Текст книги "В прицеле — танки"

Автор книги: Александр Бессараб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Взбегавшие на лестничную площадку красноармейцы точно так же, как и их командир, салютовали автоматами, затем один за другим исчезали в проломе двери. Еще группа. И еще... Ура! Наши в рейхстаге!

Об этом я немедленно доложил по команде. Бой внутри здания длился долго. В вышестоящие штабы поступала, видимо, противоречивая информация, и меня все время переспрашивали.

– Двадцать первый? Наши солдаты действительно ворвались в рейхстаг? – уточнял В. И. Курашов.

– Совершенно точно, товарищ семнадцатый. Сам видел.

– Ну хорошо. Я так и доложил.

Не успел я вернуться к стереотрубе, как снова позвали в подвал. Радист подал наушники, микрофон и сказал:

– Товарищ майор, у аппарата комдив.

Недоумеваю, почему комдив В. М. Асафов связался со мною по радио, а не по телефону.

– Двадцать первый слушает.

– Ты видел, как наши бойцы ворвались в рейхстаг?

– Товарищ седьмой, я уже докладывал вам и товарищу семнадцатому, что видел собственными глазами.

– Сколько проникло туда человек?

– Около ста, наверное.

– Учти, это серьезный вопрос. Пойди посмотри, что там происходит, и доложи. Я жду у рации.

Иду, смотрю, снова докладываю. Ошибки нет. Минут через двадцать о том же самом меня спросил начальник штаба артиллерии корпуса майор Турбаков. Наконец все успокоились.

Огнем наших пушек теперь управляли с НП штурмовых групп корпуса. Я перешел в полуподвал и не отлучался от рации и телефонов: несколько раз получал команду прекратить огонь, перенести его на позиции зенитных установок...

И вот рейхстаг пал. Взят последний оплот гитлеровского рейха. Но фашисты еще огрызались внутри здания. Да и вокруг него продолжался бой. В районе Бранденбургских ворот на наших глазах все еще взлетали и приземлялись вражеские самолеты. Шла ожесточенная пальба из пушек прямой наводки, танков и самоходных орудий по зенитным установкам фашистов, разбросанным по всему парку и на Королевской площади. Следует заметить, что зенитчики врага, будучи в очень невыгодных условиях, отстреливались яростно и сильно мешали продвижению советской пехоты и танков.

Стрелковый полк подполковника И. Д. Ковязина медленно, но неуклонно продвигался вперед от дома к дому, от укрытия к укрытию. Его подразделения обтекали Кроль-оперу справа, с запада. В боевых порядках рот двигались, расчищая путь пехоте, пушки и гаубицы 780-го артполка. В смертельной схватке с врагом орудий ные расчеты Николая Дошилина и Ивана Дорожкина уничтожили три полевых и два зенитных орудия, около тридцати фаустников и несколько пулеметных точек. Орудия Михаила Рудика и Сергея Барышева из 420-го ОИПТАД, хорошо укрытые за прочной стеной канцелярии Гиммлера, в упор расстреливали огневые точки гитлеровцев, находившиеся в здании театра. Только эти два расчета нашего дивизиона уничтожили в тот день несколько зениток и пулеметов врага.

К вечеру советские артиллеристы полностью подавили зенитную систему огня противника вокруг старого и нового зданий рейхстага. Теперь гитлеровцы оказывали огневое воздействие на наши боевые порядки лишь за счет стрелковых средств и батарей, стрелявших с закрытых позиций. Наибольшую и весьма реальную опасность танкам, самоходным установкам и артиллерии представляли фаустники, занимавшие удобные позиции в зданиях и в окопах вокруг них.

Хорошо помню, сколько приятных минут и радости доставляли бойцам и командирам дивизиона еще пахнувшие типографской краской листовки политотдела дивизии, выпускавшиеся редакцией газеты «За честь Родины». Одну из таких листовок под названием «Передай по цепи» распространили у нас поздним вечером 30 апреля. В ней рассказывалось о подвигах солдат и офицеров стрелковых полков, а также артиллерийских подразделений дивизии.

Грязные от копоти, выбившиеся из сил, наши водители старшина Семен Гриневич и ефрейтор Николай Тарасов смущенно улыбались, читая скупое сообщение о том, как они под перекрестным огнем противника весь день доставляли пищу и боеприпасы на огневые позиции батарей.

Друзья хлопали по плечу любимца дивизиона радиста Петра Гончарова. Сегодня он тоже именинник. Устраняя утром порыв кабеля связи, попал под огонь фашистских пулеметчиков. Но не растерялся, выхватил из-за пояса гранату и уничтожил пулемет вместе с прислугой.

Ну, а главными героями дня были, конечно, огневики и петеэровцы – Александр Чистов, Владимир Путятин, Петр Голуб, Александр Мищенко, Данила Ганчук и Петр Пиничин – те, кто огнем своих пушек и противотанковых ружей обеспечивал штурм рейхстага и Кроль-оперы.

Еще днем Глущенко получил приказание – с наступлением темноты покинуть позиции на западном берегу Шпрее и выдвинуть свою батарею в боевые порядки пехоты, ближе к залитому водой рву метрополитена, а также подавить огневые точки фашистов в окнах, амбразурах рейхстага и Кроль-оперы. В его распоряжение передавались и два взвода ПТР.

Это была ответственная и тяжелая задача: еще никому из артиллеристов не удалось выставить на нашем участке пушки, открыть огонь прямой наводкой по правительственным зданиям. Парторг батареи старший сержант Ф. А. Щестаков собрал коммунистов и разъяснил им задачи в предстоящем бою, определил обязанности парторгов.

Подходы к намеченным позициям изучили засветло. С наступлением темноты петеэровцы короткими перебежками выдвинулись в парк и, окопавшись западнее и юго-западнее рва, обезопасили батарею от огня гитлеровцев со стороны имперского театра. К одиннадцати часам вечера расчеты первой батареи подготовили орудийные окопы непосредственно в передовых цепях стрелкового батальона капитана Колчанова.

Командиры огневых взводов младшие лейтенанты В. Ф. Мухортов и Г. И. Еременко, командиры орудий И. С. Кислицын, Ф. А. Шестаков, Ф. П. Винокуров, наводчики А. И. Драч, Я. Т. Гилетич, М. И. Кузнецов начала продвигать свои пушки на позиции. Сильный пулеметный огонь противника простреливал Королевскую площадь и Тиргартен-парк в разных направлениях. Вражеские батареи беспрерывно открывали беспорядочный, но опасный огонь. Катить на руках орудия ЗИС-3 было тяжело: мешали разбросанные обломки кирпича, поваленные снарядами деревья, воронки. Однако офицеры и солдаты метр за метром упорно приближались к цели. Падая и замирая при каждой вспышке осветительных ракет, они достигли наконец перед рассветом своих позиций и заняли их.

После короткого отдыха артиллеристы снова вернулись к «дому Гиммлера» – за снарядами и патронами к ружьям ПТР. Ползком и короткими перебежками стали перетаскивать тяжелые ящики с боеприпасами. Мы с Голобородько, Пацеем и Братчиковым волновались и с нетерпением ждали доклада от Глущенко. Вздрагивали при каждом взрыве, раздававшемся на площади и в парке; боялись, как бы он не оказался роковым для наших людей.

Владимир Иванович Курашов придавал большое значение выдвижению батареи П. К. Глущенко на Королевскую площадь и в Тиргартен-парк, и я докладывал ему о ходе этой операции через каждые четверть часа. Она уже подходила к концу. Ближе всех к противнику (на правом фланге) встал расчет Федора Шестакова. Несмотря на сильный огонь, окоп подготовили с ровиками и нишами для боеприпасов. Немцы обнаружили пушку Шестакова и открыли сильный пулеметный огонь, затем бросились в атаку.

Вражескую вылазку встретили гранатами и меткими автоматными очередями. Вся площадь, казалось, ощетинилась огнем. Ни одному фашисту не удалось уйти обратно: двадцать человек попали в плен, остальные погибли. Только Егор Травкин уничтожил из своего автомата троих и ранил четверых солдат. Руководивший атакой фашистский офицер не дался в руки, пустил себе пулю в висок.

Со всех сторон на выручку шестаковцев продолжали сбегаться петеэровцы и пехотинцы. Разгоряченные боем, солдаты не заметили, как загорелись ящики со снарядами. Пришлось, рискуя жизнью, спасать их.

А немцы нервничали. Через несколько минут полетели фаустпатроны и гранаты. Всю ночь на участке было неспокойно. Под утро, обозленные неудачей, эсэсовцы сильно обстреляли из минометов все позиции батареи.

Удар – и взрыв мины Федор Шестаков услышал и увидел одновременно. Осколки впились в обе руки, бедро. Валя Жолобова и санинструктор Григорий Карпук, рискуя жизнью, тотчас прибежали на помощь. Наложив повязки, Валя потребовала отнести Шестакова в подвал дома, чтобы оттуда эвакуировать его в медсанбат. Но тут решительно воспротивились все, даже санинструктор Карпук. Вале пришлось уступить. Бойцы перенесли Шестакова на дно небольшого окопа и подложили ему под голову кусок где-то добытого матраца.

Мстя врагу за ранение своего командира, расчет орудия Шестакова до утра 2 мая метким огнем уничтожал пулеметные точки в рейхстаге, Кроль-опере и в бункерах вокруг них...

Вручную таскать на позиции тяжелые ящики с боеприпасами было неудобно да и опасно, поэтому мы решили подбросить их в первую батарею на грузовике. Дело рискованное, но, если хорошо подготовиться, наверняка удастся. Мы расчистили дорогу от крупных камней, бревен и железного лома. По ней и повели битком набитую снарядами машину шофер Василий Геремин и командир отделения боепитания Иван Какунин. На большой скорости в темноте они благополучно проскочили двести метров. Но при разгрузке фашистам удалось зажечь автомобиль. Бойцы мигом растащили ящики с боеприпасами с тяжелой пятитонки оппель-блиц...

Взводы противотанковых пушек под командованием младших лейтенантов Григория Еременко и Виктора Мухортова оказались единственными артиллерийскими подразделениями нашей дивизии, которым удалось в ночь на 1 мая обосноваться в Тиргартен-парке и на Королевской площади – в полутораста метрах от рейхстага. Поддерживая штурмовые группы и батальоны корпуса, они вели оттуда огонь прямой наводкой по зенитным орудиям фашистов, а утром и днем 1 мая – по окнам рейхстага и Кроль-оперы...

Рано утром 1 мая 598-й и 597-й стрелковые полки, выйдя на Цельтен-аллею и развивая успех в южном направлении, полностью окружили Кроль-оперу и двинулись на ее штурм. В рядах атакующих слышались возгласы: «Да здравствует Первое мая!», «Смерть фашистам!», «Даешь победу!».

Над рейхстагом, на самой вершине его купола реял красный стяг нашей Родины, а вокруг него алело еще несколько маленьких флажков[6]6
  Как стало известно позже, это знамя было вручено 150-й стрелковой дивизии Военным советом 3-й ударной армии и водружено на куполе рейхстага комсомольцами М. А. Егоровым и М. В. Кантария.


[Закрыть].

Славные артиллеристы и петеэровцы дивизиона Мухортов, Маринушкин, Еременко, Носов, Шестаков, Барышев, Кислицын, Травкин, Грибушенков, Гилетич, Мищенко и многие, многие другие стояли насмерть у своих пушек, в упор расстреливая вражеские пулеметы, зенитки, амбразуры блиндажей, пулеметные точки. Бой шел жестокий и беспощадный. Фашисты знали, что это конец, и в предсмертной агонии отбивались с отчаянием фанатиков.

Чтобы помочь пехоте сломить сопротивление гарнизона имперского театра, мы решили под прикрытием огня артиллерии и танков выбросить на подготовленные ночью в парке Тиргартен позиции еще два орудия второй батареи. Знали, что это очень рискованно, однако намерения своего не изменили.

В минуту относительного затишья я решил осмотреть путь, по которому будут двигаться наши орудия. Пробираясь вдоль внутренней стороны западной стены «дома Гиммлера», я увидел на верхнем этаже Кроль-оперы стреляющий вражеский пулемет.

На улице стояла чья-то пушка ЗИС-3 без расчета. Поначалу мне показалось, что она подбита. Подошел ближе: орудие целехонько и невредимо.

– Чья пушка? – спрашиваю сидящих рядом на полу красноармейцев.

– Наша, товарищ майор. Я командир орудия, – ответил младший сержант.

– Почему же вы не стреляете? Смотрите, как нагло и безнаказанно ведет огонь вон тот пулемет. Подавите его.

– Товарищ майор, мы уже пробовали с этой позиции. Но немецкая зенитка из-за угла Кроль-оперы не дает высунуться. Двоих уже ранило...

– Так ваше орудие вообще поднимут на воздух: ведь оно мозолит немцам глаза. Подавите пулемет, – приказал я.

Расчет быстро выскочил из здания, зарядил пушку, а наводчик произвел выстрел. Очень удачно – прямое попадание!

– Молодцы! А теперь нащупайте зенитку, которая стреляла, изловчитесь, разбейте ее, и будете хозяевами положения, – посоветовал я солдатам и ушел дальше по своим делам.

Я убедился, что провести задуманную операцию – выдвижение на Королевскую площадь еще двух орудий – будет очень трудно. Надо хорошо подготовиться к ней.

Около двенадцати часов дня минометные подразделения 598-го полка совершили огневой налет на позиции гитлеровцев, засевших вокруг здания театра. По окнам вели интенсивную стрельбу и наши петеэровцы. Танки двинулись вперед. За ними в затылок друг другу – додж и оппель-блиц с пушками на крюках. Мы с Голобородько заранее вышли на юго-западный угол «дома Гиммлера» и наблюдали за продвижением орудий и танков. На подножках автомобилей рядом с шоферами стояли командиры орудий Сергей Барышев и Михаил Рудик. Расчеты предосторожности ради шли вдоль стены дома.

Танки выскочили на Королевскую площадь и открыли огонь по окнам северной стороны театра. Машины с пушками тем временем взяли чуть левее и понеслись к позициям. Однако фашисты в ста метрах от Кроль-оперы подбили фаустпатронами танки, подожгли арттягачи. На помощь, как всегда, пришли пехота и расчет орудия из 780-го артполка, того самого орудия, которое так удачно подавило фашистский пулемет в Кроль-опере. Воспользовавшись замешательством в стане врага, этот расчет выкатил пушку на более удобную позицию и точным огнем (наводчик там был замечательным мастером своего дела) разгромил зенитку и подавил еще несколько вражеских огневых точек.

Батышев и Вежливцев, увлекая за собой солдат, бросились вперед и в несколько секунд оказались у горящих машин. Быстро отцепили обе пушки, но одна из них оказалась разбитой и непригодной к использованию. Другое орудие тотчас доставили на позицию.

Я вернулся к неожиданным своим помощникам. Младший сержант широко улыбался. Как оказалось, это был Николай Дошилин. Поблагодарив бойцов и их командира за помощь, я ушел на свой НП.

Теперь уже пять орудий дивизиона били с Королевской площади по восточному крылу театра. Спустя час вблизи орудия Сергея Барышева разорвался тяжелый вражеский снаряд. В строю остались командир, наводчик Феодосий Гриневич и шофер Семен Титов. Пока не подошли на помощь пехотинцы и запасный расчет ПТР, они втроем вели огонь по Кроль-опере, подавили четыре пулеметные точки и разбили два немецких автомобиля с боеприпасами, приближавшихся к театру со стороны Шарллоттенбургерштрассе. Вечером прямым попаданием второго снаряда орудие было разбито. К счастью, новый расчет в то время ужинал в укрытии и потому не пострадал.

Первые две атаки на Кроль-оперу не имели успеха. Тысячный гарнизон эсэсовских головорезов и парашютистов не хотел складывать оружие. К нам на НП прибыли комдив Асафов и командующий артиллерией Курашов. К зданию театра подтянули и поставили на прямую наводку всю полковую артиллерию двух стрелковых полков, пушечный дивизион 780-го артполка, около десяти приданных самоходок ИСУ-152 и несколько танков. Разумеется, все стволы противотанкового дивизиона тоже были направлены на здание театра.

В полночь ударом в лоб всеми огневыми средствами и дружной атакой двух стрелковых батальонов полков Ковязина и Вознесенского Кроль-оперу наконец взяли штурмом – комната за комнатой, крыло за крылом. Первыми в здание ворвались бойцы капитана Колчанова. Комсорг батальона младший лейтенант Привалов тотчас водрузил над театром Красное знамя, врученное нашей дивизии Военным советом 3-й ударной армии.

Гитлеровцы, понеся огромные потери, капитулировали. В плен попали эсэсовский генерал, несколько полковников и 850 солдат и офицеров. В их числе были и немки из женской фашистской организации.

Дивизия устремилась к Шарлоттенбургерштрассе. Один батальон блокировал выходы из подземелья, обнаруженные в самой Кроль-опере и южнее ее – в бункере. Красноармейцы осторожно, ступенька за ступенькой, начали спускаться вниз, но через несколько минут эсэсовцы открыли снизу бешеный автоматный огонь. Пришлось остановиться.

После небольшой подготовки в подземелье полетели десятки гранат, солдаты ударили из автоматов и пошли на штурм. Через час бой шел уже далеко под землей. Мы, конечно, сожалели, что туда нельзя было спустить хотя бы одну нашу пушку. Но колчановцы и без нас справились. Десятками тащили они наверх здоровенных верзил-эсэсовцев из личной охраны Гитлера и его приближенных.

Падение Кроль-оперы и бой в подземелье ставки Гитлера предрешили судьбу гарнизона, оборонявшего рейхстаг. Вскоре там начались переговоры с нашими парламентерами. Под утро рейхстаг был окончательно взят.

Жестокий бой не затихал до утра 2 мая. Стрелковые батальоны 597-го и 598-го стрелковых полков медленно продвигались в глубь парка Тиргартен. В 6.00 598-й полк А. А. Вознесенского вышел на Веллево-аллею. Последний рывок – и шум боя перекрыли гулкие раскаты тысячеголосого «ура» солдат соединившихся фронтов: 1-го Белорусского и 1-го Украинского.

И вот мы как-то неожиданно для себя обнаружили, что гитлеровцы не ведут огня. Постепенно утихла канонада и с нашей стороны. Стало необычайно тихо. Бойцы и офицеры начали осторожно выходить из укрытий. Какое-то чувство подсказывало, что войне пришел конец. Поэтому все мы с интересом наблюдали за поведением противника. Рядом со мной стояли Пацей, Голобородько, Братчиков, ординарцы, связисты. Вышел из укрытия и командир 598-го полка Вознесенский со своими офицерами. Рейхстаг был еще окутан клубами дыма. На вражеских позициях все замерло – ни малейшего движения. Но вот кто-то закричал:

– Белый флаг! Правее рейхстага!

Мы увидели группу фашистов с белым флагом. За ней медленно двигалась колонна немцев. Подполковник Вознесенский приказал бойцам держать оружие наготове.

Колонна подходила все ближе и ближе. Немцы были безоружными. Впереди шли четыре генерала. За ними, по шесть человек в ряду, – старшие офицеры, далее все остальные. На лицах гитлеровских генералов – высокомерие, будто они делали нам одолжение, сдаваясь в плен; офицеров – усталость и что-то вроде любопытства; солдат – покорное безразличие. Нет, эти не кричали «Гитлер капут». Шли в плен, как и полагается «идейным», попавшим в безвыходное положение, – мрачными, озлобленными...

Перед нашим НП гитлеровцы остановились, и генералы вскинули руки к козырьку фуражек. Александр Алексеевич посмотрел на меня и сказал:

– Ты, кажется, можешь по-ихнему? Скажи, пусть идут дальше.

Я перевел его слова и показал рукой в сторону Шпрее. Колонна направилась туда. Мы поняли, что гарнизон Берлина капитулирует. И тут бойцы как по команде начали кричать: «Ура! Победа!» Мы бросали вверх фуражки, пилотки, обнимались, стреляли в воздух. Вот она, долгожданная, завоеванная кровью миллионов советских людей победа!

А пленные все шли и шли. Но вот и последние ряды. Я облегченно вздохнул: зрелище не из приятных. Хотелось скорее к своим бойцам, стоявшим у пушек в полной боевой готовности.

Мы идем от пушки к пушке. Поздравляем с победой Глущенко, Кандыбина, Батышева, всех солдат и сержантов. Меня, Пацея, Голобородько, комбатов солдаты вдруг подхватили на руки и стали высоко подбрасывать в воздух. Все кричали: «Ура!», «Победа!», «Да здравствует Сталин!», «Да здравствует русский солдат в Берлине!».

События менялись, как в калейдоскопе. Мы точно ошалели от радости. Вот я обнимаюсь с отважным командиром батальона капитаном Колчановым и его офицерами. Меня целуют какие-то пехотинцы, я тоже обнимаю и целую знакомых и незнакомых.

Но вот на Королевской площади воцарилась тишина. Вознесенский, Колчанов, я, другие офицеры, сержанты и солдаты направились к вырытой братской могиле. Рядом с позициями орудий батареи П. К. Глущенко хороним погибших друзей, пехотинцев и артиллеристов. Среди них один наш солдат – Зиновий Викторович. Рядом, скорбя, стоит его двоюродный брат. Хоронить этих ребят особенно больно, ведь не дожили до победы совсем немного...

Отгремел у приспущенного Знамени 420-го ОИПТАД прощальный троекратный салют – последняя воинская почесть бойцам, погибшим на Королевской площади. Но никто не уходил: все стояли с поникшей головой, торжественные и задумчивые...

От братской могилы мы направились на огневые позиции и к стрелковым ячейкам батальона Колчанова. Туда же пришли комдив В. М. Асафов, начальник политотдела К. Н. Косяков и командующий артиллерией В. И. Курашов. Солдаты тут же начали качать их, подбрасывая высоко в воздух.

– Солдатики, родные, не качайте! Умоляю, братцы! Ох, проклятая нога!.. – взмолился комдив. Но бойцы бережно, невзирая на просьбы, подбрасывали его вверх. По щекам Василия Михайловича катились слезы радости: победа!

– По-бе-е-да! – гремело окрест. – По-бе-е-да!

Уходя, комдив приказал мне пушки с огневых позиций не снимать: пообещал прислать дивизионного фотографа, чтобы тот заснял расчеты у своих орудий в последние минуты боя. Кроме того, он велел сфотографировать личный состав дивизиона у колонн центрального подъезда рейхстага под развернутым Знаменем.

Роль 420-го отдельного истребительно-противотанкового артиллерийского дивизиона в Берлинской операции была высоко оценена командованием 207-й стрелковой дивизии: «В боях за предместье и центр Берлина противотанковый дивизион... все время находился на прямой наводке, поддерживал огнем и колесами штурмовые батальоны... Несмотря на явную опасность для жизни, орудия прямой наводки 420-го ОИПТАД с короткой дистанции разбивали огневые точки, подавляя все очаги сопротивления, прокладывая своим огнем путь наступающей пехоте.

В дивизионе за время этих боев фаустснарядами и артиллерией противника выведено из строя 60% материальной части, но исход боя был обеспечен в нашу пользу – 30 апреля наши части вошли в рейхстаг и начали очищение Тиргартен-парка...»[7]7
  Архив МО СССР, д. 40/415, л. 44.


[Закрыть]

Командующий артиллерией 79-го стрелкового корпуса полковник И. В. Васильков, в частности, отмечал, что дивизион, заняв позиции в двухстах метрах от рейхстага, оказал исключительное содействие штурму рейхстага. В ходе боя он лично дважды ставил задачи выдвинуть дивизион вперед пехоты и расчистить путь пехоте, и в обоих случаях эта задача была выполнена блестяще.

Нелегкой ценой досталась нам победа. В Берлинской операции мы потеряли девять человек убитыми, в том числе двух командиров батарей, одного командира орудия и четырех наводчиков, двадцать четыре человека были ранены; фаустпатронами, противотанковыми орудиями, танками и самоходками врага выведено из строя семь орудий (только два из них удалось восстановить и возвратить в строй) и свыше десяти автомобилей-тягачей.

Зато фашисты поплатились сотнями жизней своих солдат и офицеров, девятью танками и пятью самоходными орудиями, множеством сожженных и подбитых автомашин, уничтоженных пулеметных точек.

3 мая нас отвели в район Сименсштадт. Здесь дивизион удобно расположился на зеленом поле небольшого стадиона. Личный состав разместили в уцелевших домах. Начались мирные будни. Каждый день письмоносцы увозили сотни писем солдат и офицеров части, спешивших сообщить своим родным и близким о победе, о том, что скоро состоится радостная и долгожданная встреча с ними.

Каждый день у дивизионной кухни, на скамейках стадиона, располагались жители Берлина: женщины, дети, старики. Советские воины угощали их русскими щами и гречневой кашей, хлебом и чаем. Здесь же постоянно обедали и артисты Берлинской оперы, которые позже выступили перед нами с большим концертом. Задушевно исполнили они песню на слова Г. Гейне «Лорелай» («Русалка»).

Поздним вечером 8 мая мне позвонил комдив Асафов. Он сообщил о том, что Германия подписала акт о безоговорочной капитуляции, и просил рассказать об этом всему личному составу.

Было уже поздно, но мы все-таки собрались и отметили радостное для нас событие праздничной трапезой. Зуммер пищал не переставая до утра. Противотанкистов горячо поздравляли Владимир Иванович Курашов, Константин Николаевич Косяков, Иван Дмитриевич Ковязин, Александр Павлович Чекулаев, Александр Алексеевич Вознесенский и многие другие.

Утром на ярко-зеленом поле стадиона Голобородько выстроил дивизион. Все до единого стояли в строю. Торжественные. Молодые. Подтянутые. На гимнастерках золото и серебро орденов и медалей. Я поздравил с великой победой личный состав дивизиона, который прошел от Москвы до стен рейхстага. Затем мы дали троекратный салют холостыми выстрелами из всех орудий.

Вскоре дивизия передислоцировалась в заповедный лес севернее Берлина. Наша часть расположилась в урочище Реух. В считанные дни мы построили наземные домики-срубы, разбили и расчистили линейки, создали образцовый артиллерийский парк и техническую площадку. Главным строителем у нас был сержант Егор Травкин – искусный прирожденный плотник. Он трудился денно и нощно. Все, включая комбатов, получали у него консультации по всяким строительным делам.

Некоторое время спустя вместе с Курашовым и Косяковым к нам приехал комдив Асафов. Он долго ходил по лагерю, проверял, как оборудованы парки, пищеблок, учебные классы, санчасть, жилые помещения. Все ему очень понравилось, и он поблагодарил солдат и офицеров за хорошую работу.

Полковник согласился у нас отобедать. Стол сервировала Люба Корявцева, девушка, с которой я подружился. Под любопытным взглядом Василия Михайловича, знавшего о нашей предстоящей свадьбе, Люба священнодействовала: расставляла посуду, вина, подавала закуски. За столом разместились все офицеры дивизиона и наиболее отличившиеся младшие командиры. Асафов произнес теплую речь – дал высокую оценку боевым действиям нашей части в Берлинской операции, отметил подвиги многих воинов, сердечно всех поблагодарил.

В самый разгар торжества на дороге, ведущей в лагерь, появились трое перебинтованных велосипедистов. Ехали они треугольником – двое впереди, третий позади. Они остановились, и один из них сказал:

– Товарищ полковник, разрешите обратиться к майору Бессарабу?

Это был Аркадий Кучин. Но до чего же он стал неузнаваем!..

– А вы обращайтесь прямо ко мне.

– Есть! – И, переведя дыхание, Кучин продолжал: – Командир противотанкового орудия 420-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона старший сержант Кучин вместе с двумя рядовыми прибыл в часть из госпиталя для прохождения дальнейшей службы.

– После излечения? Да вы же... – Комдив не смог говорить. Он вышел из-за стола и расцеловал прибывших. Затем, усадив их за стол, сказал мне: – Подлечишь и... каждого на десять суток ареста за самовольный уход из госпиталя. А сейчас налейте ребятам водки. Люблю солдата, который во что бы то ни стало стремится в родную часть. Сам такой. Но порядок есть порядок, – улыбнулся полковник.

Через несколько дней Аркадий Иванович рассказал нам о себе...

После штурма Берлинер-Шпандауер-Шиффартс-канала (в ночь на 25 апреля) я полагал, что Кучин ушел в медсанбат сразу же, как только пехота форсировала канал. Но все оказалось совсем не так. Оставшись без пушки, он принял другое орудие своей батареи и продолжал воевать.

26 апреля его расчет, как обычно, действовал в составе штурмовой группы. Стрелковое подразделение, а вместе с ним и отделение Кучина вышло на какую-то площадь, обнесенную колючей проволокой. Из смежной улицы сюда же ворвались наши танки. Они миновали дома барачного типа, потом какое-то сооружение вроде котельной и снова бараки. За бараками опять пошли жилые кварталы. Оттуда фашисты вели огонь.

Было раннее утро. Над землей парил легкий туман. Вдруг, как привидения, начали появляться странные силуэты. Кучин и его расчет приготовились к стрельбе, полагая, что это немцы собираются для атаки. Но силуэты двигались медленно, беспорядочно, некоторые из них почему-то возвращались назад. Кучин поднес к глазам бинокль, но видел то же самое, что и без него. Различил только, что большинство людей держатся за руки.

– Не стрелять! – закричал Кучин так, чтобы слышали все, и особенно танкисты.

Через несколько минут наших солдат окружила толпа оборванных, крайне истощенных людей. Они были похожи на живые скелеты. Это были недавние узники концентрационного лагеря Плетцензее. «Так вот что значила эта колючая проволока, колья, пулеметные вышки, бараки», – подумал Кучин. При приближении наших войск охрана лагеря разбежалась, а отступавшие гитлеровцы не заметили горстку советских людей, которым как-то удалось спрятаться.

Бывших узников накормили. Их землисто-серые лица оживились. Они с удивлением, широко раскрыв глаза, смотрели на новую форму солдат и офицеров Красной Армии, на оружие, щупали погоны, ордена и медали...

Рассеялся туман, и штурмовой отряд с двумя танками и нашей первой батареей двинулся дальше. Из окна какого-то дома брызнул огневой струей вражеский пулемет. Поймав в перекрестие панорамы видимую часть окна, Кучин нажал на спуск. Выстрел. Но снаряд, отбив кусок штукатурки, рикошетом ушел в сторону. Еще один снаряд – и фашистские пулеметчики вместе с простенком рухнули на улицу.

Пехотинцы перебежками начали продвигаться вперед. Однако по ним опять застрочил скорострельный МГ с верхнего этажа того же дома. Кучин вновь поймал цель в перекрестие, и снаряд, чиркнув по стене, отлетел в сторону и разорвался. Трудно было подавить огневую точку стрельбой не в лоб, а по касательной.

Щелкнул замок орудия – Михаил Грибушенков дослал новый снаряд. Кучин спешил. Подвел прекрестие на окно и взялся за спуск, но в эту минуту слева, в нескольких шагах от орудия, блеснуло пламя взрыва и что-то сильно ударило в голову, лицо и шею. Теряя сознание, Аркадий повалился на станины. Его подхватил Грибушенков, потом товарищи оттащили от пушки. Грибушенков одним выстрелом попал в цель, я пулемет навсегда умолк.

Очнулся Аркадий уже в госпитале, который находился в небольшой немецкой деревушке, расположенной в лесу в пятнадцати километрах от Берлина. Весь забинтованный, Кучин не чувствовал левой руки и ноги – они были контужены. Потекли госпитальные дни. Соседями по койке по счастливой случайности оказались те самые два наших бойца, с которыми Аркадий приехал на велосипедах. Их ранило еще на подступах к фашистской столице, и чувствовали они себя значительно лучше, чем старший сержант.

9 мая в двенадцатом часу дня солдаты вбежали в палату.

– Товарищ старший сержант! Война кончилась! Салют над Берлином! Смотрите!

С трудом приподнявшись на койке, Кучин увидел взлетающие и падающие звезды ракет.

– Победа!

– Победа! – кричали в коридорах госпиталя и на улицах деревни.

Прошло еще несколько дней. До выздоровления Аркадию, конечно, было далеко, но его не радовала перспектива после госпиталя попасть в другую дивизию. Друзья понимали его и приложили все усилия к тому, чтобы помочь Кучину. Они достали в селе три велосипеда, скрепили их жердями так, чтобы можно было везти Аркадия на буксире, и однажды ночью двинулись в путь.