зелени садов. Тщательно убраны небольшие дворики, старательно ухожены огороды. На грядках уже растет зеленый лук, салат, редис. Усадьбы разделены между собой высокими металлическими сетками – ни домашняя птица, ни скотина не залезет не только в чужой, но и в свой огород. Во всем поселке ни одного местного жителя. Видать, Геббельс запугал берлинцев россказнями о зверствах коммунистов. Убежали. Куда? Ведь все равно вернутся.

В Цепернике мы задержались недолго. Стрелковые полки, преследуя панически бежавшего противника, устремились на юго-запад вдоль канала Панков и железнодорожного полотна пригородной магистрали. К 13.00 части Ковязина и Вознесенского, поддерживаемые огнем 780-го артполка и танков, захватили окраину Берлина – Каров. Стрелковый полк Чекулаева тоже ввели в бой. Он пошел в атаку на столичный пригород Бухгольц. В это же время батарея артполка под командованием старшего лейтенанта А. С. Спивакова произвела залп по Штеттинскому вокзалу Берлина. Честь первого выстрела по фашистскому логову предоставили расчету прославленного артиллериста дивизии сержанта Михаила Андреевича Плюта в составе наводчика Н. В. Дедовича и орудийных номеров И. М. Остапчика и Т. В. Заболотного.

Заводской номер стрелявшего орудия был 7241. На снарядах без взрывателей сделали надпись: «Гостинец Гитлеру от артиллеристов 780-го артполка».

Спустя час по Северному вокзалу Берлина открыла огонь батарея Петра Глущенко. Первым стреляло орудие коммуниста старшего сержанта Ивана Софроновича Кислицына – одного из ветеранов и прославленных младших командиров 420-го ОИПТАД.

Н. Ф. Пацей и Г. С. Шленсковой потом рассказали мне, как торжественно они готовились к этому дню. За сутки написали два варианта послания Гитлеру и Геббельсу. Оба стихотворения вложили в снаряды. Затем послали их к Северному вокзалу. Огонь вели из пушки ЗИС-3 с заводским номером 765414. В расчет И. С. Кислицына входили наводчик М. И. Кузнецов, орудийные номера Я. Т. Гилетич, Г. М. Савчук, М. И. Мартынюк и К. И. Черешко.

Как и на Одере, слог солдатский был далеким от совершенства. Но это не главное. Стихи метко передавали всю ненависть и презрение к Гитлеру и его кровавой клике, говорили о гордости русского человека, увидевшего у своих ног гнездовье сильного, коварного, но уже поверженного врага.

...Впереди простирался большой пустырь. За ним в синеватой дымке громоздились массивы многоэтажных жилых домов и промышленных зданий. Это был Берлин.

Вот она, цитадель фашизма!

Вечером 21 апреля Курашов облюбовал небольшой кирпичный домик с круглой башенкой на юго-западной окраине Карова. Башенку солдаты тотчас начали оборудовать под НП. Вскоре подтянулись штабы, установили связь с дивизионами, занявшими огневые позиции на северной и восточной окраинах Карова.

По данным разведки, Берлин был сильно укреплен, имел внешний и внутренний оборонительные обводы, две укрепленных линии в самом городе и одну вокруг его центра – третий оборонительный обвод, в котором расположились правительственные кварталы. Вся оборонительная система была разбита на секторы. Во главе каждого из них стоял начальник и штаб, которые непосредственно подчинялись ставке. Многие кварталы столицы забаррикадированы, каждый дом приспособлен к обороне. Центральные улицы и все перекрестки контролировались и держались под обстрелом дотов, вкопанных в землю танков и самоходных установок. Двери и окна первых этажей завалены кирпичом и мешками с песком. Для пулеметов и орудий ПТО проделаны бойницы и амбразуры. На крышах и верхних этажах зданий оборудованы огневые позиции для снайперов, автоматчиков и фаустников.

Предполагалось, что гитлеровцы в целях обороны и маневрирования будут широко использовать линии метрополитена и подземные канализационные коммуникации.

Кроме регулярных частей Берлин защищали так называемые фольксштурмовцы, в ряды которых призывались мужчины всех возрастов от шестнадцати до шестидесяти лет. Фашистское командование практически никого не освобождало от этой повинности. Через сутки мне пришлось убедиться в этом лично в Берлинском районе Розенталь. Там я случайно зашел в дом-особняк. Меня встретили женщина лет пятидесяти и ее дочь. Обе стали лепетать, что они не наци, что их глава семейства – художник и всегда-де был противником Гитлера. При этом мать указала на его автопортрет, висевший в гостиной. Я попросил ее показать работы мужа. Немка распахнула портьеры, открыла дверь, и мы очутились в огромном зале, увешанном большими полотнами. Со всех сторон на нас смотрели обнаженные мужчины и женщины. Светловолосые, с ярко-голубыми глазами, они были классическими представителями арийской расы. Мое замечание на этот счет явно смутило хозяйку дома. Она ничего не возразила: ведь картины мужа говорили сами за себя.

Мы вернулись в гостиную. Зазвонил телефон. Трубку взяла дочь. Через мгновение она с опаской протянула ее матери. Хозяйка пришла в замешательство. Я велел ей начать разговор. Звонил муж. Только сейчас выяснилось, что он фольксштурмовец, а было ему под шестьдесят. Хозяйка сообщила мужу, что в доме русские и что советский майор хочет с ним говорить.

– Где вы находитесь сейчас? – спросил я.

– На Александерплац, герр майор.

– Там много войск? И каких?

– О, герр майор, много, но все старики, как я, да дети. Что это за войско?!

– Вы откуда говорите?

– С квартиры моего друга, художника... – И он назвал фамилию.

– Если уж вас забрили в солдаты фольксштурма, то дела у вашего фюрера весьма плохи, – заметил я.

– Вы совершенно правы, герр майор.

– В таком случае передайте всем фольксштурмовцам, что сопротивление бессмысленно и чревато жертвами. Пусть бросают оружие и расходятся по домам. Красная Армия не тронет тех, кто добровольно перейдет на нашу сторону.

– Гут, герр майор, гут!

– Учтите, после окончания боев я зайду к вам на квартиру и проверю, как вы выполнили мое поручение, – сказал я ему на всякий случай в конце нашего разговора. Потом я велел жене художника найти в телефонной книжке номер названного друга и перезвонить. Все оказалось верным – звонили действительно с этой квартиры.

Этот разговор навел меня и полковника Курашова, которому я доложил об этом случае, на невеселые размышления. Немцы могли использовать действующую телефонную сеть Берлина не только для переговоров с семьями, но и для ведения разведки и корректирования огня своей артиллерии. Последующие события подтвердили наши опасения.

Главным для всех нас был вопрос об управлении огнем артподразделений в Берлине. Еще за два или три дня до этого Курашов собрал всех артиллеристов дивизии и поставил задачу: продумать вопросы организации артиллерийского обеспечения действий пехотных подразделений в городе и представить свои предложения в штаб артиллерии. После подробных обсуждений с командирами частей он принял решение: огонь частей дивизионной артгруппы с закрытых огневых позиций накладывать вдоль улиц, по перекресткам дорог, по угловым каменным и прочим сооружениям – наиболее вероятным узлам сопротивления. Части гвардейских минометов М-31 должны были вести огонь по большим зданиям и площадям.

Особое внимание уделялось использованию подразделений полковых артиллерийских групп (ПАГ). По требованию командиров стрелковых подразделений из их состава необходимо было выделить орудия прямой наводки. Они должны были уничтожать огневые точки в подвалах зданий, в оконных проемах, на чердаках, проделывать проломы в стенах. Для этой же цели предлагалось применять и гаубицы.

Утром следующего дня мы с В. И. Курашовым поднялись на башню и засели за стереотрубы. Сквозь легкую утреннюю дымку отчетливо виднелись серые громады городских кварталов. Никаких признаков активности, тишина. Мы наблюдали долго и терпеливо, внимательно изучая каждый квартал, дом, крышу, чердак.

Вот в настежь открытом окне стоит стереотруба, и немецкий наблюдатель, склонив голову к окулярам, пристально смотрит в нашу сторону. К нему время от времени подходит другой гитлеровец. В глубине жилого массива на крыше дома, облокотившись на выступ дымохода, стоит офицер с биноклем у глаз. Далее в проломе заводской трубы тоже наблюдатели.

Командиры дивизионов докладывали о разведанных пушках, танках и других огневых средствах. Тишина оказалась обманчивой: с обеих сторон шла напряженная подготовка к предстоящему бою.

Семь часов утра. Приказа о наступлении еще нет. Уточнив данные, дивизионы начали пристрелку целей. Курашов ушел к командиру дивизии, но возвратился очень быстро: наступление намечалось на 8.30 утра. Вскоре получили боевой приказ. В 8 часов утра командиры дивизионов доложили о готовности. Полковник Курашов навел стереотрубу в сторону правого фланга и вскрикнул:

– Куда они? Черенков, выясните, чья это колонна, и немедленно заверните ее!

Я посмотрел и увидел колонну нашей пехоты, голова которой была уже на пустыре. Начальник штаба артиллерии дивизии майор Черенков позвонил в полки, но было уже поздно. Как только пехота достигла середины нейтральной полосы, по ней ударили немецкие пушки и пулеметы. Пехота рассеялась по пустырю и залегла. Бойцы начали быстро окапываться среди фонтанов разрывов вражеских снарядов. Многие открыли ответный огонь из автоматов.

Как потом выяснилось, это был один из батальонов соседа справа. Его командира подвела обманчивая тишина, и он решил подойти поближе к рубежу атаки и заодно прощупать противника...

Минут через десять перестрелка прекратилась. Артиллеристы нанесли на свои планшеты координаты вновь разведанных огневых точек врага и подготовили по ним данные.

Дивизия наступала не в два, а, по существу, в три эшелона: полк Чекулаева впереди, за ним – Вознесенского, а полк Ковязина, находясь в резерве командира корпуса, двигался в третьей линии. Полковник Курашов приказал мне быть при нем. На усиление чекулаевцев выделили полк 23-й легкой артбригады и 420-й ОИПТАД. В распоряжении Курашова было много приданной артиллерии и минометов. Вся эта техника работала на передовую часть, создавая мощный огневой таран впереди ее цепей.

В назначенное время полк Чекулаева после пятнадцатиминутной артподготовки перешел в атаку. В его боевых порядках наступали противотанковый дивизион, пушечный дивизион артиллерийского полка, противотанковая батарея ИПТАП и собственная полковая артиллерия. В общей сложности на фронте наступления части на прямой наводке действовало 52 орудия.

Фашисты отчаянно сопротивлялись, но их попытки сдержать натиск ударной группы дивизии оказались тщетными. Хотя наши части и не имели прежде большого опыта ведения уличных боев в огромном городе, наступательный порыв их все-таки был очень высок, а продвижение вперед – стремительным. Уже к 10 часам утра батальоны первого эшелона вместе с батареями противотанкового дивизиона достигли западной окраины Бухгольца. Спустя полчаса 780-й артполк тоже пришел сюда и занял огневые позиции на улицах.

Тут произошло нечто удивительное. Начали встречаться отдельные подразделения гитлеровцев, которые, уже будучи в тылу наших вторых эшелонов, полагали, что Красная Армия еще далеко, а прошедшие справа и слева пехота и танки – свои отступающие войска. Такие встречи с противником ничего доброго не сулили. Их жертвами чуть не стали начальники политотделов корпуса и нашей дивизии. Вот как это случилось.

Около 12 часов дня И. С. Крылов и К. Н. Косяков приближались на виллисе к Бухгольцу. В двух километрах справа, вдоль дороги на Бланкенфельд, они заметили вытянувшуюся длинную колонну гвардейского танкового корпуса. Шофер гнал машину, чтобы поскорее добраться до передового полка А. П. Чекулаева. Оба политработника обратили внимание на многоэтажное кирпичное здание, обнесенное невысокой металлической загородкой. Это был немецкий госпиталь. Охрана обстреляла виллис, но, к счастью, никого не ранило. Охрану пришлось разоружить, а раненых – тридцать пять армейских офицеров и около двухсот пятидесяти солдат и унтер-офицеров – взять на учет.

Не снижая темпа наступления, стрелковые подразделения чекулаевского полка, поддерживаемые огнем всей артиллерии дивизии, к вечеру полностью очистили от противника еще один густонаселенный район столицы – Розенталь.

Бой за него принес много поучительного и пехотинцам, и артиллеристами. Прежде всего мы ознакомились с тактикой врага, его уловками, системой заграждений и оборонительных сооружений. Улицы Розенталя во многих местах изобиловали двухметровыми завалами, сложенными из мешков с песком, из кирпичных блоков или из рельсов, бревен, камней... Их толщина доходила иной раз до полутора-двух метров. Потребовалось выдвинуть на прямую наводку 122-мм гаубицы артполка и приданные самоходные установки ИСУ-152. Кстати сказать, такой маневр практиковался и в дальнейшем, до конца Берлинской операции. Батареи гаубичного дивизиона, как правило, поочередно уходили в боевые порядки стрелковых батальонов и рот.

Другое препятствие – зенитные орудия, установленные для защиты уличных перемычек. С ними расправлялись полковые 76-мм пушки и дивизионные пушки ЗИС-3 420-го противотанкового дивизиона, батареи которого тоже действовали в составе штурмовых групп пехоты. Во время стрельбы советской артиллерии расчеты огневых точек противника, расположенные на чердаках и верхних этажах зданий, перебегали вниз, оставив наверху лишь наблюдателей. Когда обстрел прекращался, гитлеровцы снова занимали свои места и возобновляли огонь по нашей пехоте и орудиям прямой наводки. Воздвигнутые на улицах баррикады защищали пулеметчики и истребители танков, вооруженные фаустпатронами. Нам пришлось совершенствовать свои тактические приемы наступления. Врагу противопоставляли не только наступательную мощь, но и хитрость, изобретательность, хорошо налаженную разведку огневой системы противника.

Запомнился, например, такой случай. Продвижению стрелковых подразделений 594-го полка мешал прицельный огонь артиллерии и минометов немцев. Требовалось небольшое усилие, один стремительный рывок, чтобы овладеть последним кварталом Розенталя. Но как только роты пытались перейти в наступление, им тут же преграждал путь плотный заградительный огонь нескольких вражеских батарей.

Было ясно, что противник откуда-то хорошо просматривает все улицы и проходы. Разведчики артполка сбились с ног, разыскивая наблюдателей. Наконец их все-таки обнаружили в заводской трубе, которая стояла в стороне от полосы наступления чекулаевского полка.

Командир расчета 122-мм гаубицы старший сержант Иван Доронин выкатил орудие на прямую наводку и метким огнем разрушил кирпичную трубу. Медленно оседая в клубах дыма и красной пыли, она рухнула вместе с артиллеристом-наблюдателем. Стрелковый батальон поднялся в атаку, и через четверть часа Розенталь был полностью в наших руках.

Артиллеристы, действовавшие на прямой наводке в боевых порядках стрелковых подразделений, всеми силами старались обеспечить продвижение пехоте: использовали для выбора огневых позиций проломы в стенах домов, сараев, площадки под арками зданий, передвигали свои пушки дворами и огородами. В свою очередь пехотинцы с готовностью помогали орудийным расчетам оборудовать позиции, перетаскивать пушки, защищали их гранатами и огнем из автоматов и даже стреляли из орудий, заменяя выбывших из строя артиллеристов. В последующие дни это взаимодействие переросло в настоящую боевую дружбу.

Бой стрелковых батальонов 594-го полка за Розенталь изобиловал такими примерами. 122-мм гаубицы – тяжелые орудия. Расчетам батареи капитана Соловьева не под силу выдвигать их на прямую наводку, а тягачи у самого переднего края тоже не всегда используешь. Тут без помощи бойцов-пехотинцев не обойтись. Расчеты старших сержантов Сененко и Матюнина, сержанта Чернорая и младшего сержанта Шостака вместе с пехотинцами тащили гаубицы на руках от одного завала к другому, в упор расстреливали огневые точки, проделывали проломы в баррикадах из камня и в стенах кирпичных зданий. В них и проникали автоматчики штурмующих групп, громя подразделения гитлеровцев с тыла.

Особенно отличились наводчики Савчиц и Нестер. На их счету в этот день было по два зенитных орудия, несколько пулеметных точек и около взвода пехоты, уничтоженных точным огнем с дистанции сто пятьдесят – двести метров.

Офицеры артполка, подавляя вражеские орудия и минометные батареи, использовали преимущественно способ подготовки данных по секундомеру, а при уничтожении огневых точек в оконных проемах и на чердаках – метод стрельбы изменением точки прицеливания. Это значительно повышало эффективность огня батарей с закрытых позиций.

Примечательно и другое: во время боевых действий в Берлине неимоверно трудно было организовывать общевойсковую и особенно артиллерийскую разведку. Над этим мы с А. П. Чекулаевым и офицерами наших штабов ломали голову. Чтобы обеспечить эффективную разведку целей, их пристрелку и корректирование огня, приходилось выбирать несколько наблюдательных пунктов: внизу, прямо на улицах, на крышах зданий, в окнах верхних этажей, на колокольнях и других возвышенных местах.

Мы с Чекулаевым выбирали командные и наблюдательные пункты рядом. Наши разведчики тоже действовали совместно, нередко проникали в расположение врага.

На улицах Розенталя и Бухгольца начальник связи и начальник разведки артполка старшие лейтенанты Василий Вешкин и Георгий Дубинин несколько раз пробирались вместе с начальником чекулаевской разведки в тыл противника и корректировали огонь не только батарей артполка, но и всей дивизионной артиллерийской группы поддержки пехоты.

В одну из таких смелых вылазок группа обосновалась на башне костела и около часа управляла огнем, нанося противнику большой урон. Гитлеровцы нервничали, беспомощно метались в огневом мешке. Наконец они, видимо, догадались, в чем дело, а может быть, и запеленговали непрерывно работавшую радиостанцию наших разведчиков.

Костел мгновенно окружили солдаты. Со всех сторон к нему беспрерывно подкатывали мотоциклы с автоматчиками. Положение казалось безнадежным – на каждого смельчака приходилось по меньшей мере полсотни разъяренных врагов. Кольцо окружения неумолимо сжималось. Некоторые фашисты уже сочли, что русские никуда не уйдут: прекратили огонь и, беспечно прогуливаясь по брусчатке мостовой, с интересом наблюдали за действиями передовых цепей.

Георгий Дубинин молча посмотрел в глаза своему другу Василию Вешкину и, как бы получив его одобрение, раздельно, чеканя каждое слово, произнес:

– Вызываю огонь на себя!

Никто не возразил: решение единственно правильное и благоразумное. Вешкин отобрал у радиста наушники и сам передал по рации:

– «Ласточка»! Я – «Утес». Принимайте команды и срочно открывайте огонь! Как поняли? Прием...

По переданным установкам Михаил Курбатов быстро определил, что в центре сосредоточения огня расположен костел, на котором находится НП разведчиков.

– Товарищ майор! Они просят огня на себя! – взволнованно доложил он.

Мне пришлось дать команду приготовиться и зарядить. Вешкин снова радировал:

– Срочно открывайте огонь!

Я, не колеблясь, скомандовал. В свою очередь А. П. Чекулаев приказал поднять в атаку стрелковые батальоны. Гаубичные батареи артполка и батареи приданных гвардейских минометов точно накрыли цель. Стоны, крики, проклятия врагов...

Поистине верно, что «смелого пуля боится, смелого штык не берет» – ни один снаряд, ни одна мина не попали в башню костела. Все наши разведчики возвратились из этой операции невредимыми. Помню их возбужденные лица. Особенно ликовал молодой жизнерадостный Василий Вешкин. Его симпатичное веснушчатое лицо сияло от удовольствия. Еще бы! Ведь от прицельного огня наших батарей противник понес огромные потери.

В тот же день Вешкин и Дубинин вместе с начальником артиллерии 594-го стрелкового полка майором А. Ф. Жиряковым и разведчиком лейтенантом Поповым повторили дерзкий маневр. Взобравшись с радиостанцией на колокольню кирхи, они долго корректировали огонь артиллерии всей дивизии. К вечеру кирху занял один из стрелковых батальонов полка, и подполковник Чекулаев вместе с заместителем начальника политотдела А. Е. Жуком поднялись наверх, чтобы там установить знамя № 6 Военного совета армии. Прошло несколько минут, и на колокольне неожиданно раздались один за другим два взрыва. Мы с радистом Тененевым, ординарцем Быстровым и еще несколькими разведчиками мигом бросились наверх. Там, на небольшой площадке под колоколом, в густых облаках пыли копошились люди. Сразу мы не могли разглядеть, кто где находится, но постепенно освоились. В углу я заметил А. П. Чекулаева с зажатым в окровавленных ладонях лицом. А. Е. Жук пытался взвалить себе на плечи Жирякова, но тот стонал и просил не трогать его.

В оконном проеме, ярко освещенном солнечными лучами, птицей трепетало на весеннем ветру кумачовое полотнище. Внизу под ним на корточках сидел Василий Вешкин. Осторожно выглядывая наружу, он торопливо подавал команды, корректировал огонь гаубичной батареи:

– Правее ноль десять, больше два, огонь!

– Батареей, два снаряда, беглый... огонь!

И только голос его воспринимался в этом хаосе пыли и стонов как нечто реальное, ободряющее и вселяющее надежду, что все обойдется благополучно. Я потащил за собой Чекулаева. Грише Быстрову велел помочь подполковнику Жук вынести Алексея Федоровича Жирякова. Тененев и разведчики взяли остальных раненых и контуженых. Внизу всем пострадавшим оказали первую помощь, сделали перевязки, подготовили их к эвакуации. А. П. Чекулаев получил легкое ранение в лицо, Жиряков и Попов были серьезно ранены осколками кирпичей. Пострадал и мой разведчик – старший лейтенант Георгий Дубинин.

Вскоре гаубичная батарея подавила немецкое орудие, стрелявшее по кирхе прямой наводкой. Начальник связи артполка Вешкин уступил место на НП артиллерийским офицерам. Мы с Чекулаевым снова поднялись наверх. Высоко над Берлином гордо развевалось знамя нашей Родины.

Начиная с Бухгольца дивизия резко изменила направление наступления, повернув свои полки на юго-запад – на Виттенау, Тегель. С утра 23 апреля в бой вступили все стрелковые части. Артполк по-прежнему поддерживал чекулаевцев.

С Александром Павловичем Чекулаевым меня связывала давняя боевая дружба. Впервые мы встретились весною сорок третьего года на курсах подготовки офицерского состава действующей 5-й армии. Помнится, мы часто решали тактические задачи за командира роты, батальона, полка. Как и я, Чекулаев в прошлом был артиллеристом. Потом мы под Вязьмой командовали с ним стрелковыми батальонами в 207-й дивизии. И здесь, в Берлине, мы сразу же нашли общий язык, помогали друг другу бить врага, воевавшего порой изобретательно и коварно.

Обстановка быстро менялась, полки стремительно двигались вперед. Во второй половине дня дивизия снова изменила направление наступления. Ее части заспешили еще более к югу – в сторону Рейникендорфа и Сименсштадта. Бой не прекращался ни на минуту. Сопротивление врага возрастало с каждым шагом. Участились случаи стрельбы из-за угла. Жертвой такого выстрела стал наш храбрый Василий Вешкин. Его убили у дома, в подвале которого находился командный пункт артполка. Пришлось прочесывать здание. Гитлеровцам, нередко переодетым в гражданское платье, благоприятствовала сама обстановка: в развалинах своего города легче было ориентироваться, скрываться и уходить от преследования.

На закате на моих глазах из окна близлежащего дома убили офицера связи из дивизии полковника Негоды. Стоявшие неподалеку пушки младшего лейтенанта Еременко немедленно открыли огонь по зданию, откуда стрелял гитлеровец...

Ночью полк Вознесенского на южной окраине Борзиг-вальде перерезал железнодорожное полотно и открыл путь полкам Чекулаева и Ковязина на Рейникендорф. Фашисты, используя каменные дома, яростно сопротивлялись, вели шквальный огонь из всех видов оружия. Но наши подразделения не давали втянуть себя в лабиринты улочек и переулков. Штурмовые группы действовали вдоль главных улиц и проездов, мощная артиллерия разрушала опорные узлы. Каждая батарея гаубичного дивизиона выделяла по одному-два орудия для ведения огня прямой наводкой. Обстановка подсказала и тактику применения пушек в уличных боях. Ночью артиллеристы, тщательно маскируя орудия, бесшумно занимали огневые позиции под самым носом у гитлеровцев. Разведчики обнаруживали цели, выбирали наиболее важные из них. Расчеты, подготовившись к стрельбе, утром неожиданно открывали огонь, насмерть поражая врага. Штурмовые группы немедленно устремлялись вперед.

Начало такой тактике положил в нашем полку расчет старшего сержанта Иванова. Утром 24 апреля его орудие, стреляя в упор, разрушило хорошо укрепленное угловое здание, которое было камнем преткновения для целого стрелкового батальона. Этот же расчет с первого выстрела поднял в воздух немецкую противотанковую пушку и обеспечил продвижение наших танков.

Управление артиллерийским полком становилось невероятно трудным и преимущественно децентрализованным. Батареи и взводы, особенно пушечных дивизионов, вели огонь, как правило, прямой наводкой непосредственно в боевых порядках пехоты. Правда, при этом в батареях обязательно обеспечивали огневое взаимодействие взводов. Но каждый раз, если была возможность, огневая мощь полка собиралась в один кулак. По наиболее важным целям наносился удар, позволявший нашей пехоте продвигаться практически беспрепятственно.

Ранним утром 24 апреля в артиллерийский полк прибыл новый командир подполковник Д. Б. Мулл. Я сдал ему свои полномочия и вновь вступил в командование 420-м ОИПТАД.

Овладев совместно с частями 150-й дивизии районом Рейникендорфа, наша дивизия к полудню вышла к Берлинер-Шпандауер-Шиффартс-каналу. Мосты через водный рубеж оказались взорванными, и преодолеть его с ходу не удалось. Противник, увидев на набережной первые подразделения советских войск, обрушил ожесточенный артиллерийский и минометный огонь. Южнее канала простирался большой парк Сименсштадт, а юго-восточнее – жилой массив района Плетцензее. Дальше на восток – Моабит и центр Берлина с рейхстагом и другими правительственными зданиями. Дивизия получила приказ овладеть районом Плетцензее и северной частью Шарлоттенбург, расположенной в излучине реки Шпрее.

Берлинер-Шпандауер-Шиффартс-канал стал для нас серьезным препятствием: отвесные, одетые в гранит берега, асфальтированная набережная. Вдоль нее протянулись небольшие одно – и двухэтажные особняки, окруженные палисадниками и металлической изгородью.

Канал был глубок, но довольно узок – всего около 45 метров. В любой точке он простреливался плотным продольным автоматно-пулеметным огнем. Чтобы преодолеть его, необходимо было спуститься вниз, достичь вплавь противоположной стены, взобраться на нее и по открытой со всех сторон набережной броситься в атаку. Укрыться можно было только в полуразрушенных домах да за остовами автомобилей, брошенных на мостовой.