Текст книги "Три кинокомедии"

Автор книги: Александр Володин

Соавторы: Вадим Коростылев,Леонид Гайдай,Морис Слободской,Яков Костюковский,Ролан Быков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– А мы прочесываем квартиры, – сказала Таня. – Уже обошли сорок семь квартир.

Петя ждал, что она скажет еще. Но Таня закончила свою мысль и молчала.

– Ну что ж, давайте действуйте, – сказал Петя, не очень понимая, чего она от него хочет.

– Мы были у одной старушки, – добавила Таня. – Она попросила сходить в магазин. Теперь я все время хожу, помогаю.

– Значит, ты теперь тимуровец? – Петя внимательно посмотрел на нее. – Слушай, мне это нравится в тебе.

Таня радостно улыбнулась, побежала по школьному коридору.

После уроков она снова ходила по квартирам, теперь уже одна, без Лены.

В доме, куда переехали Дресвянниковы, ей открыл мальчик примерно одних с ней лет.

– Кого? – спросил он.

– Скажи, пожалуйста, Василий Дресвянников тут живет? – спросила Таня.

– Ну, жил, – не сразу ответил мальчик.

– А где он сейчас живет?

Мальчик молчал.

– Ты можешь ответить, где он сейчас живет?

– Где живет, не знаю, – сказал мальчик и захлопнул дверь.

Таня стала колотить кулаком в дверь.

– Взрослые есть кто-нибудь? – крикнула она.

– Нет никого, – ответил мальчик из-за двери.

– Ты не знаешь, этот Дресвянников не был в одна тысяча девятьсот двадцать третьем году пионером? – спросила Таня.

– А я знаю...

– Вот и плохо, что ты ничего не знаешь! – крикнула Таня и направилась к следующей двери.

– Эй, а зачем тебе? – спросил мальчик, открыв дверь.

Таня снова подошла к нему.

– Надо, – сказала она. – Слушай, а этот Дресвянников, он тебе кто? Родственник?

– Кто он? – Никто.

– Просто сосед, да?

– Ну, отец.

– Что он, от вас ушел, да?

– Тебе-то что?

– Ничего, извини.

Таня уже спустилась на несколько ступенек, но вернулась и снова забарабанила в дверь. Мальчик открыл.

– Слушай, может, он все-таки был первым пионером? – спросила Таня.

– Бронная, семь, квартира восемнадцать, – неожиданно сказал мальчик.

– Что? – не поняла Таня. – Ах, Бронная, семь, квартира восемнадцать? Спасибо.

Таня позвонила в дверь. Ей открыл высокий человек с заспанным недовольным лицом.

– Скажите, пожалуйста, Дресвянников здесь живет? – спросила она.

– Ну?

Таня поняла, что это и есть Дресвянников.

– Товарищ Дресвянников, нам сказали, что вы были первый пионер.

Человек ничего не ответил. Он настороженно заглянул за дверь, нет ли там кого еще, злобно погрозил Тане пальцем и захлопнул дверь.

Таня спустилась по лестнице и подошла к мальчику, который ждал ее внизу.

– Он что, странный какой-то? – спросила она.

– Он пьет жутко, – ответил тот. – А теперь у меня новый отец, не пьет, не курит. У него язва желудка. Выпьет рюмочку перед обедом, и все.

Они пошли обратно.

– Тебя как зовут? – спросила Таня.

– Гена.

Подошел троллейбус. Ребята сели в него.

– А меня – Таня. У вас хороший вожатый в отряде?

Гена пожал плечами.

– Ничего...

– У нас очень хороший вожатый, – сказала Таня. – Раньше вожатая была плохая. У нее единственное, что было хорошее, – это коса. Наш класс премировали спутником, знаешь, который играет «Широка страна моя родная». Это только благодаря вожатому.

Они стояли, стесненные пассажирами.

– Слушай, а может, твой новый отец был первым пионером? Или, может быть, у него знакомые есть, которые были?

– Знакомых у него много, – сказал Гена и вдруг предложил: – А хочешь, сейчас зайдем к нему?

Таня обрадовалась.

– Ой, конечно!..

Ребята вошли в вестибюль театра, поднялись по широким ступенькам.

На плюшевой скамеечке у входа сидели две женщины – молодая и пожилая.

– К кому? – спросила старшая.

– К Павлу Васильевичу Колпакову, – сказал Гена.

– Да? – Женщина удивилась и посмотрела на них с интересом.

– Мальчик, а ты что, наверно, сын Павла Васильевича? – спросила молодая.

– Сын.

– А это твоя сестричка?

– Сестричка.

– Смотри-ка, вас двое...

Молодая поманила его пальцем, сказала тихо:

– Павел Васильевич хороший человек. Вы его цените, не балуйтесь.

Они пошли в ту сторону, откуда слышалась музыка. Музыка становилась все громче и веселей, и вот они попали в какие-то сумрачные переходы за сценой. Сверху, как рыболовные сети, свисали прозрачные тканые полотнища. Здесь стояли и прогуливались молодые женщины в белых и черных балетных пачках, а на сцене три актера, обняв друг друга за плечи, танцевали и пели:

 
«Бог создал нас, чтоб мы детей растили,
Чтоб помогали детям без конца...»
 

Оркестр замолк, и люди перестали петь. На сцену выбежал человечек, стал что-то неслышно говорить, и люди начали снова петь и танцевать.

Маленький сосредоточенный оркестрант продувал мундштук трубы. Гена спустился в оркестр и стал делать ему знаки руками.

Павел Васильевич ответил ему, поднялся и, по пути извиняясь и уговариваясь с оркестрантами, стал пробираться к выходу.

– «...Если повезет чуть-чуть, если повезет чуть-чуть...» – пели на сцене.

Гена и Таня ждали в вестибюле.

– Что случилось? – спросил Павел Васильевич.

– Дядя Паша, познакомься, это Таня.

– Таня? Очень приятно, здравствуй...

– Понимаешь, нам нужен человек, организатор первых пионерских отрядов.

– Так.

– Ну примерно год двадцать третий.

– Ну, пионеры – это... хорошо, – одобрил их Павел Васильевич, не совсем, впрочем, понимая, что от него требуется.

– У тебя же есть знакомые, – сказал Гена.

– У меня?.. Конечно, есть, это я узнаю, завтра же, – солидно пообещал Павел Васильевич.

– А зачем откладывать? Давай прямо сейчас!

– Нет, можно и не откладывать, почему, – растерялся Павел Васильевич. – Можно и сейчас прямо выяснить.

– Ну, пошли?

– Пошли. Я вообще-то сейчас и не нужен, – не очень уверенно сказал отец. – Меня отпустят!

Они спустились по лестнице к раздевалке.

– Вот тут есть две женщины, они знают обо всем на свете... Мое почтение! – засмеялся он.

– Здравствуйте, – улыбнулась женщина.

– Как жизнь?

– Знаете, говорят жизнь – зебра: то белая полоса, то черная. А у меня – все черная.

Павел Васильевич вежливо посмеялся, взял пальто у гардеробщицы.

– Знаете, раньше, при муже, я молчаливая была, – смеялась женщина, – мужу все выскажешь, а потом и говорить ни с кем не надо, молчишь... А теперь разговорчивая стала.

Павел Васильевич посмеялся еще более сочувственно.

– Скажите, пожалуйста, вы не знаете кого-нибудь из организаторов первых пионерских отрядов?

Женщины переглянулись.

– Двадцать третий год приблизительно. Женщины молчали.

– Ну, в общем, будет случай – узнаете... Ладно?

– Постараемся, – сказала одна.

– Это мы сделаем, – пообещала другая.

На улице Павел Васильевич сказал:

– Будем действовать по методу широкого охвата населения. Вот в этом гастрономе работает одна девушка, я у нее в течение долгих лет покупал двести граммов колбасы. Очень общественная девушка, у нее даже флажок есть. Она, наверно, кого-нибудь знает.

Они вошли в магазин.

– Вот она, – сказал Павел Васильевич и помахал рукой.

Девушка в белом халате улыбнулась ему и тоже помахала рукой, давая понять, что он может подойти без очереди.

– Соблюдайте очередь, – на всякий случай предупредили его покупатели.

– Мне ничего не надо, – сказал Павел Васильевич, – я ничего не покупаю.

– Тогда не мешайте работать.

– Ну хорошо, хорошо. Мне просто надо сказать этой девушке два слова. Но я становлюсь в очередь. Вот я стою в очереди, не надо ругаться.

Он стал продвигаться вдоль прилавка.

– Ничего, кого-нибудь найдет, – сказал Гена.

Но тут знакомую девушку сменила другая продавщица. На ходу снимая косынку, девушка ушла.

– Что вам? – спросила Павла Васильевича продавщица.

– Мне?.. Это что, голубцы?.. Будьте любезны, сколько стоят голубцы?

Они снова шли по улице.

– Знаете, неудобно было спрашивать, – оправдывался трубач. – Зато у нас на ужин есть голубцы. Ты любишь голубцы? Я очень люблю голубцы! Голубцы – это вам не какие-нибудь котлеты. Это все-таки голубцы... Подождите, вот человек, – остановился вдруг Павел Васильевич.

Посредине площади прохаживался милиционер.

– Я у них руковожу оркестром, а милиции известны такие вещи, что нам и не снилось.

Трудно было выбрать более неудобный маршрут. Павел Васильевич метался между машинами, словно во что бы то ни стало хотел сбить их со следа.

Милиционер заметил его и засвистел.

– Ну что там такое? – нервничал Гена. – Обязательно попадет в какую-нибудь историю...

Милиционер стал что-то выговаривать Павлу Васильевичу. Судя по жестам, он был очень зол и не хотел слушать никаких объяснений. Он достал книжечку с квитанциями, и трубач заплатил ему штраф.

Милиционер оторвал квитанцию, но и после этого еще что-то выговаривал и наказывал на будущее. Павел Васильевич со всем соглашался и то и дело оглядывался на детей. Наконец милиционер козырнул и отпустил его.

Павел Васильевич был весьма сконфужен.

– Я ошибся, это не тот. В этой форме издали все так похожи... А где же ты живешь, Таня?

– Отсюда на метро.

– Не пора ли тебе домой?

– Нет, – беспечно ответила Таня.

Павел Васильевич в замешательстве остановился.

– А нам ведь, собственно, пора, нас мама ждет.

Тане стало скучно.

– Ну идите.

– Тебя, наверно, тоже ждут дома?

– А у нас никого нет.

– Как – нет, а где же они?

– А у меня папа геолог.

– А мама?

– А мама поехала к нему.

– Вот это да! Как же она тебя оставила?

– А у нас соседи хорошие.

Павел Васильевич не все понял, но больше не спрашивал.

– Тогда, может быть, пойдем к нам? Это удобно? – спросил он Гену.

– Почему неудобно! Только надо скорей, а то мама скажет, что уже поздно.

– Ну вот, удобно, – сказал Павел Васильевич. – Найдем мы тебе пионеров. Чего-чего, а пионеров у нас... А сейчас мы тебя познакомим с нашей мамой. Она никогда не была первой пионеркой, но она тоже неплохой человек.

Однако дома никого не было.

– Я говорил, что она обиделась, – сказал Павел Васильевич.

– Может быть, она к Наталье Дмитриевне пошла? – предположил Гена.

– Наверно, к Наталье Дмитриевне. Хотя нет, у нее отпуск. Наверно, забежала к Наташе.

– Может быть, к Наташе, это скорее всего, – согласился Гена.

Павел Васильевич вспомнил о Тане и засуетился.

– Что же мы? Привели человека и бросили на произвол судьбы. Вы побеседуйте, а я пошурую насчет пропитания.

Он вышел на кухню.

Гена встал, походил по комнате и прислонился к стене. Таня тоже прислонилась к стене. Так они постояли, пока Павел Васильевич не вернулся. Накрывая на стол, он сказал:

– Твоей маме жилось нелегко, поэтому сейчас к ней надо относиться очень внимательно.

– Ладно, – сказал Гена, видимо, не желая разговаривать на эту тему.

Павел Васильевич стоял, глядел на него и думал, что еще следовало бы сказать сыну по этому поводу.

– Вот Таня тоже обижается на маму, что она от нее уехала. Обижаться легче всего.

– Я не обижаюсь, – сказала Таня.

– И правильно. Поставь себя на минутку на мамино место. Папа уехал на полгода, может быть, на год, а она неделю не может без него прожить. Тебе это непонятно, но представь себе, что она без него погибает. И она едет к нему.

Таня усмехнулась.

– А там она целые дни только и делает, что строчит мне письма.

– Видишь, значит, без тебя она тоже не может! – воскликнул Павел Васильевич.

Он увлекся и продолжал:

– Видите ли, в жизни многое обстоит совсем не так, как кажется на первый взгляд. Вот стол и стол. А на самом деле в нем происходит бог знает что – вращаются атомы! Вы уже взрослые, верно? Вы уже должны различать, что видно только на первый взгляд, а что на второй взгляд и на третий... Вы меня понимаете?

В это время щелкнула дверь в прихожей, и Павел Васильевич поспешил туда.

Это пришла мама Гены.

Пальто она сняла в прихожей и, пока муж его вешал, вошла в комнату. Она была красиво одета и еще молода, но казалась больной. Она села на стул, переменила туфли, расстегнула маленькое ожерелье, и все это делала машинально, словно думая только о том, чтобы поскорее уйти и поболеть вволю.

Павел Васильевич принес в комнату кастрюлю.

– Вот и хорошо, большой семейный ужин, – весело сказал он.

Но жена не ответила и ушла в соседнюю комнату. Павел Васильевич пошел за ней и прикрыл за собой дверь. Они разговаривали тихо и думали, что их не слышно.

– Я же тебя просил: не надо к нему ходить! Я вижу, чего это тебе стоит. Ты каждый раз возвращаешься больная. И все равно ты ничему не поможешь.

– Как я могу ему помочь? – отвечала женщина. – Он делает это как будто мне назло. Если бы ты видел, как он опустился! Он держится, ты знаешь, он умеет держаться, но я вижу – он распадается на глазах. Паша, он опять пьет!.. Хотела его успокоить, хоть немного прибрать в комнате, а он меня обругал. Я разнервничалась, начался никому не нужный разговор...

– И Гене неприятно, – еще тише сказал Павел Васильевич. – О Гене надо думать.

– Я понимаю, я все понимаю!..

Гена и Таня стояли молча, не глядя друг на друга.

– Я пойду, – сказала Таня.

– Да, верно, уже поздно, – согласился Гена.

Но не успела она надеть пальто, как в прихожую вышел Павел Васильевич и сказал:

– Это что такое! А ну-ка сейчас же раздеваться!

– Я лучше в другой раз зайду, – пообещала Таня.

– Все уже на столе. Ну-ка!..

И все сели к столу и стали молча есть.

– Очень вкусный суп, – сказала Таня.

Гена ждал ее на бульваре.

– Здравствуй! – сказала Таня.

– Здорово.

– Слушай, ты не поможешь мне? Здесь одного излупить надо. Не бойся, у нас в классе все мальчишки коротышки. Вот он. Ты его подзови и валяй, а я пока спрячусь, ладно?

Она отошла и спряталась в телефонную будку. Отсюда ей было все видно.

Вот она увидела приближающегося Бардукова. Он шел вихляясь. На боку его болталась сумка,

– Эй! – позвал его Гена.

Бардуков остановился.

– Поди-ка сюда!

– Ну чего? – спросил Бардуков, не подходя.

– Иди, не бойся.

– А чего мне бояться? – не двигаясь, сказал Бардуков.

Гена оглядел его с головы до ног.

– Ого, да он кулаки сжимает!

– Я не сжимаю, – сказал Бардуков, распрямляя ладони.

– Ну подойди тогда, чего же ты струсил?

– А чего мне трусить? – стоял на своем Бардуков. Он морщил лоб и смотрел обиженно, с видом покладистого человека, которого оклеветали или с кем-то спутали.

Гена шагнул к нему, и Бардуков отступил назад, наткнувшись на прохожего. Он испугался и даже не собирался защищаться. Гена усомнился вдруг, тот ли это, и оглянулся на Таню.

Таня из будки махнула ему рукой – мол, тот, лупи!

– Дядя, чего он ко мне пристает! Чего он! – пронзительно взвыл Бардуков.

– Иди-иди, – сказал прохожий Гене. – Не приставай.

И пошел дальше, бросив Бардукова на произвол судьбы.

Таня увидела из будки, как Бардуков побежал, а за ним побежал Гена, но она не слышала, как Гена, догнав Бардукова, крикнул ему:

– Беги, дурак!

И Бардуков побежал дальше, и Гена не стал его преследовать.

– Ну что же ты? – с досадой спросила Таня, подходя к нему.

– Да ладно, я его хоть напугал. На первый раз довольно.

Но она побежала по улице, свернула в ворота дома, где жил Бардуков, и крикнула:

– Толя!

Он остановился.

– Ну что тебе?

– Иди сюда, не бойся, – тоненьким голоском сказала Таня и улыбнулась.

Но как только Бардуков подошел, она подняла портфель и стала бить его куда попало.

– Вот тебе, вот тебе влюбилась! Вот тебе, вот тебе!..

Вечером Таня и Гена стояли в ожидании Павла Васильевича у служебного входа. Спектакль был окончен, из зала выходили зрители.

У людей после концерта странные лица: более оживленные, чем обычно, или более сосредоточенные, чем обычно, у кого как. Поэтому Таня и Гена смотрели на них и не сразу заметили, что из подъезда уже выбежал раздетый Павел Васильевич. Подняв воротник пиджака, он огляделся и помахал им рукой.

– Простудишься, – сказал Гена, протолкавшись к нему.

Павел Васильевич сдержанно воскликнул:

– Молитесь на меня!

И повел их за собой по улице.

Они поднимались по лестнице, пробиваясь через поток людей, выходивших из концертного зала. Павел Васильевич остановился. Таня и Гена тоже остановились у входа в высокую комнату с блестящей люстрой, свисавшей с потолка.

Здесь было много народу: музыканты с футлярами, несколько нарядно одетых женщин. Некоторые уходили, некоторые разговаривали.

– Считайте, что вам повезло, – тихо сказал Павел Васильевич, настороженно и внимательно поглядывая в угол комнаты. – Я нашел вам пионера. Это скрипач, которого знает все цивилизованное человечество.

Гена оглянулся.

– Где он?

– Не могу же я тебе пальцем показывать! Как только он освободится, я вас подведу. Только помните: вежливо и быстро.

Таня увидела немолодого человека с черным футляром в руке. Перед ним стояла взволнованная девушка, она вертела на пальце номерок от пальто, прятала его и снова начинала вертеть.

– Вам, наверно, все это говорят, вам уже надоело слушать, но я все же решилась подойти и сказать. Если бы вы знали, что для нас значит это искусство! Я уже не говорю о себе, для всех, кто любит музыку...

Музыканту было жалко ее и в то же время неловко слушать такие слова.

– Вы ставите меня в трудное положение, – сказал он девушке. – Когда говорят такие вещи, я не знаю, что отвечать. И вообще что делать: скромно улыбаться, что, мол, да, я гений?..

Музыкант тронул ее за локоть, и они пошли к выходу. Тут-то и появился перед ними Павел Васильевич с двумя детскими пальто в руках.

– Сергей Петрович!

– А, Паша! Ну как? – сказал музыкант, имея в виду свое исполнение.

– У меня все прекрасно, – не понял его Павел Васильевич. – Тут дело совершенно особого свойства. Познакомься, мой сын. А это его приятельница.

Скрипач наклонился и хотел пожать руку Гене, но, спохватившись, сказал: «Виноват» – и сначала пожал руку Тане.

Воспользовавшись моментом, она быстро заговорила:

– Мы – красные следопыты. У нас задание – организаторы первых пионерских отрядов. Мы хотим с вами побеседовать. Чтобы вы поделились с нами воспоминаниями и рассказали о первых годах существования пионерии.

От неожиданности Сергей Петрович не сразу отпустил Танину руку, а с Геной так и не поздоровался.

– Ну, я пошла, – сказала его собеседница с номерком. – До свидания...

– До свидания, – с сожалением сказал скрипач, глядя ей вслед. – Что ты, Паша, со мной делаешь – на минутку почувствовал себя молодым, и вдруг оказалось, что я дедушка русской революции.

Это он сказал Павлу Васильевичу, потом обратился к детям:

– Я не могу назвать себя родоначальником пионерского движения, но если порыться в памяти...

– Ой, только нам надо все записать! – Таня достала из пальто тетрадку.

– Дорогие мои потомки, – сказал скрипач, – я был бы счастлив вам помочь, но сейчас очень поздно. А вы не пришли бы ко мне домой?

– Пришли бы! – радостно согласилась Таня.

– Мы запремся на ключ и предадимся воспоминаниям. Что у меня в четверг?.. Ничего! В четыре часа вам удобно?

– Ну конечно, удобно!

– Вот и превосходно. Только непременно приходите, а то я буду волноваться!

– Обязательно! – сказала Таня.

Прохаживаясь по классу, Таня словно бы невзначай остановилась возле парты, где сидела Лена. Та не обратила на нее внимания, болтала с подругой.

– А я нашла! – сказала Таня.

– Кого?

Первого пионера,

– Пионера-пенсионера, – засмеялась Лена.

Таня развернула афишу, которую держала в руке, и разложила на парте.

– Очень знаменитый музыкант, – заметила она. – Коркин.

Бардуков подошел к парте, прочитал:

– «Коркин».

– Иди. Иди отсюда, – сказала Лена.

Но Таня разрешила:

– Пускай смотрит, не жалко. Может, он не такой уж глупый парень, просто пока еще... – Она многозначительно улыбнулась. – Слушай, Бардуков, только ты меня больше не зли, ладно?

– А кто злит-то! – ощетинился Бардуков.

– Ой, ну ладно, поговорили, – миролюбиво отпустила его Таня.

Пионеры входили в подъезд дома. Таня шла за ними, все время оглядываясь назад.

– Ну что ты там! – окликнула ее Лена.

Таня догнала их на лестнице.

Тут-то они и встретили Бардукова с двумя мальчишками из другой школы.

– Бардуков? Ты что здесь делаешь? – спросила Лена.

Бардуков, невинно помаргивая, остановился.

– Ничего.

– Возьмем его, что ли? – спросила Лена.

Но Таня оттеснила Бардукова.

– Нечего, нечего!

Мальчишки, веселясь, выбежали из подъезда.

На Танин звонок дверь открыла жена Коркина.

– Здравствуйте, – сказала Таня.

– Здравствуйте, – ответила женщина.

– Здравствуйте! – взревели пионеры.

– Вы к кому, ребята? – спросила женщина.

– А нас Сергей Петрович просил зайти, – сказала Таня.

– А... Минуточку, – смутилась женщина и оставила их.

Она подошла к двери, откуда доносились звуки скрипки.

– Сережа, там тебя опять какие-то ребята спрашивают.

– Я же все рассказал им, – удивился Коркин. – Я больше ничего не помню!

Жена подошла к нему, сказала тихо:

– Но они говорят, ты им велел. Не надо было обещать.

– Ну что же делать, – вздохнул Коркин. – Зови.

Когда он вошел в комнату, дети, пристроившись по двое на стульях, сидели неудобно, но тихо.

– Здравствуйте! – взревели они и встали.

– Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте, – кланялся Коркин. – Что вы, садитесь, садитесь, садитесь! А, и ты здесь? – заметил он Таню. – А я очень удивился, что ты за себя прислала других.

– Каких других? – испугалась Таня.

– А только что у меня были три пионера.

– Какие три пионера? Я никого не присылала.

– Как – не присылала? – удивился Коркин. – Это странно!

– Это же Бардуков, – догадалась Лена. А с ним мальчишки из 128-й школы.

– Я им все рассказал, они записали, – обрадовался Коркин. – И все это вам расскажут.

– Да они же не из нашей школы! – закричала Таня.

И вслед за ней закричали все:

– Они не из нашей школы!

Коркин сокрушенно качал головой.

– Да, да... А что же делать?.. Значит, я так понимаю, вам нужна моя биография?

– Да! – воскликнули ребята и достали тетради.

– Я не умею говорить о себе, но... если уж это так необходимо, то...

Послышался звонок в дверь.

– Ой, это, наверно, пришел наш вожатый! – заволновалась Таня. – Вы пока подождите рассказывать, ладно?

Но это пришел не вожатый, а виолончелист.

– Ух ты, – сказал он, увидев детей в комнате. И сел на стул, держа перед собой футляр с инструментом.

– Вот что, – сказал Коркин. – У меня где-то остались две или три газеты. Очень старые и очень ценные.

Он подошел к шкафу, взобрался на стремянку. Стал искать.

– Это еще... газеты... я прошу извинить... да, двадцатых годов... когда я был пикор. Пикор – это пионерский корреспондент.

Таня подняла руку, подошла к Коркину.

– Можно, я пойду посмотрю вожатого, он, наверно, перепутал адрес и не может квартиру найти.

– Нет, зачем же... это, в сущности, недолго...

Но Таня уже сбегала по лестнице. Она выскочила на улицу, огляделась. Пети не было.

А Коркин все рылся в старых газетах на полке.

– Сколько раз я говорил, – ворчал он, – во всем должен быть порядок. Когда вещь лежит на своем месте, ее легко отыскать.

– Когда ты говоришь о порядке, то это просто смешно, – отозвалась жена.

– Сергей Петрович, да не ищите вы их, – сказала Таня, входя в комнату. – Мы, если можно, в другой раз зайдем.

– Нет-нет, мне теперь уже самому интересно.

– Вот, – сказала жена.

– Что – вот?

– Какие-то газеты.

– Это не то, это другое... А, вот она! Здесь моя заметка. Вот: «После конференции состоялся концерт. Смотрю, выскакивают на сцену пионеры и танцуют балет. Пионеры, не занимайтесь балетом, а занимайтесь делом».

Гости разрешили себе посмеяться.

– Смотрите, как я подписывался: «Безбожник!»

Ребята освоились в чужом доме и немного распустились. Таня одернула одного, другого.

– «Мы, три юных октябренка, – продолжал читать Коркин, – хотим идти с вами по одному пути». Ну что вы смеетесь. Нас тогда было не так много, так что «три юных октябренка» – это имело большое значение.

Виолончелист посмотрел на часы и сказал:

– Я вижу, это надолго. Может быть, мы отменим? Уважаемые товарищи потомки! – воскликнул Коркин. – К сожалению, мое время...

– Истекло, – подсказал кто-то.

– Совершенно верно.

– Ну вот... А это – мой вам подарок.

Он вручил Тане газеты.

Чувствуя себя немного виноватым, он хватал пальто, сваленные в прихожей, чтобы помочь хоть кому-нибудь одеться, но никто на это не шел, у него отнимали пальто, и он брал новое.

Таня поймала момент, когда он успокоился, и спросила:

– Сергей Петрович, а вы не пришли бы к нам на сбор? В среду в семь часов.

– Обязательно, обязательно... Непременно приду, только вы, пожалуйста, позвоните мне, а то я могу забыть.

Теряя по дороге калоши и шапки и десять раз сказав «до свидания», дети выкатились на лестницу.

– Ну и нашествие, – усмехнулась жена, когда дверь захлопнулась.

– В среду, – сосредоточился Коркин, – я должен идти к ним на сбор. Но в среду же меня здесь не будет?

– Ну что ж, я скажу, что ты уехал.

– Но у них назначен сбор!

– Ничего, перенесут. Сборы всегда переносятся.

Позвонили в дверь.

Коркин открыл. На площадке стояли какие-то другие пионеры. Это был Бардуков и с ним мальчишки, которые едва умещались на площадке.

– Еще отряд! – в замешательстве крикнул Коркин жене.

– А вы свою газету покажите нам, пожалуйста, – попросил Бардуков.

– А, сейчас, сейчас... Но ведь я же тебе все отдал!

– Товарищи, – отстранив скрипача, взмолилась жена. – Ему надо репетировать, у него вечером концерт.

– Да, мальчик, – вспомнил скрипач. – Передай там в школе, что я уезжаю и не могу прийти на сбор. Мне очень жалко...

– Да-да, – нетерпеливо перебила его жена.

– Непременно только скажи, – попросил Коркин.

– Скажу, скажу, – пообещал Бардуков, честно глядя ему в глаза.

– Нехорошо получилось, что я их прогнал, – сказал скрипач, подойдя к окну.

Прямо к дому по улице шла колонна пионеров со знаменем, горном и барабаном впереди.

Скрипач, ошеломленный, опустил занавеску и отодвинулся от окна. Нет, они шли не к нему, прошагали мимо.

Таня все собиралась рассказать Пете о своих достижениях, но никак не могла для этого найти подходящего случая.

Однажды, проходя с Геной по бульвару, она увидела Петю. Он был в спортивной курточке, держал в руке коньки. Таня догнала его.

– Петя, вы что же тогда не пришли, заняты были?

– Зашился, замотался, засуетился, замельтешился, – пошутил Петя. – Ну, что он за человек?

– Раньше был пионерским корреспондентом, а теперь музыкант.

– Да ну, – удивился Петя, – так надо пригласить его на сбор.

– А он сказал, что «я к вашим услугам».

– Ну вот, составь донесение по всей форме в штаб следопытов.

– Доставлю, – улыбнулась Таня.

– Ну, действуй!

Таня пошла назад к Гене, который ждал ее поодаль.

– Ты умеешь кататься на коньках? – улыбаясь, спросила она.

– Умею.

– Поучишь меня?

Каток расположен внутри бульвара. Его окружили освещенные огнями зимние деревья, по обе стороны бульвара озабоченно стоят многоэтажные дома, но этот каток живет самостоятельно и весело.

Каток – это снег, фонари и громкая музыка радиолы. Все, кто там, за оградой, кажутся счастливыми, безмятежными, красивыми людьми. Они постукивают коньками и летят, летят по черному льду, сквозь густой снег, и музыка нежно звенит каждому в отдельности.

На дорожке бульвара рядом с катком Таня училась кататься на коньках. Гена подталкивал ее сзади, она скользила, потом упала и засмеялась. Гена поднял ее, отряхнул шапку. Таня заковыляла в сторону ограды, стала смотреть на каток. Там горели фонари, и темный лед отражал их; играла радиола, и все катались по кругу, и казалось, что это сам каток медленно поворачивается, под музыку вокруг своей оси.

По кругу бежал Петя с девушкой, держа ее за руки, казалось, неторопливо, но они обгоняли всех по пути.

– Ты чего там застряла? – позвал ее Гена.

Хватаясь за прутья, Таня пошла вдоль ограды.

Гена хотел поддержать ее, но только разозлил.

– Зачем ты пихаешься?

– Я не пихаюсь, не просила бы тогда учить.

– Пусти...

Ревела радиола, кружился каток... Вот они... Одной рукой Петя держал девушку за талию. Они ехали по-прежнему не торопясь, неслышно, словно летели невысоко надо льдом. Девушка была стройная, длинненькая, в черном свитере и без шапки, наверно, потому, что у нее были очень яркие золотые волосы. Она поправила их рукой – просто, как дома, – это была гордая, надменная простота,

Таня пошла через дорожку, не глядя по сторонам.

– Покатаемся еще? – спросил Гена.

– Не хочу!

– Ты что, устала?

– Нет.

– Ноги замерзли?

Таня не ответила.

– Хочешь, я тебя еще покатаю?

– Отстань!

Она села на скамейку.

– Ну что ты?

– Ты иди, я сама, – сказала Таня. – И вообще, Гена, не надо больше за мной ходить. У нас в классе один ходит за девочкой все время: когда она играет с другими девочками, и он с ними. Носит ей портфель. И вообще, как по-твоему, это хорошо?

– Хорошо, – твердо сказал Гена.

– А потом он написал ей записку: «Элен, я тебя люблю!» Все девчонки его за это прозвали Мишель-Вермишель. И ты так хочешь?

– Хочу, – хмуро сказал Гена.

Таня посмотрела на него высокомерно, встала и молча заковыляла прочь.

Некоторое время Гена смотрел ей вслед, потом пошел в другую сторону.

Но едва он отошел, как увидел перед собой трех ребят постарше. Один был длинный и говорил уже басом.

– Ну как мы покатались на конечках?

Другой тем временем лег ему сзади под ноги. Генку подбили, он полетел в снег, началась драка.

Таня уже подходила к ограде, собиралась перелезть, но обернулась на шум драки. Трое били Генку.

Она кубарем скатилась по бульварному откосу вниз.

– А, хулиганы!.. Сейчас получите! – визжала она, бросившись на мальчишек.

Кто-то тут же подсек ее по конькам, она упала, но снова бросилась на врагов.

– Бандиты несчастные!..

Ее снова отшвырнули в сторону, но она снова полезла в драку.

Бардуков, который стоял у дерева в, сторонке, испугался, что Таня его узнает, крикнул: «Атас!» – и убежал.

За ним пустились его друзья.

Гена поднялся, отряхнул снег и, ничего не сказав, ушел.

Заковыляла обратно и Таня.

Вдруг она остановилась: мимо шел Петя. В одной руке он нес две пары ботинок с коньками, другой рукой держал свою девушку за воротник. Наверно, ей это нравилось, потому что она смеялась. Таню они не заметили.

Спотыкаясь и скользя, она шла по мостовой к своему парадному.

– Девочка! – окликнули ее.

К ней поспешала старушка, для которой она ходила в магазин. Она несла сумку с продуктами. Старушка старалась ее догнать, но никак не могла, потому что боялась машин.

– Девочка, что же ты меня забыла? Что же ты не приходишь ко мне?

– Да некогда, бабушка, – остановилась Таня.

– Некогда? Как – некогда? Тебе поручили общественную работу – ее надо выполнять.

– Я уже. все выполнила, теперь гуляю, – сдерживая досаду, сказала Таня.

– Гуляю?.. Как – гуляю! – растерянно помаргивая, смотрела на нее старушка. – Гулять всякий может, делу время – потехе час, сделал дело – гуляй смело!..

И оттого что слова ее были так неубедительны, и оттого что она смотрела жалобно и беспомощно, Таня и разозлилась и пожалела старушку.

– Приду я, завтра же приду...

Она вошла в свой подъезд и стала подниматься по лестнице, стуча коньками и цепляясь за перила. Она опустилась на ступеньку и, прижавшись лицом к железным прутьям, горько, заходясь и постанывая, заплакала.

По лестнице спускалась женщина. Таня встала и, плача, пошла вверх.