Текст книги "Зарево над Волгой"

11

Бурлак расположился на корме неподалеку от носилок, на которых лежали раненые. Едва самоходная баржа отчалила и взяла курс на противоположный берег, как немцы открыли по ней минометный огонь. Мины рвались неподалеку, поднимая кверху белые столбы воды. В душе Ивана Лукича шевельнулось тревожное чувство, от которого холодок пробежал по спине: вдруг мина угодит в баржу, она может затонуть, и вместе с ней пойдут на дно Волги раненые бойцы? У себя за спиной он услышал чей-то негромкий с хрипотцой голос:

– Отец, дай закурить!

Бурлак обернулся. На носилках лежал совсем молодой парень с перебитой ногой. Ему было очень больно – это Иван Лукич понял по его пожелтевшему лицу. Санитары перевязали ему рану еще на берегу, но сквозь марлю сочилась кровь, и боец от боли то и дело кусал запекшиеся губы.

– Где тебя так шарахнуло, сынок? – спросил Бурлак.

Он достал из кармана табак в мешочке, быстро свернул цигарку, поджег ее и, потянув два-три раза, дал раненому.

– Кури, сынок, не спеша, не то можешь задохнуться, – предупредил его Иван Лукич.

Боец с жадностью начал глотать дым, у него даже лицо посветлело.

– Табачок твой как огонь крепкий, достает до самой печенки, – тихо промолвил раненый.

К нему подошла медсестра – высокая, стройная, Как березка, девушка с голубыми глазами. Красноармейская форма на ней сидела ладно и была совсем новой. «Наверное, недавно стала медсестрой», – подумал Иван Лукич.

– Это что еще такое? – строго спросила она раненого, взяла из его рук горящий окурок, загасила и бросила за борт. – Вам курить никак нельзя! – Она поправила на его ноге бинт, затем выпрямилась и сердито взглянула на Бурлака: – Это вы дали ему закурить?

Иван Лукич посмотрел на девушку и увидел в ее маленьких розовых ушах вату. Он улыбнулся, не спуская с девушки пытливого взгляда.

– Боитесь, что от взрывов снарядов у вас лопнут барабанные перепонки? – спросил он.

– Не угадали, капитан, – серьезно возразила медсестра. – Я просто не могу слышать, как тяжело стонут раненые. Еще не привыкла, – поправилась она, глядя на Бурлака широко распахнутыми глазами. – Так курить раненому дали вы? – вновь спросила она.

– Я, – безучастно ответил Иван Лукич. – А что в этом страшного?

Медсестра объяснила ему, что раненого надо поскорее доставить в госпиталь и положить на операционный стол, иначе у него может возникнуть гангрена и тогда придется ампутировать ногу. А перед операцией курить раненому никак нельзя.

– Ну коли так, больше курить ему не дам, – заверил ее Бурлак.

Раненый громко застонал.

– Воды мне, сестрица, – попросил он ссохшимися губами.

Медсестра сняла со своего пояса флягу и протянула ее Ивану Лукичу:

– Принесите, пожалуйста, воды, я не могу оставить раненого.

– Вы разве с ранеными одна? – спросил Бурлак, беря из ее рук флягу.

– Нас пятеро, и у каждой раненые на носилках.

Бурлак прошел к рубке капитана, чтобы узнать, где можно набрать питьевой воды для раненых. Моряк разгладил пальцами свои щетинистые усы.

– В кубрике, танкист. Вон видишь двери, открой их и спустись по трапу в кубрик – там есть питьевой бак.

– Быстро вы, однако, принесли воду, – похвалила Бурлака медсестра, подарив ему мягкую улыбку. Она напоила раненого, потом спросила: – Вы танкист?

– Да. А что?

– Завидую вам, капитан, – сказала она устало. – Вы ходите в атаку, бьете фашистов, я же прикована к раненым. А мне тоже хочется идти в бой, убивать врагов. Они посягнули на самое святое – нашу советскую Родину, и нет им пощады!

Бурлак усмехнулся.

– Не могу разделить ваше желание, – сухо сказал он, покосившись на девушку. – На войне каждый из нас находится там, куда его поставило начальство. Кто танкист, кто сапер, а кто просто пулеметчик, медсестра или повар – профессия у каждого разная, а долг у всех один – сдержать натиск врага, не дать ему захватить Сталинград! – После недолгой паузы он спросил: – Как вас зовут?

– Рядовой Оксана Бурмак. А вас как прикажете величать? – с лукавой улыбкой на смугловатом лице поинтересовалась она.

– Иван Лукич.

Он взглянул ей в лицо и вдруг засмеялся. Девушка растерянно заморгала длинными, как крылья у бабочки, ресницами.

– Что вы нашли во мне смешного? – спросила она, и в ее голосе прозвучала обида.

– Не у вас смешное, а в наших фамилиях, – поправился Иван Лукич. – Вы Бурмак, а я Бурлак! Разница в одной букве. Может, вы моя дальняя родственница?

Теперь засмеялась она – звонко, задиристо, словно бросила на палубу горсть стеклянных бусинок.

– Вот уж никак не ожидала встретить на Волге своего родственника, – с иронией произнесла она и тут же посерьезнела: – А что у вас с рукой? Не пуля ли пометила?

– Чуток задел осколок, когда «юнкерсы» бомбили паром, – пояснил Иван Лукич. – Рана уже затянулась. Еще три – пять дней, и повязку снимут.

Они помолчали. Затем Оксана спросила:

– Тяжело на фронте, да?

– Очень, особенно если не умеешь делать то, что тебе поручено, – ответил Иван Лукич.

– А вы уже научились все делать?

В ее голосе он почувствовал раздражение и даже насмешку, но сделал вид, что не заметил этого, хотя ее слова царапнули ему душу. Его плотно сжатые губы разжались:

– Стараюсь, но не всегда получается.

Бурлак снова посмотрел ей в лицо. Оно у нее стало задумчивым, а суровость, которая еще минуту назад была в ее глазах, исчезла, и они приняли детское выражение. Подумалось: «Сколько ей лет? Наверное, была студенткой, а вот теперь медсестра».

– Вы медик по профессии? – спросил он.

– Нет, я студентка исторического факультета. Была, – поправилась она. – Потом ушла добровольно на фронт, месяц училась на курсах медицинских сестер в Саратове, сейчас вот здесь. – Она глубоко вздохнула. – Выжить бы нам в этой войне, вон сколько гибнет в боях наших ребят, а сколько раненых? В день в медсанбат их привозят с боевого рубежа до полсотни человек. Тяжелых отправляем в госпиталь, там их оперируют, а тех, что умирают на передовой, там же и хороним. Разумеется, после боя, когда рядом уже нет врагов. Кстати, у нас за месяц боев погибло девять медсестер, среди них и моя подруга Галя, с которой мы учились на одном факультете. Она выносила с поля боя раненого, тащила его на палатке, и на нее наехал вражеский танк…

– Тяжелая смерть, я бы такой не хотел, – прервал ее Иван Лукич. – Разве ваша профессия не опасна? А вы еще мне завидуете… – И, с минуту помолчав, добавил: – А я прибыл сюда из Хабаровска сражаться за свой родной город.

– Так вы родом из Сталинграда? – едва не вскрикнула Оксана. – И я тоже из этих мест.

– Да? – обрадовался Иван Лукич. – Вот здорово! Никак не ожидал встретить на борту баржи свою землячку.

– Сестрица, дай еще попить, – попросил раненый. – Что-то нога стала болеть. Может, дашь какую-нибудь таблетку?

Оксана наклонилась к раненому, дала ему воды и обещала принести таблетку. Она попросила Ивана Лукича побыть с раненым, а сама пошла в нос баржи, где в кубрике находился врач.

«Симпатичная девушка, – подумал Бурлак, когда медсестра ушла. – Интересно, есть у нее муж?»

Вернулась Оксана разочарованной: таблеток у врача нет, и, коль раненому нужна операция, ему пока никакого лекарства давать не следует.

– Это приказ врача, – объяснила Оксана раненому. – Врач у нас строгий…

День клонился к вечеру. Солнце укатило за горизонт, стало чуть прохладнее – значит, августовская ночь будет еще холоднее. Баржу слегка качало, хотя Волга была спокойной, легкий ветерок гнал по волне курчавые барашки. Где-то неподалеку грохотали орудия, эхо пропадало у песчаного берега. Над баржой пролетел «юнкере», но он был высоко в небе, и, видимо, поэтому зенитчики не открыли по нему огонь.

– Когда баржа подойдет ближе к причалу, немцы откроют по ней огонь из орудий, – сказала Оксана. – Так было вчера, когда в это же время буксир вез раненых.

– Все может быть, – согласился с ней Бурлак. – Вы поберегите себя, Оксана. Если вдруг с вами что-то случится, муж не перенесет.

Она резко произнесла, не глядя на него:

– У меня его нет. – И сухо добавила: – Я уже обожглась…

– Вы были замужем? – насторожился Иван Лукич.

– Нет, просто дружила с одним парнем… – Она явно не желала говорить на эту тему и даже сердито съязвила: – По мне некому плакать, если что-то случится, а вот вам надо себя поберечь.

– Для кого? – Он дернул бровями, и она заметила это, но тут же отвела глаза в сторону, давая понять, что ей не хотелось бы распространяться на эту тему.

– Для своей жены, детишек… – все-таки ответила Оксана и умолкла, в напряжении ожидая, что он ей скажет.

– Вы правы, моя жена будет лить по мне крокодиловы слезы…

В это время недалеко от баржи разорвался снаряд, обдав брызгами всех, кто находился на верхней палубе. Немцы начали обстрел, и Оксана не на шутку испугалась. Она смахнула с лица капли воды, подошла ближе к корме баржи, где лежал на носилках раненый, и вытерла платком его мокрое лицо. Он открыл глаза и тихо спросил:

– Что, причалили к берегу, сестрица? – Чуть приподнял голову, чтобы посмотреть, но она тут же откинулась назад.

– Лежите спокойно, мы уже подходим к причалу, и там вас ждут, – ответила Оксана.

Она шагнула к капитану, хотела сказать ему что-то, но вдруг за бортом взорвался снаряд. В лицо пахнуло горячим воздухом, потом Оксану накрыла большая волна, сбила ее с ног и потащила за собой. Последнее, что слышал Иван Лукич, был крик Оксаны: взрывной волной его отбросило в сторону, и он упал, ощутив в правой руке колючую боль. «Еще рана откроется», – пронеслось в его голове. Он тут же поднялся и посмотрел на корму. Оксаны там не было. Она барахталась в воде неподалеку от места взрыва и что-то кричала.

– Спасите ее, она не умеет плавать! – крикнула другая медсестра, подбежав к Бурлаку.

В одно мгновение Иван Лукич сбросил на палубу портупею и прыгнул за борт. Он плыл на голос Оксаны, ее голос то стихал, то вновь возникал, и он понял, что девушка барахтается в воде, наверное, уже захлебывается, и что было сил греб руками воду под себя и неутомимо работал ногами. А вот и она. Появилась на воде и снова исчезла, а на поверхности остались пузыри. В самый последний момент Иван Лукич нырнул под Оксану, цепко схватил ее за волосы и вытащил ее голову из воды. Успел заметить, что лицо у нее белее мела, глаза красные и распахнутые, а из груди вырывались тяжелые стоны. Бурлак натужно держался на воде, левой, больной рукой прижимал девушку к себе, а правой с силой греб. Самоходная баржа застопорила ход и плавно качалась на воде. Кто-то из экипажа бросил в их сторону спасательный круг, а медсестра, подруга Оксаны, во весь голос кричала:

– Плывите сюда, капитан!..

Рывок, еще рывок. Иван Лукич схватил спасательный круг и набросил его на плечи Оксаны, крикнув:

– Держись за круг руками, а я буду подталкивать!..

Их подняли на борт. Бурлак стоял на палубе, вытянув руки вдоль туловища, с него струями стекала вода. Он снял гимнастерку, выжал ее и снова надел. Оксана лежала на палубе и громко стонала, а потом и вовсе потеряла сознание. Ее правое плечо было в крови, на нем болтался клок кожи.

– Она ранена в плечо! – крикнул Бурлак медсестре которая возилась с раненым, лежавшим на носилках

Странно, но волна не смыла его за борт, он что-то говорил, но Иван Лукич не мог понять его слов. Подумалось: наверное, бредит после всего, что случилось. Кусок деревянной обшивки болтался, едва не касаясь воды. Подошел боцман и начал срезать его ножом, но дерево не поддавалось. Между тем подруга Оксаны стала перевязывать ее. Подошла врач и осмотрела девушку,

– В плече сидит осколок от разорвавшегося снаряда, – сказала она. – Ее надо срочно оперировать. Варя, – окликнула она медсестру, – принеси мне нашатырный спирт!

– Берег уже рядом, – вымолвил Бурлак.

Врач окинула его суровым взглядом:

– Она что, ваша знакомая? – и отбросила со лба метелку рыжеватых волос.

– Мы с ней на барже познакомились. – Бурлак почувствовал, как к лицу прихлынула кровь.

– Вы спасли ей жизнь, иначе она утонула бы, – проникновенно сказала врач. – А что это с вашей рукой? Да вы ранены! – всполошилась она. – Я сейчас перевяжу вам руку.

– Был ранен две недели тому назад, рана зажила, но, видно, оттого, что попал в воду и дал руке нагрузку, она стала кровоточить.

Медсестра принесла нашатырный спирт. Врач намочила свой платочек и поднесла его к носу Оксаны. Та вдохнула пары несколько раз и очнулась.

– Где я? – вырвалось из ее груди.

– Ты с нами, Оксана, – успокоила ее врач. – Опасность миновала, так что не волнуйся.

– Мне тяжело дышать, у меня кружится голова, и мне холодно, – с трудом проговорила Оксана. Ее взгляд блуждал по сторонам и вдруг остановился на Бурлаке. – Кто это?

– Твой спаситель, – улыбнулась врач. Она помогла девушке встать, потом осторожно повела ее к рубке. – Мы уже прибыли на место.

Баржа ошвартовалась у разбитого причала. Передав Оксану медсестре, врач надела очки и посмотрела на капитана.

– Медсестра Оксана где проходит службу? – спросил он.

– В санбате. А что? – Врач вскинула на него свои зеленоватые с чернотой глаза.

– Мне казалось, что она из саперного батальона.

Раненых выносили с баржи и тут же сажали в госпитальную машину «скорой помощи». Бурлак уже наполовину обсох, правда, рука ныла. Перед сходом на берег он подошел к врачу.

– Что теперь будет с медсестрой? – спросил он.

– Положим в госпиталь на операцию: надо же извлечь из плеча осколок, иначе возникнет гангрена и придется ампутировать руку. – Врач взглянула поверх головы Бурлака и увидела, что из рубки ей машет рукой усатый моряк. – Извините, товарищ капитан, я пойду.

– Всех вам благ, доктор!..

У заводского КПП [8]8
  КПП – контрольно-пропускной пункт.


[Закрыть]капитан Бурлак увидел группу рабочих в спецовках. Они что-то читали на доске объявлений. Он решил посмотреть, что там такое. Оказалось, что на доске висело воззвание городского комитета обороны, который возглавлял первый секретарь областного обкома ВКП(б) Чуянов.

«Дорогие товарищи! – читал про себя Бурлак. – Родные сталинградцы! Остервенелые банды врага подкатились к стенам нашего родного города. Снова, как 24 года назад (имеется в виду оборона Царицына в 1918 году. – А.З.), наш город переживает тяжелые дни. Кровавые гитлеровцы рвутся в солнечный Сталинград, к великой русской реке Волге… Товарищи сталинградцы! Не отдадим родного города, родного дома, родной семьи. Покроем все улицы непроходимыми баррикадами. Сделаем каждый дом, каждый квартал, каждую улицу неприступной крепостью. Выходите все на строительство баррикад. Организуйте бригады. В грозный 1918 год наши отцы отстояли Красный Царицын. Отстоим и мы в 1942 году краснознаменный Сталинград! Все на строительство баррикад!

Все, кто способен носить оружие, на защиту родного города, родного дома…»

– Берет за душу, – промолвил Бурлак, прочитав обращение.

– Немец уже в полсотне километров от города, а баррикад что-то не видно, – усмехнулся стоявший рядом с Бурлаком рабочий.

Другой добавил:

– А что сделают баррикады против немецких танков? – Он взглянул на Бурлака. – Вот вы, товарищ капитан, танкист, рассудите нас.

Бурлак улыбнулся, пожал плечами.

– Смотря какие баррикады, а то могут и они лишить вражьи машины маневра, – веско произнес он. – Пожалуй, так оно и будет, если в городе начнутся уличные бои. Но лучше задержать танки противника, не дать им возможность войти в город, уничтожить их еще на подступах к Сталинграду.

– Горячее это дело, можно и обжечься, – бросил реплику молодой парень, дымя цигаркой. Он был в кожанке, хотя августовское солнце припекало.

– Ас холодным делом и дурак справится, – усмехнулся Иван Лукич.

– Вы-то сами уже сражались с немецкими танками? – спросил парень. – Как ведут себя гитлеровцы?

– Довелось сразиться, и в первом же бою на моей «тридцатьчетверке» снарядом разорвало гусеницу, – пожаловался Иван Лукич. – Пришлось пересесть в другой танк и продолжать бой. Ну а как ведут себя немцы? – Он снова усмехнулся. – Бегут, если по ним хорошо ударить, не то что наш брат – бьется до последнего. Беда на всех одна – у врага много танков, а у нас впятеро меньше, проще сказать – единицы. Такая же ситуация и с самолетами. Но, товарищи, успех у фашистов временный, и смею заверить вас, что скоро наша промышленность даст Красной армии много танков и самолетов. А пока надо сдержать натиск врага, не отдать ему Сталинград, и мы на фронте будем стоять насмерть!..

Бурлак услышал, как к ним подъехала легковушка. Из нее вышел высокий полный мужчина в шляпе и сером костюме. Он подошел к рабочим и спросил с улыбкой на загорелом лице:

– Что тут у вас такое?

– Да вот читаем обращение к населению города о сооружении баррикад, а капитан рассказывает, как наши танкисты сражаются с фашистами, – пояснил парень в кожанке.

– Ну, и как же они сражаются? – спросил мужчина в шляпе.

– Хорошо сражаются, но у наших бойцов мало танков, у врага их намного больше, – ответил Иван Лукич.

– Вы правы, товарищ капитан, но скоро и наши войска получат машин вдоволь, уже скоро, – повторил он и взглянул на Бурлака. – А вы что, пришли к нам на завод?

– Так точно, к директору завода, – подтвердил Иван Лукич. – Но на месте ли он, время-то позднее? А меня командировал сюда лично заместитель командующего Сталинградским фронтом генерал Гордов.

В глазах мужчины в сером костюме блеснула хитринка.

– Пойдемте со мной, мне тоже надо к директору, – сказал он.

Они вошли в кабинет. Мужчина уселся за стол, на котором лежала кипа бумаг, кивнул на стоявший рядом стул:

– Садись, капитан! – Он улыбнулся. – Тут просторно, не то что в танке. Ну, я слушаю вас!

Бурлак растерялся:

– Извините, но дело у меня к директору завода…

– Я и есть директор, – прервал его мужчина.

– Товарищ Задорожный?

– Собственной персоной! А вы, наверное, прибыли из штаба фронта? Генерал Гордов звонил мне насчет танков. У нас отремонтировано десять машин Т-34, и рабочие собрали еще два десятка танков. Завтра можете их забирать. Так и скажите товарищу Гордову.

– Разрешите?

В кабинет вошел нарком танковой промышленности генерал Малышев. Бурлак уже дважды видел его в штабе фронта и сразу узнал.

– Заходите, Вячеслав Александрович! – Директор придвинул ему кресло. – Садитесь, пожалуйста.

Генерал Малышев сел.

– Вам не звонил генерал Еременко, командующий двумя фронтами? – спросил он. – Ему крайне нужны танки.

– Ко мне уже прибыл гонец от его заместителя по Сталинградскому фронту генерала Гордова. Вот он, капитан Бурлак.

– Это вы Бурлак? – Малышев пристально посмотрел на капитана.

Тот вскочил с места, представился:

– Командир танкового батальона капитан Бурлак!

– У вас есть потери в танках за время боев? – поинтересовался нарком.

– Есть потери, товарищ генерал, – подтвердил Бурлак. – А как же без потерь на войне? Танки – наше главное оружие, и наших «тридцатьчетверок» немецкие танкисты боятся.

Нарком на минуту задумался, потом закурил папиросу и, выпустив колечки дыма, произнес:

– Так-то оно так, капитан, и я тебе верю. Но плохо то, что наши танкисты, особенно молодежь, еще не нанялись хорошо воевать, у немцев на этот счет больше опыта, – подчеркнул нарком. – Они оккупировали почти всю Европу. – Он взглянул на Бурлака. – Сам– то уже бил фрицев?

– Довелось… – смутился капитан. – Но в танке еще не горел.

– И не надо в танке гореть! – улыбнулся нарком. – Что важно в танковом сражении? Не подставлять свой борт врагу, стремиться первым нанести по нему удар, заняв выгодную позицию. Верно, капитан?

– Иначе быть не может, – улыбнулся и Бурлак. Он встал. – Товарищ директор, если у вас ко мне больше нет вопросов, я могу идти?

– Иди, капитан. Доложи генералу, что три десятка машин можно уже завтра с завода взять. А вам я желаю успехов в боях!

– Спасибо! – Бурлак направился к двери, но директор задержал его.

– Где сейчас находится штаб фронта? – спросил он. – Там же, в центре города, или переехал?

– На старом месте, – подтвердил Бурлак. – А вот для удобства управления войсками в районе Малой Ивановки вчера там оборудовали вспомогательный пункт управления – ВПУ. Там сейчас находятся заместитель командующего фронтом генерал Коваленко и начальник штаба фронта генерал Никишев. Вы хотите им что-то передать?

– Да нет, капитан, мне нужно переговорить с начальником бронетанковых и механизированных войск фронта генералом Штевневым. На днях он обещал быть на заводе, но почему-то не пришел. Ладно, капитан, иди, небось тебя ждет генерал Гордов.

Когда Бурлак вышел, Задорожный взглянул на наркома Малышева:

– А теперь я в вашем распоряжении, Вячеслав Александрович.

– Давайте пройдем в цех сборки танков Т-34. – Малышев встал. – У меня есть предложение по увеличению выпуска машин. Кстати, когда вчера я разговаривал по ВЧ с председателем Комитета обороны товарищем Сталиным, он интересовался, как идут дела на вашем заводе.

– Пока срывов как таковых нет, но нас все чаще бомбят «юнкерсы», – пожаловался директор завода. – Желательно, чтобы противовоздушная оборона была надежней. Я уже просил об этом генерала Еременко, он обещал усилить охрану завода с воздуха.

– Я еще с ним сам поговорю, – заверил нарком.

На левобережье Волги, где формировалась танковая бригада, капитан Бурлак возвращаться не торопился. Комбриг Румянцев сказал ему, что если задержится на заводе, то может переночевать у матери. Но прежде велел зайти в штаб фронта и доложить генералу Гордову о результатах поездки на завод. Если он дает танки, то сколько и когда, чтобы сформировать для этих машин экипажи. Потому-то сейчас Бурлак и спешил в центр города, где располагался штаб фронта. «Доложу генералу Гордову о том, что сделал на заводе, затем поеду к маме и у нее заночую», – решил Иван Лукич. За все прошедшее время после его приезда в Сталинград он еще не был дома, и, наверное, мать беспокоится. Но тут же другая мысль обожгла его: как быть с медсестрой Оксаной? Надо бы проведать ее в госпитале, узнать, как она себя чувствует, хотя бы потому, что он выручил ее из беды. Но, поразмыслив, он решил навестить ее в другой раз: не то, чего доброго, сочтет его навязчивым. О том, что он вытащил ее из воды, вряд ли она помнит, так как потеряла сознание, когда ее подняли на палубу. Это даже лучше, если она не помнит, кто спас ее от верной гибели. «А вот матери расскажу о ней, – решил Иван Лукич. – Интересно, как она воспримет эту новость? Не станет ли упрекать в том» что я рисковал? Впрочем, что было, то было, и остается только ждать».

Иван Лукич торопливо шел по улице. На ней было оживленно, особенно много попадалось военных с орудием. По всему чувствовалось, что где-то неподалеку фронт. Несмотря на то что в городе было объявлено военное положение, паники среди гражданского населения не было, хотя многих женщин, стариков и детей уже эвакуировали на левый берег Волги. На правый берег каждый день на фронты прибывали новые войска и боевая техника. Невзирая на бомбежку, корабли и суда Волжской военной флотилии перевозили войска и боевую технику в Сталинград, а часть боевых кораблей флотилии своим артогнем наносили удары по войскам противника, прорвавшимся к северной окраине города.

Проходя мимо почты, Бурлак вдруг услышал окрик:

– Ваня!

Он посмотрел в сторону и увидел свою бывшую жену Кристину. Она была в трауре. Интересно, отчего вдруг, что у нее случилось? Бурлак остановился и стал ждать ее. Почему-то ему пришли на память слова матери, сказанные в день его приезда из Хабаровска: «Ты же совсем не знаешь Кристину, кто она и чем дышит. Да и любит ли она тебя?» И тут же словно наяву он услышал голос Кристины: «Зачем мне ребенок от человека, которого я не люблю и от которого твердо решила уйти?» Кажется, давно это было, но и теперь от этих слов Кристины его охватило щемящее чувство, словно он только что вышел из боя и еще не пришел в себя…

Кристина подошла к нему, запыхавшись. Не лицо, а желтая маска, в глазах тоска.

– Привет, Иван! – сухо бросила она, поправляя прическу.

Иван Лукич поднял на нее глаза и тихо обронил:

– Здравствуй, Кристина.

– У меня большое горе… – выпалила она на одном дыхании.

– Какое еще горе? – Он усмехнулся и насмешливо добавил: – Горе у тебя уже было – это когда мы с тобой разошлись, а точнее, когда ты бросила меня. Хотя для тебя это, видно, не горе, а что-то вроде пустячного эпизода.

– Все ёрничаешь… – Она сердито скосила на него глаза. – У меня страшное горе… Вчера я похоронила Алексея. Его во время бомбежки… осколком от бомбы. Удар в самое сердце. Отец по нему рыдал, и мне было не по себе, я ходила как в тумане…

– Жаль парня, – коротко изрек Иван Лукич.

– Весь день я была в слезах. Теперь не знаю, что мне делать и как дальше жить. Может, дашь совет?

– Тебе совет? – Иван Лукич усмехнулся. – Ты ошиблась адресом. Я ведь советы давать не умею. Не я же дал тебе совет познакомиться с Алексеем… – Он сделал паузу. – Что, порвалась ниточка, связывающая тебя с наукой? Или пропала твоя перспектива?

– Не груби, – оборвала она его. – У меня и так на душе холодно и пусто. Потерять такого человека… – Она всхлипнула.

Иван Лукич подошел к ней ближе, посмотрел в глаза.

– Не будь артисткой, Кристина, – жестко одернул он ее. – Дать тебе совет… Смешно!..

– Послушай, Ваня, может, помиримся, а? – Она вытерла платком мокрые глаза. – Начнем нашу жизнь с нуля?

Бурлаку так и хотелось крикнуть во весь голос: «Ты убила моего ребенка!..» Но в последний момент он пересилил себя и сдержанно промолвил:

– С тобой у нас все кончено! И горевать тебе не надо. Что, разве на Алексее свет клином сошелся? Был я твоим мужем, но ты от меня ушла к другому. А третьего что, не найдешь?! Смешно! – Он повернулся, чтобы уйти, но Кристина схватила его за руку, придержала и выдохнула ему в лицо:

– Я буду другой, я больше не позволю себе…

– Уйди! – резко оборвал он ее. – Я не желаю с тобой видеться, не то что разговаривать.

Она не знала, что ответить ему, ее нервы были на пределе. Она стояла бледная и безутешная.

– Мне к генералу Гордову, – сказал Бурлак дежурному по штабу майору с тонкими усиками и косыми бакенбардами, придававшими его худощавому лицу округлость.

Дежурный сообщил, что у замкомандующего фронтом находится начальник бронетанковых и механизированных войск фронта генерал Штевнев.

– Мне и к нему надо…

– Минутку, я доложу генералу Гордову… – И майор метнулся к кабинету.

Через пять минут он вышел и на ходу бросил Ивану Лукичу:

– Проходите!

Генералы о чем-то беседовали. Увидев Бурлака, Гордов встал, поздоровался с ним за руку и, глядя на Штевнева, сказал:

– Вас не было в штабе, и мне пришлось посылать на завод командира танкового батальона.

– Да? – Штевнев тоже встал, подошел к Бурлаку. – Ну и как, что-нибудь выходили?

Бурлак ответил, что был на приеме у директора тракторного завода Задорожного и передал ему просьбу генерала Гордова. В это время к нему прибыл нарком танковой промышленности генерал Малышев и тоже завел речь о танках, заметив, что его просил об этом генерал Еременко…

– Ты, Бурлак, говори короче, – произнес Гордов.

– Понял, товарищ замкомандующего. Если коротко, то завтра с экипажами бойцов надо быть на заводе. Танки можно брать.

– Сколько? – напружинился Гордов.

– Десять отремонтированных и два десятка новых Т-34!

Генерал Гордов похвалил Бурлака. Он вернулся к столу, позвонил начальнику штаба и велел прибыть к нему, потом, взглянув на генерала Штевнева, распорядился, чтобы тот немедленно подобрал экипажи для танков и завтра же вывел их с завода.

– А вы, капитан Бурлак, тоже подключайтесь к этому делу, помогите генералу набрать танкистов, они есть и в вашей бригаде. Возьмите лучших людей – и на завод. Прошу опробовать каждую машину. Ясно?

Штевнев коротко ответил:

– Все в точности исполню!

Он направился к выходу, а Бурлак попросил Гордова разрешить ему позвонить комбригу и предупредить, что на левобережье он сегодня не переправится, так как поедет с генералом получать танки.

– Я сам позвоню комбригу, он мне нужен, – сказал генерал Гордов.

– Слушаюсь! – И Бурлак вышел вслед за начальником бронетанковых и механизированных войск Сталинградского фронта.

– Я сейчас на пять минут заскочу к начальнику оперативного отдела, – сказал Бурлаку Штевнев, – а вы идите в штаб фронта в мой кабинет. Подберем людей, и вы пойдете отдыхать, а утром явитесь ко мне.