Текст книги "Бегущая зебра (СИ)"
Автор книги: Александр Лекаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
Юлия засмеялась, подставляя лицо брызгам, стекавшим с волос Вальтро, Вальтро засмеялась и, стирая брызги, легко коснулась ее щеки, затем они взялись за руки и пошли к противоположному берегу.
Бабка пробиралась по лесу, разбрасывая палкой опавшие листья и топча грибы, которых не видела. Она гнала от себя видение, застрявшее в ее водянистых глазах, она призывала на помощь видение родной хаты, родной печи, родной Жучки, чтобы не заплакать, чтобы не осознать с пронзительной ясностью, что жизнь прошла, но никогда она не лежала голой в солнечном ручье, никогда она не смеялась таким смехом и никому не хотелось плакать от ее наготы.
ГЛАВА 26.
Жоржик стонал. 69 – это вам не 39 и не 59. В глазах бегали мульки, сердце колотилось, как заячий хвост, о том, чтобы посрать, не могло быть и речи – там все окаменело насмерть и его налитые кровью глаза просто выпали бы на кафельный пол и укатились под ванну. О, боги мои, боги, где Вальтро? О, Боже, приведи ко мне Вальтро, пока я не сдох!
Когда девушки вошли во двор, Вальтро сразу поняла, что что-то не так. Нелли пила кофе в одиночестве, Жоржик не торчал на лужайке, его не было в тени под деревьями он не сидел в бассейне. Она быстро прошла в его комнату – Жоржик лежал навзничь на кровати, бледный, мокрый, как мышь, с закрытыми глазами, он даже не услышал, как она вошла, хотя слух у него был, как у кота. Однако он сразу открыл глаза, когда Вальтро села рядом с ним на кровать и положила руку ему на грудь. Он молчал, но все, что он хотел сказать, – плавало у него в глазах. Обеспокоенные Юля и Нелли появились в дверях.
– Что?
– Ничего, – сказала Вальтро. – Перебухал просто. Сейчас я его поправлю.
Она держала руку на груди Жоржика, напротив сердца, и постепенно сердце перестало прыгать, дыхание его стало ровнее, высохла мученическая испарина на лбу, глаза просветлели. Наконец, он взял руку Вальтро и молча поцеловал ее. Вальтро наклонилась и поцеловала его в лоб.
Через пятнадцать минут Жоржик уже прыгал возле бассейна и орал:
– Почему в моем кяризе плавает панама полковника?! Где все остальное? Вы уже успели его закопать?
– Ты сам вчера отвел его домой, – сказала Нелли.
– Я это прекрасно помню, – окрысился Жоржик, – не надо делать мне замечаний.
– Никто не делает тебе... – начала Нелли.
– Ну и все, – оборвал ее Жоржик. – Я просто ищу трость, чтобы присвоить ее себе, пока он не вспомнил, где ее забыл.
– Ты вчера опирался на эту трость, когда подпирал полковника, – сказала Нелли.
– Да? – Жоржик задумчиво почесал ягодицу. – Куда же я ее воткнул? Ладно, пора завтракать.
– Уже пора ужинать, – сказала Нелли.
– Да? – Жоржик перешел к почесыванию плеши. – Это значит, что я пропустил обед? Ты нашла себе что-нибудь пожрать?
– Нашла, не волнуйся, – успокоила его Нелли. – Как же не волноваться? – сокрушенно сказал Жоржик, – если ты нашла? Вальтро! – завопил он, – Там осталось что-нибудь перекусить?
За столом, однако, Жоржик почти ничего не ел, но выпил гигантское количество зеленого чаю, после чего возлег в шезлонг в тени, неспешно переругиваясь оттуда с купающейся Нелли.
В первый раз полковник проснулся еще на рассвете – от острого позыва к мочеиспусканию, но пока он пытался определить, где находится и в какую сторону идти, все произошло само собой, и он снова провалился в сон. Во второй раз он проснулся, когда солнце, уже проникнув в распахнутую настежь дверь, минуло валявшийся на полу прихожей штиблет и подползло к подножию лестницы, где полковник лежал, скрючившись и положив голову на ступеньку.
Стараясь не смотреть на бывший белоснежным костюм и с трудом миновав стадию стояния на четвереньках, он пробрался через мутный, как скисшая моча, воздух в ванную комнату, нашарил в туалетном шкафчике средство реанимации и сделал себе под язык укол эфедрина. Его сразу бросило в жар, в голове прояснилось, в зеркале обозначилось рыло с торчащим изо рта, как кусок ваты, обложенным языком – портрет жениха. Полковник визгливо хохотнул в пустоте своего пустого дома, уперся руками в раковину и, глядя на стекающий по стенке плевок, начал раздумывать – а не взять ли бритву и не порезаться ли случайно при бритье прямо сейчас?
Натужно кхекая, любовник Юлиной мамы вбивал кулаками в пол ее голову. Полина уже не дышала, но мужчина продолжал бить и продавливать коленом ее грудь, не чувствуя боли в кулаках, разбитых об голову, об зубы, об пол. Он ничего не видел, ничего не соображал, он забыл о том, что час назад целовал эту грудь – слишком много водки, слишком много кокаину, слишком много ненависти, разлитой в воздухе.
Юля стояла в клубах пара, наслаждаясь горячим душем. Она любила горячую воду даже летом, после горячей воды в жару всегда становилось прохладнее. Она стояла под упругими, покалывающими кожу струями, получая удовольствие и от созерцания собственного тела и от ощущений тела и от своего пребывания здесь и сейчас. Она сжала руками свои порозовевшие груди и, приседая, взвизгнула от восторга.
Вальтро посмотрела на закрытую дверь ванной комнаты и улыбнулась. Ближе к вечеру Жоржик взял в руки мобильник и сделал контрольный звонок полковнику.
– Ты как?
– Все прекрасно, – жизнерадостно ответил полковник. – А ты как?
– Все прекрасно, – жизнерадостно ответил Жоржик, – жара спадает, ты не хочешь поплавать в речке?
– Хочу, – ответил полковник, – и через пятнадцать минут буду ждать тебя на берегу.
Нелли тряслась на такси в сторону города и думала о том, что больше никогда, никогда, никогда, не позвонит этой твари Полине, никогда не переступит порог ее дома и никогда не позволит ей переступить свой. Все. Хватит. Полины больше нет.
Вальтро заснула, положив голову на живот Юлии и увидела сон.
ГЛАВА 27.
– Зря ты это сделала, – сказал грек, – теперь я буду ждать тебя, каждый раз, когда ты закроешь глаза.
Раскаленный мотоцикл стоял на обочине дороги, грунтовка прорезала степь из ниоткуда в никуда, начинаясь и исчезая в дрожащем мареве, солнце стояло в зените, прожигая блекло-голубую ткань неба, в воздухе ходили волны жара, напоенные запахами чабреца и полыни.
Грек висел на телеграфном столбе с оборванными железными проводами, его предплечья были примотаны веревками к поперечному брусу, ладони и ступни ног пробиты кровельными гвоздями.
– Совсем не зря, – рассудительно сказала Юлия. – Я даже сделаю фотографии на память, – она взяла фотоаппарат и щелкнула несколько раз, – чтобы видеть тебя всегда и с открытыми глазами.
Тело Полины могли бы найти и позже, чем через неделю, но стояла жара, запах проник на лестничную площадку, кто-то из соседей сунул нос в приоткрытую дверь – и вызвал милицию.
– Да. Нет. Не знаю. Не видела, – отвечала Юлия на вопросы ментов, сидя рядом с плачущей Нелли и отлично зная, кто убил Полину.
– Они ничего не докажут, – сказала она Вальтро после быстрых, бедных и безалаберных похорон. – Никто не видел, как он входил и уходил. А я не могу подобраться к нему сама, он знает меня в лицо. Мне нужна твоя помощь.
– Смерти нет, – говорила Юлия, глядя на распятого из-под сложенной козырьком ладони, – поэтому ты будешь мучаться здесь и сейчас. Твой ад – это я.
Они нашли его легко и быстро – в одном из кабаков в курортном поселке, где он жил, – все головы повернулись к Вальтро, когда она вошла. Пляж, луна, коньяк, клофелин – у Юлии был опыт в подобных делах, на рассвете они привезли его к столбу на заброшенной дороге.
– Ты будешь мучаться вместе со мной, – сказал грек. – Ты, – дьявол. Мой ад – это твой ад. – Юлия расхохоталась ему в лицо.
Он смотрел сквозь нее или просто потерял сознание. За те несколько часов, что он уже провисел на кресте, его тело высохло на глазах, ребра выперли, обозначились кости бедер и голеней, он кривился и скалил зубы, когда Юлия пробивала его тело гвоздями, но не проронил ни единого звука.
Она взяла монтировку и с размаху ударила его по колену. У грека распахнулись глаза и рот, вместе с вибрирующим стоном изо рта выползла струйка слюны, он закинул голову на перекладину. Вальтро смотрела ему в лицо, не будучи в состоянии оторвать глаз, у него были длинные, спадающие на шею волосы, короткая борода, иконные круги под глазами – он был ужасающе похож на Христа.
– Просыпайся, тварь, – сказала Юлия и ударила еще раз, раздался сухой треск кости, но распятый больше не застонал.
Наверное, он мог видеть море, простиравшееся голубой бездной за плоской степью, а может быть, он видел уже что-то другое. Стояла абсолютная тишина, смолкли цикады, не двигался воздух, время замерло, пригвожденное ослепительной звездой Солнца, – здесь умирал человек, умирал за свои грехи, как и все остальные сыны человеческие, искупающие вину создавшего их Бога. У Вальтро зазвенело в ушах, поле ее зрения сузилось и стало туннельным, исчезли небо, земля и Солнце, остался только человек на кресте в конце туннеля, она подняла обрез и всадила пулю, под выпирающие ребра.
ГЛАВА 28.
– Сколько ей было лет? – спросил полковник.
– Тридцать два, – ответила Нелли и всхлипнула.
Они сидели за столом в вычищенной и прибранной квартире Полины, был девятый день со дня ее смерти. Полковника никто специально не приглашал, но ему объяснили, что на поминки не приглашают, и он посчитал нужным приехать вместе с Жоржиком и Вальтро.
– Судьба, – вздохнул Жоржик, разливая в рюмки. – Старичье коптит небо, а молодые мрут. Ну, за упокой.
Они выпили, не чокаясь.
– Она не просто умерла, – сказала Нелли, отставляя пустую рюмку.
– Да какая разница? – невесело хмыкнул Жоржик. – Все умирают просто – перестают жить.
– Быть забитой насмерть – это не просто умереть, – упорно повторила Нелли, уперевшись взглядом в стол.
– Хватит, ба, – твердо сказала Юлия. – Мы уже свое отплакали. И никто не гарантировал легкой смерти нам с тобой.
– А как ты собираешься жить? – спросила Нелли, поднимая на нее глаза, в прошедшее после похорон время они почти не виделись.
Вопрос Нелли, вызвал у полковника желание затронуть тему сватовства, но он понимал неуместность этого и посмотрел на Нелли молча, отметив, что она сильно похудела за эти девять дней и, несмотря на постигшее ее горе, выглядела лучше и моложе лет на десять в своем черном траурном наряде.
– Я собираюсь жить так же, как и жила, – сказала Юлия. – Только лучше. Мамочка не была ангелом, и ты это знаешь.
– Все равно... – начала Нелли.
– Да, – перебила ее Юля. – Все равно, она не заслужила такой смерти.
– Все мы заслуживаем свой судьбы, – осторожно заметил Жоржик.
– У кого? – насмешливо спросила Юлия. – У того, кто ломает ее кулаками? Кто судит? Да пусть он горит в огне!
– Каждый сам себе и судья, и палач, – сказал Жоржик, – поэтому мы и горим в огне, – он разлил в рюмки, – даже если и сжигаем других. Выпьем, земля ей пухом.
Они молча, выпили.
– Ба, переезжай в эту квартиру, – сказала Юлия. – Она вдвое больше твоей. А свою продай и реши свои денежные вопросы.
– Ты хочешь жить со мной? – удивилась Нелли.
– А с кем нам еще жить? – усмехнулась Юля. – Ты знаешь, что после твоей мамы остались золото и бриллианты? – спросила Нелли.
– Это не золото и не бриллианты, – отмахнулась Юлия. – Это подделки, которые она покупала, продавая все настоящее.
– Бедная девочка, – Нелли вдруг расплакалась. – Вся ее жизнь...
– Не надо, ба, – оборвала ее Юлия. – Она прожила такую жизнь, какую хотела. Это была хреновая жизнь, но она ни у кого не спрашивала разрешения. И правильно делала.
– Ты очень на нее похожа, – сказала Нелли, вытирая слезы.
Юлия промолчала.
– Хорошо быть на кого-то похожим, – сказала Вальтро. – А на кого похожа я?
– Ты похожа на Жоржика, – улыбнулась Юля.
– А на кого похож Жоржик? – хохотнул Жоржик, но быстро осекся, вспомнив где находится и дернул себя за бороду. – Каждого из нас запускают в этот мир в автономной капсуле, даже если мы и помним тех, кто нас запустил. А тех, кто запустил нас, запустили точно так же. Не надо плакать, – он повернулся к Нелли. – Мы все – искры в пустоте и гаснем в одиночестве, даже если и летим рядом, наши судьбы отличаются только длительностью горения.
– Неправда, – сказала Юлия. – Мы не искры. Мы – звездное небо. А звезды не гаснут. Звезда может умереть, но ее свет будет вечно лететь через Вселенную.
– Ты хорошо запомнила уроки физики, – осторожно ухмыльнулся Жоржик.
– Она хорошо знает то, что ты уже забыл, – сказал полковник, – радость жизни.
– Кто тебе сказал, что я не знаю радостей жизни? – возмутился Жоржик. – Я просто помню, что мы находимся на поминках.
– Хватит поминать, – твердо сказала Юлия. – Моя мать была безалаберной, не слишком умной и бывала злобной с похмелья. Но она никогда не была занудной. Она сейчас летит где-то там, – Юлия махнула рукой вверх. – И смеется над всеми нами. Знаешь, как она смеялась над тобой? – Юлия повернулась к Нелли.
Нелли насупилась.
– Могу себе представить.
– И над тобой, – Юлия повернулась к Жоржику. – Она называла тебя старым козлом, который может достать носом только до Неллиного пупа, а все остальное делает бородой.
Жоржик надулся, начал багроветь и вдруг взорвался таким хохотом, от которого звякнули стекляшки на люстре.
– Я не верю тебе, – сказал он, вытирая слезу. – Ты сама это придумала, у Полины не хватило бы ума на такую шутку.
– Полина живет во мне, – сказала Юлия. – Только лучше, веселее и умнее. Хватит меня поминать. Я не хочу больше водки, я хочу шампанского, мы все еще успеем наплакаться над собственной жизнью.
– Ну, раз так оборачиваются дела, – медленно сказал полковник, – то я хочу сделать заявление. Сегодня утром, внутренний голос указал мне положить в карман вот эту вещь, – он выложил на стол маленькую коробочку синего бархата. – Вообще-то, я покупал эту вещь, чтобы штурмовать Юлию. Вообще-то, я понимал всю неуместность такого жеста в данных обстоятельствах. Но мой подлый внутренний голос убедил меня воспользоваться шансом и утешить маленькую девочку, горько плачущую на поминках матери. Теперь я понимаю всю несоразмерность своих притязаний. Теперь я понимаю, что если здесь кто-то и нуждается в утешениях, то это не Юлия. Поэтому я прошу утешить меня, мой камень выпал из-за пазухи и отбил мне ноги, – он повернулся к Нелли. – Пожалуйста, примите от меня эту вещь, – он открыл футляр. – Не обижайте меня, этот камень настоящий, не поддельный.
Нелли неожиданно всхлипнула.
– Он не налезет ни на один из моих пальцев.
– Налезет, если лизнуть палец, – сказал полковник.
Он взял левую руку Нелли, лизнул ее и легко надел на ее безымянный палец кольцо с бриллиантом.
ГЛАВА 29.
– Бетховен сказал однажды: «Тот, кто поймет мою музыку, никогда больше не будет несчастен», – сказал Жоржик. – Когда я смотрю на вас, я начинаю понимать музыку Бетховена.
Вальтро и Юлия лежали у бассейна, Жоржик сидел рядом с ними под деревом, покуривая травку, с Гретой, лежащей у его ног.
– Будда был счастливым принцем, счастливым мужем и счастливым отцом, – сказал Жоржик, – пока не узнал, что в мире существуют несчастья. А когда он узнал об этом, он стал несчастным и был таким, пока не обнаружил, что все несчастья – это иллюзия, которой мы сами себя окружаем. Но, обнаружив это, он увидел, что счастье – это такая же иллюзия. И что же сделал Будда, когда возвестил об этом людям, а?
Жоржик хитро прищурился.
– И что же он сделал? – спросила Юлия.
– Он перестал протирать задницей подстилку из травы куша и вознесся на небо, вот, что он сделал, – Жоржик поднял коричневый палец, – потому что нельзя быть живым, не будучи счастливым, и нельзя быть счастливым, не будучи несчастным. Вот, что имел в виду великий Бетховен, – смерть, потому что он понял музыку жизни.
– Чтобы понять это, не обязательно два часа курить травку, сидя под деревом боддхи, – расхохоталась Юлия. – Невозможно жить, не имея хоть капли кайфа, а за всякий кайф надо расплачиваться. А если ты не хочешь платить, тогда сваливай на небо, где нет ни воздыханий, ни похмелья и где муравьи не кусают тебя в жопу.
Жоржик поперхнулся дымом и выпучил глаза.
– Слава Аллаху, – сказал он, прокашлявшись, – который сподобил меня посидеть у ног твоей мудрости. Ты разбрасываешь, как использованные прокладки, то, на что мне и Будде понадобилась вся жизнь.
– Она их не разбрасывает, – заметила Вальтро, – она их дарит тому, кто способен это оценить.
– Между моей жопой и землей нет прокладки из травы куша, – расхохоталась Юлия, – а у Будды не было дополнительной дырки, через которую такая мудрость влетает моментально.
Жоржик смотрел на них обеих плавающими глазами, ощущая, как его сердце кровоточит блаженством, и по его лицу растекалась медленная улыбка.
Вечером пришел полковник с шампанским. С тех пор, как для него стали иметь значение вкусы Юлии, на его вверительных грамотах было написано "Мом", он сменил короны на лилии и сам теперь старался пить меньше виски. Впрочем, вкусы Жоржика не покинули сферу интересов полковника и, тесно соприкасаясь с его собственными, просто переместились в задний карман.
Жоржик не поспешил на стук в калитку – ее открыли Вальтро и Юлия вместе и, окинув их взглядом, полковник заметил:
– Где-нибудь, не в такой богатой стране, мне пришлось бы заплатить фунтов двести за такое зрелище.
– Мы щедрые, – рассмеялась Юлия, – и возьмем с вас намного больше, но позже.
Позже они сидели за столом под китайским фонариком, укрепленным на дереве, и полковник расплачивался за гостеприимство рассказами из туго набитого приключениями кошелька своей жизни.
– Для большинства англичан моего поколения, – сказал полковник, – Индия – это страна чудес и утраченных возможностей. Как только я закончил университет, я сразу поехал в Индию, поскольку мои родители расплатились со мной за полученный мною диплом. Там я попал в компанию разноплеменных хиппи, которых много тогда тусовалось по всему индийскому побережью, там было полно гашиша, бетеля, опиума и целая куча другой наркоты, о которой в Европе и не слышали. Когда начались муссоны, мы стали откочевывать от океана вглубь страны, останавливаясь то здесь, то там. Все были постоянно под кайфом, это помогало переносить грязь, ночевки на голой земле и плохое питание. Я был самым богатым из этих ребят и мог позволить себе некоторый комфорт, но куда бы я без них пошел? Так мы прибились к какой-то деревушке, рядом с которой был храм. В тот день внезапно и сильно похолодало, нас уже не спасали наши спальные мешки и драные одеяла. В храм могли входить только прихожане и священники, но во двор пускали всех, даже европейцев и бродяг, и мы пошли туда ночевать. Там уже было полно всякого люду, который прятался от ветра за высокой оградой, священники расставили по двору железные бочки, в которых горели дрова. Мы нашли себе место, покурили травки, выпили местного джину (великолепного!) и улеглись спать. Среди ночи я проснулся и уставился на статую Кали-Дурги, торчавшую прямо передо мной. Когда-то в Оксфорде придурки и шалопаи, такие же, как я, принимали меня в студенческое братство перед такой же точно статуей, только поменьше. Братство называлось "Клуб Черного Огня", балбес, который исполнял роль магистра, зарезал над моей головой черную собаку, потом меня стегали по голой заднице розгами, откуда там взялась статуя Дурги, я не знаю по сей день. Теперь я смотрел на эту Дургу и не мог оторвать от нее глаз, я был все еще под кайфом, события текущих суток и события четырехлетней давности перемешались в моей голове. Потом я почувствовал, что не могу двинуть ни рукой, ни ногой. И так я сидел и таращился на статую до самого утра. А когда рассвело, я увидел, как мои друзья просыпаются, зевают и заглядывают в мой спальный мешок, в котором меня не было. Но где я был? Они трясли и трясли этот спальный мешок с совершенно идиотскими лицами, как будто я мог выпасть оттуда, как завалившийся пенни, и оттуда выпали мои джинсы, рубашка, белье, кроссовки и пояс, в котором я хранил деньги. Но где же был я, черт возьми? – Полковник потянул из кармана фляжку и сделал длинный задумчивый глоток.
– И где же вы были, черт возьми? – жадно спросила Юлия.
– Я торчал на пьедестале и смотрел на идиотов, ищущих меня в пустом спальном мешке, – сказал полковник. – Мои ноги были выгнуты, как борта лодки, в моих руках были серп, петля, булава и крюк, – в четырех руках. Я их видел одновременно с идиотами, которые копошились у моих ног. Я был Дургой.
– И как это понимать? – неуверенно усмехнулась Юлия.
– Вы думаете, это самое смешное? – усмехнулся полковник. – Нет, это не самое смешное. Самое смешное то, что я стоял, а время шло. Я видел, как мои сотоварищи разбрелись по двору, потом вышли за ограду, чтобы помочиться, я видел, как один из них быстро вернулся, выдернул из моего спального мешка мой денежный пояс, достал мои деньги и сунул их себе в трусы. Я видел, как они ушли, как взошло солнце и зашло солнце, как взошла луна и зашла луна. Я мог бы повторить это еще шесть раз, перечисляя каждый момент из тех семи суток, что я проторчал на пьедестале, но не хочу утомлять вас подробностями. Впрочем, один момент следует упомянуть. На седьмые сутки, ночью, ко мне подошла женщина и, озираясь, выплеснула на мои ноги кровь из стеклянной банки, – полковник замолчал и снова сделал длинный глоток.
– И что дальше? – нетерпеливо спросила Юлия.
– А после того, как она сделала это, – сказал полковник, вытирая губы, – я оказался сидящим на земле и глазеющим на статую Дурги, возле которой никого не было. А вот мои друзья лежали рядом со мной и спали.
– Ничего не понимаю, – сказала Юлия.
– Я тоже, – кивнул полковник, – но чтобы хоть что-нибудь понять, я решил остаться возле храма, хотя мои друзья решили уйти и ушли тем же утром. Я заново пережил следующие шесть с половиной суток, мгновение за мгновением, только в том месте, где рыжий американец обокрал меня, образовалась дыра, там ничего не было. Потом я узнал, что все ребята, включая американца, утонули тем же утром, пытаясь переправиться через Ганг вплавь. А на седьмые сутки, ночью, к Дурге подошла женщина и, озираясь, выплеснула ей на ноги кровь.
– И что? – жадно спросила Юлия.
– Ничего, – полковник пожал плечами. – Я еще дней десять поболтался в Бенаресе и Дели, после чего отправился домой.
– И все? – разочарованно спросила Юлия, – и у вас нет никаких объяснений, если вы только не придумали всю эту историю, чтобы повеселить нас?
– Я мог бы придумать и объяснение повеселее, чтобы повеселить вас, – усмехнулся полковник, – но те, кому я уже рассказывал эту историю, объясняют ее тем, что я обкурился коноплей. Возможно, они и правы.
– Они правы, вне всякого сомнения, – засыпая, заявил только что проснувшийся Жоржик.
– Время – очень странная вещь, – сказал полковник, задумчиво глядя на него. – Никогда точно не знаешь, который час.
Дзэнский звоночек покачивался в зеленых ветвях, заливая их голубоватым светом, кто делает деревья зелеными? Кто ждет тебя за закрытыми веками глаз? Никто не пишет полковнику, Полина летит через Вселенную, Нелли смотрит на камешек. О, как гудят в ночи оборванные провода!
ГЛАВА 30.
Жоржик теперь стал все больше времени проводить в состоянии частичного присутствия, он поздно просыпался и часто клевал носом среди дня, возможно, на него влияла жара, а может быть, ему просто нравилось пребывать в трещине между мирами. Он все еще спал, и Грета, лежащая поперек его ног, еще не проснулась пописать, когда Вальтро и Юлия ушли на речку. Вдоволь наплававшись, они вышли на берег, с наслаждением вдыхая свежий речной воздух, и Юлия предложила:
– Давай сходим к полковнику?
– Давай, – согласилась Вальтро.
Полковник как будто ждал их, что так и было на самом деле. Он наблюдал за их купанием в бинокль и, увидев их, идущими к его дому, принял меры – стол на балконе был уже накрыт для чая на троих, когда девушки вошли в дом.
– Вам так просто не отделаться, – сказала Юлия, – вы вчера зацепили нас своей историей, мы требуем продолжения с объяснением.
– Меня постигла судьба Шехерезады? – полковник вопросительно поднял брови, разливая чай.
– Вы уже пережили одну ночь, – усмехнулась Вальтро.
– И мне выпало счастье войти в это утро, перевернув страницу "Декамерона",– подвел итог полковник. – Ладно. Но чтобы вникнуть в суть дела, нам придется забыть про чудеса Востока. Потому что истина отмеряется нам нашей мерой, если индийский мудрец пожелает открыть рот в вашем присутствии, вы услышите бред сумасшедшего, – полковник откинулся на спинку кресла с чашкой чаю в руках. – Вы попадаете в Индию, как бацилла в организм, и с такими же последствиями для вашего понимания. Я болтался там достаточно долго и не нашел ничего, кроме грязи, нищеты и наркоты. Но, вернувшись домой, я нашел в Лондоне ученого брахмана и поговорил с ним, – полковник усмехнулся. – Все ученые индусы в Британии – это воры, торгующие индийской мудростью, равно как и британцы, расфасовавшие ее по полкам Библиотеки Британского Музея, как по прилавкам супермаркета. Парадокс состоит в том, что, не будучи украденной, расфасованной, пастеризованной и снабженной ярлыками, эта мудрость не усваивается нашими европейскими мозгами и сворачивает мозги тем, кто пытается употреблять ее в натуральном виде. Я заплатил лондонскому брахману 50 фунтов за вырезку из священной коровы, и он рассказал мне о Сети Индры. – Полковник замолчал, намазывая на галету клубничный джем.
– Он дал вам объяснение? – нетерпеливо спросила Юлия.
– А вот сейчас мы посмотрим, как вы сможете увязать мое приключение с его рассказом, – сказал полковник. – Вся Вселенная уловлена в Сеть Индры, вертикальные нити которой, – это время, а горизонтальные, – пространство. В каждом узле Сети находится алмазная бусина одиночного существования. Поверхность каждой бусины отражает каждую другую бусину всей Сети и каждое отражение каждого отражения каждой другой бусины в каждой отдельной бусине, повторяющиеся до бесконечности. – Полковник поднял брови и посмотрел сначала на Юлию, потом на Вальтро.
– А как вы сами это увязали? – спросила Юлия.
– С приключением – никак, – усмехнулся полковник, – но я вспомнил время, когда протирал штаны в пространстве университетских аудиторий и увязал эту Сеть с физико-математической моделью, сформулированной Нильсом Бором еще в 1928-м году и известной в физике, как "Копенгагенская Интерпретация". Эта модель интерпретирует физико-математические процессы, как описывающие субъективные процессы, необходимые для описания объективной реальности. Другими словами, она отменяет объективную реальность, как несуществующую вне наблюдателя.
– Ничего себе, – сказала Вальтро.
– Это не самое смешное, – усмехнулся полковник, – с учетом или без учета этой модели, в 1935-м году появилась теоретическая модель Эйнштейна-Розена-Подольского, известная, как ЭРП или ПКН, – Принцип Квантовой Неразделимости, согласно которому каждая частица в любой точке пространства оказывает влияние на все остальные частицы, то есть находится с ними в мгновенном взаимодействии. Другими словами, все и всегда находится в здесь и сейчас, в данном и неизменном виде.
– Где? – спросила Юлия.
– Учитывая октавный характер периодической системы элементов, которую вы учили в школе, – сказал полковник, – и октавную классификацию кварков, которую мне таки вдолбили в университете, я бы сравнил Вселенную с шахматной доской, размером 8 на 8, где все ходы пребывают в потенциальности.
– И кто играет в эти игры? – спросила Юлия.
– Как говаривал старина Эйнштейн, – усмехнулся полковник, – "Господь Бог не играет в кости". Но могу сообщить, что Нобелевский лауреат Вернер Гейзенберг сформулировал физико-математическую модель Вселенной, как результата человеческо-квантового взаимодействия. В соответствии с этой моделью, до проведения измерений человеком квантовые явления существуют потенциально, а после проведения таких измерений – реально. Гейзенберг утверждал, что "странность" – это характеристика потенциальности, там время течет в обратном направлении, и там не применим ни один из обычных законов физики. А в 1964-м году появилась, подтвержденная серией экспериментов так называемая "теорема Белла", из которой следует, что пространство и время не имеют существования, отдельного от наших органов чувств. Ну, не смешно ли это?
– Что в этом смешного? – удивилась Вальтро.
– То, что, располагая такой суммой фактов уже более полувека и молясь на Эйнштейна, Гейзенберга, Белла и Нильса Бора, люди продолжают верить в нерушимую, "отдельную" реальность. Это очень по-христиански – молиться на Христа с его заповедями и жить так, как будто этих заповедей не существует. Эти люди живут в мире снов и средневекового мракобесия и при этом третируют опыт, вроде моего, как "психоз обдолбавшегося болвана".
– Но как вы сами объясняете этот опыт? – спросила Юлия.
– Никак, – полковник пожал плечами, – я не так умен, как Эйнштейн, Гейзенберг, Белл и Бор. Я постарался, как смог, увязать этот опыт с Сетью Индры, которая очень напоминает мне квантовую физику, вот и все. Я вполне допускаю, что вы умнее меня и сможете лучше воспользоваться знаниями, которые у вас не было возможности получить. С этой целью могу сообщить вам, что существует математическая модель Уилера, Эверетта и Грэхема, из которой следует, что более десяти в сотой степени вселенных существуют одновременно в разных измерениях, но в одном месте, другими словами, все, что может произойти, действительно происходит сразу, везде, но с некоторыми флуктуациями, каждая из которых влияет на все остальные.
– Этому не учат в школе, – заметила Вальтро.
– Не учат, – кивнул полковник. – Наверное, те, кто организовывает для вас эти школы, очень хотят, чтобы вы жили в той реальности, которую организовывают для вас они. Что они будут делать со своими школами, своими фабриками, своими армиями и своей политикой, – полковник рассмеялся, – если вы от них сбежите?
ГЛАВА 31.
– Почему ты не рассказала ему о своем путешествии? – спросила Вальтро, когда они шли домой.
– Что рассказать? – Юлия пожала плечами. – Его приключение выглядит, как сказка, независимо от того, веришь ты в него или не веришь. Оно имеет фабулу, которую можно пересказать и можно выслушать. А что могу рассказать я? Там же ничего не было, кроме страха и боли, – несколько шагов они прошли молча, – но даже боль я почти не помню. Если бы я запомнила всю ту боль, то не смогла бы после этого жить.
– Никто из нас не смог бы жить, – Вальтро печально усмехнулась, – если бы помнил всю боль, которую испытал.
– Такая забывчивость позволяет нам жить, – кивнула Юлия, – и превращает нас в дебильных детей, которые обжигаются об огонь снова и снова. Мы дорого платим – дебильностью – за свою дебильную жизнь.
