Текст книги "Ботинок (СИ)"
Автор книги: Александр Якунин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Александр Якунин (Невольный)
БОТИНОК
Часть 1. Спектакль начался.
Где-то между Рязанью и Мичуринском, в удалении от главной дороги, затерялся уютный своею русской неряшливостью городок С., в котором сплошь деревянные дома и только клуб – кирпичный.
На сцене клуба артисты из Москвы давали пьесу А.Н. Островского "На всякого мудреца довольно простоты". Все билеты были раскуплены заранее.
Сегодня, как на всех представлениях москвичей, зал забит битком. Люди устроились в проходах, теснились в дверях. По-обыкновению, начало представления задерживалось: москвичи держали марку – томили публику. Провинциальные зрители без претензий: они томились с удовольствием, с каждой минутой ожидания проникаясь дополнительным уважением к московскому искусству.
Тем временем, занятые в спектакле артисты развлекались, кто во что горазд: стучали в домино, резались в дурака, курили, сплетничали, травили анекдоты и много смеялись. Откровенно волновался один директор-распорядитель Веревкин-Рохальский. Он бегал по сцене, заглядывал в гримерные комнаты, и даже спускался в трюм, под сцену. Скорее по привычке, чем для дела, Веревкин-Рохальский искал заведующего постановочной частью Мишеля, отвечавшего за свет, звук, реквизит, костюмы, туалетную бумагу – в общем, за все, без чего спектакль в принципе не мог состояться.
– Мишель! – кричал директор-распорядитель в темноту трюма.– Мишель! Вы здесь?
– Есь, есь, – равнодушно отвечало эхо.
– Где же этот чертов Мишель? – обреченно вздыхал Веревкин-Рохальский.
– Ель, ель, – с готовностью отзывалось эхо.
– Вот народец, им на все наплевать!
– Ать, ать, – невозмутимо соглашался трюм.
В это время Мишель прятался в складках главного занавеса. Он отлично слышал и видел директора-распорядителя, но не отзывался, потому как считал, что с его стороны для спектакля сделано все, что только можно было сделать, а что не сделано, то и делать не нужно – господа артисты прекрасно обойдутся и без этого.
– И нечего метать бисер за чужой счет, – возмущался Мишель в ткань занавеса
Под "чужим счетом" он имел в виду счет собственному труду в денежном выражении, который директор-распорядитель оценивал нерегулярно и несправедливо низко. И, хотя Мишель выразил свое недовольство крайне аккуратно, все равно, от видавшего виды бархата, отделилось облачко пыли. У Мишеля защекотало в носу, и он чихнул. Находившийся в пяти шагах Веревкин-Рохальский замер, повел носом в сторону чиха, однако подкреплять возникшее подозрение действием не стал, не было времени: дали первый звонок.
В складках занавеса у Мишеля было еще одно очень важное дело: через небольшое отверстие в бархате он наблюдал за блондинкой, сидевшей в четвертом ряду.
Мишель не мог оторвать глаз от ее вздернутого носика, огромных, спокойных, сапфировых глаз, свежих, как бутон розы, рубиновых губ, маленьких плотно прижатых ушек, от которых веяло чистотой и непорочностью. Мишель был объективен: он подметил в блондинке и недостатки. У нее, например, были излишне прямые плечи, едва наметившийся двойной подбородок, который, надо полагать, со временем сольется с шеей. Однако недостатки эти делали красоту блондинки вполне земной и, вследствие этого, только увеличивали ее привлекательность. Мишеля умиляла серьезность девушки, которая, впрочем, характерна для многих провинциалок, участвующих в столичном мероприятии.
Дали последний звонок. В зале установился полумрак. Раздались традиционные покашливания, подчеркивающие торжественность момента, зазвучала фонограмма, пошел занавес и спектакль начался.
Часть 2. Фантазии одинокого молодого человека.
В антракте Мишель нашел "свою" блондинку в буфете. Она стояла в очереди. Мишель пристроился рядом. И тут выяснилось одно прискорбное обстоятельство: девушка оказалась выше его ростом почти на полголовы. Печальный опыт Мишеля свидетельствовал о том, что данный факт ставит крест на перспективе знакомства с блондинкой. Мишель расстроился.
С близкого расстояния, что редко случается с блондинками, девушка казалась ещё более привлекательной, чем издали. У девушки была точеная фигурка, стройные ножки в замшевых туфельках на высоких каблуках, глубокая влажная ложбинка между грудей, заманчиво уходила под ободок черного платья с рубиновыми всполохами. От неё исходил круживший голову натуральный запах чистой кожи, мраморно-коралловая матовость которой, поразила Мишеля, привыкшего иметь дело с прыщавыми телесами артисток. Первоначально Мишель определил красоту блондинки как холодную. Он почувствовал, исходящий от неё магнетизм, и как будто неведомая сила стала его притягивать к ней. Мишелю пришлось сдерживать себя, чтобы как-нибудь, ненароком, не коснуться ее рукой или какой другой частью своего трепещущего тела.
Девушка была не одна, а с подругой – худосочной и неприятного вида шатенкой, для которой Мишель нашел определение – "вобла".
Почему у красивых девушек всегда некрасивые подруги? Вот загадка природы!
Подруги молчали и только у самой раздачи "вобла" равнодушным голосом поинтересовалась:
– Перекусывать будешь? Могу до завтра денег одолжить. Не хочешь? Как хочешь! Тогда иди, займи столик.
"Тоже мне, хороша подруга!" – осудил "воблу" Мишель.
Любому непредвзятому наблюдателю понятно – блондинка не прочь перекусить, но у неё нет денег. Мишеля подмывало угостить девушку чаем и бутербродами, но он отверг эту мысль, как особо нахальную, способную унизить дивное создание.
Со стаканом чая Мишель пристроился неподалеку от девушек и продолжил наблюдение. Пока "вобла" жадно поедала бутерброды, его предмет скучающим взглядом осматривала присутствующих. Несколько раз сапфировые глаза скользнули, не задерживаясь, по Мишелю. И каждый раз он невольно сдерживал дыхание. В результате чего Мишель банально поперхнулся и закашлялся до слез. Девушка вернула свой сапфировый взгляд и с нескрываемым любопытством наблюдала за мучениями Мишеля. Мишель развел руками, показывая, что он рад бы не кашлять, да не может. На что блондинка улыбнулась милой, доброй, домашней улыбкой. Мишель явно поторопился назвать красоту блондинки холодной.
И в этот момент он услышал её голос. Блондинка произнесла одно слово: "Всё!?".
Не ясно, к чему оно относилось: то ли спросила о чем-то, то ли торопила "воблу" с трапезой, но Мишелю оно дало богатую пищу для размышлений.
По его мнению, человек, в смысле женщина, произнёсшая это слово, безусловно, обладала качествами, которые он хотел видеть в своей будущей спутнице жизни, а именно: женственностью – красота девушки была не идеальной, а именно женственной, дивной, живой, чисто русской; умом – она не болтлива (произнести за все время одно слово, разве это не признак ума?); и, наконец, сильным характером, что следует из того, как именно оно было произнесено. В этом: "всё!" чувствовалось больше характера, чем во всех разносах директора-распорядителя Веревкина-Рохальского.
***
Без преувеличения можно сказать, эту ночь Мишель не сомкнул глаз. Конечно, судить по одному слову о характере человека глупо. Однако Мишель так тонко настроился на незнакомку, что в правильности своих выводов не сомневался.
Он со всех сторон обсасывал эпизод, имевший место в клубном буфете. "Как ловко я показал ей, что понимаю – в буфете кашлять не хорошо, но ничего не могу с собой поделать" – думал он, повторяя в постели движения руками. – "И она все поняла!" – как о чуде думал Мишель. – "И как мило, как старому знакомому улыбнулась мне, и как скромно, целомудренно отвернулась от меня! О, милая!".
Мишелю пришла мысль, что, с учетом эпизода в буфете, возможно, девушка захочет прийти в театр снова. Прийти не просто так, а именно ради него. Незаметно это предположение переросло в уверенность.
– Вот дурачок, ничего глупее придумать не мог, – прошептал Мишель, улыбаясь в темноту.
Часть 3. Инородное тело.
Время до очередного спектакля тянулось мучительно медленно. Мишель весь извелся. Но вот часы прошли семичасовую отметку, и уже последние зрители заняли свои места, а та, которую Мишель ждал не пришла. Мишель рассердился так, как если бы договорился с ней о свидании, а она обманула.
С горя, Мишель попался на глаза директору-распорядителю. Он жаждал получить самое трудное задание.
Как нарочно, Веревкин-Рохальский находился в приличном подпитии и настроен был весьма доброжелательно.
– Мишель! – радостно воскликнул директор-распорядитель. – Садись, друг мой. Будем пить подарок местного богатея – чудесный армянский коньяк!
Веревкин-Рохальский разлил рубинового окраса жидкость в два фужера, посмотрел плоскую бутылку на просвет, глубоко вздохнул:
– Ах, чего уж там! – и разлил остаток коньяка.
Фужеры оказались заполненными аккуратно под обрез.
– Глаз – алмаз! – заметил Веревкин-Рохальский. – Чтоб так нам жить!
Трясущейся рукой, теряя по пути ценную влагу, Веревкин-Рохальский поднял бокал:
– Мишель, пью твое здоровье! Уважаю и люблю тебя, как брата. На тебя можно положиться, а это в наше время немало. Спасибо, друг. Знаю, что бываю несправедлив к тебе. Но, прости старика. Не корысти ради, а дела для! Ну, мы поняли друг друга. И, как говорит мой узбекский друг, хаким города Андижана, "Хоп ту хоп!", что означает – поехали!
От директора-распорядителя Мишель вышел пошатываясь. Он проглотил остаток лимона и сморщился. "С какой радости я решил, что она должна была прийти в клуб? Я просто кретин. Может быть я просто влюбился?"
Данная постановка вопроса ошарашила Мишеля. Но как ни крути, ответ на него он мог дать только положительный. Да, он влюбился. Влюбился так, как не влюблялся до сих пор. Влюбился по-настоящему, глубоко и серьезно.
Более того, он абсолютно уверен в том, что незнакомка станет его женой! Эту уверенность он ощущал внутри себя как инородное тело явно неземного происхождения. По крайней мере, так это почувствовал. С этой минуты у Мишеля не было других желаний, как только увидеть ее. "Хотя бы на одну минуточку. Больше мне не нужно. Боже, ну, что тебе стоит!" – обманывал себя и Бога Мишель. На самом деле он жаждал гораздо большего. И это желание не давало ему уснуть
***
Утром следующего дня Мишель встал ни свет ни заря. Забыв о завтраке, он вышел в город. Из-за отсутствия тротуаров ему пришлось идти по проезжей части улиц, обходя бесчисленные лужи, выбоины и ямы. За заборами прятались яблоневые сады и крыши одноэтажных деревянных домов. Тишина стояла такая, что слышен полет мух, жужжание шмелей, пчел и прочей крылатой живности. Проходя мимо очередной калитки, Мишель услышал какую-то возню. От сильного удара калитка раскрылась. Ему в ноги прыгнули две курицы. С раскиданными крыльями, кудахча и бешено вращая глазами, птицы ловко увернулись от столкновения с Мишелем и понеслись вдоль улицы, то и дело сталкиваясь друг с другом тушками. Мишель улыбнулся. "Вот где нужно жить: мухи, куры... Душа отдыхает! А в Москве... а в это время!" подумалось ему.
При воспоминании о сумасшедшем ритме московской жизни он поморщился.
Невольно он заглянул в полуоткрытую калитку. В глубине двора стояла девушка. Не успел он сделать и шага, как кто-то громко произнёс
– Всё!.
Мишель остановился, словно ударился о невидимый барьер. Таким манером это слово мог сказать один человек на свете, а именно тот, кого он искал.
Часть 4. К тебе, за молоком.
То, как легко нашлась незнакомка нисколько не удивило Мишеля. Он воспринял это как должное. Не испытывая страха, но ужасно волнуясь, Мишель вошел через открытую калитку во двор. Девушка повернулась. Да, это была она! Мишель узнал её, несмотря на почти полностью скрытое платком лицо, стоптанные резиновые сапоги и грязное платье с рукавами-колокольчиками. Ни дать ни взять – доярка после утренней дойки.
– Вам чего, молока что ли? – грубо спросила девушка и сняла платок.
Прекрасные волосы рассыпались по плечам.
– Молока? – переспросил Мишель, но тотчас спохватился. – Ну, конечно же, молока! Я пришел за молоком.
"Что удивительного в том, что она торгует молоком? Чем еще можно заработать на жизнь в этом С.?" – подумал Мишель.
– Ма! – пронзительно крикнула девушка.
– Чо? – раздался голос из глубины дома.
– К тебе, за молоком.
– Нехай трошки подождут.
– Ма сейчас выйдет, – сказала девушка, присматриваясь к Мишелю, будто пытаясь его вспомнить.
Мишель собрался помочь девушке, но боковым зрением увидел собаку. Собака неслась во весь опор прямо на него. Мишель не испугался бы, если бы пес, как все добрые животные, предупредительно залаял. С собаками он умел ладить. Но в данной ситуации на его месте испугался бы кто угодно, любой смельчак. Огромное животное приближалось в полной тишине. Глаза пса налиты кровью, с языка скатывались куски пены. Явно пёс имел намерение порвать непрошенного гостя на куски. Защищаясь, Мишель выставил вперед руки и закрыл глаза. Он уже почувствовал мокрое дыхание псины, как вдруг раздался металлический лязг и следом короткий собачий визг. Мишель приоткрыл глаза – собака лежала на спине в полуметре от него. Не хватило цепи, за которую она была привязана.
– Ну и ну! – сказал Мишель, вытирая со лба испарину, и добавил, – Все как-то очень неожиданно!
Девушка зажала себе рот и засмеялась.
На крыльце появилась женщина. Она молча наблюдала за происходящим, широко расставив ноги и уперев в бока руки, по объему равные ногам.
По сравнению с крупным телом, у нее была несоразмерно маленькая голова с настолько молодым, чистым лицом, что могло показаться, что это лицо было пересажено от другого человека.
"Настоящая Ма!" – подумал Мишель.
– Что здеся случилось? – строгим голосом спросила хозяйка, ударяя на "ся".
– Да ничего, не случилось, – ответила девушка на манер Ма. – Джерька, кажись, взбесился. Шею себе свернул. Вон молодого человека напугал.
– Я и не испугался, – ответил Мишель, и с опаской посмотрел на пса, лизавшего себе лапу.
– Видно, как Вы не испугались, – хмыкнула девушка.
– Тю, Кристина, а ты чего ещё здесь? – спросила женщина – Живо за хлебом! Смотри, вчерашний не бери. Лучше лишний разок сходишь. Ну, что стоишь? Одна нога здесь, другая – там.
За долю секунды Мишель сообразил – для того, чтобы выйти Кристине придётся пройти совсем рядом с ним. Эта мысль так его взволновала, что черты лица Кристины, действительно, проскользнувшей рядом с ним, расплылись, и он не смог их хорошенечко рассмотреть. Но, как не отворачивал он взгляд, все же он успел разглядеть свою "любимую" ложбинку и разглядел так четко, словно сфотографировал. У него разыгралось воображение: ведь при желании можно было прикоснуться к этому месту губами. Кроме того, над ложбинкой он успел разглядеть нависшую капельку, готовую вот-вот упасть под платье. Это было достойно отдельной картины, о чем он решил подумать после.
Ему показалось, что Кристина улыбнулась и даже подмигнула ему. От этого Мишелю сделалось хорошо и весело, будто он пообщался с родным человеком.
В эту минуту он не хотел себя расстраивать тем, что Кристина, даже и без каблуков, оказалась выше его ростом.
Ма приземлила Мишеля вопросом:
– Где баклажка?
– Посуда? – догадался Мишель. – Не взял. Простите. Принесу в следующий раз.
Мишель повернулся, чтобы уйти, но услышал резкий окрик.
– Стоять!
Раненый пес зарычал.
– Джерик, фу! – крикнула ма. – Что-то парень в толк не возьму: пришел за молоком, а баклажки нет? Обворовать меня задумал, что ли?
– Скажете тоже, – улыбнулся Мишель и покраснел.
Ма сделала решительный шаг вперед.
– Ой, парень, не нравишься ты мне. Откуда ты такой взялся?– спросила она, скрестив насколько возможно глубже руки.
– Я? Мы тут в вашем клубе выступаем.
– Га?! Так ты артист, из Москвы, что ли? А у меня чего забыл?
– За молоком пришел.
– Ты дуру-то из меня не делай. Я сама из кого хошь дурака сделаю. Говори прямо – зачем пришёл? Кристинка моя приглянулась?
– Приглянулась, – вылетело у Мишеля.
– Во, как! – удивилась Ма и зацокала языком. – Только этого нам для полного счастья не хватало! Дел выше крыши, но, все-таки, скажу: мы с дочей, хошь и без мужика живем, но в обиду себя не дадим. Так что, ежели какие глупости надумал, иди себе откудова пришел и покуда цел. Доходчиво объяснила?
– Доходчиво. Только ничего плохого я не хотел. Честное слово. У меня самые серьезные намерения.
Ма заморгала:
– Каки-таки намерения! Первый раз вижу и уже "намерения"! Это ты брось. Вали со двора! Вали, вали. Кому сказано?
– Напрасно Вы так.
Мишель выскочил на улицу, едва успев прикрыть за собой калитку.
– Эй, артист! – раздался голос из-за забора. – В следующий раз придешь, баклажку не забудь.
– Не забуду, – крикнул в ответ Мишель без надежды, что строгая Ма услышит.
– Эй, артист, у меня еще яйца есть. Свежие, дешевле, чем на рынке.
–Учту.
Эти слова Ма звучали как приглашение.
Часть 5. На халяву и уксус сладок.
Всю дорогу он думал о девушке. Итак, она звалась Кристиной! С тех пор, как Мишель начал интересоваться противоположным полом, он мечтал, чтобы его будущую жену звали этим чудесным именем.
– Такое совпадение! К чему бы это?– лукаво повторял он.
***
Мишель без стука вошел в кабинет директора-распорядителя. Тот был трезв и потому зол.
– Что за чудеса! – недовольно воскликнул Веревкин-Рохальский. – То днем с огнем не сыщешь, то сам являешься. Наверняка, что-нибудь случилась, какая-нибудь гадость.
– Почему обязательно гадость. Просто мне нужны два билета на сегодняшний спектакль в первом ряду.
– Побойся бога, Мишель. Ты прекрасно знаешь – все билеты давно раскуплены. Из брони дать не могу. Поговаривают, что пожалует городской мэр с челядью. Что же, по-твоему, мэр с челядью должен на галерке париться? Так что, извини-подвинься.
– Я никогда и ни о чем не просил.
– Тьфу, ты! Я ему про Фому, он – про Ерему. Я ему – нет билетов, а он – дай билеты. Я ему – нет, а он – дай! Ну, скажи, хотя бы, на кой черт сдались тебе эти билеты?
– Это мое дело.
– Ах, вот мы как! Тогда, милый мой Мишель, вот тебе мое условие: скажешь для кого билеты, тогда подумаю, обрати внимание, только подумаю, дать тебе или нет, а не скажешь – и думать не стану, просто не дам и весь сказ. Таковы мои условия. Ну-с?
– Мне нужны два билеты в первый ряд, – глухо повторил Мишель. – А если Вы не дадите, то ...
Веревкин-Рохальский поднял обе руки и не дал Мишелю договорить.
– Ну, все, решительно все посходили с ума! – воскликнул он и взялся за голову.
***
По дороге из театра Мишель купил литровую пластиковую бутылку "Пепси". Содержимое вылил перед магазином на газон и побежал дальше. Увлечённый своими мыслями он не обратил внимания на мальчика, случайно оказавшегося рядом. Вылитая газировка произвела на малыша сильное впечатление: он долго плакал навзрыд.
***
Увидев Мишеля, Кристина удивилась.
– Опять Вы? За молоком?
– И за молоком тоже, – ответил Мишель, показав пустую бутылку. – Вообще-то, у меня дело к Вашей маме. Она дома?
– Где же ей быть? – еще больше удивилась девушка.
– Позовите, пожалуйста.
– Ладно. Проходите. Да, не бойтесь. Джерька приболел, и из будки не вылазит. Почему он вас невзлюбил?
– Вот Джерька поправится, у него и спросим, – ответил Мишель.
Кристина засмеялась:
– Ждите, сейчас ма выйдет, – сказала Кристина и направилась в дом.
– Вы вернетесь? – поинтересовался Мишель.
Кристина через плечо улыбнулась, оставив вопрос без ответа.
Двор представлял собой довольно большой участок вытоптанной земли, отгороженный забором, домом и сараями. Вокруг хаотично расставленных кормушек кипела куриная, гусиная и утиная жизнь. В дальнем углу стояла грубо сколоченная собачья будка. "Сам виноват, зачем полез?" – подумал Мишель о Джерике. Рядом с будкой валялись две огромные свиные туши. "Смотрите-ка, живые, глазами водят. Хороши хряки!". Из глубины сарая доносилось блеяние коз, мычание коровы. Чужая всем огненно-рыжая кошка, недружелюбно следила за всем происходящим, сидя на перилле.
Мишель втянул в себя воздух: пахло навозом, яблоками и хлебом. Появилась Ма. Кошку как ветром сдуло. Ма проводила ее презрительно-кислым взглядом.
– У, кошара, воровка! – проворчала она, и посмотрела на Мишеля:
– Вижу – принес баклажку. Уже молодец? – сказала она. – Давай сюда.
Мишель подошел ближе и вместе с баклажкой протянул две синенькие бумажные полоски.
– Это что такое? – спросила ма.
– Билеты в клуб. На сегодняшний спектакль. Места очень хорошие: первый ряд в центре.
Ма нахмурилась и спрятала руки под передник.
– Нам билеты ни к чему, – сказала она. – Дочка, слава богу, была. А мне ваш театр до фени. Сказали, сколько билеты стоят, так я чуть не подавилась. Не, нам этого не надо.
– Вы неправильно поняли, – улыбнулся Мишель. – Это мой подарок Вам и Кристине. За молоко расплачусь отдельно, как положено.
– Подарок? Это другое дело. Я думала, вместо денег, – сказала Ма, осматривая билеты с двух сторон. – Когда идти надо?
– Сегодня. Начало в семь. Не опаздывайте.
– Артист! Взаправду, что ли, за моей Кристинкой решил приударить? Ладно, не красней. Тебя как звать-то?
– Мишель.
– Что за имя дурацкое? Ты, часом, не француз?
– Русский я. Мишелем меня в театре зовут. Уже привык. Вообще-то, я Миша.
– Это другое дело. А меня Капой Петровной величают. За подарок спасибо. Люблю подарки. Ты, вот что, Мишель... тьфу, черт, хотела ведь Мишей назвать, а вышло – Мишель! С языка сорвалось. Ну, так и быть, теперь тоже буду звать Мишелем. Что-то хотела спросить, да забыла... Ты кем в своем театре работаешь? Артистом?
– Нет. Служу заведующим постановочной частью.
– Начальник, значит?
– Ну, вроде того.
– Это хорошо. Значит, большие деньги получаешь?
– Когда как.
– А ты, Мишель, в самой Москве живешь или рядом?
Понимая важность вопросов, Мишель старался отвечать точно.
– Живу в центре Москвы.
– В центре? Это неплохо. Один живешь или с родителями?
– С мамой и папой.
– Это плохо, – сказала Капа Петровна и, не объяснив, что в этом плохого, поинтересовалась о наличии у него автомобиля.
– Машины пока не имею, – честно ответил Мишель. – Да, нынче не проблема ее купить.
Капа Петровна тяжело вздохнула.
– Чего же до сих пор не купил?
– Нужды, однако, не было, – ответил Мишель, стараясь подстроится под особенности языка Капы Петровны.
– Врешь! Тебе, видать, взяток не дают, потому и живешь небогато. Нынче взяток нет, считай без денег. А без денег, какая жизнь? Маята одна. Как говорится: "Есть деньги – хлеб жуешь, нет денег – палец сосешь".
– Капа Петровна, можно мне после спектакля проводить вас домой?
– Чудной ты, ей-богу. Коли хочется, отчего же не проводить?
– Спасибо. Обязательно приходите.
– Заладил! Сказала, придем, значит, придем, – и, как бы про себя, добавила. – На халяву и уксус сладок. Жди здеся. Сейчас молока принесу. Деньги приготовь, да помельче, не магазин – сдачи не даю.
Часть 6. С ремнем уговорила.
Закончился спектакль. Из клуба повалили зрители, разомлевшие от духоты. Темнело. Выдался прекрасный теплый вечер. То там, то здесь вспыхивали огоньки сигарет. Вкусно потянуло сигаретным дымком. Из темных углов усиленно трещали кузнечики. Люди шли молча, без обмена мнениями по поводу увиденного. В Москве это означало бы провал спектакля, но здесь, в провинции, это свидетельствовало скорее об обратном. В провинции, в отличие от столицы, сходу выносят только отрицательные суждения. Положительные высказывают не сразу, не скоропалительно, а по прошествии некоторого, иногда весьма длительного времени, что, конечно, более правильно.
Мишель заметил Кристину и Капу Петровну первым, и помахал им рукой.
– Ждешь! Вот молодца! – сказала Капа Петровна и по-мужски ударила Мишеля по плечу. – Мы с Кристинкой-то наблюдали, как ты по сцене ходил. Важный такой! Сразу видно – большой начальник!
Мишель покраснел. Действительно, перед началом спектакля он позволил себе на виду у публики пройтись по авансцене. Мишель не нашел иного способа показать Кристине и ее матери, что в театре он тоже кое-что значит. За это Мишелю влетело по первое число.
– Делать тебе нечего! – кричал на него Веревкин-Рохальский.
От начальственного гнева не спасла ссылка на то, что ему показалось, будто с крючков сорвался занавес. Веревкина-Рохальского это только раззадорило:
– Когда кажется, креститься нужно! Еще один такой фортель и я за себя не отвечаю!
В устах директора-распорядителя это была самая страшная угроза. "И поделом, – думал Мишель. – Нечего было про занавес врать, не мальчик уже".
– Вам понравился спектакль? – спросил Мишель, возвращаясь к чудесной действительности.
Капа Петровна вздохнула:
– Играют, кажись, ничего, только орут громко. Не люблю. А один, толстый, вообще был выпивши.
– Это артист Фалин. Пьяница, конечно, но очень хороший человек и артист великий.
– У вас, поди, все там великие... и все алкаши. Ты, часом, не того?
– Что Вы! Вообще в рот не беру, – сказал Мишель, для достоверности приложив руку к сердцу.
– То-то, – удовлетворилась Капа Петровна.
– Мишель переключился на Кристину.
– Интересно, Вам понравился спектакль?
Кристина посмотрела на Мишеля, ничего не ответила и только странно ухмыльнулась. Сердце Мишеля печально заныло. Вместо дочери ответила Капа Петровна:
– Ей-то чего? Она уже была в клубе. Второй раз не хотела идти, коза. С ремнем уговорила.
– Жаль, – произнес Мишель и вновь обратился к Кристине. – В прошлый раз Вы сидели в четвертом ряду, а сейчас – в первом. Поверьте, это две большие разницы в смысле восприятия. Когда ты находишься в зоне контакта со сценой...
Капа Петровна громко зевнула и, как бы объясняя свой зевок, сказала:
– В клубе жара несусветная, вся взопрела. Ну, вот что, детки-конфетки, дальше без меня ступайте. О контакте со сценой без меня поговорите. Мне еще к мамке нужно заглянуть. Бывайте. Да, смотрите, недолго гуляйте!
Мишель удивленно поднял брови. Он и предположить не мог, что такая большая и властная женщина, как Капа Петровна, тоже может быть рождена обыкновенной женщиной, которая к тому же еще и жива.
Часть 7. Вы за день выросли?
Оставшись одни, Мишель и Кристина не знали, как начать разговор. Первой нашлась Кристина.
– Идём, что-ли, а то поздно, – сказала она и пошла вперед быстрым шагом.
Мишелю ничего не оставалось, как ее догонять. Пристроившись сбоку, он сказал:
– Жаль, если испортил Вам вечер. Извините, хотел как лучше.
Кристина взглянула на него боковым зрением и опять как-то странно усмехнулась.
– Чудно, – произнесла она не к месту, а так, как будто думала о своём.
Кристина не сказала, в чем именно состояла странность, а Мишель не стал заострять внимание, посчитав это случайностью.
– А помните, как я поперхнулся в буфете, а Вы посмотрели на меня? Помните? – сказал Мишель заранее приготовленную фразу.
– Никак в толк не возьму, – опять невпопад произнесла Кристина.
Мишель, которому неудобно было идти справа от Кристины (он все время попадал в выбоины на дороге и подворачивал ноги), трусцой перебежал под левую руку и только тогда спросил:
– Что, собственно говоря, Вы не возьмете в толк?
– Чудно! – усмехнулась Кристина.
– Да что же чудного? – вконец растерялся Мишель.
– А то чудно, что сегодня утром Вы были на целую голову ниже ростом.
– Вам, наверное, показалось, – ответил Мишель, покраснев.
– Ничего не показалось. Утром Вы были мне вот так, – сказала Кристина и ладонью руки показала на себе уровень ниже подбородка. – А сейчас я на каблуках, а мы одного с Вами роста. Выходит, Вы за день выросли? Быть такого не может.
– Уверяю, мой рост, каким был, таким и остался, – упрямился Мишель.
– Мне-то чего, остался и остался. Мне это до лампочки, – сказала Кристина и ускорила шаг.
Вновь Мишелю пришлось ее догонять.
– Город у вас очень красивый, – выдавил из себя Мишель, поравнявшись с Кристиной. – Мне здесь очень нравится.
– Что здесь может нравиться? Деревня деревней. Скукотища смертная! Повеситься можно, – заявила Кристина.
Несколько десятков метров они прошли в напряжённом молчании. Уступая дорогу встречной паре, Мишель случайно коснулся руки Кристины. Она дёрнулась, как дергаются от соприкосновения с чем-то неприятным.
То, что он принципиально не нравился женщинам, Мишель знал и давно с этим смирился. Но он также знал – стоит девушке потерпеть, не отказаться от него после первого свидания и шансы его неиnbsp; – Билеты в клуб. На сегодняшний спектакль. Места очень хорошие: первый ряд в центре.
змеримо возрастут, и будут расти от свидания к свиданию. Мишель решил "биться" до конца и "будь, что будет!".
Мимо промчалась редкая машина. Откуда-то из-под колес выскочила маленькая и тощая дворняжка. Собака прижалась к ногам Кристины и заскулила.
– Ой, песик! – воскликнула Кристина и присела над испуганной собакой. – Ты чей?
Кристина гладила и ласкала притихшую собаку. Видно было, что Кристина любила животных, и те отвечали ей взаимностью. Почему-то Мишелю это было приятно.
– Бедный, он есть хочет, – проворковала Кристина и посмотрела на Мишеля. – Дайте ему что-нибудь.
– Что же я дам, у меня нет ничего, – ответил Мишель.
Кристина покачала головой.
– Вот видишь, маленький, у нас ничего нет. Сиди здесь и жди. Может, найдется добрый человек, покормит тебя.
Кристина и Мишель продолжили свой путь. Собачка, виляя хвостом и поскуливая, смотрела им вслед, до последней секунды надеясь, что ее позовут.
– Вы любите собак? – спросил Мишель.
– Я от них тащусь, а кошек терпеть ненавижу, – ответила Кристина.
– А у меня в Москве есть кошка, – зачем-то признался Мишель. – Ее мама принесла. Выбросить неудобно.
– Вы в самой Москве живете?
– Да, в центре.
– Наверное, здорово в Москве жить, да еще в центре?
– Как сказать, – начал Мишель, но с Кристиной ему хотелось быть честным даже в мелочах. – Конечно, это неплохо. Я вообще люблю Москву. Порой испытываешь гордость за то, что живешь в столице, да еще в самом центре. С другой стороны понимаешь, что твоей заслуги в этом нет никакой.
– Ма говорила, что Вы большой начальник? – спросила Кристина.
Мишелю было приятно узнать, что о нем говорили. И чтобы хоть в какой-то степени оправдать ожидания Кристины в своем начальствующем положении, он облек ответ в максимально гибкую форму.
– Ну, да, я – начальник. Только в определенном смысле. Я руковожу людьми не прямо, а, так сказать, опосредованно, через технику, реквизит и прочее.
– Через... что? Это как? Расскажите.
Мишель начал объяснять, что такое реквизит, но Кристине стало неинтересно.
– Хотите, я расскажу о себе? – предложил Мишель.
– Валяйте.
Часть 8. Самые несчастные люди на свете.
Стараясь не увлекаться, Мишель поведал, что родился в московской театральной семье, что мама и папа у него служили актерами, а дядя до сих пор – главный режиссер одного из московских театров. Сам Мишель тоже отучился на актера, но вовремя осознал, что актерская профессия – не его дело и целиком посвятил себя организации театрального процесса.
