Текст книги "Три кинокомедии"

Автор книги: Александр Володин

– Где же лекарство? – стал вспоминать Айболит. – Ах, вот оно! – И он вынул бутылку из кармана. Бармалей жадно потянулся за бутылкой.

– Нет, нет! – отвел руку с бутылкой доктор. – Я тебе не отдам! Иначе я не смогу вылечить больных обезьян.

– Ты никого больше не будешь лечить, и все обезьяны подохнут! – вырвал у него из рук бутылку Бармалей.

Бармалея обступили слуги, и они все вместе стали по складам читать надпись на этикетке:

«КА... СЫ... КЫ... А... КЫ... СЫ... СЫТОРКА...»

– Старка! – догадался Грустный слуга.

– Касытарка! – наконец прочитал Бармалей и лихо выбил пробку ударом по донышку.

– На троих! – облизнулся Веселый слуга.

– Я вам немножко оставлю, – пообещал Бармалей и залпом выпил чуть ли не половину бутылки.

Глаза у него вылезли из орбит, усы встали дыбом. Но, покосившись на доктора, он сказал:

– Какое вкусное лекарство!..

И с отвращением отдал бутылку слугам. Те мгновенно допили остатки.

Авва и Чичи едва сдерживали смех, глядя на разбойников, глотающих слабительное.

Но Айболит поднес палец к губам и сказал: «Тссс!»

Бармалей схватился за живот и запел страшным голосом:

 
Ой-ой-ой!
Что со мной?
У меня живот болит!
Я – сейчас,
А вы следите,
Чтоб не скрылся Айболит!
Вы сидите,
Стерегите —
Ты и ты и ты и ты! —
 

ткнул он пальцем два раза в каждого слугу. Но слуги тоже схватились за животы и жалобно запели:

 
Мы следить за ним не можем,
И у нас ужасно тоже
Разболелись животы...
Как они болят у нас!
– Я сейчас! —
 

выбежал Бармалей из пещеры.

 
– И мы – сейчас! —
 

последовали за ним слуги.

Путь к бегству был свободен.

По ущелью бегут Айболит, Авва и Чичи.

– В пещере остались лекарства! – схватился за голову Айболит. – Я должен вернуться. Спрячьтесь! – приказал он Авве и Чичи, а сам решительно направился обратно.

По прибрежным камням прыгал Бармалей.

– Доктор, ау? – кричал он. – Доктор, не надо! Старый человек, что за игра в прятки?.. Доктор!!!

Но Айболит и не думал прятаться. Если бы разбойник обернулся, он бы увидел, как храбро и не таясь Айболит вынес из пещеры тяжелый чемодан с лекарствами и зашагал по ущелью.

– Доктор, ау! – кричал Грустный слуга, меланхолично бредя по обрыву над ущельем.

– Да-да? – вдруг откликнулся Айболит, подняв голову.

Поглядев вниз, Грустный слуга увидел доктора и кинулся поднимать огромный камень, чтобы раз и навсегда покончить с Айболитом.

Но перед Айболитом неожиданно вырос Бармалей.

– Вот мы и встретились! – ехидно заявил он и наставил пистолет прямо в грудь доктору. Тот отшатнулся, и огромный камень, сброшенный сверху Грустным слугой, угодил Бармалею по голове.

Доктор едва успел схватить бармалеевскую руку, выронившую пистолет, и, шевеля губами, стал считать пульс. Убедившись, что камень не нанес серьезного вреда твердой голове Бармалея, Айболит легонько толкнул его в спину.

И Бармалей пошел, шатаясь как пьяный, держась за голову и механически повторяя:

– Доктор, ау...

– Убег! – плакал в пещере Бармалей и рвал на себе волосы. – Убег! Осла! – вдруг закричал он истошным голосом. – Полцарства за осла!..

Грянул гром, сверкнула молния, и полил проливной дождь.

Стоя под дождем на скале, Бармалей размахивал пистолетом и разглагольствовал перед слугами:

– Говорил я вам, что всегда бываю прав! Все глупости в мире происходят от умных разговоров! Бежим сейчас к Обезьяньей стране, устроим там засаду, и доктор сам попадется к нам в руки.

Внизу, прижавшись к скале, сидели беглецы.

– Бежим за ними, – встрепенулся Авва, – Бармалей сам укажет нам самый короткий путь.

– Ох, не нравится мне все это! – стукнул зонтиком Айболит. – Ну да уж ладно.

И, схватив лекарства, Айболит, Авва и Чичи побежали за разбойниками.

– Почи-чи-чиму так? – недоумевала Чичи. – Они за нами гонятся, а мы их догоняем.

– Он же обещал тебе проводить нас к обезьянам, – не без ехидства заметил доктор. – Вот пусть и держит слово.

Сначала они пробирались по густым зарослям. Потом началась пустыня.

Разбойники шли шеренгой, целеустремленно, не оборачиваясь. Айболит, Авва и Чичи, которым негде было спрятаться в голой пустыне, просто шли за ними следом, совсем близко, ступая в ногу с разбойниками.

Палило солнце, ветер бросал в глаза горячий песок, идти становилось все труднее и труднее.

Все шли, спотыкаясь, увязая в песке, закрывая глаза от ветра.

Зажмурившаяся Чичи протянула руку и натолкнулась на руку зажмурившегося Бармалея.

Бармалей и Чичи шли, взявшись за руки.

Бармалей повернул голову, поглядел на Чичи и не поверил глазам своим. Потом опять поглядел на Чичи и помотал головой, словно избавляясь от навязчивого видения. Посмотрел третий раз – Чичи уже не было рядом. Бармалей вздохнул с облегчением: мираж!

Сильнее и сильнее разыгрывалась песчаная буря.

По гребню песчаного холма, на фойе раскаленного солнечного диска, словно слепцы, положив руки на плечи впереди идущему, прошли Бармалей, его слуги, Айболит, Авва, Чичи.

Но все в мире кончается, даже пустыни.

Ночь. В зарослях у костра сидел Бармалей. Он снял парик, потер его, вычищая набившийся песок. Маленький, лысый и жалкий, Бармалей задумчиво смотрел на огонь.

Собиравший хворост Айболит неожиданно натолкнулся на Бармалея.

Бармалей тоже лениво собирая хворост, кашлял и ворчал:

– «Доктор»! Может, я не хуже его доктор! Подумаешь, он добрый! Он добрый потому, что трусливый и слабый. А я злой потому, что смелый и сильный.

– Какие глупости! – не выдержал Айболит.

– Почему это глупости? – ответил Бармалей, даже не поинтересовавшись, откуда раздался голос – Ничего не глупости! «Добро побеждает»!.. Что же оно все побеждает, побеждает и никак не победит? А? Значит, зло непобедимо?

Бармалей повернулся и только тут увидел Айболита.

– Ты всегда попадаешь под свое собственное нехорошее влияние! – сказал ему Айболит.

– Ну, знаешь что... – разозлился Бармалей. – Померещился, и хватит!

– Пожалуйста! – пожал плечами доктор и скрылся в зарослях.

– Доктор! Профессор! – презрительно бросил ему вслед Бармалей. – Я – гениальный! – вдруг заорал он на весь лес.

– Гениальный! Гениальный! – повторило эхо.

– Вот так! – удовлетворенно усмехнулся разбойник. – «Доктор»!

Экран перерезает рука в белой перчатке с черной дирижерской палочкой. В кинопавильоне притушены осветительные приборы.

Трагик-дирижер взмахнул палочкой, и Трагики и Комики запели, аккомпанируя себе на скрипках и гитарах:

 
Ночь, ночь
Наступила в сказке,
Все, все,
Все, что не случилось,
Все случится завтра,
Потому что завтра
Бывает то, что не было
Сегодня и вчера!
Завтра...
Завтра будет утро.
Завтра...
Завтра будет полдень.
И, может, завтра вечером,
Наверно, завтра вечером,
Возможно, завтра вечером,
Конечно, завтра вечером
Наш доктор победит!
 
 
Ночь, ночь
Наступила в сказке,
Все, все,
Все, что не случилось,
Все случится завтра,
Потому что завтра
Бывает то, что не было
Сегодня и вчера.
 

Утро. Развалившись, храпят разбойники.

– Безобразие! – склонился над ними уже умытый и свежий Айболит. – Это просто безобразие так долго валяться в постели!

Бармалей приоткрыл глаз, прислушался и, узнав голос Айболита, притворился спящим.

– Вставайте! – толкнул разбойников Айболит. – Петушок пропел давно! – И быстро спрятался за дерево.

Бармалей поднялся, деланно зевнул и напустился на слуг:

– Подъем! Вперед! Петухи пропели давно!

Как ужаленные вскочили слуги и помчались за Бармалеем.

– Вперед! – негромко скомандовал доктор.

– Не оборачиваться! – на ходу шептал Бармалей слугам. – Они идут за нами. Оказывается, они все время шли за нами, я подслушал. Вот так понадейся на честных людей!.. Ладно, бегите к реке, приведите туда пиратов. Надо только их хорошенько подзавести.

– А они что, заводные? – хохотнул Веселый слуга.

– Они ужасно заводные. Вы им скажите, что у Айболита золотые руки, золотое сердце и вообще он весь золотой. Не доктор, а ювелирный магазин! А я туда заведу доктора.

– А он тоже заводной? – удивился Грустный слуга.

– Сам ты заводной! – пнул его Бармалей.

В зарослях мелькает фигурка Бармалея. Бегут Айболит, Авва и Чичи. Перед ними открылась большая река.

– Лимпопо! – с уважением произнес Айболит и снял шляпу.

– А почи-чи-чиму там никого нет? – встревожилась Чичи, показывая на противоположный берег. – Обезьянья страна там!.. А!.. А!.. – крикнула Чичи на другой берег.

– Иду-у! – приложив ко рту ладони рупором, крикнул Айболит.

Но тут из-за полуразвалившегося баркаса выскочил Бармалей.

– Ба! Какая встреча, и какая неприятность! – И Бармалей направил на доктора дуло пистолета.

Но Айболит не растерялся: одной рукой он выбил пистолет из рук Бармалея, другой схватил его за шиворот и поднял в воздух.

– Ты что, ты что! – заверещал Бармалей. – Только без рук, только без рук! – И покатился, отброшенный Айболитом.

Бармалей сжался от злости и обиды, вскочил и свистнул в два пальца. Тогда из-за всех холмов, из-за полуразвалившихся лодок и барок стали подниматься пираты.

Они были заводные, они были в заводе, они делали механические движения, механически палили из пистолетов и пели механическими голосами:

 
Мы бандиты, мы пираты,
Мы налим из автоматов,
Мы палим из автоматов,
Берегите потроха!
Кто еще там неубитый?
Поскорее подходи ты:
По тебе пальнут бандиты,
Тритатушки, три ха-ха!
Мы – народ ужасно грубый,
Никогда не чистим зубы,
Чистить зубы, чистить зубы?
Это просто чепуха!
Разрази фок-мачту громом,
Сто чертей в бочонок рому,
Перережем всех знакомых,
Тритатушки, три ха-ха!
 

И вот уже понуро стоят связанные Айболит, Авва и Чичи. А вокруг беснуются пираты. Они палят друг в друга, горланят песню и, как и полагается пиратам, глушат вино.

Бармалей, в белом докторском халате и докторской шапочке, вскочил на бочку.

– Эй, вы, мартышки! – закричал он, обращаясь к противоположному берегу. – Это я, добрый доктор Айболит! Я не буду вас убивать и грабить, а, наоборот, буду вас всех лечить! Я очень хороший, я каждый день мою лицо, руки и даже шею мылом... Я вам всем пропишу по первое число, ха-ха-ха!

– Неужели он доктор? – показал на Бармалея Веселый слуга.

– А может, и доктор, кто его знает... – флегматично ответил Грустный.

– Доктор?! – подскочил к Бармалею свирепый пират.

– Доктор?! – подскочил к нему пират с еще более свирепой физиономией.

– Доктор?! – подскочил к нему третий, своим свирепым видом перещеголявший двух первых.

Пираты схватили вопящего и отбивающегося Бармалея и прикрутили его веревками к спине Айболита.

– Где же твое добро, доктор? – хныкал и всхлипывал Бармалей. – Когда надо, так оно не побеждает! А все из-за тебя, проклятый докторишка! Теперь нас обоих убьют...

– Перестань сейчас же! – прикрикнул на него Айболит и обратился к зрителям:

– Граждане! Когда кругом бандиты и у вас нет огнестрельного оружия, постарайтесь хотя бы умереть достойно, а не так, как он.

И, приподняв па плечах, он показал всем плачущего Бармалея.

– Жаль только больных обезьян! – вздохнул доктор.

Но вдруг экран отодвинулся в глубину и открылся кинопавильон с Трагиками и Комиками.

Комик поставил перед экраном, как ступеньку, ящик, на него вскочил Трагик и, прикрывшись плащом, решительно вошел в экран, где творилась явная несправедливость.

За ним в экран проникли из кинопавильона все Трагики и Комики.

Укрытая плащом Трагика, пробирается между бочонками и беснующимися пиратами Чичи.

Трагики бьют по голове пирата, стоящего на пути путешественников, тот падает.

Комики и Трагики тащат Айболита, пытаясь на ходу отвязать от него Бармалея.

– Держи, держи доктора! – цепляясь за Айболита, вопит Бармалей.

– Ты сам не понимаешь, что делаешь! – отбивается от него Айболит.

– Я все понимаю, я в сто раз лучше тебя! – хватает его за ноги упавший Бармалей.

– Отвяжись ты от меня! – отталкивает его доктор так, что Бармалей отлетает к пиратам, которые угрожающей стеной надвигаются на Комиков и Трагиков.

Комик подносит к губам трубу, дует в нее, и... труба стреляет в бандитов.

И вдруг возникает комариный писк. Комик водит пальцем по воздуху, как бы следя за полетом невидимого комара.

– Комар! – следит за пальцем Комика Бармалей. – Тот самый, которого вылечил Айболит. Я узнал его в лицо! Он хочет помешать нам укокошить доктора. Вот он! – показывает Бармалей на лоб одного из пиратов и, желая расправиться с комаром, бьет пирата по лбу.

– Нет, вот он! – показывает пират на нос другого пирата и со всего размаха кулаком бьет по «комару».

Через мгновение все бандиты ловят комара, колотя друг друга по чему попало. Только слышатся возгласы:

– Вот он! Держи! Бей!

Через висячий мостик на другой берег реки перебежали Айболит, Авва и Чичи.

А через мгновение на мостик вывалилась толпа дерущихся пиратов.

– Я все время ждал, чем все это кончится! – впервые захохотал Грустный слуга, вися под раскачивающимся мостиком. И, не удержавшись, рухнул вниз.

В сутолоке пираты раскачали Бармалея и вышвырнули его из экрана в кинопавильон.

– Все, все, конец фильма! – закричал Бармалей. – Дальше без меня, дальше неинтересно!

Но Комики схватили Бармалея и усадили его в кресло перед экраном.

– Руки ломают! – отбивался от них Бармалей.

Но через мгновение притих и, как зритель, стал переживать драку на мосту.

– Мошка, комар, – пояснял он Комикам, – а какие люди гибнут!

Но вот изображение на экране сменилось. Там теперь была Обезьянья страна, по которой бежали Айболит, Авва и Чичи.

Страна была похожа на детский парк, где все грустно замерло: карусели не крутились, понуро лежали игрушки, в которые уже давно никто не играл.

– Доктор! Доктор! – доносился откуда-то жалобный призыв.

– Пустите меня! – задергался Бармалей. – Он же их всех вылечит! – И, вырвавшись из рук Комиков, Бармалей снова прыгнул в экран.

А больные обезьянки обнявшись стояли у заборчика, сидели на неподвижных качелях и грустно-грустно пели:

 
Мы больные обезьяны,
Ай! Ой! Ай!
Мы не можем есть бананы,
Ой! Ай! Ой!
Мы не скачем, не играем,
Ай! Ой! Ай!
Мы сидим и умираем,
Ой! Ай! Ой!
 

Из зарослей выбежал Айболит и, бросившись к больным обезьянкам, начал немедленно ставить диагнозы.

– Ангина! – говорил доктор, выслушивая больных и щупая им животы. – Скарлатина! Дифтерит! Бронхит! Грипп! И катар верхних дыхательных путей... Тссс!

Авва жалобно скулил, а глаза Чичи становились все круглее и круглее.

– Авва, лекарства! – распорядился Айболит.

И тут больных как ветром сдуло. Они попрыгали на деревья, взвились по трапециям, пытались улизнуть от доктора, раскачиваясь на качелях.

Но Айболиту, Авве и Чичи все-таки удалось каждой больной обезьянке дать по ложке микстуры и по сладкому-пресладкому куску сахару.

Когда обезьяны получили сахар, они совершенно поправились, стали прыгать и весело запели:

 
Мы теперь совсем здоровы,
Ля-ля-ля!
Можем есть бананы снова,
Ля-ля-ля!
Мы и скачем и играем,
Ля-ля-ля!
Мы теперь не умираем,
Ля-ля-ля!
 

Началось невообразимое веселье! Всюду заиграла музыка, обезьянки плясали, ели мороженое, а Комики и Трагики крутили сальто, жонглировали, катали на качелях Айболита и Авву.

Совершенно счастливая Чичи пела:

 
Африка, Африка,
Ах, что такое Африка?
Это неба сколько хотите,
Это солнца сколько хотите,
Это столько же танцев и песен,
Африка, Африка!..
 

А хор обезьянок подхватил:

 
Нынче праздник в Лимпопо,
Все танцуют в Лимпопо,
Потому что в Лимпопо
Все здоровы в Лимпопо!
 
 
Можно, можно обезьянам
Есть кокосы и бананы.
И кокосы и бананы
 
 
Всем подносят обезьяны
В Лимпопо!..
 

Не успевший помешать лечению, с мрачным лицом у одинокой пальмы одиноко танцевал Бармалей.

Поймав на себе взгляд доктора, он показал ему язык и спрятался за пальму.

Но Айболит, вздохнув, подошел к Бармалею и протянул ему эскимо.

Бармалей взял эскимо, тут же обкапался мороженым и заявил:

– Подумаешь! Я тоже могу делать добрые дела.

– Ну?! – приглашающе отвел руку доктор, словно говоря этим жестом: так в чем же дело, мы все будем только рады!

– Если я начну делать добрые дела, – хвастался Бармалей, – вы все лопнете от зависти. У меня в два счета все станут счастливыми! А кто не станет, я того в бараний рог согну, сотру в порошок и брошу акулам! У меня враз все станут счастливыми! Только я этого не люблю и не стремлюсь... Э-э-э! – снова показал Бармалей доктору язык и скрылся за пальмой.

Айболит пришел в ужас от этого заявления и немедленно обратился к зрителям:

– Граждане! Если вы увидите Бармалея, который собирается делать добрые дела, схватите его и поставьте в угол. Очень вас об этом прошу! Пожалуйста!

И мы снова оказались в кинопавильоне с деловито разъезжающими тележками, бегающими гримершами и деталями декораций.

Айболит, прощально помахав рукой зрителям, вскочил на одну из тележек и поехал разгримировываться.

А из глубины экрана выплыли надписи:

ДО СВИДАНИЯ!

                           БУДЬТЕ ЗДОРОВЫ!

Л. Гайдай
О фильме «Кавказская пленница»

Влюбленный Остап Бендер ночь напролет сочинял стихи. И сочинил: «Я помню чудное мгновенье». Стихи получились на славу. И только на рассвете, когда были написаны последние строки, Остап вспомнил, что это стихотворение уже сочинил А. С. Пушкин. Такой удар со стороны классика!

Классики – народ коварный. Однажды в межкартинном простое я придумал трюк. Я подробно (мысленно) разрабатывал его, я его варьировал, я прикидывал, кто из актеров может его осуществить. Я любил и нежно холил этот трюк, самодовольно представлял, как эффектно он будет выглядеть в моей новой картине. И, естественно, потом оказалось, что нечто подобное уже выдумал Чаплин в «Золотой лихорадке».

Конечно, ничто не ново под луной и под солнцем тоже. Есть бродячие сюжеты, есть традиционные персонажи, есть схожие ситуации. Какой-то теоретик подсчитал даже, что всего сюжетов на белом свете и есть двадцать семь (или двадцать восемь?) штук. Так что беспокоиться не стоит. А хочется беспокоиться.

Все это еще ничего. У других брать – дело второе. Хуже, когда начинаешь похищать (пардон, заимствовать!) у самого себя. У других – у классиков – это творческое освоение культурного наследия. А у себя? Даже приличной формулировки для этого нет.

«Кавказская пленница» была задумана в то время, когда я только-только приступал к работе над «Операцией «Ы». Мы (авторы этих сценариев Я. Костюковский, М. Слободской и я) счастливо смеялись, выдумывая все новые и новые приключения Шурика и планируя на будущее множество веселых фильмов о похождениях нашего комедийного положительного персонажа. Но случилось неожиданное: «Операция «Ы» опустошила меня как режиссера. Как мне тогда казалось, я рассказал о Шурике во всех возможных его ипостасях, я вытряс из троицы (и она из меня) все, что она могла дать, о погонях я не мог думать без содрогания.

Передо мной лежит сценарий «Кавказская пленница». Опять Шурик, опять троица, опять погоня. Тем более что не было времени разобраться – почти сразу же после «Операции «Ы» я должен был приступить к съемкам «Кавказской пленницы».

Я пробовал отвертеться. Я ходил по начальству и намекал. Но начальство почему-то намеков не понимало. И машина завертелась. А когда в кино начинает вертеться машина, остановить ее почти невозможно. Мы ездили выбирать натуру, мы работали над режиссерским сценарием, мы снимали кинопробы, а я по-прежнему думал: не то, не то делаю!

А потом один из моих знакомых режиссеров, комедиограф, прочтя сценарий, сказал мне: «Да, я, конечно, понимаю – все это смешно, что у вас написано: диалоги, трюки, погони. Ты умеешь такие фильмы делать. Но, собственно, в чем высокая общечеловеческая мысль, идея, тема твоего сценария? Воровать невест действительно плохо, но стоит ли делать об этом картину? Не знаю».

Он недавно сделал удачный фильм, этот режиссер, и ему казалось, что он откровенно побеседовал со вселенной на «ты». Злость – хороший советчик. Именно злость помогла мне окончательно сформулировать (для себя) и оформить (для фильма) будущую идейно-художественную концепцию и главное направление сатирического удара картины.

Вежливо оттеснив всех немного в сторону, в центр семейной фотографии комедии «Кавказская пленница» поместился простой и доступный руководитель районного масштаба товарищ Саахов.

Конечно, восточный сладострастник – всего лишь персонаж из кавказского анекдота. Акцент, сальная улыбочка, гипертрофия мелких страстей – привычный и безотказный набор.

Хотелось сделать фильм о другом. О ханжестве и демагогии, о красивых словах и грязных делах, о приспособленцах и карьеристах, действующих ловко и тайно. В картине Саахов по-своему любит Нину. По-своему и добивается ее. Люди, идущие к своей цели прямо и честно, кажутся ему дураками. Ловкая интрига, восточная (в данном случае это хорошо) хитрость и бесцеремонность от ощущения собственной безнаказанности – таково его оружие.

Саахов стал ключом к картине. Фраза: «У меня теперь только два выхода: или я ее поведу в загс, или она поведет меня к прокурору» – определила сюжетное напряжение и оправдала исключительность ситуаций и эксцентричность персонажей.

Самый невероятный поступок, самое эксцентричное действие должны иметь точную и земную, правдивую мотивировку, должны объясняться характером персонажа, его жизненностью в самом элементарном понимании этого слова.

В моих короткометражках «Пес Барбос» и «Самогонщики» главное – погоня. Но почему в «Псе Барбосе» погоня действительно смысловой центр картины, а в «Самогонщиках» она носит, по сути, формальный характер? Объяснение этого для меня (естественно, по истечении довольно длительного времени) элементарно просто. В первом случае Трус, Балбес и Бывалый не могли не убегать от Барбоса. Всякий другой вариант их поведения исключался.

В «Самогонщиках» же мотивировка погони носила в себе элементы умозрительности, она была сконструирована, выстроена за письменным столом в отрыве от исходной ситуации и характеров персонажей. И даже финал – пес приносит в милицию змеевик от самогонного аппарата – не был логическим концом фильма. Это была лишь эффектная концовка, существующая сама по себе в своей парадоксальности.

Уже упомянутая мною фраза Саахова определила железный исход действия потому, что в ответ на возражение Джабраила (по поводу прокурора) наш герой простодушно и мудро определяет для себя наиболее приемлемое стремление: «Сам понимаешь – не хочу». Следовательно, единственный выход для Саахова – жениться на Нине. Для этого все средства хороши, в том числе самые невероятные, ибо они оправданы исключительностью ситуации и характером персонажа.

У нас оказались развязанными руки. Съемочная группа фильма «Кавказская пленница» с безнаказанным энтузиазмом принялась выдумывать трюки.

Обычно метраж наших фильмов не велик. Исключение, пожалуй, составляет лишь «Операция «Ы». И хотя этому есть оправдание (картина состоит трех новелл), я неоднократно замечал, что зритель в середине третьей новеллы устает, его комедийная реакция замедляется, внимание к шутке, трюку притупляется. Это и понятно: комедия, особенно эксцентрическая, своего рода сгущенная концентрация жизненного материала, определяемая особым отбором фактов и черт повседневности.

Однако отбор не кончается за письменным столом. Первая складка материала будущего фильма обычно у меня превышает окончательный метраж раза в полтора. В горячке съемок, в радости находок, в самодовольном отношении к игре собственной фантазии трудно определить целесообразность трюка, отделить главное от второстепенного, ощутить окончательный ритм картины. Успех комедии определяется в монтажной.

Целесообразность трюка. Трюк и сюжет. Трюк и характер персонажа. Об этом стоит говорить очень подробно или совсем не говорить. Во всяком случае, подробный разговор не входит в мою скромную задачу предварить сценарий «Кавказская пленница» несколькими словами о фильме, снятом по этому сценарию.

Родословную фильмов, которые я снял, выводят от короткометражек Мак-Сеннета и Бастера Китона, Макса Линдера и Чаплина, Иногда даже упрекают в подражании ранним фильмам Чаплина. Однако у меня есть утешение. В подобных случаях я каждый раз вспоминаю вундеркинда из фельетона Ильфа и Петрова, который ужасно беспокоился о том, чтобы будущий фильм не по лучился, как у Чаплина. А ему отвечали:

– Не бойся, мальчик. Как у Чаплина, не получится.