Текст книги "Бегущая зебра (СИ)"
Автор книги: Александр Лекаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Annotation
Лекаренко Александр
Лекаренко Александр
Бегущая зебра
– Разве это не очарование? – повторил он, рассматривая цветок. Совсем маленький, очень хрупкий и, однако, совершенно естественный, вся красота и вся сила природы. В этом заключается мир. Слабый и безжалостный организм, идущий к цели своих желаний.
"Сад мучений", Октав Мирбо
– Мужчины! Они не знают, ни что такое любовь, ни что такое смерть. Они ничего не знают, и всегда печальны, и плачут! Они безо всякой причины падают в обморок от всяких пустяков.
"Сад мучений", Октав Мирбо
ГЛАВА 1.
С самого начала своей жизни Вальтро уже знала то, что другие люди понимают постепенно или не понимают вообще, – что находится в аду.
Первыми впечатлениями ее жизни были холод, мрак и сырая вонь пропитанного машинным маслом камня. Когда она мочилась в грязные тряпки, не дававшие ей сдохнуть в холоде и мраке, становилось чуть теплее, и это было единственным теплым воспоминанием ее раннего детства, навсегда связанным с зудом от болячек в паху. Где ее угораздило родиться, она не знала вообще, но на ноги она встала, научившись самостоятельно выматываться из вонючего кокона в заброшенной котельной, на территории давно закрытой шахты. Человек, который совал ей иногда в рот куски хлеба, всю жизнь провел на этой шахте, здесь он и дожидался смерти, постепенно сходя с ума в обществе существа, которое приходилось ему то ли дочерью, то ли собакой. Когда хозяева его жизни убили шахту вместе с шахтерским поселком, превратившимся теперь в обгорелые развалины, он пытался копать уголек заступом и обушком – единственное, что он умел делать, но самодельная шахта-"копанка" рухнула, искалечив его и похоронив его жену, а из барака, служившего им жильем, который загорелся от полуразвалившейся печки, ему удалось вынести только вопящий сверток. И он ползал на костылях просить милостыню возле нищей церкви, в нищем райцентре и покупал на эти смертные копейки смертный самогон, запаренный на сухом спирте.
Лет с четырех или с четырех с половиной Вальтро начала сопровождать его в ежедневном крестном пути к храму, и с этого же примерно возраста окончательно съехавший с ума калека начал принуждать ее к половой жизни – вонь из его рта, вонь самогона и вонь спермы сопровождали ее жизнь до его смерти. Тогда она вышла вон из вонючего склепа и пошла сама – вперед, по черной дороге, разделенной белой пунктирной полосой. Ей было шесть лет или около того, она выглядела узелком грязи на обочине черной дороги, грязь из-под колес летела в нее, и никто из проносившихся мимо не смотрел ей в лицо.
ГЛАВА 2.
Жоржик Червонописский отмечал свой 58-й день рождения. По уже установившейся традиции первым он поздравил себя сам, прямо с утра, перед зеркалом, рюмкой водки с огурчиком. Вторым, по уже установившейся традиции, он поздравил себя, опять же, сам минут через пятнадцать, затратив означенные минуты на утренний стул и полировку своих великолепных зубов от швейцарской фирмы «Дента-Плюс». Вообще-то в этот день полагалось надраться еще до прихода гостей, но единственный гость Жоржика ожидал его в раме зеркала, висящего в его прихожей, поэтому времени в этот день, как, впрочем, и в любой другой, не существовало, как не существовало уже и друзей, вполне способных подождать его еще годок-другой в тех эмпиреях, где они находились.
Однако праздник наличествовал, независимо от отсутствия времени, и Жоржик, прицепив к морщинистой шее свою концертную "бабочку" и не утруждая себя надеванием фрака или какой-либо иной одежды, принялся сервировать стол. Большую часть своей жизни Жоржик провел на сцене, и единственное, о чем он сожалел сейчас, – что никто не может насладиться зрелищем его элегантных передвижений, что, впрочем, не снижало высокую эстетическую ценность самого зрелища и не оставляло места непозволительной халтуре.
Накрыв стол, именинник встал во главе его и, выпятив покрытую белым пухом грудь, глубоким басом пропел фразу из "Фауста": "О, две души живут в груди моей!", после чего цыкнул зубом и, пробормотав снисходительной скороговоркой: "Да-с, Жорж, голосишко-то у вас уже не тот", решительно свернул голову литровой "Петроффке".
Год от году "Петроффка" становилась все шибачистей и шибачистей, чисто "Питьевой спирт" его сибирско-гастрольной молодости, но не таков был Жорж Червонописский, чтобы какие-то заштатники могли свернуть ему голову своим зельем. Нет, не таков. В загашнике мудрого Жоржа Червонописского имелось перуанское противоядие, ледяным ветром вышибающее алкоголь из мозгов, как из хрустального стакана. Снисходительно посмотрел Жорж Червонописский на стакан "Петроффки", жалко съежившийся в литровой бутылке к концу застолья, и пошел повязывать бадану – волшебный снежок с перуанских Кордильер всегда вдохновлял его на действия, напрягая его вялую мужественность, и звал в дорогу.
– О, две души живут в груди моей! – второй душой Жоржа Червонописского, мужественной его душой, был тяжелый, низко рычащий, черный, агрессивный "Харли-Дэвидсон", распространяющий запахи масла и кожи, блещущий хромом, как потом, стекающим с лица боксера, Жоржик так и называл свою любовь – Тайсон.
Когда он вывел зверя из-за гаражных грат, было еще светло, но Жорж увлекся, гоняя его по дорожкам, усыпанным искристой пылью, и домой возвращался уже во тьме. Пошел мокрый снег, пришлось сбросить скорость, поэтому он увидел мелькнувшую в луче галогеновой фары нахохлившуюся собаку, сидевшую под деревом у дороги. Жорж с сочувствием относился ко всем животным, кроме большинства людей, в кармане у него лежал кусок праздничной колбасы, и в его распоряжении было все время во Вселенной. Он сделал круг по черной дороге, остановился на обочине и пошел к дереву, заранее улыбаясь в темноте и говоря "куть-куть".
– Трясця твоий матэри, – сказал он на давно забытом родном языке, когда рассмотрел то, что сидело под деревом. Он посмотрел влево и вправо – вокруг расстилались пространства тьмы, прорезаемые только белым лучом фары его мотоцикла, до ближайшего населенного пункта было не менее тридцати километров. – И что мы здесь делаем? – задумчиво спросил он. – Пингвин, да?
Девочка подняла голову, по ее лицу текла вода от растаявшего снега, смывая грязь, но на голове, покрытой драной вязаной шапчонкой, снег уже не таял.
– До утра замерзнешь на фиг, – продолжил он свою мысль, поигрывая своим куском колбасы и решая, что с ним делать дальше. От дороги порыв ветра донес раздраженный рык мотоцикла. – Щас-щас, – крикнул ему Жоржик, он понимал, что всем уже хочется домой.
ГЛАВА 3.
Вальтро мягко подрулила к воротам и, заглушив двигатель, через двор повела мотоцикл к дому. Стояла июньская жара, Жоржик как всегда заснул в своем шезлонге прямо на солнцепеке, будить его было бесполезно, да и не к чему, поэтому, управившись с машиной, она просто оттащила его в тень вместе с шезлонгом.
Было около двух пополудни. Вот-вот должна была заявиться Нелли, с неба лились потоки жара, стволы сосен истекали бальзамической смолой, откуда-то доносился обморочный голос кукушки, в траве звенели цикады. Нелли сразу полезет в бассейн и будет сидеть там, пока не посинеет, – с обедом можно было не торопиться, но разгрузить багажники и поставить напитки в холодильник следовало прямо сейчас.
Когда она выходила из гаража, прижимая к груди пакеты и бутылки, из шезлонга донесся сварливый голос Жоржика.
– Ты соберешься когда-нибудь в магазин? Я же просил тебя привезти воды и курева! – Жоржик завозился в полосатой парусине и осоловело уставился на нее.
Вздохнув, Вальтро остановилась, давая ему возможность сфокусировать взгляд на припасах в ее руках.
– А-а-а, – удовлетворенно произнес Жоржик и снова упал.
Проявить сварливость было вопросом принципа, курево и минералка у него не переводились никогда, но обозначать свое присутствие являлось необходимым для поддержания порядка в доме. Собственно, порядок поддерживала Вальтро, но Жоржик необходимо присутствовал.
В кухне Грета приветливо застучала хвостом ей навстречу, но с полу не встала, пол был прохладным, и здесь работал кондиционер, а Грета была догиней королевских кровей и в такую жару не высовывала из дому свою умную седую морду. Вальтро подержала возле ее носа стейк в качестве ответного жеста доброй воли, но Грета отвернулась с выражением вежливой брезгливости и прикрыла желтые глаза.
Торопясь окунуться, пока не приехала Нелли и не вывела бассейн из берегов, Вальтро быстро рассовала продукты и побежала к воде. Бассейн, собственно, представлял собой естественный источник, накрытый изящным навесом о четырех резных столбах. Вода здесь близко подходила к поверхности, в земле был вырыт колодец, шириной два на два метра и глубиной в полтора, дно его засыпано крупным кварцевым песком, а стены выложены гранитом, вода в нем была всегда одной и той же температуры, а по сравнению с летней температурой воздуха – ледяной. Жоржик, который много времени провел в Средней Азии, называл эту штуку "кяризом" и очень ею гордился.
Вальтро сбросила одежду на гранитный бортик и – а-х-х! – погрузилась в кристальную воду. Жоржик, которого шум воды вывел из состояния релаксации, начал намацывать очки, чтобы насладиться зрелищем. Вполне невинно, поскольку некоторые его особые склонности, к великому сожалению Вальтро, надежно предохраняли ее от его слишком пристального внимания. К тому времени, как Вальтро прыгнула в колодец, волны времени уже вынесли ее к ее двенадцати или тринадцатилетию, но, глядя на ее лицо и фигуру, никто не дал бы ей меньше пятнадцати.
У ворот раздался шум подъехавшего автомобиля и вопли Нелли, которая рассчитывалась с таксистом. Цикады умолкли, Жоржик начал заранее улыбаться, Вальтро выпрыгнула на бортик бассейна, калитка с грохотом распахнулась – Нелли вошла.
– Милочка моя! – закричала она, проходя мимо растопырившего руки Жоржика, чтобы обнять Вальтро. – Ты хорошеешь, день ото дня! – От нее исходили мощные волны "Шанели ┼ 5", она обернулась к Жоржику. – Засранец! Ты мог бы прикрыть свои яйца, ожидая моего приезда! – Она снова стиснула Вальтро и без усилий оторвала ее от земли. Жоржик, роняя очки с кончика носа, начал путаться в бермудах, Грета высунулась из дому и, понюхав воздух, радостно затрусила через двор. – Деточка моя! – завопила Нелли, отпуская Вальтро и начиная рыться в кожаном мешке, на который пошли шкуры, по меньшей мере, трех аллигаторов. – Гостинчик, радость моя! – Она сунула в нос княгине такой же точно стейк, какой предлагала ей Вальтро, и княгиня не посмела отказать.
– Шампанского! – категорически сказала Нелли, сдирая с себя насквозь мокрое платье и насквозь мокрое белье. – Пока я буду купаться! – И на несколько секунд сладострастно замерла на бортике бассейна с разведенными в стороны могучими конечностями. Это было зрелище, от которого не смог бы отказаться и сам Рубенс. Затем она обрушилась в воду, фонтан брызг ударил в навес, Грета и Жоржик с визгом отскочили в сторону.
– Спасибо, прелесть моя, – сказала Нелли, выкладывая трицепсы на бортики бассейна и принимая от Вальтро бокал ледяного шампанского. Она покачивалась на спине, ее груди торчали вверх, подобно головам двух лысых евреев в розовых камилавках, заросли ее лобка шевелились в воде, как волосы утонувшей русалки.
– Слово чести, – сказал Жоржик, заглядывая в бассейн, – если бы ты весила меньше хотя бы килограмм на семьдесят...
– Ты бы предложил мне свою любовь, – расхохотавшись, перебила Нелли.
–...Я бы предложил тебе свой банный халат, – невозмутимо продолжил Жоржик, – но теперь ты будешь ходить голой – и за твою толстую жопу, и за твой длинный язык. – Твои соседи будут чесать языки об мою жопу, – заметила Нелли.
– Вылезай, – сурово сказал Жоржик, – хватит плевать в мой колодец. – Но халат принес, и Нелли влезла в него наполовину – вторая половина осталась торчать.
Они разместились за столом, поставленным прямо на газоне, Нелли твердой рукой разлила в бокалы шампанское.
– Перестань спаивать ее винищем, – брюзгливо заметил ей Жоржик, кивнув в сторону Вальтро.
– Глоток шампанского никому не повредит, – ответила Нелли. – А вот, безделье повредит.
– Ей есть, чем заняться, – еще более брюзгливо возразил Жоржик.
– И чем же? – Нелли удивленно подняла брови. – У девочки есть голос, ты хотя бы занимаешься с ней сольфеджио?
– На фига ей сольфеджио! – начал заводиться Жоржик, этот разговор происходил уже не в первый раз и неизменно приводил его в раздражение. – Тебе дало что-нибудь сольфеджио? Мария Каллос рождается раз в сто лет, а певичек – как грязи. И у меня нет денег, чтобы раскручивать ее на эстраде.
– Да она в школу не ходит! – перешла в атаку Нелли, усмотревшая в словах Жоржика двойной намек в свой адрес. – Чему она может у тебя научиться, кроме сольфеджио?
– Всему, что надо, – огрызнулся Жоржик. – На фига ей школа? Для сколиоза? Ты чему-нибудь научилась в школе, кроме матюгов? Я не вынес из школы ничего, кроме мешка идиотских предрассудков.
– Да она вообще ничему не учится! – повысила голос Нелли.
– Нет, учится! – заорал Жоржик. – У нее есть все учебники, лингафонные курсы и программы, когда придет время, я заплачу, и ей дадут аттестат экстерном. Сегодня все учителя есть в персональном компьютере, только более качественные и без всяких персональных выгибонов. А в школе ее научат завидовать, презирать тех, кому не в чем завидовать, сосать за бабки и всю жизнь таскать на себе ранец, полный дерьма. – Жоржик перевел дух и залпом допил свой бокал, он был убежденным индивидуалистом, анархистом, эксгибиционистом, имморалистом, гомофилом и контрреволюционером.
– А если тебя хватит Кондратий, – вежливо спросила Нелли, – где она возьмет аттестат и паспорт, и денег, чтобы кинуть венок на твою могилу?
– Из ящика, который стоит у меня под кроватью, рядом с чемоданом, в котором я храню свои дипломы и порножурналы, – ухмыльнулся Жоржик. – А если не хватит, то со своего счета в банке. Или моего, который будет принадлежать ей вместе с домом, если я не пропью и то, и другое, до того, как сдохну. В отличие от тебя, – Жоржик показал все тридцать два своих швейцарских зуба, – ей будет, что кинуть на мою могилу, кроме пустой бутылки из-под водки.
– Я кину бутылку из-под шампанского, – небрежно заметила Нелли, поворачиваясь к Вальтро. – Валентина, деточка моя, почему ты до сих пор не подсыпала крысиного яду этому старому козлу?
– Я тебя уже тысячу раз просила не называть меня Валентиной, – сказала Вальтро. – А Жоржика крысиный яд не возьмет, и у нас тут нет крыс.
– Но, деточка моя, – Нелли всплеснула руками, – я говорила тебе уже тысячу раз, что Вальтро, которой окрестил тебя этот тип, – она ткнула пальцем в ухмыляющегося Жоржика, – это австрийская медсестра, которая удушила тридцать или сорок стариков.
– Ну и черт с ними, – сказала Вальтро.
Жоржик расхохотался.
ГЛАВА 4.
Наутро он снова расхохотался в своей постели, вспоминая вчерашний разговор, хотя голова его и побаливала от шампанского, которое он пил только ради Нелли. Нелли – умная баба, но ей никогда не понять, что такое Вальтро. Кто-то из них: либо Нелли, либо Вальтро, был из другого мира, не из этого. Жизненный капитал Нелли был легче, чем у Жоржика, на девятнадцать лет, однако, сдачи вполне хватало на мешок мудрости, из которого она пыталась одарить Вальтро, но золото ли ее просыпалось через бесплотную тень, или сама она была тенью в мире Вальтро. Сам-то Жоржик был склонен полагать, что из них двоих настоящая Вальтро, он восхищался ею. Бывала Нелли и примадонной, и прошмондовкой, но осталась тем же, чем и была, – умной, честной, доброй и несчастной бабой. Все золото, рожденное в ее горле, и ее шмоньке, которое она отлила в огне, водах и медных трубах, холодным пеплом просыпалось на ее седеющую голову, и этим пеплом она хотела осчастливить девчонку. Жоржик ухмыльнулся. Он сам был родом из тех же мест, что и Вальтро. Вальтро зачаровывала его. Рожденная в грехе, ничего на знавшая и не имевшая, кроме греха, она не имела никакого понятия о грехе, она была абсолютно бессовестна, а потому великодушна. В ее душе не было места для стыда, страхов, сомнений и сожалений, связанных с грехом и чувством вины, поэтому она могла вместить и позволить себе все, она была чиста и абсолютно всесильна в своем не имеющем границ великодушии. Она была огнем папоротника, нечувствительным к собственной боли, холодным жалом, пронзающим породившую его грязь, в которой таилось все золото мира. Вальтро была от мира сего и его хозяйкой, а не грязь со всем ее золотом. Расставив таким образом приоритеты, Жоржик почесался, бодро пукнул и вскочил с постели, готовясь к ежедневному радостному ритуалу – встрече со своей драгоценной Вальтро.
После вчерашнего фуршета с шампанским, плавно перешедшим в обед с грилем и в ужин с коктейлями, Нелли просыпалась тяжело и долго. По многолетней привычке первое, что она сделала, когда сползла с постели, это глянула в зеркало.
– Да-с, полный квас, – как говаривала ее старая покойная подруга.
Старуха в мятой ночной пижаме со смешными цветочками тяжело проковыляла в ванную, наполнив ее звуками спускаемого унитаза, шуршанием воды из душа и запахами своего огромного тела. Но через сорок минут, оттуда, легкой походкой, вышла совершенно иная женщина. Нелли посмотрела в окно – Жоржик уже торчал посреди газона в своем шезлонге, наблюдая, как Валька крутится на турнике. Зрелище было потрясающим, эта девка обладала полным бесстрашием и великолепным телом, а координации ее движений позавидовала бы любая балерина. Нелли знала в этом толк. В который уже раз Нелли испытала смешанные чувства: радость за старого хрена, который был счастлив со своей Вальтро, и тревогу за девчонку. Нелли познакомилась с Жоржиком, когда ей самой было двадцать лет, и слишком хорошо знала этого человека. Жоржик был сыном политзаключенной и еще черт знает кого, он родился за проволокой какой-то пермской зоны, вырос за проволокой, и все его понятия о жизни уходили туда, за проволоку. Проволока проходила через всю его жизнь, и всю свою жизнь он пытался перервать ее, перепрыгнуть, перекусить зубами. Консерватория открыла перед ним мир, но он навсегда остался в своей сумеречной зоне, которую не могли осветить никакие софиты: и выл там, и бесновался, как тамбовский волк, как запертый зверь. Театр отшлифовал его, придал внешний лоск и сделал особенно опасным. При желании Жоржик мог выглядеть, как интеллигент в четырнадцатом поколении, но ничто, кроме интеллигентской бородки, не роднило его с Чеховым. И хотя природный ум, любознательность и склонность к чтению сделали из него высокообразованного человека, он как был, так и остался разбойником, не признающим никаких ограничений, партизаном на оккупированной территории.
Когда Нелли вышла из дому, Вальтро уже закончила свои выкрутасы и плескалась в бассейне, а через несколько минут начала накрывать на стол.
– Тебя мучили кошмары? – заботливо спросил Жоржик, прихлебывая кофе.
– С чего ты взял? – удивилась Нелли.
– Ты орала ночью. Я думал, тебя преследуют сорок задушенных стариков.
– Меня преследовали сорок прекрасных юношей.
– А-а-а, – Жоржик понимающе покивал головой. – Значит, я уместно проявил присущую мне скромность и не стал ломиться в твою спальню.
– Еще чего, – фыркнула Нелли. – Если бы я увидела тебя на пороге своей спальни в засаленном ночном колпаке, в рубахе до пят и со свечой в руке, меня бы точно хватил инфаркт.
– Я сплю голый, – скромно заметил Жоржик.
– Какой ужас! – Нелли поставила чашку на стол, чтобы всплеснуть руками. – К моим богатырям еще бы и Кощея Бессмертного, и не помог бы уже никакой корвалол. Кстати, тебе следует постричь бороду, в ней полно крошек еще со вчерашнего ужина. Иди это просто мусор?
– Это песок, – с достоинством сказал Жоржик. – Вальтро набросала пятками.
– Слава богу, что она просто бьет тебя ногами по морде, – Нелли облегченно прижала руку к груди. – Я уж подумала, что это твой собственный.
– Здесь все мое собственное, – значительно произнес Жоржик. – И грязь отечества мне сладка и приятна.
– Нет на мне никакой грязи, – возмущенно сказала Вальтро.
– Конечно, нет, сладкая моя, – вступилась Нелли. – Просто старый хрен любит смотреть, как ты дрыгаешь ногами, забывая при этом, что из него уже сыплется.
После этих слов Жоржик молча встал из-за стола, подошел к перекладине и быстро сделал два подъема переворотом и один выход силой.
– Ну-ка, ссыкуха, сделай так, – предложил он Нелли, спрыгнув на землю.
– Ты весишь столько, сколько одна моя нога, тебя ветром болтает, – небрежно отмахнулась Нелли.
Вальтро звонко захохотала.
После завтрака, прихватив с собой корзину для пикника, отправились на речку – купаться и плавать на лодке. Со стороны их вполне можно было принять за бодрого дедушку со своей не старой еще женой, выгуливающих рослую внучку и собаку, ростом почти с внучку. Впрочем, соседей здесь было немного и негусто. Место, где Жоржик устроил свое логово, носило когда-то название "Царское Село". В проклятые тоталитарные времена здесь строило персональные дачи большое и очень большое шахтное начальство. Но первоначальные владельцы канули вслед за тоталитаризмом, наследники обнищали, а тем, кто сумел извлечь выгоду из своего постпролетарского происхождения, уже не к лицу был сталинский ампир, расположенный черт знает где от города. Дачи продавались, перестраивались или ветшали. Когда посреди просторных участков с нетронутыми соснами партхозактив строил свои хоромы, вокруг находились процветающие колхозы с хорошими дорогами и благоустроенные шахтные поселки. Теперь они вымерли вместе с насельниками, давшими "Царскому Селу" это восхищенно-завистливое название, и лежали между городом и облинявшим "Селом", труднопроходимым пространством руин и грязи.
Само "Село" превратилось в химерическое нагромождение декораций из советского фильма 30-х годов и мексиканской "мыльной оперы", сваленных в кучу посреди буйно разросшегося леса. Здесь "сталинский ампир" вылезал через "евроремонт". Дома с заколоченными ставнями соседствовали с ублюдочными псевдодворцами, и отовсюду: из-под съехавшего шифера крыш и из-под "еврочерепицы", украшенной спутниковыми антеннами, одинаково безумно таращилась и убогая сталинская роскошь, и убогая роскошь нуворишей. Постоянно здесь не жил никто, и общей охраны здесь не было, поэтому некоторые дома представляли собой помесь бунгало с бункером, в других зимой сидели пьяные "секьюрити", иные стояли почти нараспашку и потихоньку или не потихоньку разворовывались. Летом здесь присутствовал люд самый разный: и вальяжные пенсионеры на все еще добротных "Волгах" со своими строгими женами, и бедно одетые семейства в очках, добиравшиеся сюда, черт знает как, и молодые, с иголочки одетые люди в фианитовых бриллиантах и сильно подержанных джипах, и хозяева жизни в новеньких "Мерседесах", уже сильно подержанные, несмотря на возраст, жизнью, которую они держали за горло. Но все бывали наездом, пребывали незаметно и отбывали вскорости, как только заканчивались продукты или начинался дождь. Сейчас была середина июня, стояла сухая жара, и дачники находились в пике своего присутствия, но все равно их не было видно – они растворялись в своих латифундиях, на заросшей лесом территории.
Один гад, накрытый соломенной шляпой, все же сидел спиной к ним в лодке, на которой они собирались покататься, и удил рыбу, хотя рядом находились мостки, с которых это можно было делать ничуть не хуже. Жоржик уже начал стягивать с себя бермуды, чтобы, громко плавая вокруг, поспособствовать рыбалке, как удильщик почуял что-то своей облезлой спиной и повернулся к берегу, его лицо расколола щучья улыбка.
– О, Джеджь, друг мой! – хрипло выкрикнул он и, бросив на дно лодки свое удило, начал активно загребать к берегу, как будто только и ждал предлога, чтобы плюнуть на свое никчемное занятие. Это был англичанин, один из тех говнюков, которые заправляли на местном пивзаводе. Он за копейки снимал здесь дачу у какого-то спившегося потомка дважды Героя Соцтруда. Несмотря на то, что купчишка, нагло обирающий работяг, был просто вонючим пивоваром из какого-то вонючего Лимингтон-Спа, он имел внешность британского колониального полковника и ряд качеств, делавших его общество выносимым для Жоржика, глубоко презиравшего всех лабазников и торгашей. Он был желчным, как печень алкоголика, у него водилось настоящее ирландское виски, и он никуда не ходил без фляжки, которую упрятывал в какой-нибудь предмет одежды, смотря по сезону.
Грета начала принюхиваться – она снисходительно относилась к пивному полковнику, не употреблявшему пива и пахнущему почти как Жоржик, а полковник, который не стеснялся бздеть прилюдно, всегда с уважением разговаривал с Гретой и даже будучи пьяным никогда не позволял себе лапать ее. Вальтро заулыбалась – ей льстило, подчеркнутое восхищение полковника, а полковник, который абсолютно не интересовался женщинами, мог позволить себе открыто восхищаться тринадцатилетней девчонкой, а Жоржику льстило то, что полковник восхищается его драгоценностью. Нелли была знакома с британцем шапочно, но она была опытной женщиной, и ей очень хорошо был знаком этот тип людей – полковник относился к ней с того же рода уважением, что и к Грете, поэтому она не стала смущенно застегивать расстегнутые пуговицы платья.
– Хай, – ощерившись и слегка согнув поджарое тело в общем поклоне, полковник осторожно снял шляпу за тулью и, щурясь от солнца, прижал ее дном вверх к густо заросшей рыжим волосом груди, зубы у него были от того же кутюрье, что и у Жоржика, и он уже потел настоящим ирландским нектаром.
– Хай, – Жоржик зеркально отразил его оскал и выбросил вперед правую руку ладонью вниз, так он всегда отвечал на полковничье "Хай". Тискать пальцы между ними было не принято, они вообще никогда не прикасались друг к другу.
– Жарковато сегодня для выпивки, – сильно картавя, но на вполне приличном русском языке заметил полковник.
– Никто не пьет в такую погоду, – согласился Жоржик, опуская руку в его шляпу и вынимая оттуда фляжку, бережно обернутую влажным носовым платком.
– Давит на череп, – продолжил полковник, поглаживая себя по загорелой лысине.
– К осадкам, – кивнул Жоржик, переворачивая в рот фляжку и затем предлагая ее Нелли.
– Вы сумасшедшие старые алкоголики, – Нелли покачала головой и начала стаскивать с себя уже насквозь пропотевшее платье. – У вас будет кровоизлияние в мозг, – добавила она, выпутавшись из мокрой тряпки.
– У нас мозги в жопе, – сказал Жоржик, значительно поднимая палец, – а моя жопа – в бермудах. Поэтому один из нас такой умный.
– Второй тоже не дурак, – заметил полковник, надевая шляпу на голову.
Охладив мозги в речке, кто как мог, они сели в тени деревьев и принялись неспешно раскладывать припасы для пикника, Вальтро продолжала метаться кролем от берега к берегу, наматывая круги, как водомерка, Грета пыталась поспеть за ней, но оставила попытки и затрусила поближе к паштету из гусиной печенки с вишнями.
– У нее сердце, как у лошади, – сказал полковник, кивнув на неутомимую Вальтро, – и не мерзнет. Я бы уже пошел ко дну от перепада температур.
– Она не знает, что такое перепад температур, – хохотнул Жоржик. – Ей никто не объяснил, что надо мерзнуть. Поэтому она может плавать так, пока не надоест.
Вальтро начала выбираться на берег.
– Теперь ей надоело? – с любопытством спросил полковник.
– Теперь она хочет есть, – уверенно ответил Жоржик. – Когда она плавает – она плавает, когда ей хочется есть – она ест, а не спит. Когда она спит – она спит, а не пережевывает в голове дурацкие мысли. Поэтому она не мерзнет, не устает и не сдохнет от инфаркта, как мы с тобой.
– У нее еще все впереди, – ухмыльнулся полковник.
– Точно, – кивнул Жоржик. – У нее впереди, все. Все, что она захочет. Потому что у нее нет дорожной карты, которую с самого рождения всунули в руки нам с тобой.
– Значит, она собьется с дороги, – меланхолично заметил полковник.
– А вот хрена, – с нажимом сказал Жоржик. – Она не может сбиться с дороги, потому что ее нет. А когда ее нет, любое направление – правильное. А когда все направления правильные, становится возможным все. Это свобода.
– Это та же карта, которую ты насильно всовываешь ей в руки, – раздраженно вмешалась Нелли. – Только, предварительно, вытерев ею задницу. И ей придется всю жизнь разбираться, где твое говно, а где карта. Потому что все твои дороги кончаются там, где и начинаются, – в жопе.
– А твоя дорога привела тебя к шоколадному морю, с кисельными берегами, да? – начал заводиться Жоржик.
– Хватит фекалий! – веско произнес полковник. – Вы говорите на разных языках об одном и том же – о дерьме. Жизнь – дерьмо. Я родился в море шоколада, где-то у меня валяется оксфордский диплом, и где я сейчас? Где принцесса Диана, я вас спрашиваю? Мы все оказываемся в дерьме, в поисках своего счастья и свободы. Хватит. Я готов к злоупотреблению спиртными напитками.
Вальтро уже подходила к пикникующим, сияя, похожая на пантеру в своем черном купальнике, и разговору пришлось увять, тем более что никому, кроме самого Жоржика, он и не был интересен.
ГЛАВА 5.
Вальтро мягко подрулила к воротам и, заглушив двигатель, через двор повела мотоцикл к дому. Стояла июньская жара, Жоржик как всегда заснул в своем шезлонге, прямо на солнцепеке, будить его было бесполезно, да и не к чему, поэтому, управившись с машиной и бросив в гараже сумку с книгами, она просто оттащила его в тень вместе с шезлонгом.
Было около четырех пополудни. Вот-вот должна была заявиться Нелли, с неба лились потоки жары, стволы сосен истекали бальзамической смолой, откуда-то доносился обморочный голос кукушки, в траве звенели цикады. Нелли сразу полезет в воду, и следовало окунуться раньше, чем она приедет и выведет бассейн из берегов. Вальтро сбросила одежду на гранитный бортик и – а-х-х! – погрузилась в кристальную воду. Жоржик, которого шум воды вывел из состояния релаксации, начал намацывать очки, чтобы насладиться зрелищем. С тех пор, как двенадцати или тринадцатилетняя Вальтро резвилась в бассейне под его восхищенным взглядом, прошло уже четыре года, и в бассейне резвилась рослая красавица с телом, словно отлитым из бронзы, и копной роскошных черных волос.
У ворот раздался шум подъехавшего автомобиля и вопли Нелли, которая рассчитывалась с таксистом, цикады умолкли, Жоржик начал заранее улыбаться, Вальтро выпрыгнула на бортик бассейна, калитка с грохотом распахнулась – Нелли вошла.
– Милочка моя! – закричала она, проходя мимо начавшего извлекать себя из шезлонга Жоржика, чтобы обнять Вальтро.
