Текст книги "Путешественники в третье тысячелетие"

Автор книги: Александр Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Эта перспектива так понравилась Васе, что, рассказывая об этом, он улыбался от удовольствия. Грише захотелось поглядеть ископаемый рог, но оказалось, Вася спрятал его в секретное место, чтобы не стащили Сережка с Наташкой.

Пока Вася рассказывал свою историю, мальчики пришли на поле, где работал трактор Кирилла Семеновича. Вася предстал перед отцом со страхом: он узнал от Гриши, что Кирилл Семенович обещал отодрать его. Но, к удивлению ребят, когда отец услышал короткий Васин рассказ (долго разговаривать было некогда) и узнал, что сын достойно вел себя в затруднительном положении, он даже похвалил его. Ребята пошли домой, и Кубря семенил за ними с видом победителя.

Гриша Челноков и Вася Таратута получили от деда Филимона подарок, о котором и мечтать не смели, – щенка Кубрю.

Щенок уже давно признал хозяевами Гришу и Васю.

Дед Филимон, видя, как обернулось дело, написал сыну-полковнику в Свердловск, и тот ответил так:

«Желая без хлопот и забот получить хорошую собаку, я нарушил охотничье правило: если хочешь иметь преданного четвероногого друга и помощника на охоте, воспитай его сам!

За это я и наказан: собака, еще не видя меня, привязалась к другим, и я не хочу надрывать ее сердце, разлучая с друзьями.

А потому, отец, отдай Кубрю Васе и Грише с единственным наказом: беречь и любить щенка и вырастить из него хорошего охотничьего пса…»

Получив это письмо, дед Филимон позвал ребят, и, когда они прочитали, очень обрадовались.

– Как же подарок делить будете? – рассмеялся дед Филимон.

– А зачем его делить! – удивился Вася. – Пусть Кубря пока будет общий, а потом сам выберет хозяина. Как он порешит, так и будет.

Гриша согласился, хотя и понял тайный смысл Васиных слов: Вася был уверен, что Кубря предпочтет его. Грише было немного обидно думать, что так может случиться: ведь щенка из буерака спасал он, Гриша, и при этом чуть не погиб.

А пока мальчишки были страшно довольны, получив Кубрю в свою собственность.

Глава вторая. Дедушка Скуратов (из дневника Гриши Челнокова)

13 июня. Вот так история вышла с ископаемым носорожьим рогом!

Сегодня утром в район отправлялся колхозный грузовик с огурцами. Мы с Васькой попросили шофера, дядю Романа, взять нас, потому что у нас важное дело. А дядя Роман наотрез отказал – подумал, что мы просто прокатиться захотели.

Пришлось открыть секрет, и Васька показал ему ископаемый рог.

– Если для науки, это другое дело! – сказал дядя Роман. – Науку я уважаю. Садись, ребята!

Доехали мы без всяких приключений, и дядя Роман велел нам возвращаться быстрее.

Когда мы пришли, районный музей был еще закрыт, но какой-то седенький старичок как раз открывал дверь.

Он и оказался заведующий, Никифор Антонович Скуратов.

– У вас ко мне дело? – спросил он. – Входите!

Мы вошли, и Васька с торжеством протянул заведующему рог.

Заведующий не удивился и не пришел в восторг, как мы с Васькой надеялись. Не торопясь он вымыл рог, вытер его тряпкой и стал рассматривать.

– Это рог ископаемого носорога! – не вытерпел Васька.

– Рог-то рог, только не с носорожьего носа, а с бычьей головы.

Мы ошеломленно молчали.

– Да-с, молодые люди, – повторил заведующий, – это обыкновенный воловий рог, но в земле он пролежал довольно долго, со времени Николая Кровавого, как я полагаю.

Васька обрадовался и сказал:

– Значит, вы примете его как древность и повесите внизу дощечку?

Но и на это Никифор Антонович ответил, что должен нас огорчить: рог он не примет и дощечки не повесит. Такие экспонаты не имеют никакой ценности.

Нам стало очень неловко, и Васька вежливо сказал:

– Извините за беспокойство! Мы бы не приехали, но надо мной, видно, подшутил один инженер, сказал, что это носорожий рог…

А дедушка Скуратов сказал, что рад с нами познакомиться, и на память подарил нам наконечники скифских копий. Это вот музейная ценность, а на вид какие-то обломки, покрытые зеленым налетом. Зато они пролежали в земле две тысячи лет…

Мы с Васькой с восторгом схватили подарок. Заведующий долго рассказывал нам про скифов: где они жили, какие у них были обычаи, какое оружие, какая посуда. Это было так интересно, что мы забыли про время, и вдруг вспомнили, что дядя Роман может уехать без нас, и заторопились на рынок.

Дедушка Скуратов сказал нам на прощание:

– Пусть мой подарок послужит основанием вашего школьного музея. Вы, ученики, в этом году можете и должны сделать многое: ведь Цимлянское море разольется на тысячи квадратных километров и навсегда скроет от людей многие и многие остатки старинных поселений, древние курганы, где могут скрываться бесценные археологические сокровища. Организуйте бригады археологов, производите раскопки – великую пользу принесете исторической науке! Обращайтесь ко мне за консультацией – я рад помочь вам в любое время…

Мы распрощались с дедушкой Скуратовым и припустились на рынок. Дядя Роман ждал нас уже минут двадцать и очень сердился. Но, когда узнал, что мы опоздали по научной причине, успокоился, завел мотор, и мы поехали.

Дорогой мы решили, что обязательно организуем археологический кружок. Я попрошу нашу старшую вожатую Капитолину Павловну устроить сбор дружины и там поставить этот вопрос.

Когда мы проезжали мимо ям, откуда брали глину для строек, Васька вынул из котомки воловий рог и швырнул его в яму.

– Пусть полежит лет тысячу, – молвил он. – Тогда он станет настоящей древностью. Эх, надо бы на нем мою фамилию и имя вырезать! Пусть бы будущие археологи ломали голову, что за личность такая был Василий Таратута.

– Они бы вообразили, что это был древнерусский витязь, сподвижник Ильи Муромца, и дрался с печенегами этим рогом! – сказали.

Мы с Васькой долго хохотали. Так кончилась история с ископаемым носорожьим рогом.

14 июня. Я пошел к Капитолине Павловне насчет археологического кружка, а она меня направила к Ивану Фомичу. Иван Фомич сказал, что надо собрать ребят, и я должен сделать доклад на сборе отрядов пятого и шестого классов, и дал мне книги по истории и археологии, отметил, где читать, и сказал, чтобы я принес показать написанный доклад.

Глава третья. Серебряная медаль (из дневника Гриши Челнокова)

21 июня. В нашей семье произошли три важных события: Арся окончил школу с серебряной медалью и получил в подарок от дяди Толи мотоцикл, а я сделал доклад на сборе отрядов, и Иван Фомич меня похвалил.

Теперь Арся может поступить без экзаменов в любой вуз. Я страшно рад за Арсю.

Наутро после выпускного вечера к нам примчалась фельдшерица Дора Панфиловна. Арсю она не застала (они с дядей Толей уехали в Цимлянскую узнавать насчет работы), а мама и я были дома. Дора Панфиловна сразу заговорила:

– Правду мне сказала Матильдочка, что ваш сынок кончил с серебряной медалью?

Матильда – дочка Доры Панфиловны, она плелась на тройках и еле-еле получила аттестат зрелости. По-настоящему ее зовут Матреной, а в Матильду она себя переименовала для шика.

Мама ужасно гордилась успехами Арси, но ответила нарочно равнодушным голосом:

– Да, но ведь это не такая невидаль: вот кабы золотую получил!

А когда фельдшерица узнала, что Арся поехал устраиваться на работу, ей чуть дурно не сделалось.

– Да где это видано, с медалью да на работу? – завопила Дора Панфиловна. – Заявление надо посылать в самый-самолучший вуз, пока места для медалистов не успели расхватать!

– Учиться еще успеет, – будто равнодушно возразила мама. – Его и на будущий год примут, а потрудиться молодому человеку не мешает. Кстати, и мне поможет хозяйство поставить на новом месте.

Ох, и молодец наша мама, ох, и хитрая! Недаром Арся называет ее дипломатом. Сама вчера с Арсей чуть не до слез спорила, чтобы он не поступал на работу, а ехал учиться.

Второе важное событие в Арсиной жизни, на мой взгляд, стоит серебряной медали: дядя Толя подарил Арсе мотоцикл «ИЖ-49».

Но до чего же скрытный дядя Толя, прямо ужас! Заказал мотоцикл в Ростове, чтобы доставили к нему на работу, а в станицу привез вчера, к выпускному вечеру, и торжественно преподнес Арсе. Арся чуть не заплакал от радости, получив такой подарок: он давно вздыхает о мотоцикле, да из маминой зарплаты не очень-то скопишь на него деньги!

Мама побранила дядю Толю за то, что он истратил столько денег, и сказала, что плохо придется станичным собакам, когда Арся станет учиться на мотоцикле. Она, конечно, пошутила, потому что Арся хорошо знает мотор: он три года занимался в школьном физическом кружке, и они даже разбирали мотор автомобиля. Но мы с Васькой решили на всякий случай продержать Кубрю несколько дней взаперти.

Жаль только, что Арсин мотоцикл без коляски. На заднем седле можно ехать одному: либо мне, либо Ваське.

Сегодня Арся поднял дядю Толю чуть свет, и они тарахтели на улице, а когда хозяйки стали ругаться, что они распугали всех кур и уток, то Арся с дядей Толей уехали в степь.

По сравнению с Арсиными делами мой доклад, конечно, пустяк. А все-таки я про него напишу.

Ну и страху я натерпелся, когда вышел на трибуну в нашем актовом зале, а на меня уставились целых две сотни глаз! Да добро бы, смотрели школьники, а то были там и директор Елена Николаевна, и Иван Фомич, и Капитолина Павловна, и другие учителя… И уж ладно, если бы только учителя, а то сидел и председатель колхоза товарищ Очеретько и парторг Андрей Васильевич, Сенькин отец.

В глазах у меня потемнело, и доклад вылетел из головы.

Стою я дурак-дураком, а Иван Фомич ободрительно на меня глядит и говорит потихоньку:

– Смелей, Челноков! Ведь ты же все хорошо знаешь!

Тут у меня будто выключатель какой в голове щелкнул, и сразу все осветилось. Я начал довольно тихо, а потом все громче и громче:

– В обширных южных степях нашей родины две тысячи лет назад кочевали скифы. Скифские поселения были распространены по всему Северному Причерноморью, и это могучее племя оставило в здешних краях многочисленные следы своего пребывания…

Тут у меня пошло и пошло без передышки и запинки. Я даже прочитал четверостишие из Бунина (это мне, конечно, Иван Фомич посоветовал):

 
Прибрежья, где бродили тавро-скифы,
Уже не те, – лишь море в летний штиль
Все так же сыплет ласково на рифы
Лазурно-фосфорическую пыль…
 

Словом, когда я окончил доклад горячим призывом создать археологический кружок и спасти какие еще можно остатки далекой старины, раздались дружные аплодисменты.

В кружок записалось около тридцати человек. Сенька Ращупкин тут же сделал список на листке и вложил в свой неизменный блокнот. Не понимаю, как ему не надоедает все записывать! И ведь никто его не заставляет. Старшая вожатая Капитолина Павловна очень хвалит Сеньку за эту книжечку и советует всем звеньевым брать с него пример.

В бюро кружка выбрали трех человек: Ивана Фомича, меня и Ваську Таратуту.

Потом встал председатель колхоза Мирон Андреевич и сказал, что на время похода дает нашему кружку коня с телегой, но только без конюха.

Ребята захлопали ему еще громче, чем мне, и закричали, что с конем они управятся сами: ведь они потомственные казаки.

Иван Фомич сказал мне и Ваське Таратуте, что мы трое должны собраться, распределить обязанности и выработать план работы кружка.

Скорей бы отправиться в поход!

22 июня. Мама сегодня ходит печальная: прошло ровно десять лет с тех пор, как началась война и батя уехал в районный военкомат.

Я не помню прощания с ним, мне было только два года, а Арся помнит хорошо. Он тогда перешел во второй класс, и, если бы не оккупация, он кончил бы школу в прошлом году.

Наше горе тем сильнее, что батя погиб за месяц до победы, на подступах к Берлину…

К вечеру приехал Арся с дядей Толей. Арсю приняли работать на земснаряд, где капитаном товарищ Цедейко. Арся будет работать матросом.

Я спросил с беспокойством, справится ли он с работой.

– Постараюсь. Работа тяжелая, но ведь силенка и выносливость у меня есть…

– Смотри не посрами честь семьи Челноковых! – приказал я шутливо.

– Есть не посрамить честь семьи Челноковых, товарищ младший брат!

Потом Арся сказал, что ежедневно ездить в Цимлянскую невозможно и потому он будет жить на земснаряде с экипажем, а домой станет приезжать на воскресенье.

Сейчас Арся и дядя Толя сидят возле мотоцикла, разговаривают о переключении скоростей, о тормозах, об электропроводке, копаются в моторе…

Арся не отступится от дела, пока не изучит его как следует. Он уже заявил маме, что в понедельник поедет в район – сдавать экзамен на право вождения мотоцикла, а во вторник отправится в Цимлянскую – уже начнет работать.

Глава четвертая. Чрезвычайное происшествие в доме Ращупкиных (из дневника Гриши Челнокова)

23 июня. Перечитал я свой дневник. Опять получается, что пишу все про себя да про Ваську Таратуту. Ведь предупреждал меня Арся от… (Забыл, как слово называется.) И вот я решил рассказать про Сеньку Ращупкина, тем более что с ним недавно случилась забавная история.

Я уже писал, что Сенькин отец, Андрей Васильевич, – парторг нашего колхоза. Могу еще добавить, что он знаток метеорологии, такой науки, которая изучает давление атмосферы, ветры, дождики и все, что относится к погоде. Андрей Васильевич заведует гидрометеорологическим (вот какое длинное слово – 22 буквы!) постом. Этот пост – будка на открытом месте ращупкинского огорода. Она с решетчатыми стенками, в ней и около нее разные приборы. Сенька мне про них рассказывал, и я знаю, для чего они.

В первую голову есть там уличный термометр, он помещен в тени, чтобы солнце его не нагревало. Есть барометр, показывающий давление атмосферы; давление атмосферы важно знать, оно связано с изменением погоды. Флюгер на высокой мачте показывает направление и скорость ветра. По-научному этот прибор называется анемометр. Прибор гигрометр определяет влажность воздуха, то есть сколько в воздухе содержится водяных паров. Есть еще там дождемер. С его помощью измеряют количество осадков, то есть дождя и снега.

В семье Ращупкиных хранится большая книга «Метеорологический журнал», куда они записывают четыре раза в сутки наблюдения за приборами, сделанные в определенные часы. Андрей Васильевич следит за этим строго. Если ему приходится отлучиться по партийным делам, записи делают либо Сенька, либо его старшая сестра, восьмиклассница, нет, теперь уже девятиклассница Кира.

Очередная сводка наблюдений немедленно передается по телеграфу на областную гидрометеорологическую станцию, и там ею, вместе со многими другими, пользуются для предсказания погоды по области. А областные сводки идут в Москву, и по ним предсказывается погода на весь Союз.

Сенька Ращупкин очень гордится тем, что принимает участие в службе погоды, и, когда передают по радио сводку погоды, он задирает нос, хочет показать, что тут без него дело не обошлось. У Андрея Васильевича много книг по метеорологии, и Сенька их читает, хотя, конечно, не все понимает. Он переписал в свою знаменитую книжечку названия разных облаков по-латыни и щеголяет ученостью, особенно перед девчонками. Например, посмотрит на небо и заявляет:

– Ого! Кумулонимбусы идут! Готовьте зонтики!

И это значит, что собрались кучевые дождевые облака.

Или:

– Айда, ребята, в степь! Циррусы пошли на убыль, дождя не будет…

Циррусы – это перистые облака. После таких слов девчонки смотрят на Сеньку с уважением, а он задается…

Кроме метеорологических, Андрей Васильевич ведет фенологические наблюдения. Он каждый год записывает, когда появилась первая травка, когда раскрылись почки на кустах и деревьях, когда появились первые ягоды и плоды, когда начали и кончили падать листья, когда вскрылся и замерз Дон, когда прилетели скворцы и другие птицы, когда в первый раз закуковала кукушка, и всякое тому подобное. Эти записи Андрей Васильевич отсылает в Москву и говорит, что они имеют большое значение для изучения родной природы.

История, которая получилась с Сенькой Ращупкиным, как раз и вышла из-за метеорологии.

У Андрея Васильевича есть старинная книжка, издания 1890 года (в том году еще мой дедушка под стол пешком ходил!), под названием «Предсказание погоды», а написал ее французский ученый Габриель Далле. Вот что Сенька вычитал в книжке Далле (я решил выписать, как там напечатано, по старому правописанию, со смешными буквами ѣ и i и с твердыми знаками на конце слов):

«Весьма распространено повѣрье, что многiя животныя могутъ служить для предугадывания погоды.

Въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ употребляютъ слѣдующий способъ: берутъ лягушку или пiявку и помещаютъ ее въ склянку, вмѣстимостью съ большой стаканъ, закрывая кускомъ полотна. Воду надо переменять – лѣтомъ разъ въ недѣлю, а зимою разъ въ двѣ недѣли. Если пiявка остается на днѣ без движенiя, свернувшись въ спираль, то это предъ хорошей погодой; если она ползетъ вверхъ, то это къ дождю; если она кажется неспокойной – къ вѣтру; если она очень возбуждена и вылѣзла изъ воды – это къ грозѣ…»

Сенька задумал проверить, так ли это. В озерке на берегу Дона он за полчаса наловил пиявок, штук двадцать пять, посадил в стеклянную литровую банку с водой и обвязал сверху марлей.

А ночью случилась ужасная вещь. Пиявки прорвали марлю и расползлись по всему дому.

Сенькина сестра проснулась ночью оттого, что почувствовала у себя на шее что-то мокрое и холодное. Она провела по шее рукой и закричала от страха. Потом она догадалась, что это Сенькина пиявка.

Проснулась мать, зажгла лампу и сняла пиявку с Кириной шеи. Вдруг Кира закричала еще сильнее: на постели оказалась еще одна пиявка.

Кирина мать обнаружила пиявку у себя на голове. В доме начался переполох. Вбегая в Кирину комнату, Сенька наступил босой ногой на пиявку, поскользнулся, упал и набил себе шишку на лбу.

Пиявки обнаруживались в самых неожиданных местах: в крынке с маслом, в умывальнике, в Кириной коробке с духами, в горлышке чернильницы. А одна, здоровенная, особенно отличилась: залезла в батарейный приемник. Утром приемник отказался работать, пришлось его разобрать, и там нашли пиявку.

Вспомнив указание Далле, что быть грозе, если пиявки возбуждены и вылезают из воды, Сенька решил, что в этот день будет не просто гроза, а целая грозища, вроде тропической. Поэтому он не поехал с нами на рыбалку, а мы очень приятно провели время при чудесной погоде.

Женщины в доме Ращупкиных еще три дня жили в страшной панике, с опаской брались за любой предмет, ожидая, что в нем спряталась холодная, скользкая пиявка…

Сенька в пиявках разочаровался. Они не предсказывают погоду. Но в то же время он доволен: как-никак, это положение он доказал путем научного эксперимента. Но у Далле написано, что по лягушкам тоже можно предсказывать погоду.

Однако, когда Сенька заикнулся об этом, дома поднялся такой скандал, что от этого опыта пришлось отказаться.

– Вот видишь, Челнок, – сказал Сенька с горькой улыбкой, – как женские предрассудки мешают двигать вперед науку…

Я думаю, когда Сенька Ращупкин вырастет, он станет ученым-биологом.

Глава пятая. Атаманский курган (из дневника Гриши Челнокова)

24 июня. Когда я вчера списывал отрывок про пиявок по старому правописанию, мне в голову пришли разные мысли. Вот я переписал одиннадцать строчек и вспотел: до того трудно было следить, чтобы не наделать ошибок с этими «ятями» и «i» с одной палочкой. Мне стало жалко дореволюционных учеников, сколько им приходилось зубрить лишних правил. И у нас-то их хватает, а как они учились, несчастные?

Я об этом сказал Ивану Фомичу (ходил к нему сегодня узнать, когда соберется бюро археологического кружка), и он подтвердил, как трудно было учить правила про «ять» (он ведь учился до революции).

Чтобы легче было запомнить слова с «ятями», из них составляли смешные стишки, и ученики их зубрили, например:

 
Бѣлый, бѣдный, блѣдный бѣсъ
Убѣжалъ въ сосѣднiй лѣсъ…
 

Иван Фомич сказал, что мы, теперешние ученики, должны быть благодарны советской власти за то, что она упростила трудное старое правописание. Я сказал, что мы, конечно, благодарны, но не мешало бы и у нас уничтожить кой-какие лишние, на мой взгляд, правила и знаки препинания, вроде точки с запятой. Я с этим знаком вечно путаюсь и не знаю, что ставить: то ли точку, то ли точку с запятой.

Иван Фомич рассмеялся и сказал, что со временем это умение ко мне придет.

Расскажу теперь, что было на бюро археологического кружка. Председателем мы, конечно, выбрали Ивана Фомича, завхозом – Ваську Таратуту, потому что у него много солидности, а секретарем – меня.

Начинать раскопки мы решили с Атаманского кургана. Он поднимается в степи, на нашей стороне Дона, километрах в десяти ниже по течению. Когда море разольется, вода его скроет. Атаманским этот курган назвали потому, что во время гражданской войны красные казаки порубили там шашками станичного атамана Шумскова, деда нашего Гараньки.

Атаман был очень жесток и привержен старой власти. Он многих погубил в станице, в том числе и моего дедушку Петра Анисимовича. За это и сам нашел смерть возле старого степного кургана. Там настиг его наступавший красный отряд.

У нас по станице ходят слухи, что в Атаманском кургане скрыт клад. Мать Антошки Щукаря, суеверная и религиозная Прасковья Антиповна, уверяет, что на этот клад наложено заклятие и что надо «знать слово», чтобы клад дался в руки. А если кто станет копать, не знающий «слова», то клад уйдет в глубину и на месте клада покажутся всякие чудища.

Есть в станице сумасшедший старик, немой дед Барабаш, так про него Прасковья Антиповна рассказывает, будто он ума лишился как раз из-за того, что отправился за кладом на Атаманский курган. Там он увидел такого страшного оборотня с четырьмя руками и одним глазом во лбу, что у него навек ум отшибло.

Когда мы заседали, я сказал об этом Ивану Фомичу, а он рассмеялся и возразил: как же Прасковья Антиповна могла про это узнать, если у Барабаша ум отшибло и он тут же онемел от страха?

Бюро поручило завхозу Ваське Таратуте готовить все необходимое к походу: палатки, ломы, лопаты и прочее снаряжение. Насчет провианта мы постановили, чтобы Васька договорился с правлением колхоза.

Выйти решили 2 июля, в понедельник.

25 июня. Васька Таратута молодец! Он достал палатки для нашей экспедиции. Васька выпросил их у начальника строительного участка товарища Никишина.

Когда Васька появился перед товарищем Никишиным, тот заулыбался:

– А, рыжий-красный, человек опасный! Как дела?

Васька поздоровался и обиженно спросил:

– Зачем вы меня обманули?

– Как я тебя обманул?

– Вы сказали, тот рог – ископаемый носорожий, а он вовсе оказался бычиный!

Товарищ Никишин захохотал и признался:

– Я, по правде говоря, тоже думал, что он не носорожий, но мне хотелось увлечь тебя археологией. Кажется, это удалось: я слышал, что у вас в школе организовался кружок.

Тогда Васька попросил у него на время две палатки для археологической экспедиции.

Никишин вызвал кладовщика и велел ему найти на складе две поношенные палатки, которые можно отдать школе насовсем.

Васька не знал, как и благодарить, а товарищ Никишин смеялся и говорил, что это расплата за превращение носорожьего рога в бычий.

На складе Васькина радость померкла, так как палатки оказались с обтрепанными краями и с дырками. Но потом Васька сообразил, что дырки можно зачинить.

Вечером пришли на двор к Таратутам девочки из нашего кружка чинить палатки. Палатки были очень высокие, и мы решили их обрезать и материал пустить на заплаты. Получилось здорово! Особенно были довольны завхоз кружка Васька Таратута, председатель Иван Фомич и даже директор Елена Николаевна, потому что с этими палатками не страшно отправлять ребят в дальние экскурсии.