Текст книги "Ботинок (СИ)"
Автор книги: Александр Якунин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
– Не бойся. Меня бояться не нужно, скорее я с собой что-нибудь сделаю, чем причиню тебе боль.
Кристина недоверчиво улыбнулась:
– Надолго уезжаешь?
Стараясь не замечать в голосе Кристины радостной нотки, Мишель с трудом произнес:
– Не знаю. Надолго, может быть, на год. Живи в моей квартире... одна.... Если не возражаешь, я взял с собой кое-какие вещи. Только самое необходимое. Все наши деньги оставляю тебе. При первой возможности вышлю еще.
Мишелю хотелось сказать Кристине, что он всё ещё любит её и готов простить, но вместо этого жалобно изрек:
– Прощай. Не поминай лихом!
Целовать жену Мишель не стал. Что-то подсказывало, что Кристина не разрешит и даже может оказать сопротивление. Мишелю оставалось только уйти. Он тяжело поднялся и пошел на выход. В дверях Мишель, всё-таки, обернулся.
– Кристина! – произнес он с надрывом.
– Ну, что ещё?
– Кристина, я знаю – ты мне изменила. Я его видел. Этот человек не принесет тебе счастья. Он уничтожит тебя. Будь осторожна. Сейчас мне очень тяжело, но если ты дашь слово, что больше этого не повторится, я останусь... Нет, пока не прощу, но останусь....
Кристина насупилась.
– Должно пройти время, чтобы я смог забыть об этом. Я так говорю потому, что люблю тебя больше жизни. Что же ты молчишь? Скажи хоть слово, – воскликнул Мишель, в надежде услышать слова покаяния или обвинения в нелепости его подозрений. Но вместо этого Кристина отвернулась и заплакала.
Мишель тяжело вздохнул:
– Не плачь. Это мне нужно плакать. Прощай Кристина.
– М-м-м, – вся в слезах мычала Кристина, как болванчик равномерно раскачиваясь туловищем.
***
Хмурым осенним утром Мишель вышел из собственной квартиры. Вышел в никуда. По крайней мере, так он это понимал. Мишель доплёлся к метро. До открытия движения оставался час. Он нашёл себе местечко в фойе, среди десятка нищих и бомжей.
.Сердце подсказывало ему, что его уход из собственной квартиры ничего не решит: Кристина потеряна навсегда. Вернувшись, он найдет квартиру пустой. И он живо представил себе, как станет жить один и как будет страдать, натыкаясь на следы Кристины: в кухне, где он ужинал с ней, завтракал и обедал (когда Кристина была в настроении, она классно готовила), на паркете, по которому Кристина любила шмыгать тапочками. Мишель не мог себе простить, что постоянно делал ей по этому поводу замечания. Кристина смешно дергала курносым носиком и тараторила, что и не думала шмыгать, а что ему всё почудилось. В спальне, где они установили итальянскую кровать, на которой...
Да что там говорить, уход из собственной квартиры – чистое ребячество. Но, кажется, только этот поступок давал шанс сохранить семью. Кристина должна почувствовать, как плохо ей будет без него. И потом, обдумав всё, она вряд ли захочет терять московскую прописку. То есть, не исключено, что когда он вернётся, Кристина бросится ему на шею. Мишель легко представил и белый упругий животик Кристины, плавно переходящий в ложбинку, покрытую нежными вьющимися золотистыми волосками, и то теплое всегда слегка влажное местечко-впадинку меж двух огромных грудей, куда он любил зарываться лицом...
– О-о! – заскрипел зубами Мишель в бессильной злобе, что все прелести Кристины достанутся бугаю, этому глупому куску мяса.
Прокручивая сцену встречи с ним в лифте, Мишель жалел упущенную возможность набить сопернику морду.
– Молодой человек, вот гляжу я на Вас и прямо сердце кровью, – обратилась к нему женщина, со всеми признаками бомжа, но с добрыми глазами.
К людям, не имевшим собственного жилья, Мишель всегда относился с равнодушным презрением. Но сейчас взирал на них с надеждой и страхом. Почему бы и ему не стать одним из них? Кристина увидит его грязного и рваного, с опухшим от водки лицом и пожалеет, что так с ним поступила.
– Вот ушел из дому, – сказал Мишель, и едва не заплакал.
– Хорошего мало. Но это еще не конец жизни. Расскажете, что случилось, и вам станет легче, – предложила женщина.
Рассказав свою историю, Мишель, кажется, не соврал ни слова, и, странным образом, виноватой во всём у него вышла Капа Петровна.
Выслушав Мишеля, бомжиха тяжело вздохнула:
– Ваша тёща – зверь. Но и жена тоже стерва. Бросьте её и не переживайте. Вы человек хороший, не пропадете. Всё у Вас, в конце концов, образуется. Только, думаю, зря эту стерву оставили в своей квартире. Надо было её выставить.
Мишель улыбнулся детской наивности бомжихи.
– Что может случиться? По документам квартира принадлежит мне.
Бомжиха посмотрела на Мишеля так, как будто вдруг стало скучно.
– Послушайте, молодой человек, дайте денег, сколько не жалко. Со вчерашнего сижу не жрамши. Голова болит. Пожалейте больную женщину.
– Да, да, конечно.
Мишель, не считая, вложил в трясущуюся руку, столько денег, сколько оказалось в кармане. Радостно побледнев, женщина быстро засобиралась и куда-то ушла. За ней последовали все бомжи.
Мишель перевел дух. Только что он избежал участи стать бездомным бродягой. У бомжихи немного не хватило на него сердца, как цепи у Джерьки – собаки, набросившейся на него, когда он первый раз посетил дом Кристины. Пронесло. Но остался неприятный осадок от того, что Мишель позволил бомжихе называть Кристину "стервой". Он больше не будет говорить о своей жене плохо. Никогда!
Мишель занял освободившееся место у батареи. До открытия метро оставалось совсем чуть-чуть. Пригревшись, Мишель начал кимарить. Ему пригрезилась Кристина. Она манила его пальчиком. В этом было что-то унизительное, но ее улыбка предвещала блаженство. Мишель направился к ней. Путь ему преградил длинный лимузин. Из него вышел народный артист Тамиров, тот самый, который, неожиданно появившись на свадьбе Мишеля, пригласил его в турне. Тамиров широко улыбался и тоже манил его пальцем. Мишель встал перед выбором: Кристина или Тамиров? В этот момент он очнулся.
Метро уже работало, и он знал, что ему нужно делать.
Часть 29. В Америку – собирать лошадиный помет.
Мишель созвонился и встретился с Тамировым.
– Ты очень вовремя: Отплываем через два дня. Нужно сделать документы, и прибыть в порт Новороссийска.
Используя все свои связи, Мишель оформил зарубежную командировку и уже к вечеру второго дня поднимался по ржавому трапу парохода со странным названием "А.Пушкин – четыре".
Оперативность Мишеля поразила встретившего его Тамирова:
– Не понимаю, брат, как это ты всё успел!
Мишель только скромно пожал плечами. Он не стал говорить, что от этого зависит его жизнь, и он явился бы без опоздания, даже если бы по каким-то космическим причинам перестали летать самолеты, ходить поезда, ездить автомобили.
– Теперь о работе, – сказал Тамиров – Будешь кормить лошадей. И не дай Бог оставить голодной хотя бы одну лошадь! Шкуру спущу! – произнёс Тамиров безапелляционным тоном, будто секунду назад не называл Мишеля братом.
Помимо всего прочего выяснилось, что Мишель будет отвечать за монтаж цирка-шапито, а во время представлений он должен будет ассистировать джигитам: держать кольца, приносить и уносить ножи, поджигать и тушить факела, удерживать лонжу, собирать лошадиный помет, а также "делать другую работу, в зависимости от обстоятельств". В антрактах Мишелю предстоит торговать "носиками", "шариками на резинке" и, может быть, попкорном. Но и это еще не всё. Тамиров по-воровски оглянулся и, наклонившись к Мишелю, прошептал:
– В трюме два тюка кроличьих шапок и пять ящиков водки. На этом можно здорово заработать. Ты как? В деле?
– Как скажете.
– Работать будем двадцать четыре часа в сутки! Кто не сможет – научим, кто не захочет – выгоним без выходного пособия.
Тамиров коротенько коснулся финансовой стороны дела. "За всё про всё" Мишель будет получать 60 долларов в сутки.
– Не густо, – согласился Тамиров, – но жить можно. Возможны премии, но об этом говорить рано. Но есть нюанс.
Нюанс состоял в том, что от всех заработанных сумм надлежало "отстегивать" 10 процентов в пользу американского импресарио.
– А кто у нас импресарио? – полюбопытствовал Мишель.
– Сам Цезарь Шумейко, но об этом ни одна живая душа знать не должна.
Тамиров положил руку на плечо Мишелю:
– Если тебя что-то не устраивает, ты скажи. В море обратного хода не будет.
– Мне очень нужны деньги, – сказал Мишель.– Это вопрос жизни и смерти.
– Всё будет зависеть от тебя и немножко от везения, – улыбнулся Тамиров.– По рукам? А теперь шагом марш в каюту.
Тамиров ушёл, не показав Мишелю его каюту. Впрочем, показывать было нечего. Мишелю отвели угол в трюме, отгороженный от лошадей тонким куском фанеры. Точно так же были устроены все тамировские джигиты – молодые, крепкие, белобрысые ребята с рязанскими лицами. На кавказцев они походили так же, как Мишель на японца.
В море джигиты пили водку и предавались мечтам о том, как будут тратить заработанные в Америке деньги.
Эти рассуждения раздражали Мишеля. Он лежал в своем закутке и мечтал об одном: вернуться и швырнуть толстую пачку денег в ноги Кристине.
***
Мишель проснулся от сильного толчка. Снаружи на разные голоса раздавались тревожные команды:
– Аврал!.. Все наверх!.. Давай, давай!.. Марш-марш! Майна!
Мишель тяжело встал на ноги и едва не упал. Пол ходил ходуном. Трудно понять – то ли штормило, то ли ноги не слушались после вчерашнего загула с джигитами. Интересно, откуда у ребят водка? Если из контрабандного загашника Тамирова – вот будет скандал!
Упираясь руками в холодный металл переборки, Мишель с трудом добрался до дверной рукоятки и толкнул ее от себя. В лицо ударил ветер, соленые брызги и шум моря. Одна за другой мощно сверкали молнии, выхватывая из темноты напряженные лица людей. Казалось, электрические разряды били прямой наводкой по пароходу. Беспрерывно гремел гром. Палубу подбрасывало и качало из стороны в сторону. Сверху неслось лошадиное ржание. Очередной удар молнии высветил лошадь, болтающуюся в воздухе на тряпке, зацепленной на крановом крючке.
Привыкнув к темноте, Мишель стал различать лица. Он увидел Тамирова, и подобрался к нему.
– Что случилось? Мы тонем?
– Типун тебе на язык! Мы выгружаемся.
– Это уже Америка!?
– Это еще Болгария, – ответил Тамиров и нервно засмеялся.
Часть 30. Аншлаг по Болгарски.
Так, совершенно нежданно-негаданно Мишель оказался в Болгарии вместо Америки. Благодаря жесткой позиции Тамирова все разговорчики насчет обмана утихли, не успев разгореться.
Для русского шапито нашли место на окраине болгарского городка Поморье. Мишель с тамировскими джигитами, приступил к сборке цирка. На всё про всё Тамиров дал десять часов. Однако, несмотря на все усилия Мишеля, за сутки цирк не был собран и наполовину. Тамиров, Мишель, джигиты, артисты – все были злы и недовольны друг другом. Мишеля ужасно нервировал странный человек, стоявший на приличном удалении. Было очевидно, что он контролировал ход монтажных работ.
Говорили, что это импресарио, Цезарь Шумейко, проваливший турне по Америке. Чем больше вглядывался в него Мишель, тем больше находил сходство с Аркадием Марковичем Изюмовым.
С грозным видом подскочил Тамиров.
– Куда смотрим. Почему не работаем? Если и дальше так дело пойдет, все останемся без денег, – заявил Тамиров.
Он и слушать не хотел, что все узлы и детали оказались от разных цирков и, чтобы их собрать воедино, приходится подгонять: гнуть, резать и варить "по месту".
– Мне плевать. – сказал Тамиров. – Делай, что хочешь, а через пять часов цирк должен стоять.
– Это невозможно, – сказал Мишель и демонстративно уселся на ящик.
Уперев локти в колени, он спрятал голову в ладони. Вот когда по-настоящему он пожалел, что не прислушался к совету Изюмова – "ни при каких условиях не связываться с Тамировым". У Мишеля, что называется, опустились руки.
И жаловаться было некому. Мишелю пришла мысль о Кристине. Ему вдруг показалась, что в данную минуту Кристина нуждается в его помощи, ищет его, пытается дозвониться и не может.
– Ну, что ... , так и будем сидеть? – спросил Тамиров, и добавил, – Давай, друг, вставай.
То, что произошло дальше, стало для Мишеля уроком на всю жизнь. Тамиров доказал – безвыходных ситуаций не бывает. Он сам расставил людей, сам лично таскал и пилил металлические трубы, стыковал, казалось, в принципе не стыкуемые узлы, подвязывал веревки, и в считанные часы, как по волшебству, цирк был собран.
– Ну, что скажешь? – спросил Тамиров.
– Вы великий человек! – искренне восхитился Мишель.
– Ерунда, не такое бывало. Часик можно отдохнуть. Вечером – первое представление! – сказал Тамиров.
Мишель проспал до вечера, как убитый. И спал бы еще, если бы не разбудил невероятный шум. Выйдя из прицепного вагончика, он удивился: место, где стоял цирк, невозможно было узнать!
Огромное поле было сплошь заставлено автомобилями. Всюду ходили красиво одетые мужчины и женщины, бегали детишки: мальчики и девочки. Из динамиков неслась музыка. Над входной аркой висела сверкавшая неоновыми огнями вывеска на английском языке "Золотой цирк России". И откуда что взялось – не понятно! Нет, определенно, Тамиров – гений! Мишель вошел под купол цирка и был ослеплен светом и оглушен звуком. Все зрительские места уже были заняты празднично возбужденными зрителями.
Навстречу Мишелю попался Тамиров и импресарио Цезарь Шумейко. Их измученные лица излучали довольство и веселье. А импресарио даже подмигнул Мишелю и сказал:
– Аншлаг! На премию нарываетесь!
Мишелю опять показалось, что Цезарь Шумейко, если убрать бороду, на самом деле – Аркадий Маркович Изюмов. И только искренняя радость импресарио, выказанная им при встрече, убедила Мишеля в том, что в данном случае имело место фантастическое, но, в общем-то, нередко встречаемое сходство, так как настоящий Изюмов, после того, как был изгнан Капой Петровной со свадьбы, вряд ли бы обрадовался Мишелю. Подумать на эту тему, как следует, не удалось: рядом случились воздушные акробаты – братья Булахи.
– Что импресарио сказал? – спросил один из братьев – близнецов.
– Насчёт премии намекал.
– От мертвого осла уши Цезарь даст, а не премию, – сказал второй брат. – Удавится, а лишней копейки не даст. Хорошо бы заплатил то, что обещал.
– А что, может не заплатить? – поинтересовался Мишель.
– Цезарь есть Цезарь, – уклончиво ответили братья и ушли переодеваться.
Представление прошло под непрерывные овации переполненного зала. Мишель был горд своей сопричастностью к великолепному спектаклю. На следующий день работали днём и вечером; и тоже с аншлагом. Тамиров, Цезарь Шумейко, Мишель и все артисты светились от счастья.
Часть 31. В Европе взяток не берут.
Минут за пять до очередного представления в вагончик Мишеля влетел один из братьев Булахов.
–Быстрее, тебя Тамиров ищет!
Навстречу попалась машина "Скорой помощи". Мишель нашел Тамирова на предпоследнем ряду амфитеатра. Кроме него там находились Цезарь Шумейко и братья Булахи. Они стояли кружком, как будто загораживая что-то. При этом все напряженно улыбались.
– А вот и Мишель... года не прошло, – сквозь зубы процедил Тамиров, – Sorry, здесь прохода нет, – переключился Тамиров на болгарского зрителя, желавшего пройти между ними. – Пожалуйста, господин хороший, вернитесь назад, вниз по лестнице, налево.
Зритель, однако, упорствовал и желал пройти напрямую.
– Черт возьми, кто-нибудь, объяснит этому болгарскому чучелу, что здесь хода нет! – разозлился Тамиров.
Пока один из братьев Булахов подыскивал нужные болгарские слова, зритель изловчился и заглянул через плечо Тамирова. После этого болгарин перестал упорствовать на своём, а, притихший, спустился по лестнице, а потом и вовсе вышел из цирка, забрав жену и детей.
В том месте, вокруг которого собрались Тамиров, Цезарь Шумейко, братья Булахи и Мишель зияла дыра. Выяснилось, что "ни с того, ни с сего" выпал деревянный щит, и в образовавшуюся дыру провалился десятилетний ребенок.
– Фигня, ребенок только ножку оцарапал, а уже паника... скорую зачем-то вызвали! – сказал Тамиров. – Щит нужно поставить на место. Выручай Мишель.
Мишель полез под трибуну. Там выяснилось, что под тяжестью зрителей, разошлись фермы-координаты, державшие настил; и что не только нельзя поставить на место упавший щит, но, что и остальные держались на честном слове, и в любую минуту могли упасть.
На это Тамиров ответил любимой присказкой:
– Фигня, бог не выдаст, свинья не съест. Представление должно состояться и оно состоится.
При помощи лома Мишелю удалось закрепить вывалившийся щит. Правда лом нельзя было отпустить, и пришлось Мишелю держать его всё представление. Сверху на него падал мусор. Рядом пролетела пустая бутылка из-под пива. Видела бы Кристина как ему достаются деньги.
После спектакля Тамиров даже спасибо не сказал. "И не нужно, – подумал Мишель, разминая затекшие руки, – Заплатит всё сполна и ладно".
Следующим утром Мишель встал раньше обычного. Он решил перебрать аварийную часть амфитеатра.
В цирке уже находились двое полицейских Они ходили между рядами и рулетками делали замеры. Копы цокали языками и качали головами. Их явно что-то не устраивало. Один из них обратился к Мишелю на плохом русском языке:
– Вы директор?
– В чем дело? – спросил Мишель.
– У цирк има проблем. Дальше работать не може . Нет безопасности. Вчера зритель был ранен. Зритель требует пари, компенсации. Вы директор?
– Говорю же нет, я – не директор. Царапину на ноге вы называете раной? – не мог удержаться Мишель.
– Суд считает, что гражданину Българии был нанесен сериозен травма. Вы есть директор?
– Да нет же, господи!
– Вы можете пригласить свой директор?
– Постараюсь, – сказал Мишель.
– О, кей, – улыбнулся полицейский. – Мы будем чакам здесь.
Новость о полицейских заставила Тамирова мгновенно проснуться.
– Дрянь дело, – сказал он. – Надо будить Цезаря. Его вопрос, пусть расхлебывает. Эй, Цезарь!
Тамиров заглянул за перегородку, где стояла койка импресарио.
– Тю, а где же Цезарь! И кровать холодная! Не спал, что ли? Вот хитрый еврей! – усмехнулся Тамиров. – Придется идти самому.
Когда Тамиров вернулся, у вагончика его встретила беспокойная толпа артистов.
– Вот и хорошо – не нужно ни за кем бегать, – хмуро произнёс он.
– Ну что? Как там? Что сказали?
– Мальчик требует компенсацию в размере пятидесяти тысяч долларов, – сказал Тамиров.
– Вот, а я что говорил! – довольным голосом произнес артист Буллах. – С деньгами можно обо всем договориться..., – и вдруг осекся. – Сколько, сколько? Пятьдесят тысяч?! За одну царапину?! Они, что там, сдурели?!
Артисты немного повозмущались, но единогласно сошлись на том, что, хотя и тяжело, и несправедливо, но платить придется.
Тамиров окинул артистов презрительным взглядом.
– Вы еще не знаете самого главного. Цезарь, падла, смылся, прихватив всю выручку за три представления. Полиция говорит, что он уже пьет кофе в Москве. Зная Цезаря, могу предположить, что о денежках нам придется забыть.
Артисты зашумели.
– Тихо! Тихо, господа, и это еще не всё, – возвысил голос Тамиров. – Полицейские требуют, чтобы мы свернули цирк. На сборы дают 10 часов.
– Почему?! На каком основании?
– Конструкция цирка не отвечает болгарским нормам. Честно говоря, она вообще никаким нормам не соответствует. Цезарь обманул нас, подсунул некомплектный цирк. Убить гада мало!
– О! У! – загудели артисты.
Тамиров поднял руку:
– Господа, успокойтесь: есть один выход!
Кивнув головой в сторону цирка, где всё еще находились полицейские, Тамиров сказал:
– С ними удалось договориться: дадим на лапу десять тысяч зелени, и они закроют глаза на трое суток. Отработаем шесть представлений и рванем отсюда, только нас и видели! Так что, несите денежки, господа, кто сколько может. Время пошло.
– А говорили, в Европе взяток не берут, – ворчливо произнес Мишель, которому жалко было расставаться с деньгами.
– Болгария – не Европа. Что зря болтать? – нервно отреагировал Тамиров. – Копы ждать не станут. Несите деньги. Даю пять минут.
Циркачи разбрелись по вагончикам. Мишель по-честному отдал последние двести долларов, не оставив себе ничего.
В итоге собрали на три тысячи долларов больше, чем нужно. На предложение кого-то из артистов "вернуть народу излишек", Тамиров отреагировал весьма жестко.
– Денег лишних не бывает, – заявил он. – У меня целее будут: знаю вас – сейчас же пропьете.
– У нас беда, можно сказать, горе, а Вы говорите такое, – сказал один из братьев Булахов.
– С горя вы пьете в два раза больше, чем с радости. Пока всем разойтись по вагончикам. Готовиться к вечернему представлению! Объявляю осадное положение. Без разрешения на улицу не выходить!
Часть 32. Позорное отступление.
Мишель лежал с открытыми глазами. Судя по всему, в Болгарии подзаработать ему не удастся. Незаметно для себя он уснул. Кто-то сделал попытку его разбудить, но Мишель лишь промычал в ответ и перевернулся на другой бок. Вскоре Мишель проснулся сам. В вагончике никого не было. На столике лежала сложенная в несколько раз бумажка. Это была записка Тамирова. В ней с огромным количеством ошибок Тамиров сообщал, что уехал в Москву и просил "строго его не судить". Поступил он так не ради себя, а ради лошадей, "о которых, кроме него, никто не позаботится". Тамиров советовал Мишелю немедленно "рвать когти, пока не поздно". Тамиров персонально просил прощения у Мишеля за то, что "втянул хорошего человека в грязную историю". В заключение Тамиров выражал надежду на скорую встречу в Москве, и что "цирковые должны понять и оправдать его". В конце была приписка: "Пусть никто не волнуется, деньги верну всем, до копейки".
– Сволочь! – прошептал Мишель.
В вагончик вбежали братья Булахи.
– Где Тамиров? – тяжело дыша, спросили они. – Нам не дают репетировать, выгоняют из цирка.
– Тамиров удрал с нашими деньгами! – ответил Мишель.
– То-то я смотрю – нигде джигитов не видно, – сказал один из братьев.
Мишель протянул записку Тамирова. Больше всего Мишелю было обидно, что никто из "джигитов", с которыми он пил водку из одного стакана, не предупредил его.
В тот же день артисты, у кого еще оставались деньги, начали разъезжаться. Мишель занял немного денег у братьев Булахов и решил пробиваться на родину самостоятельно.
На попутном транспорте Мишель добрался до Бургаса. В Бургасе ему повезло: в портовом баре он встретил капитана парохода "А.Пушкин – четыре", на котором неделю назад цирк прибыл в Болгарию. Не узнав Мишеля, но поверив, что он циркач, капитан пьяно улыбнулся и произнес странные слова:
– Привет погорельцам.
– Почему погорельцам? – удивился Мишель.
– А ты что, ни хрена не знаешь?
– Да, что случилось?
– Мать твою! Да сгорел твой цирк дотла. Вместе с собачками приказал долго жить. Ох, и мудрецы ваши начальнички! Деловы-ы-ы-е! – презрительно сказал. – Умны-ы-ы-е!
– Вы на что намекаете? – спросил Мишель.
– Какие там намёки: спалили цирк и все дела – зачем тратиться на обратную дорогу домой, когда можно страховку получить. Кстати, если ты рассчитываешь попасть на мою посудину, так зря, у меня мест нет.
Чтобы уговорить капитана, Мишелю пришлось отдать наручные часы. Капитан обещал взять Мишеля в качестве электрика без довольствия. Первыми, кого увидел на пароходе Мишель, были акробаты – братья Булахи. Как заправские матросы они усердно драили палубу.
– Случайно Тамирова здесь нет? – спросил Мишель.
– Случайно нет. Был бы, мы бы сами с ним поговорили, – ответили братья.
***
Через сутки, приняв на борт груз канцелярских товаров, сигарет и зажигалок, "А.Пушкин – четыре" вышел в обратный путь, во Владивосток.
– Как?! А почему не в Новороссийск? – спросил Мишель у капитана.
– Не устраивает, можешь остаться на берегу, – ответил капитан.
– И сколько же времени мы будем плыть?
– Плавают в ванной, а мы ходим.
– Хорошо, ходим, и сколько мы будем идти до Владивостока?
– Если не встретим пиратов и повезет с погодой – два месяца.
Мишель решил, что насчет пиратов капитан пошутил.
Часть 33. Он не должен добраться до Москвы.
– Плохо слышно... не поняла... кто?... кто звонит? – кричала в телефонную трубку Кристина, толкая в плечо Павла Силкина.
– Что такое, поесть не дадут, в самом деле! – ворчал тот с набитым ртом.
Кристина показала кулак.
– Не слышу ничего, перезвоните, пожалуйста, – сказала Кристина и бросила трубку.
Она медленно опустилась на стул.
– Что такое? – спросил Силкин, пытаясь достать языком остатки пищи, застрявшие в зубах.
– Хватит чмокать! Сто раз просила!
– Кто звонил-то?
– Он! – моргнула Кристина.
Силкин обтер рукой губы и догадливо уточнил:
– Твой бывший, что ли?
Кристина кивнула головой:
– Он! Что же теперь будет, Паша?!
Осознав, наконец, серьезность ситуации, Силкин подобрался телом, сделал серьезное лицо и задумчиво произнес:
– Как же это он до Москвы сумел добраться?
– Он вроде как во Владивостоке. Ждёт поезда, чтобы сюда приехать.
– Как же это он там оказался?
– Это тебя нужно спросить. А то "друзья помогут", "все будет тип-топ", – ворчала Кристина, напоминая слова, сказанные когда-то Силкиным. – Вот тебе и "друзья", вот тебе и "тип-топ".
– Тьфу, твою мать. Все настроение, гад, испортил. Значит, поездом, говоришь? Из Владика говоришь? Это хорошо! Это просто замечательно! Значит так, сиди дома, я уехал. Не жди, ночевать не приду..
– Опять! – встрепенулась Кристина.
Последнее время она стала подозревать Силкина в измене и потому не одобряла любые его ночные отлучки. Вот и сейчас ей показалось, что Силкин пользуется ситуацией, лишь бы только улизнуть от неё.
– Паша, не уходи. Мне, правда, как-то не по себе.
– Ну, блин горелый, ты даешь! А кто проблему с твоим благоверным будет решать? Ты, что ли, кукла с глазами? Мозгов не хватит.
Кристина отвернулась. Капитан Силкин, по-своему, то есть грубо, но в то же время, эротично, обнял Кристину, посмотрел на нее отстраненно, как смотрят на картину и, оставшись чем-то недовольным, поцеловал Кристину в лоб.
– Ты, пойми, дуся: если твой благоверный сядет в поезд, с ним уже ничего не сделать. Тогда жди его в Москве со всеми вытекающими последствиями. Нужно сделать, чтобы он навечно остался во Владике. Там, в Сибири, всё проще: пропал человек и хрен с ним – Дедушка Мороз всё спишет.
Решать нужно немедленно. Всё будет абгемахт. Не переживай.
– Ох, уж и не знаю, Паша, не знаю, не знаю, – вздохнула Кристина, в очередной раз покоренная мужской логикой.
Силкин, вдруг, оттолкнул Кристину и сказал.
– Вот, дура-то! Тебе и знать-то ничего не нужно. Достаточно того, что я знаю. Да что с тобой разговаривать?! Пустая трата времени!
Кристина непонимающе захлопала глазами. Силкин улыбнулся.
– Ладно, не бери в голову. Пошел я.
– Ой, Пашенька!
– Ну, чего еще?
– Ты денег обещался.
– На столе лежат. Смотреть надо тщательнЕе, – сказал Силкин, делая в слове "тщательнее" ударение на окончании. – Пока, дуся.
Кристина виновато улыбнулась:
– Возвращайся скорее. Буду ждать. Гречневую кашу с сосисками приготовить, будешь?
– Твоя гречневая каша вот уже где, – сказал Силкин, приставив ладонь к горлу. – Сходи за бутылочкой.
Часть 34. Поимка опасного преступника.
Мишель коротал время, неспешно вышагивая по кривым и грязным улицам Владивостока. Неухоженность города, кажется, напрямую отражалась на людях. Небрежно одетые жители, все как один, имели понурый вид. На что ни посмотришь, на всём лежит печать временности. Как будто все ждали сигнала, чтобы не оглядываясь смыться отсюда и зажить где-то там, далеко-далеко, настоящей жизнью. На этом фоне странно слышать, как между собой горожане любовно называют город не иначе как Владиком.
Пронизывающий ветер и дождь быстро загнали Мишеля обратно на вокзал. До отправления московского поезда оставалось несколько часов. Мишель был голоден, но приходилось экономить деньги, вырученные от продажи свадебного кольца. Кто знает, что может еще случиться в дороге.
В зале ожидания почти нет свободных мест. Мишелю удалось протиснуться к огромной батарее, висевшей на стене на уровне головы. Он с наслаждением положил озябшие ладони на ее выкрашенные в цвет детской неожиданности ребра. Мишель осмотрелся.
Вот милиционер. С ним Мишель уже столкнулся: пришлось предъявить паспорт и билет. Милиционер улыбнулся Мишелю, как старому знакомому. Однако в этой улыбке чувствовалось что-то недоброе: какое-то напряжение и тревога. Милиционер зачем-то навёл на Мишеля указательный палец и закричал:
– Вот он! Хватайте его!
Всё дальнейшее произошло очень быстро. Мишель не успел опомниться. Нещадно растолкав пассажиров, к нему подлетели двое мужчин в штатском и до хруста заломили ему руки.
– Отлично! Ведите его в машину, – приказал милиционер. Пассажиры испугано расступались перед Мишелем.
– Кого поймали-то? – поинтересовался один из пассажиров.
– Говорят, серийного убийцу, – ответил другой.
– Ишь, ты! А, глядя на этого заморыша, и не скажешь, – зевая, заметил, спросивший.
***
Мишель неудобно сидел на стуле, привинченном к полу, и в который уже раз говорил:
– Пакетик с героином не мой, нож не мой. Мне это подложили, когда запихивали в машину. Мне разбили очки. Без них я плохо вижу.
При задержании Мишель не сопротивлялся, и, всё равно, он получил несколько сильных ударов в туловище и лицо. Ему сломали очки. От ударов у него стала болеть голова.
Сидевший напротив тип (по определению Мишеля, бугай) в погонах старшего лейтенанта скучающим голосом говорил:
– Значит, упорствуем? Значит, не хотим признаваться? Как хочите. Распишитесь и ступайте в камеру.
– Нужно говорить не "как хочите", а как хотите.
– Чего?
– Ничего подписывать не буду. Я ни в чём не виноват. Отпустите меня домой.
– Послушай, как тебя там, Мишель, кажется. Вина твоя полностью доказана. Есть свидетели. Своим упорством ты только ухудшаешь свое и без того трудное положение. Тебе светит десять лет, а ты тут целку из себя строишь. Всё равно расколешься, только поздно будет. Пойми, я добра тебе хочу. Ну, будешь говорить?
– Я ни в чем не виноват.
– Черт с тобой! Посидишь с уголовниками, по-другому, запоешь.
– Делайте что хотите.
– Ну, вот что, падаль, наркоман, – сказал старлей и закрыл папку с бумагами. – Ты не смотри, что я такой спокойный. Внутри меня всё кипит. Я в Афгане воевал. И ты меня не доставай! Правильно про тебя сказали: опасный тип.
– Кто сказал?
– Кто надо, тот и сказал. По твою душу из самой Москвы звонили! Хотел бы знать, какому столичному гусю ты насолил. Однако, ты, как вижу, правду всё равно не скажешь. Или скажешь?
– Нечего мне говорить.
– Жалко тебя, дурака, ведь сгниешь в тюряге. Система и не таких обламывала. Потом захочется признаться, а нечем будет.
– Поймите, товарищ старший лейтенант, это какая-то ошибка. Я сроду с наркотиками дел не имел.
– Сержант! – крикнул милиционер.
В комнату вошел конвойный.
– Уведите подозреваемого.
Сержант взял под козырек:
