Текст книги "Русская идея от Николая I до путина. Книга III-1990-2000"

Автор книги: Александр Янов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Вторая ошибка

По версии пришедших ей на смену реваншистов, именно этим вакуумом, созданным кончиной Русской партии, растворившейся в подброшенной с Запада «Памяти», и объясняется неожиданное – и массовое-явление на политической арене Перестройки неизвестно откуда взявшихся демократов. И в самом деле, как «в стране с четырьмя сотнями диссидентов, две трети из которых были агентами КГБ, образовались вдруг какие-то «народные фронты» с сотнями тысяч членов»? (Ю. Мухин). Откуда вообще в России Перестройка? Кому, кроме этой жалкой диссидентской тусовки, она нужна была?

Ну, Западу, это само собой: «расчленение России было стратегической целью Запада на протяжении веков» (С. Лебедев). В.В. Путин в недавнем Послании Федеральному собранию назвал то же самое более скромным термином «сдерживание». Дескать, стоит России подняться с колен, и «наши западные партнеры» тотчас бросаются ее «сдерживать». Поэтому, должны были понять его слушатели, связаны санкции вовсе не с тем, что происходит на Украине, а именно со «стратегической целью Запада». Не будь Украины, придумали бы что-нибудь другое. Национал-патрио-ты, однако, дипломатическим протоколом, в отличие от Путина, не связаны и режут правду-матку.

И уж, во всяком случае, в том, что прикончившая Русскую партию «Память» была сознательно подброшена в советскую политическую жизнь какими-то внешними силами, чтобы скомпрометировать «патриотов», они, как мы помним, не сомневаются. Разногласия касаются лишь того, какие именно силы ее подбросили. Впрочем, «неважно, кто именно «вел» памятников-КГБ, ЦРУ, МОССАД или все вместе-дело было сделано» (С. Лебедев).

В этой версии масса противоречий. Трудно, согласитесь, допустить, что ЦРУ или МОССАД сотрудничали с реваншистским КГБ. Тем более что цели их были противоположны: КГБ пытался сохранить империю, а те видели в ней угрозу миру. Еще труднее объяснить, почему те же национал-патриотические идеологи с пиететом относятся к такому, скажем, «подброшенному памятнику», как Дугин (ныне авторитетный член Из-борского клуба). Даже «наци» Баркашова и поныне трактуют ведь они как героя Октябрьского контрреволюционного мятежа 1993 года. Вяжется это с их «под-брошенностью»? Впрочем, в отличие от слушателей В. В. Путина, прекрасно понимают эти идеологи, что одной «стратегической целью» объяснить конкретные действия Запада нельзя. Нужно что-то еще, более актуальное и существенное. Мы скоро увидим, что именно имеют они в виду.

Но главное даже не в этом. Главное в их уверенности, что Россия по самой своей природе страна, как сказали бы сейчас, уралвагонзаводская, антилиберальная. И поэтому массовое существование в ней либеральной общности, насчитывающей не сотни тысяч, а миллионы, иначе говоря, другой по сути, европейской России, невозможно, думают они, по определению. Здесь вторая, возможно роковая для них, ошибка национал-па-триотов. Потому, что эта другая Россия присутствует здесь, как свидетельствует история, наряду с уралва-гонзаводской, всегда. И стоит лишь ВЫНУТЬ У НЕЕ ИЗО РТА КЛЯП, как очевидно становится, что она не только присутствует, но и возглавляет движение страны к свободе. Вспомните хоть Великую реформу в середине XIX века или Февральскую революцию в начале XX.

Об этом мы и поговорим сейчас подробнее. Однако вопрос, который поставили национал-патриоты: «Кому нужна была перестройка?», тоже нельзя просто раскассировать. Что Перестройка со своей гласностью (а гласности даже в Китае не избежали, у них она, правда, закончилась Тяньаньменем) нужна была, как глоток свежего воздуха, диссидентам – понятно. Но нужна ли она была России?

О европейской России

Это правда, что Петру пришлось воссоздавать европейскую элиту страны с нуля, силой-московитское столетие не прошло даром. Страна закостенела со своим русским богом и Кузьмой Индикопловом еще больше, чем закостенела она в советские времена с их «социалистическим выбором». Правда и то, что даже «два-три непоротых поколения» спустя после Екатерины, по выражению Н. Я. Эйдельмана, декабристы были все еще «далеки от народа». Но так стремительно развивалась после них европейская Россия, что уже Николаю I пришлось воздвигать против нее жандармские плотины. Едва он умер, однако, плотины были прорваны. И уже в 1856 году, с первым дуновением гласности, откуда-то, как из-под земли, зазвучали вдруг громкие голоса полузадушенной при Николае европейской России. И в стране, где диссидентов вообще не осталось, всех извело III отделение Его Императорского Величества канцелярии (Федор Достоевский, между прочим, был одним из тех, изведенных, томился в «мертвом доме»), оказалось их неожиданно много, этих русских европейцев.

И все они говорили, писали, требовали, предлагали проекты реформ, торопились спасать страну, униженную, доведенную крымской катастрофой до края. Вот вам, пожалуйста, беспристрастный свидетель. Я его, кажется, уже цитировал. Но это ничего, Льва Толстого, пусть тогда еще молодого, стоит послушать снова: «Кто не жил в 1856 году, тот не знает, что такое жизнь. Все писали, читали, говорили, и все россияне, как один человек, были в неотложном восторге». В восторге от чего? Не от крушения ли жандармских плотин? Не от внезапно ли открывшейся возможности помочь стране? Такая уж она, эта европейская Россия: если ей не затыкают рот и нужно спасать страну, она вдруг становится силой и бросается на помощь отечеству. Это лишь один пример, из тех, которые не дано понять национал-патриотам.

Еще через полвека сумела европейская Россия стать правительством страны, пусть лишь на несколько месяцев, пусть неудачно (я пытался в первой книге «Русской идеи» подробно объяснить почему); но стоит сравнить ситуацию Временного правительства, пришедшего к власти на волне ОБЩЕНАРОДНОЙ революции, с ситуацией декабристов, чтоб не осталось сомнений в том, какой почти невероятный путь прошла за одно столетие европейская Россия. Что ж удивляться возникновению «народных фронтов» во времена Перестройки? Они просто не могли не возникнуть, едва Горбачев вынул изо рта европейской России ге-бешный кляп.

Так или иначе, проку нам (т. е. читателям и мне) от реваншистских идеологов нет даже в качестве оппонентов: они не помогут нам разобраться в том, что происходило в стране во времена Перестройки. Во всяком случае, от тех нет нам проку (а их 99,9 %), что понятия не имеют об истории отечества.

Летописец

Представьте теперь мою радость, когда на этом сером фоне обнаружилось вдруг яркое пятно: реваншистский идеолог, ЗНАЮЩИЙ ИСТОРИЮ! Надеюсь, читатель простит мне, если я посвящу этому летописцу национал – патриотизма несколько слов так же, как посвятил их Шаталину. Конечно, разница есть. С Шаталиным знакомы мы были лично, тогда как с автором книги Русские идеи и русское дело Сергеем Викторовичем Лебедевым (речь о нем) знакомы мы лишь заочно: он читал мои книги, я-его, я цитировал его тексты, он-мои. Не сказать, чтобы комплиментарно, но уважительно.

С. В. Лебедев

Лебедев считает, что из соотечественников, «ставших западными экспертами, наиболее знаменит и плодовит А. Янов». В том числе потому, что «именно им был пущен в оборот термин Веймарская Россия как аналог России ельцинской». И вообще потому, что «в целом Янов действительно попытался оценить национальную оппозицию более основательно, чем западные и российские западнические эксперты». Я тоже скажу, что С. В. Лебедев, не в пример большинству его единомышленников, – человек неординарный, д-р философии, даже заведующий кафедрой. Правда, в заведении, именуемом Институтом русской цивилизации и известном, разве что «профессиональным патриотам». Важнее, однако, как следует из подзаголовка его книги («Национал-патриотическое движение в прошлом и настоящем»), пишем мы об одном и том же.

Верно, все, о чем пишет он со знаком «плюс», для меня «минус». И наоборот. Например, он уверен, что национал-патриот-это звучит гордо: «оскорбительная кличка стала почетным наименованием». Может быть, в Институте русской цивилизации и стала, но боюсь, что среди нормальных людей, с которыми я общаюсь, как было это оскорбительной кличкой, так и осталось. И едва познакомимся мы с программой на-ционал-патриотов, как формулирует ее их летописец, нетрудно будет понять, почему. Вот его краткое описание этой программы.

«Государственный патриотизм, единая и неделимая Россия в границах СССР или, на худой конец, государственный союз России, Белоруссии и Украины плюс населенные русскими регионы бывших союзных республик… Возвращение России имперского величия, Запад традиционно воспринимается как естественный враг России». Обратите внимание на «Россию в границах СССР». Значит, и Таджикистан-это Россия? И Киргизия? А как же, единая ведь и неделимая! В мое время это называлось реваншизм. Я еще помню, как яростно, с пеной у рта обличала в реваншизме советская пропаганда немцев, стремившихся всего лишь к воссоединению своей разделенной Берлинской стеной страны.

И нисколько ведь, помнится, не возражали тогда национал-патриоты против этой оскорбительной клички. С какой, мол, стати смеет какая-то вшивая Германия претендовать на статус единой и неделимой? А Россия, выходит, смеет? Что не позволено быку, то позволено Юпитеру? Но если русский национал-па-триотизм всего лишь синоним, если верить летописцу, реваншизма, то почему бы, собственно, перестать ему быть оскорбительной кличкой?

Бог с ним, однако, с Таджикистаном. Это так, для красного словца, чтобы сохранить преемственность с «белыми» национал-патриотами, именно под знаменем «единой и неделимой» сражавшимися в свое время в гражданской войне. Важное – в другом. В том, что «на худой конец». Он как раз и требует вооруженного вторжения на территорию независимых государств, как Украина и Белоруссия, и насильственного расчленения других, как Казахстан, Латвия, Эстония, Литва и Молдова. Но что, если все эти государства воспротивятся вторжению и расчленению? Война? В центре Европы? В XXI веке? Война ради «возвращения России имперского величия»? Ей-богу, фантасмагория какая-то, заставляющая усомниться в здравом рассудке людей, придумавших такую программу. Порождает ведь она тьму вопросов, на которые нет у них ответов.

По силам ли сегодняшней России бросить вызов сразу семи государствам? И если даже по силам, справится ли она с партизанской войной столь гигантских масштабов? Тем более, если Запад, экономическая и военная мощь которого во много раз превосходит российскую, «воспринимается как враг»? А что, если он просто не позволит России такую беззастенчивую агрессию? Шантажировать его ядерным оружием, которое Украина и Казахстан отдали ей именно в обмен на свою территориальную целостность? Порвать все международные договоры? И вдобавок еще рискнуть коллективным самоубийством? Но спросили ли наци-онал-патриоты у своего народа, согласен ли он на самоубийство ради «имперского величия»?

Право же, тут одно из двух: либо национал-патриоты, как представляет их нам летописец, разучились считать (такое тоже в русской истории бывало, разучились же некогда считать московиты, уверенные, что «богомерзостен перед Богом всякий, кто любит геометрию»), либо они попросту обманывают свой народ. Но поскольку сейчас все-таки не XVII век, а XXI, придется нам остановиться на второй гипотезе.

Тем не менее, я рад, что в предстоящем нам путешествии по событиям Перестройки и ельцинской России будет нас, как тень, сопровождать летописец реванша. Факты он знает, только вот видит их, как в треснувшем зеркале, искаженными до неузнаваемости. Полезно, тем не менее, согласитесь, иметь возможность всю дорогу сверять свои интерпретации с мнением знающего оппонента.

Их версия Перестройки

«К середине 80-х годов XX века, – сообщает нам Лебедев, – советская система была крепка, как никогда. Отношение народа к ней можно охарактеризовать, как ворчливое удовлетворение. Сверхдержавный статус страны вызывал чувство законной патриотической гордости». Но позвольте, вынужден я перебить летописца, каким же тогда образом «крепкая, как никогда» система развалилась на куски всего шесть лет спустя?

Летописца, однако, каверзный этот вопрос нисколько не смущает. «Крушение СССР, – объясняет он, – стало возможным из-за предательства советской правящей верхушки». Той самой, простите, «верхушки», которая накануне Перестройки сделала СССР «крепким, как никогда»? Это-то зачем ей, злодейке, понадобилось? Не сходятся тут как-то концы с концами. Но это лишь первый из парадоксов реваншистской версии Перестройки. Второй еще загадочнее. Решив сперва разрушить СССР, предательская «верхушка» очень быстро, оказывается, передумала и устроила путч, даже танки ввела в Москву, пытаясь спасти империю от разрушения. Против кого же, спрашивается, устроила она этот путч? Против самой себя, предательницы?

Тут читатель, боюсь, уже окончательно сбит с толку. Но летописец твердо стоит на своем: «Советская партийная и хозяйственная номенклатура, давно уже не верившая в идеалы коммунизма, стремилась завладеть той собственностью, которой руководила». Выродилась, выходит, коммунистическая номенклатура, устремилась в объятия капитализма, с которым на протяжении десятилетий вела – по непонятной в таком случае причине – «холодную войну», транжиря миллиарды на вооружения. Тем более это странно, что, если верить летописцу, не верила она в идеалы коммунизма «давно уже», т. е. задолго до Перестройки.

Никаких доказательств ее предательства, правда, не приводится. Единственное, на чем сосредоточился летописец, – это трудности, с которыми столкнулась в своих злодейских замыслах номенклатура. Трудности и впрямь были впечатляющие: «для смены такой идеологизированной системы, как советская, недостаточно было просто принять решение Политбюро. Необходима была «народная» антикоммунистическая революция».

Но как, спрашивается, провернуть такую нешуточную операцию в стране, где антикоммунистов-то было – раз-два и обчелся: «несколько десятков диссидентов, занятых исключительно писанием воззваний на Запад и доносов в КГБ друг на друга»? Думала-думала номенклатура-и придумала. И все оказалось просто: «достаточно, при помощи СМИ, провести массированную промывку мозгов населения, убедить его, что «так жить нельзя», а затем провести «реформы» по изменению системы». Так и поступили. Привели к власти «болвана, неспособного управлять страной» и «готового продать ее даже не за тридцать серебряников, а за медный грош», тот объявил гласность-и «процесс пошел», в мгновение ока страна стала антикоммунистической. И-распалась. Похоже, имеем мы здесь дело как раз с тем случаем, когда полуправда хуже лжи.

Как бы то ни было, такова реваншистская версия Перестройки. Ее вердикт ясен: нужна она была предательской номенклатуре, включая гебешную и армейскую (о последних подробно во второй книге) и организована специально для разрушения «великой державы».

Я не уверен, что версию эту есть смысл всерьез оспаривать. Тем более что ни единого документального свидетельства, и вообще какого бы то ни было свидетельства в ее подтверждение, не приводится; противоречий в ней полна коробочка (иные из них мы по ходу изложения упомянули); и вульгарной конспирологией несет от нее за версту. Но главное, у нас есть масса документально подтвержденных свидетельств, что на самом деле обстояло все несопоставимо сложнее и драматичнее. Вот к этому мы сейчас и перейдем.

«Комиссия Кириллина»

В 1978 году, вероятно, под впечатлением реформ, начавшихся тогда в Китае, Политбюро поручило председателю Комитета по науке и технике акад. Кириллину создать комиссию, чтобы присмотреться к тому, что происходит в советской экономике. В комиссию вошли 18 высших чиновников, даже президент Академии наук, но основную работу делал, конечно, ЦЭМИ, тот самый институт, заместителем директора которого был Шаталин. В историю она вошла как «комиссия Кириллина» (КК). Много нового для себя узнали из ее работы кремлевские старцы (итоговый документ был, ясное дело, под грифом «секретно»).

Перескажу некоторые «открытия», из которых, между прочим, следует, что-вопреки национал-па-триотической версии – не только не был СССР к середине 1980-х «крепок, как никогда», он был в глубоком, почти катастрофическом упадке. До конца 70-х рост его экономики обеспечивался двумя вещами: вовлечением в производство дополнительной рабочей силы и сказочными нефтяными богатствами Самотлора, «кислородной подушкой», продлившей агонию империи на десятилетие. Так вот, главные открытия КК состояли в том, что возможности вовлечения в производство дополнительных трудовых ресурсов исчерпаны, а цены на нефть, как поднялись, могут и упасть (представьте, что и это было для кремлевских старцев открытием).

Так или иначе, означало это, что отныне рост производства обеспечиваться может лишь за счет роста производительности труда. А темпы этого роста снижались с ошеломляющей скоростью. Если в восьмой – «косыгинской» – пятилетке (1966–1970) составлял он 6,8 %, то в заканчивавшейся десятой (1976–1980) – уже лишь 3,8. А имея в виду ухищрения Госстата и неизбежные «приписки», скорее всего, производительность труда не только не увеличилась, а ушла в минус. Как бы то ни было, брежневская система балансировала на грани рецессии, что угрожало самому ее существованию, поскольку единственной ее надеждой оставались высокие цены на нефть.

В первую очередь потому, что устроена она была по принципу, можно сказать, сообщающихся сосудов: «продаем нефть – покупаем продовольствие». На какие шиши заполнять второй сосуд, если опустеет первый? – таков был фундаментальный вопрос, который поставила перед Кремлем «комиссия Кириллина». С тем, что телефонов в СССР было в десять раз меньше на тысячу населения, чем в Америке, а компьютеров в сто раз меньше, система могла жить. Даже с тем, что в 30 % городов и в 60 % поселков НЕ БЫЛО КАНАЛИЗАЦИИ, с «удобствами во дворе» то есть, жить можно было.

Хуже, что в 1978 году «53 % сбережений трудящихся образовалось в результате неудовлетворенного спроса», иначе говоря, что наступила эпоха «подавленной инфляции», известной в просторечии как дефицит. Но и с этим можно было жить-народ терпеливый, и без канализации и с «деревянным» рублем поживет. Но вот оставить его без хлеба и без мяса (не забудьте, что импорт продовольствия рос как на дрожжах, в 1985 году закупалось уже не 2,2 млн. тонн зерна, как в 70-м, а 45, 6 млн. тонн, мяса не 165 тыс. тонн, а 857 тыс.) – этого не простит. А тут валюта нужна, где ее взять, если подведет нефть? На этот вопрос ответа не было.

5 сентября 1979 года первый вариант доклада «комиссии Кириллина» представлен был Политбюро. Вот тогда и должна была начаться Перестройка. Еще оставалось время для маневра, еще на полную мощь работал Самотлор, еще высоко стояли цены на нефть, еще у страны практически не было внешнего долга. Но… не нашлось в СССР своего Дэн Сяопина. Никто наверху не смел произнести слова «рынок» и «частная собственность». Даже десятилетие спустя, когда уже рухнули нефтяные цены (и не на 40 %, как в 2014, а вдвое) и растаял, как дым, золотой запас, и страна была в долгу, как в шелку, Горбачев все еще говорил о «социалистическом выборе» и о «коммунистической перспективе». Могло ли быть иначе в 1979-м?

Короче, позволили кремлевские старцы чиновникам этот первый вариант доклада утопить. Вот типичный аргумент «против». Председатель Госплана СССР Николай Байбаков: «Главным недостатком доклада является отсутствие передового опыта советских предприятий и организаций и уделено слишком большое место опыту США и Японии… Доклад исходит из опыта капиталистической системы и не может принести пользы в условиях социалистического способа производства». Надо ли говорить, что второй вариант доклада был выхолощен и острота поставленной в нем проблемы снята?

Отто Лацис

В заключение процитирую еще одного замечательного своего товарища по оружию, покойного-будь земля ему пухом-Отто Рудольфовича Лациса, русского Европейца с большой буквы.

Вот что писал он об этой упущенной возможности Перестройки. «Историки, исследовавшие гибель «Титаника», считают, что пароход с такими габаритами и скоростными возможностями был обречен уже в момент, когда вышел в море без радиолокатора, имея лишь впередсмотрящего матроса. Советский Союз брежневских времен был в еще более безнадежном положении.

Радиолокаторы на борту были, об опасностях знали тысячи людей. Но не было капитана, способного воспринять жизненно важную информацию. Существовавшая политическая система утратила способность предохранять страну от катастроф. Поэтому система была обречена на гибель, но погибнуть она могла только вместе с государством».

Выбор

Вот вам второй ответ на вопрос: «Кому нужна была Перестройка?» Она нужна была стране для «мягкой посадки», для примирения с миром, для того, чтобы зажить, наконец, после моровых советских лет по-человечески, чтобы выжить с достоинством. Хотя бы в формате ССР, т. е. союза суверенных республик, как предложил в 1990 году Шаталин, а в 91-м, когда было уже окончательно поздно, и сам Горбачев.

Да, СССР переставал быть в этом случае империей и сверхдержавой, перед которой трепетала Европа. Да, любой из членов конфедерации мог бы при желании с ней «развестись». Но страна не пережила бы кошмарную травму распада, обнищания и беспредела. И каждая из составляющих ее суверенных республик могла бы стать тем, чем ей хотелось. Одни стали бы нормальными европейскими государствами, членами ЕС, раз и навсегда покончив с произволом власти, другие – хоть средневековыми ханствами. Одни двинулись бы в XXI век, другие – в XVII. Вольному воля.

А «развод», что же в нем страшного? Вот Словакия не пожелала жить в одной стране с Чехией. Ну и «развелись», цивилизованно, по-европейски, кому от этого стало хуже? Для этого, правда, понадобилось, чтобы в Чехословакии победили либералы, чтобы там произошла Перестройка, чтобы президентом стал бывший диссидент Гавел, – и «развод» прошел мирно, без путчей, без гражданской войны, без крови.

Другое дело – сербская мини-империя, известная под именем Югославии. Там победили национал-патриоты, и бывший коммунистический лидер Милошевич предпочел вместо Перестройки объявить своей целью реванш, воссоздание «Великой Сербии»-и полилась кровь. «Развод» все равно произошел, как и в Чехословакии, но «по национал-патри-отически»-с вооруженным вторжением в соседние республики, со всеми ужасами гражданской войны, с трупами, плывущими по Дунаю. Результат? Ну, примерно такой же, какой был бы в СССР, победи в августе 1991-го реваншисты, только в мини-масштабе: в десятимиллионной стране 100 000 человек погибло, 2,5 миллиона стали беженцами.

В СССР «капитан» Горбачев оказался похуже Гавела, но куда лучше Милошевича. Перестройку он провел, но до конца, до демократической революции, довести не сумел. Без путча и малой крови, во всяком случае – несопоставимо малой по сравнению с югославской, не обошлось, но кошмара гражданской войны избежать удалось. Время, однако, было не на его стороне. Кто знает, начнись Перестройка в конце 70-х, после доклада «комиссии Кириллина», когда еще не было поздно, страна, может быть, избежала бы и травмы распада. Так что большая часть вины лежит все-таки на прежних «капитанах», выведших свой Титаник в море, пренебрегая радиолокаторами.

Такова была точка зрения Лациса. Моя тоже. Но вот реваншисты предлагают совершенно другую точку зрения. Они, как мы видели, уверены, что «к середине 80-х годов XX века СССР был крепок, как никогда». И никакая Перестройка никому, кроме его предательской «верхушки», была ни к чему. Правда, ни одного экономического аргумента в пользу этого утверждения я никогда от них не слышал. Тем не менее, такова официальная идеология Изборского клуба, их главного интеллектуального центра, в рядах которого, между прочими реваншистами, и советник президента РФ С.Ю. Глазьев. С выбором между двумя этими версиями того, кому нужна была Перестройка, и оставляю я читателя.

Глава 4

РАСКОЛ ПРАВЯЩЕЙ ПАРТИИ

Я понимаю, что на исходе 2014 года, в разгар массовой патриотической истерии и жесточайшего упадка духа, своего рода надира, европейской России, то, что я сейчас скажу, может показаться невероятным. Но это факт русской истории. На протяжении трех лет Перестройки, начиная с Октябрьского пленума ЦК КПСС 1987 года, где сбивчиво выступил против Лигачева, а потом каялся Ельцин, и до июля 1990-го, когда будущей зюгановской КПРФ удалось возродить свою партийную иерархию (тогда она называлась РКП), массы, те самые массы, на которые сегодняшние русские европейцы махнули рукой, были их реальной опорой в борьбе против «аппарата».

Под «аппаратом» имеется в виду, понятно, партийная бюрократия, присвоившая себе государственную власть в стране и изрядно за последние семьдесят с лишним лет всем надоевшая. Та самая номенклатура, которую национал-патриоты обвинят впоследствии в предательстве «великой державы» и которая на самом деле дралась за эту державу до последнего патрона. Чтобы представить ее себе, достаточно вспомнить, что представителей научной и творческой интеллигенции было среди делегатов Учредительного съезда РКП меньше 9 %, партийных работников 42,6 %, а всего сотрудников аппарата управления 68,8 %. Своего рода офицерская Добровольческая армия времен гражданской войны. Только состоявшая не из отчаянных мальчиков из хороших семей, тайком пробиравшихся на Дон, а из прожженных аппаратных волков со всех концов «тайги», как назвал свою страну В. В. Путин.

Короче говоря, вопреки утверждению летописца реванша, стояли друг против друга в 1990 году не одна, а ДВЕ партийные элиты, и исход их поединка решали именно массы. Сама даже мысль о необходимости второго, параллельного, «аппарата» пришла реставраторам в голову после сокрушительного поражения, которое нанесли им эти беспартийные массы на первых же альтернативных выборах в марте 1989-го. Но это требует небольшого предисловия.

Шахматная комбинация генсека

Еще летом 1988 года на XIX партконференции Горбачев, стремясь ослабить свою зависимость от «аппарата», разыграл изящную комбинацию, которую никто в то время не понял. Я имею в виду решение о совмещении должностей партийных и советских руководителей областей и краев. Мотивировка была такая: партийные руководители должны быть подконтрольны беспартийным массам-не пройдешь в руководители Совета, не станешь и секретарем обкома партии. Не выберут на Съезд народных депутатов, останешься у разбитого корыта.

«Обычная демагогия» – сердилась партийная интеллигенция (любимое выражение Отто Лациса, который и сам успел побывать в перестроечные времена и первым заместителем главного редактора «Коммуниста», и членом ЦК). Какие беспартийные массы? Да для всех этих доярок и слесарей-монтажников секретарь обкома, хозяин области, был царь и бог, и воинский начальник. ОНИ его будут контролировать? Аппаратчики посмеивались, сочли блажью генсека.

А несколько месяцев спустя грянули выборы на Съезд. И все ахнули. Горбачев и впрямь оказался гроссмейстером аппаратной интриги. Он, единственный, поверил в то, что судьбу партии вершат уже не брежневские (сейчас сказали бы уралвагонзаводские) массы, а ПЕРЕСТРОЕЧНЫЕ! Комбинация, которую все сочли нелепой, принесла сенсацию. Беспартийные перестроечные массы «прокатили» больше тридцати первых секретарей обкомов (и не счесть, сколько вторых). Особенно оглушительным был провал партийных кандидатов в Москве и в Ленинграде (здесь под раздачу попали и секретари горкомов и райкомов и даже командующие военными округами). «Патриотические кандидаты, – с горечью констатирует летописец, – потерпели сокрушительное поражение».

Пришли совсем новые, не номенклатурные, «непатриотические», т. е. нормальные европейские люди, та самая партийная интеллигенция, о которой говорил Лацис. И если бы не делегаты от среднеазиатских и других окраинных областей, Съезд мог бы вообще оказаться демократическим! Как бы ни было трудно в это сейчас поверить, выяснилось, что в разные исторические эпохи массы в России, как, впрочем, и в других странах (достаточно вспомнить гитлеровскую Германию и муссолиниевскую Италию), бывают разные…

Так или иначе, после этой комбинации Горбачева союзный аппарат ЦК стал в глазах реставраторов ненадежным. Он был усечен (отраслевые отделы, управлявшие промышленностью, транспортом, строительством, культурой, были упразднены), и порядочно разбавлен партийной интеллигенцией, а главное, их негласный лидер Лигачев был (еще одна комбинация!) отстранен от ключевой должности руководителя Секретариата ЦК и брошен на… сельское хозяйство.

Короче, союзный аппарат перестал быть тем всемогущим сталинским «аппаратом», чье слово было законом для страны. Противникам Перестройки потребовался СОБСТВЕННЫЙ «аппарат». И, вопреки воле генсека, они его создали.

Кампания по организации РКП была развернута шумная-с акцентом на дискриминацию России. Почему, мол, у всех других республик есть свой ЦК, своя Академия наук, даже свой КГБ, а у России ничего этого нет? Лигачев, как выяснилось, был тоже не лыком шит и на шах, объявленный реваншистам генсеком, он ответил своим собственным, объявленным Перестройке. И сделал это лукаво, не постеснявшись воспользоваться в ответной шахматной комбинации идеей своего архинедруга Ельцина.

Да, у Ельцина были свои счеты с Горбачевым. И не тот уже это был кающийся Ельцин, которого избивали на пленуме 1987 года. После феноменального успеха на выборах в Москве в 89-м, после Российского съезда народных депутатов, избравшего его Председателем Верховного совета РСФСР, Горбачеву противостоял теперь национальный герой России.

Ельцин создал самостоятельный центр власти и ему нужно было его легитимизировать. 12 июня 1990 года Верховный совет РСФСР большинством в 907 голосов против 13 принял декларацию о государственном суверенитете России/Российской Федерации.

Спор шел лишь о том, как назвать это новое государственное образование. Реваншисты во главе с Сергеем Бабуриным, ясное дело, требовали назвать его без затей «Россия». Сошлись на двойном названии. И так до самого путча РФ и называлась. Это был единственный случай, когда демократы, уже разочарованные в Горбачеве, и реваншисты, получившие компенсацию в виде РКП, нашли общий язык. А также единственный случай, когда партийный интеллигент и нацио-нал-патриотический летописец сошлись во взглядах. По противоположным, разумеется, причинам. Лацис назвал российскую Декларацию о суверенитете «вызывающе иррациональной идеей», ибо какая может быть «борьба за независимость великодержавной нации, возглавляющей империю»? Лебедев назвал ее «восхитительной по идиотизму», ибо какой может быть суверенитет «у половины исторической России» (что имел он в виду под «исторической Россией», мы уже знаем: в границах СССР)? И оба ошиблись.