Текст книги "Русская идея от Николая I до путина. Книга III-1990-2000"

Автор книги: Александр Янов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Иоанн Кронштадский

И. А. Ильин

Н. Е. Марков

Меньше всего волновали их тогда проблемы «реставрации капитализма» или «коммунистической перспективы» и тем более – замены Горбачева на Прокофьева, т. е. аппаратные страсти, о которых мы говорили. Положение начало меняться после 14 марта 1990 года, когда была отменена статья 6 о «руководящей и направляющей роли КПСС» и, как грибы после дождя, явились, словно из-под земли, «патриотические» партии и объединения.

7-8 апреля родилось РХДД (Российское Христианско-Демократическое Движение) во главе с бывшим диссидентом Виктором Аксючицем. 16 мая была создана Конституционно-Демократическая партия во главе с сотрудником института химической физики Михаилом Астафьевым (эту парочку нам еще предстоит встретить, особенно Аксючица, не поленившегося написать брошюру под названием «Яновщина», которая и до сих пор гуляет, кажется, в интернете).

Перечислить их все здесь невозможно. Упомяну лишь созданное в октябре РНЕ (Русское Национальное Единство), которое возглавил бывший «наци» Александр Баркашов (летописец удостоил его высшей похвалы: «На протяжении всего последнего десятилетия XX века оно станет одной из самых известных и значительных праворадикальных организаций России»), а также Русскую партию В. Корчагина. Об этих нам еще придется говорить. Ну и, конечно, прохановскую газету День (сейчас она называется Завтра), которой предстояло стать идейной штаб-квартирой обоих контрреволюционных путчей – августовского в 1991 и октябрьского в 1993.

Но произойдет это в момент, когда в сознании возродившегося в начале 1990-х национал-патриотического движения сомкнутся две идеи: горькая белогвардейская ностальгия по утраченной единой и неделимой империи и страшное опасение, что на их глазах эта единая и неделимая ИСЧЕЗАЕТ СНОВА. Эта смычка породила бешеную энергетику, которую давно уже утратили советские аппаратчики и которой суждено было поломать все их изощренные планы партийного переворота. Если, конечно, национал-патриотам удастся заразить своей энергией генералов и чекистов.

Последний пленум

После Обращения к коммунистам страны секретарей партийных организаций городов-героев аппаратчики были уверены, что намеченный на ноябрь 1991 года чрезвычайный съезд у них в кармане. Но они не приняли в расчет «нетерпение сердца» наци-онал-патриотов. Тем важна была, в отличие от аппаратчиков, не столько «буржуазная контрреволюция», сколько судьба империи, той самой, дорогой до слез, до отчаяния единой и неделимой, которую завещали им белогвардейцы. А именно ее-то, империю, и уничтожал на глазах Новоогаревский процесс, затеянный генсеком. Десять президентов, включая Горбачева, были близки к завершению этого самого «процесса». Новый Союзный договор был практически готов к подписанию, и попытка сорвать его отчетливо пахла гражданской войной. Югославским вариантом «развода» она пахла. Одним словом, кровью. Большой кровью.

Но не призрак гражданской войны волновал наци-онал-патриотов. И тем более, не планы партийного переворота. Для них час X настал. К черту партийные перевороты, если отечество в опасности (понятие отечества совпадало для них, как мы помним, с понятием империи, Туркмения была в такой же степени отечеством, как Украина)! Новый Союзный договор не должен быть подписан. И власть для этого нужно было брать немедленно.

Вот почему накануне последнего, июльского пленума ЦК (за три с лишним недели, не забудем, до путча)«Советская Россия» публикует СЛОВО К НАРОДУ, национал-патриотический манифест, призывавший к немедленным действиям для спасения отечества. Судя по истерическому стилю, писал его Проханов, ассистировали Валентин Распутин и Юрий Бондарев (впрочем, их имена и стояли первыми под манифестом, наряду с подписями будущих путчистов Александра Тизякова и Василия Стародубцева и, что важнее, с подписями генералов, не отставных, состоящих на службе – командующего сухопутными войсками СССР Валентина Варенникова и первого заместителя министра внутренних дел СССР Бориса Громова). Вот отрывок из текста.

А. А. Проханов В. Г Распутин  Ю. В. Бондарев

«Очнемся, опомнимся, встанем и стар, и млад за страну. Скажем «Нет!» губителям и захватчикам. Положим предел нашему отступлению на последнем рубеже сопротивления. Мы начинаем всенародное движение, призывая в наши ряды всех, кто распознал страшную напасть, случившуюся со страной… Начнем с этой минуты путь ко спасению государства. Создадим народно-патриотическое движение, где каждый, обладая своей волей и влиянием, соединится во имя великой цели – спасения отчизны». Похоже на передовицу газеты «День»? Разница лишь в том, что в «Дне» под ней не было бы подписей действующих генералов. Таков был фон, на котором открылся июльский пленум ЦК.

Первый день начался докладом Горбачева, в котором он представил пленуму новую Программу партии, расхвалил ее до небес и рекомендовал принять целиком, но закончился полным ее разгромом. Генсек рассчитывал, конечно, что для многих она окажется неприемлемой, но того, что реакция аппаратчиков будет столь единодушной, все-таки не ожидал. Впрочем, на второй день ситуация уравновесилась, во всяком случае у Программы нашлось немало защитников, и Горбачев даже чуть было не выбил из рук аппаратного большинства их главный козырь. Просто раскрыл Устав и прочитал: «внеочередной съезд партии созывается не реже чем раз в пять лет». И ни слова о том, что съезд может созываться ЧАЩЕ, чем раз в пять лет, хоть каждый год его созывай, как в ленинские времена, он все равно останется очередным. Так зачем именовать предстоящий съезд «чрезвычайным»?

А. И. Тизяков

В. А. Стародубцев

В. И. Варенников

Б. В. Громов

Короче, поймал большинство, как воришку, за руку, продемонстрировал, что видит его замысел насквозь: «Так значит, вы хотите, чтоб я на съезде отчитывался, а вы, Центральный Комитет, отчитываться не хотите?» И застигнутый врасплох зал вдруг дружно выдохнул:

– Не хотим!

И вся портновская работа Кургиняна пошла насмарку: сами признались.

Впрочем, какое это имело значение, если какие-нибудь три с лишним недели спустя августовский путч перевернул все вверх дном? Да, Прокофьев со своими аппаратчиками и своим переворотом ушел в небытие. Но проиграл свой последний бой и Горбачев. Довести до ума Новоогаревский процесс довелось Ельцину.

Остаются вопросы. Как мог Горбачев уехать в отпуск, не подписав новый Союзный договор и оставив на хозяйстве совершенно ничтожного Янаева, которого сам же и протолкнул в вице-президенты? Был уверен, что зверей страшнее «динозавров»-аппаратчиков и Ельцина в его «тайге» не водится? И значит опасаться ему нечего, поскольку до XXIX съезда в ноябре «динозавры» ничем ему не грозят, а Ельцин в ЕГО Новоогаревской команде?

Моя гипотеза такая: не принял всерьез «Слово к народу», манифест имперского национализма. Не понял, что появился в «тайге» зверь пострашнее, которому, в конечном счете, принадлежало будущее, имперский национализм, которому уже в июле удалось заразить своим «патриотическим» энтузиазмом генералов. Не понял, что, в отличие от аппаратчиков, национал-па-триоты ждать ноябрьского съезда партии не станут. Очень все-таки партийный человек был в ту пору Горбачев. Понятия не имел о мощи «Русской идеи».

Верна ли эта гипотеза, судить, впрочем, читателю (хотя, замечу в скобках, «Слово к нации» и августовский путч говорят, похоже, скорее-в ее пользу).

Глава 6

ПОСЛЕ ПУТЧА

Много чего произошло после путча. Но событий, действительно важных для будущего страны, случилось тогда, я думаю, четыре. Во-первых, завершился Новоогаревский процесс, затеянный Горбачевым, как мы помним, еще в апреле 1991 года, и на месте Российской империи под псевдонимом СССР возникло Содружество Независимых государств (СНГ). Только довел этот процесс до конца уже не Горбачев, путч вывел его из игры. Относятся к распаду империи в России по-разному. Полярные позиции такие.

Георгий Петрович Федотов, самый блестящий из эмигрантских мыслителей, был бы счастлив, доживи он до этого дня. «Для России после большевиков, – писал он, – продолжение ее имперского бытия означало бы потерю надежды на ее собственную свободу». Реваншисты, разумеется, думают иначе. «Кодекс патриота», сформулированный патриархом Изборского клуба Александром Прохановым, звучит так: «Если перед нами выбор между державностью и свободой, пропади она пропадом, эта свобода».

Во-вторых, произошла после путча либерализация цен, знаменитая гайдаровская реформа. Без нее невозможно было бы «присоединение России к человечеству», говоря словами Чаадаева. Или, говоря прозой, немыслим был переход к общепринятой в современном мире рыночной экономике, т. е. выход из тупика, в который завел страну большевистский морок. Реваншисты опять-таки думают об этой реформе иначе. Винят Гайдара в ограблении народа. И, что важнее, сумели убедить в этом население (один из крупнейших их пропагандистских успехов).

Нет, они, конечно, тоже понимали, что с ценами что-то делать нужно: полки в магазинах стояли пустые, масло давали по талонам по 200 г. на месяц, молоко продавалось не более часа в день, а бюджет горел. Но не отпускать же, в самом деле, цены на волю рынка. Для «патриотов» это было так же невообразимо, как для крепостников времен Александра I дать вольную крестьянам. Их «государственническую» ценовую реформу провел еще в январе 91-го последний премьер СССР и будущий путчист Валентин Павлов: просто взял и указом вздернул цены в ТРИ РАЗА (!). Сбережения граждан обратились в пыль, а полки как были пустыми, так пустыми и остались.

В. С. Павлов

Достаточно открыть любой статистический справочник, чтобы убедиться, что реформа Гайдара в январе-феврале 92-го повысила цены не намного больше, чем павловская (в пять раз), но, в отличие от павловской, произвела чудо: полки НАЧАЛИ НАПОЛНЯТЬСЯ. А легенда о Гайдаре как о «грабителе» родилась позже, когда, начав было стабилизироваться, цены вдруг снова рванулись вверх: Центробанк (который не подчинялся правительству, лишь Верховному Совету), включил печатный станок (впрочем, у нас еще будет возможность поговорить об этом подробно).

Е. Т. Гайдар

Третьим решающим событием после путча стало возникновение конфронтации между президентом Ельциным и Верховным Советом РСФСР во главе со спикером Русланом Хасбулатовым и вице-президентом Александром Руцким. Назревало это противостояние, по сути – двоевластие, как злокачественный нарыв, пока не прорвалось октябрьским кровопролитием 93-го. Об этом тоже предстоит нам еще очень подробный разговор.

И естественно связана эта конфронтация с четвертым решающим после-августовским событием, которое отнюдь в 93-м не закончилось. Напротив, получило лишь новый толчок, создав еще одну легенду о «расстреле парламента». Я говорю о стремительном росте реваншизма. О том, что раскололо страну вплоть до наших дней, позволив, в конечном счете, этому реваншизму навязать ей свою повестку.

Две главные идеи этой повестки сформулировал вовсе не Путин, попытавшийся было сначала примирить обе России, европейскую и «патриотическую», на платформе ложного синтеза (немножко европейского, немножко советского, немножко царистского), а все тот же Проханов. Одну из этих идей мы уже слышали: «пропади она пропадом, эта свобода!». Другая может показаться новостью, хотя уходит корнями еще во времена Николая I: «Россия – не страна прав человека, это страна мессианская». С того, как формировался реваншизм, разрушивший в конце концов и президентство Ельцина, и путинский ложный синтез («консенсус», как именует его кающийся путинист Павловский), мы и начнем. Я должен попросить у читателя снисхождения, поскольку тема спорная, займет не одну главу.

Замешательство

Начался расцвет реваншизма не сразу. Постыдная капитуляция путчистов поставила «патриотов» в трудное положение: они были замараны в подготовке путча с головы до ног. Более того, они выглядели его вдохновителями. И им это припомнили. Особенно «Слово к народу». Пусть они не принимали прямого участия в попытке государственного переворота, коварно интересовалась Литературная газета, «но случайно ли все идеи путчистов и даже язык их Декларации оказались заимствованы из праворадикальной публикации?».

Пострадали и Правда, успевшая – на три дня – стать официальным органом ГКЧП, и Советская Россия, опубликовавшая «Слово к народу». Народная правда в Петербурге была закрыта. Прохановский День был изгнан из типографии Московского гарнизона, где он печатался по распоряжению путчиста генерала Варенникова. Но важнее всего этого было разочарование, охватившее «патриотов». Они-то надеялись на генералов, на чекистов, были уверены, что за ними они как за каменной стеной. И на всенародный взрыв в поддержку «национально-освободительного движения» против «губителей и захватчиков» надеялись. Ведь, кроме всего прочего, был у них перед глазами опыт Латвии, где, как с восторгом повествует летописец, «140 бойцов рижского ОМОНа под командованием Чеслава Млынника спокойно восстановили за три дня советскую власть» еще в мае 90-го года. И танков не понадобилось.

А тут, в столице сверхдержавы, среди всех высокопоставленных чинов, восставших против Перестройки, не нашлось ни одного, похожего на Чеслава Млынника. Не «восстановили советскую власть». Даже с помощью танков. Струсили? И народ подвел, не поднялись «стар и млад на спасение страны». Плохонький, думали они тогда, достался им народ, ничего не осталось в нем от традиционного «богоносца». Да, забастовали шахтеры, митинговали моряки Тихоокеанского флота, – но все ПРОТИВ путчистов. Даже «солдаты удачи», вроде Лимонова или Бородая, прошедшие боевую школу в Югославии, в Абхазии, в Приднестровье, всюду, где требовалось «восстанавливать советскую власть», и те не пришли на помощь ГКЧП. Тем более обидно, что тысячи русских европейцев ночевали у Белого дома, возводили баррикады, рисковали жизнью, защищая свободу. Словом, все пошло наперекосяк.

И надо было все это как-то объяснить. Хотя бы самим себе. Первым из «патриотических» лидеров, кто предложил какое-то объяснение, был Александр Невзоров, самый, пожалуй, из них тогда популярный, их телевизионный голос (кто не смотрел тогда его «600 секунд»?). Нечего и говорить, свелась его попытка к отречению от вчерашних покровителей и спонсоров. Невзоров объявил генеральско-гебешный путч… «политической провокацией демократов».

И представьте себе, годы спустя смехотворное, на первый взгляд, объяснение Невзорова станет официальной доктриной реваншистов. Вот как выглядит оно под пером летописца: «Августовские события были грандиозной мистификацией, в которой определенные, заранее расписанные роли играли как путчисты, составившие ГКЧП, так и защитники Белого дома». Да и с Горбачевым, уверен летописец, настоящие патриоты, а не актеры, игравшие роль путчистов, разобрались бы совсем иначе: «гораздо больший пропагандистский эффект дало бы заявление о низложении его за государственную измену».

А. Г Невзоров во время митинга на Дворцовой площади. 1991 г.

Жаль только, что не объяснил он нам, кто же все-таки «заранее расписал роли» для председателя КГБ Крючкова, министра обороны СССР маршала Язова, министра внутренних дел СССР, тоже, кстати, бывшего гебешника, Пуго и прочих сановных путчистов.

И тем более – для тысяч обыкновенных людей, спонтанно, по велению сердца, устремившихся в ту роковую ночь защищать свободу. А также не объяснил нам летописец, кто был вправе «низложить» президента СССР и генсека КПСС – без позволения избравших его Верховного Совета и съезда партии. Если у Невзорова эта фантасмагория звучала по горячим следам как жест отчаяния, то как выглядит она у серьезного историка, описывавшего события 16-летней давности? Как неловкая мистификация, неудачная попытка создать еще одну легенду? Впрочем, я же говорил о «треснувшем зеркале»…

На свой страх и риск

Так или иначе, в связи с банкротством вчерашних спонсоров информационные и финансовые ресурсы «патриотов» резко после путча сократились. Что было делать в этой новой ситуации? Невзоров последовал примеру путчистов, сдался на милость победителей. «Мы потерпели поражение, – писал он уже в сентябре в прохановском Дне (статья называлась «К нашим»).-У страны теперь новые хозяева. И власть – у них. Результаты того, что они натворили – разрушенная страна, умирающий Союз, триумф полностью чуждого нам духа-забыты благодаря августовским событиям. Нас много. Очень много. Но мы теперь без голоса и без власти». (Это обратный перевод с английского, так что за грамматику не отвечаю, только за содержание).

Большинство коллег Невзорова отказалось, однако, согласиться с его пораженческой позицией. Как писал один из них, Л. Охотин (оказалось, что это псевдоним А. Дугина): «Путч был хорошим уроком для патриотов. Он излечил нас от наивной веры в партию, в армию и вообще в гипнотическую силу властного центра». Но решающим был, конечно, голос Проханова: «Мы остались одни, лицом к лицу с либералами-интернационалистами. Пришло время создавать новую независимую партию национальных интересов».

Иначе говоря, покуда режим Горбачева колебался, «патриоты» мирились с положением аппендикса мощных оппозиционных сил внутри режима. Теперь, когда эти силы вышли из игры, предстояло им самостоятельно, на свой страх и риск стать ОППОЗИЦИЕЙ новому-либеральному-режиму: «Никто не спасет страну, если мы ее не спасем!»

Отдадим должное мужеству и в то же время легкомыслию «патриотов». Создать с нуля независимую оппозиционную партию было бы задачей прометеевского масштаба, даже если речь шла о группе единомышленников, готовых стать ядром такой партии. Задача многократно осложнялась тем, что между «патриотами» не было и тени единомыслия. Их лидеры расходились буквально во всем, – начиная с того, какое именно прошлое России они хотели вернуть: советское, на чем насмерть стояли «красные», или дореволюционное, что было жизненно важно для «белых», – и кончая тем, что, собственно, имели они в виду под русской нацией, патриотами которой они себя заявляли.

Неясно было, должна ли эта нация быть этнически чистой, как полагали петербургская «Русь» и «Русская партия» Виктора Корчагина, или смешанной, как думало большинство? А если смешанной, то с кем-с другими славянами, как настаивали национал-ре-спубликанцы Николая Лысенко, или с тюрками, как проповедовали евразийцы Александра Дугина? И это был, между прочим, серьезный спор: от него зависели границы «Русского мира» и, следовательно, что именно предстояло отвоевывать будущей имперской России – Казахстан или Украину с Белоруссией?

Напомню как курьез, что в ту начальную пору Проханов склонялся в сторону Дугина, даже завел в своей газете специальную «евразийскую» полосу. Курьез это потому, что сейчас оба резко сменили свои приоритеты, устремившись вслед за Путиным в украинском, т. е. славянском, направлении, там оказался нынче их «русский мир». Тем легче Казахстану, который даже не подозревал, что в этих словно бы отвлеченных спорах решалась его судьба. До такой степени не подозревал, что именно Нурсултан Назарбаев неосторожно поддержал «евразийский проект» Дугина.

Но на этом расхождения не заканчивались, скорее лишь начинались. Не менее важным был вопрос о том, как привлечь на свою сторону большинство. Покажу это на примере. Александр Баркашов был живым напоминанием, что в составе «патриотической» коалиции, из которой намеревался Проханов лепить свою партию, были, кроме «красных» и «белых», также и наследники все еще популярной «Памяти», чернорубашечники. Между прочим, вооруженные, попробуйте с ними не считаться. Сам Баркашов рекомендовал себя, как мы помним, так: «Мы национал-социалисты, из тех, кого на Западе называюти "наци". И обижался, когда его причисляли к «краснокоричневым». Поправлял с гордостью: «Мы просто коричневые».

Н. Н. Лысенко          А. П. Баркашов

Так вот, «просто коричневые» попросту отрицали саму проблему большинства, которое следовало привлечь на свою сторону. Выборы, считали они, изобретение разлагающейся западной дерьмократии. «Для России спасительна национальная диктатура». Это Баркашов цитировал эмигрантского философа Ивана Ильина (который в свое время тоже восхищался Гитлером и призывал соотечественников не смотреть на нацистов «глазами евреев»). Соперник Баркашова Николай Лысенко уличал его в невежестве: Ильин, мол, призывал к диктатуре лишь на переходный период к выборам, когда патриотам все равно потребуется опереться на «большинство русских людей» (чувствовалось влияние его наставника Кургиняна, который после путча тоже, понятно, переменил фаворитов).

Вот тогда и понадобится, утверждал Лысенко, «непротиворечивая идеология Русского пути». Нечего и думать о том, чтобы «вступить в тотальную борьбу с Западом за интеллектуальное и технологическое лидерство» без создания «идеологии технотронного натиска». И вообще «не может быть сильной партии без сильной-и современной-идеологии». Соперников попытался примирить Проханов: «Идеологии не рождаются, – писал он в своем обычном выспреннем стиле, – в кабинетах и интеллектуальных лабораториях. Там рождаются лишь слабые и робкие эскизы, которые потом предлагаются великому художнику – Истории. Этот художник пишет свое полотно на полях сражений, в застенках, в толпищах и революционных катастрофах. И то, что у него получается, уже не хрупкие карандашные наброски, а огромные, слезами и кровью омытые фрески».

На это отвечал Демосфену империи уже сам Кургинян: «Ахиллесовой пятой оппозиционного движения является леность политической мысли, верхоглядство, неумное и мелкое честолюбие лидеров, приводящее к политической грызне между ними, тяга к упрощенным решениям и вытекающая отсюда организационная бесплодность». И виной всему этому, настаивал Кургинян, как раз «отсутствие воли к самостоятельной творческой активности в сфере идеологии».

Так – в жестоких непримиримых спорах – рождается ОППОЗИЦИЯ, скажет иной читатель. В смысле-нам все эти подробности мук рождения оппозиции, пусть «патриотической», еще пригодятся после Путина. Но я думаю, едва ли. Не случайно ведь так и не сбылась мечта Проханова, не создали «патриоты» на свой страх и риск собственную «партию национальных интересов» (не считать же такой партией марионеточную ЕР), пришлось довольствоваться клубом, пусть и Из-борским. И «непротиворечивую идеологию Русского пути» (если, конечно, не считать такой идеологией рутинный имперский реванш), тоже не создали. Даже о том, какое именно прошлое, советское или царское, хотят они вернуть, не договорились.

И все потому, что с самого начала были они движением «анти» – антилиберальным, антизападным, антигуманистическим, даже антинациональным (в смысле национальной государственности). Ничего «ЗА», кроме восстановления империи, за душой у них не было. Короче, опыт оппозиции, ОБРАЩЕННОЙ В ПРОШЛОЕ, имеет для нас, у кого есть, в отличие от них, будущее, лишь ограниченную ценность. Мыто исходим из того, что у России есть еще шанс очиститься от мерзопакостного имперского наследства, стать нормальной европейской страной. Мы уверены, ЗА ЧТО мы стоим.

Другое дело, что нам нужно ЗНАТЬ, как удалось ИМ заглушить первые, робкие ростки свободы, которые, пусть под слоем крови и грязи, свойственным всякой революции, все-таки проклюнулись на загаженной вековым имперским мусором российской почве. Знать для того, чтобы не повторить старые ошибки, позволившие им выиграть этот раунд.

Для того и стараюсь я заглянуть в лабораторию, в которой формировалась идеология реванша, понять, как она выжила в ситуации замешательства после путча, когда она вдруг лишилась финансовой поддержки, и противоречия между «красными», «белыми» и «коричневыми» казались непреодолимыми. Тем более что реваншисты ведь не просто выжили, они сумели организовать вооруженный мятеж в октябре 93-го, а затем и противостояние Президента и Думы, по сути, похоронившее все «царствование» Ельцина, и с ним – наши надежды.

Конечно же, очень помогли им жестокие ошибки режима, связанные как с кровавой-и проигранной-чеченской эпопеей, так и с оргией «дикого капитализма», обуявшей в конце XX века Россию, точно так же, как обуяла она в его начале Америку. Увы, Ельцин оказался не ровня Теодору Рузвельту, сумевшему обуздать своих «баронов-грабителей». (Вот, к слову, цитата из того Рузвельта: «Я стыжусь своей страны. Мы не можем больше выносить правительство, столь коррумпированное, как наше». Это в пересказе Элеоноры Рузвельт, племянницы президента и жены молодого Франклина). Все так. Но решающую роль в крушении свободы все-таки сыграли реваншисты.

«Перебежчики»

Мы оставили их в минуту разброда и замешательства, когда они отчаянно нуждались в помощи. И она пришла. С неожиданной стороны-от бывших коммунистов, на скорую руку перекрасившихся в разгар Перестройки в «демократов» и еще быстрее-с ее угасанием-в тех, кого я называю «перебежчиками». Я имею в виду депутатов Верховного Совета РСФСР, шумною толпою устремившихся после путча в «патриотический» лагерь. «Перебежчики» были уверены, что уж они-то в силу своего политического опыта и интеллектуального превосходства сумеют навести порядок в этом разношерстном лагере. Чего не хватало, по их мнению, «патриотам», напоминавшим тогда, как мы видели, скорее партизанскую вольницу, нежели регулярную армию, это генералов. В этом качестве они себя и позиционировали. И взялись за дело немедля.

Многим даже на миг показалось, что «перебежчикам» суждено вдохнуть новую жизнь в угасающее, казалось, движение. На поверку оказалось, конечно, что это иллюзия. Но дух «патриотов» они подняли, этого у них не отнимешь, с «организационной бесплодностью», на которую сетовал Кургинян, покончили. Уже в октябре 91-го создан был Российский Общенародный Союз (РОС) во главе со «звездой российского парламентаризма», как рекомендует его летописец, Сергеем Бабуриным. По идее, должен был РОС объединить всех «просвещенных патриотов». Потому и примкнули к нему Аксючиц со своей РХДД, и Астафьев со своими кадетами. Именно идея просвещенного патриотизма их и очаровала.

С. Н. Бабурин  В. В.Аксючиц   В. П. Астафьев

Программа РОС была, по сути, первой репетицией будущего путинского гибридного «консенсуса». Для «красных» была в ней нэповская экономика, рыночная, НО с государственным регулированием; для «белых» – решительное отчуждение от Запада, НО оставьте мечты о восстановлении монархии; для демократов – права человека, НО с «учетом отечественной традиции». В двух словах – «русский путь». Первый же шаг на этом пути оказался, увы, для просвещенных патриотов печальным.

Каждый, кто, как мы с читателем, знал историю Русской партии советских времен, помешанной на «антисионизме» и, тем более, прошедшей недавнюю школу «Памяти», мог бы легко предсказать новоявленным просветителям оглушительный провал. Три ошибки били в глаза. Во-первых, их генеральское высокомерие отталкивало «патриотические» массы. Во-вторых, они игнорировали «коричневых» как непросвещенных маргиналов, а тем еще предстояло стать главными героями мятежа в 93-м. И, в-третьих, предлагая свой гибридный компромисс – «всем сестрам по серьгам» – они вообще не поняли, с кем имеют дело. Забыли (или никогда не читали) грозное предостережение Георгия Федотова, что «Ненависть к чужому – не любовь к своему – составляет главный пафос современного национализма».

Расплата за ошибки

И ждала их эта расплата уже за ближайшим поворотом, 8 февраля, когда они с большой помпой созвали Конгресс гражданских и патриотических организаций. Формальным результатом Конгресса стало создание Российского Народного Собрания (РОНС), провозгласившего бывшую РСФСР правопреемницей и СССР, и Российской империи. И, кстати, потребовавшего возвращения Крыма. Я интервьюировал месяц спустя Бабурина (вообще-то беседовал я тогда со всеми лидерами «патриотов» – и с Прохановым, и с Кургиняном, и с Зюгановым, и даже с Куняевым, главным редактором «Нашего современника», журнала, который всячески поливал меня, когда я еще не мог вернуться в Москву, и с удвоенной силой, когда вернулся. Ку-няев, правда, в последнюю минуту испугался и отнял у моей помощницы пленку). Бабурин тогда только что вернулся из Крыма, и лицо его полыхало энтузиазмом, был уверен, что с «освобождения Крыма», как он это называл, начнется воссоздание империи. Но это так, реплика в сторону.

А к делу: я был на февральском Конгрессе РОС и своими глазами видел, что там происходило; я даже рассказал об этом подробно в одной из своих книг. Имея в виду, что книга была опубликована довольно давно (в 1995 году) и, сколько я знаю, никто моего рассказа до сих пор не опроверг, думаю, что глазам моим можно верить. И ушам тоже. Тем более что я был тогда на четверть века моложе. Повторю его, поэтому, вкратце.

Происходило действо в кинотеатре «Россия» (символизируя, по-видимому, что речь там пойдет именно о Русском пути). У входа волновалась толпа «непросвещенных» патриотов, подняв лес плакатов, предупреждавших делегатов Конгресса (пускали по пригласительным), что их обманывают, «заманивают в сионистскую ловушку!». Толпа не доверяла организаторам Конгресса-«перебежчикам», депутатам, вчерашним демократам. Но кинотеатр охраняли, поигрывая нагайками, молодцеватые казаки, тогда еще экзотическая новинка в Москве, и штурмовать двери «непросвещенные» не решались.

Впрочем, попади они в вестибюль, ровно ничего некошерного они бы там не обнаружили. Те же газеты продавались там, что и на всех «патриотических» сходках. И те же памфлеты, трактующие употребление иудеями крови христианских младенцев. Огромный плакат поперек вестибюля гласил: «Прости, распятая Россия!». Нехорошее появлялось предчувствие. Зря, право, ярились на улице «непросвещенные». Чувствовали бы они себя здесь дома.

Ход Конгресса подтверждал первое впечатление. Речи организаторов зал слушал недоверчиво, напряженно. Оживился он, лишь когда на сцене появился вице-президент. Присутствие Руцкого было необычайно важно для организаторов. Оно служило гарантией, что не какие-то никому не известные вчерашние демократы, но сам верховный патриот страны готов возглавить нарождающееся движение просвещенного патриотизма.

Говорил Руцкой, правда, неуверенно, сбивчиво. Спичрайтеры, писавшие его доклад, явно не рассчитывали на эту наэлектризованную аудиторию, ожидавшую, казалось, скорее призыва к оружию, нежели академических экзерсисов. Зал заскучал. Но лишь до момента, когда оратор сделал роковую ошибку. Положившись на организаторов Конгресса, Руцкой, по-видимому, решил, что и впрямь попал в общество просвещенных патриотов и употребил вполне невинный – по меркам такого общества-оборот: «Национал-шовинизм, коричневый экстремизм должны уйти в прошлое. Им не место в патриотическом движении».