Текст книги "Зарево над Волгой"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

9

В полдень 23 августа генерал Еременко доложил по ВЧ в Ставку о том, что резервы прибыли и что эти резервы уже распределены на два фронта. Он хотел добавить, что выделенных войск недостаточно, так как противник усиливает натиск на всех оборонительных рубежах, но, услышав в трубке, как Сталин кашлянул, смолчал.

– Нам тут нелегко формировать новые войсковые соединения, – сказал Сталин, – но мы это делаем в надежде, что вам удастся отстоять Сталинград.

– Это тот рубеж, который проходит через мое сердце, товарищ Сталин, – натужно произнес Андрей Иванович. – Будем стараться выстоять, но нам хотелось бы получить танки…

– Пока дать их не можем, – проворчал верховный. – Уж кому-кому, а вам я бы не отказал, товарищ Еременко…

(С 1 июля по 1 ноября 1942 года Ставка Верховного главнокомандования передала на Сталинградское направление 72 стрелковые дивизии, 6 танковых и 2 механизированных корпусов, 20 стрелковых и 46 танковых бригад. – А.З.)

Сталин проинформировал генерала Еременко, что сейчас на тракторном заводе в Сталинграде находится заместитель Председателя СНК СССР нарком танковой промышленности Малышев. ГКО поручил ему обеспечить бесперебойную работу сталинградских заводов по выпуску военной продукции и по ремонту поврежденной боевой техники, прежде всего танков и артиллерии.

– Вы меня слышите? – забеспокоился верховный.

– Так точно! – встрепенулся Еременко. – С Малышевым я встречался, и он помог нам с танками. Был у нас на КП и Василевский, с его помощью мы решили важные оперативные вопросы.

– Какая у вас сейчас обстановка? – последовал очередной вопрос.

– Тяжелая, – гулко выдохнул в трубку Еременко. – Идут кровавые бои. От танков и авиации противника мы несем большие потери. Но смею вас заверить, – отвердевшим голосом продолжал командующий, – что в городе паники нет, все рабочие на своих местах, а бойцы и командиры дают достойный отпор врагу. Одна беда – нечем восполнять наши потери.

Казалось, все то, о чем Еременко доложил верховному, смягчит его, поможет получить новые подкрепления войск, но этого не случилось. Хуже того, вскоре из Ставки в штаб поступила телеграмма, в которой Сталин потребовал: «Соберите авиацию обоих фронтов и навалитесь на прорвавшегося противника. Мобилизуйте бронепоезда и пустите их по круговой железной дороге Сталинграда. Пользуйтесь дымами в изобилии, чтобы запутать врага. Используйте вовсю артиллерийские и эресовские силы… [6]6
  Эресовские силы PC – реактивные силы, реактивное оружие.


[Закрыть]» Что касается командующего 62-й армией генерала Лопатина, то верховный бросил упрек: «Лопатин во второй раз подводит Сталинградский фронт своей неумелостью и нераспорядительностью. Установите над ним надежный контроль…»

Еременко прочел депешу и замер. К нему подошел член Военного совета Хрущев.

– Чего такой растерянный, Андрей Иванович? – спросил он.

Тот протянул ему листок:

– Вот прочти…

Хрущев пробежал текст глазами, посмотрел в лицо командующему. Тот, как показалось ему, все еще был не в себе. Наконец Еременко заговорил:

– Понимаешь, Никита Сергеевич, получается, что мы с тобой тут не воюем, а играем в бирюльки. И потом, где в городе бронепоезда? Что-то я их не видел. Или еще совет: «Пользуйтесь дымами в изобилии, чтобы запутать врага». Вместо танков нам предлагают дым!

– Не принимай все это близко к сердцу, – успокоил его член Военного совета. – Сейчас на вождя свалилось столько дел, что он не знает, за что ухватиться. А вот о генерале Лопатине нам надо поразмыслить, возможно, подберем на его место другого генерала, хотя Жуков Антона Ивановича хвалит.

– Интересно, что думает об этой телеграмме представитель Ставки Василевский? – вдруг спросил Еременко, глядя на Никиту Сергеевича.

Тот передернул плечами.

– Зачем гадать? Вот приедет на КП, и мы у него спросим, – посоветовал член Военного совета.

Еременко приоткрыл дверь комнаты и крикнул адъютанту, чтобы принес чаю.

– Заодно захвати и пару бутербродов! – Еременко вернулся к столу. – Что-то я проголодался, а ты?

– Я тоже не прочь перекусить.

В это время позвонил начальник корпуса противовоздушной обороны полковник Райнин.

– Товарищ командующий, – раздался в трубке его басовитый голос, – с запада и юго-запада на Сталинград идут большие группы немецких бомбардировщиков. Они вот-вот будут над городом. Объявлена боевая тревога, и мои люди готовы к бою!

– Наверное, станут бомбить нас, так что создайте для воздушных пиратов заградительный огонь зенитных батарей, поднимите в воздух всю авиадивизию.

– Слушаюсь, товарищ командующий!

Этот день, 23 августа, стал черным для Сталинграда. После шести часов вечера город подвергся, как позже говорил Еременко, «зверской бомбардировке», в которой участвовало до 600 вражеских самолетов. Они сбросили тысячи фугасных и зажигательных бомб. Сталинград потонул в зареве пожарищ. Сотни домов взрывами бомб были сметены с лица земли. Пылали взорванные хранилища нефти и бензина. Погибло немало мирных жителей, были разрушены многие промышленные предприятия. Над городом сбили до сотни «юнкерсов». В это же время немецкие войска начали наступление и вскоре вышли к Волге в районе Рынка, их танки двинулись на Сталинград с севера. Начался массированный обстрел города из орудий и минометов. Впервые тракторный завод подвергся удару.

– Начштаба! – окликнул Екременко генерала Захарова. – Срочно направьте бойцов с противотанковыми ружьями занять оборону на рубеже Сухая Мечетка. Надо остановить врага любой ценой! А я прикину, какие еще соединения можно послать севернее города, чтобы укрепить нашу оборону. Где мой заместитель генерал Голиков? Пошлите его ко мне!

Голиков прибыл быстро.

– Слушаю вас, Андрей Иванович! – произнес он.

Оба подошли к карте, разложенной на столе командующего.

– Филипп Иванович, ты просил дать тебе горячее дело, – улыбнулся Андрей Иванович. – Оно появилось… Видишь, вот северная сторона Сталинграда?

– Ну? – Глаза Голикова стали шарить по карте.

– Там нашим бойцам сейчас горячо – прут немецкие танки 6-й армии генерала Паулюса. Срочно отправляйтесь туда и сделайте все, чтобы остановить продвижение машин. Если что – звоните мне.

– Задача ясна, Андрей Иванович. – И генерал шагнул к двери.

Генерал Захаров, как опытный штабной работник, вмиг понял замысел командующего и сразу же принялся выполнять его распоряжение…

Завязался ожесточенный бой. На поле уже горело больше десятка немецких танков. Атака врага захлебнулась. Тут, как потом объяснил Еременко генералу Захарову, сыграли свою роль истребительные батальоны, которые начальник штаба сразу же отправил на огневой рубеж. В ход пошли не только зенитные орудия, которые били по танкам прямой наводкой, но и бутылки с горючей смесью: их научились метко бросать бойцы – истребители танков. «День 23 августа был для сталинградцев беспредельно тяжелым, – писал позднее Еременко. – Но вместе с тем он показал врагу, что стойкость и героизм наших людей, их выдержка и беспримерное мужество, воля к борьбе и вера в победу не могут быть поколеблены ничем».

Едва кончился вражеский налет, к генералу Еременко на КП прибыл начальник разведки фронта и сообщил, что взят в плен немецкий летчик.

– Он выбросился с парашютом со сбитого «юнкерса», – уточнил генерал.

– И чего ты хочешь, наш главный разведчик? – улыбнулся Еременко, хотя глаза его оставались настороженными.

– Он из родовой касты немцев, может, допросите его? – предложил генерал.

– Если выбросился с парашютом, стало быть, хочет жить, – усмехнулся командующий. – Давай его сюда!..

«Вводят немецкого летчика, довольно молодого, с холеным надменным лицом, – отмечал Андрей Иванович. – Приказываю переводчику спросить воинское звание и фамилию пленного. Раздаются громкие, лающие звуки: «Лейтенант имперских военно-воздушных сил барон такой-то».

– Спросите, что он имеет сказать командующему фронтом, – снова говорю я переводчику.

Снова звучит резкий голос военнопленного. Заявив о том, что он служит в подразделении, которым командует внук канцлера германской империи князя Отто фон Бисмарка, вражеский летчик просит сохранить ему жизнь.

Отвечаю, что, по-видимому, лейтенант привык принимать геббельсовское вранье о зверствах Красной армии за чистую монету.

– Скоро вы убедитесь, что многое из ваших прежних представлений является не более чем юношеским заблуждением. Ваша жизнь будет сохранена, как и жизнь всех германских военнопленных, потому что Советский Союз придерживается общепринятых законов ведения войны. Кстати, вы убедитесь, куда приведет Германию война за неправое дело. Почему вы жгли Сталинград? – спросил я в упор, с ненавистью глядя на этого молокососа. Ведь это он и ему подобные в течение сегодняшнего дня превратили город в руины Он побледнел, как-то сжался и растерянно произнес: «Таков был приказ фюрера. Если бы русские сдали Сталинград, город был бы сохранен, а теперь он исчезнет с географической карты».

– Поживем – увидим, – ответил на это Никита Сергеевич.

О планах фашистов на будущее этот недоросль ничего не знал.

Приказал отправить пленного в тыл. Предположив, что его поведут на расстрел, барон вдруг мертвенно побледнел и, круто повернувшись ко мне, со слезами на глазах вновь попросил пощадить его.

Небезынтересно отметить, что перед концом Сталинградского сражения в сбитом вражеском самолете был обнаружен дневник графа фон Эйнзиделя, командира нашего военнопленного, внука «железного» канцлера. Последняя страница его дневника заканчивалась следующими словами: «Тысячу раз был прав мой великий дед, говоривший, что Германии никогда не следует ввязываться в войну с Россией».

Комментарии, как говорится, излишни!

Поздно вечером на КП прибыли заместитель Председателя СНК СССР нарком танковой промышленности Малышев и секретарь Сталинградского обкома ВКП(б) Чуянов. У генерала Еременко уже находились представитель Ставки генерал-полковник Василевский и член Военного совета фронтов Хрущев. Командующий встретил Малышева вопросом, нет ли на тракторном заводе еще хотя бы с полсотни танков Т-34.

– Могу вам доложить, Вячеслав Александрович, что немцы вплотную подошли к северной окраине города. – Еременко говорил неторопливо, но твердо. А Малышев, склонив голову чуть набок, молча слушал его. – Теперь они могут из орудий вести обстрел тракторного завода. Я уже не говорю о том, что враг перерезал две железнодорожные линии, по которым шли эшелоны с войсками и боевой техникой.

То, о чем сказал командующий, словно бы предупреждая наркома об опасности, нисколько не смутило Малышева. На его полном, слегка загорелом лице даже появилась улыбка. Он заявил, что через два-три дня Андрей Иванович может получить на заводе еще два десятка машин, их ремонт заканчивается. Но если немцы станут сильно бомбить или обстреливать завод, то вряд ли удастся помочь с танками.

– Кстати, Андрей Иванович, немало рабочих ушло в истребительные батальоны, – напомнил Малышев генералу Еременко. – Их вооружили противотанковыми ружьями и бутылками с зажигательной смесью, и, как мне сказал директор завода, они уже участвовали в боях на северной стороне Сталинграда.

– Это мы их вооружили, – вмешался в разговор Чуянов. Он перевел взгляд на представителя Ставки Василевского. – Я бы хотел поставить вопрос об эвакуации важного промышленного оборудования заводов и фабрик города за Волгу, а те, что не успеем увезти, подорвать.

– Дело это нехитрое: заложил взрывчатку и поджигай бикфордов шнур, – подал реплику Хрущев. – Не рано ли делать это?

Все ждали, что скажет начальник Генштаба. Василевский, однако, был краток:

– Вопрос государственного значения, и его следует согласовать со Ставкой.

– Ну а ваше-то мнение каково? – не унимался Чуянов.

– Я бы на этот счет не торопился, – подчеркнул Александр Михайлович. – Боюсь, что это вызовет панику в городе, особенно среди населения.

– Тогда надо звонить товарищу Сталину, – настаивал Чуянов. – Я ведь забочусь о городе, его людях, а не о собственной персоне, – с обидой в голосе добавил он.

– Хорошо, я, как командующий фронтами, сейчас это сделаю, – заявил Еременко.

Он поднял трубку телефона ВЧ, и все услышали громкий, чуть с грузинским акцентом голос вождя:

– Слушаю вас, товарищ Еременко! Что, наверное, опять станете просить резервы? – В его словах послышалась насмешка.

– Нет, товарищ Сталин, – жестко ответил Еременко. – Да и чего просить, если танки и самолеты у вас на особом счету? – После паузы командующий продолжал: – У меня тут на КП находятся товарищи Малышев, Василевский, Чуянов и Хрущев. Мы обсуждаем обстановку под Сталинградом, да и в самом городе. Секретарь обкома ставит вопрос об эвакуации ряда предприятий за Волгу, а то, что не сможем увезти, взорвать. Естественно, сюда входит и тракторный завод.

Слышно было, как верховный откашлялся, потом произнес громче обычного:

– Я не берусь обсуждать этот вопрос. Но если начнете эвакуацию и минирование заводов, то эти действия будут поняты как решение сдать Сталинград. Поэтому ГКО запрещает вам делать это. – Он попросил Еременко дать телефонную трубку Василевскому, что и было сделано. – Товарищ Василевский, вы что, сами не могли распорядиться?

– Не мог, товарищ Сталин, – резко ответил начальник Генштаба. – Это не в моей компетенции, да и полномочиями на этот счет вы меня не наделили, хотя свое отрицательное мнение я высказал. Этот вопрос решать вам, а вот к выполнению ваших указаний я приложу максимум сил.

«Битый пес, его на мякине не проведешь», – усмехнулся в душе вождь и необычайно тепло подумал о представителе Ставки.

Казалось, верховный не обратил внимания на его последние слова, потому что прервал вопросом:

– Какова ситуация под Сталинградом на данный момент?

– Опасная ситуация. Немцы бросают в сражение максимум сил, чтобы захватить город, – напрямую заявил Василевский. Верховный прежде всего и ценил его за правду, хотя порой она была горькая для него. – Наши войска с боями отходят под напором танков и авиации. Сегодня вечером Сталинград бомбили более шестисот самолетов, забросали его фугасными и зажигательными бомбами так, что весь пылает. Подробности доложу вам завтра, к восьми утра, как и полагается.

– Хорошо, товарищ Василевский, – угрюмо отозвался верховный. – На помощь я пришлю в Сталинград вашего коллегу. – И он положил трубку.

На какое-то время в комнате командующего повисла напряженная тишина. Потом Еременко спросил у Василевского, кто такой «ваш коллега».

Василевский вдруг почувствовал прилив раздражения, у него задергались тугие скулы, но он и виду не подал, что вопрос вывел его из равновесия.

– Я полагаю, что речь идет о генерале армии Жукове, – сказал он.

– Ну что ж, меня это радует, – улыбнулся генерал Еременко. – У Георгия Константиновича есть чему поучиться. А я сейчас размышляю о том, какими силами подкрепить наши войска на северной окраине города. Вы же знаете, что рубеж реки Сухая Мечетка пологий и крутой, там вряд ли безопасно пройдут наши танки, их фрицы станут расстреливать в упор. Там нужна матушка-пехота.

Чтобы хоть как-то облегчить раздумья командующего, начальник штаба Захаров сообщил, что туда уже подошли полк 10-й дивизии полковника Сараева и 124-я стрелковая бригада полковника Горохова, а также три батальона народного ополчения.

– Да, и еще вот что, Андрей Иванович, – спохватился генерал Захаров. – Наши разведчики только что вернулись с северной стороны, и знаешь, что они там увидели? Новые колонны немецких танков и мотопехоту. Наверное, утром противник двинет свои войска на наши рубежи.

Еременко усмехнулся, отчего под глазами у него появились морщины.

– Ты еще сомневаешься, Георгий Федорович, а я ничуть. – Он дотянулся до папирос, лежавших на краю стола, и закурил. – А где член Военного совета Хрущев?

– Пошел проводить гостей, – пояснил Захаров. – Чуянов пригласил москвичей на свое ранчо попить чайку, у него они и заночуют. Я предложил им тут перекусить, но они отказались.

– Ранчо, говоришь? – не понял его Еременко.

– Да, – усмехнулся начальник штаба. – У Чуянова на тракторном заводе есть кабинет, а рядом расположился нарком Малышев, который днюет и ночует на заводе.

Но генерал Еременко уже думал о другом. Его обеспокоило то, что враг накапливает свои силы. Ему вспомнилось, как неделю назад начальник разведки фронта принес ему копию приказа командующего 6-й армией генерала Паулюса о наступлении 19 августа на Сталинград. Из этого приказа было видно, что 6-я армия Паулюса имела в своем составе 6 корпусов и по численности в два раза превосходила войска Сталинградского фронта. Генерал Паулюс приказывал 14-му танковому корпусу при поддержке 51-го армейского корпуса овладеть центральной и южной частями Сталинграда. Однако он предупреждал своих подопечных, что русские будут упорно оборонять район Сталинграда. Следует «считаться с тем, что они (русские. – А.З.), возможно, сосредоточили силы, в том числе танковые бригады, в районе Сталинграда и севернее перешейка между Волгой и Доном для организации контратак», – указывает Паулюс. И тут же он замечает: «Возможно, что в результате сокрушительных ударов последних недель («сокрушительных ударов» – так фашистский генерал оценивает атаки своих войск, это, по мнению Паулюса, более чем скромно, хотя на Сталинградском направлении таких ударов еще не было. – А.З.); у русских уже не хватит сил для оказания решительного сопротивления».

Однако «предвидение» генерала Паулюса не оправдалось, несмотря на то что его 6-ю армию по личному приказу Гитлера все время подпитывали танками и авиацией, восполняя потери в живой силе и технике с целью расширения плацдарма и захвата новых рубежей. Но едва появлялся вражеский прорыв в обороне, как наши войска тут же стремились ликвидировать его путем нанесения контратак. Пока немцы так и не смогли пробиться в Сталинград. «В результате этих контратак, – пишет немецкий генерал Дёрр, участник сражения на Волге, – противнику удалось отрезать танковый корпус (14-й танковый корпус генерала Тога. – А.З.), который был вынужден в течение ряда дней отбивать атаки, получая снабжение по воздуху и от небольших групп, пробивавшихся к нему ночью под прикрытием танков… В течение недели дивизии 14-го танкового корпуса находились в критической обстановке на берегу Волги».

В комнату командующего без стука вошел его заместитель по Юго-Восточному фронту генерал Голиков, следом за ним – начальник штаба генерал Захаров.

– Что у вас, друзья? – спросил Еременко, оторвавшись от бумаг. – Я заказал по ВЧ Ставку и теперь жду звонка. Надо доложить верховному кое-какие вопросы и посоветоваться с ним. Посмотрю, какое у него будет настроение, может быть, попрошу резервы для 62-й и 64-й армий. У них там большие потери. Генерал Лопатин очень переживает.

Первым заговорил Захаров, сказав командующему что части 62-й армии генерала Лопатина ведут тяжелые бои в районе Калача. Еременко сразу понял: у Антона Ивановича что-то не ладится, так как в голосе начальника штаба фронта он уловил тревожные ноты. Но Захарова он не прерывал. А тот продолжал:

– Как доложил мне генерал Лопатин, враг вновь завязал бои в районе Абганерова, двинул свои танки и мотопехоту на север и северо-запад, во фланг и тыл 62-й армии, одновременно подверг удару правое крыло 64-й армии генерала Шумилова. Будет плохо, – подчеркнул начальник штаба, – если немцам удастся сломать оборону. Тогда им откроется прямой путь на Сталинград. Вот взгляните на карту, Андрей Иванович.

Еременко вспыхнул.

– Чего ты меня просвещаешь, Георгий Федорович? – раздраженно спросил он. – Я и сам вижу, что Лопатину надо помочь. А вот как – еще не решил. Видимо, придется отдать приказ передислоцировать войска на средний сталинградский обвод и быть готовым оборонять его до последней возможности. Костьми лечь, но отстоять огневой рубеж.

– Пожалуй, это то, что нужно сделать в данный момент, Андрей Иванович, – вступил в разговор генерал Голиков, блестя своей лысой головой. – Резервов– то у нас нет!

У Еременко мелькнула мысль послать генерала Голикова в армию Лопатина: пусть поможет ему закрепиться на обороняемом участке, где особенно тяжело.

– Вот что, Филипп Иванович: поезжайте к генералу Лопатину, – распорядился командующий. Он взглянул на начальника штаба. – Прикинь на своей карте, далеко ли ему оттуда до среднего сталинградского обвода?

– Километров тридцать пять – сорок, – подсказал Захаров. – За одну ночь Лопатин перебросит свое войско. Оно у него сейчас после понесенных потерь скудное. А я отдал приказ на переброску частей армии.

Еременко перевел взгляд на своего заместителя.

– Подскажи Лопатину, как надежнее закрепиться на новом рубеже, – промолвил он. – В основном ему придется обороняться от танков, а против них хорошо бросить артиллерию, но замаскировать ее, а часть своих танков закопать в землю, превратив их в опорные пункты обороны. Кстати, ты читал телеграмму верховного, в которой он критикует Лопатина?

– Вы же сами дали мне ее прочесть, – удивленно вскинул брови Голиков.

– Что-то я подзабыл, – почесал лоб Еременко. – Не говори о телеграмме Лопатину, – предупредил он. – Почему? А я тебе скажу… там назревают серьезные схватки с врагом, и не надо портить командарму настроение. К тому же, если хочешь знать, я не согласен с оценкой верховного, что Лопатин плохо руководит армией. Другой генерал на его месте давно бы растерял в боях свою армию, а Антон Иванович сохранил ее костяк. Об этом мне говорил и Василевский, когда вернулся из штаба 62-й армии. Потом я сам побеседую с Лопатиным.

– Добро, Андрей Иванович. – Голиков встал, одернул гимнастерку. – Тогда, если у вас ничего нет ко мне, я поеду.

– С Богом, голубчик, как любил говорить маршал Шапошников.

Бои у дальних окраин Сталинграда то утихали – чаще это наблюдалось вечером, – то снова разгорались – обычно на рассвете или утром. После зверской бомбардировки города пожары не прекращались, их никто не тушил, да и нечем было. Но не это волновало генерала Еременко. Теперь он размышлял о том, как и чем еще можно усилить оборону на угрожаемых участках. За этим его и застал член Военного совета Хрущев, с утра находившийся в войсках.

– Привет, Андрей Иванович! – бросил он с порога. – Грустил небось без меня? – шутливо усмехнулся он, блестя серыми глазами. – А я тебе новость принес. Завтра в полдень к нам прибывает генерал армии Жуков по заданию Верховного главнокомандующего. У него острый глаз, если увидит что-то отрицательное в армейских частях, накажет на полную катушку. У него сейчас больше прав, чем у нас с тобой, вместе взятых.

– Ну ты загнул, Никита Сергеевич, хоть плач, хоть пляши! – Еременко встал и заходил по комнате, заложив руки в карманы. Заговорил о другом: – Ночью у меня чертовски болела нога, точнее, зажившая на ней рана. Наверное, к перемене погоды. В три часа ночи пришлось встать, взять бутылку «Московской» и растереть больное место, вроде компресса, что ли. Так мне делали в госпитале, когда там лежал. Чуток полегчало.

– Что, не мог вызвать медсестру из соседнего батальона? – упрекнул его Хрущев. – А чем занимался твой адъютант? Наверное, так храпел, что стекла дрожали?

– Не хотелось будить кого-либо, – вздохнул Андрей Иванович. – С утра вот хожу с палкой. – Он вернулся к прежнему разговору: – Скажи, почему это у Жукова больше прав, чем у нас с тобой?

– Вчера Государственный комитет обороны назначил заместителем Верховного главнокомандующего Георгия Константиновича, – сообщил Хрущеву– На тракторном заводе, где мы были с Чуяновым, я встретил Василевского, он-то и шепнул мне на ухо.

– Вот Жуков и поможет нам с резервами, – тихо обронил Еременко, поджав губы.

А генерал армии Жуков находился в это время в районе Погорелое Городище, где его Западный фронт проводил наступательную операцию, чтобы сковать резервы противника и не дать перебросить их в район Сталинграда. В основном операция удалась, Георгий Константинович был доволен: в районе Погорелое Городище – Сычевка немцы понесли большие потери. Чтобы остановить наступление войск Западного фронта, немцы были вынуждены спешно перебросить в этот район несколько стрелковых дивизий, подготовленных немецким командованием к отправке на Сталинградское и Северо-Кавказское направления.

Едва Жуков прибыл на свой КП, как дежурный по связи рыжеволосый капитан с узким кавказским лицом и черными, как уголь, усами подскочил к нему и взял под козырек:

– Товарищ командующий, вас вызывает по ВЧ Москва!

Звонил Сталин. По его напряженному голосу Георгий Константинович догадался, что верховный изрядно обеспокоен. Задав командующему ряд вопросов по Западному фронту, он сказал:

– Вам срочно прибыть в Ставку! Оставьте за себя начальника штаба. – После короткой паузы добавил: – Подумайте, кого можно назначить командующим вместо вас.

– А меня куда? – невольно вырвалось у Георгия Константиновича.

– Вам скажут в Ставке, – уклонился верховный от прямого ответа.

Небо над Москвой наливалось густой чернотой, когда Жуков прибыл в Ставку. У Сталина в кабинете находились некоторые члены ГКО, но это ничуть не смутило Жукова. Крупным шагом он подошел к столу, где сидел верховный, держа в руках какие-то бумаги, и доложил:

– Прибыл по вашему вызову!

Сталин взглянул на него, приподняв брови.

– Садитесь рядом. – Он придвинул Жукову стул. Отложив в сторону бумаги, спросил: – Кого вы оставили за себя?

– Начальника штаба генерала Соколовского, как вы и приказали.

– А что, разве у вас на Западном фронте есть генерал посильнее товарища Соколовского? – Верховный посмотрел на Жукова в упор, и, как заметил Георгий Константинович, ни один мускул не дрогнул на его лице, побитом оспой, разве что брови шевельнулись как живые.

– В штабе фронта, пожалуй, нет, – согласился Жуков.

– Может, тогда и назначим Соколовского командовать Западным фронтом вместо вас? – спросил Сталин, слегка повеселев.

Сидевший до этого Молотов бросил реплику:

– Генерал Соколовский стоящая кандидатура, мне он нравится, Иосиф.

Жуков ответил не сразу, в его смятенной душе боролись два чувства. С одной стороны, он ценил Василия Даниловича Соколовского как дотошного штабного чина, вникающего во все стороны жизни штаба фронта, что весьма важно, да и те решения, которые он принимал, оставаясь за командующего фронтом, когда тот куда-либо уезжал, импонировали Георгию Константиновичу, и не было еще случая, чтобы он в чем-либо упрекнул своего коллегу. А с другой – ему больше других нравился генерал Конев, командующий Калининским фронтом. «Пожалуй, ему можно передать фронт, – подумал Георгий Константинович. – Он глядит далеко вперед, а не себе под ноги…»

– Я бы предложил на свое место генерала Конева, – наконец произнес Жуков.

– Да? – удивился верховный. – Вот уж никак не ожидал.

Наверное, Сталин вспомнил сорок первый год, когда он едва не отдал Конева под военный трибунал, и спас его Жуков, взяв к себе в заместители. Позже по его же рекомендации Ставка назначила Конева командующим войсками Калининского фронта. И здесь Иван Степанович хорошо проявил себя.

– Генерал Конев, товарищ Сталин, очень вырос в военном деле, – заявил Жуков, заметив, что верховный колеблется. – У него, безусловно, есть талант крупного военачальника. Полагаю, что он в сражениях с врагом еще не исчерпал себя полностью.

Молотов не сдержался и вновь бросил реплику:

– Иосиф, ты забыл, что год назад ты едва не отдал Конева под трибунал? Его войска в сражении под Москвой отступали. Я дипломат, а не полководец, но смею заметить, что рано доверять Коневу фронт.

Сталин, казалось, пропустил мимо ушей слова своего соратника и, глядя на Жукова, спросил:

– А кого вы рекомендуете на Калининский фронт вместо Конева?

Жуков ответил сразу, словно ждал этого вопроса:

– Пуркаева Максима Алексеевича, командующего 3-й ударной армией. Эта армия одна из лучших в составе Калининского фронта…

– Наверное, вы уже продумали, кем заменить Пуркаева? – усмехнулся в усы Сталин.

– Продумал, товарищ Сталин, – улыбнулся Жуков, но тут же посерьезнел: – Это же люди моего Западного фронта, я их знаю, как самого себя, потому и ручаюсь, что никто из них меня не подведет.

– И кто же этот генерал? – Сталин смотрел на комфронта, слегка прищурив глаза.

– Генерал Галицкий Кузьма Никитович! Конев уже дважды просил меня сделать Галицкого его заместителем по Калининскому фронту, но мне было недосуг заниматься этим вопросом.

Сталин взял со стола трубку и закурил. Прошелся вдоль стола, потом подошел к Жукову:

– Мы обсудим в Ставке ваши предложения. Лично я не против них, но послушаем, что скажут другие. Теперь же поговорим о том, ради чего вас срочно вызвали в Ставку…

Разговор зашел о Сталинграде. Плохо идут дела на юге, отметил верховный, и может случиться так, что немцы возьмут Сталинград. Не в нашу пользу складывается обстановка и на Северном Кавказе. Государственный комитет обороны решил назначить заместителем Верховного главнокомандующего и послать в район Сталинграда Жукова. Сейчас в Сталинграде находятся Василевский, Маленков и заместитель Председателя СНК СССР нарком танковой промышленности Малышев.

– Маленков останется с вами, товарищ Жуков, а Василевский должен вернуться в Москву, – сказал Сталин. – Когда сможете вылететь?

Жуков ответил, что ему нужно побыть здесь еще сутки, чтобы изучить обстановку, а 29 августа он сможет отправиться в Сталинград.

Кажется, верховный остался доволен его ответом, так как пригласил Жукова подкрепиться с дороги. Помощник Поскребышев принес чай и бутерброды. За чаем Сталин обрисовал тяжелую обстановку, сложившуюся под Сталинградом. Генерал Еременко часто звонит ему, просит резервов – так вот Ставка решила передать Сталинградскому фронту 24-ю, 1-ю гвардейскую и 66-ю армии. Генштаб предлагает перебросить 1-ю гвардейскую армию генерала Москаленко в район Лозного, с утра 2 сентября нанести ею и другими частями Сталинградского фронта контрудар по противнику, прорвавшемуся к Волге, и соединиться с 62-й армией. Туда же перебрасываются 69-я армия генерала Малиновского и 24-я генерала Козлова.

Сталин прошелся по кабинету, попыхтел трубкой и, подойдя к Жукову ближе, вновь заговорил:

– Вам следует принять меры, чтобы армия генерала Москаленко 2 сентября нанесла контрудар, а под ее прикрытием вывести в исходный район 24-ю и 66-ю армии. Эти две армии незамедлительно вводите в сражение, иначе мы потеряем Сталинград, а вместе с ним и Волгу – важную водную артерию, по которой идут грузы с Кавказа, особенно нефть. У вас теперь есть все полномочия для принятия решительных мер, – подчеркнул Сталин. – Там вас встретит товарищ Василевский. Вдвоем вам будет легче обсудить создавшееся положение и принять неотложные меры. – Сталин загасил трубку. – Я прошу вас сделать все возможное, чтобы не дать фашистам ворваться в город. Мне Сталинград особенно дорог, надеюсь, вы знаете почему…