Текст книги "Ботинок (СИ)"
Автор книги: Александр Якунин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
– Есть! Куда? Туда, или как?
– Туда, – устало ответил старший лейтенант.
От этого равнодушного "туда" повеяло жуткой безысходностью. Мишелю по-настоящему стало страшно.
***
Длинным коридором, через две стальные решетки, под монотонное звяканье ключей, Мишеля подвели к железной двери его камеры.
– Стоять. Лицом к стене, – приказал сержант.
Мишель прислонился лбом к стене. Сырая стена пахла шоколадом.
Сержант заглянул через глазок и только потом открыл дверь.
– Вперед, – приказал милиционер.
Мишель шагнул вперёд. Дверью его сильно ударили по спине. Коротко лязгнули засовы. Мишель оказался в небольшой комнате. Дневной свет, проникая через забранное решеткой окошко, смешивался с желтым светом электрической лампы, создавая иллюзию плавающего тумана. Сквозь его пелену Мишель с трудом разглядел людей. Их было много. Очень много. Они занимали всё свободное пространство комнаты. Воздух в помещении был маслянистым и, казалось, при желании, его можно потрогать руками. За телами людей проглядывались конструкции двухъярусных нар. Посередине камеры тянулся узкий дощатый стол, уставленный металлическими кружками и тарелками. Из ближнего темного угла остро пахло мочой.
Тело Мишеля покрылось холодным потом, голова закружилась, внутри всё затряслось. Он понял, что сейчас потеряет сознание.
Обмякнув, тело Мишеля съехало вниз. Со стороны могло показаться, что он просто сел на корточки.
– Вот дает! – сказал сидевший у окна человек в майке. Он был далеко не молод, но развитые плечи и рельефные бицепсы на исколотых татуировкой руках, выдавали в нём недюжинную физическую силу. Говорил он не громко, но уверенно. По всему было видно, что в камере он главный – пахан.
– Чего разлёгся?– спросил пахан и, зажав себе нос двумя пальцами, загундосил. – Граждане зеки, внимание, в хате появилась новая подстилка. Просьба при входе в хату тщательно вытирать ноги.
Раздался недружный смех.
– Вот, братцы, везуха мужику, – продолжил глумиться пахан, почувствовавший в лице Мишеля лёгкую жертву, – не успел на нары откинуться, а погоняло уже готово. Эй, подстилка, ползи сюда, покалякать мало-мало нужно.
Мишель не шелохнулся.
– Гордый, разговаривать не хочет. Или немой? Настоящая подстилка! Ей место у параши, помогите подстилке.
К Мишелю подскочил молодой парень, каждое движение которого выдавало профессиональную шестёрку. Парень наклонился над Мишелем.
– Чего там? – поинтересовался пахан.
– Да он, кажись, того, ласты склеил, – сказал парень разочарованно.
– Жмурик нам без надобности, – сморщился пахан. – Чего стоишь – кликай ментов.
Часть 35. Убойный ботинок.
Нарушая все правила дорожного движения, по Профсоюзной улице мчался зелёный автомобиль, который недавно принадлежал Мишелю. За рулём сидел капитан Силкин. Несмотря на холод, водительское окно было открыто. День был на редкость ясный, солнечный. Капитанские звездочки золотом сверкали на погонах Силкина, и ни один мент не решился его остановить. Наоборот, постовые, привыкшие к чудачествам начальства, на всякий случай, отдавали Силкину честь. Случайные прохожие, завидев мчащегося офицера, уважительно думали о государственных людях, которые не щадя себя, на огромной скорости мчатся, чтобы скорее выполнить какое-нибудь важное государственное дело.
Капитан Силкин благополучно домчался к дому, где располагалась квартира, ранее принадлежавшая Мишелю, а теперь ему. Кристина, бывшая жена Мишеля, так рано капитана не ждала. По обыкновению она спала в кресле перед телевизором.
– И когда ты только выспишься! – крикнул капитан, влетев в комнату.
– Ой! А я на минутку присела. Голова что-то разболелась. Слабость какая-то.
– У тебя голова болеть не может, – мрачно сказал Силкин.
– Скажешь тоже, голова у всех людей болит.
Кристина поднялась с кресла и, подпоясав халатик, подошла к Силкину, который сидел на корточках у открытого шкафа.
– А я, Паша, целый день думаю, – сказала она, – и чем тебя сегодня кормить?! А чего ты ищешь?
Силкин поглядел на неё снизу вверх. На лбу у него блеснули капельки пота.
– Где эти чертовы ботинки?– спросил он.
Кристина поняла, Павел ищет ботинки Мишеля, которые он надевал, чтобы стать выше ростом.
– Зачем? – удивилась Кристина. – Они тебе малы будут.
– Дура! Я не собираюсь их носить. И вообще, хватит рассуждать. Нет времени. Где они?
– Да вот, на тебя смотрят, – сказала Кристина и потянулась рукою, чтобы взять их с полки.
– Стоять! Не трогать! – приказал Силкин.
Кристина испуганно замерла. Силкин достал из внутреннего кармана пиджака целлофановый пакетик, накрыл им ботинок и сделал какое-то неуловимо-короткое движение, в результате которого ботинок оказались внутри мешка. Силкин осмотрел мешок на свет, как осматривают пойманную рыбу.
– Как думаешь, что это? – спросил он, загадочно улыбаясь.
Судя по хитрому и самодовольному лицу Силкина, за этим вопросом крылся какой-то подвох, и потому Кристина высказалась уклончиво:
– Не знаю. Откуда мне знать.
Силкин ухмыльнулся:
– Эх, дуся!
– Сто раз просила – не называй меня "дусей".
– А как тебя еще называть, если ты не догоняешь? Это вещь, при помощи которой квартирка Мишеля скоро станет нашей квартиркой не только де-факто, но и де-юре. Усекаешь? Сейчас нет времени объяснять. Дорога каждая минута. Вечером приеду, объясню. До моего прихода дверь никому не открывать, на звонки не отвечать, в магазин не ходить. Поняла?
– П-поняла. А что делать со вторым ботинком?
– Спрячь пока подальше. Там видно будет.
***
Сказать, что в ожидании своего мужика Кристина вся извелась – это значит, ничего не сказать. Но рано или поздно всему приходит конец. Силкин вернулся домой за полночь. Выглядел он уставшим, но счастливым. Кристина не смогла вспомнить, когда видела его таким довольным.
– Ну, давай, рассказывай? – с ходу взялась за него Кристина.
– Что "ну"? Ты сначала покорми, обогрей, потом запрягай, – ответил Силкин в своей обычной иронической манере.
– Чем кормить-то? – всплеснула руками Кристина. – Ты сам запретил в магазин ходить.
Силкин изменился в лице. Далее состоялся обычный для последнего времени диалог с взаимными мелкими оскорблениями и упреками. С учетом позднего времени, Кристина сразу пустила в ход свое главное оружие – слезы, и потому перемирие наступило довольно скоро. Силкин на дух не переносил женские слезы. Он обнял Кристину:
– Всё! Хватит ныть. Можешь поздравить: меня назначили старшим бригады по расследованию сегодняшнего взрыва в метро.
– Что за взрыв? – равнодушно поинтересовалась Кристина, которой не терпелось узнать, зачем всё-таки Силкину понадобился ботинок Мишеля.
Силкин надул щеки.
– Скоро чокнешься от спанья. Хотя бы немножечко нужно интересоваться, что в мире происходит, – назидательно произнес Силкин.
– Мне-то зачем? – спросила Кристина, поставив в тупик Силкина. – Мое дело – хозяйство вести, а не газеты читать.
– В целом правильно, но всё-таки...
Силкин в двух словах рассказал об утреннем взрыве в вагоне метро на перегоне между станциями "Автозаводская" и "Павелецкая".
– Террористы не унимаются! – заключил Силкин. – Сегодня меня вызывали на самый верх. Шёл, трясся весь, думал уволят к чёртовой матери, а оказалось, поставили начальником следственной бригады. Ежели дело раскрою, то подполковника, а то и полковника дадут. Само собой, оклад прибавят. Заживём как белые люди. Недаром мне сон приснился – полтинник на дороге нашёл. К деньгам значит сон. А тут ещё начальник мой в отпуске оказался, ну меня, значит, вместо него и назначили. Да, вовремя грохнуло. Представляешь: сорок трупов, сотни раненых! Красота! – мечтательно произнес Силкин.
– Свят! Свят! Люди погибли, а ты – красота! Нехорошо это.
– Да я не в том смысле. Просто – назначение... не каждый день ...
– А зачем же тебе ботинок Мишеля понадобился?
– Тут все просто, – ответил Силкин, предвкушая удивление и восхищение Кристины. – Взрывом так разворотило одного мужика, что никакая экспертиза не определит "ху есть ху". От него только ботинок остался. Так вот, вместо него я ботинок твоего Мишеля подложил.
– Зачем?
– Догадайся сама. Я поменял ботинки и, следовательно, что?– торжественно вопросил Силкин.
– Что? – спросила Кристина с придыханием, как спрашивают фокусника о секретах его профессии.
– А то, что через три дня сообщат, что твой Мишель погиб от взрыва бомбы в метро. И что?
– Что? – как эхо повторила Кристина.
– А то, что тебе останется только написать заявление в милицию о том, что твой, горячо любимый муж ушел из дома и не вернулся. Пропал! О взрыве ты узнала из телевизора, потому как не выключаешь его с утра до ночи. Сходишь в милицию. Там тебе предъявят ботиночек, по которому ты опознаешь своего горячо любимого мужа. Поплачешь, поскулишь, траур поносишь. Всё как положено.
– Ну, хватит уже, – остановила Кристина, не в меру развеселившегося Силкина. – И что потом?
– Потом? Устроим твоему Мишелю похороны. Пригласим родителей. Ты, как полагается любящей жене, поскулишь над могилой. Я с горя напьюсь. А потом переоформим на тебя и на меня квартирку Мишеля, а также его машинку и дачку. И заживем, как у Христа за пазухой.
Вечером, уже засыпая, Кристина спросила:
– Паша, ты спишь?
– Ну, чего еще?
– С ботинками осечки не получится?
– Не получится. Спи, давай.
– Паш, а Паш, а что делать, если Мишель все-таки объявится в Москве?
– Не объявится. Он во Владике по наркоте пошел. В зоне таких не любят. Его либо урки уделают, либо менты почки отобьют. Если и выйдет лет через пять – семь, то уже не жилец будет. До Москвы, думаю, не доедет. По дороге загнется. В общем и целом, считай, нет больше твоего Мишеля. Пожил и хватит, дай другим пожить. Правильно я говорю?! Вот черт, весь сон пропал. Давай, помянем усопшего твоего.
– Сдурел, пить, на ночь глядя. Паш, а Паш.
– Ну, чего еще?
– А ведь я беременна от тебя.
– Да иди ты!
– Вот те крест.
– Тьфу ты, утром не могла сказать! Ох, бабы! А я смотрю, что это ты даже вино перестала пить.
– Не рад, что ли?
–Да, рад я... рад.
– Представляешь, – мечтательно сказала Кристина, – сын родится москвичом и сразу у него будет свой угол. Не то, что у нас с тобой. Пашей его назовем. Павликом.
– Умница ты моя. Иди ко мне, или уж нельзя?
– Можно, даже нужно, я консультировалась, – ответила Кристина, прижимаясь к сильному телу Силкина.
Угомонившись и убедившись, что Силкин спит, Кристина под одеялом три раза осенила себя крестом. Сегодня ей удалось, наконец, решить самую главную свою проблему: легализовать свою беременность от Мишеля.
– Спасибо тебе, Господи, – прошептала Кристина.
– Спи уже, богомольная, – проворчал полусонный Силкин.
Часть 36. По желанию Кристины, похоронили заживо.
По желанию Кристины, тело Мишеля было кремировано на Хованском кладбище. На похоронах, кроме Кристины, присутствовали: Капа Петровна, родители Мишеля – Варвара Ивановна и Викентий Эммануилович, из друзей – Изюмов (неизвестно, каким ветром занесённый), Веревкин-Рохальский (сгрызаемый совестью за своё несправедливое отношение к покойному) и Тамиров (принесший Кристине деньги, которые "одолжил" у Мишеля в Болгарии).
После похорон Кристина пригласила помянуть усопшего.
Поминальный стол накрыли в бывшей квартире Мишеля. Всё очень скромно, без излишеств, но основное присутствовало: кутья, водка, хлеб, в качестве горячего – курица, а посередине стола призывно возвышался графин с самогонкой, собственноручно произведенной Капой Петровной.
В центре стола, в чёрном, с красными от слез глазами, восседала Капа Петровна. (Впрочем, где бы Капа Петровна ни сидела, она всегда будет сидеть в центре). Она не ела, не пила и ни с кем не общалась. Ей хотелось одного, чтобы "вся эта бодяга", как можно быстрее закончилась. Родители Мишеля находились в тяжелой прострации. Безучастные ко всему, всё, что они могли, так это только выполнять команды. И не важно чьи – главное, чтобы команда была чёткая, в смысле однозначная, и громкая. Им говорили: садитесь в автобус – они садились, говорили кушать – они кушали, говорили пить – пили, если бы сказали выйти вон "через балкон" – вышли бы. Как и Капа Петровна, они не проронили ни слова, но только потому, что их никто ни о чём не спрашивал.
Первым слово взял Изюмов. Он произнес проникновенную речь, из которой следовало, что он, Изюмов, не помнит зла и, несмотря ни на какие неурядицы, остается самым преданным и бескорыстным другом усопшего. Свою речь Изюмов закончил словами:
– Мишель был безотказным человеком. Больше жизни он любил свою жену, тебя, Кристина. Взрыв подлого террориста изувечил тело нашего любимого друга до неузнаваемости. Мишель стал безвинной жертвой бездарных политиков. Тем сильнее боль утраты. Спи спокойно, дорогой друг. Память о тебе будет всегда жить в наших сердцах.
Выпили, как положено, не чокаясь. Затем слово взял Веревкин-Рохальский. Он подчеркнул профессионализм Мишеля, его удивительную честность и порядочность. Выпили по второй.
Тамиров был краток. Он заявил, что покойный был святым человеком, он не был жадным и всегда давал в долг, что свидетельствовало о его добром сердце. Тамиров поднял рюмку:
– Пусть ему земля будет пухом. А Вам, Кристина, хочу вернуть....
В этот момент в комнату вошёл капитан Силкин. На лицах присутствовавших отобразилось удивление, но удивление разного уровня: от легкого недоумения – "кто такой?" – до откровенного испуга – "сейчас начнется!".
Силкин остановился посредине комнаты. Вид у него был расхристанный и помятый, как после ночного дежурства. Тяжелым взглядом исподлобья, Силкин поочередно расстреливал сидевших за столом, не пощадив Кристину и Капу Петровну.
– Ох, Павел Оскарович, я смотрю – своевольный ты человек, – сказала Капа Петровна.
– Что значит своевольный? – спросил Силкин.
– А то и значит, что твоя левая нога захочет, то и делаешь. Зачем пришел? Да еще выпивший. Договорились, ведь, чтобы всё по-людски было.
Силкин неловко переступил ногами и пьяно улыбнулся.
– По-людски, говорите? А по-людски на улице, по холоду таскаться, пока вы тут жрёте и пьёте? На мои, между прочим, денежки, кровью и потом заработанные. Может, мне тоже охота помянуть усопшего. Я ему, как-никак, не чужой.
– Остынь, Павел Оскарович. Садись за стол, раз пришёл, – сказала Капа Петровна.
– Меня не надо приглашать. Я у себя дома: хочу, сяду за стол, хочу – нет.
– Кто это такой? – спросил Тамиров.
– Я муж её, а ты кто такой? – произнес Силкин, сделав шаг в сторону Тамирова.
Тамиров поставил недопитую рюмку и вышел из-за стола.
Капа Петровна тоже поднялась.
– Всё, шабаш! – сказала она, стукнув кулаком по столу. – Так дело не пойдёт! Драки тут еще не хватало. Знаете, господа-товарищи, – сказала Капа Петровна, голосом, каким говорят, когда долго сдерживаются, а потом всё-таки срываются и выкладывают потаённое. – Павел Оскарович прав: сколько можно? Помянули, выпили, закусили – и хватит. Расходитесь-ка подобру-поздорову.
Изюмов и Веревкин-Рохальский тут же встали. Они с двух сторон взяли под руки трясшегося от гнева Тамирова и вышли.
– А вы мензурки, чего тут сидите? – сказала Капа Петровна родителям Мишеля. – Идите уже. И вот вам мой совет: сюда дорогу забудьте. Так-то лучше будет. Вон хозяин у нас какой строгий. Мало ли чего такому в башку стукнет!
Когда все ушли, Силкин победителем уселся за стол и выпил кряду три рюмки водки. Кристина и Капа Петровна не перечили.
– Вот такие пироги, значит, – сказал Силкин, обтерев губы рукой. – Надо музыку поставить. Пойдём Кристя (перебрав, Силкин так называл Кристину), потанцуем.
Затею Силкина Капа Петровна категорически не одобрила.
– С ума сошли? – возмутилась она. – Поминки, а он танцы затеял!
– Эх, мамаша, – посетовал Силкин. – Ничего-то Вы не понимаете.
– Какая я тебе мамаша?– возмутилась Капа Петровна.
– Ма, прекрати, – вступила в разговор Кристина. – Потом всё тебе объясню.
– Чего объяснять и так всё ясно, – ответила Капа Петровна и, оглядев квартиру, тяжело вздохнула.– Облапошили тебя, доча. По-хорошему квартира одной тебе должна остаться, а теперь дели её с этим басурманом.
– Да, если бы не я, вообще бы ничего не было. Ни квартиры, ни машины, ни дачи. И вернулась бы ваша доча с голым задом в свою деревню. Вот соседи бы посмеялись!
Капа Петровна встретилась с холодным взглядом Силкина и, пожалуй, только сейчас, по-настоящему, поняла, что поправить эту несправедливость не удастся и, вообще, в этой квартире капитан Силкин не гость, а самый, что ни на есть хозяин.
Капа Петровна ушла. Она решила немедленно уехать домой, в свой тихий городок С. Там хорошо: дни начинаются с пения петухов и мычания коров, а кончаются в тихой и уютной кровати с огромными пуховыми подушками.
Оставшись одни, Кристина спросила:
– Ты, Паша, с какой радости напился? Не хотел ведь.
– Напьёшься тут, – проворчал Силкин.
– Господи, опять что-нибудь не так?
– Сибиряки совсем обнаглели. За упаковку Мишеля денег потребовали немеренно! Суки! Волки позорные! Послушай, у твоей ма нет денег?
– Сколько нужно?
Силкин назвал сумму, которую потребовали Владивостокские коллеги за гарантированную посадку Мишеля за решетку.
– С ума сойти!– воскликнула Кристина. – Таких денег, отродясь, у нас не было. Ты ведь говорил, что уже расплатился.
– Говорил, говорил. Мало ли, что говорил. Облом вышел.
– И что же теперь будет? Мишеля выпустят?
– Это вряд ли: дело назад не вернуть. На худой конец, если сорвётся с крючка и объявится в Москве – ничего страшного. Стой на своём: мужа похоронила, а кто ты? Жулик! И иди, пока цел. Ничего не бойся. Все нужные бумаги у нас на руках. Твой Мишель ничего не докажет. Бумажка у нас значит больше челоnbsp;
&века. Такая у нас страна. Родина такая. И ничего он нам не сделает: его нет, понимаешь? Его разорвало на мелкие кусочки во время террористического акта в метрополитене. И его опознали по ботинку, и не просто по ботинку, а по такому ботинку, который спутать с другими ботинками невозможно. На всём свете такой ботинок один. Следовательно, опознание неопровержимо, стопроцентно. Похороны были. Свидетелей полно. Тоже денег немалых стоило. Так что, дуся, не парься – и квартирка, и машинка, и дачка останутся нашими. Живи и радуйся.
– Ой, всё равно на сердце как-то неспокойно.
– Закудахтала! Спать пошли. Мне завтра на службу, будь она неладна.
Часть 37. Говорю – берегитесь!
К следователю его вызвали в неурочный час: во время ужина. Последний раз Мишеля допрашивали две недели назад.
– Садитесь, – предложил старший лейтенант.
Против обыкновения, в голосе милиционера звучали откровенно дружеские нотки. В русских тюрьмах, известно, чем мягче стелют, тем жёстче спать. Мишель насторожился.
– Как дела? Как здоровье? – спросил старлей.
– Пока не жалуюсь. Скажите прямо – случилось чего? С датой суда определились?
– Суда не будет. Мы во всём разобрались и считаем, что Вы не виновны. Удивлены? Думали, мы тут совсем без совести и чести? Зря. Для нас, между прочим, справедливость превыше всего. Завтра Вас освободят. От имени управления приношу извинения. По-товарищески советую: в Москву не суйтесь. Там есть люди, которые в покое Вас не оставят.
– В Москве у меня нет врагов.
Старлей снисходительно улыбнулся:
– Не торопитесь с выводами. Подумайте, кому могли дорогу перейти. Еще раз говорю – берегитесь. Тот, кто Вас сдал, не отстанет, пока опять в тюрьму не засадит. Вы меня поняли? Но, если решите поехать в Москву, никому не звоните, никого не предупреждайте.
– Жене тоже не звонить?!
– Ей в первую очередь. То, что произошло с Вами, похоже, связано с ней. Навестите родителей, осмотритесь. Ну, счастья и удачи!
***
Мишель стоял у собственной квартиры. Трудно поверить, что прошло полгода, как он отсюда ушёл. Было огромное желание открыть дверь своим ключом, застать Кристину врасплох, но передумал: победила врождённая интеллигентность. Он нажал кнопку звонка. За дверью послышался мужской кашель и голос:
– Сейчас.
Мишель посмотрел на номер, прикреплённый к двери. Всё правильно, квартира его. Дверь открыл мужчина в белой майке и трусах. Мишель сразу узнал в нём бугая.
– Вы ошиблись, – сказал бугай и захлопнул дверь перед лицом Мишеля.
Придя в себя, Мишель вновь нажал на кнопку звонка.
А в это время, в квартире творился натуральный переполох. Силкин прыгал на одной ноге, а другой никак не мог попасть в штанину брюк. Кристина вышагивала перед ним как часовой.
– Что делать? Что делать? – истерично повторяла она, замирая, и прислушиваясь к звонкам. – Ты говорил, что он до Москвы не доедет! А он взял и доехал!
– Черт его знает, почему его так быстро выпустили! – отвечал Силкин.
Кристина остановилась, прислушиваясь: снаружи, пытались вставить в замочную скважину ключ.
– Вовремя я замочек-то поменял, – улыбнулся Силкин. – А ты всё "не надо, не надо"!
Больше всего Кристину расстраивало то, что Паша был растерян и не на шутку испуган. Это говорило о том, что, история с посадкой Мишеля в тюрьму, его похоронами, не до конца была продумана. Не случайно, наверное, Кристине недавно приснился сон, очень нехороший сон, будто мужик в милицейской форме, но не милиционер, а так, просто переодетый, тычет в неё указательным пальцем и молчит. И куда бы она ни пошла, он шёл за ней со своим пальцем. И тычет, тычет пальцем, ничего не говоря. Страшно!
Сон с намёком на казенный дом. Вот чего Кристина точно не хотела, так это иметь дело с милицией, а тем более оказаться в тюрьме. Ма столько ей всего про тюрьму понарассказывала, что, кажется, свой срок в зоне Кристина уже отмотала.
А Мишель уже начал стучать в дверь.
– Не уходит никак! – нервно кусала губы Кристина. – Что делать?
Силкин, одетый в свой лучший костюм, белую рубашку и галстук, что обыкновенно делалось в исключительно торжественных случаях, приказал:
– Выпей валерьянки и открой дверь.
– Это тебе нужно пить валерьянку. Эх ты, я тебе доверилась, а ты.... Всё, завтра уеду домой. Ничего мне не нужно: ни квартиры, ни машины, ни дачи.
– А мне нужно всё. Понятно тебе? – рявкнул Силкин. – Не волнуйся. Эту ситуацию мы с тобой отрабатывали? Помнишь или нет?
Некоторое время назад, на случай появления Мишеля, Силкин провёл с Кристиной настоящее учение.
– Помню.
– Успокойся, действуй по плану и всё будет нормалёк. Это я тебе говорю. Теперь от тебя всё зависит. Постарайся ради нас, любимая!
И всё равно в Павле не чувствовалась присущая ему уверенность и напор.
Кристина открыла дверь, в сомнении, что сможет сделать так, как нужно. Но, как умеют только женщины, даже не взглянув на Мишеля, она всем своим существом, вдруг, осознала, что Мишель ей, по-прежнему, противен, и даже больше прежнего. И если она не сделает того, что от неё требует Паша, то вся жизнь её пойдет на смарку. Она лишится московской прописки, квартиры, машины, дачи. То есть сама собственными руками отдаст своё благополучие. И кому? Этому слизняку Мишелю, которому и жить-то на белом свете незачем.
Кристина моментально обрела так нужное ей сейчас спокойствие и уверенность.
– Вам кого тут?– спросила она твёрдым голосом.
– Кристина, я это, Мишель, муж твой. Неужели я так изменился?
– Мой муж умер.
– Шутишь!
– Какие шутки, я его похоронила. Показать документы?
– Бред какой-то! Ей-богу, не смешно. Кристина, я устал и хочу домой?
– Зачем? Нельзя. Вы кто такой?
– Вот, черт подери. Что же это такое? В конце концов, это моя квартира. И почему в моей квартире находится посторонний мужчина в трусах?
– Будете хулиганить, позову милицию, – произнесла Кристина заученную фразу.
Неожиданно Кристина была отодвинута в сторону, а на ее месте появился бугай. Дверь на секунду закрылась и, брякнув цепочкой, резко распахнулась уже на всю ширину. Бугай был бледнее мела, подборок неестественно выдвинут вперед, губы сжаты в струну.
– Я без всякой милиции тебе ноги обломаю! – рявкнул на весь подъезд Силкин и схватил Мишеля за грудки. – Тебе что сказали? Тебе сказали "вали отсюда". Мы по-русски понимаем или только по-американски? Я и по-американски могу.
С этими словами Силкин толкнул Мишеля. Подворачивая ноги, с трудом удерживая равновесие, Мишель, как на коньках, заскользил по маршевым ступеням, вылетев на переходную площадку, и по инерции продолжив движение, воткнулся головой в окно. Раздался звон разбитого стекла. На лбу Мишеля показалась кровь.
– Пшёл отсюда, жулик! – кричал сверху Силкин. – Мы ее мужа похоронили. Понял? Сходи на Хованское кладбище, полюбуйся. И нечего здесь шляться. Ходят тут всякие, а потом ботинки пропадают. Честным людям жить мешают.
Из-за спины Силкина показалось красное лицо Кристины.
– Кристина! – позвал Мишель.
Кристина показала какую-то бумажку.
– Вот это видел, это свидетельство о твоей смерти, – сказала она.
Силкин постучал себе по голове кулаком и, вихляя глазами на соседские двери, крикнул:
– Не его смерти, а смерти мужа твоего.
– А я что говорю? Я и говорю – смерти моего мужа, – громко, для соседей, которые могли услышать, исправила ошибку Кристина.
– Разве этот придурок – твой муж? – спросил Силкин, помогая Кристине еще больше исправить ошибку.
– Да, то есть, нет. Этого мужчину я не знаю. Вижу первый раз, – громко, как на экзамене, ответила Кристина.
Силкин одобрительно закивал головой.
– Вы оба сошли с ума! – сказал Мишель.
Поводя плечами, Силкин медленно спустился к Мишелю, и прошептал ему:
– Тебя нет. Ты умер. Была квартирка ваша, стала наша. Также точно и с машинкой твоей, и дачкой – всё теперь наше: мое и Кристинино. Слушай сюда, придурок: хочешь жить – уноси отсюда ноги. Ещё раз увижу, раздавлю, как клопа!
Часть 38. Мы их порвём!
Мишель бесцельно бродил по центру Москвы. Он не мог прийти в себя от того, что его, как собаку, выгнали из собственной квартиры. И кто! Кристина!
Как не уговаривал себя Мишель, не пропускать эту нелепую историю через сердце, но он пропускал и именно через сердце. Несколько раз он прошёлся по Пушечной улице. На месте ресторана "Рамзай", где сыграли его свадьбу, теперь располагалась столовая быстрого обслуживания. Как всё изменилось в этой жизни! Мишеля обогнал человек, страшно похожий на Тамирова. Да, славно они съездили в Америку, в смысле в Болгарию!
Мишель горестно усмехнулся: даже если бы это на самом деле оказался Тамиров, он прошёл бы не поздоровавшись: ни кому не хочется узнавать обманутых тобою людей!
Человек, обогнавший Мишеля, вдруг обернулся и всплеснул руками:
– Бог ты мой! Мишель, ты ли это? Что за дьявольщина такая! Мы же тебя похоронили! Ей-ей, не вру, я сам присутствовал на твоих похоронах! Думал, плохи мои дела, остался в долгу перед усопшим. А ты взял, да и живой оказался! Ну и дела!
Тамиров крепко обнял Мишеля и всё никак не мог наглядеться на него.
– Как же это так получилось, Мишель? Сказали, тебя в метро на кусочки разорвало. Один ботинок остался.
– Сам ничего не понимаю.
– Пойдём, брат... такое дело!... обмыть нужно! Я угощаю. Рассказать кому – не поверят. А Изюмов знает? Нет! Черт возьми, а кого же мы тогда похоронили? Ай да, Кристина! Ай да, чертовка!
Они зашли в первое попавшееся кафе. В заведении имелось исключительно всё к чаю и кофе. Но Тамиров умел уговаривать. В порядке исключения, подали в чайных бокалах водку без закуски.
– Черт с ней, с закуской! – воскликнул Тамиров. – Тащите ваши пирожки. Ну, брат Мишель, поведай, что с тобой было.
Мишель рассказал, как добрался до Владивостока на пароходе "А.Пушкин – четыре" с вечно пьяным капитаном; как очутился в следственном изоляторе, как Кристина со своим бугаем-любовником выгнала его из собственной квартиры.
Тамиров слушал и только языком цокал.
– Этого бугая я видел лично, – сказал Тамиров. – На поминках, в твоей квартире. Сволочь! Он нас вздумал выгонять. Хотел ему в морду заехать, да Изюмов удержал. Я тебе должен сказать – это целая банда: бугай, Кристина и Капа Петровна. И главная у них – Капа Петровна. Первостатейная стерва! Значит, они отхапали у тебя квартирку! Лихо! Весело живём! И куда только правоохранительные органы смотрят!
Тамиров положил руку на руку Мишеля.
– За Болгарию не держи зла. На моих плечах висели шестнадцать лошадей, по три тысячи долларов за голову. У меня не было выбора! И, вообще, Мишель, кто старое помянет, тому глаз вон. Давай, браток, выпьем, за тебя. Чувствую, сегодня упьюсь! Пришёл настрой!
– Честно говоря, – говорил Тамиров через час сидения в кафе, – когда на свадьбе впервые увидел твою жену, сразу понял – хлебнёшь ты с ней горя. Но чтобы похоронить заживо, отнять квартиру, машину, дачу – это ни в какие ворота не лезет. Влип ты по самое некуда. Но не расстраивайся, друг мой. Я тебе помогу. Мы найдём хорошего адвоката. И через месяц от твоей жены и ее любовника останутся одни воспоминания.
– На адвоката у меня денег нет, – обречённо сказал Мишель.
– Какие деньги! – сказал Тамиров. – Я вечный твой должник. Я сам оплачу адвоката. Где тебя вечером можно найти?
– На вокзале.
– Как на вокзале? Что ж ты к родителям не пойдешь!
– Не хочу их расстраивать.
– Ну и дела. Впрочем, понятное дело. Пошли, брат, ко мне. А лучше, поедем прямо к адвокату.
Они взяли такси и через час сидели в квартире Аркадия Марковича Изюмова.
– Лучше Изюмова адвоката нам не найти, – заверил Тамиров. – Во-первых, Изюмов знает тебя, как облупленного, во-вторых, Изюмов имеет зуб и давно его точит на твою незабвенную Капу Петровну. Ну, так как, берём Изюмова в адвокаты?
– Даже не знаю, – ответил Мишель. – Аркадий Маркович в обиде на меня, и врятли захочет со мной возиться.
* * *
Изюмов улыбнулся.
– Мишель, дорогой, я пил на твоих похоронах. Какие после этого могут быть счёты? Но, господа, не всё так просто, как кажется. Честно говоря, я еще не решил, возьмусь ли? Уж слишком история не простая.
– Конечно, не простая, но какова Кристина и её мамаша! Вот стервы! – восхищённо воскликнул Тамиров.
Тамиров устроился в кресле-качалке и закурил трубку. Он улыбался и был похож на актера Василия Ливанова в роли Шерлока Холмса.
– Тамиров, с каких это пор ты куришь? – спросил Изюмов.
– Моё кредо – получать от жизни все удовольствия. Что касается курения, то курю давно и исключительно в двух случаях: или когда мне хорошо, или на халяву, – ответил Тамиров.
– Сейчас, вероятно, на халяву?– спросил Изюмов.
– Изюмов, не отвлекайся. Берёшься или нет?
– Дело, безусловно, интересное. Любой начинающий адвокат на нём сделает себе имя, – задумчиво ответил Изюмов.
– Ну что ты, Изюмов, темнишь! Говори по существу: да или нет? – спросил Тамиров, пыхнув трубочкой.
– Я по существу. Мне имя ни к чему, оно у меня уже есть. И большие деньги мне тоже, к сожалению, не так интересны, как в молодые годы. Бывало, в один час я тратил столько денег, сколько хватило бы на целый автомобиль! Причём, хороший автомобиль! Сейчас всё не то и не так. Жить осталось без году неделю. Так зачем мне деньги?
