Текст книги "Зарево над Волгой"

Автор книги: Александр Золототрубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Деревянный дом, в котором жила Кристина, стоял на берегу Волги. Сюда доносился гомон чаек. Они резали крыльями тугой воздух, то и дело стремительно припадали к воде, выхватывали из нее рыбешек и также стремительно взмывали ввысь.

«Только бы Кристина была дома», – подумал Иван Лукич.

Он слегка толкнул плечом калитку и вошел во двор. Окна, что выходили на улицу, были зашторены белыми занавесками. Иван Лукич поднялся на крыльцо и постучал в дверь, но ему никто не ответил. Тогда он вошел в комнату и с порога спросил:

– Здесь есть кто?

Раздался знакомый голос:

– Это ты, Алеша? Я сейчас…

Он застыл на месте. Из кухни вышла Кристина и, увидев его, вскрикнула:

– Ты? – Из ее рук выпало полотенце, а лицо вмиг потемнело.

– Я, Кристина, – заговорил Иван Лукич. – А ты ждала Алексея? – Он перевел дух. – Кто он?

– Мой муж! – дерзко, с вызовом произнесла Кристина.

Она уже пришла в себя, глаза у нее заблестели, а лицо раскраснелось так, что Ивану Лукичу сделалось не по себе. Он усмехнулся через силу и спросил:

– А я что, тебе не муж?

– Нет, – резко ответила она.

– И давно я стал не твоим мужем?

– С тех пор как уехал в Хабаровск. – Кристина насмешливо улыбнулась. – Скажу тебе правду, Ванек: я тебя не любила.

– Почему же ты не сказала мне об этом раньше?

– Думала, что полюблю, но не получилось.

– А как же наш ребенок, которого ты ждала?

– Вскоре после твоего отъезда я сделала аборт. Пойми, Ванек, зачем мне ребенок от человека, которого я не люблю и от которого твердо решила уйти?

– Ты убийца, Кристина! – глухо выговорил Иван Лукич.

– Не смеши меня, – усмехнулась Кристина. – Я все сделала по закону. Мне было плохо, начало шалить сердце, а я еще хочу жить. Рисковать ради твоего благополучия я не могла.

Он был растерян и не знал, что еще сказать. От жара распирало грудь, сердце билось учащенно, казалось, оно вот-вот вырвется наружу.

– Выходит, ты с этим Алексеем зналась давно? – спросил Иван Лукич. – Кстати, кто же он?

– Аспирант на кафедре в институте, – торопливо промолвила Кристина. – Он помогает мне в учебе. А в следующем году, когда я закончу институт, он возьмет меня к себе на кафедру. У меня, как видишь, есть перспектива. А что бы я делала в Хабаровске? – Она повела бровью. – Ты весь день на службе, пахал бы своим танком поле, а я одна дома. Нет, Иван Лукич, у меня совсем другие планы. Извини, что так получилось, но сердцу ведь не прикажешь!..

Она хотела сказать еще что-то, но в это время в комнату вошел мужчина. Был он высок ростом, черноглазый и, как успел заметить Иван Лукич, улыбался. Он громко произнес:

– Извини, Кристина, я малость опоздал. Понимаешь, меня задержали на кафедре. – Он подошел к ней и поцеловал ее в щеку. – Все, что надо для дачи, я взял, и мы можем ехать на два дня. Ты готова? Да, у тебя в гостях капитан-танкист. Почему не знакомишь?

– Мой бывший муж, – сказала она без тени смущения.

– Ах, вот как! – воскликнул Алексей. – Я, кажется, нарушил вашу беседу. Тогда я выйду, пока вы не переговорите.

Кристина крепко взяла его за руку.

– Не уходи, Алеша, мы с ним уже объяснились, он сейчас нас оставит.

– Да, я ухожу, – наконец очнулся Иван Лукич. Он шагнул к двери, но вдруг обернулся, снял с пальца обручальное кольцо, которое ему дала Кристина, и положил его на край стола. – Оно твое, Кристина, можешь подарить его своему избраннику.

Оба – Алексей и Кристина – застыли в растерянности. А Бурлак плечом резко толкнул дверь и вышел из комнаты.

«Все рухнуло в одночасье, теперь я вновь стал холостым, – подумал он. – А я-то, дурень, едва слезы не лил по Кристине. Она тебя надула, капитан. Так тебе и надо: клюнул на красотку и получил удар в пах. Да, права мать, не знал я, чем Кристина дышит…» У него было такое чувство, словно он потерял частицу себя. Пришел домой расстроенный, но старался не подать виду. Татьяна Акимовна спросила:

– Ну что, повидал Кристину?

«Не сказала “жену”, – отметил Иван Лукич, – видно, давно знала, что у Кристины есть другой, а мне не открылась». И он твердо произнес:

– Мать, она мне давно не жена. Понимаешь, у нее появилась тяга к науке. Новый ее избранник – аспирант кафедры, где она учится.

– Сучка, – буркнула Татьяна Акимовна.

– Что ты сказала, я не расслышал…

– Давай обедать, сынок, а то тебе пора уходить в Штаб.

Уже был полдень, когда капитан Бурлак прибыл Штаб Сталинградского фронта. В проходной у штольни его встретил дежурный майор.

– Вы к кому, товарищ капитан? – спросил он, поправляя на боку пистолет.

Бурлак объяснил, что прибыл из Хабаровска в распоряжение штаба Сталинградского фронта.

– Вот мое удостоверение личности и предписание. – Он протянул майору документы.

– Капитан Бурлак Иван Лукич, – прочел дежурный. – Понял. Но сейчас начальника штаба фронта нет, он в войсках, придется подождать. Может, о вас доложить командующему фронтом генерал-лейтенанту Гордову?

– Если можно. – Иван Лукич взял документы из рук майора.

Гордов сидел за столом и что-то чертил карандашом на оперативной карте фронта.

– Товарищ командующий, разрешите? – спросил вошедший дежурный. – К вам прибыл капитан.

– Откуда, кто такой? – По лицу Гордова скользнула тень. – Из Хабаровска? Командир танкового батальона? Пусть войдет!

Бурлак, вытянувшись в струнку, доложил о себе.

– Говоришь, прибыл для дальнейшего прохождения службы? – Генерал Гордов поднялся из-за деревянного стола и, закурив, подошел к нему ближе. Был он среднего роста, плотный, широкий в плечах, с приятной улыбкой на худощавом лице и черными глазами, над которыми топорщились брови. – Тут, капитан, не служба, а война! Сегодня ты жив, здоров, а завтра тебя могут убить. Так что, Иван Лукич, ты прибыл как есть в самое пекло. Мне позарез нужны танкисты. Вчера, к примеру, мы потеряли в боях пятнадцать танков Т-34, половину из них неделю назад получили со Сталинградского тракторного завода. Вот и выходит, что прибыл ты, как говорится, с корабля на бал. Кстати, откуда ты родом?

– Из Сталинграда, товарищ генерал, – сдержанно промолвил Бурлак. – Здесь живет мать. Отец недавно погиб, на тракторном заводе работал. Бомба с «юнкерса» угодила в цех…

– Вот видишь, в твоей семье уже такая большая потеря, – грустно произнес командующий. – Женат?

– Был, товарищ генерал. – Бурлак до боли сжал губы, но тут же разжал их: – Дороги наши разозлись…

– Не понял? – вскинул брови генерал. – Что, бросил жену?

– Она… – Иван Лукич почувствовал, как сжалось сердце. Передохнув, он продолжил: – Она ушла к другому…

– Знаешь, как это называется, капитан? – Гордов попыхтел папиросой, потом загасил ее. – Изменой. Так и надо говорить, а то «ушла». – Он вернулся к столу и сел. – То, что ты, капитан, был командиром танкового батальона, – хорошо. А то, что не был в боях, плохо. Немцы не дураки, они здорово воюют. Надеюсь, ты знаешь, чем они нас берут?

Бурлак усмехнулся уголками губ:

– Ясное дело чем: танками да авиацией.

– Верно говоришь, – вздохнул генерал. – Соотношение на поле боя таково: на один наш танк приходится пять вражеских, а то и больше. Тяжело с таким противником сражаться, да еще тому, кто такого боя на себе не испытал. Так что тебе надо еще чуток поучиться, а потом в атаку идти.

– Вы не правы, товарищ командующий, – неожиданно возразил Бурлак. – В боях я уже бывал, правда, не на этой войне, а в сражениях с японцами на Халхин-Голе в тридцать девятом. Даже медаль за боевые заслуги мне вручили…

– А ты не врешь, капитан? – удивился командующей. – Там нашими войсками командовал Георгий Жуков, наверное, ты видел его?

Он в упор смотрел на Бурлака. А у того отчего-то лицо залилось краской, как у школьника, не выучившего урок. Сказал, однако, просто, словно разговор шел о пустяковом деле:

– Из его рук там же, на Халхин-Голе, я взял медаль.

У Гордова от удивления распахнулись глаза.

– Неужели правда? – жестко произнес он.

Улыбка на лице Бурлака истаяла, он потемнел лицом.

– Товарищ генерал, что вы такое говорите? – натужно промолвил он, голос у него заметно дрогнул.

– Не сердись, капитан, у меня тут бывали случаи и похуже, – невесело заметил Гордов. – Недавно передовой отряд 62-й армии генерала Колпакчи атаковали немецкие танки. Но сломить нашу оборону им не удалось. Командарм докладывает, что в тяжелом бою его бойцы уничтожили тридцать немецких танков. Спрашиваю: «Не врешь?» Командарм во весь голос рявкнул в телефонную трубку: «Для меня правда что глоток воды из родника в знойный день», – но оговорился, что сам подбитых машин не видел, а командарму верит. Приказывают ему уточнить, сколько же уничтожено танков. И что ты думаешь, капитан? Подбили не тридцать, а тринадцать! Командарм стал оправдываться: мол, на линии связи слышимость плохая и кто-то перепутал. На войне такое случается.

Командующий только сейчас заметил, что капитан все еще стоит.

– Ты садись, Бурлак, сейчас подъедет начальник штаба, и мы решим, куда тебя направить, – заверил Гордов. – Возможно, оставим в штабе фронта. Есть у нас должность.

– Лучше в дивизию, на передний край, – попросил Иван Лукич.

– Не торопись, голубчик, еще успеешь наглотаться фронтового дымка, а этот дымок горький, достает до самой печенки.

Еще когда Бурлак вошел во двор штаба, он увидел неподалеку танк Т-34. Решил, что машина, наверное, не на ходу, иначе зачем ей тут быть? Спросил об этом у генерала, и тот коротко изрек:

– Танк придан для охраны штаба. – Увидев, как у капитана дернулись брови, уточнил: – Немцы нередко высаживают в наш тыл десанты автоматчиков, чтобы захватить штаб русских. У нас был случай, когда штаб полка они уничтожили с тыла. Но сюда враг не рискнет забросить автоматчиков, до передовой далековато. И все же надо быть начеку…

В комнату шумно вошел начальник штаба генерал Никишев. Он платком смахнул с лица пот, передохнул.

– Ну что там, в 62-й армии? – спросил его Гордов. – Немцы напирают?

– Еще как напирают! – Никишев плюхнулся на стул, – Но меня обеспокоило другое, товарищ командующий. Командарм генерал Колпакчи не уверен, что его армия сдержит натиск врага. Почему? Армия понесла большие потери, а восполнить их нечем. Особенно мало у него осталось танков. Я считаю, что ему следует помочь. Командарм он энергичный, есть у него боевой опыт…

– А боевой дух у него иссяк, – прервал начальника штаба Гордов. – Он и мне как-то жаловался, но я одернул его. Говорю: «Если не уверен, что можешь выстоять в боях, пиши рапорт, тогда на твое место найдем другого генерала». Так нет же, рапорт писать не стал. – Командующий перевел взгляд на Бурлака. – В распоряжение штаба прибыл капитан Бурлак Иван Лукич. Он окончил Академию бронетанковых войск, так что теоретически вояка подготовленный, ему бы еще опыта набраться.

– Прибыли из Москвы? – спросил Никишев.

– Из Хабаровска!

– А почему сюда, там ведь есть Дальневосточный фронт? – удивился начальник штаба.

– Понимаешь, там нет сражений, нет романтики что ли, а у нас под Сталинградом всего этого вдоволь, – насмешливо произнес Гордов. – И перевели капитана в наши края по приказу Генерального штаба! Верна моя мысль, Иван Лукич?

– Так точно, верна, товарищ командующий. – Бурлак встал, одернул гимнастерку.

– Кстати, – спохватился Гордов, – я вас не познакомил. Это начальник штаба генерал-майор Никишев. Он и займется вами.

– Я готов, – коротко промолвил Бурлак.

А командующий продолжил разговор с начальником штаба:

– Посмотри, куда нашего героя определить. Может, в танковую дивизию? Не стану возражать, если оставишь его при штабе. Словом, сам решай. Попозже зайдешь ко мне. Сейчас я хочу переговорить с Генштабом, дадут ли нам резервы. И еще тебе задание: свяжись с генерал-лейтенантом Чуйковым и узнай, как там у него дела. Пусть объяснит, почему правое крыло 64-й армии отошло за реку Чир. У тебя он не брал разрешение на это?

– Нет, он мне не звонил, товарищ командующий, хотя меня это тоже волнует.

– Тогда вызывай Чуйкова на тридцатое июля в штаб фронта, и тут все выясним.

Генерал Никишев кивнул капитану Бурлаку:

– Пойдемте со мной, моя комната тут рядом…

Генерал Чуйков подписал донесение в штаб фронта и намеревался съездить в танковый корпус. Неожиданно из поселка Песчанка ему позвонил командир полка:

– Товарищ замкомандарма, немцы захватили станцию Воропоново!

«Там же стык 62-й и 64-й армий! – пронеслось в голове Чуйкова. – Потом фрицы подтянут резервы и ринутся на наши позиции через станцию Садовая. Нет, такой возможности я им не предоставлю!..» Приказав командиру полка держаться до последнего, Чуйков спросил начальника штаба генерала Ласкина, далеко ли от поселка находится станция Воропоново.

Ласкин метнулся к столу, бросил острый взгляд на оперативную карту.

– Километра полтора-два, – уточнил он.

– Я немедленно еду в поселок, чтобы укрепить этот участок, а вы остаетесь за меня. – Чуйков взял с собой все необходимое, но у двери остановился: – Донесение в штаб фронта на моем столе, отправьте его.

6

Чуйков на трех машинах с бойцами выехал в заданный район. Дорога была хорошей, и до поселка добрались быстро. И тут началось… В небе появились «юнкерсы», они вынырнули из-за туч. Чуйков понял, что сейчас начнется бомбежка. Так оно и случилось. Но бомбы взрывались в стороне, и никто не пострадал. И вдруг в бинокль Чуйков увидел вдали немецкие танки. Со стороны Воропонова они устремились на наши позиции, на ходу методично стреляя из орудий. На каждой машине – автоматчики. Чуйков насчитал 25 танков. Когда они подошли к поселку Песчанка, неожиданно по ним открыли огонь наши танки Т-34, замаскированные в густом кустарнике. На поле загорелось 7 вражеских машин, остальные повернули обратно. Черный густой дым заклубился над широким полем.

– Драпают фрицы! – усмехнулся Чуйков. – Наверное, сейчас они перестроят свои ряды, получат подкрепление и снова пойдут на наших бойцов…

В этом жарком бою отличился 101-й гвардейский стрелковый полк 35-й гвардейской дивизии. Один из храбрецов – командир взвода Кириченко. Когда враг снова пошел на наши огневые позиции, он подпустил их поближе и громко скомандовал:

– Огонь! – И еще громче добавил: – Бей их, гадов, покрепче!..

На поле боя запылало еще пять фашистских танков.

Генерал Чуйков был доволен тем, как сражались наши бойцы, особенно взвод смельчаков Кириченко. Он поздравил его с победой.

– А ты герой, братец! – Генералу пришелся по душе этот коренастый чернобровый парень. – Скажи, а страха у тебя не было? – Ироническая улыбка тронула его губы.

– Как увидел эти чудовища с черными крестами, по спине пробежал холодок, – признался командир взвода. – А так ничего вроде… У каждого на фронте своя война, – философски добавил он. – На нашу землю пришел лютый враг, и если не ты, то он тебя уничтожит. А я не желаю быть побежденным! За моей спиной – Родина, родной Сталинград. Тут уж бейся за наше святое дело до последней возможности.

– Война-то у каждого своя, но победа на всех одна, – серьезно парировал Чуйков. – А коль так, то каждый из нас должен внести в эту победу свой пай. Ты уничтожил танк, другой сбил вражеский самолет, а третий, сапер, выставил мины на поле, и на них враг подорвался… Словом, каждый боец делает то, что ему надлежит, но делает не абы как, а добротно, на совесть, как велит воинский долг и присяга. Что, разве я не прав?..

Мало кто решался возразить Чуйкову, прошедшему суровой фронтовой дорогой. А брала она начало со времен Гражданской войны, где Чуйков в свои неполные двадцать лет командовал полком. В Финскую войну он уже водил в сражение 9-ю армию, бойцы которой бесстрашно громили финских захватчиков. Война, вероломно начатая Гитлером, обескуражила Чуйкова на какое-то время, но из седла жизни не вышибла. И сейчас, находясь на НП5 армии севернее разъезда Рычковский, он уверенно держал связь с дивизиями, руководил сражением. Уже пятый день подряд танки 51-го вражеского армейского корпуса пытались опрокинуть оборону, но бойцы и командиры 112-й стрелковой дивизии успешно отражали их удары, порой и сами переходили в атаку, имея в своем составе лишь 10 танков против 100 фашистских. На шестой день рано ром полки 112-й и 229-й дивизий при поддержке артогня и авиации ринулись в контратаку и отбросили противника за реку Чир…

«Кажется, комфронт Гордов будет нами доволен, когда доложу ему, – отметил в душе Чуйков. – А то он все косился на меня, когда был командармом…»

Но неожиданно генерал Гордов сам вызвал Чуйкова в штаб. Об этом Василию Ивановичу сообщил по телефону дежурный штаба фронта. «Вам срочно прибыть к командующему», – сипло прозвучал его голос в телефонной трубке.

– Зачем? – невольно сорвалось с губ Чуйкова.

– Вам скажет сам командующий! – гаркнула трубка.

«Наверное, что-то важное, если потребовался так срочно», – решил заместитель командарма.

Оставив вместо себя начальника штаба генерала Ласкина, Чуйков быстро собрался и выехал в Сталинград. Город хотя и был прифронтовым, но паники среди жителей не наблюдалось. Жизнь текла по-деловому и размеренно. Но Чуйков-то знал, что уже скоро здесь развернутся такие события, что в городе не выжить. Часть людей эвакуируют, а остальные будут сражаться с врагом, дышать горьким дымом, если, конечно, останутся в живых. Однако уже сейчас почти каждый день город бомбили вражеские самолеты.

А вот и штаб фронта. Чуйкова встретил дежурный. У него было отчего-то строгое лицо, а в глазах читалась грусть. Но голос его звучал бодро.

– Кому прикажете доложить? – корректно спросил он, вскинув руку к фуражке.

– Скажите, что прибыл заместитель командарма 64-й генерал-лейтенант Чуйков!

– Одну минуту! – Дежурный юркнул в дверь за которой в своем кабинете находился Гордов, и тут же вышел. – Вам велено подождать.

Ждать пришлось долго. В душе Чуйков негодовал, но сделать ничего не мог. «Потом я все ему выскажу, – успокаивал он себя. – Там мои люди сражаются, а я сижу тут без дела. Он, комфронт, что, не знает, какова ситуация на фронте?» – едва не выругался Чуйков вслух.

Командующий фронтом принял его поздно вечером. Чуйков заметил, что Гордов был не в духе, сидел возбужденный, лицо что маска из воска, серо-зеленое, в карих глазах, над которыми топорщились белесые брови, таилась печаль. Он сухо поздоровался с Чуйковым, спросил, чем живет 64-я армия, много ли потерь понесли в боях.

– Потери есть, – подтвердил Чуйков. – Да и как им не быть, коль на фронте такая заваруха? Если говорить как на духу, – продолжал он, – то армией я доволен. Люди сражаются стойко, и вражьи пули их не страшат…

Гордов усмехнулся, лицо его немного посветлело.

– Да ты, Василий Иванович, прямо стихами говоришь!

Чуйков слегка сдвинул брови.

– Стихи тут ни при чем, товарищ командующий, – пылко возразил он. – Что есть, то и говорю. Сил-то у врага втрое больше, потому и тяжело нашему брату в боях.

– И все же нам надо воевать лучше и крепче держать оборону, – жестко сказал Гордов. – Мне перед твоим приходом звонили из Ставки…

– Кто? – слетело с губ Чуйкова.

– Сталин – вот кто! – воскликнул комфронт. – Сыпал в наш адрес язвительные упреки, мне же обидно было, как будто мы тут не сражаемся, а играем в войну. До сих пор в моей душе горечь…

«Так вот почему он так долго меня не приглашал», – догадался Чуйков, и ему сразу полегчало.

– Что хочу сказать вам? – вновь заговорил комфронт, закуривая папиросу и переходя на официальный тон. – Немцы увязли в оборонительных позициях. Теперь их можно уничтожить одни ударом.

Чуйков усмехнулся, ему даже стало весело от слов Гордова.

– Шутите, товарищ командующий. – Он посерьезнел. – Ваш оптимизм разделить не могу.

По губам Гордова скользнула усмешка.

– Я не хуже вас знаю ситуацию на фронте! – оборвал он Чуйкова. – Лучше объясните мне, почему правое крыло 64-й армии отошло за реку Чир?

– Это очень важно?

– Для того и вызвал вас в штаб фронта, – съязвил Гордов.

Чуйков сдержанно объяснил: отход был вынужденным.

– Мы не успели полностью развернуть армию. Та же 229-я стрелковая дивизия, где я находился во время танковой атаки противника, имела в обороне половину своих сил, и, не отведи ее за реку, она понесла бы огромные потери в людях…

Генерал Гордов прервал его:

– Почему об этом мне не доложили?

– Не смог, товарищ командующий. В это время нас бомбили «юнкерсы», а с северной стороны на позиции шли танки. Куда уж тут бежать к телефону, когда надо было отбиваться от нахлынувшего врага!

«Выкрутился, – чертыхнулся в душе Гордов. – Хитрец, однако».

– Представьте мне письменный доклад! Не позже чем завтра к вечеру он должен быть у меня на столе.

Чуйков встал, надел фуражку:

– Разрешите убыть в армию? Там на основе карт и документов я подготовлю вам отчет. – Видя, что комфронт почему-то медлит с ответом, он добавил: – Войска армии сейчас ведут бои, и я не могу долго отсутствовать на КП.

Гордов тоже встал, ладонью пригладил вихор.

– Вопросов у вас нет? – спросил он, заметно успокоившись.

– Есть один, если можно…

– Говорите!

– Когда назначат командарма в 64-ю армию?

– А что, без него тяжело? – усмехнулся Гордов.

– Нелегко, товарищ командующий, – признался Чуйков.

– Скоро будет вам новый командарм, потерпите день-два, – пообещал Гордов. – А теперь можете уезжать.

«Наконец-то я свободен», – легко вздохнул Чуйков. Казалось, он сбросил со своих плеч тяжелый груз.

Повеселевший, он прибыл на свой командный пункт. Начальник штаба генерал Ласкин был чем-то не на шутку встревожен, даже посерел лицом.

– Беда, товарищ замкомандарма, – выпалил он на одном дыхании.

– Что тебя так испугало? – насмешливо спросил Чуйков.

– Крупные силы немцев начали наступление из района Цимлянской вдоль железной дороги Тихорецк – Сталинград в направлении на Котельниково. Вот взгляните. – Ласкин развернул на столе оперативную карту.

Чуйков склонился над картой.

– Немчура хочет зайти в тыл нашей армии, – раздумчиво промолвил он.

– Не только нашей армии, но и всему Сталинградскому фронту! – уточнил генерал Ласкин. – Что делать? Меня аж холодный пот прошиб, а вас все нет. Тогда позвонил в штаб фронта, и мне ответили, что вы уже выехали. Что, небось комфронт критиковал нас?

– Было такое.

Чуйков вышел из блиндажа. Ласкин последовал за ним. Небо было усыпано звездами, откуда-то издалека доносились глухие орудийные залпы. Чуйков обернулся к начальнику штаба:

– Приглашайте сюда руководство армии, будем кумекать, как нам быть…

Однако днем ситуация на фронте прояснилась. Наши войска оказали упорное сопротивление противнику в большой излучине Дона. Это озадачило руководство вермахта. Что же делать? Гитлер размышлял недолго. Он приказал генералам перегруппировать свои силы, в частности 4-ю танковую армию генерала Гота, нацеленную на Кавказ, срочно перебросить под Сталинград. Перед ней была поставлена задача: с марша нанести удар, с юга овладеть городом, затем окружить войска Сталинградского фронта.

Поздно вечером, усталый, Чуйков вернулся из соседней дивизии. Он умылся холодной водой и собрался было поужинать, как ему позвонил командарм 62-й генерал Колпакчи. Голос на линии часто срывался, но Василий Иванович разобрал слова: решением Военного совета Сталинградского фронта командующим 62-й армией назначили генерал-лейтенанта Антона Ивановича Лопатина, а 64-я армия передана в подчинение генерал– майора Михаила Степановича Шумилова.

– Горькую пилюлю подложил мне его величество Гордов, – клокотал в трубке голос генерала Колпакчи. – А ведь я излазил блиндажи и окопы, проверял, крепка ли наша оборона и все ли делают мои люди, чтобы сдержать натиск врага, отбросить его от своих позиций. И что же? Назначили в армию другого!

– Сие от нас, Владимир Яковлевич, не зависит, – вздохнул Чуйков. – Начальству виднее, кто на что способен. Да и зря ты волнуешься, дружище! Может, решили дать тебе другой пост, чтобы ты навел там своей железной рукой порядок?

– Сказали бы куда, а то молчат, – сердито закончил Колпакчи.

Положив трубку, Чуйков не без грусти подумал: «Гордов почему-то и меня не поставил в известность, а мог бы позвонить. Остается одно: ждать нового командарма».

Наступившее утро было не таким жарким, как вчера. Дул легкий ветерок, солнце запеленали серо-бурые тучи, казалось, вот-вот брызнет дождь. Только не это, иначе боевая техника завязнет в грязи и орудия придется тащить солдатам. Раздумья замкомандарма прервал генерал Шумилов, прибывший в штаб армии. Был он невысок ростом, сероглазый, лицо худощавое, взгляд открытый. Здороваясь с Чуйковым, сказал с улыбкой на шершавых от ветра губах:

– Принимай гостей, Василий Иванович! Как жизнь?

Тот слегка растерялся поначалу, потом бодро ответил:

– Вы не гость, Михаил Степанович, а командующий нашей 64-й армией, и я рад поздравить вас с назначением! Что же касается жизни, то она весьма беспокойная. Враг наседает, того и гляди, шальная пуля укусит.

– Да, противник у нас сильный, и нам будет нелегко сражаться с ним. – Шумилов сел к столу, закурил папиросу и протянул портсигар своему заместителю: – Пробуй, трофейные!

– Мне по душе махорочка, – отказался Чуйков. – Дымок пробирает до самой печенки… – И заговорил о другом: – Я готов передать вам армию, все документы вот здесь. – Он положил пухлую папку на стол.

– Я полагаю, что до обеда мы с тобой, Василий Иванович, обговорим все вопросы, – произнес командарм. – А начальнику штаба поручи собрать на два часа дня весь руководящий состав армии. Хочу ближе узнать людей, обсудить ситуацию на обороняемых позициях. Кстати, Василий Иванович, что-то я не вижу оперативных карт.

– Они у начальника штаба, я сейчас дам ему знать…

Чуйков вышел и вернулся с начальником штаба. В дверь постучали.

– Входите! – отрывисто бросил Шумилов.

Прибыл старшина-почтальон. Он шагнул к столу, за которым сидел Шумилов, и вручил ему пакет.

– Из штаба фронта, товарищ генерал, – уточнил старшина.

– Наверное, комфронт Гордов что-то для нас придумал, – подал реплику Чуйков и насмешливо улыбнулся.

– Вряд ли, свое распоряжение он передал бы по «бодо», – возразил начальник штаба. – Тут что-то другое.

Между тем Шумилов надорвал конверт и вынул из него вдвое сложенный лист бумаги. Это был приказ народного комиссара обороны СССР № 227 от 28 июля 1942 года, размашисто подписанный Сталиным. В препроводительной записке на имя командарма указывалось, что приказ надо «довести до сведения каждого бойца и командира».

– Ясно, товарищи? «До каждого бойца и командира!» – громко повторил командарм.

Натужным голосом он начал читать документ. Первые же строки приказа правдиво раскрывали обстановку, сложившуюся на фронтах. Отметив, что наша Родина переживает тяжелые дни, нарком обороны требовал «в корне пресекать разговоры о том, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры, отмечалось в приказе, являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо, если не прекратить отступление, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов без железных дорог… Пора кончить отступление! Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв». Приказ требовал от войск «остановиться на занимаемых ими рубежах, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это ни стоило…».

Генерал передохнул, потом снова стал читать:

– «Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев, – это значит обеспечить за нами победу… Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, в полках, в дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину…»

Чуйков и Ласкин молчали.

– Приказ необычно откровенный и весьма строгий, – произнес генерал Шумилов, закончив читать. – В нем все разложено по полочкам, что и как надо сделать, чтобы сокрушить ненавистного врага.

Он хотел еще что-то сказать, но увидел в дверях члена Военного совета Абрамова. Тот вчера уехал в соседнюю стрелковую дивизию, обещал Чуйкову, что вечером вернется, но прибыл на другой день.

– Я задержался, товарищ командарм, так как заехал еще к танкистам, – объяснил член Военного совета.

– А мы вот изучаем приказ номер 227 наркома обороны товарища Сталина, который я держу в руках. Отдаю его вам, чтобы прочли сами, размножили, а потом отправили командирам дивизий. Подумайте, как это лучше сделать. Уверен, что этот приказ поможет нам сплотить людей, они станут смелее бить фашистов!.. – проговорил Шумилов.

– Я все сделаю, Михаил Степанович, – заверил Абрамов.

Ночь прошла тревожно. Дважды «юнкерсы» бомбили Сталинград, особенно его пригород и переправы через Дон и Волгу. Чуйков с утра собирался побывать в штабе 62-й армии генерала Лопатина, который недавно сменил генерала Колпакчи в должности командарма. Уже было собрался, но его неожиданно вызвал генерал Шумилов. Когда Чуйков вошел к нему, то увидел здесь и начальника штаба.

– Слышал новость, Василий Иванович? – спросил его Шумилов, гася окурок в пепельнице, сделанной из гильзы снаряда.

– Новостей много, Михаил Степанович. Что вы имеете в виду? – спросил Чуйков.

Шумилов прытко встал, поправил ремень на гимнастерке.

– Новость одна, и главная, – заговорил он, волнуясь. – 4-я танковая армия генерала Гота прорвала оборону 51-й армии и вчера, 1 августа, захватила Ремонтную и подошла к Котельникову. Левый фланг нашей армии и всего Сталинградского фронта она охватывает с юга. – Шумилов с укором посмотрел на Чуйкова, темнея лицом. – Кто у нас командарм 51-й? Генерал Коломиец, так? Он разве не читал приказ номер 227? Там ведь прямо записано: ни шагу назад без приказа высшего командования! Приказ на отступление я ему не давал, а ты? – выдавил Шумилов пересохшим от жары голосом. Заметив это, адъютант принес стакан с водой. Командарм сделал два-три глотка и вернул стакан. – Спасибо, голубчик.

Чуйков давно понял, что новый командарм по характеру прост, но эта простота не мешает ему проявлять к подчиненным, да и к самому себе высокую требовательность. Его можно понять, тем более если учесть, что на его долю выпало три войны. В Гражданскую Шумилов командовал полком, в советско-финскую возглавлял стрелковый корпус. Вероломное нападение фашистской германии на Советский Союз он встретил генерал-майором, командовал стрелковым корпусом на Северо-Западном фронте, позже стал заместителем командармов 55-й и 21-й, а с августа 1942 года принял под свою опеку 64-ю армию, сменив на этом посту генерала Гордова, ныне командующего Сталинградским фронтом. Сейчас Шумилов был обеспокоен тем, что враг протаранил оборону 51-й армии. Ему казалось, что виновен в этом прежде всего генерал Коломиец, не обеспечивший надежную оборону.