Текст книги "Падальщик"

Автор книги: Александр Авраменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Глава 13

…Николай задумчиво смотрел на огонь, жарко пылающий в печи, в его голове стучали слова, сказанные на прощание Ланой, девушкой, которую выбрал островитянин в помощь в торговом караване:

– Знаешь, старшина, я иногда спрашиваю себя – человек ли он?..

Человек? Или… Кто? Светящиеся в темноте глаза. Чувствующаяся даже на расстоянии аура спокойствия и силы, причём безграничной и не знающей преград… Неимоверная физическая сила – по словам тех, кто бы с ним в дороге, поднять и поставить на второй ярус бочку весом в полтора центнера не составляло для него ни малейшего труда… Или то, как он чувствовал появление людей и поселений на дороге. Задолго до того, как другие их обнаруживали. Его собака… Словно читающая мысли своего хозяина… Способность определять опасность и избегать её. Это не укладывалось в рамки обычного. Превосходило всё то, что старший горожан слышал или видел раньше. Так кто этот отшельник? И не потому ли он живёт отдельно, что он – не человек? Не хочет пугать окружающих? Или… Не желает показывать свою истинную сущность? Кто же он?..

– Нас в первый раз хотели прихватить уже на границе полуострова. Человек пятьдесят, при пушке. Так он остановил караван километров за пять до засады, сказал, что прогуляется. Так, мол, надо… Свистнул пса и ушёл. Вернулся через два часа, сказал – едем. Когда добрались до места, где сидели враги, остановился и велел собрать трофеи. Живых не было. И знаешь, старшина, у меня такое впечатление, что половина тех, кого мы нашли, умерли просто от страха. От того, что увидели… Во всяком случае – на лицах мертвецов безграничный, просто животный ужас. А на телах – ни царапинки…

…Это – старший охраны…

…– Он ко мне утром подошёл и говорит – после обеда у тебя движок сдохнет. Давай, вскрывай башку, будем поршень менять. Я на последней стоянке прихватил. Мы было дёрнулись, да он как посмотрел, у меня и душа в пятки ушла – глаз нет. Сплошное пламя. В прямом смысле. А собака у его ног даже светится, только искры от шерсти летят. Знаешь, как от кошки в темноте, только днём. Делать нечего… Сняли голову, а там… Ещё бы чуть, и двигатель в клочья. А так – поменяли деталь, и вперёд. Правда, время потеряли, зато машину сохранили! Но как он определил неисправность?! Ведь всё работало, как обычно…

…Один из водителей…

…– Нам предложили по дешёвке несколько коров. Мы даже обрадовались. А он подошёл, посмотрел и говорит – не соглашайтесь. Они через два дня умрут. Больные. Решили послушать. Благо время позволяло. Через два дня приходим – а продавцы волосы на себе рвут, вся живность у них перемерла…

…И сколько таких случаев? Каждый из каравана рассказывал такое, чему нет объяснения. Не может подобное существовать на свете, хоть ты тресни! Однако вот оно – буквально под носом! Оснований не верить своим людям у Николая нет. Всех он знает уже не один год. Самые надёжные, самые проверенные, прошедшие с ним самое трудное время после чумы… А сколько радости было, когда через месяц после отъезда караван вернулся! Полные машины мяса, фруктов, овощей! Привезли и четырёх коров и бычка, теперь у горожан будет молоко круглый год! Добыли дефицитные запчасти, договорились о поставках на будущее. Завязали кое-какие контакты. И – на тебе! А Михаил спокойно высадил Лану на развилке, сам ушёл на трассу, ведущую в глубь его земель. Если бы не договор, плевал бы Николай на всё, отправил бы следом поисковиков, но… Слово – есть слово. Если дал, то держи. А теперь, после всего, что услышал, возблагодарил небеса за то, что не поддался сиюминутному желанию. Иначе бы получил такого врага, от которого никто бы не спасся…

– Старший, он обещал наведаться через неделю. Сказал, погода ещё продержится, а потом сразу морозы ударят.

– Зачем, не сказал?

Лана криво улыбнулась:

– За женщиной на зиму. Чтобы скучно не было. Зима в этом году долгая будет.

– Уж не за тобой ли?!

Но девушка в ответ махнула рукой:

– Какое там… Он на меня всю дорогу даже не взглянул толком. Только и слышала – внимательней. Подай. Принеси. И слава богу – после увиденного у меня даже волосы шевелиться начинают при одной мысли, что вдруг меня выберет…

Её даже передёрнуло при этих словах.

– Знаешь, ты же свободная. Так что заставить тебя пойти к нему я не имею права. А если кто из пришедших на торжище решится – их проблемы…

– Знаешь, старшина… Тут ещё одно… Кое с кем из наших он вёл себя, словно он его близкий друг или родственник… А некоторых даже близко к себе не подпускал…

– А тебя?

Девушка на миг задумалась, подняв глаза к потолку, потом вдруг на её лице появилось удивлённое выражение:

– Точно… Меня же он даже к себе в напарники выбрал… И ни разу ничего себе не позволил… Даже голос не повышал… Удивительно, старший!..

– Ладно. Иди, отдыхай. Потом ещё поговорим. Но об этом – никому! Ясно?

Лана утвердительно кивнула, поднялась со стула и вышла из комнаты. Николай остался один и долго смотрел на играющий языками огонь в открытой топке печи – так кто или что этот островитянин?..

…Михаил шёл по ряду, где продавали себя на зиму свободные. Опять те же тоскливые глаза, усталые лица, на которых лежит печать безнадёжности. Молодые и не очень. Но всех роднит одно – усталость… Смертельная. Та, которая укладывает человека в могилу надёжнее смерти… Кое-кого он видел прошлой осенью. Память на лица у него теперь просто фотографическая. Сестрёнок не видать. Наверное, пристроились уже. Клан Николая растёт. Теперь, когда первые, самые трудные, самые голодные годы прошли, и народ начал приспосабливаться, старший начал принимать к себе новых членов. Сейчас у него уже почти пятьсот человек. А первую зиму, помнится, пережило всего семьдесят. Даже дети есть. Причём из них шестеро новорожденных. Появившихся на свет уже после чумы…

– Дяденька, дай хлебца? Пожалуйста…

Замер от неожиданности – Джаба на этот раз с ним не было. Поехал один. И идя по рынку, просто задумался, и – на тебе… Малышка совсем. Годика четыре. Может, пять… Блестящие от голода глаза. Чуть впалые щёки… Одежда, правда, аккуратно заштопана и чистенькая…

– Хлебца?

Она кивнула с серьёзным видом.

– А ты знаешь, что такое хлеб?

– Знаю. Моя мама его печь умеет. Только у нас мука кончилась. Давно…

Погрустнела, и на маленьком личике удивительно ясно отразились все эмоции, что испытывал ребёнок.

– Ира! Ира! Отойди сейчас же! Перестань! Этого нельзя делать!

Приятный грудной голос из-за спины заставил его обернуться – ничего себе… Высокая, стройная, насколько можно судить. Красивая. Даже очень красивая… Даже слишком… И такая умеет печь хлеб? Не верю. Но ребёнок… И что? Мимо скольких умирающих малышей ты равнодушно прошёл в прошлые разы? Сколько из этих детей умерло полярной зимой? Сколько выжило?! И печальное лицо Ю, с закрытыми навсегда глазами… Непонятный звук заставил его очнуться – малышка со страхом смотрела на его перекошенное лицо. С трудом заставил себя расслабиться. Присел на корточки, сбросил с плеч вещевой мешок, пошарил внутри, вытащил квадратную буханку белого пышного хлеба, изготовленного умной машинкой, протянул девчушке:

– Вот. Возьми. За то, что испугал тебя.

Иринка медленно-медленно протянула синие от холода руки, усеянные цыпками, осторожно взяла буханку:

– Это мне, дядя?

– Тебе. Не бойся. Бери.

Взъерошил длинные светлые волосы, выпущенные из-под вязаной шапочки, выпрямился.

– Удачи тебе, малышка.

Сделал шаг прочь, замер, услышав вновь её голос:

– Дяденька… Спасибо…

Махнул рукой, не оборачиваясь, зашагал дальше. Прочь. Эту зиму он будет один, и – да помогут ему старые боги не сойти с ума… Внезапно послышался шум. Парень обернулся, спросил пробегающего мимо охранника:

– Что случилось?

– Караван прибыл!

– Караван?

Вздрогнул, ощутив невыносимо чёрную ауру, прошептал:

– Работорговцы…

А ноги уже сами несли навстречу въезжающей в город колонне…

…Зазывала расхваливал товар, не жалея горла. Эти торговцы прибыли из самого центра бывшей страны, из столицы, до которой Михаил так и не добрался в этот сезон, отложив путешествие на следующий год. Из машин уже вытаскивали рабов и рабынь, ловко приковывали их к специальным скобам за цепи, прикреплённые к ошейникам. Замешкавшихся или упавших людей щедро награждали ударами. Его внимание привлекла хрупкая фигурка, одетая не так, как одевались в стране. Как-то уж очень экзотически. Да и выражение на лице рабыни было тоже… Не таким, как у всех остальных. Не просто безнадёжность – отчаяние. Ужас. Страх… Уже проталкивался через толпу Николай, в стороне договаривался с главным среди работорговцев старший охраны, когда Михаил шагнул вперёд, ткнул пальцем в застывшую фигурку:

– Эту!

– Она не продаётся.

Спокойный, ленивый голос из-за спины. Парень медленно обернулся – почти чистый змеелюд… Понятно. Инстинктом чувствует, что девчонка – практически чистая арийская кровь. А тот также лениво повторил:

– Она будет сожжена. В назидание остальным после окончания торга. Таков наш обычай.

Из толпы вынырнул старшина горожан, видимо, услышал слова торгаша:

– Наши законы запрещают такое.

– Если запрещают, значит, мы сделаем это после отъезда. В пути. Но она не продаётся. Это – жертва.

– Нет, – спокойно повторил Михаил, положив руку на плечо шагнувшему было вперёд Николаю.

– Я покупаю её. Ты – торговец. Значит, прибыл сюда продать свой товар. На шее этой девушки – знак рабыни. Получается, её статус – товар. Я покупатель. Свободный. И хочу купить именно её. Либо ты продашь её мне, либо – не продашь ни одного раба. Поскольку если продажи не будет, значит, ты не торговец.

– Я торговец, но именно эта рабыня не продаётся.

– Значит, ты не будешь здесь продавать, – эхом откликнулся Николай, по-прежнему стоящий рядом с островитянином.

– Я покупаю её.

– Нет. Только не её.

– Её. Я – покупаю.

– Нет!

Михаил отступил на шаг, прищурился:

– Ты трижды отказался выполнить свои обязанности. По праву оскорблённого – поединок.

– Что?!

Торгаш рассвирепел не на шутку, но парень быстро шагнул к нему и прошептал так, чтобы услышал только тот, к кому обращались:

– Наг.

Приезжий мгновенно осёкся и, отшатнувшись, выдохнул также едва слышно:

– Арий…

Мгновенно в его руке оказался длинный нож, который он воздел к небу:

– Поединок!

– Поединок!

Весть мгновенно облетела собравшихся. Все заспешили к месту будущей стычки, а охранники рынка быстро растолкали народ, образуя круг. Внезапно повеяло холодом, но глаза Михаила словно заледенели – перед ним змеелюд. Исконный враг настоящих ариев. Кровный. Беспощадный. И – Знающий. Своё истинное имя и предназначение. Но скрывающий подлинную сущность. Застыл в напряжённой стойке, выставив вперёд лезвие ножа.

– Во имя Эхава!

– Во славу Старых!..

…Со звоном рвущегося металла сталкиваются ножи. С треском рвётся прочная ткань куртки превратившимися в сталь пальцами. Змеиные изгибы чужака, уходящего от прямых ударов ария, и ментальный удар, припечатавший змею к земле, заставивший застыть на одно-единственное мгновение, которого хватает для того, чтобы иззубренный клинок Михаила пробил врагу горло и вышел из затылка. Впрочем, змей живуч, как все пресмыкающиеся, и на последнем издыхании, уже мёртвый, тот выбрасывает узкое изогнутое лезвие своего кинжала прямо в живот противника. Но – тщетно. Жалобный вскрик металла, чмоканье лопающихся под скрюченными пальцами глаз, хлюп ударенной с неимоверной силой о землю туши… Ледяной взгляд светящихся неземным светом глаз, в которых не различить ни зрачка, ни радужки – лишь белое сияние…

– Я победил. Она – моя.

Холодная, просто ощутимая физически констатация факта… Наброшенный на плечи армейский пятнистый бушлат. Мёртвое тело перед ногами. Брошенная на землю хрупкая фигурка у ног победителя, которую бьёт крупная дрожь…

– Старший, пусть тело этой нечисти сожгут, а пепел развеют. Оно недостойно существовать ни в каком виде.

– Хорошо…

Возмущённый ропот других работорговцев, и ответ, от которого стынет в жилах кровь:

– Если бы вы знали, что оно на самом деле, то первыми бы побежали собирать дрова для костра.

– Ты расскажешь, в конце концов, что происходит?!

– Весной, Николай. Если доживу. Или ты…

Наклонился, поднял за цепь ту, право на которую завоевал в смертельном поединке:

– Идём.

Рабыня с ужасом смотрела на нового хозяина. Правда, страх изменился. Стал не таким бесконечным, которым был до этого. Просто испуг… Но привязь натянулась, и она засеменила мелкими шагами за парнем. Тот сделал несколько шагов, таща за собой добычу, внезапно остановился на месте перед маленькой девочкой, прижавшейся к своей матери, смерил их взглядом, обратился к женщине:

– Я готов взять тебя и ребёнка на зиму. Согласна?

Та отшатнулась, но её дочка вцепилась при этих словах в островитянина обеими ручонками:

– Мама, соглашайся! Дядя добрый! Он мне хлебушка дал!..

Обречённый кивок головой в ответ закутанной в платок…

– Идём за мной.

– А… Договор?

Несмелый грудной голос нанятой. И ответ островитянина:

– Николай меня знает. Так что можешь поверить на слово.

– На слово?!

Голос из толпы:

– Ему можно верить…

…Сделал ещё десяток шагов, остановился. Сбросил с плеч свой рюкзак, потянул с себя куртку на овчинной подкладке. Подтянул поближе купленную рабыню, та пыталась сопротивляться, но куда ей… Пискнула от страха, но парень просто набросил на неё свою одежду, оставшись в одном пятнистом комбинезоне. Девочка подошла поближе, её мать замерла на месте. Островитянин вновь надел на плечи свой мешок, улыбнувшись, подхватил малышку на руки и усадил себе на плечи, спросил:

– Нравится?

– Да, дяденька.

– Тогда – пошагали…

…Дорога к причалу была не так пустынна, как раньше – всё-таки клан Николая вырос, и дел находилось всем. Тем более что причал начал использоваться, и горожане, возвращающиеся с рыбалки, с удивлением смотрели на рослую фигуру с ребёнком на плечах, идущую широким ровным шагом, семенящую мелкими шажками рабыню за ним, в пятнистом бушлате армейского типа, и неуверенно идущую самой последней свободную…

…Перешагнул на палубу, упирающуюся рабыню легко перетащил за собой, мать Иринки, поколебавшись мгновение, всё-таки решилась… Открыл каюту, снял с плеч девочку, осторожно поставил на трап:

– Спускайся.

Та, улыбнувшись, нырнула внутрь. Снова подтащил к себе свою покупку, под сильными пальцами кольцо, запирающее ошейник, легко разжалось. Швырнул обломки рабского знака в воду, едва слышно булькнуло. Девушка схватилась за шею, не веря самой себе, но островитянин уже взял её за плечи, вталкивая в кубрик. Запихнул, обернулся к матери девочки:

– Давай вниз. Сейчас будет тепло и электричество. В ящике – продукты. В бутылях – вода. Согрей всем чаю и накорми. Мне принесёшь в рубку.

– Д-да…

Кивнул ей, указывая вниз, затем отдал концы, вернулся в рубку. Чихнув, сыто замолотил дизель, заплевалась забортной водой помпа. Сизое облако дыма повисло над свинцово-фиолетовой забурлившей водой. Катер дрогнул, медленно сдал назад, разворачиваясь, затем лёг на курс к выходу из залива и начал набирать скорость. Руки автоматически поворачивали штурвал, регулировали скорость. Михаил уже столько раз ходил этим путём, что всё делал машинально, удивляясь своему поступку. Ладно эта чужестранка – она практически чистая ария. Здесь уже, как говорится, защита своей крови. Но эти-то двое ему зачем?! С чего бы это вдруг он пожалел мать и её ребёнка? Ведь прошлые разы… И вздрогнул – прошлые разы детей он на рынке не видел! Ни разу! Среди тех, кто себя продавал. А это значит… Значит, что пищевые запасы прежних времён уже испортились. И теперь всё зависит от того, сколько добудешь за лето… Похоже, наступают ещё более тяжкие времена, а не то, что ему казалось улучшением… Дёрнул головой в жесте раздражения… Что-то долго там внизу они возятся… И тут хлопнула дверь в рубку, через комингс перешагнула мать девочки с подносом в руках. Парящий ароматом чай в большой фарфоровой кружке, стопка бутербродов на тарелке – хлеб с ветчиной, купленной им на дальнем торге, отдельно – сахар в чашке. Неровно отколотые куски и кусочки. Маленькая ложка, чтобы мешать.

– Поставь сюда.

Молодая женщина боязливо взглянула на своего временного хозяина, поставила принесённое на рундучок, шагнула было к выходу из рубки, но замерла, услышав вопрос:

– Вы уже ели?

– Н-нет… Вначале вы… Должны… Вы же главный…

– Твою ж мать!

Она даже сжалась, услышав ругательство:

– Главный? Ребёнка надо было вначале накормить! Вот кто сейчас самый главный! Иди, корми дочь, дура!.

Отвернулся, плотно сжав губы. Испортила, бестолковка, и так опущенное ниже плинтуса настроение… Ворона! Та, поняв, что не успев ещё попасть на место, уже проштрафилась, рванулась прочь, но запнулась и со слабым криком полетела на металлическую палубу… И охнула, когда не ощутила удара. Медленно открыла зажмуренные в страхе глаза, вздрогнула… Увидев себя в крепких объятиях неведомо как успевшего подхватить её хозяина.

– А…

Неожиданная улыбка в ответ:

– Что ты в самом деле… Я женщин не бью. Не бойся. Иди, корми Иринку, и вторую не забудь. Да и себя. Нам ещё долго идти. Так что можете поспать пока. Под лавками в ящиках найдёте одеяла и подушки. Правда, белья нет. Но всё чистое.

Его руки разжались, затем слегка подтолкнули женщину ко входу в каюту:

– Беги, глупышка. Все есть хотят…

…На машине оно, конечно, быстрее бы было. Да и проще. Но пришлось бы долго ждать отлива. А осенью лишнее время на берегу – риск. Тем более, он без Джаба и с прицепом. Да ещё каким! Нет, правильно решил на катере идти. Правильно… Море, что редкость осенью, словно сжалилось над его пассажирками. Ровная бесконечная гладь, убегающая за горизонт. Катер словно обрёл второе дыхание, убегая всё дальше и дальше от города, следуя вдоль береговой линии на почтительном расстоянии. Невооружённым взглядом и не разглядишь… Начало темнеть. Даже очень быстро. Впрочем, пока время есть… А потом – тоже не страшно. Светящийся столб над его островом он увидит издалека. Да и нет такой темноты, чтобы он не смог вести свой катер…

…В бухту острова входил уже во время забрезжившего рассвета. Неторопливо, под приветственный лай своей стаи, выстроившейся на пирсе. Впрочем, гавканье псов слышно лишь ему. Пассажирки встречающий их концерт пока не слышат. Всё перекрывает стук дизельного двигателя. Интересно, они ещё спят или уже проснулись? Снайперски точно притёр катер к кранцам пирса. Перемахнул через леера, обмотал концы вокруг кнехта. Сначала один, потом второй. Только когда закончил, собаки рванулись к нему, окружили, запрыгали вокруг, ластясь, пытаясь лизнуть… Степенно подошёл Джаб, и молодые собаки расступились, уступая место вожаку. Колли пристально взглянул в глаза хозяина. Короткий мысленный вопрос. Такой же беззвучный ответ. Рык-команда стае, поспешившей послушно выстроиться коридором…

– Спасибо, Джаб. Сейчас подниму…

Спустился по трапу в носовую каюту. Спят, суслики.

Рабыня на одном топчане, возле носа. Мать с ребёнком вместе. Ну это-то понятно. У входа в каюту щёлкнул выключателем, зажигая свет:

– Эй, поднимайтесь! Прибыли. Пора выгружаться.

Завозились, открывая сонные глаза, оторвалась от подушки всклоченная голова купленной, и невольно, глядя на неё, Михаил улыбнулся – как же забавно та выглядела. Уловив улыбку, рабыня насупилась, затем выпятила нижнюю губу и… Показала язык, отвернулась. Парень поразился – какое же у неё выразительное личико!..

– Мы приехали, дядя? – сонный голос Иришки.

– Приехали. Теперь до дома доехать. Но это совсем рядом. Пару километров буквально. Идёмте, машина ждёт…

Закупаться по большому счёту он не собирался, поэтому оставил дожидаться себя «Вэгонир», что поразило всех троих. Усадил на мягкие сиденья. Мать с дочерью – назад. Рабыню – рядом. Та отвернулась, смотрела в окошко. Обиделась? Ну-ну…

…Мощный мотор сытно зарокотал, зашумела печка. Джип тронулся по извилистой грунтовке. Псы трусили позади, благо Михаил всегда ездил так, чтобы они могли сопровождать его. Не хотел дразнить или обижать собак, поэтому – лучше чуть медленней, зато спокойно… Въехал во двор, заглушил двигатель:

– Ну вот мы и дома…

Отпер калитку в массивной двери толщиной в метр, шутливо развёл руками:

– Прошу, дамы. Прибыли…

Глава 14

…Остановился возле одной из комнат коридора, обернулся к маме и дочери:

– Это ваша. Будете в ней жить.

Повернул торчащий в двери ключ, открыл – взору предстало уютно обставленное большое помещение с двумя кроватями, шкафами, стоящим на тумбочке телевизором и музыкальным комбайном.

– Можете располагаться.

Протянул матери ключ, кивнул, взяв рабыню за руку, прошёл чуть дальше, остановился у другой двери, опять открыл – комната чуть поменьше предыдущей, но так же хорошо и со вкусом меблированная. Взяв девушку за худые плечи, повернул спиной к себе, легонько подтолкнул:

– Твоя.

Та невольно сделала шаг вперёд, обернулась, но парень уже шагал дальше – его покои, так сказать, находились в конце коридора… А дальше всё было по накатанной уже колее – показать, где кухня, распределить обязанности между взрослыми. И – работа, работа, ещё раз работа. Бывшая рабыня боялась своего хозяина, хотя тот не делал разницы между второй женщиной и ей. Хозяйством занимались они, а Михаил по-прежнему работал с тем, что привёз из своих путешествий. Дни летели за днями, становясь всё короче, а ночи длиннее. Снег плотным ковром укутал землю, смягчив невиданные до этого морозы, сковавшие льдом даже часть залива. Тем не менее раз в неделю парень надевал лыжи и направлялся к алтарю Древних Богов. Без этого ритуала уже ни он сам, ни Джаб не могли обойтись. Возвращался посвежевший, вся усталость, накапливающаяся от беспрерывной работы, исчезала бесследно. В голове же появлялись новые непонятные мысли и знания. Иногда, забывшись, он напевал за столом неведомые песни на абсолютно незнакомом ему языке или обращался к своим спутницам на нём, вызывая испуганные взгляды у тех. Тогда он словно приходил в себя и сразу всё появившееся исчезало. Так летел день за днём, близился Новый год. Михаил даже приуныл – обычно в этот праздник всё менялось, его гостьи начинали вести себя по-другому после него. А тут… О чём можно говорить, если он до сих пор не знает имени матери Иришки? А вторая его покупка по-прежнему молчит, словно немая, хотя он не раз слышал, как она общается с молодой мамой высоким голосом с незнакомым акцентом. Всё-таки нужно прекращать эту практику. Теперь-то он проживёт и в одиночестве. Не стоит таскать к себе на остров непонятно кого… Ни к чему. Теперь, имея Алтарь и знания, он сможет наладить транспортную систему, оставшуюся ему от предков. Ту самую, о которой остались отголоски легенд про чудь белоглазую, обитавшую когда-то в Сибири и ушедшую под землю. Хотя… Не под землю. Они все вымерли от этой же самой чумы, что теперь свалилась на человечество… Не хватило им иммунитета. А почему же столько живых осталось? Вирус ослаб? Вполне возможно. Эх, жаль знаний не хватает… Ничего. Алтарь поможет. Дальше будет видно… Поднялся из-за стола. Хоть и праздник не праздник, но традиции забывать не стоит. Ёлку всё равно надо привезти… Вышел на улицу, пахнуло свежим чистым воздухом. Развёл в стороны руки, вдохнул полной грудью. Как всё-таки хорошо жить! Надел на ноги лыжи, сунул за пояс тесак, оттолкнулся палками и – ходу! В заветную крошечную долинку, где растут ели. Небольшие, но самые настоящие. Дорога туда заняла примерно час. Намётанным взглядом ухватил одну, в два взмаха снёс ствол, быстро закутал широким ремнём, стараясь не повредить ветки, приладил половчее за спиной и назад. Раз-два, раз-два! Только крупный снег визжит под широкими полозьями да вихрь снега из-под палок. Назад быстрее вышло. Почти всё время под гору. Туда дольше. Едва оказался в тамбуре входа, как ноздри защекотало хвойным запахом. Зелень иголок заблестела от конденсируемой влаги. В шахтах тепло. Ровно гудит подземный генератор, пока есть топливо. А закончится – ничего страшного. Он соберёт арийский источник электричества, экологически чистый, практически вечный. Обломил намёрзшую на маску изморозь, образовавшуюся от пара, поставил лыжи к стене, где у них место в специальном шкафчике. Расстегнул бушлат, направился к себе в комнату. Проходя мимо комнаты своих гостий, на мгновение прислушался чудесно обострившимся слухом. Мама и дочь играют. Кажется, старшая учит младшую читать. Или рассматривают картинки в книжке. Он приволок много разных из областного центра. Брал ведь не глядя, оптом, что давали. Вторая гостья в одиночестве, но, кажется, тоже не скучает. У неё работает телевизор. Похоже, что нашла кассеты на родном языке, наслаждается звуками. Гортанными, многосложными. Кто же она такая? Не соплеменница Ю. Это точно. Другая манера поведения, походки. Но тоже откуда-то оттуда. И как в наши края её занесло? Поинтересоваться бы, да… Собственно говоря, и спас-то да пригрел только потому, что нельзя было тому нагу-змеелюду дать принести жертву на родной земле, испоганить её. Тогда бы все быстро вымерли. Не люди – остатки чистых ариев, подобных ему. Змеепоклонники и так захватили практически весь мир, всю власть. Все войны, мор в мире – их прямая вина… Ненасытность, жадность змеелюдов не имеет предела. Ради никчёмного золота они способны на всё. Именно по этой слабости их можно легко отличить от истинных ариев – над теми презренный металл не имеет никакой власти. А вот наги – те без него жить не могут. Теряют контроль при виде крупинки жёлтого металла… С такими размышлениями закончил крестовину, подтесал комель срубленной ёлочки – подошли друг к другу словно единое целое. Порадовался – ни разу линейки не взял, а всё вошло одна в одну, словно штангенциркулем вымерял. Да ещё с первого раза. Не поленился, дошёл до складов, нашёл ящик с игрушками, оставшийся от прошлого раза, нарядил и прямо так, украшенную, благо ёлочка небольшая, всего-то метр с небольшим, отнёс в столовую, поставил посередине стола, за которым все принимали пищу. Вернулся к себе, взглянул на часы. Хотя последнее было вовсе необязательно – чувство времени у него было тоже. Выше всяких похвал. Всегда знал, который час, с точностью до десятка секунд. Подарок от предков… Позволяет пока время. Вернулся снова на склад, только продуктовый. Обвёл взглядом полки, благо даже тетрадка с записями ему больше не требовалась, при абсолютной-то памяти, наложил в большой пластиковый пакет деликатесов. Чего их хранить вечно? Всё равно ведь испортятся. Конфеты с начинкой уже почти засохли. Но шоколад ещё нормальный. Пайковый, авиационный. Пусть ребёнок себя побалует. Ведь вряд ли когда Иришка ещё сможет попробовать то, что сегодня… Отнёс всё в столовую, выходя – столкнулся с испуганно отшатнувшейся в сторону матерью девочки. Смерил её равнодушным взглядом, бросил:

– Всё, что там – на стол.

Пошёл молча к себе. В комнате достал с полки очередной справочник, погрузился в чтение. Через три часа отложил книгу – время обеда. Вышел из комнаты, прошёл в столовую – стол аккуратно накрыт. Дымятся кастрюли, но в помещении никого. Пожал плечами – то ли совсем зашугались, то ли просто… Растерялись. Выхватил взглядом горку фантиков от конфет, улыбнулся грустно – дорвалась малышка до сладостей. И похолодел от мгновенно возникшей мысли, что девочке с непривычки может стать плохо… Но спустя мгновение все страхи исчезли – бодрые весёлые шажки, радостный смех:

– Дядя! Дядя! Ой, как это вкусно! Конфеты! Спасибо, дядя! Большое-пребольшое спасибо!

Ласково погладил девчушку по соломенной головёнке, снова взгрустнулось. Ему уже двадцать пять, и ни жены, даже невенчанной, впрочем, христианская вера по сути своей – поклонение Змею… Ни ребёнка. Никого после него не останется. А этого допустить нельзя. Должен быть наследник. Обязательно должен! Тот, кому сможет он передать знания, с кем попытается поднять вновь остров и кто будет верной опорой в пути… Но где найти ему ту, кто… Снова грустная улыбка на мгновение легла на его лицо, сменившись равнодушием…

– А что твоя мама?

– Она вместе с Нией. Чего-то там затеяли. Просили сказать, что они позже поедят.

– Тебя-то не забыли накормить?

– Нет, дядя. Я сыта-пересыта! Конфеты такие вкусные!

– Я рад, что тебе понравились. Но теперь давай я поем.

– Ой, дяденька, извините. Вы кушайте, я не буду вам мешать.

Крутнулась на пятке так, что только волосы вихрем, умчалась. Михаил остался один, снова грустно улыбнулся, погрузил ложку в густой наваристый суп… Потом убрал посуду в мойку, вернулся в свою комнату. Долго читал книгу, посмотрел кино по телевизору, опять читал. На ужин не пошёл. Есть ему почему-то не хотелось. Ни с того ни с сего вдруг ощутил острое тянущее чувство. Его словно звали неслышимые голоса. Как в гипнотическом сне вышел в тамбур шахты, оделся, защёлкнул крепления лыж и пошёл туда, откуда доносился Зов… Высокий светлый столб энергии, играющий над пирамидой Алтаря, увидел сразу, впрочем, как и ощутил лёгкое покалывание во всём теле, почувствовал, как тысячи мелких искр поплыли по коже головы под шапкой. С каждым метром, приближающим его к пирамиде, становилось всё теплее. Вначале он сбросил бушлат, затем – куртку, нижнюю рубашку. На снегу остались ботинки, носки, шапка… Затем он взошёл на плоскую верхушку пирамиды и застыл в неподвижности, раскрыв руки ладонями кверху. Светящийся столб истончился, став иглой, которая вдруг вонзилась ему в темя. Из ладоней вырвался свет, изогнулся дугой, проходящей чуть выше головы. И словно радужный пузырь окутал парня, застывшего в неподвижности, словно статуя… Так продолжалось несколько минут. Затем человек открыл глаза, невидящим взором обвёл вокруг себя окружающий его мир: суровые округлые сопки, покрытые белым снегом, торчащие из-под покрова ветки коричневых полярных берёзок, бледно-синие, переходящие в зелень языки льда от осенних ручьёв. Внезапно в небе вспыхнуло северное сияние. Не бледное, с желтизной, а истинное, загоревшееся в полную силу. Фиолетовые, алые, синие столбы от земли до бесконечности свивались в бесконечную ленту, закрутившуюся вокруг Михаила, застывшего на вершине своей пирамиды. Он пошевелил рукой, и сияние послушно изогнулось, устремившись ещё выше. Лёгкое движение пальца заставляло столбы трепетать, подёргиваться дымкой, чтобы в следующий миг вновь вспыхнуть со всей необузданной силой… Он не удивился, вдруг оказавшись в своей комнате в глубине ракетной шахты. Просто ему так захотелось, и вот он уже дома. Стакан с водой послушно взмыл в воздух и скользнул ему в руку. Взглянул на каменную стену и вдруг увидел, как городской старшина на площади областного центра возле большого костра поднимает вверх бокал с чем-то хмельным и провозглашает здравицу уходящему году. И подданные и соратники приветствуют его речь. Вновь вспыхивает пламя, окутывающее Михаила, и ему становится ясно, что горожане потрудились неплохо и доживут до нового урожая сытно и хорошо. Скот, который они купили, даст приплод, стада начнут расти, лето будет тёплым и щедрым на ягоды и грибы. Родятся новые дети, придут новые люди, до этого прячущиеся во всех уголках полуострова. Народ Севера начнёт расти, потому что они станут строить новую жизнь сообща. А он… Он вновь останется в одиночестве. Ибо… Ему нельзя к людям, как бы ни хотелось. Просто они не смогут принять Михаила, потому что тот слишком отличается от них всех. А что же делать? Так и остаться отшельником, наведываться к горожанам, для которых парень желанный гость. Ну скажем, не такой желанный, если быть честным, но во всяком случае – уважаемый… Снова неслышный вопрос, и перед глазами возникают новые сцены, сотни и сотни, слагающиеся в тысячи и миллионы. Прошлое и настоящее. Настоящее и будущее. Далёкое и близкое… Его женщины хлопочут на кухне. Они совсем забыли, что сегодня праздник… А доброта парня к дочери Олеси, так зовут мать девочки, тронула их обоих. Ния… На самом деле её зовут Ниисава, она – дочь японского дипломата в одной из стран, чудом пережившая чуму и пойманная людокрадами, когда пыталась пробраться на родину сушей… Ей много пришлось вынести, пока не попала в руки парня. Отец Иришки бросил жену и дочь, когда ему подвернулась другая женщина. Уродливая, старше его, но по нынешним временам обладающая большим богатством – известным ей складом военного имущества. Так что ни матери, ни дочери некуда деваться, а оставаться с Николаем женщина не хочет – боится, что ребёнок не сможет жить на Севере. Сама она родом из центральных областей страны. Бывшей страны… Мечтает о том времени, когда сможет вернуться домой, надеется, что её родители живы… Впрочем, как ни странно, они действительно живы. И тоже надеются как-нибудь ещё увидеть дочь и внучку. В этом он им поможет. Транспортная система действует, и он завтра же сможет помочь родственникам встретиться. А чтобы не было лишних проблем, просто сотрёт память о себе. Вот и всё. Насчёт японки вопрос сложнее. У той не осталось никого, а на островах Страны восходящего солнца едва-едва наберётся сотня выживших. Может, предложить ей остаться на Севере? Не у себя, естественно. У Николая. Тот не откажется получить в свой клан ещё одну женщину. Даже будет рад этому. Впрочем, здесь куча вариантов. И Михаил последует решению девушки. А что с ним самим? Где ему найти мать для своего ребёнка? И – темнота… Получается, что увидеть собственное будущее ему невозможно? Похоже, что так… Тем лучше. Словно тяжкая ноша сваливается с его плеч. Разве можно жить, зная наперёд всё, что случится? Это будет уже не жизнь, а существование. Жалкое прозябание день за днём… Но остаётся последнее – кто убил Светлану и Оксану… И он увидел… Всё. Как насиловали бывшую людоедку, как издевались над девочкой. Как прибили их к бревенчатой стене, а потом тренировались в метании ножей в истекающие кровью мишени. И – издевательский акт милосердия, по пуле в головы уже почти бездыханным жертвам. Всего лишь за тот ящик сахарного песка, что он им привёз… Не так далеко, кстати, ушли эти твари. И он их достанет. Слово…